Икона

       В Бога я не верю. Так, как это принято сейчас на Руси. Показушно, с новоявленными храмами и священниками. На то есть причины.
       Но икону имею. Она хранится в моей семье с мая 1992 года, как память об одном из солдат той войны.
       Звали его Дмитрий Иванович Емельянов. Ко времени нашего знакомства было ему далеко за семьдесят, и жил он в райцентре Оленино, что неподалеку ото Ржева.
       Я собирался купить там дом, а Дмитрий Иванович, получив накануне однокомнатную квартиру в центре поселка, как раз продавал свою старую избу на окраине. К нему и зашел я незадолго до майских праздников, вместе с братом жены, местным жителем.
       Поднялись на второй этаж, постучали в дверь. Она была не заперта и, окликнув хозяина, мы зашли в квартиру. Она была небольшой и просто обставленной. В комнате, напротив входа, на стене висела большая икона в потемневшем киоте, а у телевизора на стуле сидел сухонький старичок со слуховым аппаратом в ухе и смотрел какую-то передачу.
       Познакомились. Хозяин сообщил, что он действительно продает избу, и назвал цену. Она была невысокая, и я согласился. Договорились встретиться на майские праздники.
       Провожая нас до двери, Дмитрий Иванович попросил привезти ему из столицы несколько батареек для слухового аппарата, и я обещал выполнить его просьбу.
       Прощаясь, брат жены - Анатолий, посоветовал старику запереть дверь.
       - Икона у тебя, дед, старинная. Смотри, местные ханыги сопрут.
       - Небось, малец, ништо. Меня в поселке все знают, и мазурики десятой дорогой обходят. А икона и впрямь ценная. За ней барыги из Москвы специально приезжали, большие деньги сулили, да я не отдал.
       На том и расстались.
       По дороге домой Анатолий рассказал, что дед в поселке личность действительно известная. Воевал и имеет множество наград. Почетный гражданин района, за что и дали квартиру. Всю жизнь проработал в лесничестве егерем и браконьерам спуску не давал. Недавно схоронил бабку и, хотя имеет сына, живет сам. По характеру сварлив и несговорчив.
       Ранним утром 9 Мая, я вновь приехал в Оленино. С собой захватил деньги за дом и дюжину батареек для старика.
       К нему пошли часов в одиннадцать, а с учетом праздника, я купил в местном сельпо бутылку коньяка и какие-то подукты, чтоб поздравить ветерана.
       Как и в прошлый раз, дверь в квартиру была не заперта.
       На спинке одного из стульев висел пиджак с орденами и медалями, а сам хозяин, сидя у стола, читал газету.
       - Здорово, дед! - пробасил Анатолий. - С праздником тебя!
       Дмитрий Иванович отложил газету и непонимающе уставился на нас. Затем, по видимому, узнал и пригласил присесть.
       - Дак это вы, ребята? А я вас сразу и не признал. Вот, пришел с митинга, рюмку принял за этот святой день и сижу как пень. Аппарат мой скис, ни хрена не слышу.
       Я вынул из пакета и положил на стол батарейки, а заодно выставил и коньяк с харчами.
       - Не забыл?! - обрадовался старик. Затем достал из серванта слуховой аппарат, снарядил его и надел наушник.
       - Ну, уважил, москвич, теперь можно жить! А это что?  - ткнул пальцем в коньяк.
       - Хотим выпить с Вами за День победы, у меня самого отец фронтовик.
       - Что ж, коли угощаете, выпьем,- согласился старик.
       Пока он ходил на кухню и что-то доставал там из холодильника, я вынул из кармана деньги и положил их на стол.
       - Вот, как договаривались, Дмитрий Иванович, деньги за вашу избу.
Сделку оформили по простому - распиской, а затем выпили за Победу.
       - Где воевали, отец, если не секрет?  - поинтересовался я, - награды у Вас солидные. На стареньком пиджаке тускло отсвечивали серебром два ордена Славы и несколько медалей.
       - Э-э,- махнул рукой старик, - у кого к ним теперь интерес, разве что у московских барыг. Вон дали, сегодня в исполкоме эту туфту, - кивнул он на подоконник, где лежал небольшой пакет. - Кило гречки, пачку сахару да банку тухлых консервов. Мол, за боевые заслуги, мать их яти. В гробу я б видел такие подачки. Ну, да хрен с ним. Знать боле не заслужили, у новой-то власти.
       А воевал я, сынок, в пехоте, снайпером. И награды эти за убиенных мною немцев - немало я их на тот свет отправил. Прости меня, Господи, - перекрестился он на икону.
       - Ты че, дед, никак верующий?  - удивился Анатолий.
       - Раньше не веровал, а вот к старости что-то потянуло к Богу. Но в церковь не хожу, попов не люблю. У меня своя икона, ей и молюсь иногда.
       - Ну и как, помогает?  - поинтересовался свояк.
       - А когда как, - ответил старик,- по разному бывает. Икону эту моей бабке подарила ее бабка.
       - То - есть, твоей жене ее бабушка?  - не понял Анатолий.
       - Нет, я ж сказал, моей бабке, а не жене - ты слушай, малец, и не перебивай. И будет ей лет сто, а может и больше. Ты взгляни, какой лик, глаз не отведешь.
       Мы встали, подошли к иконе и стали ее рассматривать. Она действительно впечатляла. Это был образ Казанской Богоматери, явно старого письма, в серебряном окладе, окаймленном резанными по дереву виноградными листьями. Обращали внимание на себя лица святых. Они смотрели словно из тумана, излучали тепло и казались живыми.
       По службе мне приходилось общаться со священниками, бывать в храмах и видеть немало икон. Такую я не встречал.
       - Ну, так вот,- продолжил Дмитрий Иванович, когда мы вернулись к столу, - пришел я значит с фронта, а было это осенью 45-го, от поселка одни головешки. А наша изба цела. И бабка жива.
       Говорит, вот эта Богоматерь ее и спасла. Молилась ей бабка истово, и при обстрелах подворье уцелело. А когда пришли немцы, икона приглянулась офицеру, который занял избу. Все ее разглядывал, цокал языком и хотел увезти в Германию. Не получилось. Так и осталась икона в родительской избе. А теперь вот у меня висит.
       Сын, Мишка, стервец, несколько раз уговаривал ее продать. Мол, есть люди, большие деньги дадут. Выгнал его.
       - И правильно сделал, дедушка. Икона эта ваших предков. Продавать грех.
       - Ты думаешь?  - остро взглянул на меня старик.
       - Да.
       Возвращались мы домой поздно вечером, под впечатлением всего услышанного.
       А утром, когда завтракали, к дому свояка подкатил «Урал». С него слез угрюмого вида парень в шлеме, вынул из коляски мотоцикла мешок с чем-то и направился к нашему дому.
       - Это сын Емельянова, - прокомментировал глядя в окно Анатолий,- бузотер еще тот. Чего ему интересно надо?
       Парень вошел в дом, не здороваясь поставил мешок на пол и, взглянув на меня, пробурчал, - отец просил тебе передать. Затем вышел, сел на мотоцикл и уехал.
       В мешке оказалась аккуратно упакованная в бумагу икона, которую мы видели у Дмитрия Ивановича. С визгом носившиеся по комнатам малолетние дети Анатолия разом притихли, и удивленно тараща глазенки, стали рассматривать, неведомый им предмет.
       - Ну, дает, дед, - удивился свояк.
       Я тоже был озадачен таким подарком и, не смотря на протесты Анатолия, решил вернуть его хозяину.
       Образ упаковали, поместили в мешок и пошли к старику.
       Он лежал на стареньком диване и дремал.
       - Здравствуйте, дедушка, - поприветствовал я его. - Вот, принесли назад икону. Такой подарок я принять не могу.
       Дмитрий Иванович поднялся с дивана, немного помолчал, а потом сказал:
       - Я скоро помру и не хочу, чтоб она попала в чужие руки.
       - А я разве свой? У Вас же сын есть.
       - Он как раз и чужой. А у тебя она сохранней будет. Я вижу.Так что,не перечь, забирай и уходи. Мне полежать надо, чего - то неможется.
       Вот так и появилась у меня эта икона.
       Наезжая в поселок я еще несколько раз навещал старика и всегда мы подолгу беседовали.
       Он все надеялся дожить до следующей осени и попробовать яблок со старой, родящей через год яблони, что росла на его родовой усадьбе. Не довелось. По весне умер.
       А икона так и хранится у меня дома, как память о еще одном русском солдате, вошедшем в мою жизнь.
       Помогает ли она мне в трудные моменты? Не знаю. Но порой   к ней обращаюсь.