Зоология

- Янка, Янка, куда бежишь?
Сосед «по кабинетам» старый и тучный Яков Исаакович заинтересованно смотрит в мою сторону. Останавливаюсь в предбаннике и методично начинаю объяснять, что тащу заключение в лабораторию, что мне велено срочно, быстро явиться и передать результаты заведующей.
Взгляд Якова становится менее заинтересованным и руки помимо его воли начинают хаотично нащупывать бумаги на столе. Поняв, что интерес ко мне утерян, облегченно вздыхаю и глупо улыбаясь, ищу пути к отступлению.
- Ну, я пойду? – осторожно спрашиваю старика.
- Молодо, зелено, - философски закатывает глаза Яков, - Бегут куда-то, несутся сломя голову, выполняют поручения руководства, а о душе никто не думает…
Чего это с ним?
- Да о душе рановато как-то думать-то, - говорю первое, что приходит в голову.
Жаль, конечно, глупость сморозила, но отступать поздно, теперь Яков задаст трепку, разразившись сентиментальным монологом о Вечности, о сущности всего живого и обязательно выдаст, что душу также как честь надо беречь смолоду, ну, и прочее в том же духе. Внутренне настраиваюсь, потратить драгоценное время на заслушивание старого философа от медицины.


- Каков мир, - сокрушенно качает головой Яков, - такие нравы! Вот смотрю я на вас молодых и жалею,… вас жалею… Вот сейчас статью прочел и в таком я после этой статьи трансе, что даже сердце покалывает, а ведь я в медицине пятьдесят лет! Уж, казалось бы, привык ко всякому!
Заинтригованно вхожу в кабинет и присаживаюсь на краешек стула, всматриваясь в морщинистое лицо своего «соседа»…
- Ну, что Вы, Яков Исаакович, - жаль деда, хитрый, правда, но специалист первоклассный и ни один начальник сколь б их не менялось, не посмел тронуть старика, даже кабинет у него отдельный, несмотря на то, что давно разжаловали из начальников и перевели в разнорабочие эксперты.
- Хотите, я Вам чайку налью, а? – надо его подбодрить, - У меня есть замечательный зеленый чай и лимон Вам кстати придется.
Он сердито отмахивается рукой.
- На вот, почитай, - придвигает ко мне газету и, подперев подбородок рукой устало отворачивается к окну.


Небольшая статья в разделе криминальных новостей сухо повествует о том, как и при каких обстоятельствах, было найдено тело новорожденного ребенка, закопанное за сараями одного из старых немецких домов по такой-то улице. Скупые на эмоции, но подробные показания соседей своими глазами видевших девушку и старую женщину под покровом ночи закапывающих сверток и поначалу внимания не обративших на столь странное явление. Затем отчет следователя о проведенных оперативно-розыскных мероприятиях, дифирамбы в адрес бдительных соседей, и два слова о восемнадцатилетней изуверке, совершившей убийство собственного ребенка. В конце совсем кратко о суде, о сроке, но это уже неважно…
По сравнению с описанием преступления коротко и официально статично преподнесенным в газете мои эмоции переливаются через край.
- Ужас, - выдыхаю потрясенно, - Как они могли? Это же не люди, нелюди какие-то да я бы, да я бы их…
Яков молча смотрит на меня.
- Вот и я о том же, - вздыхает тихонечко, - Я вот заметил тенденцию, Янка, чем дальше мы углубляемся во все эти рыночные процессы, тем бесчеловечнее становимся, боюсь через несколько лет такие вот преступления станут обыденными сводками, приравненными к банальной бытовухе… Только человеческая особь способна на такое…
Меня коробит от этих его слов…
- Не знаю я никогда не задумывалась на эту тему, - поднимаюсь и, прихватывая пластиковый пакет с документами, иду к выходу.
Не могу находиться с унылым Яковом, потому как полностью разделяю его состояние и испытываю неискоренимую внутреннюю потребность уйти в себя и элементарно отвлечься…
- Иди, иди, - слышу усталый старческий шепот.


От здания Управления до лаборатории пять минут это если ползти, а размеренным шагом можно и за две минуты добраться. Но у меня дорога занимает гораздо больше времени, мысли странным образом возвращаются к статье и слепое негодование неожиданным образом сменяется размеренным внутренним анализом совершенного преступления.
То, что это убийство, факт неопровержимый, но что кроется за сухими строчками фактов. Это перед законом все равны, а моральная сторона вопроса. Есть же понятие смягчающих вину обстоятельств.
Мне кажется, объективности ради надо отметить, что Яков все-таки прав. Только человеческая особь способна на бессмысленное убийство, ведь любое злодеяние подобного рода имеет под собой свою индивидуальную мотивацию, даже если совершено непреднамеренно или в состоянии аффекта, а это именно то, что отличает нас от братьев наших меньших.
Это у зверей мотивация априори убить, чтобы насытится. Человек устроен гораздо сложнее, для него множество факторов должно сойтись в ведомые только ему логические цепочки, чтобы замкнувшиеся в голове контакты врубили указание к действию…
Что же замкнуло у этой несчастной несостоявшейся мамаши?


- Всем привет, - в приемной заведующей как в бане, - Чего закупоренные сидите?
Девчонки в белых халатах, что-то активно обсуждавшие, склонившись над секретарским столом при моем появлении, быстренько растворяются в разных направлениях, благо из приемной идет аж целых три выхода, вернее два, один вход в кабинет заведующей.
- У себя? – киваю головой в сторону двери обитой коричневым дерматином.
- Ага, - кивает головой секретарь, - Янка, смотри не сболтни, что мы здесь косметику рассматривали…
Вот же глупость немыслимая, в приемной под столом рассматривать какую-то там косметику, зная, что в любой момент может появиться начальница и всем всыпать по первое число, ну, спрятались бы тогда где-нибудь, бестолочи…
Машу лениво рукой, мол, надо мне в ваши дела встревать…
Перед тем как войти мучаюсь сомнениями осенить себя крестным знамением или так обойдется…


- Где гуляла? – испепеляющий взгляд заведующей сердито останавливается на моем личике, успевшем поглупеть, пока я переступала порог кабинета.
- Яков задержал, - признаюсь сходу иначе никак.
- Надеюсь, экспертизу не он готовил, - кривит губы и качает головой, - а то забодаемся отписываться.
- Я готовила, - чистосердечное признание, как говорится…, - прочитайте, распишитесь да я дальше пойду…
- Присаживайся, - вынимая из папки документы, приглашает заведующая.
Взгляд падает на газету, лежащую на столе, о, вот и знакомая статья о детоубийце, значит и заведующая интересуется криминальными новостями…
- Читали? - зачем-то спрашиваю, забыв, что она изучает официальный документ и как минимум должна сосредоточиться.
 - Что? – отвлекается и внимательно смотрит на меня.
- Статью о женщине убившей своего ребенка.
- Читала, - отстраненно кивает головой.
- Мы с Яковом в потрясении…
- Ой, Яна, сплошь и рядом это творится, - машет рукой, возвращаясь к изучению бумаг, - Ты молодая просто, поработай с мое еще и не то услышишь и увидишь…
- Яков вот тоже давно в профессии, а все равно проникся и очень расстроился…
- Якову в его сто семьдесят на пенсии пора дома сидеть, мемуары писать, - зло говорит она, - Занимает место только.
- Это не умаляет его заслуг, - оправдываю «соседа», - Человек дожил до преклонных лет и не остался равнодушным к таким вот страшным вещам. Согласитесь, это дорогого стоит…

Заведующая откладывает документы в сторону и с изумлением начинает изучать мои физиономические данные, будто вот только сегодня меня впервые увидела…
- Это, к каким же вещам он неравнодушный? – скептически интересуется она.
- Я о статье сейчас, - пожимаю плечами, - На нас она произвела угнетающее впечатление… Мы вообще пришли к мнению, что только человек может взять и убить своего ребенка… Вот зачем надо было родить, чтобы потом уничтожить? Мне этот вопрос покоя не дает… Ни одно животное вот так бы не поступило…

- А ты не хочешь подумать о том, что в жизни не всегда бывают хэппиэнды, - внимательно смотрит на меня, - А может, у девчонки случилось что-то, может ее парень или муж бросил, башку ей переклинило после родов, такое тоже частенько случается.
Отчет забыт, и она с каким-то непонятным мне остервенением продолжает развивать тему…
- Яков, бедный, переживает, - разводит руками, - В этом вопросе его дело вообще десятое… Тоже мне «медицинский светил»…
Закуривает нервно…
- Безусловно, девка дура, наделала делов, так теперь на всю жизнь грех потянется, - пепел летит на бумаги, но она этого не замечает, - Только вот я бы, никогда судить ее не взялась, а тем более рассуждать, что свойственно человеку, а что животному…
Она резко поднимается...
- Ну-ка пойдем, - говорит жестко.


Мы подходим к зарешеченному окну, выходящему в парковую зону.
- Вон, гляди, - показывает она пальцем на рыжую, очень похожую на лису собаченцию, лежащую на траве под раскидистым дубом, - Красавица, правда… Прибилась к нам несколько лет назад, не злобливая, очень ласковая сука… Лиской звать… Так вот, прошлым летом, когда у нее течка была, напала на нее свора собак… Ничего мы поделать не могли, просто тупо смотрели,… Петрович наш бедный метался, то багор схватит, то топор, а толку… Когда такое дело разве к этой сваре подойдешь близко… В общем, в положенное время ощенилась она,… десять щенков было,… потом посчитали… Вырыла яму и живыми всех десятерых зарыла… Никого не подпускала, рычала, кидалась на Петровича… Такая ненависть в ней была… А ты говоришь, звери, люди, видать все мы одинаковые, раз уж псина своим умом собачьим, своим же щенкам приговор вынесла…
Мы еще долго смотрим на рыжую собаченцию, наблюдая, как сердобольный завхоз Петрович, коленопреклоненно выкладывает из полиэтиленового пакета еду в казенную эмалированную миску, как он нежно поглаживает рыжую морду и уходит довольный изредка оглядываясь на довольную и совсем не злобную псину…
       


27.04.2008 г.