СВЕТ, часть 8-ая

Фанатизм

Как ни старался Кетле защитить моё отчаянное состояние души от излишнего любопы-
тства, ему это удалось лишь отчасти. И совсем скоро я безошибочно мог назвать по имени –
такое количество(!) своих знакомых и друзей, какого у меня не было ни до, ни после, бо –
лее того, - многие из них и впрямь стали моими друзьями, коллегами, товарищами по нес –
частью. Кетле и Фол, как мне казалось, сильно преувеличивали равнодушие обитателей
Света – во имя зародившегося в их сознании, ещё якобы на Земле, Долга и Призвания. Каж-
дый из них мечтал когда-нибудь возвратиться домой.

Шло время. Наверное, смешно и нелепо было думать о нём, но я упорно продолжал это
делать. Я вёл счёт здешним суткам, как заправский Робинзон, выводя на коре деревьев предполагаемые числа и даты.

Вам так легче? – поинтересовалась однажды, та самая коренастая женщина с мило –
видно заострёнными чертами лица. – Но дерево, вряд ли, - виновато. Мы любим свою при –
роду, любим и бережём. А Кетле, если вы того захотите, с удовольствием мог бы помочь
вам…

- Извините, - поспешил я её перебить. И, как набедокуривший ученик, скрылся в мас –
терской - «оранжерее».
       
- Что-то случилось, - поинтересовался, вылезая из-за мольберта, художник, - вы взвол –
нованы?

- Да так, пустяки. Синтементальность чувств.

- Вы, я вижу, ещё прекрасно владеете земною лексикой…

Наступило неловкое молчание.

- Извините, ради Бога, я не хотел задеть за больное…

- Ничего страшного. Мы – на равных. Всё нормально, Кетле, успокойтесь.
       
Рассказывать художнику о моём способе ведения летосчисления, я не хотел. Глупо,
просто глупо было бередить душу точно такому же Робинзону, как и я. С Кетле мы сильно
сдружились.

 В замке я появлялся крайне редко: либо по приглашению – и тогда к нам собственной
персоной являлся – Мольтке, либо, по неотступающему от меня ни на день желанию – до –
биться правды любой ценой и вернуться домой. В последнем случае, в замке, естественно,
появлялся только я, и Бут начинал щедро изливать свои новые заверения по поводу «боль -
ной темы». Если только не был занят.

- А кто она, эта женщина, - спросил я как-то у Кетле. – Ну, та, которая подошла ко мне
на собрании, помните?

- Гарриет? Вы, видимо, о ней говорите. На собрании, где вас впервые представили ши –
рокой общественности, к вам подходила – она. Кстати, единственная женщина на острове с
таким именем. Понимаете, о чём я? Скорее всего, она и есть «ваша» таинственная незна –
комка, из того ночного происшествия. Осталось лишь выяснить: кто был её сообщником.
Но я глубоко убеждён в том, что магистр и без нашего с вами участия хорошо обо всём
этом осведомлён.
 
- Интересно, - подумал я вслух, - а это, как вы его называете, «ночное происшествие» -
опасно, вы его ассоциируете с чем-то зловещим?

- Отчасти. Понимаете в чём тут дело, - Свет предстаёт перед нами в единственно – воз –
можном варианте, чтобы подтвердить или же, наоборот, опровергнуть все наши бесчислен –
ные земные представления о науки, об искусстве… Это – своеобразная площадка для опы –
тов. Грубо, жестоко… Но я страстно желал бы увидеть воочию, всё здесь происходящее.
То есть – если бы мы находились на Земле, меня посчитали бы патриотом. В некотором ро –
де, но всё же. Я – не дилетант в искусстве, в чём вы, наверное, успели убедиться…

- Безусловно.
       
- Благодарю. Так вот поэтому, в том числе, я – самолично, слышите это дурацкое слово -
образование: с-а-м-о-л-и-ч-н-о! – желаю быть не столько сторонним наблюдателем, сколько-
прямым участником всех зарождающихся здесь свершений. Проводником тех идей, кото –
рым не суждено найти своего очевидного применения на планете Земля, одним из многих.
Опять же, обратите внимание, - одним из многих, в отличие от родных пенатов, понимаете?
А так как в своём развитии – мы не стоим на месте, то нас неизбежно ожидают открытия,
достижения Вселенского масштаба, что в свою очередь, обязательно приведёт нас на Зем –
лю…

Тут я снова заметил дрожь в голосе и блеск в уголках глаз Кетле. Вся его патетика, гор –
дая осанка, говорившие несколько минут назад о чувстве собственного достоинства как ми-
нимум, мгновенно испарились. «Что же это за фанатизм такой?» - спрашивал я себя в ты –
сячный раз. Ведь мне так и не удалось встретить на острове ни одного человека, с которым
можно было бы спокойно обсудить всё это. Каждый вёл себя схожим образом. И, пожалуй, я
впервые услышал от художника: «Леонард, вы меня, прошу вас, - останавливайте. Эту боль,
 по-видимому, нам никогда не истребить».

И всё начиналось заново.

- Да вы здесь все просто – зомбированы! – неистовствовал я. – Разве тяготение челове -
ческого рассудка к тотальному, повсеместному прогрессу, - есть мораль ваших мыслей? Не
думаю. А раз так, то грош им цена. Это – недомыслие. Она у вас – мораль – отстоит от них
на почтительном расстоянии. Получается, вы, действительно, больны. И диагноз ваш – фа –
натизм! Мораль без мысли.

- Не кипятитесь. Критиковать всегда проще, а вот предложить какое-нибудь решение
существующей проблемы… с этим у человечества постоянно возникали, мне помнится, не –
шуточные противоречия. Вы можете озвучить альтернативную вариацию нашего бытия или
же сразу ознакомите всех интересующихся со стратегией незамедлительного возвращения
назад, в «прекрасное далёко» ненавистного прошлого?.. Да знаете ли вы, несостоявшийся
бунтарь, что если бы только мне довелось вытащить хоть кого-нибудь из своих родных сю –
да – на Свет, я бы навеки успокоился, и вы бы уже ни за что не смогли меня упрекнуть в
расхождении мыслей и морали, слова и дела. Что вы можете предложить?

- Кетле, помните, когда я вам рассказывал о Гарриет и её… напарнике, товарище, друге,
не знаю, как его назвать, я поведал вам и об их невразумительном разговоре, помните? Вам
не кажется, что тут что-то кроется. Не всё так гладко в вашем королевстве, а? Уж коли на то
пошло, и положение на острове, и впрямь, такое как вы, о нём говорите, то хотелось бы вез-
де и во всём чувствовать неподдельную искренность; ощущать естественное сплочение за –
действованных и направленных на возвращение, прежде – всего, сил, стремлений. Иначе вы
рискуете – остаться в дураках. Интриги за спиной доверчивости, пусть – сытой, одетой,
внешне задействованной в созидании, но – интриги, это крах!
       
- Хорошо. Я отвечу вам, мой друг. Да, я помню тот наш с вами разговор. Отлично пом –
ню. И что же, по-вашему, я должен был сделать. Вы ведь прекрасно осознаёте тот факт, что
одинаковых людей, человеческих характеров, - не существует. Обязательно отыщется ка –
кой-либо изъян. Такова природа органики. Слишком много условностей её формирует. И уж
кто способен расставить всё по своим местам, так это – время.

- Извините, но неужели для вас – человек – всего лишь средоточие микро-и-макро эле –
ментов, «органика»?..

- Ни за что бы, ни подумал, что химическое определение живого организма станет для
вас открытием. Тем более, для такого ревнителя вопросов веры: «Ибо Он знает состав наш ,
помнит, что мы – персть»…

- Опять вы, всё с ног на голову переворачиваете! Я же о другом пытаюсь с вами гово –
рить. Есть ли у вашей органики – душа, пробую я всё выяснить у вас и, цитирую дальше,
пожалуйста: «…отнимешь дух их – умирают, и в персть свою возвращаются, - совершенно
правильно, но! – Пошлёшь дух Твой - созидаются…» Слышите вы или нет: созидаются!
Маловато, значит, одной-то химии, не всё подвластно вашим мудрецам, а? Почему Гарриет
и её спутник, всё-таки решились ослушаться, речь ведь об этом идёт; почему бы и им не
объяснить «гуманность», которую они смогут оценить несколько позже, всепоглощающих
идей «Света»?!

Здесь наш «диспут» прервали. Какая-то златокудрая девушка с коньячно-зелёными гла –
зами, скороговоркой пригласила нас к Фолу.