Юлька

- Я понимаю, что ты безумно устала, но мы ждём тебя, Юлька ждёт тебя. Приезжай, мы до последнего будем тебя ждать, - сказала мобильная трубка голосом Лёльки.
День выдался на редкость тяжёлым и насыщенным на события, но больше всего угнетали переезды и дороги, жуткие пробки МКАДа вперемешку с бомжатником подземки, светское благоухание напомаженных представителей фармкомпаний и чесночно-луковый перегар случайных попутчиков в общественном транспорте.
Даже не Лёлькины слова, а то, как она это сказала, возымело на меня воздействие, и я рванула, практически бегом, сквозь метро и выхлопной угар дорог, рванула сквозь все девять лет, разделивших меня с Юлькой. И я ужасно боялась опоздать, боялась, что меня не дождутся…
За огромным столом пивного бара в центре Москвы сидели мои однокурсники. Увидев меня, Юлька вскочила и с визгом повисла на моей шее, словно роднее и ближе не было для неё в тот момент человека. Её глаза светились неподдельной радостью встречи, и я безумно была рада видеть мою Юльку. Время совсем не изменило черты её лица и фигурку, по-девичьи стройную, несмотря на то, что она – мама двоих чудесных ребятишек.
- Ты всё такая же, те же озорные чёртики в глазах, тот же стиль: джинсы и майка, - восхищённо-радостно разглядывала меня Юлька.
Да, мы остались прежними, какими 15 лет назад мы все впервые встретились в этой жизни, встретились, чтобы остаться вместе уже навсегда, потому как самое большое и крепкое братство – это студенческо общажное братство, даже не дружба, а именно братство, когда накормят голодного, согреют замёрзшего, помогут нуждающемуся совершенно бескорыстно!
Так мы и жили, все вместе. Стол разделял наши с Юлькой койки, а стенка оделяла нас от Лёльки.
Иногда северная ночь казалась бесконечной, светало лишь на 3-4 часа, затем город, где мы учились, вновь окутывала мгла, прорезаемая сполохами северного сияния и колючими штормовыми ветрами с Белого моря. Возвращаясь в темноте с учёбы «домой», каждая из нас, видя свет в соседнем окошке, знала, что сейчас будет тепло и сытно, что её обязательно спросят, как дела и как прошёл день, а потом все дружно будут курить на кухне, смеяться и учиться жарить котлеты и варить кашу.
Из девочек, прошедших через общагу, не случайно получаются самые лучшие на свете жёны, потому что общага учит этих девочек не только кулинарным премудростям, но и выживанию, и «уживанию» вместе, умению идти на разумные компромиссы с такими разными людьми, которые постоянно рядом.

Мы прожили с Юлькой бок о бок пять долгих лет, которые сейчас кажутся мигом одним. Я бесконечно удивляюсь по сей день её терпению, спокойствию и такту. Пожалуй, Юлька – единственный человек, который смог так долго выносить присутствие такого постоянно действующего дъявольского вулкана, каким я всегда была и остаюсь. Вкупе с Лёлькой мы являли миру целый вулканический непредсказуемый материк, в самом центре которого спокойно существовала Юлька, поражая этим весь окружающий мир.

- Эта хрень висит криво! – рявкнула я, вырвав на раз с куском стены книжную полку, которую битый час туда ввинчивал здоровенный кандидат в мастера спорта по боксу Петя. Юлька успела лишь пригнуться, когда в миллиметре от неё просвистел и ударился в противоположную стену шуруп с дюбелем, вырванный мной из стены в припадке бешенства.

- Девчонки, вы пьёте, не просыхая, уже девятнадцатый день, уже две недели подряд продолжаются ваши ночные оргии. Может, хватит уже, мне за вас страшно, - робко сказала Юлька, появившись однажды посреди пьяного ночного угара на пороге Лёлькиной комнаты.
В ту же ночь, выйдя на кухню, я вылила в раковину водку, оставленную нами с Лёлькой для утренней опохмелки.
Ближе к обеду меня разбудили Лёлькины вопли:
- Куда подевалась водяра? Какая сука её выпила? Алька, ты?
- Иди, возьми кефирчик в холодильнике, а водку я вылила. Юлька права. Едем закрывать больничный, завтра с утра – лекции. Что толку в этом пойле, если легче не становится? Весь мировой алкоголь вместе взятый не растворит предательства подруги, даже в океане водки не утопить ту сволочь, что поспорила на меня с моей же подругой на какую-то жалкую бутылку шампанского, тут же разбитую мной о голову этого несостоявшегося женишка, – я спокойно смотрела в бешеные Лёлькины глаза.
Лёлька, рыкнув что-то нечленораздельное, хлопнула дверью своей комнаты. Через час мы, напомаженные, ехали в институтскую поликлинику. Юлька, придя домой, облегчённо вздохнула. Очередная гроза миновала.

Мы никогда не были подругами, мы просто жили вместе и помогали друг другу выжить. Должно было пройти много лет, прежде чем мы поняли, что это гораздо больше, чем дружба.

- Мамы нет уже почти 3 года, - как гром среди ясного неба прозвучали Юлькины слова.
Я сидела, онемевшая, вмиг оглушённая сказанным Юлькой. Так не должно быть - «мамы нет», мама должна быть всегда, даже если она далеко… Она просто должна быть! Юлькина мама приезжала к ней не часто, но я видела их тёплые отношения. Они были, словно подруги, всё всегда делали вместе, прекрасно понимая друг друга. Даже если мы с Юлькой ссорились, то на момент приезда её мамы нами создавалась абсолютная иллюзия полного благополучия, которая постепенно приводила снова к миру и спокойствию.
Без мамы так одиноко и пусто вокруг, теряется пуповинная связь с миром. Человек, словно осенний листок, оторвавшись от дерева, болтается неприкаянный в холодном промозглом воздухе. Я прочла это в Юлькиных глазах, полных слёз.

Пройдёт ещё десять лет, потом двадцать. Вырастут дети, постареют и уйдут родители, но я знаю точно, что Юлька, я и Лёлька навсегда останемся такими же, как прежде. И через много лет, встретившись снова, будем вспоминать, шамкая челюстями на присосках:
- А помнишь, Алька, как к тебе посватался американец, мы с тобой вечером того же дня напились пива, и ты, обняв берёзку, сказала «а ну её на хрен, эту заграницу!»
… И будем смешно, по-старушачьи, хихикать, похрюкивая от удовольствия, вспоминая наши «победы» и «поражения». Зато, нам всегда было, есть и будет, что вспомнить!
Правда, Юлька?!