Варфоломеевская ночь

1982 год. Уссурийск.

Подполковник Зубко занимал немаленькую должность заместителя командира дивизии по тылу. Родись он лет на сто раньше, наверняка стал бы каким-нибудь бравым гусаром, либо кавалергардом. Любитель выпивки и женщин, далеко не дурак, он имел большой успех у противоположного пола, играл на гитаре, знал массу различных баек, историй и анекдотов и умел великолепно их рассказывать. Все эти достоинства, плюс должность, делали его желанным гостем в любой компании.
К нам в часть он приехал с очередной ревизией, но что это за ревизия – стало понятно сразу.… Не столько проверять Макарыча на предмет соответствия продуктов и обмундирования, сколько проверять местных дам на предмет доступности и огненную воду на предмет крепости…
Прошествовав с деловым видом в кабинет Макарыча, для проверки документации, Зубко вышел оттуда минут через сорок с довольной улыбкой, раскрасневшимся лицом и масляно блестящими глазами, распространяя вокруг себя запах коньяка:
- Ну, Иван, надо бы теперь и о культурной программе подумать! Баня работает еще?..
- Обижаете, Вадим Петрович! – широко улыбнувшись, протянул Макарыч, - баня у нас всегда наготове!
 - Тогда давай-ка, займись подготовкой, а я съезжу по делам еще. Где у тебя дежурный водитель, давай его сюда! К вечеру вернусь, чтобы все было готово!
- Будет сделано! – бодро отрапортовал Макарыч.

За полдня катания с Зубко я накрутил почти две сотни километров. Челноком прочесав несколько раз город, мы посетили еще пару колхозов, заскочили на аэродром Барановский, окружные вещевые склады, тыловые службы флота, УВВАКУ (Уссурийское Высшее Военное Автомобильное Командное Училище)… Да, куда только не ездили!.. Я уже и не вспомню, сколько мест он осчастливил своим присутствием. Причем, всюду с кем-то о чем-то договаривался, решал одному ему известные дела, словом – использовал служебное положение на все сто процентов. К вечеру, после всех этих поездок, в кузове лежало изрядное количество разных коробок, тюков, мешков и ящиков. Финальным аккордом явилась десятилитровая канистра, как выяснилось потом, дагестанского коньяка. Коньяк был вручен Зубко начальником столовой какой-то части с уверениями в совершеннейшем почтении и клятвах в вечной признательности. Коньяк пришелся очень кстати, ибо Зубко предпочитал водке именно его, а найти качественный в то время в Уссурийске было практически нереально. Пару бутылок для высокого начальства Макарыч, на всякий случай, держал у себя в сейфе. Но, что такое – две бутылки?! Во-первых – одну уже оприходовали, а во-вторых – намечающаяся баня явно требовала большего количества.

В вечерних сумерках в ворота КПП въехал ведомый прапорщиком, начпродом гарнизонного госпиталя, УАЗик-таблетка с красным крестом. Помимо него и еще двух офицеров, оттуда с хохотом и шуточками выгрузились несколько дамочек различного возраста и комплекции. Дружной гурьбой эта компания ввалилась в баню, где их уже поджидали Макарыч и Зубко. Что там происходило – догадаться не трудно. Угомонились они далеко за полночь и, наконец, вдоволь натешившись, начали расползаться. Дамы кое-как загрузились в УАЗик, прапор был усажен за руль, и все общество с пьяными песнями исчезло за воротами.
 Наступила тишина.… Даже не наступила, а скорее навалилась, как будто выключили радио. За забором пару раз несмело гавкнула собака, где-то протарахтел одинокий мотоцикл.

Перед тем, как начать эту фиесту, Макарыч предупредил, чтобы я, когда все разъедутся и все утихнет, был готов ехать. Куда – не сказал, но намерения у него были самые серьезные. Он оставался сегодня дежурным по части, поэтому я ничуть не удивился. Минут через тридцать несмело постучал в дверь бани. Ответом явилась гробовая тишина. Осторожно приоткрыв дверь, я прошел в коридор и толкнул дверь в предбанник. Дверь, поддавшись сантиметров на десять, дальше открываться отказывалась. В образовавшейся щели моему взору открылась босая пятка. Остальное тело, судя по всему, подпирало дверь. Безуспешно попытавшись несколько раз открыть ее, я решил отдохнуть.
Выйдя из бани и присев на валяющийся под окном ящик, прикурил и, выдохнув дым, задумался. Послышались шаги, из-за угла высунулась коротко стриженая голова вечного помдежа и постоянного собутыльника - Генки:
- А!.. Это ты. А я думал – Макарыч вылез. Слушай, а куда он сегодня на ночь глядя собирался?
- Хрен его знает! Но, думаю, вряд ли куда уже поедет.
- Что? Готов?! – заулыбался Генка
- Похоже на то. Пойдем, поможешь дверь открыть. Там под ней он и валяется. Не зайти.
Вдвоем удалось приоткрыть дверь сантиметров на сорок и проникнуть внутрь. Картина, представшая нашим глазам, была еще та!.. Замотанный в простыню, наподобие тоги римского сенатора, под дверью мертвецким сном спал Макарыч. Попытки привести его в чувство результата не дали. Наш командир не реагировал ни на какие раздражители. На широком столе в предбаннике в живописном беспорядке были раскиданы пустые стаканы, бутылки и остатки закуски. Банка из-под шпротов использовалась в виде пепельницы и издавала отвратительнейший смрад.
- Тьфу, бля! – выругался Генка, - Ну, как свиньи!..
- Как-то вечером патриции собрались у Капитолия… - процитировал я, покосившись на Макарыча, – А где Зубко?..
На вешалке у двери висели подполковничья шинель и фуражка, хозяина не наблюдалось.
Макарыч под дверью громко всхрапнул и, дернув пару раз ногой, вновь засопел, уткнувшись в свалившийся с вешалки собственный китель.
- Давай-ка, положим его хоть на топчан, что ли.
- Да ну, нафиг! Навернется с топчана. Пусть тут валяется.
- Тогда оттащить надо, чтобы не мешал ходить…
Оттащив Макарыча в сторону и уложив под батареей, дабы не замерз, мы продолжили обследование объекта. Зубко был идентифицирован по богатырскому храпу в одном из кабинетов, где он пребывал в состоянии ненамного отличном от Макарыча. Правда, спал он не под дверью, а на кровати, но тоже в полной отключке. Лицо его украшали следы помады, на столике красовался натюрморт из двух стаканов, надкусанной шоколадки и пустой бутылки от шампанского. У изголовья кровати стояла алюминиевая канистра, на которой, зацепившись за горловину, болтался забытый бюстгальтер.
- Ну, этот время неплохо провел! – подытожил Генка, сняв лифчик с канистры, и кинул его на кровать. Бюстгальтер, спланировав, приземлился точно на волосатую грудь Зубко, который даже не шевельнулся. Генка потряс канистру:
- Что-то там еще есть! Ну-ка, давай попробуем!
- Давай! Только кружку принесу, а то из этих стаканов мне как-то не хочется!
Выглянув в предбанник, и зацепив со стола эмалированную кружку, я вернулся к Генке, который уже открутил пробку и принюхивался к содержимому. Я подставил кружку, он наклонил канистру. Ароматная темно-коричневая жидкость полилась в кружку, запах не вызывал никаких сомнений.
- Коньяк! Красиво живут, собаки!.. – Генка, наполнив полкружки, покосился на Зубко.
- Ну, ты бы на его месте так же жил! - я, отхлебнув половину, передал ему кружку.
- За то, чтоб мы так жили! – Генка допил и вопрошающе уставился на меня – Давай еще накатим! Вряд ли он помнит, сколько там оставалось в канистре!
- Давай! Кружку наливай полную, ставь канистру на место, и пойдем в предбанник – а то вдруг проснется еще!
Благодаря нашему вмешательству, канистра опустела еще почти на пол-литра. Довольные, мы аккуратно закрыли дверь, не забыв заботливо укрыть Зубко, валявшимся на полу серым солдатским одеялом.
В предбаннике все оставалось по-прежнему. Макарыч просыпаться, судя по всему, не собирался еще долго.
Выпитый коньяк ударил в голову, настроение было великолепным. Номер, который я отмочил в следующий момент, родился спонтанно. Стоило Генке скрыться за дверью туалета, как я скинул бушлат, и быстро облачился в висевшую на вешалке подполковничью шинель. Надвинув на глаза фуражку и приняв грозный и непреклонный вид, с любопытством стал ждать выхода моего собутыльника из места общего пользования.
Зашумел унитаз, через несколько секунд довольный Генка, что-то напевая, вышел из туалета... И осекся, увидев на пороге незнакомого подполковника. Выражение его лица я помню и по сей день. Пауза затянулась. Я молчал. Генка, после недолгого ступора, открыл рот, чтобы что-то сказать, затем присмотрелся и заржал:
- Бля! Так ведь и до кондратия довести можно!.. Это хорошо еще, что светло тут, разглядел, а в темноте хрен поймешь!..
Довольный произведенным эффектом, я допил остатки коньяка из кружки и, закурив, решительно повернулся к двери:
- Пошли!
- Куда?.. В таком виде?!
- Именно в таком! Щас мы им устроим… Варфоломеевскую ночь!.. Долго помнить будут!

Первой нашей жертвой стал наряд по КПП. Валявшийся на топчане дежурный, младший сержант Панин, куривший и листавший какой-то журнал, чуть не проглотил со страху сигарету, когда в час ночи, заскрипев, открылась дверь и на пороге возникла фигура незнакомого подполковника. Из-за его плеча выглядывала перепуганная физиономия Генки. Судорожно застегивая пуговицы одной рукой, и пытаясь отдать честь другой, Панин,
запинаясь, начал отдавать рапорт.
- Бабы где?! – изменив голос, рявкнул я.
- Товарищ подполковник, тут нет никаких баб, только наряд!
- А напрасно! Бабы должны быть! – я снял фуражку. Генка восторженно захохотал.
- Бля!.. Карел!.. Лысый!.. Ну, вы даете!.. – ошалело помотал головой Панин – А чья шинель, кого раздели?..
- Неважно! – Генка довольно ухмылялся – Щас нас выпустишь, пойдем на пекарню «бубликов» пугать!..

Пекарня была находящимся по соседству, военным хлебозаводом, где работали хорошо знакомые солдаты срочной службы, которых у нас называли «бубликами» из-за их специальности. Хлеб, выпекаемый ими, заслуженно считался лучшим в Уссурийске. Не знаю, как потом, но в начале восьмидесятых это было так! Лучший хлеб, который я пробовал в своей жизни, был именно оттуда! А поскольку наш парк процентов на семьдесят состоял из хлебовозок и продуктовок, то жили мы с ними очень дружно. Да и бражку ставили вместе, поскольку у них были дрожжи, а у нас – сахар. Все это впоследствии выпивалось совместными усилиями. Недели две назад Генка как раз привез им сахар, и бражка уже должна была созреть.
На хлебозавод мы проникли через дыру в заборе. Обговорили диспозицию и сверили часы. Я остался стоять за углом, а Генка направился в цех. Ночная смена лениво валялась на мешках с мукой. Старший - горбоносый армянин Рубен, раскинув руки и улыбаясь, направился навстречу Генке.
- Здравствуй, брат! Где ты пропал, скоро канистра взорвется уже! Давай, дорогой, сейчас дам команду – картошки пожарят. Сядем, выпьем…
- Рубик - джан! Я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся! Сейчас на территории у вас какой-то подполковник ходит вместе с дежурным. Наверное, в цех придут вот-вот! – выпалил Генка, - Так что, давай потом выпьем! Я побежал, пока за жопу не взяли!.. – Генка выскочил из цеха, забежал за угол, и приник к окну, стараясь не пропустить ни секунды предстоящего действия.
Рубен изменился в лице:
- Нет, ну что не спится им!? – он выругался по-армянски.
– Эй, хватит спать, включай тестоделитель! – крикнул Рубик кому-то из своих подчиненных, - Давай, давай! Все по местам, сейчас проверка придет!
Когда я вошел в цех, вся дежурная смена пекарей дружно имитировала бурную деятельность. Агрегаты и машины шумели, гремели и лязгали, личный состав деловито сновал по цеху. Рубен с серьезным и озабоченным видом наблюдал за процессом размешивания теста, краем глаза отслеживая перемещения подполковника, которого какой-то черт принес ночью на хлебозавод. Подполковник, постояв около печи и заглянув под конвейер, решительно проследовал по направлению к сложенным за печью мешкам с мукой, остановился, и, не оборачиваясь, поманил пальцем похолодевшего Рубена:
- Ну-ка, сержант, что там у тебя за мешками?..
- Н-ничего, товарищ подполковник! – севшим голосом проговорил Рубен.
- Ничего?! Да там у тебя канистра с бражкой стоит! Вон, за вторым мешком! Немедленно вытащить!
Рубен, теряясь в догадках, какая сволочь успела подсмотреть и настучать, обреченно полез на груду мешков и выволок из-за них двадцатилитровую канистру.
- Товарищ подполковник! Не знаю, откуда она тут! Это не я, правда, не я положил!..
- Ну, на гауптвахте разберутся, кто положил! Канистру сюда, а сам давай собирайся! Сейчас я тебя прямо туда и отвезу! – я с трудом сдерживался, чтобы не заржать.
- Товарищ подполковник!.. – Рубен поднял глаза на меня, я уже не в силах терпеть, сдвинул на затылок фуражку и тихо давился от смеха, глядя на его перепуганное лицо.

Помните глаза товарища Саахова из «Кавказской пленницы», когда тот вышел из комнаты, облитый шампанским и с гвоздикой за ухом? Вот у Рубика глаза тогда были точно такие же. Если не больше… Последующая реакция была бурной и неуправляемой…

Ну, скажите, что могли подумать подчиненные Рубена, обалдело глядя, как по цеху, перепрыгивая через поддоны и лавируя между тележками, подобрав полы шинели, со всех ног удирает подполковник. А за подполковником, размахивая шваброй, несется старший смены, громко крича, что он сделает с ним, когда поймает. Сержант, гоняющий шваброй по цеху подполковника….Сюрреализм в чистом виде!
В довершение всего, в дверях цеха появилась долговязая фигура непосредственного начальника Рубена, старшего прапорщика Загребина, который, будучи дежурным по части, проснувшись, вылез из дежурки проверить службу своих подчиненных. Что он подумал, глядя на убегающего от сержанта Саркисяна подполковника – сказать не берусь. Наверное, решил, что глюки посетили. Я пронесся мимо Загребина, чуть не потеряв фуражку, и скрылся в ночной темноте. Рубен остался объясняться со своим начальством. Что он ему сказал – я так и не выяснил потом. Рубик молчал, как партизан и только улыбался.

Оббежав цех, я нырнул в кусты у забора. Через пару минут туда же, икая и задыхаясь от смеха, подошел Генка.
- Ну, цирк! Класс!.. А Рубик-то, Рубик!.. – Генка, не в силах стоять, опустился на траву – Это полный финиш!..
- Пошли! Надо шинель назад положить, пока Зубко не проснулся. А то будет нам финиш… Полный.

На КПП все было спокойно. Панин открыл калитку, запустив нас в родные пределы, и поведал, что вот только, буквально, пару минут назад, из самохода пришли два наших горячих грузинских парня Гиви и Махо. Я посмотрел на окно склада, где горел слабый свет. Все ясно. Наверняка переодеваются на складе, сейчас выйдут. Генка, потирая руки, предвкушал новые развлечения. Панин, не желая пропустить зрелище, оставил КПП и присоединился к нам. Я встал под деревом невдалеке от склада, Генка пристроился рядом. Панин спрятался в кустах, откуда просматривался и склад и КПП, чтобы и зрелище не пропустить и пост не оставить. Лязгнул замок, скрипнула дверь склада. Махо и Гиви, довольно похохатывая, спустились с крыльца и направились к казарме. Я, изменив голос, начал представление:
- Сержант, вот вы – помощник дежурного по части! Что за вид!? Почему повязка грязная?! Почему у вас ремень на яйцах висит?!
- Виноват, товарищ подполковник!.. – с трудом сдерживаясь, подыгрывал мне Генка.
Гиви и Махо замерли.
- А это что у вас тут?.. Эй, бойцы! Ну-ка сюда! Бегом!.. Бегом, я сказал!..
Падающий сверху свет одинокой лампочки над дверями склада хорошо освещал звезды на погонах, оставляя в тени лицо под сшитой на заказ фуражкой - аэродромом.
Гиви и Махо, подбежали и, вытянувшись, замерли. На лицах читалось: «Ну, надо же так влипнуть! Не в городе, не в общаге у девчонок, а в родной части, в двух шагах от казармы…»
- Что за хождения по ночам?! Почему не в казарме, я вас спрашиваю?!! Так!.. Товарищ сержант! Этих двоих – в штаб!.. Я сейчас вызову машину и отвезу их в комендатуру. Они точно из самоволки шли! Я сам видел, как пять минут назад их дежурный по КПП запустил. И он, кстати, тоже вместе с ними туда поедет!.. Найдите замену ему! Я вас всех научу Родину любить!..
 
Генка, глядя на похоронную физиономию Гиви, не выдержал и захохотал. Махо, в недоумении, переводил взгляд с меня на Генку и обратно, не в силах понять – что все это значит. Панин вылез из кустов, загибаясь от смеха. Я снял фуражку…
Гиви врубился первый и заржал, присоединившись к Генке и тыкая меня кулаком в живот. Махо, охреневший от такого панибратства земляка с незнакомым подполковником, еще некоторое время стоял, пытаясь осмыслить происходящее, потом и до него, наконец, дошло. Он неуверенно улыбнулся и в сердцах выдал длинную фразу на грузинском. Что она значила – можно было только догадываться…
- Пайдем в казарму! – Гиви, раздосадованный тем, что купился на этот развод, очень не хотел оставаться крайним – Пайдем падъем устроим! Трэвогу, да!?
- Иди, устраивай, если хочешь, не стану я людей будить, пусть спят!
- Ну, нэ будить, ну проста по казарме прайди, в каптерку заглини! Думаешь, спят все?..
Я посмотрел на часы, на баню, потом перевел взгляд на Генку:
- Ну, что, уважим просьбу зрителей?
- А что мы с этого будем иметь? - Генка хитро подмигнул Махо и вопрошающе уставился на Гиви – Я ведь знаю, что у вас чача есть!..
Сошлись на том, что вечером Гиви приготовит что-нибудь вкусное и после отбоя в столовой будет выпита бутылка чачи, которую наши генацвале получили вчера от каких-то своих земляков посредством переброски оной через забор на хоздворе. Генка случайно этот факт передачи засек, что там было – он не знал, но наобум предположил, что чача – и оказался прав. За это мы с Генкой должны были устроить представление в казарме, где еще не спали отдельные индивидуумы в лице каптера, писаря и еще пары-тройки человек. Окно каптерки светилось сквозь кусты. Гиви осторожно заглянул туда и хитро заулыбался:
- Сидят, слушай! Как будто чай пьют! А у них там точно бражка в чайнике!
Я пару секунд полюбовался «чаепитием», улыбнулся, вспомнив вольноотпущенного вурдалака Альфреда из книжки Стругацких, и осторожно отошел в сторону:
- Ну, иди тогда, шугани их. Мы минут через пять подойдем!

В дверь каптерки тревожно постучали.
- Кого там несет еще? – Серега недовольно повернулся ко входу – Вы че, духи, охренели?!
- Сэрега, открой, да! Открой скарэй! Шухир!!!
- Гиви?! Что стряслось?! – Серега щелкнул замком, Гиви влетел в каптерку:
- Шухир!!! Там какой-та падпалковник с праверкай приехал! Макарыч бухой в бане валяется, так он Лысого снашает!
- А Лысого за что?
- Лысый помдежем сегодня! Злой какой, слушай! Кричит: Все на губу паедите! Карела заставил машину завадить и Макарыча из бани вытаскивать – сам сюда идет! – на ходу сочинял Гиви, - Я еле успел спрятаться!..
-Бля! Ну-ка, все спрятали! Чайник!.. Куда его девать-то?.. Там же еще половина не выпита! – заметался Серега.
Остальная компания в панике покинула каптерку, попрыгала по койкам и старательно захрапела, усердно притворяясь спящими. Входная дверь уже, скрипя, открывалась. Серега, не успев, нырнул под свою койку и замер там, прикинувшись ветошью, в надежде, что все обойдется…. Не обошлось!
Мы вошли в казарму. Генка показал замершему на тумбочке дневальному кулак. Я откашлялся:
- Товарищ сержант! А это что у вас такое?! Почему пыль на подоконнике? Почему у дневального крючок расстегнут?! Дневальный! Два наряда вне очереди!
- Есть два наряда, товарищ подполковник! – включился в игру дневальный.
- Так! Сколько человек в расположении? Сколько в наряде? Журнал мне сюда живо! Сейчас пересчитаю всех – хоть одного не будет в наличии – на гауптвахту вместе с дежурным по части поедете! Вам ясно, сержант?! Барррдак!!! Не войсковая часть, а черт знает что!..

Я направился в расположение. Генка с журналом в руках шел сзади. Часть народа явно не спала. Не считая тех, кто успел выскочить из каптерки, бодрствовало, как обычно, еще несколько человек. Но все они дружно и старательно притворялись спящими. Обычно в казарме по ночам было тише. Во всяком случае – храпящих по ночам было значительно меньше, нежели сейчас. Я постоял, послушал, и, не торопясь, направился в конец казармы.
- Товарищ сержант, это чья койка?! – негромко спросил я, указав на пустую койку каптера Сереги.
- Младшего сержанта Ермолова, товарищ подполковник! – отрапортовал Генка.
- Он в наряде?..
- ……
- Вы что молчите, товарищ сержант?! Не знаете где он? А вот я знаю! Сказать?..
       Генка ухмылялся, показывая пальцем вниз, я постучал по койке:
- Младший сержант Ермолов! Вылезайте, вылезайте! Почему-то все люди, как люди, на койках спят, а вы под койкой. Там удобнее? И чайничек с бражкой не забудьте! Он с собой у вас, или спрятать успели?!
Под койкой зашевелилось. Серега обреченно выбрался и, понурив голову, уставился на мои сапоги, которые были хоть и яловые, но на хромовые офицерские явно не тянули. Подняв взгляд выше, он обнаружил два ряда блестящих офицерских пуговиц на шинели. Еще выше обнаружились подполковничьи погоны. Над погонами ухмылялась знакомая физиономия в офицерской фуражке-аэродроме. Рядом с подполковником, у которого почему-то были солдатские яловые сапоги, стоял Генка. Физиономия его напоминала… Черт знает, кого она вообще напоминала. Серега с трудом осмысливал происходящее. Что-то тут было явно не то, но что – он понять так и не успел. Гиви не выдержал, и захохотал, подпрыгивая на койке, и хлопая себя руками по коленкам. К нему присоединился Махо, за Махо во весь голос заржали мы с Генкой. Из-под одеял высовывались головы тех, кто не спал. Народ, присмотревшись, дружно смеялся и веселился от души.
- Ну, хватит! – отдышался я – Концерт окончен! Генка, пошли имущество возвращать!..


Зубко покинул нас ближе к обеду. На железнодорожный вокзал я его привез уже практически трезвого, по-уставному выбритого и начищенного. Немаловажно уметь выглядеть после буйных попоек так, чтобы по тебе ничего не было заметно. И Зубко этой способностью обладал в полной мере. Только шинель сзади, если присмотреться внимательно, все же не была идеально чистой. Как мы с Генкой ни старались, так и не смогли до конца оттереть грязное пятно под правым плечом…

 Сержант Саркисян сумел-таки один раз достать шваброй проверяющего подполковника.