Не суйте нос в дверные щели!

Это никакая не история, а так, назидание любопытным. Или наш семейный «скелет в шкафу», если угодно.
 
Учился я тогда в десятом. Биологичка наша, Варвара Григорьевна, о таких как я говорила: «К несчастью, рост и развитие находятся в вечном антагонизме». При этом она ласково смотрела в глаза, и никто не обижался – закон природы, что тут скажешь. Мы любили Варюшку, она на уроках всю свою женскую эмоциональность выплёскивала. Цок-цок каблучками по ступенькам, журнал под мышкой. Сочная, как я теперь понимаю. А если мел роняла, так он аккурат в декольте падал. И под фанфарное гудение извлекался двумя пальчиками обратно. Потом её выгнали с работы, кажется, за неформальные отношения. Ну, а чего можно было ожидать? О Варюше полшколы фантазировало, начиная с прыщавых семиклассников.

Любила она темочки нам подкидывать. Кого мы только не скрещивали по законам Менделя и другим гомозиготным признакам. Вот вы, например, учили в школе, сколько надо поколений пройти, чтобы вывести чисто белого человека из темнокожего пробанда? А мы с радостью всю доску расписывали. Кто, с кем, опять с кем… А Светка Белова однажды сильно зарделась, когда я спросил, что она думает о мулаточных близняшках. Но я отвлёкся, уносит, как всегда.

На одном из памятных уроков Варюша табличку нам набросала. Группы крови и прогнозы на ребёнка. Проще пареной репы, как говорится, а мало кто смыслит. И начинает объяснять: «Вот, пойдёте вы на свидание. Сядете на лавочку, подружку приобнять хочется? – а не знаете, с какой стороны зайти… только не смотрите на неё, как Сыч на Флеминга, – (тут поднимался хохот, причём Юрка Сыч ржал громче всех). – Но чем отличается настоящий парень от обезьяны? – невозмутимо продолжала Варя. – Правильно, интеллектом. Задумался на секунду, раз! – и тема для поддержания, так сказать, её интереса». После подобных вступлений все группы крови с резусами и конфликтами ложились в память, как колечки на пирамидку, по сей день помню.

Пришёл я домой, свечусь, как ёлка, рассказать хочется. Зову сестру на кухню: «Люда, – говорю, – поджаришь мне чё вкусненькое – я тебя детей прогнозировать научу!»
Люда моя в восьмом тогда училась. Ленивый возраст, но за поощрение могла и компот сварить из сухофруктов, и шарлотку сваргантить по-быстрячку. Я пользовался её любознательностью без стеснения. Хорошо, что девочки раньше развиваются.

За обедом я нарисовал Людке табличку, все варианты разложил. Вроде, поняла, хоть и в математике не Фалес, – гуманитарная барышня. «Давай, – говорю, – закрепим. Вот, смотри: это наша мама, – (рисую кружочки-палочки). – У неё какая группа? Вторая. Это – папа. У него первая. А это я. Какая у меня? Считай быстренько!» Люда порассуждала вслух, туда-сюда ручкой провела, «два варианта, – отвечает, – или первая, или вторая». «Ну, вот и молодец. У меня вторая, так и есть. Наливай чай». Налила Люда чай, а потом села напротив и чиркает по бумажке что-то там себе. Я смеюсь: «Что, вычисляешь?» Хотел заглянуть, отдёрнула бумажку – и под стол. А мне говорит: «Это я себя высчитываю». И тут я прозрел. «Люда, иди-ка сюда, – зову, хоть она и рядом сидит, – иди-ка, дело есть, тебе говорю, давай бумагу, думать будем… как это у тебя, Людася, четвёртая оказалась?!!»
 
Что там думать… вечером, когда семья собралась за ужином, мы выложили свои расчёты. Папа посмотрел на маму, та сначала в шутки, потом в слёзы. Она у нас слабонервная для научных дискуссий. Мы молчаливо доели холодный пирог и, словно провинившись, уныло разбрелись по комнатам.

Ночью я лежал и думал о том, что иногда наука может давать сбои. Ни в какую не хотел представлять, что наша Людаська чужая. Хоть и не похожа она на меня, а люблю её самой братской любовью, и в обиду не дам никому, даже Менделю с Флемингом. Мать тоже жалко, расстроилась, капель напилась, завтра синяки под глазами будут. А что чувствовал отец – я узнал значительно позже. Взрослую литературу мы в школе не проходили.