Жду ответа

       

       Ханна присела на скамейку возле дома. Она не очень любила там сидеть и слушать, как соседи перемывают косточки всем входящим в дом и выходящим оттуда. Но что было делать, ходить ей стало тяжело, болели ноги, вот и приходилось выслушивать все эти разговоры.
       –Видала, эта, с третьего этажа, сегодня с утра второй раз выходит, а на нас и не глядит.
       –Ещё бы! Гордая стала. Шляпу надела, похожую на кастрюлю, вроде она религиозная.
       –Ой, умру со смеху! Там была партийная, а тут полюбила боженьку!
       Мимо простучала каблучками девица в узкой и короткой юбке, она заставила переменить тему:
       –Смотрите, смотрите на неё! Дома не ночевала, уже 12 часов дня, а она идёт, как королева. И куда её мать смотрит?
       –Так она же пьёт. Что ты хочешь?!
       Ханна увидела, как появившийся почтальон опустил что-то в её ящичек. Подошла. Письмо. Распечатала конверт, а очки дома. Соседка по лавочке предложила свои, вынув их из кармана.
       –На, попробуй мои, может, подойдут, я их всегда беру с собой вместе с газетой. Да разве тут почитаешь! Болтают, болтают, как сороки…
       –Ой, спасибо, так хорошо видно.
Читает: «Добрый день тебе, дорогая Ханна. Прости, но не могу привыкнуть, чтобы так тебя называть. Я буду, как раньше – Аня. Столько лет прошло, почти четыре года, а я всё время плачу. Помнишь, мы бывало вместе смотрели телевизор. Ты меня всегда угощала рассольником или щами. Ты так хорошо готовила всегда, а вечером мы пили чай. Помнишь? Я тут теперь совсем одна. Наша близкая соседка Лиза, ты её хорошо знаешь, недавно умерла. На её место ещё никого не подселили. Я заняла её столик на кухне, дети Лизины сказали, что он им не нужен. Они же давно переехали. Я теперь гоняю тараканов, запах ужасный, меня мутит от него, но не могу же я свою посуду ставить туда!
       А Лизе месяц тому назад исполнилось 82 года. Прожила неплохо.
Аня, у тебя там, в Израиле, тепло, а у нас ещё очень холодно, почти не топят, батареи не греют, меня только кошка моя Таська согревает, хоть она и похудела… Спим мы с ней вместе, правда, я надеваю на ноги носки вязаные, сплю под двумя одеялами, своим и тем, что ты мне оставила. Спасибо тебе. Каждый день вспоминаю.
       Аня, а ты не хочешь вернуться домой? Хороший или плохой, но это наш дом… Ну, это я так, к слову. Мои дела неважные. Сидоровна с нашего двора всё время ищет меня, но я прячусь хорошо. Она грозится меня побить. Но ведь она здоровая как лошадь, а я муха, просто мушка против неё. Это за долг моего муженька, чтоб его бог побил!
       А я всю зиму кашляю, надрываюсь. Когда постираю, то бельё в комнате неделю сохнет. Соседи теперь мне запретили вешать его на кухне. Вот тебе и сырость, вот и кашель. Твоя посылочка была мне просто спасением. Хоть мне и нельзя сладкого из-за диабета, но я всю сгущёнку съела. Разводила её в чае. Спасибо тебе за всё.
       Напиши, как твои дела. Что ты там покупаешь, готовишь? Как твой сын, невестка, внук?
       А я только и знаю, что бегаю к почтовому ящику, караулю твоё письмо, боюсь, чтобы мальчишки не вытащили. Недавно они подожгли газеты у соседей в ящичке, я была близко, стала кричать, мальчишки разбежались. Соседи с первого этажа вынесли бутылку воды, потушили огонь. Теперь и мой ящик чёрный от копоти. Одна радость у меня – твои письма.
       Целую тебя. Жду ответа. Твоя Вера».

       Ханна сняла очки, возвратила их соседке. Вытирает глаза.
       –Случилось что-то?
       –Нет, ничего, это моя родственница из России. Мы жили близко друг от друга.
       –А почему она не приехала? Она же еврейка, как вы.
       –Её бывший муж – русский, он ей развод не дал, разрешения на выезд тоже не даёт, требует пять тысяч долларов за разрешение. А она долларов в жизни своей не видела. Квартира с соседями, продать её невозможно. Была у неё дочь, но умерла. Вот она и живёт одно-одинёшенька. Каждое воскресенье на кладбище ездит, убирает там у своей дочки и у других за деньги. Копейки платят, но всё равно ходить надо, так она зарабатывает. Воду носит по половинке ведёрка, пропалывает, обрезает ладони о жёсткую траву. А что делать?
       Я была с ней перед моим отъездом на кладбище. Зима. А она топчется, снег расчищает, цветы восковые отряхивает. Беда. Пока обошли все «заказные» могилы, стемнело.
       –Да, самое страшное – пережить своих детей.
       –Стой, стой, – старушки закричали на стайку ребятишек, промчавшихся по цветущему газону.– Вот так их воспитывают, ничему не учат. Цветы они топчут, бумажки бросают, где попало.
       –А чего кричать, они же по-русски всё равно не понимают.
       –А моя внучка по-русски разговаривает, а читать-писать не может. Не знаю, что с ней делать.
       –Хотите, я позанимаюсь с ней, – подключилась Ханна, – всё же 32 года отдала школе.
       –Я-то хочу, а вот захочет ли она, это вопрос.
       –Ладно, – поднялась Ханна, – пойду домой, пока моих нет дома, ответ на письмо приготовлю. А потом внук с тренировки явится, кормить нужно будет…
       Ханна поднялась к себе и села писать:
       «Верочка, здравствуй! Получила твоё письмо от 2 марта. Спасибо тебе, милая, что не забываешь меня. Неужели у вас ещё так холодно? А у нас тут были дожди, но уже закончились, становится всё теплее. На улице лучше, чем в доме. Я только что зашла, сидела на скамейке с соседями. Что делать? Таких близких людей, как ты, у меня тут нет. Я тоже скучаю по тебе, Верочка. Твой бывший муж – просто мерзавец. Куда он деньги будет девать? С собой на тот свет возьмёт? Он же тебе жизнь разбил.
       Я тут смотрю программы из России по телевизору, знаю, что там у вас делается. Напиши мне, какая у тебя теперь пенсия? Хватает ли чтобы заплатить за квартиру? Ты всё так же убираешь на кладбище, на участке, где твоя Мирочка? Вера! Прошу тебя рассчитайся ты с Сидоровной за муженька своего треклятого. Я тебе деньги вышлю. Сейчас начну готовить посылочку и так деньги спрячу, что никто их не найдёт.
       Вера, зачем я тебе буду писать, что я покупаю. Я привыкла брать самое дешёвое, а дети не разбирают. Есть обед – «спасибо, мама!» Тут родители живут отдельно от детей, но мой сын говорит, чтобы я и не думала об этом. Он меня никуда не отдаст. Да и Андрейка, внук, со мной консультируется по русскому языку. Не могу и на Лену, невестку, пожаловаться. Чистюля, вежливая.
       Пиши мне, Верочка, будь здорова. Надо надеяться на лучшее.
       Жду ответа. Твоя Анна».

       Следующего письма от Веры Ханна не получила, ей написала соседка Веры, что той уже нет в живых. «У неё был гипертонический криз, осложнённый двухсторонней пневмонией, машина «Скорой помощи» долго не ехала, так как был гололёд. Очень трудно ездить по скользкой дороге, машин мало, много в ремонте, горючего мало… Вещи Веры описали и увезли. Ваш адрес в Израиле узнала, прочитав его на конверте, Вера успела получить Ваше письмо за несколько дней до смерти, показывала мне его. Похоронили её возле дочери за счёт социальной службы. Муж так и не появился, хотя ему сообщили».
       Хана осунулась, побледнела, появился какой-то шум в ушах. Пропал аппетит. Посылка, готовая к отправке, так и осталась в её спальне. Наконец, Ханна распаковала сложенные в неё вещи, вытащила и пятьдесят долларов, завёрнутые в фольгу.
       –Мама, когда ты уже себя полюбишь? – грубовато успокаивал её сын.
       –Но я же написала тёте Вере и ждала ответа, а пришло такое известие. Как ты не понимаешь?!
       –Да понимаю я всё, но это не значит, что ты должна голодать. Если ты будешь плакать целый день, разве поможешь тёте Вере?
       Ханна спрятала последнее письмо Веры на особую полочку в платяном шкафу, вложила в конверт с самыми значительными письмами.
       Теперь, выходя во двор, она отворачивалась от почтового ящика, потому что не ждала больше ответа ни от кого.
       Между тем, сын решил принять меры, чтобы как-то помочь матери и смягчить чувство утраты. Он поручил Андрейке подобрать симпатичную собачку. Пацан давно просил об этом, но бабушка Ханна была против, вот и не заводили в доме животных. На этот раз многое изменилось, и когда Андрейка принёс в дом щенка, отец сразу же устроил для него уголок на кухне. Принёс корм. Ханна обиделась.
       ––Ты же знаешь, что я боюсь собак, – выговаривала она сыну, – вы с Леной целый день на работе, Андрей в школе, потом – на тренировке. Вы даже не спросила меня, как я смогу обслужить собаку? Это же мне придётся выводить её гулять, а если будут щенки, что я стану делать?
       Маленькая рыжая собачонка, похожая на лисичку, казалось, слушала перебранку и воспринимала всё болезненно. Она сжалась в комочек, стараясь занять как можно меньше места.
       –Мама, увидишь, ты мне за неё ещё спасибо скажешь, – уговаривал сын.
       –Как же! Ты прекрасно знаешь, что у нас в доме всегда были кошечки. а не собачки.
       –Бабушка, смотри, она тебя уже боится, ну, не выносить же её на улицу, тем более что уже стемнело! – вступил в разговор Андрейка.
       Ханна ушла в спальню, понимая, что сын с внуком сговорились и продолжать спор бесполезно.
       –Этого ещё не хватало, чтобы я ходила с поводком и собачкой! – ворчала она.
       Скоро сына-резервиста призвали на военные сборы. В доме стало совсем пусто. Лена частенько ночевала у подружек, прибежит, перекусит и дальше скачет. Андрейка после школы бежит на тренировку, потом ещё в какой-то кружок в клубе. Тихо… Только гул самолётов, к которому Ханна недавно стала привыкать. Раньше, когда они проносились, как ей казалось, прямо над головой, она поднимала голову и ждала чего-то страшного… Она даже пробовала молиться, но неумело.
       Собачка оказалась кобельком, и имя Найда, которое ей сразу же дали, пришлось переделать в Найдика.
       Ханна заговорила с Найдиком, когда гнетущая тишина стала особенно тягостной.
       –Ну что, и тебе тоскливо? – спросила она, погладила мягкие ушки и почувствовала, как пёсик потянулся навстречу её рукам, как ему хотелось общения, ласки. «Надо же! Только говорить не может, а всё понимает» И Ханна вдруг начала рассказывать Найдику про старый дом с тяжёлой коричневой мебелью в комнате. Про белый холодный и мокрый снег, там, в России, даже о Вере рассказала, как та в последние годы нуждалась, как она умерла…
       Говорит Ханна, слёзы навёртываются. Время от времени она гладит Найдика по головке, а он всем своим видом демонстрирует свою безграничную преданность и любовь, сочувствие одиночеству Ханны, её боли.
       –Ах ты, маленький, – зашептала Ханна, – принесла из кухни кусочек сахару, спрятанного на особый случай для чая вприкуску, как она любила его пить. Здесь рафинад почти никто не покупает, а Ханна всегда предпочитала иметь сахар в кусках или плиточках. Она улыбается, глядя, как Найдик старательно разгрызает сахар с таким аппетитным хрустом.