Признания доморощенного критика. Малоизв. Читатель

Признания доморощенного критика – послесловие к предыдущим, предисловие к последующим рецензиям на подборки Копирайта

-----------------------------------------------
1. Зачем или почему.

Я уже закрыл было свою страницу и собрался уйти на заслуженный отдых – но не успел.
Перелистывая одну из недавних подборок Копитайта (18.1), наткнулся вот на такое заявление (из рецензии Нины Ганьшиной на рассказ Андрея Безуглова): “Каждый автор стремится в «Копирайт»”. И сразу вслед за ним: “…И многие доморощенные критики с удовольствием критикуют других критиков, лишь бы прославить свое имя... Не понимают, что слава совсем в другом!..”.

Насчет «каждого автора» – утверждение, разумеется, и неверное, и не вполне уместное – но пусть на это отвечают авторы. А вот «доморощенного критика» я, естественно, принял на свой счет – много ли на Прозе доморощенных критиков? Принял и подумал: “А действительно, зачем?»

Точно, что не для славы, какая уж в этом слава?! И не для денег, хотя деньги я бы взял – но никто не дает. Тогда зачем же? Ответ в том, что это неправильный вопрос. А правильный вопрос не «зачем», а «почему»; правильный ответ – по привычке.

-------------------------------------------------
2. Согласимся не соглашаться

Мое мнение о вещах на Прозе часто расходится с мнением рекомендателей – членов коллегии К-Р. Сам по себе этот факт ничуть не удивителен: иногда я расхожусь во вкусах даже с близкими друзьями, с которыми мы воспитаны в одной жизни, одними книгами. Оценки субъективны, не правда ли?

Но мое несогласие с друзьями, если посмотреть извне, издалека, оказывается поверхностным, легко умещающимся в тесные рамки ахматовского теста: кошка или собака; чай или кофе; Мандельштам или Пастернак. Я держу дома кошек и собаку, утром пью кофе, а вечером чай и до сих пор не могу решить, кого люблю больше – Пастернака или Мандельштама.

Мои расхождения с критиками К-Р гораздо более серьезные. Дело тут не только в том, что многие отобранные вещи кажутся мне художественно слабыми и требующими не похвалы и рекомендаций, а серьезной переделки; не лучшими, а иногда худшими вещами отмеченного автора. Дело в том, что мы разное ищем в литературе, разного от нее ждем.

Мне представляется, что наши оценки не столько субъективны (хотя субъективны они несомненно!), сколько относительны, т.е. «верны» внутри некоторой системы литературных ценностей. Для тех, у кого система ценностей другая, эти оценки не имеют смысла.

Я пытаюсь понять и описать «свою» литературу, что я ищу у авторов и – больше по теме этого разговора – чего я, как читатель, не принимаю.

При этом я вовсе не утверждаю, что авторы, которые мне нравятся мне, принадлежат «настоящей» литературе, а те, которые не нравятся, хуже, ниже сортом. Не случайно многие из тех, других, собирают тысячи читателей, сотни восторженных рецензий. Я рад за этих авторов и завидую их читателям. Я говорю другое – что многие популярные у критиков и читателей вещи не только не принадлежат к той литературе, которую я знаю и люблю, которую читаю с детства, они с этой литературой несовместимы, они ей противоположны.

(Во всем дальнейшем обсуждении, я не буду повторять, что речь идет о моем (чьем же еще?) личном мнении, о литературе как я ее понимаю. Что «хорошо» и «плохо» следует понимать именно в контексте этой литературы).

----------------------------------------------------
3. О “моей” литературе.

----------------О смысле.

Достаточно прочитать наугад десяток рецензий, как бросается в глаза: для многих авторов, как и для многих читателей, самое важное – смысл вещи, ее идея. «Надо любить других людей». «Надо бескорыстно делать добро». «Плохо гнаться за богатством», «Пьянство – зло», «Жить и верить – это замечательно!».

В большинстве случаев, невозможно не согласиться с автором, что то и то действительно хорошо, а это и это действительно плохо. Но независимо от того, насколько «верны» или «неверны» идеи автора, литература начинается с их «художественного» воплощения.

Понимаю, что вступаю на минное поле, что упрощаю до искажения и все же предлагаю вот такое “определение”: (в контексте этого обсуждения,) «художественность» определяется как разность между текстом и его пересказом «своими словами». Замечу, что некоторые вещи в таком пересказе теряют всё (поэзия), некоторые не теряют ничего, а некоторые даже выигрывают, они, так сказать, антихудожественные вещи.

Примеров – тысячи. Один, взятый почти наугад - уже упомянутый в начале рассказ Безуглова «Завет отца» из подборки Копирайта 18.1.

Иногда мысли автора мне интересны, но всегда отпугивают вещи, из которых мысли и идеи торчат и вылезают, особенно, если они (мысли и идеи) сводимы к простым формулам, особенно, если автор не даёт понять, явно или подразумеваемо, что «обратное тоже верно». Все-таки жизнь бесконечно более сложна, чем эти формулы.

(Обратное тоже верно.!)

Мне редко интересен смысл, но часто интересны бессмыслицы, абсурд – если они наталкивают читателя на серьезный, глубокий смысл. Но это уже личные пристрастия.

Мне пришел в голову еще один способ порассуждать на ту же тему – о смысле вещи.
Назовем это “Суп из топора”.

Все знают эту историю. Усталый, голодный солдат заходит в избу к небедной, но скупой старухе и просит поесть. Естественно, еды у нее не оказалось. Тогда он предлагает сварить суп из топора – топор у нее есть. Кипит вода, варится топор. Потом солдат спрашивает – не то, чтобы без этого нельзя, но для духа и для вкуса – немного соли, немного специй; потом немного картошки, капусты; наконец находится и кусок мяса. Когда суп почти готов, он выбрасывает топор. Старуха довольна, доволен солдат: получился отличный суп, только слабый привкус напоминает, с чего всё началось.

Заранее прошу эту аналогию не растягивать, не применять в неподходящих случаях. Вот что я пытаюсь сказать: во многих вещах на прозе нет ничего, кроме самого топора – это, извините, еще не суп; в других есть текст – и картошка, и мясо, и специи, но топор забыли вынуть, и он мешает есть. Есть и такие, где топора никогда и не было, а без него – нет и истории. Но бывает, изредка, что вроде его и нет, его не видно, но остался слабый привкус, неуловимый запах чего-то важного, с чего все началось – вот тогда получилась литература.

-----------------------О теме.

Для многих авторов, как и для многих читателей, очень важна тема вещи: война, терроризм, страдания брошенных детей, страдания одинокой и / или брошенной женщины, страдания одинокого и / или брошенного мужчины, эмиграция, ангелы и, конечно же, «пойду-напьюсь». Впрочем, мужчины предпочитают никуда не ходить, а напиться дома.

Для многих читателей сама тема делает вещь интересной и достойной внимания. Но художественная литература тут ни при чем. Более того, чем драматичнее и трогательнее буквальное (пересказываемое) содержание, тем важнее, тем необходимее его «преодоление», преображение – языком, композицией, т.е. тем важнее ее (вещи) так сказать «художественные достоинства».

Знаю, что многие со мной не согласны, что их представление о «литературной ценности» вещи неотделимо от того, «о чем она». Например, читаю (из рассказа Московской): «...Прошло несколько лет. Ожидания и надежды на лучшее не оправдались. Бороться с обстоятельствами не было ни сил, ни желания. Человек продолжал существовать – плыл по течению, не пытаясь сопротивляться...» - и осторожно замечаю в обзоре, что эта вещь еще, собственно, не рассказ, а эскиз, набросок, пересказанное своими словами содержание будущего рассказа, что сам рассказ еще предстоит написать.
Автор промолчал, зато Анна Прудская возразила в своем обзоре так: «...надо быть последней сволочью (!! – МЧ), чтобы за такой рассказ поставить плохую оценку...». И закончила свою рецензию словами: «Но над словом работать надо. Ой, надо...».

Заключаю, что для Анны трогательность содержания в литературе важнее «художественных достоинств». Опять – согласимся не соглашаться. И еще одна интересная деталь: Нина Ганьшина, рекомендовавшая этот рассказ, наоборот, отметила «хороший слог» и «настоящий литературный язык..». «...Кого же слушать мне?…»

Полезный пример (статьи? рассказа? – мне так и не удалось понять) – «Смерть Поэта» Старовойтова. Написано плохо. Вот несколько отрывков:

Сначала классика жанра: «мороз крепчал» и потом «А мороз все крепчал..». (Признавайтесь, разве вам не пришло в голову почти рефлекторное «маразм крепчал»?!).

Или вот такая конструкция: «...молодежь прыгала на одной ноге и пыталась выбить плечом соперника...».

Дальше идет тоже совершенно невнятный, корявый текст:
«Рубцову хотелось сказать, что это полная херня, но промолчал. Поняв по-своему отсутствие ответа, как абсолютное не знание темы, пьющим поэтом, как говорится «не просыхая» с Нового года (кто не просыхал, Рубцов? Кулькин?– МЧ), Кулькин затараторил в своей манере скороговоркой...» – вы можете понять эту фразу?

«...тем более что Кулькин особо этикета и не придерживался, глубоко зашагивая в глубокую прорезь вечернего платья (---!!?? – МЧ), от чего ее красивые ноги обнажались практически до кромки капронового чулка...».

«...Жгучий прилив ревности обжег сердце Рубцова...»

Очевидно, что текст понравился рекомендующему критику (Нина Ганьшина). Но меня больше заинтересовала рецензия Анны Прудской. Принимаю на слово ее утверждение, что «...автор работал с документом, однако мне встретились солидные куски текста, целиком взятые из милицейских протоколов...» (Без кавычек (!) – МЧ).

Трудно всерьез обсуждать художественность отрывка из милицейского протокола. Тем не менее, вот как продолжается рецензия: «...Рассказ, повторяю, прочла с интересом. Поставлю 8 из 10....». Значит все же рассказ?

Меня не удивляет, что многим (и не только на Прозе) интересна история смерти Рубцова: Россия, поэт, пьянство... жертва кого-то или чего-то. Написанo с чувством, автор явно переживает. Почему же критики настолько не обратили внимания на язык? Потому, что на их оценку (или даже на их восприятие) язык не влияет?

Спорить и доказывать тут бессмысленно, очевидно, что у нас – разное восприятие и, соответственно, разное определение художественности литературы.

А вот загадка: прочитал еще несколько вещей того же автора, понравились больше. Текст заметно чище, точнее. Значит, дело не в способности писать. А в чем? Не знаю. Знаю, что автор нашёл много благодарных читателей, но думаю, что ещё больше потерял.

---------------------Объем вещи.

Под объемом вещи я понимаю длину, умноженную на ширину, умноженную на глубину.

С длиной все более или менее просто, ее легко измерить. Ширину (охвата жизни) труднее описать формально. Все же, мне кажется, легко прийти к согласию, отличить эпизод из жизни одного человека от эпохального полотна, истории нескольких поколений или целого народа. Самое важное для меня измерение - и самое трудное для оценки – это глубина.

Здесь под глубиной я понимаю (не глубину мысли, авторской идеи, а) меру того, насколько вещь говорит мне больше, чем в ней написано. Легко представить прекрасный роман, в котором все, что автор хочет сказать, уже сказано прямым текстом. Тут объем создается длиной и шириной. Но в рассказе или в миниатюре, где нет ни длины, ни ширины - там необходима глубина.

Иногда, читаешь короткую вещь и сразу понятно – эскиз, зарисовка, эпизод. За что купил, за то продал, всё, что в ней есть, все – на поверхности. Такие вещи я называю “лужами”. А иногда (редко!) прочитаешь одну или несколько страниц - и голова кружится, столько автор сказал, почти ничего не сказав. Такие тексты я называю “колодцами”.

Очевидно, что оценки «глубины» очень субъективны (один читатель увидит и поймет, другой – нет). И все же я был поражен, когда прочел сначала миниатюру «Здравствуй, ссср», а потом рецензию рекомендующего критика. Мое немедленное впечатление от прочтения было – лужа. Привычная, очень узнаваемая. Приятная, теплая, но неглубокая.

Теперь привожу отрывок рецензии Галины Заславской : «“…А сказано всё и обо всём. Кто понимает, конечно...” Всё?! Обо всём?! А я, дурак, не понимаю! На мгновение возникает обида на критика. Потом думаешь, может, действительно – ВСЁ?! Возникает обида на себя, становится стыдно. Начинаешь снова искать, бог знает чего. Наконец, появляется чувство разочарования.

-----------------------Притчи

Я не люблю читать притчи. Писать люблю, а читать – нет. В молодости любил, а сейчас – не люблю. Возможно, потому, что уже больше десятка лет не читал ни одной хорошей. А что может быть ужаснее плохой притчи – ложно-многозначительной, едва прикрывающей тривиальность мысли-формулы искусственным иносказанием?!

Есть только один тип вещей, которые я не люблю еще больше, чем притчи – это притчи со словами, написанными БОЛЬШИМИ БУКВАМИ. Это – явное надувательство, попытка подделать глубину дешевыми средствами. Не колодец, а глубокая лужа. Разница очевидна сразу, как только пытаешься из нее зачерпнуть. Поиск примеров оставляю читателям.

---------------------Прямо или косвенно.

• Хорошая проза подобна айсбергу, семь восьмых которого скрыто под водой. (Эрнест Хемингуэй)

Еще раз на старую тему – как заставить читателя прочесть ненаписанное. Не знаю, когда поэты и прозаики впервые обнаружили, что о любви лучше всего писать, не используя слово «любовь»; о счастье – не используя слова «счастье». Что, вообще, говорить о самых важных вещах, заставить читателя испытать сильные чувства - можно (некоторые сказали бы – нужно), эти вещи и эти чувства, никак не называя. Вот конец стиха одного из моих любимых поэтов: «В этом всем для меня заключен настоящий смысл. Я хочу рассказать, и уже я забыл слова...». Великий Тао Мин или кокетничает, или хочет сказать нам что-то бесконечно более важное, чем слова, которые он якобы хочет нам сказать. И полтора тысячелетия спустя, другой поэт откликнулся так : «...я слово позабыл, что я хотел сказать..».

Впрочем, мне стыдно рассуждать на эту тему своими словами, когда уже сказано «...Что мумией изображают кровь, но можно иней начертить сангиной, и что в душе, в далекой глубине, сидит такой завзятый рисовальщик и иногда рисует Lunе dе Miеl куском беды, крошащейся меж пальцев, куском здоровья - бешеный кошмар, обломком бреда - светлое блаженство…».

На этот счет у меня есть довольно банальная «теория». Чем меньше автор говорит, тем больше читатель должен придумывать сам, напрягать свое зрение и слух, напрягать свой ум, догадываясь о смысле вещи. И чем больше и чаще он это делает, чем больше и чаще становится соучастником, соавтором – тем сильнее на него действует эта – уже, отчасти, его собственная – вещь. Зато когда такому читателю говорят слишком много, слишком громко или слишком ярко, у него начинают болеть уши и появляется резь в глазах.

Я почти не встречал авторов, говорящих слишком мало, но очень часто – слишком много. Почему? Не знаю. Возможно, они не доверяют читателям, боятся, что их не поймут. Где провести черту между невнятностью и чрезмерностью? Тоже не знаю. Но узнаю чрезмерность, когда ее вижу.

Придя на Прозу, я сделал важное и неожиданное для себя открытие: Самые рвущие страсть в клочья авторы – ТЫ – МНЕ! Я – ТЕБЕ! Нежность! Страсть! В разнос! В засос! В клочья! До мозолей.... (мне особенно понравилось это «до мозолей») – тоже находят своих со- и по-читателей, соединяются в междусобойчики, резонируют до читательского оргазма.

Как я уже признавался, я рад за таких авторов и втайне завидую их читателям. Но к литературе эти вещи прямого отношения не имеют. Читать их я не могу; впрочем, спорить с критиками, их хвалящими и рекомендующими, тоже.

----------------------“…Я алгеброй гармонию проверил…”

Попытаюсь сделать наше обсуждение более научным. Недавно, думая об этих заметках (писать или не писать?), я перечитал около сотни своих любимых стихов и прозаических отрывков и сравнил их с вещами на Прозе.ру. Мне захотелось вычислить фундаментальную константу КВ (коэффициент выразительности). Это отношение красоты, выразительности и глубины текста к красоте, выразительности и значительности использованных слов. Получились интересные результаты.

Среди высокорейтинговых произведений на Прозе: “Новеллы живых», Пухов, КВ = 0.2 (текст в пять раз менее выразителен, чем использованные слова).
«Две сестры, Проза и Поэзия», Дора Карельштейн, КВ = 0.1
Виолетта Баша – меня (ослика) убили, КВ = – 2,0 (каким образом получилось отрицательное значение, я еще не вполне понимаю).

С Пушкиным не все до конца ясно. В моем любимом стихе «когда для смертного угаснет шумный день…» КВ оказался относительно низким, между 25 и 30 - за счет «эмоциональных» слов «я трепещу и проклинаю и горько жалуюсь…». Мой метод не учел поразительный эффект последней строки («...но строк печальных не смываю...»), которая одновременно и снижает словесный тон, и необыкновенно углубляет стих, превращает его в бездонный колодец. А в одной из самых загадочных строчек того же автора “редеет облаков летучая гряда…» отношение вообще оказалось равно бесконечности.

Попытался, но не получилось, применить этот метод к миниатюре “..Я хотела бы показать ему море…», Аллая: получился ноль поделенный на ноль. Неопределенность. Сингулярность.

Тем не менее, подход мне представляется интересным, обязательно доложу о дальнейших результатах.

Да, чуть не забыл, «литература» начинается с КВ 1.

-----------------«...Об одном прошу тебя, друг мой, не говори так красиво...»

Другая разновидность той же темы. Выделяю ее в отдельную секцию, потому что половина всех рецензий начинается со слова «Красиво!» Смотри заголовок. .

Привлеку классика на помощь: “ … Перечитывайте написанное, и если вам попадется особенно изысканный оборот, вычеркивайте его..”. (Сэмюэл Джонсон). Добавлю от себя – и повторяйте это, не уставая.

------------------О штампах, шаблонах и клише

Когда какие-то неизвестные мне авторы впервые написали «мороз крепчал», или «у нее (него) в животе поселились бабочки» (штамп заграничного производства), или «в его (ее) мозгу вдруг (вихрем!) пронеслись воспоминания детства», «...жгучий прилив ревности обжег сердце...», или десятки других фраз из набора классических штампов, возможно, тогда это было откровением, открытием в области поэзии и прозы. Но нельзя повторять их вечно, Эти фразы мертвы, оставьте их в покое, это становится неприличным.

Есть и более серьезная причина не доверять шаблонам и штампам: то, что думает и чувствует каждый автор – уникально и неповторимо. Когда автор использует клише для выражения своих чувств и мыслей, понятно, что он просто не захотел или не сумел найти необходимые единственные слова. И тогда стыдно уверять автора, что вещь готова, что вещь удалась.

Я уже приводил отрывок из обзоров двух разных критиков (рецензии на рассказ Московской).

Вот еще (взятые почти наугад) примеры из рекомендованных произведений (уверен, что авторы вспомнят, откуда это взято):

«...Оставшиеся две недели до конца путевки прошли в атмосфере взаимной влюбленности...»
«...Несколько месяцев прошли в какой-то отключке...»
«...Двадцать лет прошло, а он, как мальчик, вынашивал планы мести, и вот. Кинулся мстить за поруганное достоинство, за свою сломанную жизнь...»
«...В ушах шумело, в горле сохло, а в животе – как будто бабочки поселились...»
«...Сердце провалилось в пятки. В горле пересохло, в ушах застучало...»
«...Всю дорогу меня переполняла радость...»

Еще пример – будущая классика банальности:

«...Можно поменять работу, друзей, цвет волос, город, страну, фамилию наконец.
Но невозможно поменять себя, свою память. Казалось бы, чего проще – забыть. Удалить файл. Файл можно – любовь нельзя. Мозг не компьютер....» (Вы уверены? – МЧ)
--------------
Каждый раз, когда я упоминаю единственность, уникальность мыслей и чувств автора, я получаю возражения, от короткого и саркастического «Вы так считаете ?!», до пространного замечания о большей важности (!?) общего, чем частного.

Я считаю само собой разумеющимся, что в наших чувствах и мыслях есть общее: иначе, действительно, не только литература, но и сама жизнь была бы невозможна. И, само собой разумеется, мы говорим на общем языке, а иначе с кем и зачем мы говорим? Но мне представляется столь же очевидным, что чувства и мысли каждого автора все же уникальны. И что без неповторимого авторского языка нет художественной литературы. Научные статьи есть. Публицистика – с натяжкой. А художественной литературы нет.

Примечание:
Это вовсе не означает, что штампы, канцелярский язык, плакатные выражения нельзя использовать как инструмент – в прямой речи или с подразумеваемыми кавычками. Так же их можно использовать как части и детали для сборки оригинальной вещи. Но именно сознательно использовать, как инструмент или части, а не как способ прямого самовыражения.
Признаюсь сразу – я не умею отличать немеренной банальности-приема от банальности наивной, т.е. от стилистической неграмотности. Мне они все кажутся одинаково плохим стилем. Но другие как-то различают.

Один из примеров – Георгий Рухлин, автор популярный среди читателей, чьему вкусу я привык доверять. Временами- интересная композиция, неожиданные сравнения, всегда узнаваемый тон, живой (полуживой) образ литгероя. Если бы не:

“…Вот тогда и возникает потребность любым способом отогреться от -- (готовьтесь! – МЧ) --ледяного ветра одиночества.”.
“…Времени после открытия хита придорожной недвижимости прошло немного, поэтому провести ночь в широко разрекламированной гостинице ещё престижно…”
“…Я не сомневаюсь, что рано или поздно в жизни любого человека наступает момент, когда он утрачивает эмоциональное благополучие, когда предельно ослабленный волевой импульс предлагает снизить уровень собственных притязаний. В способности восстановить пошатнувшуюся самооценку, разрешить внутренний конфликт и должен определиться истинный масштаб личности, её, по большому счету, никому не нужный потенциал….”
“…Мы молча закусываем. Отчего-то всё кажется мне по-особенному вкусным….”
“«Настоящая келья молодого ученого» - как мог, утешал я себя. Чаще всего безуспешно.”
“…Подобная неопределенность, дающая пищу интуитивному, до конца не сформулированному, и привлекала меня….”
“…а редкие периоды необъяснимого подъема сменялись у него моментами глубокого эмоционального опустошения, с полным отказом от нормального общения…”
“…Движимый воодушевлением первых дней работы на новом месте новоиспеченный руководитель провел анкетирование начальников отделов….”

Я мог бы взять каждую вторую фразу из любого рассказа. Мне язык кажется ужасным. Так что это, самоирония? Стилистический прием? Провал слуха? Понятия не имею. Пусть решают читатели. Кстати, если бы не эти “приемы”, вещи Рухлина мне бы точно понравились. Если бы.

Конец примечания.

---------------------О мате

Я не пользуюсь матом в своих сочинениях. В жизни, хоть и редко, но употребляю, а в сочинениях – никогда. Когда встречаю в вещах других авторов, немного морщусь. Раньше сильно морщился, а сейчас немного. Имеет ли это какое-либо отношение к литературе, в том смысле, что мату нет места в художественной литературе? Никакого. Я отношусь к мату, как к материалу – интенсивному, трудному в обработке, иногда необходимому.

Есть много слов, которые я не использую, например, «красиво» или «волшебный», «яркий». Не использую не потому, что они чем-то плохи, а потому, что для меня это трудный в обработке материал: трудно не сфальшивить, трудно не впасть в пошлость. То же и с матом – трудно не впасть в вульгарность. Но если кто может - милости просим.

У Губермана есть такая история. Когда кофе готовится в джезве, как узнать, когда он готов? А очень просто: он поднимается и... ОХ…ВАЕТ! Попробуйте найти в русском языке полноценную «нормативную» замену. Я не сумел.

---------------------Изъявление и Выражение.

Изъявление – здесь – то, что выходит из автора, выражение – здесь – то, что входит в читателя.
Между ними пропасть, мост через нее – мастерство автора.

На Прозе существует культ не-мастерства.

Не пересчитать, сколько раз я встречал в рецензиях похвальбу автора, что вещь была написана за час, за день, выставлена без переделок, без редакций, другими словами, автор излил душу – как есть, первыми пришедшими в голову словами. И это непосредственное изъявление противопоставляется “излишней отработанности”, приглаженности,… литературности (!).

Не беда, что она написана шаблонным и корявым языком - у авторов без мастерства, т.е. у большинства авторов, именно шаблоны и корявости первыми приходят в голову – зато в вещи якобы остались непосредственность и естественность, свежесть чувства.

Тут мне надо оговориться: если все, чего автор хочет, это изъявить себя, выпустить переполняющее чувство, то не важно, какими словами он это сделает. И любой такой всплеск найдет десяток – сотню со-чувствующих читателей, раненых осколками взрыва.

Если же автор хочет больше, если он хочет заставить других увидеть, услышать и почувствовать то, что видит, слышит и чувствует он, и не только десяток близ-стоящих друзей-читателей, то не обойтись без литературного выражения.

Естественность выражения создается, как ни странно, не записью первых вырвавших слов, а искусным и тщательным их подбором.

"...Кто пишет, как говорит, пишет плохо, как бы хорошо он ни говорил..." - Жорж Луи Леклерк Бюффон
Для любителей Мандельштама: “…достигается потом и опытом безотчетного неба игра…”

Возвращаясь к культу не-мастерства на Прозе,
“… (за редкими исключениями (! – МЧ) очевидной победы), искусство без мастерства всегда смущает: становится неловко за человека, который потянулся к области, призванной давать больше, чем составляет сам человек, и вместо того дает на языке этой области какую-то часть себя, малую и необязательную..” Б.Л. Пастернак

------------------Не знаю, но чувствую так – о сахаре, соли и перце

Я потратил около десятка страниц текста, “объясняя”, как измерить качество прозы.
В каждой шутке есть доля шутки. Иногда, действительно, мне удается объяснить самому себе, чем хороша та или иная вещь, - но такое бывает очень редко. Иногда, действительно, удается объяснить, чем эта вещь ужасна, - но и это случается не часто. Чаще всего я полагаюсь на тот самый таинственный, подсознательный, необъяснимый слух. «…Как можно понять это, спросишь? Не знаю. Но чувствую так…». А все объяснения притягиваются потом, как вопрос к уже найденному ответу.

Не так давно прочитал «сентиментальный роман» Ольги Бесс – «Перекрестки одиночества».

Мне понравился общий тон, понравилось медленное, как будто затрудненное развитие темы, медленное, как будто затрудненное развитие чувств персонажей. Это ощущение отчасти возникало из образов героев, отчасти эти образы поддерживало. Не понравилось обилие штампов и манерных выражений. Но речь сейчас не о них. В самом конце наткнулся на такую фразу: «…Они посмотрели друг на друга, и глаза их сказали: “Здравствуй”…».

Брррр. Ужжжасно! Автор пустил петуха. Или, как говорит мой друг, «поролоном по стеклу»

И тут же вспоминаю: «...и в этот раз твой // наряд щебечет, как подснежник // апрелю: “Здравствуй”» Похоже? Чем-то похоже. Не дай бог, попалось бы мне такое на Прозе !?

Конечно, если взять строчки - до, строчки - после, если прочитать весь стих, то ничуть не похоже. И вообще, стихи юношеские, сам автор от них потом открещивался и отнекивался. И, тем не менее, проблема никуда не исчезает: я ведь часто критикую по отдельным строчкам.

Как измерить разницу? Как объяснить начинающему автору, что первое «здравствуй» – фальшь, а второе написано одним из величайших лирических поэтов 20-го века? Мне это <очевидно>, а кому-то очевидно, что наоборот. «…Не знаю. Но чувствую так…»

Да, еще одно важное замечание. Я уже признавался в рецензиях: мой слух воспитан классикой и смотрит назад; я вполне могу не услышать, не распознать «новую прозу». Иногда я чувствую, что читаю что-то настоящее, но не мое. В таком случае приходится осторожно отступить в стороны, не навязывая свое мнение, чтобы не выставить себя на смех и, не дай бог, не навредить молодому таланту.

---------------------------------------------------
4. Для чего или для кого.

Снова возникает вопрос, от которого я отмахнулся вначале – зачем писать эти обзоры?
Для авторов с теми же взглядами и вкусами? Они уже согласны, им это не нужно. Для людей с другими взглядами и вкусами? Их мне не убедить.

Но между теми и другими есть тонкая прослойка, может быть, десяток-другой авторов, которые пишут «плохо», но хотят писать «хорошо». Или пишут хорошо, но хотят писать лучше. У которых способностей больше, чем мастерства. (Я узнаю способности по наличию «хороших» мест, а мастерство – по отсутствию «плохих»). От них иногда, изредка, я получаю вот такие замечания:

«Именно для этого и выложила отрывки ... чтобы взглянуть на тексты чужими глазами. Согласна с МЧ. Поработаю над всем текстом с этой точки зрения... С благодарностью...»

Или даже вот так:

«...Я действительно хочу писать так, чтобы доходило до всех и каждого. (Можно при этом афффтарско-писательские сопли пускать?) Поэтому Ваши указания недостатков (то бишь феноменов, очевидных исключительно мне как индивиду), для меня – манна небесная...»

В начале я написал, что правильный вопрос не «зачем», а «почему». Я ошибся. Правильный вопрос «для чего», и даже не для «чего», а для «кого». Вот для них, для этих немногочисленных благодарных авторов-читателей…



© Copyright: Малоизвестный Читатель, 2007
Свидетельство о публикации №2704300047