***

       Пускай ты выпита другим,
       Но мне осталось, мне осталось
       Твоих волос стеклянный дым
       И глаз осенняя усталость.

       О возраст осени! Он мне
       Дороже юности и лета.
       Ты стала нравиться вдвойне
       Воображению поэта.
 
       Прозрачно я смотрю вокруг
       И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
       Что ты одна, сестра и друг,
       Могла быть спутницей поэта.

       Что я одной тебе бы мог,
       Воспитываясь в постоянстве,
       Пропеть о сумерках дорог
       И уходящем хулиганстве.
       
       С. А. Есенин


       Праздник удался на славу. Гости стали расходиться только глубокой ночью, когда ни на одной из гитар не осталось целых струн. Он, как и следует радушному хозяину, занял пост в прихожей, прощаясь с каждым из уходящих лично. Количество полупьяных гостей стремительно сокращалось. И он был рад этому – так нестерпимо ему хотелось тишины.
       И только одна она как будто бы не собиралась уходить. Она застыла в дверном проеме и неотрывно следила за ним взглядом. Закрыв дверь за последним из гостей, он обернулся и удивленно посмотрел на нее. Она заметила в его глазах немой вопрос, но, сама себе удивляясь, ничуть не смутилась:
 - Я вижу, что ты ужасно устал. Давай я помогу тебе привести квартиру в порядок – смотри, какой разгром.
 - Да уж, погуляли на славу, но даже не думай ни о какой помощи. Ты моя гостья, причем, не скрою, самая желанная, так что никакой уборки. Я завтра вызову домработницу.
 - Зачем вызывать в дом какую-то чужую тетку, когда мы с тобой могли бы справиться ничуть не хуже. А, я поняла: тебе лень, да? – с видом строгой учительницы спросила она.
 - Мне не лень, я просто хорошо воспитан. А ты что, ревнуешь меня к домработнице? – он шутливо приобнял ее за плечи.
 - Вот еще! Не надейся. – парировала она, густо покраснев. – Ладно, скажу тебе правду: я просто ищу повод, чтобы не идти домой.
 - Ну, так бы сразу и сказала! На здоровье, оставайся у меня, отдохни, кстати, я купил пару новых фильмов – можем посмотреть.
 - Во-первых, сидеть в грязи и смотреть кино – это кощунство, а во-вторых, я тебя сто лет не видела, дай проявить дружескую заботу.
 - С тобой спорить – себе дороже, – он обреченно махнул рукой. – Начнем с грязной посуды.
       Она хитро прищурилась:
 - А разве я просила мне помогать? Иди отдыхай. Ты устал.
 - За кого ты меня принимаешь? – хмыкнул он. – Убирать будем вместе – и точка, иначе домой отправлю. Тоже мне, юный стахановец…
 - Слушаю и повинуюсь, сэр, - отшутилась она и чмокнула его в щеку.


 - Ну вот, можешь ведь, когда хочешь! Смотри, как мы быстро справились, и без всяких там домработниц.
 - Да.… Вот повезло твоему немецкому пельменю с женой! Эх, где мои глаза были, пока ты была свободна?
       Она резко помрачнела и отрывисто, почти по слогам, отчеканила:
 - Я прошу тебя, никогда не говори о моем муже. Неужели ты не понимаешь, в каком я положении – я ведь не люблю его, но по их законам, если я захочу развестись и уехать в Россию, мне не отдадут сына. А его я оставить не могу…
 - Прости меня, я дурак. А он-то знает, что ты его больше не любишь? – осторожно спросил он.
 - Нет, он обожает меня и уверен во взаимности. Мы ведь женаты всего четыре года, и пока мне удается разыгрывать из себя любящую жену и мать семейства. Но несколько раз я все же сорвалась. Как-то мы были в Бухаресте, и я сбежала в табор к цыганам. Когда он увидел меня с бубном у костра, у него такие глаза были… как будто он наблюдал конец света. А еще однажды я просто по-русски напилась до бессознательного состояния. Но этот эпизод я постаралась как можно скорее забыть. Помню только его непонимающий взгляд, от которого становилось стыдно и страшно за себя. Казалось, я могу элементарно спиться, а ведь это – конец всему.
 - Это верно. Знаешь, легче терпеть нелюбимого мужа, тосковать по Родине, вести борьбу за права на сына, чем отвыкнуть от этой мерзости. Поверь мне, я знаю, - горько усмехнулся он.
 - Типун тебе на язык! Тоже мне, «знание». Ты же талантище, и тебе нужно каждую секунду жизни использовать, чтобы что-то хорошее в этот мир принести!
 - Такие слова дорогого стоят. Спасибо тебе большое. Ты для меня, ну точно как у Есенина, «сестра и друг».
       Она улыбнулась ему, словно хотела сказать что-то важное, но не смогла – знала, что стоит проявить слишком большую откровенность, и вся ее с годами выработанная сдержанность рассыплется, как замок из песка.
 - Пожалуй, мне пора идти. Муж, наверное, оборвал телефонную линию в надежде узнать, где меня носит по ночам.
 - Поэтому ты не хотела идти домой?
 - Точно. Для него каждая моя поездка в Россию – как ядерный взрыв.
 - А что, вполне объяснимо: ты здесь, как кошка, которая гуляет сама по себе, а он от ревности бесится.
       Она рассмеялась, ей вдруг стало легко на душе и захотелось жить только настоящим моментом, выбросив из головы все проблемы.
 - Ну что ж, пойдем, я провожу тебя, - предложил он.
 - Вовсе не обязательно. Я итак отняла у тебя слишком много времени и сил.
 - Вздор. Одну я тебя никуда не отпущу посреди ночи, - он помог ей надеть куртку и галантно распахнул дверь, - Прошу, сеньора!



       Они медленно шли по темной аллее и молча курили. Он размышлял над своим отношением к ней. Его удивляло, как он позволил ей пробыть рядом столько времени, поскольку был человеком достаточно замкнутым. Вся эта история с ночными откровениями его сильно смущала. В ее же голове был полный хаос, которому она ничуть не противилась. Ей просто нравилось ни о чем не думать, и молчать с ним рядом было так просто и приятно.
 - Спой мне, пожалуйста, свою песню об умирающем диком звере, - попросила она после долгого молчания.
       Он негромко запел, щелкая пальцами в такт мелодии. Она подпевала тихо-тихо, почти шепотом, наслаждаясь его голосом.
       Она резко остановилась напротив кирпичной девятиэтажки.
 - Вот мы и пришли. Теперь, когда я в Питере, я живу здесь… Смотри: уже светает. И пора говорить «прощай».
       Он отрицательно помотал головой:
 - До свиданья.
       Она поспешила к подъезду, он торопливо зашагал прочь в рассветный туман. И лишь пройдя несколько сотен метров, он остановился. «Что за черт?.. Как чужие… Я кретин!» - возмущенно выкрикнул он и вскоре скрылся в первых ленивых лучах солнца.