В поисках сюжета

Свечи всегда горели ярче обычного, когда она писала очередной роман. Сегодня это была история одной певицы, что влюбилась в богатого и знатного графа. Граф же не ответил на её чувства, потому как для человека из высшего общества жениться на какой-то актерке, певичке – смерти подобно.
Дальше что-то не очень придумывалось.
Кристина отложила перо и вышла на балкон. Ярко освещённые улицы Парижа жили, казалось, какой-то своей жизнью, в которую молодую писательницу любовных романов не пускали.
Она вздохнула. Ещё никогда жизнь не казалась ей такой глупой, такой бессмысленной. И такой бесконечной. В свои двадцать пять лет она имела седые завитки в густых каштановых волосах, и едва заметные морщинки вокруг миндалевидных карих глаз. Сединой она была обязана последнему пятилетилетию своей жизни. Кристина жила в огромном особняке на улице де Мирбель, ездила на балы и устраивала маскарады, одевалась как королева и жила не хуже.
Кристина вот уже пять лет являлась содержанкой одного богатого господина, чье имя она поклялась никому не называть. У неё не было пути назад – она обесчещена, её репутацию не спасёт даже чудо. Теперь же она отчетливо понимала, что и пути дальше у неё нет. Спасаясь от одиночества, она начала писать все эти глупые романы для юных меланхоличных барышень, которые (благодаря покровительству господина N.) вдруг стали безумно популярны. Ей же просто хотелось убежать от тоски по тем временам, что оставили вокруг её глаз крохотные морщинки счастья.
Она танцевала в театре. С десяти лет она жила в одном небезызвестном парижском театре. Она никогда не была примой, все, чего она добилась упорными каждодневными занятиями, так это пустых похвал высокопоставленных персон: «А кто этот высокий, темноволосый ангел? У девочки большое будущее, определённо!» Однако будущего, тем более большого, балет Кристине не сулил. Она хорошо танцевала, но лишь для того, чтобы раз в месяц получить свое небольшое жалованье, и прокутить его с подружками-балеринами в тот же вечер.
Кристина вздохнула. Где теперь эти подружки? Как они все вместе смеялись над неуклюжим и вечно пьяным механиком Сюртре? Или как шепотом обсуждали нестандартные наклонности некоторых танцоров? В каких только извращённых кошмарах не обвиняли они ведущего танцора Плиера? От воспоминаний у Кристины покраснели щёки. Она даже чуть не расхохоталась, когда вспомнила лица подруг (свое она, конечно, помнить не могла), когда они узнали, что у мсье Плиера есть красавица-жена и, мало того, трое очаровательных детишек!
Как эти дни далеки…
А потом появился этот господин N., который был настолько обходителен с молоденькой Кристиной, что та вообразила себе невесть что.
В тот год дела шли особенно плохо. Кристина начала прогуливать уроки танцев и, как следствие, стала хуже выступать. Руководство театр обратило внимание на легкомысленную девицу, и в качестве наказания Кристине урезали жалованье. Денег стало катастрофически не хватать даже на элементарные вещи, а занимать у подруг ей не позволяла гордость. Да и как было объяснить покровителю театра, что причина прогулов весьма уважительна?
Кристина влюбилась.
Это случилось в конце осени, она брела по Риволи, и вдруг услышала музыку, заворожившую её. Она посмотрела по сторонам, и увидела уличного музыканта, озябшими пальцами игравшего на скрипке. Произведение было ей не знакомо. Она подошла к музыканту, и бросила в кофр несколько монет. Он поднял лицо, и из-под шляпы сверкнули два ледяных серых глаза.
- Чье произведение вы сейчас играли? – спросила продрогшая девушка у музыканта. Тот молча собрал деньги, убрал скрипку, и холодно ответил:
- Свое.
Неизвестно почему, но Кристину ужасно задел его холодный тон, как будто родной человек бросил ей в лицо оскорбление.
- Извините, вы не могли бы не разговаривать со мной в подобном тоне?
Музыкант, уже было зашагавший куда-то в сторону, раздраженно обернулся:
- Вы ведь балерина, да?
- Да… - опешила Кристина.
- Знаю даже, из какого театра. – Он ухмыльнулся, и назвал театр.
И тут до Кристины дошло:
- Вы, наверное, встречались с какой-нибудь балериной, и она разбила вам сердце, и вы терпеть не можете всех балетных с тех пор! – Как только она выпалила эти слова, то сразу же раскаялась: ну что за глупость?! Она ожидала, что скрипач даже слушать её не станет, однако он стоял, и смотрел на неё все так же холодно. А потом вдруг расхохотался:
- Глупая и романтичная девочка, вот вы кто. Нет, ни с одной из ваших коллег я никогда не встречался (Бог миловал!), все куда проще: я композитор, и я хотел донести свои произведения до высокой публики. Два раза мне было отказано, на третий меня просто вышвырнули с черного хода. С тех пор дела мои не ахти, а разве было бы так, если бы я имел покровительницу вроде вас, мадемуазель?
Сама не зная, отчего, Кристина густо покраснела.
Так начался их сложный, местами болезненный, и очень запутанный роман.
Однако ещё ни с кем, никогда Кристина столько не смеялась.
Они встречались в его крохотной квартирке по улице Габриель, в перерывах между её репетициями и выступлениями. А иногда – вместо того и другого.
Он никогда не ходил на её выступления. Считал, что все это ложь, а ложь несовместима с прекрасным. Кристина не спорила. Она вообще никогда с ним не спорила, видимо, из-за страха обидеть и потерять.
В тот вечер они крупно поссорились. Кристина отказалась уйти из балета. Он говорил, что если они уедут к его родителям в Нормандию, и он начнёт писать музыку для местного театра, то ей не придется танцевать. Кристина спорила. Ей была невыносима мысль, что она может оставить такой родной театр, своих подружек: Жени, Картин, Маргарет, Антуанетту, ведь она так привыкла ко всему этому! Он сказал, что уедет один. Она, не сказав ни слова, ушла на выступление.
Отчаяние ли, гнев ли, но танцевала она превосходно. Казалось, зал рукоплескал ей одной, и именно она получила большее количество цветов, чем все остальные балерины.
Сидя перед зеркалом, она услышала, как кто-то вошел. Она резко обернулась. Перед ней стоял почтенный господин лет тридцати пяти, таких на представлениях обычно море. Он вежливо поздоровался, и сказал:
- Мадемуазель, я поражен вашим талантом. Я хочу, что бы он развивался, но не в такой дыре! – он презрительно огляделся. – Вы будете жить в прекрасном доме, с прислугой, у вас будет все, что пожелаете! Балы, любые, будут для вас открыты! Я могу себе это позволить, тем более ради такой неземной красоты!
У Кристины кружилась голова от открывавшихся перспектив, а после – это желания отомстить нагрубившему музыканту.
- И что для этого требуется? – спросила она. Бедная, глупая девочка! Когда она поняла, во что ввязалась, обратного пути не было. Она знала, что господин N. её не любит, но она была ему нужна: Кристина была образованна, неглупа и красива. С такой девушкой не стыдно было появиться в обществе. Но жениться на танцорке? Нонсенс.
Первые года два Кристина думала, что что-то ещё можно изменить. Как-то спасти свою репутацию и свою жизнь. Но путей не было. Её родители погибли пятнадцать лет назад, от туберкулеза – болезни бедняков. Потому девочка и жила в театре, куда попала благодаря чистой случайности и мягкому сердцу своей преподавательницы, которая прослезилась, глядя на сироту.
К танцу, кстати, Кристину не очень тянуло. Её не тянуло ни к пению, ни к сочинению музыки. Её вообще ни к чему не тянуло. Ни к одной из наук – родители дали ей хорошее образование, несмотря на бедность, и Кристина не знала теперь, радоваться этому, или проклинать. Не будь она начитанной и умной, возможно, жила бы себе в театре, танцевала бы, как марионетка, и не знала бы ни господина N…ни музыканта. И, кто знает, возможно, была бы счастливей.
Ей вовсе не хотелось покидать театр – она считала, что это предательство по отношению к своей покойной наставнице и учительнице. Да и была какая-то надежда на то, что однажды она чего-то добьется в балете, не зря же она десять лет на это потратила!
Но судьба решила иначе.
После двух лет, прожитых в этой золотой клетке, Кристина подумала, и решила, что пусть будет как будет. Запретила себе думать об уличном скрипаче, перестала писать ему письма, которые, конечно, никуда не отправлялись: она ведь не знала, где он сейчас.
Постепенно из памяти стали стираться его серые ледяные глаза, в голове перестала звучать его музыка. На сердце становилось легче. Одна загвоздка – деля с господином N. постель (а ведь это, увы, удел всех содержанок – пожизненная проституция), она всегда думала о музыканте. А теперь и это надоело. Даже не то, чтобы надоело, просто она не хотела лишний раз тревожить память, особенно теперь, когда острые углы начали сглаживаться.

Кристина стояла на балконе своего особняка. Завтра господин N. обещал подарить ей скакуна, чтобы они могли вместе ездить на охоту. Что же, пускай дарит. Кристина слишком много терпит, чтобы отказываться от подарков. Нет, господин N. её никогда не обижал. Он ни разу не ударил её, ни разу не затыкал ей рот, чтобы она молчала и не говорила тех ужасных вещей, которыми пыталась добиться того, чтобы он выгнал её из дому. Его отношение к ней можно было сравнить с отцовской любовью, где-то так оно и было. С тем исключением, что каждые выходные (строго по часам!) они делили постель. Раньше Кристине становилось тошно от одной этой мысли, несколько раз она даже пыталась покончить с собой, но что-то каждый раз её останавливало.
Теперь эта мысль словно упала камушком на дно колодца её темной и, наверное, гниющей души, и отдалась жалобным звоном.
Недавно Кристина узнала, что скрипач никуда не уезжал. Что постоянно приходил в театр и спрашивал о ней, не веря, что она действительно ЭТО сделала. А когда он всё-таки понял, что это так, то действительно уехал в Нормандию, где вскоре женился на какой-то очень далекой от искусства полной хохотушке, а через год после этого свалился с лошади, которая внезапно понесла, и свернул шею.
Кристина оплакала его гибель. Впрочем, он погиб через два года после того, как Кристина ушла к господину N. А значит, ровно в тот момент, когда она запретила себе о нём думать. Она углядела в этом некую мистическую связь, и ей стало дурно. Она отказывалась от еды, не пускала к себе патрона, который, узнав от разговорчивых слуг, в чем дело, не стал её тревожить. Он дал ей сорок дней, чтобы оплакать погибшего три года назад человека, и Кристина была за это безмерно благодарна. В последний раз она не покончила с собой именно когда вспомнила, как много сделал для неё господин N., как благородно он повел себя, узнав о случившемся. В конце концов, она ни в чем не нуждается, не работает, хорошо ест и одевается. И одна ночь с субботы на воскресенье с нелюбимым человеком – не такая уж и большая плата за подаренную роскошь.

Огни начали гаснуть. В Париже наступало утро. Однако спать Кристине не хотелось. Она мечтала. Мечтала о том, как всё могло бы быть прекрасно. Она бы вернулась в театр, просто выбежала бы из кареты господина N., и бросилась бы на шею скрипачу. Он бы конечно её простил, и они уехали бы в Нормандию, где зажили бы счастливо. И в тот злополучный день он вдруг, в последний момент расхотел бы ехать на охоту, и остался бы дома. Живой. Однако господин N. отправился бы на поиски строптивой девчонки (Кристина знала, что вряд ли её патрон решился бы на такое, но опередить полет своей фантазии уже не могла), и нашел бы её, и музыканта он бы под каким-нибудь хитроумным предлогом запрятал бы в тюрьму, но с помощью своей смекалки и всепобеждающей любви Кристине удалось бы спасти скрипача. А господин N., узнав, что проиграл, застрелился бы.
Кристина хитро улыбнулась просыпающемуся городу. Сюжет для романа придумывался сам собой.