Без изменений

I hope - j’esp;re
(первое лицо / единственное число)

Эспер и Хоуп. Господин Эспер, госпожа Хоуп. Он хотел, чтобы она хоть сегодня - нынче ж Пятница, официальный день каникул - не пряталась от жары за букетом, составленным со вкусом букетом, чтобы все покупатели смогли увидеть, какая она, и пожалели бы, что им такой покупки не досталось. Жестокие цветы - как обычно, черного цвета, заводная королевская игрушка, весело, даже с некоторым разочарованием хлестали по воспаленным губам, но отнюдь не мешали смотреть в сторону доставленных из-за океана хрустальных орудий всех времен и народов (прошедших и будущих; для настоящего места как-то не хватило). Уйти, не дожидаясь второго предупредительного подлого выстрела в спину или вверх, в божка, потому что настоящие пацифисты, предпочитающие всем яствам горбушку телесного хлеба - только друзья-хиппи, люди, которые не застрелят тебя даже под угрозой собственного праздника: в стволе - цветок; пациенты, испытывающие огромную нужду в твоем поцелуе, порой мимолетном или воздушном, где в качестве воздуха берутся газы, намного легче кислорода, единственного природного сырья, которого больше в странах третьего мира, четвертого измерения; для кого важен ускользающий смысл твоих поучений, на чьем автоответчике записана фраза “когда станет трудно - приходи, я жду тебя”. Ждать письма. И она ждала. А когда послание все-таки приходило по другому адресу, если доходило вообще, разыскивала на уже видавшем виде маникюрном столике кусочек карандаша для ресниц и быстро-быстро тогда начинала писать себе сама - она знает, она читала с фонариком под одеялом в романах (детективах?), что так надо делать, это выход - но письма все равно не достигали адреса. Причина - аритмичность работы почтовых служащих, на редкость добросовестно посещающих университетские занятия. Во время практических уроков, где заставляли делать пометки, волшебный глаз (зрение - -5, -5 орденов долой, разжаловали за предательство Родины, мира своих детских переживаний) запаздывал аккомодироваться /учитель - блокнот/: виднелось то, что уже давно исчезло. Чернила высохли; забыли или поленились зарядить новые - всегда презиралась любая разновидность зарядки, в том числе и физической, а ручка - одноразового пользования. Это пройдет, уже проходит: проходной балл те же самые учителя постарались выставить заранее. Пришло время протереть розовые очки-намордник, поменять оправу и надеть снова, а то портится зрение, слепота - тут как тут. Куриная. Девичья. Исцеление - прозрение. И ты с удивлением и одновременно с ужасом осознаешь, что от вчерашнего дня отделяет целый год, что пора менять календарь, что вообще пора все менять - где сменщик? Меняла. Господа имели честь лицезреть, как он поиграл на длинной флейте - надо же, еще бывают такие - и с достоинством удав/лился. С больными, переносчиками инфекционных заболеваний ему скучно. Он, может быть, и оставил бы на память дырявые штаны, развалившиеся туфли - но зачем? Этого не будет. Как в сказке, когда запрещается открывать самую маленькую дверь, нажимать на среднюю кнопку, и вопреки ожиданиям слушателя, жаждущего момента совершения Недозволенного, этого не происходит. Когда слуги в спортивном азарте сачками ловят предателя, разболтавшего врагам сокровенные тайны и отрекшегося от Детства - а ты его отпускаешь, так как любишь свою гвардию и жалеешь загнанного ими человека. Когда в годовщину того, как твоя младшая дочь стала проституткой, к тебе в качестве горничной приводят королеву, она откидывает покрывало, поворачивает голову - и ты узнаешь в ней давно забытую первую девушку, начинаешь презирать себя за то, что уже не любишь ее, как раньше, не думаешь о ней каждый день, рисуешь лицо, рвешь рисунки в клочья и спрашиваешь психотерапевта: отчего все так получается? валяешься у ног, сжимая зубы. Когда из словосочетания “любимый друг” постепенно исчезает второе слово, а за ним и первое, но второе ведь - простое существительное, по существу, по сути. Все становятся сутягами - и ты поднимаешься и исступленно размахиваешь ржавой цепью, ревешь от нахлынувшей злобы и бессилья оттого, что в который раз слышишь рефрен вечного для всех времен и во все времена, популярного во всех ипостасях шлягера: “Nobody loves you, you know”, и это ужасно, потому что по дурости сберег запас неизрасходованной Вечности, и сейчас он раздирает твое тело, раскалывает голову, бросает в черные дыры, где уже ждет человек, которому ты действительно нужен, который не может без тебя /такие еще есть, но они прячутся/, а всем просто насрать на это - и ты летишь к нему сквозь такое же бесцветное пространство, но он с еще большей скоростью удаляется, это кошмарный сон, просто мечта, и ты опять ревешь, рев разносится по Вселенной, распугивая бестолковые планетки.
Хоуп: “На какой-то из них поют песню, мне кажется, про меня, хочу верить в это - и верю! И подпеваю им. Коллекционеры счастья”.
:: Картина: Хоуп - маленькая, Эспер - побольше. Долевые - в соответствии с толстым каталогом недавно построенного продовольственного магазина, там, где телефонная будка в виде салона. Стоящий на полу телефон соблазняет протянуть руку и позвонить, все равно, куда и кому, предупредить приход пажа-Вечера, при котором становится особенно больно, который вставляет вилку в трехжильную (вера-надежда-любовь) розетку - и над оцинкованной дверью зигзагом молнии вспыхивает откуда-то украденная /явно чужая/ табличка “Нет выхода”. Г-жа Хоуп отворачивается от нее - вот цветы гладят щеки, выпрашивают у губ поцелуи. А что говорит Эспер?
“Мне до того жаль тебя, что я беззвучно смеюсь, перехожу на лесть и желаю всего самого наилучшего. Ты никогда не знала, где живет фея Любви, а я могу, смею говорить об этом вслух: потому что мне однажды удалось ее увидеть; мы вместе провели целый день. Один день, один раз в жизни. Скажу по секрету, она сказала потом не “прощай", а просто улыбнулась. Как, по-твоему, это не знак того, что она может снова пригласить в гости? а вдруг? Камни, падающие со скуки со скал, сшибают с ног, но не давят - их мало, - ставят лишь на коже печати-синяки; тело пора отстирывать. А я вижу это, знаю (!), что надо делать, по крайней мере, сегодня. И если ты когда-нибудь почувствуешь, что не такая, как была прежде, если посчастливится увидеть фей - найди мои руки, а я не буду мешать тебе плакать. Слышать мой голос, помогать и принимать помощь. Имя человека, который будет ждать первого снега, чтобы, сняв очки, разглядеть на нем мои следы по направлению к приоткрытой двери, я напишу перед своим. По буквам. Spell. Spell-bound.
-Раскаленным мечом. Без изменений.”
Эспер и Хоуп. Так кто же из них первым затребовал коренных перемен, случайно вычитав у каноника обрывок мольбы? Они отказываются принимать то, что в этой заунывщине, как ни странно, один мотив, размер, одна тональность, и нот по-прежнему столько же, ни больше, ни меньше, надо ведь правильно переставить их - и зазвучит другая мелодия, мотив, мотивирующий иную криминальную деятельность: может быть, более живой такт песни. Но песни все той же. Без стилистических извращений, без мимолетных пикантных форшлагов, без условных переходов из тональности в тональность - без изменений.