Во сне и наяву. Часть 4. Продолжение 6

IX

Я была единственным членом команды КВН, чьи родители не сидели в зале среди болельщиков. Соревнование состоялось в субботу, но именно в этот день и у Бориса, и у Мани оказались неотложные дела. А команда наша выиграла, потому что, благодаря сообразительности Лёни, за разминку и конкурс капитанов мы набрали баллов значительно больше, чем соперники, хоть они и быстро расшифровали нашу эмблему.
После выступления командам разрешили до восьми часов остаться на вечере танцев для старшеклассников. Но по настоянию Мани, не задерживаться, иначе она будет волноваться, я поспешила домой.
Рассказ о КВНе почему-то остался без внимания, и Маня даже не заметила, что я оборвала фразу на полуслове. Дождавшись моего молчания, она вдруг спросила:
 - Ты, что, бабушке письмо писала?
 - Ну, да. А что, уже ответ пришёл? – радостно спросила я, ища глазами листок бумаги со знакомым корявым почерком.
 - Пришёл, - Манино лицо искривила недовольная улыбка, - но я нечаянно его уничтожила. Листья сухие надо было в огороде сжечь. Ну, я перепутала, думала, что это старое письмо и разожгла им костёр.
 - Как? – на моих глазах выступили слёзы. – Ну, почему ты такая не внимательная! Почему никогда за собой не следишь, - уподобившись Мане, я попыталась её отчитать.
 - Что? – Манины руки водрузились на то место, где когда-то была талия. – Ты как тут со мной разговариваешь? Кто тебе позволил так с матерью себя вести?
От её крика, но большей частью от сознания того, что бабушкино письмо прочитать уже не придётся, я разревелась.
 - Ну, что ты? – мой плач почему-то ввёл мать в смятение. Она подошла и обняла меня. – Ничего особенного в бабушкином письме не было. Тоже, что и обычно. О погоде пишет, о том, сколько банок варенья в этом году заготовила. Если хочешь, можешь прямо сегодня ответ ей написать.
 - Какой ответ? – возразила сквозь всхлипы я, - На что ей отвечать? На то, чего не читала?
 - Ну, хорошо-хорошо. Пусть не ответ. Просто так можешь сесть и написать бабушке ещё одно письмо, а я допишу. И обещаю тебе впредь быть повнимательнее, особенно к бабушкиным письмам. Договорились? – она вытерла своей ладонью слёзы на моём лице и, убедившись, что я успокоилась, спросила, - А что ты бабушке в прошлом письме написала?
 - Ничего, - мне не хотелось пересказывать Мане текст, адресованный другому человеку.
 - Прям, так ничего не написала, и пустой листочек отправила? – раздался неприятный мне смех.
 - Я уже не помню. Что-то про учёбу и тоже о погоде.
 - А о дяде Коле что ты написала? – она продолжала улыбаться, очевидно, не зная, что с её лица сошла вся приветливость и любовь.
 - Ничего, - соврала я, по прежнему не желая выдавать содержимое письма.
 - Совсем ничего? – теперь на Манином лице даже улыбки не было. - А вот бабушка пишет... Так ты точно ничего о дяде Коле не писала?
 - Не писала.
Сохраняя в душе обиду, я настаивала на своём, хоть мать передо мной почти и извинилась. А ещё именно в беседе с Маней захотелось вдруг использовать её же методы: если на явное появление в нашем доме Коли, можно было сказать, что это сон, то почему нельзя говорить, что в письме, которое Маня и в глаза не видела, не было ни слова о ненавистном мне родственничке, тем более что имя-то его задето было лишь в конце, да и то косвенно.
 - Ну, хорошо. Если хочешь, можешь прямо сейчас написать бабушке, только не запечатывай, я тоже пару слов добавлю. И очень тебя прошу, не пиши ни о чём плохом. Бабушка уже старенькая, сердце у неё больное. Не надо что б она расстраивалась.

Написанные мною откровения, Маня порвала с криком:
 - Безмозглая! Я же тебя просила не писать бабушке о плохом. Зачем ты сообщаешь ей, как я сожгла её письмо?
 - А как же мне объяснить, почему моё письмо не является ответом? – удивлённо уставившись на мать, поинтересовалась я.
 - Не надо ничего объяснять, - внезапно помягчевшим тоном посоветовала Маня. – Напиши всё то же самое, только о предыдущем её письме, пожалуйста, ни слова.
Я послушалась. Что именно дописала Маня, прочитать мне не удалось, потому что она быстрыми суетливыми движениями упаковала листочек в конверт и запечатала.
 - Отправишь завтра по дороге в школу. Теперь всё время так поступать будем: ты обо всем пишешь, а я только дописываю, - сказала Маня, довольно улыбаясь, словно несколько минут назад её раздражённого крика и не было.

На рассвете приехал Эдик. Точнее не приехал, а прилетел на самолёте в Краснодар, а оттуда добирался ночным поездом.
 - Ты же всегда боялся летать самолётами. Ведь, тебя укачивает, - удивилась Маня.
 - В поезде меня тоже тошнит, и ехать там двадцать часов, а лететь всего полтора. Кроме того, нам конфеты бесплатно предлагали, от них не так укачивает, - брат глянул на меня и улыбнулся. – Это тебе, ты же любишь леденцы, - он выложил из кармана огромную горсть «Взлётных».
 - Спасибо, - смущённо ответила я, тронутая как вниманием брата вообще, так и тем, что он до сих пор помнит, какие конфеты я люблю.
 - Послушай, - поинтересовался Борис, - а тебе разве не надо вместе с институтом идти на демонстрацию?
 - Я кровь донорскую сдал и получил три дня освобождения.
 - Ты сдавал донорскую кровь? – Маня всплеснула руками. – Но ты же боишься крови!
 - Да. Неприятно было. Жутко неприятно. Но иначе мне бы пришлось все праздники торчать в Харькове и кое-с кем не видеться до самых зимних каникул.
 - Понимаю, - Маня загадочно улыбнулась, - а я-то думала, что ты по папе с мамой соскучился.
 - Да ладно тебе, - недовольно фыркнул Эдька, - я по всем соскучился, даже по Светке.
Приятно было попасть в список людей, ради которых брат рвался домой, хотя немного и обидело слово «даже».

Полдня ушло на рассказы Эдьки о его жизни в Харькове, об учёбе, о новых друзьях. Потом все разбрелись по своим делам, а он начал куда-то собираться.
 - До сих пор не могу себе представить, что ты добровольно сдавал кровь, - усмехнувшись, произнесла Маня, занося в дом ведро воды.
 - Зато бесплатно стакан красного вина получил и большую плитку «Гвардейского» шоколада. А ты мне лучше скажи, откуда я в вашей семье появился?
 - Что значит, откуда появился? – Маня удивлённо уставилась на сына и зачем-то вытерла и без того чистые руки о фартук. – Пошли-ка в зал, на веранде прохладно, - бросив на меня беглый взгляд, она недовольно спросила, - Ты уроки все сделала?
 - Какие уроки, - возмутилась я, - уже каникулы начались.
 - Всё равно, займись каким-нибудь делом и не ходи тут за нами хвостом, не путайся под ногами.
Я удалилась в детскую, но разговор, хоть Маня и пыталась произносить всё, как можно тише, полностью долетал до моих ушей.
 - Ну, так выкладывай. Я ведь вам с папой не родной, не так ли? – пробасил брат.
 - С чего ты такую глупость взял? – в Манином голосе слышалось волнение.
 - У меня-то третья группа крови, у тебя, я точно знаю – первая. Ты сама мне когда-то говорила.
 - Ну, и что? – Маня усмехнулась, - ты унаследовал папину группу крови. У него, как и у тебя – третья.
 - Так, что, - Эдик произнёс загадочным шёпотом, - Светка вам не родная?
 - Но почему нам кто-то должен быть не родным? – тихо воскликнула Маня.
 - Но у Светки, ведь вторая группа крови. Я своими глазами видел. Ей когда-то операцию какую-то собирались делать, кажется с гландами что-то... Короче, я точно помню, что лежала пачка справок, и в одной из них указывалась группа крови. Вторя группа крови. Что ты на это скажешь? – последняя фраза прозвучала торжествующе и насмешливо.
 - Тебе что-то показалось, - последовало Манино объяснение. Хорошо, хоть, не приснилось, с усмешкой отметила про себя я. – Я припоминаю эти справки, - задумчиво продолжила мать, - там, ведь римскими цифрами написано было, не так ли?
 - Ну, да. Как сейчас помню, две палочки стояло.
 - Три палочки. Я тоже тогда сначала думала, что вторая, присмотрелась - третья, как ты говоришь палочка, под печатью была.
 - Да, нет. Печать внизу стояла, - неуверенно возразил Эдик.
 - Ты уже многое забыл, - уверил его радостный голос Мани, - то была небольшая бумажка, и печать поставленная, как бы внизу, заехала слегка и на данные. А чего это всё, тебя вдруг так задело?
 - Да, ничего. Просто решил, что вы меня когда-то из детдома взяли и усыновили...
 - Дурачок, - Маня засмеялась, - какой же ты у меня ещё дурачок. Сам бы подумал, смогла бы я тебя так сильно любить, будь ты мне не родной.
 - Откуда я знаю, - проворчал Эдик, потом после некоторого молчания добавил, - так у папы точно третья группа крови? И у Светки?
 - Ну, конечно же.
Слышно было, как Маня поднялась с дивана и уверенными шагами направилась на веранду. Вскоре там загремели кастрюли, а я задумалась. Вот так же совершенно случайно, мне пришлось однажды подслушать беседу родителей, из которой следовало, что у отца четвёртая группа. Он где-то прочитал статью, что первую группу крови можно переливать и другим группам, если резус совпадает. Не идеальный вариант, но жизнь таким образом спасти можно. А, вот четвёртую можно совместить только с такой же.
 - Сам ты эгоист и кровь твоя эгоистичная, - подвела тогда итог Маня.
Что же это получается? Либо родители до сих пор точно не знают, какая кровь у Бориса, либо... А впрочем, какая разница? Главное, что я теперь точно знаю – у меня третья.

Эдика, за всё время его пребывания, я почти не видела, а когда провожали, Маня снова рыдала у вагона в полный голос. По дороге домой она продолжала непрерывно плакать, даже поговорить с ней было невозможно. С Борисом также почему-то разговор не клеился, так что возвращались молча, словно и не знакомы.
Каникулы пролетели быстро и начались похожие друг на друга, но приносящие много интересного будни. Дождавшись вечернего одиночества, я первым делом полезла в медицинскую энциклопедию. Правда новое слово, которое произнесла Люська на лавочке, было уже малость подзабыто, и пришлось изрядно перелистать почти все страницы, пока нужная статья не попалась на глаза. Но здесь меня ждало разочарование: заумные фразы и непонятные термины, такие как овуляция, фолликул, ничего не разъяснили, и книжка была с досадой захлопнута. В ящиках за то время, что я туда не заглядывала, практически ничего не изменилось. Вот только штучек с непонятным названием «презерватив» оказалось только девять. Взяв ту, что снова была без пары, я рискнула её раскрыть. Раз они отсюда исчезают, не исключено, что оставшееся количество, кроме меня никто не считает. То, что предстало моему взору, в восторг не привело – обыкновенный длинный воздушный шарик, да ещё и не цветной. Наверное, Маня накупила их к Седьмому Ноября, а отдать забыла. Но их, ведь, стало меньше... Значит Эдька свою долю всё-таки получил? Представить уже почти взрослого брата с воздушными тусклыми шариками, было трудно, но факты говорили за себя: куда-то ж шесть штук исчезло... Что делать со вскрытой упаковкой, я не знала и засунула всё в карман, а поутру выбросила в туалет.


X

Наступили долгие зимние вечера. В доме было тепло и уютно, за окном завывал ветер, стуча по окнам дождём, переходящим в мокрый снег. Передачи по телевизору уже закончились, до возвращения Мани оставалось всего полчаса. Побродив по комнатам, я улеглась в постель, зная, что, несмотря на усталость, уснуть ещё долго не смогу...

 - Сейчас только полдесятого, а я уже так спать хочу... И почему-то так только по средам. А вот в другие дни, я всегда слышу, и как ты с работы возвращаешься, и как спать ложишься, и потом ещё долго не могу уснуть, - решила я в одну из сред поделиться с Маней своими наблюдениями.
- И давно это ты подолгу ночами уснуть не можешь? – Слегка вздрогнув, она почему-то испуганно на меня посмотрела, потом вдруг быстро и оживлённо заговорила, - с тех пор, как папа в Краснодаре работает? Ты, наверное, просто боишься одна вечерами оставаться. А по средам я дома, тебе спокойно, вот и засыпаешь поэтому быстро.
В этой теории мне виделись большие «дыры», поэтому последовало возражение:
 - Я не помню, давно или нет, но знаю точно, что папа уже работал в Краснодаре, а я редко слышала, когда ты с работы приходила... Оставаться одной вовсе и не боюсь, потому что дверь входная при этом закрыта на ключ. И потом, в пятницу, например, а также в субботу и воскресенье я не одна дома, а уснуть всё равно долго не могу.

В следующую среду, вопреки моим утверждениям, сон долго ко мне не приходил. Маня же, у себя в спальне не обычно быстро выключила свет. Спустя некоторое время, она поднялась и вышла, а вернувшись, дверь на ключ не закрыла. Пока я раздумывала - закрыть дверь самой или напомнить об этом Мане - раздался тихий скрип, и в темноте, минуя кухню, в зал прошмыгнула мужская фигура. Я вскочила с постели, готовая заорать, что у нас воры, но, неожиданно для себя, услышала тихий Манин смех и Колино бубнение. Как деревянное, моё тело вернулось на кровать, та издала насмешливое поскрипывание. Я замерла, и в доме наступила тишина, которая вскоре была нарушена тихими Маниными шагами.
 - Света, ты спишь? – в темноте моей комнаты вырисовался её силуэт.
Ничего не ответив, я зажмурила глаза, готовая к тому, что мать снова схватит меня за руку и потащит к гостю. Однако постояв немного, она ушла, так же крадучись, как и пришла.
 - Похоже, нам показалось. Она спит, - донеслось до меня из зала.
Тёплое одеяло больше не согревало. Было холодно и до жути страшно. Так вот, оказывается, почему сегодня так трудно было уснуть – мой организм просто предчувствовал что-то не хорошее, - решила я. Но что этому Коли от меня надо? Почему он не трогает ни Маню, ни Бориса? И к Эдьке он всегда терпимо относился, даже когда тот ему грубил. Картины детства всплывали у меня перед глазами одна за другой. Эдька меня бил, а Маня и Борис делали вид, что ничего не происходит. Потом Коля учил брата бить меня в живот. «Чтобы умел с другими мальчишками драться», - пояснил он тогда Мане, и это тоже всех устроило. Так может, теперь он сам хочет на мне потренироваться, чтобы свести счёты с кем-то из мужиков? Вспомнилась, увиденная по телевизору передача, где боксёры, готовясь к соревнованиям, колотили изо всех сил какой-то кожаный мешок. Борис сказал, что это «грушей» называется. Но я не хочу быть ни грушей, ни яблоком, ни сливой... Я хочу быть человеком! Или не быть вообще...
Слёзы отчаяния и безысходности текли по моим щекам. Всхлипы, вырывающиеся из груди, я подавляла подушкой, стиснув её изо всех сил зубами...
Входная дверь вдруг захлопнулась, и Маня повернула в замочной скважине ключ. Неужели ушёл, так меня и не тронув? От удивления, я отодвинула подушку от лица, и, не прекратившийся к тому времени плач, вырвался из меня достаточно громко.
 - Света, что случилось? – Маня снова стояла у моей постели. Голос был настолько строгий и не довольный, что я предпочла, отвернувшись к стенке затаить дыхание. – Светочка, ты спишь, или ты плачешь? - тихо поинтересовалась она и, не услышав ответ, детскую покинула. – Что ж другого выхода у меня нет, - вместе с её глубоким вздохом и скрипом половиц под удаляющимися шагами, в воздухе повисла фраза, не понятно к кому обращённая.

Когда из спальни донеслось негромкое похрапывание, я дала волю и слезам и чувствам, твёрдо решив, лишить их всех «боксёрской груши», а себя жизни. Картина, как я выпрыгиваю с третьего этажа нашей школы, казалась мне не такой уж и страшной, по сравнению с обликом Коли... Одна лишь проблема останавливала – третий этаж принадлежал старшеклассникам, и как проникнуть в чужую классную комнату, представлялось с трудом. Но, ведь не обязательно это делать завтра, - осенило меня. В субботу-то старшеклассники школу покидают вместе с нами...

На другой день Маня поинтересовалась:
 - Ты что, вчера вечером плакала?
 - С чего ты взяла? – врать в открытую не хотелось, правду говорить тоже. Через несколько дней меня не будет, и какая разница, сколько раз я в этой жизни плакала.
 - Я подходила к твоей постели. Мне показалось, что ты плачешь.
 - Во сне, наверное, - не глядя на Маню, я поспешила её покинуть.
 - Подожди! – остановила она меня. – Я ещё не закончила разговор, а ты уже задницей повернулась. Это что, за манеры такие, хотела бы я знать?
 - Нам уроков много задали. До тренировки могу не успеть. Я же тебя не отвлекаю, когда тебе к урокам надо готовиться.
 - Бог ты мой! – скривила насмешливую рожу Маня, - Надо же, какие мы уже взрослые и сознательные стали... Да никто тебе те уроки и не мешает делать, я только хотела спросить, как ты прошлую ночь спала? Ты же говорила, что все дни, кроме среды, плохо засыпаешь. А вчера?
       - Вчера я тоже долго не могла уснуть, - бросила я на ходу, лишь мельком успев заметить, как сильно сузились Манины глаза.

Борис приехал уставший, ужинал молча и завалился спать, даже не досмотрев до конца фильм по телевизору. Послонявшись по комнатам, я тоже расстелила постель и улеглась. Лишь ритмичный храп нарушал тишину, но он не препятствовал моему воображению. Зайду в пустой класс, закрою дверь на швабру, потом подойду к окну... Было немного страшно. Прежде, чем умру, наверное сильно ударюсь, будет очень больно... Но, ведь это только один раз, а потом не будет ничего. Чтобы пробудить внутри себя смелость и решительность, я представила, что меня ждёт, если не умру. От жалости к себе самой, от отчаяния мои глаза наполнились слезами, но ни их, ни тихих рыданий, я не сдерживала – раскатистому храпу в спальне, они всё равно не мешали. Только, когда Маня вернулась с работы, я на некоторое время притихла, дождавшись пока храп не стал двухцикловым.
Уснула почти на рассвете, а когда проснулась, подушка от слёз была ещё мокрая. Не желая привлекать к ней внимание, заправляя постель, я повернула её влажным пятном к стенке, в надежде, что Маня ничего перезаправлять не станет. Я была уверена, что домой больше не вернусь, и мысленно попрощалась с привычными для меня вещами.

На большой перемене, с трудом оторвавшись от подружек, бурно обсуждающих приближение Нового года, я направилась к расписанию, висевшему в углу коридора. Надо же было узнать, у кого из старшеклассников сегодня меньше уроков...
 - Свет, у тебя какой ответ в домашней задаче? - остановила меня Аня Глушко.
 - В какой задаче? - опешила я, потому что учебный процесс в моём сознании ушёл далеко на задний план.
 - Как в какой? – теперь опешила Аня, - нам же всего одну задали и четыре примера. С примерами мне всё понятно, а, вот в задаче, ответ двадцать пять получился, а Берта говорит, что тридцать шесть. А у тебя сколько?
 - Не помню, - пожала плечами я и продолжила намеченный путь.
 - А ты куда? – с любопытством поинтересовалась отличница.
Я остановилась. Что ей сказать? Мне нужно посмотреть расписание, потому что забыла, какой следующий урок? Так она мне тут же напомнит...
 - Никуда. Просто так по коридору гуляю. Надоело стоять неподвижно.
 - Слушай, а пойдём в класс, ты мне свою тетрадь покажешь, если не помнишь, какой у тебя ответ получился.
 - Может ты сама возьмёшь? Знаешь ведь, где моя парта, - попросила я.
 - Ты что? – Анины глаза округлились. – В чужих вещах ковыряться?
 - Нашла чужую вещь. У меня в портфеле ничего секретного нет.
 - Всё равно. Пойдём, ты мне сама свою тетрадь дашь.
 - Может, на следующей перемене? Сейчас же у нас всё равно русский.
 - Ну, да, - испуганно воспротивилась подруга, - а вдруг у меня не правильно. Я тогда не успею исправить.
Пришлось вернуться в класс. Пока всё показывала, рассказывала – прозвенел звонок. Начался урок русского языка, медленной, но уверенной походкой, вошла Лидия Васильевна.
 - Сегодня пишем изложение, - объявила она, раздавая тетради для контрольных работ.

Я написала пару предложений и задумалась. Поскольку не знаю, какой класс на третьем этаже освободится первым, просто задержусь где-нибудь после уроков, может даже в туалет пройдусь, потом вернусь. Когда останется мало народу, и расписание спокойно посмотрю, и классную комнату выберу...
 - Ты чё не пишешь? - толкнула меня в бок Валя.
 - Думаю, - ответила я и снова склонилась над тетрадью.

Словно туча перед дождём, откуда-то изнутри, возникла и стала нарастать головная боль, которая, казалось, готова была разнести мой череп в осколки. Как жаль, что ждать ещё два урока. Если бы сейчас был последний, тогда бы и от головной боли избавилась и от всего...
Чтобы не привлечь к себе внимание, я продолжила писать, с трудом припоминая, что же было в том тексте. Боль резко усилилась, словно кто-то на моей голове затягивал стальной обруч. Если так дело дальше пойдёт, я просто до конца уроков не выдержу. Терпеть перед смертью несколько часов нечеловеческую боль, не хотелось. Смерть в моём понимании, как раз и была избавлением от боли, страхов и прочих мук. Придётся на перемене отпросится домой, и тогда всё переносится на следующую субботу.
Переведя взгляд с тетради на доску, я вдруг поняла, что если сейчас же не уйду домой, то свалюсь где-нибудь на полдороге, оставшись при этом, что самое страшное, живой. В памяти всплыли, ещё весной сказанные Маней, слова: «Слава Богу, ты не знаешь, что такое боль от которой можно умереть. Если бы, не дай Бог, была такая боль, ты бы и без разрешения ушла». Захлопнув тетрадь, я встала и положила её на учительский стол:
 - Мне плохо. Я не могу дальше писать изложение. Мне нужно немедленно уйти домой.
 От неожиданности, Лидия Васильевна слегка вздрогнула:
 - Ты работу закончила?
 - Нет. Но я не могу её сейчас ни закончить, ни продолжить. У меня сильно болит голова.
Не дожидаясь разрешения или запрета, я вернулась к своей парте, собрала портфель, и сосредоточенно глядя себе под ноги, чтобы не упасть, направилась к выходу.
 - Ты сама домой доберёшься, или тебе кого-нибудь в сопровождающие дать? - долетел до меня почти мужской голос учительницы.
С сопровождающим придётся всю дорогу разговаривать, подумала я и ответила:
 - Сама дойду.

Я шла, еле-еле переставляя ноги. Казалось, так буду идти бесконечно, и скоро закончатся у всех моих школьных друзей уроки. Они меня догонят и обгонят. А я буду всё идти и идти.
 - Девочка, ты, что, плачешь? - со мной поравнялась женщина. Она жила не далеко от нас, на углу Весёлой и Советской.
 -Нет, - мне хотелось объяснить ей, что со мной произошло, и сказать, что я узнала её, но даже короткое слово отозвалось дикой болью, как будто меня ударили молотком.
 - Тебя кто-то обидел?
 - Нет.
 - Ты просто так медленно идёшь?
 - Да.
Силуэт знакомой женщины удалялся, становясь всё меньше и меньше, а я с досадой сглотнула слюну, злясь на себя за то, что не нашла сил, попросить её, проводить меня хотя бы до нашей улицы.

Наконец, за мной захлопнулась калитка. На крыльце стояли родители. Судя по одежде, они собирались куда-то уйти.
 - Света уже из школы вернулась, - удивлённо произнесла Маня. – Чего это вас сегодня так рано отпустили?
 - У меня болит голова, - почти шёпотом пояснила я, и не имея больше сил всё это терпеть, расплакалась.
 - Бог ты мой! – мать всплеснула руками. – Это ещё чудо, что мы не успели уйти. Но ты не плачь, а то голова ещё сильнее разболится. У меня пенталгин есть. Примешь таблеточку, всё пройдёт.
Практически ничего кроме боли не чувствуя, я сама не поняла, как дошла до детской, и только слегка встрепенулась, когда Маня начала расстилать мою постель. Поняв, что, уже высохшее от слёз, пятно на подушке, осталось матерью не замеченным, я позволила себе глубокий вздох.
 - Что, совсем плохо? – оглянулась на меня Маня, - Ну, потерпи немножко. Таблетка сильная. Полчасика – и всё пройдёт.

Несмотря на Манины уверения, боль не затихала. Мать сидела у моего изголовья на стуле. Я закрыла глаза, но через некоторое время вынуждена была их открыть, потому что Манина рука прикоснулась к моему лбу.
 - Убери, - тихо попросила я, - она у тебя сильно горячая.
 - Горячая? – раздалось удивлённое восклицание. – Да, нет. Это ты почему-то холодная, как ледышка. Мне даже как-то не по себе. Ты не будешь возражать, если я рядом с тобой прилягу?
Мои закрывшиеся глаза, послужили как бы согласием, и возле меня оказалось горячее тело. На какое-то время невидимый обруч, плотно сжимающий череп, ослабел, и мне захотелось рассказать Мане, что ушла я прямо с середины урока.
 - Макоргнрдр жаыдао, - вместо желаемого вырвалось из моих уст.
О, ужас! Что это со мной? Выждав короткую паузу, я решила упростить сообщение, и выдать его в виде коротких предложений, но снова ничего не получилось. Держа в голове фразы, я как бы забыла, как они произносятся.
 - Боря! Борис! – вскрикнула Маня. – Я не знаю, что это, но она теряет речь. Беги, вызови скорую помощь!
Мне показалось, я куда-то проваливаюсь.
 - Хочу спать. Буду спать.
Эти слова ещё умею произносить, - пронеслось во мне сквозь тупеющую головную боль, прежде чем я отключилась.

Было ощущение, что спала я целую вечность, но когда открыла глаза, Маня всё ещё лежала рядом, только тело её уже не было столь горячим. Головная боль куда-то исчезла.
 - Спи-спи, - прошептала, глядя на меня, мать, - ты же хотела спать.
 - Я уже выспалась. А где папа? – показалось странным, что ни скорой, ни Бориса до сих пор нет.
 - Ты не спала, - Маня грустно улыбнулась, - ты просто потеряла сознание.
 - Потеряла сознание? – удивление перевело меня из лежачего положения в сидячее. – Но почему? От чего?
 - Тихо-тихо. Успокойся. – Маня тоже села. Не теряла ты сознание. Конечно же ты спала, только совсем немножко. Это я просто так сказала, для сравнения. Ты помнишь, что с тобой произошло?
 - Я хотела сказать, что мы писали изложение, а я не дописала и с середины урока ушла. Но у меня не получилось. Мам, я так испугалась... Я думала, что разговаривать разучилась и никогда больше не научусь.
 - Ты не представляешь, как я, глядя на всё это, испугалась. До сих пор сердце колит. Папа пошёл за «скорой».
Маня поднялась и снова потрогала мой лоб. Теперь её рука приятно охлаждала. На пороге показался Борис.
 - У них всего две машины, и обе на вызове, - немного запыхавшись, сообщил он. – Но мне обещали, как только одна из них освободится, сразу же будет направлена к нам. Как у вас здесь дела?
 - Ты знаешь, - Маня пожала плечами, - пришла в себя, и как будто ничего и не было. Ума не приложу, что это с ней случилось.

Прошло больше часа, пока не раздался лай собаки и к моей постели, в которой я, по настоянию Мани продолжала лежать, подошла небольшая женщина в белом халате.
 - Ну, рассказывайте. Что у Вас произошло?
 - Сильный приступ головной боли, а потом... Не то, чтобы потеря речи... Она говорила... Но это было что-то не членораздельное, вступила в объяснения Маня.
 - Может микроинсульт? – задумчиво сказала фельдшер, цепляя мне манжет для измерения давления, - Да, не похоже, - добавила она через некоторое время, - слишком уж низкое давление. Хотя... Сколько времени, Вы говорите, с того момента прошло?

После расспросов, не падала ли я за прошедшие полгода, не ударялась ли головой и что ела в школе, женщина спросила:
 - Ну а месячные уже были?
На все вопросы отвечала Маня, но тут я позволила себе вставить:
 - Были, но давно.
 - Как это давно? – врач недоуменно посмотрела на мать.
 - Ну, где-то месяц назад, - пояснила та.
 - В августе, - уточнила я.
 - Так в августе или месяц назад? - продолжала допытываться дама в белом халате.
 - Да, как Вам сказать, не в августе, конечно, но времени с тех пор, больше месяца прошло. Я Вас, кажется, поняла: не сегодня-завтра начаться могут, наверное с этим всё и связано.
 - Если больше месяца прошло, Вам необходимо обратиться к хорошему специалисту в этой области, - сделала заключение врач и, введя мне в вену порцию кофеина, для поднятия давления, дом наш покинула.
 
 - Что сказала врач? – поинтересовался Борис после того, как машина отъехала от нашего дома.
 - Что надо показать меня хорошему специалисту, - сообщила я.
 - Ага! Такому же грамотному, как она сама, - фыркнула Маня. - Я точно знаю, это ты простыла, когда спала с мокрой головой у открытой форточки.
 - Но я голову мыла четыре дня назад, - Манин диагноз показался мне не совсем верным.
 - А когда ноги промочишь, сопли тоже не сразу возникают, только на второй или на третий день, - продемонстрировала она свою медицинскую эрудицию.

(продолжение следует)