Люди ручья

одиночество - загнанный вокруг вечернего фонтана зверь, распростертый на мокрых камнях
радость - струящаяся между пальцев кровь времени, чернеющая на ветру
ветер - свинцовый взгляд неизбежности, слезы тех, кто навсегда

Когда зимой люди росы осторожно начинали лето, они, стиснув зубы, еще не смели посмотреть друг другу на руки, они не отваживались подумать о том, что до начала следующего века осталось совсем немного и очень важно успеть протянуть несмело руки и встретиться, что если воздушный змей, сотканный из веток, которыми били по щекам, когда они пробирались к лесному пруду, уже парит высоко-высоко в небе, и капли небесного дождя, мерно скатываясь по боковым крыльям, создают дождь на земле, это кто-то плачет, это кому-то рядом больно, и он, закрыв лицо руками, бежит, бежит по лугу, скрываясь от двойной радуги, не понимая в своем неведении июньской тревоги, что солнце отвернулось в сторону и жжет, жжет лучами наглые руки, вольные языки, страстные тела, жжет и пишет лучами на золотом песке, на златом крыльце те самые слова, что двое произносят друг другу глазами, взглядом пробираясь через зрачки в голову и читая мысли, захлебываясь от переполняющей сердце нежности, готового вырваться наружу и рассыпаться в македонском ручье на две, три, четыре тысячи осколков, каждый из которых подхватит на лету и унесет за кочку шустрый гном, лесной проказник, забавы наказник, пустой бумажник, времени лета отказник.

стон - язык знойного утра, шифр, которым пишут сломанными пальцами по одеялу

Время опять вытекает роем комаров сквозь твои пальцы, ты опускаешь их в ручей и поднимаешь со дна холодные мокрые камни, камни, которыми вымощена тропа в завтрашний день, ноги соскальзывают, режутся о траву и туфли русалочки, о ножи пьяных принцев, не попадающих в яблоки раздора на голове ребенка, детей на тонких-тонких ножках, которые были тебе когда-то знакомы. Ты принесла с собой ураган, душу сурка из тела вепря, ураган опалил нам ресницы и закинул далеко-далеко за пруд все те лохмотья, что скрывали незащищенность, мышиную вислоухость и банановые деревья перед аквариумом с тюленями.

боль - солнечный день без моря, завалившие вход в мышиную нору сломанные деревья

Три да через пять, четыре да на все одиннадцать, восемь, еще восемь и еще восемь дней, недель, тополиных пушинок без близких слов рядом, без зоопарка и каруселей, без бананового водочного шоколада на тающих ладонях; поохотиться бы в лесу на деревья, пропахать бы костями черных дней молочные реки, черные платья с прорезями на груди для дальних, поезд по рельсам надежды и отчаянной радости; порыв комьев земли - сундучок с ежедневными письмами на золотых цепях, радуга и дым над водой, сокрытые волнами лиц: потому что они уткнулись носами друг в друга и лежали, завернувшись в море, в которое разлился источник.

улыбка - отраженный зеркальный коридор в замочной скважине старого фолианта
вода - намек усталых губ, сжатые ночью пальцы, шрам через лицо и раскаленная серьга
надежда - человек в колесе для белки, расставив руки в начале каждого дня