Арабский госпиталь

       
       В центре операционной, больше похожей на два спаренных гаража гаражного кооператива, на кирпичах стоял операционный стол. Тусклый, с въевшейся грязью пол напоминал коридор общеобразовательной Российской школы. Грубо оштукатуренные стены, неяркий свет, придавали убогому помещению ещё более мрачный вид. В центре одной из стен зияло два «слепых» окна. Грубая кирпичная кладка добавляла неприглядности. Около стен стояло самое необходимое оборудование: наркозный аппарат, стерилизационный шкаф, и т.п.
       В общем, операционная госпиталя была готова к операции. Вымыв руки под краном в соседней комнате, я перешел в операционную. Ассистент достал стерильную маску, помог надеть стерильный халат, обработать руки, одеть перчатки. Скоро пришёл больной. В операционную он зашёл в длинной до самых пят белой национальной одежде. Снял пояс с кривым кинжалом.
       – Автомат догадались отобрать в предоперационной, – успел подумать я.
Ассистент, что–то очень быстро сказал больному по-арабски. Резким движением скинув с грязных ног сандалии, мелькнув грязными пятками, пациент вскарабкался на операционный стол. Больному задрали его одеяние до груди. Нижнего белья у больного не было. По-видимому – это традиция. Видя моё недоумение, Андрей – русский анестезиолог, проживший здесь уже несколько лет, взял инициативу на себя. Он привязал больному правую руку, ввел анестетик, сам заиттубировал. Анестезистки у него не было. Он довольно быстро справился с этой процедурой. Медсесты конечно были – Лейла и Шандома из Индии, но они постовые медицинские сестры, и помочь ему было не кому. Больной был готов к операции.

      Заведующий так называемым операционным блоком, подкатил передвижную операционную лампу поближе к столу. Операционная лампа старого образца, что-то подобное я видел на фотографиях 30-х лет. Ассистент  дал мне квач, смоченный дезраствором. Коренастый, низкого роста парень, 27 лет, был и ассистент, и операционная «сестра» в одном лице. Звали его Ихья. Он был веселым, добродушным человеком. Я обработал живот. Обложились. Поправили свет. Началась операция.

      У больного был запущенный перитонит. Помощники забыли закрыть дверь, и кто-то из родственников больного успел проникнуть в операционную. Стоя у меня за плечом, он что-то мне шептал по-арабски на ухо, до тех пор, пока его, ругаясь, не выгнал анестезиолог. Андрей крепко обругал "эфиопа", называющего себя арабом
 
       Операция продолжалась. Промывные воды стекали по операционному столу на пол, изрядно намочив операционную одежду, и благодаря наклону пола, я стоял почти по щиколку в воде. Но всё это было не так важно, главное, что операция шла успешно, и мы все справлялись с проблемой.
       Заведующий операционной с важным видом ходил вокруг операционного стола. Он иногда заглядывал в рану, иногда давал ассистенту какие то указания.

      Напротив меня стоял помощник. Мой ассистент оказался парень смышленый. Он успевал петь то арабские, то русские песни, и, вполне сносно при этом ассистировать. Почему-то мы понимали друг друга без переводчика.
       Ассистент держал крючки, и пел, коверкая слова, песню на русском. Предыдущий русский хирург успел научить его немного русскому языку. Ихья пел с большим удовольствием, при этом с хитринкой, то и дело, поглядывая на меня. Пел он протяжно, не забывая вплетать арабские напевы в русскую мелодию.
       Из плохо произносимых русских фраз, плавно льющихся из его уст, в восточной обработке я услышал: вьётся, вьётся знамя полковое…. Дальше со старанием, с особым усердием он тщательно выговаривал матерные слова. Мы с Андреем старались не подавать виду, но со стороны всё-таки было заметно, что-то не так. Ихья видно догадывался и весело смеялся, широко улыбался, обнажая свои белоснежные зубы
Тем временем заведующему операционной стало скучно, и он собрался уходить.
       – Ты куда? – по-арабски спросил его Андрей?
       - Я устал, у меня ноги болят – ответил работяга, называющий себя арабом, и спокойно вышел из операционной.
Ихья, поняв, что от него пытаются получить хоть какое-то объяснение, только сам недоуменно пожал плечами.
       Заведующий оперблоком ушёл, но вскоре ему стало скучно, и он возвратился снова: сел на стул в углу операционной, и до конца операции, мерно качая головой, что-то мычал себе под нос.
       Операция почти закончилась. Ихья припевая, лихо завязывал узлы.
       - Ну вот и все, - сказал я накладывая последний шов.
       Я вспоминал Россию, и рассказы о том, как всё у нас плохо, и какая у нас плохая медицина. Да, всё познается в сравнении!

       Операция закончилась. Больного увезли в палату. Мы с Андреем вышли в душную предоперационную. На столе стоял принесенными родственниками пакет. В нем находились сок манго, молоко и кексы, купленные в соседних ларьках. Я пил сок, и делал произвольные записи хода операции, в огромной, напоминающую амбарную, книге. Никакой другой медицинской документации, не считая листов назначения, в госпитале не было.

       Зашёл Ихья. Сок манго, его явно не впечатлил. Он ненадолго вышел, и вскоре быстро вернулся обратно с каким то пучком веток, чем-то похожим на наш березовый веник. Деловито положив его перед собой на стол, он стал ловко отщипывать от веника по одному листочку, и деликатно засовывать их себе за щеку. Набив рот листьями, он медленно жевал, запивая при этом содержимое маленькими глотками воды из небольшой, пластиковой бутылки, стоящей рядом. Не смотря на усталость, он был весел, и охотно беседовал с окружающими. Особенно живо он что-то обсуждал с родственниками больного, хитро кивая на меня. Энергично жестикулируя, он успевал много говорить, и при этом не забывать о содержимом рта. Очередной раз, отломив листочек, он вновь ловко запихал его за щеку. Левая щека Ихьи была раздута настолько, что она лоснилась и переливалась, казалось, что его щека вот-вот лопнет. Но ничего подобного не происходило, наоборот Ихья стал еще активнее: его жесты приобрели более размашистый характер, речь стала уверенной.

       В его разговор с родственниками включился заведующий оперблоком. По-видимому, он успел отдохнуть, и ноги его уже больше не беспокоили. Вскоре они, продолжая что-то бурно обсуждать, увели родственников в другое помещение.
- Да, Ихья видно обожрётся сегодня катом на холяву, - сказал Андрей, рассматривая автомат больного, который он  успел забрать у его родственника.

       Кат - это местный наркотик, растущий в изобилии вокруг. Его употребляют все местные жители. Видно родственники оперированного больного угостили моего ассистента, и, он остался очень доволен. Раньше я слышал, что в Средней Азии есть что-то подобное, но такое я видел впервые! В горах, где мы жили, на террасах, куда не глянь, везде рос кат. Это низкое, напоминающее формой, и листьями небольшое грушевое дерево. На вкус - он вяжущий и терпкий.

       Раньше местный жители выращивали известный во всем мире кофе, но затем, ввиду меньшей рентабельности, вместо кофе, стали взращивать кат. Кат для них как разменная денежная единица. Собираясь по делам, или в гости они обязательно не забудут взять с собой несколько «веников» этого зелья. Бережно обернув их пальмовыми листьями, они могут свести его на базар, выгодно продать, или обменять. Арабский доктор может принимать больного, и жевать кат, а водитель зачастую также по дороге жуёт это зелье. Всё это здесь в норме вещей.

       - Плохой автомат, китайский обращаясь ко мне, - сказал Андрей.
       На рынке автомат Калашникова русского производство гораздо дороже стоит, продолжая рассматривать оружие, - добавил он.
       - Завтра базарный день пойдем за продуктами, заодно посмотрим цены на оружие.
       - Здесь и оружие продают? – удивился я.
       - Конечно, купить автомат, или пистолет не проблема.
       - На здешнем базаре в одном ряду лежат: капуста, перец, автомат Калашникова, мука, лук, - невозмутимо продолжал он.
       - Правда, перед входом в банк, в столице висит знак с перечеркнутым Калашниковым.
       - С оружием в банк нельзя, - ухмыльнувшись, добавил он.

       Шумно споря  и жестикулируя, вернулись наши арабы. Маленький Ихья был явно чем-то недоволен, он огрызался со своим непосредственным начальником - заведующим оперблоком. Недовольный Ихья сел на стул и отвернулся, продолжая жевать свой кат. Мавр, называющий себя арабом, напротив оказался очень довольным, и нарочито явно подшучивал над Ихьёй.
       - Ну вот, опять деньги не поделили – сказал Андрей.
       Он усмехнулся, хотел ещё что-то добавить, но передумал.

       Вечером, за территорией арабского госпиталя шатаясь, и размахивая руками, недовольно кричал Ихья. Нажевавшись ката, он бродил по улице, ругался и пел: то арабские напевы, то выученную в прошлом году, русскую матерную песню.

       Небольшое, затерянное в горах, поселение, с гордым названием город, быстро погружалось в сумерки. Оно было чем-то похоже на глухой русский хутор.
      
       Замкнутость и патриархальность - явления, которые, вероятно свойственны всем  подобным поселениям, независимо от их места нахождения. Несмотря на множество различий, этот "слобода" чем-то напоминала русскую деревню: бедность, нищета, убогость населения, наивность и доброта людей, общность страстей и пороков. Люди – как люди.