Vampire Chronicles 5 первых глав

"Vampire Chronicles"


Виденье.



       Паршиво. Паршиво и тихо было на том пустынном шоссе, изрядно усыпанном сухой дорожной пылью. В воздухе стоял удушливый аромат дневного жара. Поверхность, по которой катил серый кадиллак казалась шершавой, а почва вокруг словно липкой, тягучей.

       Пустыня. Его окружала бескрайняя пустыня. Место, которое можно было прировнять к вечности – такой же одинокой и постоянной. Но Джереми уже было все равно. Задумываться о вечности, когда твоя жизнь перевалила за вторую сотню – не правда ли глупо? Через столько лет года считаются примитивом, ненужной формальностью. Двести сорок пять розовых рассветов и столько же пыльных, волшебных закатов…

       Теперь его мысли занимали воспоминания. Живет ли еще Ганз в своем старом, потресканном убежище на окраине города, все так же в одиночку выходя ночью на охоту, или ему удалось встретить «своих», которые забрали дружищу подальше оттуда? В мир пьяных развлечений и ярко горящих возбужденно-похотливых глаз, пряной крови и шаровой выпивки.

       Пока такие мысли посещали Джереми, день постепенно стал меркнуть. Теперь он входил в ту, самую красивую свою пору, когда небесную гладь с неохотой покидает яркий диск солнца. Тонкие, невинные облака окрашиваются в кроваво-красный цвет, а потом с неохотой расползаются, смешиваясь и превращаясь в нежный аметист.

       А потом вспышка. Яркий момент, грань – когда солнце плавно касается горизонта и исчезает за его воротами, на ночь, скрываясь от наших глаз.
Сейчас только начинался этот естественный процесс, и лицо Джереми освещалось еще пока что розовыми цветами.

       Красивое, не испорченное годами и морщинами живое лицо с четко выделяющимися правильными скулами. Кожа бледная и идеально-гладкая, словно шелк, нежная, как безупречные лепестки утренней розы. Улыбка сладкая, с искусительно-жадными изгибами полных, розовых губ. Острый подбородок и горящие умом глаза. Темные – словно стебли последних полевых трав, готовых к смерти и уединению, глубокие - как синее ночное небо, и такие загадочные, как и планеты в его необъятной плоти. Букет цветов все время менялся, и невозможно было сказать, какие они – коричневые, словно кора старого дуба, либо же сочно-зеленого оттенка. Глаза, заранее знающие, что старость – далека, смерть – неизбежна, а кровь – всегда вкусная и желанная, что закат - всегда будет печальным и тихим.

       Впереди уже начали показываться темные, тяжелые тучи. Они нависали над пустынной степью, готовясь поглотить ее в себя, запугать.
Джек сделал громче Lustmord и поднял свои уставшие глаза на шоссе. Он поневоле начал всматриваться в то место дороги, которое никогда не заканчивалось, а только изредка изгибалось, сворачивало в нужную ему одному сторону. Это была тонкая полоса там, куда еще не успел доехать кадилак, куда по сути дела и не сможет доехать, до чего не в силах дотронутся.

       Это было место, где тысячи водителей встречали свои видения в жаркую пору дня. Им всем казалось, что они видят озеро. Озеро с небесно чистой живительной влагой. Но постепенно, сознание начинало брать верх, и люди понимали, что вода – всего лишь испарение от хорошо нагретой солнечным жаром почты. Хотя, как иногда было приятно помечтать о том, что в твоих силах угнаться, подчинить себе неуёмные видения и поверить в их содержание.
Тем временем, темные тучи приближались. С каждым дюймом дороги они все больше затягивали странника вечности в себя, увлекая глупое, уставшее тело в пучину бесчувствия.

       Джереми на секунду показалось, что он находится под водой, странные тени морских существ обволакивают каждый дюйм его тела. Вода казалось цвета свежей бирюзы, пропитанной шариками воздуха.

       Кое-где, темную нишу глубины пронзали острые лучи света, и по мере продвижения, они все более и более рассеивались, теряясь средь воды. Легкие колебания нарушали сонный режим глубин.

       Теперь время словно замедлило свой ход, либо даже немного свернуло назад, возвращая в памяти все те долгие года, пропитанные сладкой, иногда приторной кровью, приключениями, заставляющими адреналин закипать в жилах. Джереми и Альбу тогда было по сто лет – совсем еще зеленые и слишком горячие, чтобы усидеть на месте хотя бы секунду. Охота являлась частью развлечения, а не жизненно важным поиском, это были беззаботные игры с чужой жизнью и смертью. Так легко было манипулировать с ее гранью. Дотрагиваться, гладить, будто попадаясь на уловку, а потом ловко увиливать, ехидно скалясь ей в след еще еле острыми клыками. Тогда еще никто не задумывался о смерти, никто не пытался осторожничать. Глупо и весело. Весело от свободы, от безнаказанности. Днем, когда улицы переполняли теплые, световые потоки, Джереми и Альбус пересиживали в снятой за гроши комнатке, а вечером, после захода солнца начинался свой «активный» период – кормежка, или, как они любили говорить – охота - что, как им тогда казалось, приближало те времена, когда вампиры охотились целыми «стаями».

       Джереми резко выпрямился за рулем, пытаясь, потянутся, от чего длинный локон его черных волос выбился из пучка, но сразу же скрутился. В животе что-то судорожно сжалось. По вискам пробежала судорога. Горячая, обжигающая плоть кровь пульсировала, словно барабанная дробь по тяжелым венам. От этого в голове создался кавардак. Кончики извилин сплетались, создавая непроходимые для простой души чащи. Руль вывернуло, и кадиллак резко ушел под откос с дороги. Джереми схватился за голову, обеими руками сжимая ее с двух сторон. Он знал, что сейчас произойдет. Он что-то увидит. Завеса неведенья на несколько мгновений разойдется, и что-то покажет. Что-то значительное, либо же просто каждодневные беззаботные будни. Огрызок из прошлой жизни, например. Либо же из предстоящих событий. Иногда, Джереми не мог их разобрать, объяснить и приходилось просто ждать. Иногда, это были отрывки из его кошмаров, иногда сказки из детства.
Видения хоть и появлялись без предупреждения, но всегда неизменно начинались с одних и тех же симптомов.

       Веки защипало. В тонкую оболочку глазного яблока воткнулось тысячи острых игл. Они стали продвигаться дальше по сознанию, яркими вспышками и колючими движениями. Джереми кидало от стороны в сторону, а вскоре все затихло. За плотно закрытыми веками, в кромешной темноте стали появляться кадры. Они резали светом, и заставляли содрогаться всем телом.
       
       Вот он уже видит старую, заброшенную детскую площадку. Она пуста. Пуста и заброшена. Железная вертушка покрылась ржавчиной, места стыков сильно прогнили, и качеля покосилась набок. Когда-то яркая краска облупилась, оставивши голые пятна. Грусть детской мечты. Воспоминания давно ушедших лет... Но разве есть они у Джека? Разве было детство таким? С качелями, с веселыми друзьями…. с играми в прятки на заброшенной части двора, с первой наивной влюбленностью, с первой детской страстью первого поцелуя в подъезде и страхом, чтобы не застукали родители, а потом бессонной ночью и запахом ее тела на своих руках? И игры в футбол без правил, после нескольких банок слабоалкогольного пива… Нет. Ничего этого не было в прошлом Джека. Он был одиночкой. В третьем классе, когда у всех его одноклассников начали резко прорезаться индивидуальность и характер, Джереми уже был другим.

       Уже тогда он сильно отличался от своих одногодок. Целыми днями после уроков просиживал на подоконнике в своей комнате с книгами, закрывшись от родителей, которые считали его сумасшедшим. Постоянные крики предков, попытки выманить своего сына на белый свет и образумить его, тщетные старания отучить сына от его манеры одеваться, заканчивались провалами. Уже тогда все было не так просто, и теперь, увидевши качели, в нем проснулось то, что давно уснуло. Но он не жалел. Ведь у него и тех детей не было ничего общего…
Когда картина площадки исчезла, ее заменила комната.

       Пустое, давно забытое место. Царство холода и вечной мертвой тишины. Стекло на окнах разбилось, создавши паутинную сеть, деревянные доски на полу были залиты чем-то темным. Джереми мысленно приблизился к тому месту и в нос ударил едкий аромат смерти. Он чувствовал все. Все что здесь было. Его внутреннему взору открывались нечеткие события минувших лет. Да, все правильно, на этом самом месте было совершено убийство. Убийство ребенка. Скорее всего, совсем еще юной девочки. Он закрыл глаза и сосредоточился. Вот и она. В ободранном, когда-то белом платье. Кудрявые светлые волосы выбились из тонкой косички, и упали на плечи и впавшие щеки. На лице блестели прозрачные слезы. Даже сейчас Джереми чувствовал их соленый вкус. Девочка крепко впилась тонкими пальчиками в игрушку, боясь ее отпустить. В ее сознании царил непреодолимый страх. Страх перед одиночеством. Тело то и дело дрожало, излучая… нет, не холод. Боль. Нестерпимую жестокую боль. В каждой клеточке своего юного тела.

       А потом Джереми почувствовал, - что-то случилось. Что-то страшное, что сумело оборвать ее жизнь. Что-то убившее последние надежды, лишившее ее телесных мук. Но почему в комнате, последнем и, по-видимому, единственном приюте ребенка не чувствовалось облегчения?

«Почему ребенок не обрел наслажденный покой?! Что тут случилось??»
- в голове раздавались крики.
«Что тут случилось??»
«Что тут случилось, черт побери??»

       Но картина опять сменилась. Теперь это была темная алея, освещенная тусклым светом фонарей. С неба сочилась вода, и в воздухе парили ароматы свежести и намокшей пыли. Джереми повернул голову и по ушам резанул крик. Пронзающий, и острый. А потом из неоткуда появились тени. Силуэты когда-то живых существ. Они бежали, и дождь сочился сквозь их прозрачно-невесомые тела. В скорее и они исчезли. Быстро, точно так же как и появились. Из ниоткуда в никуда…

       Затем все стихло. Джереми почувствовал сильную боль, словно кто-то ударил его со всего размаху по лицу острым предметом. Он открыл глаза. Сердце бешено колотилось, тело тряслось, и было сильно изнеможенным, словно из него высосали всю жизненную силу…

«Кто эта девочка из виде… кто о…»

       Но слова не шли с губ, а сознание переворачивалось, унося Джереми далеко в его сны. Глаза прикрылись, и его астральный дух ненадолго покинул свое земное тело…
 




Ночная Охотница.

       Темно. Воздух пронизан опиумными нотками и приторной коркой бергамота. Через высокое, чуть приоткрытое окно парусом просачивается кружевная, грязно-бордовая тюль, кое-где пронизанная острыми зубами моли…

       Парень стоит, расставивши на ширину плеч ноги, руки спрятав за спиной под складками темных одежд. Голова с темной гривой длинных волос высоко поднята, глаза обращены на луну в пьяняще темном небе. Его дыхание ровное и глубокое, но в глубине уже зародились клеточки страха, и тело томится в ожидании. Он ждет. Зная, что она обязательно придет. Придет и нарушит этот правильный режим. Она – охотница ночи, неизменно точная и расчетливая, с похотливо сладкими глазами, никогда не прощающая и не оставляющая долгов.

       Минуты длятся долго. В его голове пробегают воспоминания - совсем еще юная Джесси бежит с радостными криками «Вейтон!», а потом останавливается, словно спотыкаясь об собственную беспомощность, и не видит перед собой ничего. Ее обманул ветер, выдавая недавние формы ее горячего любовника… А он все это время стоял и видел, как голубые глаза девушки краснеют и наполняются слезами, как она резко остановившись, словно перед краем пропасти хватается за линию живота, сгибаясь. Ее душит истерика, тело содрогается, с глаз катятся крупные слезы… И все. Все что он помнит.

-- Блииин…. Я чмо. Зачем все это было устраивать?? Ради чего???

       Он делает мягкий жест головой и замирает на полуповороте. Запах. В помещение вонзился посторонний аромат. Куст свежих запахов и мертвых чувств.
Ну вот Она и пришла.

       Ее присутствие не выказывалось ничем, кроме терпкого привкуса пряной корицы и крови на кончике языка. Мисс Смерть решила сделать свой тихий, незаметный как сама ночь визит.

-- Не оборачивайся.

       Повеяло холодом. Щеки Вейтона коснулось перышко дуновения из окна. По коже пробежала дрожь. Она приближалась, или уже была рядом. Движения ночной охотницы были неощутимы, им было неподвластно не время, не расстояние.
Вот, он уже ощутил край платья у себя возле руки. Из нежного бордового шелка, сшитого на заказ ее бывшим любовником.

-- Оо, ты дрожишь, малыш?

       Голос лился, словно горячий шоколад по тонким граням бокала. Ее тело скрывалось в тени, а руки уже бережно касались плечей. Еще мгновение, и по виску Вейтона обдало горячим жаром. Он уже плохо соображал, где находится. Тем временем Ее руки коснулись шеи. Холодное, мертвое прикосновение тонких, хрупких пальцев. Она незаметно оттянула его воротник и наклонилась. Возле уха прошелестели какие-то слова, а потом боль. Такая острая, как конец кинжала, попавшего в самое нежное место на теле… Боль, словно яд растекалась вдоль по шее и тянулась до плеча, охватывая его в свои цепкие объятья. А потом боль сменилась теплом. Анэлиза прокусила кожицу на шее, и через два маленьких отверстия потекла его кровь. Его теплая, сладкая кровь.

       Затем охотница обвила его грудь своими руками и повернула к себе так, чтобы их глаза встретились, соприкоснулись взглядом.

       По коже стекал горячий ручеек, но это уже мало беспокоило Вейтона, он смотрел Ей в глаза. Они были огромные, с длинными ресницами, подведенными серой тушью, широко распахнутые. Цвет салатовый, зрачки кажутся прозрачными и очень глубокими, способными засмоктать в себя, заставить утонуть в наслаждении… Глаза, не излучающие ничего. Холодные и блестящие как лед, без капли сомнения и вины. Лицо гладкое, словно высеченное из мрамора, с четкими линиями изгибов густо наведенных бордовым губ, с высоким правильным лбом и маленьким идеальным кукольным носом. Белое, словно снег без признаков румян либо кровяных сосудов, бьющихся жизнью под кожей. Лицо без мимики. Все это отсутствовало, и казалось, что перед ним стоит не живое существо, а мертвая статуя. На щеки падал выгоревший локон когда-то медово-коричневых волос, длинных, на концах скрутившихся и немного посеченных.

       Старая вампирша, которой по виду не дашь больше девятнадцати-двадцати лет, столько повидавшая на своем веку сейчас стояла, обнявши Вейтона за воротник и смотрела сквозь него. Он чувствовал Ее присутствие внутри себя. Она читала его, как читают книгу, только что попавшую в руки любителю; Она листала страницы его истории, не прилагая при этом не единого усилия; Она нюхала его чувства, питалась ими, как питается кровью. Постепенно, сознание стало возвращаться к Вейтону, и он почувствовал, как слабость медленно наполняет его тело, движения становятся невозможно тяжелыми, и боль, ненадолго отступившая снова окутывает его шею.. шейные позвонки… плече… грудь… Он чувствует, как Анэлиза медленно расстегивает его рубаху и впивается когтями в нежную кожицу живота, как затем большими глотками пьет из ранки, сладко причмокивая.

       А потом наступает темнота, и уже где-то далеко, слишком глубоко, что бы хоть что-то разобрать слышится шепот вампирши, его ночной гостьи.
-- Поспи немного, любовь моя. Скоро ты ко мне присоединишься… денишься…. ишься… ишься…..
Анэлиза бережно кладет бесчувственное тело на край ковра, и шире открывши окно, исчезает за дверью комнаты, одаривши Вейтона еле заметной ухмылкой.





Спустя пятьдесят лет.

       Джереми неслышно переступил порог Кэрвел-Кестл. Всё такой же широкоплечий, с прямой спиной, словно года совсем не поработали над его телом. У него было такое же узкое, хрупкое лицо с белоснежной кожей, на которую не обронилось ни одной складки. Только теперь в его взгляде было что-то тревожно-неспокойное, что-то, что веяло холодом и тоской. Будто какая-то мысль не давала ему покоя, заставляя погрузится в себя. За столько лет случилось уйма вещей, о которых сейчас мог думать и жалеть вампир.

       Следом за Джереми шел Уистон Ферель, известный в своих кругах безумный ученый и лучший друг Джереми. Полнолицый, низкий мужчина лет сорока с небольшим, с мягкими хитрыми глазами. Уистон всегда был твёрд в своих убеждениях, и если ему что-либо взбредет в голову, то уже никто не в силах его переубедить. Так случилось и в этот раз.
Он как всегда зашел в кафе выпить свой утренний кофе и почитать свежую лондонскую газету. «ГДЕ НАЙТИ ДЕНЬГИ НА НОВЫЙ РЕСТОРАН В КЭРВЕЛ-КЕСТЛ ЛИБО ОЧЕРЕДНАЯ НЕУДАЧА БРИДЖИТ». Это название статейки на заглавной странице ничуть не заинтерссовало Уистона, и он поспешил перевернуть страницу. Каждая лондонская газета считала за честь ухватить себе в номер самые свежие сплетни и скандалы из жизни богатых и влиятельных людей. Чего только стоила одна история о пропавшей дочурке владельца нефтяной компании, любившей погулять ночами в клубах. Это событие раздули так, словно в пропаже было что-то удивительное.

       Газетчики любили такого рода истории, и как никто лучше умели делать из мухи слона.
Уистон отхлебнул кофе и облокотился на спинку грязного, просаленного сидения. Медленно перевернул листок, словно смакуя в пальцах ее мягкую, пожелтевшую бумагу. На этой странице была сделана закладка, словно кто-то (а Уистон нашел «Лондон-Таймс» лежащей на столе, когда зашел) заинтересовался написанным и хотел придти и перечитать. Он поднял клапть бумаги, служившей здесь закладкой, и заметил огромное фото на полстраницы. Темный замок с тонкими башенками и острыми пиками на их концах. Вокруг всё поросло кустарником (из которого, скорее всего и была сделана не весьма качественная фотография), межуя с высокими деревьями. С одной стороны всё перерастало в густой, с виду непроходимый лес. Уистон прочитал подпись: «Фото нашего корреспондента с места событий».

- Хм-м-м… Довольно таки интересное местечко… - он прищурился и в сладкой улыбке положил свои пухленькие ручки на не маленький комок хозяйских нервов.
- Да, конечно. Кэрвел-Кестл, кажется.

       Уистон дёрнулся от удивления. Перед ним сидел Джереми. Его взгляд был рассеяно обращен на молодого бармена, с легкостью циркача переливающего содержимое тонкого бокала в более полный и низкий, и наоборот. В его глазах читались холодная усталость и равнодушие, но нельзя было прочитать, или хотя бы догадаться, о чём тот думает. Затем он слегка улыбнулся, когда увидел, с каким удивлением Уистон отмечает его неожиданное появление. Теперь и тот улыбнулся, явно упрекая себя за то, что до сих пор не смог привыкнуть к повадкам своего необычного друга.

- Не стоит. В этом месте нет ничего особенного, мы просто потратим время зря.
Голос Джереми был спокойным и уравновешенным, не дававшем ни на секунду собеседнику усомнится в только что сказанном. И все же Уистон взглянул на него с явным подозрением и прищурился, словно хотел увидеть дальше земной оболочки. Но это было, как впрочем и многое другое, невозможным. Во-первых, потому, что тело было не совсем земным, а лишь на половину. Псевдо плоть, если так изволите ее называть.
- Ну, конечно же, для тебя там нет ничего интересного, ведь ты там уже был, не так ли?
Хитрая улыбка коснулась пухлых губ Уистона, и он вопросительно глянул на друга.
Секунд пятнадцать Джереми молчал, спокойно глядя в глаза Ферелю, словно подбирая нужные слова.
- Верно. По этому я знаю, что говорю.
Джереми приподнял край рукава, в больше части для того, чтобы отвлечь Уистона, и мельком взглянул на время.
- Нам пора, а то можем опоздать.
Конечно же, об опоздании не могло быть и речи, ведь поезд прибывает на станцию в четыре, а на часах стрелка достигла лишь половины двенадцатого. Расплатившись, они вышли на распеченный дневным солнцем двор.





С тех пор прошел месяц.

       Джереми первым зашел в холл, за ним кряхтя и обливаясь потом, ввалился Уистон Ферель.
- Почему нам было не припарковаться поближе к дому? – запыхавшись, спросил толстяк.
Джереми без всяких эмоций глянул на него, и ответил.
- Нельзя подъезжать ближе. Люди, которые собираются здесь устроить ресторан, могут заметить следы от машины на влажном грунте.

       Больше объяснений Уистон не потребовал и двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж.
Джереми солгал. Он знал, что будущим владельцам и газетчикам нет дела до следов от их кадиллака. Он знал, что в замок кроме них больше никто не наведается, тотому что все бумаги о владении еще не подписаны – для этого понадобится больше времени, и если желтая пресса не врёт, то у новых хозяев возникли денежные осложнения, а юристы – задаром делать ничего не станут, так что всё это пока что просто пустой шум.

«Тем более… - он остановился. – Тем более настоящие бессмертные хозяева не допустят того, чтобы их замок перешел кому-то в руки. Да еще и смертному».

       Когда Джереми и Ферель ехали в Кэрвел-Кестл, вампир еще не был уверен, обитает ли кто, кроме крыс в обширных подвалах, в этом месте, либо они уже давно перебрались куда-то подальше. Зато теперь он был твердо уверен, что они вторглись кому-то в гости. Вся аура этого места была пропитана тонкими ароматами древности и высохшей жизни. Кто-то коротал здесь дни, и прогуливался ночью, не соизволивш зажечь свечи. Чьи-то ноги ступали по ковру, не оставляя и намёка о следах.

       Джереми подошел к стене, увешанной старыми, потрескавшимися от лет полотнами, на которых были изображены лица когда-то процветавшего семейства графов.
Совершенно безрадостные, томные лица дам и джентльменов, застывших разными позами в шикарном бархате и шелке. На самом верху находился огромный портрет главы семейства. Граф Ригафе де Нэпа. Пухлолицый немолодой человек с обвислыми щеками и прямым, длинным носом. Веки плотно закрывали часть глаза, и от этого серые зрачки казались еще более зловещими и… и жалкими. Неприятное лицо. Затем взгляд Джереми привлёк портрет молодой девушки лет семнадцати-восемнадцати. Её красивое лицо покрывала натянутая улыбка, словно безобразная маска она скрывала истинное состояние Элизаветты. Да, именно так звали единственную дочь и наследницу, которую силой выдали за лорда Эндрю Горли – старого вдовца. Ходили слухи, что этот безобидный дед свёл в могилу, не одну молодую жену…
Девушка страдала и до конца ненавидела тот день, когда вступила в узы брака, покорившись воли тяжело больного отца. Что ж, ему оставалось не долго видеть измученное и бледное от ночных слёз лицо дочери. Спустя два года Элизаветта родила ребенка и вслед за отцом покинула этот мир.

       Ниже располагались портреты многочисленных родственников, с такими же пластилиновыми масками вместо лиц, с резиновой мимикой и в дорогих нарядах.
Джереми перевёл взгляд с картин, и зафиксировал его перед собой. На душе у него было месиво из чужих чувств и воспоминаний давно умерших людей.

- Проклятия мне….
       Вампиры в силах чувствовать многое из того, чего дано ощутить простому смертному. Вампиры обладают способностью видеть в непроглядных местах и слышать писк мыши в другом конце дома. Иногда это угнетает Джереми, и он, выходя ночью на охоту, пытается забыть, освободится…
Вампир коснулся своими белыми, словно снег, и холодными, словно лед пальцами стены, прислушался.
Боль… страх… крики… запах тела и свежей крови… Вот чем было пропитано это место. А затем тишина, иссяняющая и закладывающая уши.
 





* * * * *

       Джереми убрал руку и подошел к лестнице. Он стал подниматься по мраморным сводам мысленно прикидывая, что там изменилось с момента его последнего визита. Поднялся на второй этаж, сплошь устеленный старым узорчатым ковром. Вдоль коридора, стены покрывали уже не портреты, а картины с причудливыми пейзажами из прекрасных снов, масками из кожи и плоти, словно сорванными с чьего-то лица, с чудовищами, заточенными в элементы природы – цветы и деревья, с небесами, на которых помещались сразу и солнце и луна, затишье и буря. Наверняка это были подлинники неизвестных творцов…

       На потолке сплошь и рядом веселись огромные хрустальные люстры с элементами метала. Дальше по коридору начинались комнаты. Их здесь было немереное количество, с одинаковыми деревянными дверями и круглыми резными ручками. За каждой из них находились огромные спальные комнаты, в большинстве своём – для гостей замка, решивших заночевать после удавшегося званого приема. Джереми стал открывать комнаты по очереди. Он натыкался на угрюмые, заброшенные спальни с запыленными пледами и обглоданными молью шторами. Иногда замки; были наглухо заперты, а ключей поблизости не наблюдалось, по этому оставалось только догадываться, что находится внутри.

       В конце коридора Джереми обнаружил, что покрытие на дверной ручке практически стёрто. Он заинтересовался и зашел вовнутрь. В комнате пахло грязным бельём и лавандой. На его большое удивление, комната оказалась часто посещаемой, точнее сказать – жилой. В глаза кидалось огромное окно, обрамленное светлой тюлью. По всему стеклу легко расползалась паутина трещин, словно кто-то не рассчитал силы и кулаком ударил в стеклянную гладь. По левую сторону была большая, двуспальная кровать, в полу застеленном состоянии. Покрывало красивыми складками примялось совсем недавно под чьим-то телом, а на простыне виднелись какие-то темные пятна. Джереми медленно подошел. В ноздри ударил до боли знакомый запах. Безусловно, так пахнет старая, свернувшаяся кровь, и те выцветшие пятна на постели были кровью, которую по какой-то причине не захотели выстирать.

       Вампир провёл пальцем по гладкому шелку, и когда палец коснулся засохших пятнышек, в голове знакомо помутнело, и пальцы инстинктивно сжались.
Перед глазами появилось видение.


« Джереми. Ему 45. Он стоит возле машины, в потёртом черном костюме из строгих брюк и пиджака. Возле ног несколько чемоданов. Из дома выходит красивая женщина с очень измученным лицом и грустными глазами. Да, у неё на щеках сверкают росинки слёз.
- Ма-а-ам!
- Скорее Джесси, папа не может долго ждать…
Выбегает маленькая девочка лет десяти в белом ситцевом платьице. Ее глаза светятся радостью, белые кудри волос развиваются на ветру. Девочка подбегает к матери и недоуменно смотрит на неё.
- Мамочка, что…
- Всё в порядке, Джесс. Садись в машину.
       Она берет дочь за руку и, привлекая к себе, целует. Девочка нерешительно садится в машину, и отец закрывает на ней двери. Машина трогается с места.
Детское наивное личико теперь смотрело из лобового стекла машины, быстро увозящей ее в неизвестную даль. В голубых глазах застыл один единственный вопрос «Почему?»…
Затем картинка видения плавно изменилась. Кадиллак быстро приближался к замку. Первым из машины вышел Джереми и вынес вещи Джессики. Девочка плакала. Она пыталась заговорить с отцом, но тот словно бы ничего не слышал. Но по его лицу прошла судорога, и было заметно, с каким усилием воли он сейчас сдерживается, чтобы не потерять здравый смысл и не забрать дочь обратно домой, и сказать себе - Все в порядке».

       Пока Джереми из видения вел дочь по холлу замка, Джереми-вампир, словно в фоне этого видения услышал слова:
- Джерри, я не верю, что нет никакой надежды на ее выздоровление… - голос жены звучал, словно в мольбе.
- Сара… Нашу дочь может спасти только чудо. Ты же знала, что с пяти лет в ней начала прогрессировать это зараза. Врачи нас предупреждали, что...
- НЕТ! Я не допущу этого!! Я не дам им разбирать её в лабораториях ради своих исследований. Я нее убью свою дочь!!! – голос женщины сначала перешел на крик, а потом из горла вырвались отчаянные рыдания...

«Но в порядке не могло быть уже ничего, и он об этом знал. Он так же знал, что единственным выходом будет оставить дочь здесь, и нанимать людей, которые будут возить ей пищу…
       Джереми постарался собраться, и поставил вещи Джессики в просторной комнате. Затем слегка неловко подтолкнул девочку вперед.
- Джесс… - он стоял прямо и смотрел на неё, как смотрят в последний раз на человека, перед тем как его безвозвратно потерять. – Дочь, ты должна быть сильной, ведь я тебе так сильно люблю.
Словно увидев в глазах ребенка незаданный вопрос, он продолжил самым убедительным тоном, на который только был способен.
- Сейчас, ты должна немного пожить здесь, но мы с мамой за тобой скоро вернемся. Ты ведь будешь хорошей девочкой? – его голос подрагивал настолько, что он поспешил нагнуться за вещами, чтобы дочь не прочитала по его лицу.
Джессика широко раскрыла свои большие глазки и оглянулась. Она все еще не могла понять, что случилось. Иногда, через тонкие стены дома ей удавалось улавливать редкие отрывки из разговора родителей. Чаще всего – они спорили. Спорили из-за неё, словно в те моменты, решая всю её судьбу.
- Да, конечно же, папочка… - прошептала еле слышно Джесс, а затем, подумав, сказала. - Но я не хочу... не уходи!!!
Она кинулась к нему на шею, и у взрослого, состоявшегося мужчины на глазах появились росинки слез. Белки покраснели, но он продолжал бороться, хотя уже невольно крепко прижимал к себе дочь.
- Девочка моя, так надо…

       Он отстранился и вытер большим пальцем слезинки с её глаз. Не в силах больше произнести ни слова, Джереми поспешил выйти из комнаты. Девочка всхлипнула, и кинулась за отцом, но на лестнице невольно споткнулась и упала, разодрав об железный прут кожицу на колене. Вскоре послышался гул мотора. Кадиллак отъезжал, и девочка разревелась….»



       На этом видение Джереми закончилось, и он с оцепенением открыл глаза. То, что сейчас творилось в его сознании просто невозможно передать словами. Это словно рой пчел одним махом накинулся на него и стал медленно пожирать, раздирая плоть до кости. Только вампира этим не запугать, ведь когда Джереми последний раз чувствовал физическую боль? Да, это было давно. Слишком давно, чтобы что-то помнить и тем более боятся. Но ментально он был раним. Раним настолько, что лишние воспоминания могли надолго вывести из равновесия и усыпить драгоценную бдительность. И он будет таким, пока не сотворит первого вампира, пока не вольёт частичку себя, своей крови в другое существо.

       Воспоминания для его расы – это как наркотик, для людей. Только травка даёт эйфорическое состояние и полет, а воспоминания дают полет и затуманенность, отстраненность. Словно кто-то связал тебе руки и глаза, и ты беспомощен и жалок.

       По этому, когда тело проходит стадию превращения, разум тоже сильно деформируется, у будущего вампира забираются все воспоминания из его прежней жизни. В сущности, превращение – это и есть перерождение. Это целая фаза переразвития. И вот когда, уже будучи вампиром, щенок обретает сознание, ему так называемая «мать» даёт испить своей крови, чтобы «изделие» укрепилось, и смогло существовать и охотится. Тут и начинается самое сложное. Опытный вампир должен «научить» быть вампиром, научить охотится, заметать следы, кусать, обходить опасности, слушать, и все время быть начеку. Если эти уроки застаиваются – щенок выживает, если нет – то он получает кол в сердце, либо же гибнет, сойдя с ума…

       Джереми был хорошим учеником, и по этому быстро научился совладать с трудностями. Но в тридцать два года у него обнаружилась редкая способность – видеть то, что не дано остальным. Эти видения не редко спасали, и он быстро находил им объяснения, но сейчас… За последние пятьдесят лет он часто видел очень крошечные отрывки, которые заставляли его забеспокоится. Тогда, пятьдесят лет назад, когда он ехал по дороге в Нью-Орлеан, ему явилось странное видение о мертвой девочке. С тех пор, каждое последующие было чем-то неотрывно связано с предыдущим, но как бы Джереми не пытался выстроить всё в ровную линию, в ней всегда появлялись дыры и узлы… И только теперь, все стало ясно. Предельно ясно, словно ножом по мягкой плоти. Эти знаки были отрывками из его жизни. Жизни, а не существовании в роли кровопийцы.

«У меня была жена … была дочь, которую я кинул здесь, на этом самом месте… я убил её…. И кто-то оживил мои воспоминания…»

- Да будь оно все проклято!!!!
       Джереми рывком скинул одеяло с кровати и вышел в коридор. Что-то теперь изменилось. И без того холодный взгляд стал еще темнее и словно старше. Когда-то прочная нить терпения и мертвого спокойствия казалось вот-вот лопнет. Он присел под дверью, руками опершись об ледяной пол. В голове роилось и сплеталось всё… всё увиденное и почувствованное им. Вампир с возможностью чувствовать, а не стандартно ощущать? Бредово… Это проклятье словно бремя легло на его плечи еще когда он будучи мальчиком, сверх реагировал на выговоры родных, на подвохи со стороны пацанов. Внешне – холодный, а внутри… внутри букет из ощущений. Холодная капелька дождя на щеке – град молний по всему телу и приятное ощущение солёности на кончике языка, а впечатление о книге вообще могло не проходить неделями…

       Где-то рядом послышались тяжелые шаги. Уистон как обычно знал, когда нужно его присутствие. Этот забавный «малый» умел поднять настроение Джереми в любых ситуациях, хотя иногда, он был редким занудой.

- Джерри, ты в порядке? Ты бледный какой-то…. – старик попытался улыбнуться, обнажив не совсем ровный ряд зубов, но улыбка вышла неудачной и походила скорее на гримасу пластиковой маски.
Конечно, ведь он знал, что бледность – для вампира была более чем приемлемой.
- …так называла меня жена.. – тихо прошептал вампир.
- Ээ… - Уистон почесал свой двойной подбородок и, протянув руку, помог Джереми встать.
«Легкий, как ребенок…» - пронеслось у него в голове.
Они спустились в холл, и Уистон кое-как запалил камин.





Встреча.

- Ну а теперь рассказывай, что произошло?
Джереми не спеша подошел к креслу, которое располагалось возле окна и сел, заложив под себя одну ногу.
- Ничего особенного…

       Уистон заметил, как помрачнело лицо друга, и не стал его больше донимать вопросами. «Когда он будет готов, то сам все мне расскажет» - пронеслось у него в голове.
Быстро свечерело. Солнце скрылось горизонтом, погрузив то, что было за окном в непроглядную тьму. Поднялся сильный ветер, и начал стучать по плотно закрытым ставням.
Вампир принялся рассказывать. Он пытался не выказать своего состояния даже перед Уистоном, но когда полился поток воспоминаний, его голос невольно подрагивал, словно фальшивые ноты. Джереми, такой старый и опытный разнервничался, не в силах совладать с приходом прошлого. Ведь как легко было «жить» раньше не зная своего прошлого, своих людских грехов и не расплачиваться за них. За что же ему сейчас такая напасть?
Уистон сидел возле огня, и слушая, наблюдал за игрой языков в камине. Они отражались в его зрачках, и те загадочно блестели. Когда вампир закончил, в комнате повисло продолжительное молчание. Лишь треск углей и шум поднявшегося за окном ветра выбивали четкий ритм ночного порядка. Затем Уистон понял, что что-то сказать придется. Его так потрясла эта новость о своем мертвом друге, что он с трудом выдавил из себя несвязную ленту мыслей, теребя в руках край телесного пиджака.

- Ээ.. Джер, ты уверен, что это действительно.. ну.. было? – и продолжил более уверенно. – Ты доверяешь своим ведениям?
Джереми поднял голову и кинул быстрый взгляд на окно, словно что-то услышал, но вскоре ответил.
- Да, они меня еще не подводили. Ни разу, за 263 года. Ошибки быть не может.
       Он снова обратил свой взгляд на окно, и прислушался. Уже через мгновение послышался могучий раскат грома, и где-то наверху раздался треск бьющегося стекла. Джереми встал и плавно отошел от окна, ожидая очередной вспышки.
       
       Тишина. Пять секунд, десять... Вампир знал, что она в себе что-то таит кроме непогоды, и был уже к этому готов. Послышался шорох, небо загорелось ярким светом, и комнату на мгновение ослепило, словно одновременно зажглись тысячи лампочек, от чего Джереми пришлось закрыть лицо руками и скорчится от боли. Небо разразилось еще более громким ударом, и теперь уже окна первого этажа не выдержав, распахнулись. Осколки стекла засеменили в воздухе прозрачными бабочками и легли на пол. Джереми выпрямился, боковым зрением замечая, как Уистон отскочил в угол, закрывая лицо от летящих осколков. Огонь в камине потускнел, а скудный десяток свечей и вовсе потух. Холл погрузился в томный полумрак.

Дождь, который заливал из окна, чуть приутих, все еще заглушаемый громкими раскатами.
- Дже..
Но он не успел, вампир уже увернулся, и словно поток ветра, плавно отлетел в сторону.
Удар рассек воздух. Белое лезвие сверкнуло в темноте, и на мгновение показало лицо нападающего. Парень. Высокие парень с правильной, стройной фигурой андрогинна.
- Что вы забыли в моем доме?
Холодный, леденящий голос, низкий и четкий, похожий на шорох ветра в глубокой чаще.
- Я ищу дочь.

       При слове «дочь», голос Джереми заметно дрогнул, но вампир не обратил на это внимания.
Ночной пришелец сделал незначительный шаг вперед (легкий, как и Джереми), и образ обрел очертания изогнутой, словно у девушки фигуры. Руки изящные, с красиво выступающими пухлыми венами; лицо такое же бледное и тонкое, с острыми скулами и запавшими щеками без признаков румянца. Глаза цвета спелой вишни, казались темно бордовыми при таком освещении, хотя могли быть и совсем светлыми. Нос был прямым и острым, и идеально дополнял картину лица. Губы создавали совершенно тонкую линию, когда он молчал. Мертвая красота, словно гипсовая маска эпохи Возрождения.
На красавце был надет строгий сюртук, что отлично гармонировал с его длинными волосами, цвета первого снега.
- Дочь?
       При этом он не пошевелил не одной мускулой лица, словно слова выходили из глубины, не затрагивая мимику губ. Его саркастически уверенный тон дал о себе знать.
- Здесь жила моя дочь, насколько мне известно. Ее звали Джессика..
Незнакомец стоял не шевельнувшись, лишь глаза вспыхнули, словно от яркого света. Он сделал плавный, но в тоже время быстрый выпад вперед.
- Да как ты посмел…
В этот момент луна вышла из-за облака, и осветила Джереми.
- Ты??? – глаза парня сверкнули гневом и изумлением, а лицо перекосило в кривой гримасе.
- Давно не виделись, Вейт.
Вейтон оскалился, и тонкие губы открыли белоснежные острые зубы, словно вытканные из слоновой кости.
- Ты не должен был приходить.. Здесь больше никого нет.
- Так ты все же знал ее..
- Знал. И что из этого? – при этих словах Вейтон прошел к стене, и сделал вид, что разглядывает полотна.
- Я просто хочу знать, где она сейчас. Думаю, тебе это известно.
- Увы, могу тебя огорчить, - его голос стал еще сильнее прожигать холодом. – мне не дано этого знать.
- Не лги!!
Джереми подскочил к вампиру и схватил его за воротник.
- Я не люблю ждать, ты ведь знаешь.
- Джер, неужели ты думаешь, что после всего того, что ты нам сделал, я тебя еще что-то скажу? Не будь наивным.
- Сделал?? Да я ушел по собственной воле!! Мне надоели ваши неосуществимые мечты о «будущем», и ваша вера. Я устал, и ушел.
- И продал нас чужим. – его голос звучал непринужденно.
Джереми освободил вампира, и продолжил.
- Я никого не продавал. Они уже знали все сами, когда я туда пришел. Оставался лишь последний штрих, но это только дело логики. Ибо они сами обо всем догадались. Подумай, какой смысл было вас предавать?
- Джереми, о каком смысле ты толкуешь? Спой мне еще сказочку о чести и доблести, и я тебе точно поверю. У тебя на руках были данные по нашим районам. Ты слишком много знал. – на слове «слишком» он сделал особый акцент. – Был смысл, и была выгода. Выгода тебе.
- Была бы выгода, но ведь кто как не ты, мог меня хорошо знать. Через что мы прошли, ты помнишь?
- О Джереми, не смеши меня. Это все в прошлом.
- Разве? Честь и доблесть, или моё слово?
- Ты всегда был честен, но…
- Но что?
Тем временем с угла послышался протяженный стон Уистона. Он был ранен осколком, и теперь тщетно пытался его достать.
- Кто он? Смертный?
- Мой друг.
При этом Вейтон саркастически скривился, но не издал ни тени удивления.
- Значит смертный… Что ж, к чему удивление.
- Не увиливай Вейт, я хочу лишь знать, где ты дел мою дочь.
Вейтон испустил громкий смешок, но в нем чувствовались и горькие нотки чего-то давно утерянного, дорого. Словно затерявшегося любимого плюшевого мишки, или лопнувшего гелиевого шарика.
- У меня, ее нет. Уже нет.
- Уже?
- Ладно, слушай. Но после этого ты покинешь мой дом.
- Не стану перчить. Я слушаю.
 

« - После того, как ты ушел от нас, Анэлиза озлобилась, и стала всех подозревать. Конечно же, она знала, что ты можешь нас сдать ИМ, Был риск, и поэтому дело надо было закончить как можно скорее. Оставалось лишь найти избранную, которая могла завершить ритуал, и подпитать хозяина. Советчики долго думали, было перечитано тонны книг и собрано кучу информации. Изо дня в день мы собирались на совещания, и обдумывали, как поступить. Однажды, в зал заседаний пришел Фарус и сказал, что они Ее нашли. Столько лет поисков и выслеживаний, столько мороки, и теперь все закончилось. Избранной оказалась смертная девушка, лет 17. Точного места проживания ее не знали, но разве это могло остановить Анэлизу? Теперь, когда козыри были перевернуты, она начала действовать. Отобран был я. Почему – тебе не сложно догадаться. План был слишком прост. Все казалось элементарно: соблазнить, отуманить, переманить на свою сторону и обратить девушку в одну из нас. Она доверяла мне, тем более была моим мастером.

- Я в тебе не сомневаюсь, и доверяю. Только знай – если предашь – то предашь не только нас всех, а и себя. В тебе течет и моя кровь.

       Ее голос был сладок, как всегда. Затем она подошла, и поцеловала меня крепко, в засос. Как напоминание о моем долге.
В тот же день я начал поиски. Ночами, бродя под домами, я слушал сны и разговоры, вынюхивал запахи свободных лондонцев – пряных и вкусных, как цветочный нектар. Я блуждал, собирая информацию, не теряя надежды, и не забывая напоминать себе о долге. Вскоре, мне удалось кое-что узнать. Не спрашивай – действовал я совершенно интуитивно, что и привело, к моему большому удивлению, в Кервел-Кэстл. Право, я не знал, как дальше поступать, как знакомится, и входить в доверие. При жизни я был необщителен, и вел дела через своих помощников, что освобождало от необходимости посещать многолюдные проёмы. Когда я переступил порог замка, в мой чувствительный нос ударил едкий запах гниющих тканей. Кто-то здесь был сильно болен, я бы даже сказан, смертельно болен. На каждом предмете, в каждом закутке чувствовался аромат лаванды, и неизменно преследовавший душек гнили.

       Вскоре, я познакомился с девушкой, представившись дальним родственником умершего хозяина поместья, что не вызвало у нее не малейших сомнений. Потом я узнал, что зовут ее Джессика, и она действительно больна. Своего способа жизни я не стал раскрывать, прикрывая некоторые вещи отговорками, либо словами «привычка», «у меня это наследственное» и большой поток вымышленных родственников. Ночью, когда она засыпала, я выходил в город на охоту, чтобы хоть как-то подкрепится, потому что чувствовал нестачу сил и ментальной целостности. Постепенно, Джессика стала мне доверять, даже засыпала под мои вымышленные рассказы, которыми я одаривал ее на ночь. Бедняжке было невдомек, что эти «сказки» я пережил на самом деле. Когда она засыпала, я оставался в комнате и еще долго наблюдал, как маленькое, совсем еще детское личико с удивленными, в большинстве своем недовольно изогнутыми чертами разглаживается, становясь нежным и невинным. Как юные формы тела под простыней обмякают, становясь еще более привлекательными. Как я любил ее вкусный изгиб шеи, который открывался, когда Джесс сворачивалась калачиком во сне, и ее рука соскальзывала с кровати, на мягкую ворсу ковра. Сколько раз я сдерживал себя, чтобы не соприкоснутся зубами с нежной кожицей, и не поддаться на ее манящий запах. Я всегда удивлялся, почему ее запах напоминал мне лаванду? Свежий, словно только что сорванный юный цвет.

       В некоторые ночи, мы стали заниматься любовью. Я любил касаться ее хрупкого тела, ощущая, как в нем с большим усердием убьются тяга к жизни и неизлечимая болезнь. Я любил смотреть в перепуганные глазки, и целовать их, бережно скрывая острые зубы, чтобы случайно ее не ранить. А потом, когда нежная, юная плоть расслаблялась, я принимался за главное лакомство, и потчевал ее до тех пор, пока не слышал умеренное, сонное дыхание у себя на плече. Лакомством были мои искусные поцелуи, которым меня любезно научила потная, но опытная кухарка, еще во дворе короля Артура. Она уволакивала меня в сени, и там обучала таинствам плотской любви. Тогда я еще был скромным мальчиком, примерным сыном помещика. Иногда, у меня вызывают улыбку воспоминания о реакции отца, когда тот однажды увидел своего сына в объятиях этой грязной служанки. Какой тогда шум поднялся! После этого я был лишен наследства, и сослан в Германию к родственникам, под предлогом обучения. Сейчас же эти «любовные знания» пригодились мне как нельзя лучше. Джессика таяла под моими прикосновениями и поцелуями, которые бережно покрывали все тело, от кончиков пальцев, до лба и век.

       Такие эксперименты мы проводили тогда, когда у нее не случались припадки. Увы, они стали более частыми в последнее время, и мои ласки были ее единым утешением.

       А потом понял, что влюбился. Я привык к этой маленькой девочке, к ее постоянным перепадам настроения и манере речи. Что-то в ней было от Византийской принцессы, а что-то от нее самой. Что-то такое, что могло выделить ее из толпища народу. Я и сейчас чувствую этот неповторимый аромат. Тела, волос… Так вот о чем я. Однажды, после очередного приступа, и уже, после того как она заснула (вернее, я посодействовал этому), я пошел прогуляться. Ночь стояла тихая, ни живой души. Лишь летучие мыши время от времени кружили острыми копьями над головой. Меня понесло в лес, хотя я и знал, что ничего поживного там не найду. Осенняя листва мягко хрустела под тихими шагами, в то время как ветер бездушно раскачивал верхушки деревьев, заставляя их слимится. В тот момент я понял, что не смогу выполнить свое задание. Не смогу обречь эту милую девушку на вечные скитание среди живых, с острым, не проходящим голодом и нытьем во всем теле, с постоянной жаждой подпитатся и насытить организм теплой кровью, с сопутствующим сумасшествием. Я знал, как это существовать на грани реальности, и своего, мертвого мира nosferatu (прим. ред. с лат. – «не мертвое»). Срок, отведенный мне на окончание работы, подходил к концу, и я пошел к братству. Сказал, что они могут делать все что заходят, но я ухожу. Мне надоели эти игры.

Анэлизу взбесило моё поведение, но она лишь сказала мне
- Уходи.

       Большего, я и не ожидал. Разочаровать, признать себя не способным? Нет, это было слишком низко. Я просто ушел. Хотя, мне тогда уже и было все равно, но от Джессики я не ушел. Единственным заданием было дать ей спокойно умереть, ведь и так было понятно, что девочке осталось прожить считанные дни. Пусть даже для этого мне бы понадобилось поднять нож на «брата».

       На следующий день я надел плотно закрывающие от солнечных лучей очки и пошел купить ей еды. Солнце, как для октября, палило слишком сильно, и мне натерпелось побыстрее добраться «домой». Когда я переступил порог холла и окликнул Джессику, чтобы вручить ей кое-какие припасы и букет последних, потускневших цветов, моя бдительность заметно ослабла, и в тот момент кто-то заломил назад мои руки. Я стал отбиваться, но противников было двое, и они меня одолели. Недюжинная сила? Знакомо. Члены братства, кто же еще. Помню, я тогда даже не удивился, зная, что если не схватили тогда – то это было удобнее проделать сейчас.

       В тот момент по лестнице сбежала Джессика, как обычно, в своем белом, нательном платье и с распущенными, пахучими волосами. У нее был перепуганный вид панического страха. Тут, у нее снова случился очередной приступ, и моя любимая скрутилась, осевши на пол, словно роженица. Она пыталась подняться, но что-то в ее теле мешало этому, и Джесс лишь смогла прокричать моё имя. Что было потом – я не помню.»





Анэлиза.

       Анэлиза всегда была выше предписаний и законов. Ее вольный нрав мог заметить каждый, кто хотя бы раз с ней заговорил, увидел ее пылающие жизнью и силой глаза. Глаза девочки, в которых светился не детский ум и неподдельная опытность, а еще – любовь к жизни, как раз то, что теперь и отличало ее от всех остальных, что давало ей силы быть лидером над высшими.
       
       Но когда-то, Анэлиза могла похвастаться лишь тем, что была неприметной дочерью старого графа, точнее она пыталась такой казаться. После смерти матери, отец всячески перестал бывать с дочерью, заниматься ее воспитанием, позаботившись лишь нанять учителя и няню. Дочь стала его тенью, его трусливым прикрытием. Каждый день она выбиралась из дому в тайне от отца, прихватив из кухни свежеиспеченный хлеб, и бежала по площади на верх в главную часовню, где целыми днями напролет просиживала за чтением книг. Ее интересовало все, начиная от строгой классики и заканчивая дрянными грязными романами. Но в особенности девочку захватывали необычные, мистические книги, где красивые и сильные герои дрались против ведьм и злых колдунов, где старые гномы похищали под землю молодых девушек и заставляли их рожать им сыновей, где старый граф Дракула искусно испытывал прочность прекрасной Мины и нежной Люси, каждую ночь навещая их спальни. Анэлиза часами просиживала за подранными томиками книг, жадно впитывая в себя каждое слово, букву, страницу. Приключения, войны, любовь, - все интересовало ум маленькой девочки, которая в глубине души мечтала оказаться на месте красавицы-героини, испытать на себе весь этот прекрасный жар.
       
       Так проходило время от восхода и вплоть до заката солнца, и когда часовня пробивала время ужина, Анэлиза спешила возвратиться домой до той поры, пока отец не заметил ее отсутствия.
       
       Таким образом, характер Анэлизы воспитался мечтательным, но, тем не менее, сильным, волевым. Ей не терпелось поскорее сбежать из этого мира суеты и примитива, от отца, которому нет дела до своей дочери и до того, из чего состоят ее мечты, ее желания.
       
       Все закончилось слишком просто – достигши 16 лет, Фернанд (граф, отец Анэлизы) потерял огромную сумму денег, и решил выдать дочь замуж. Да, запасной вариант ему казался, что ни на есть лучшим, да и партия казалась подходящей. Но это уж никак не входило в планы девочки. Стоило ей увидеть своего будущего суженого – старик лет 60, с кривым носом, обвисшими щеками, и потухшими глазами со старческими похотливыми желаниями, как решение не заставило себя долго ждать.
       
       Бежать. Бежать как можно быстрее и дальше от этого дома, от его обитателей и этого монстра. Час, два не сборы – и дорожный тряпичный мешок с легкостью был переброшен через окно на мокрую от росы траву. Секунда, две и девушка оказалась на свободе.
       
       Вскоре, ее мягкие подошвы уже измеряли пыльную дорогу. Дорогу, которая могла привести к чему угодно. Но главное – к ее мечтам. Наконец-то судьба Анэлизы была в ее тонких, девичьих руках. Она совершила то, о чем так долго мечтала, о чем раньше могла себе только представлять и видеть в тревожных снах.
       
       Дорога. Длинная дорога с тысячами заманчивых поворотов и изгибов, с тягучим запахом ночной сырости и местами, гнили. Анэлиза на мгновение закрыла глаза и представила себя на коне, скачущим по раскаленному полю, сзади засада исчадий ада, впереди – маленький островок с серебристым порталом, а по бокам настигают змеевидные твари и щупальцами. Остается совсем немного до спасительного клаптика суши, прыжок и …
 Анэлиза явственно почувствовала чье-то присутствие. Начинало светать, и уже практически отчетливо можно было разглядеть очертания сонных гор вдалеке, которые еще не успели избавиться от курящей дымки; края черных деревьев в лесу, который полукругом ложится через дорогу; туман, который плотно облегал поле по обе стороны дороги. Никого. Утренняя тишина, но что-то в ней таилось... Что-то, чего не могла рассмотреть девушка, но точно знала, что «оно» есть.
       
       Анэлиза оглянулась. Тщетно - опять никого. И тут, возле самого уха послышался нежный шепот, если бы не случай – его можно было бы расценить как дуновение ветра. Но это был не ветер. Словно в тумане она повернула голову и уже через секунду была окружена существами, так явственно смахивающими на людей, за исключением трупно-бледных лиц и неестественно гибких движений, так старательно скрывающихся от обычных глаз. Тело каждого было обтянуто в черный кожаный плащ, а длинные, казалось, истлевшие тонкие волосы покрывали глубокие капюшоны. Они двигались слишком ритмично, словно танцоры в балетном классе они скользили по земле, и иногда складывалось впечатление, что ноги их, и вовсе не касались земли. Эти существа медленно приближались, с усмешкой и неким интересом рассматривая ее, и в свете восходящего солнца серебряно блистали их острые клыки. Но Анэлиза уже была очарована. Она застыла с гордо выпрямленной спиной, и смотрела перед собой, как один менялся другим. А вскоре, шею проколола острая боль. Казалось, весь мир остановил свое течение. Заснуло утро, цвета восходящего солнца как-то слишком быстро поблекли, и началось самое страшное – все в мгновение превратилось в кровавую смесь. Дорога, трава, небо, эти чудища – все стало цвета спелой вишни. И тут она закричала. Очень не похожий на человеческий, стон вырвался у нее из груди, но снова кто-то вмешался, обезоружив рот крепким поцелуем.
       
       Все, что касалось последующих событий, было словно стерто из памяти Анэлизы. Она проснулась на холодном полу с ощущением сильной жажды. Казалось, организм почистили и высушили, оставив лишь неприятные ощущения по всему телу. Ныла голова, холодели конечности и запах… Этот запах пронзал насквозь сознание, а звуки будили тысячи новых ощущений. Злость, ненависть, голод. А еще, еще желание бежать, биться. Острое желание обезуметь.
       
       В этот момент она была готова подорваться со своего места, но вокруг снова появились те существа. На этот раз на них не было капюшонов, и девушка смогла отчетливо рассмотреть их лица. Красивые, молодые изваяния – мужчины, и совсем еще молодые парни. По-другому нельзя было назвать безупречные изгибы губ, острые скулы и яркие глаза, которые украшали лица каждого из них. Неестественно бледный цвет кожи, вмятые щеки и уж очень тонкие формы тела. Если бы не мужская фигура, их можно было принять за девушек. Тонкие руки, с набухшими трубочками вен, высокое и худое тело. Все они смотрели на нее своими темными глазами, а на губах читалась легкая усмешка. Они были охотниками, которые рассматривали беззащитную дичь в клетке, легкую наживу.
 Того, который стоял ближе всех звали ------. Это имя как-то сразу всплыло у нее в голове. Существо подошло и протянуло руку.
- Пошли. Тебе стоит утолить свой голод.
       
       С тех пор прошло не мало времени. Первый страх, первый тягучий поток в горле, который сразу же вызвал тысячи неописуемых ощущений – от безумия до состояния экстаза. После прикосновения крови, зубы ее удлинились, и стали более острыми. А затем прозвучал последний предсмертный крик жертвы. Так Анэлиза впервые почувствовала себе хищницей.
       
       Всё последующее казалось словно в бреду. С каждой минутой воспоминания о прежней жизни все уменьшались, словно стираясь из ее головы, а вскоре и вовсе исчезли. Теперь она «не знала» себя. Начались вечные припадки психоза и дурного состояния. Ее тошнило. Тех, кто ее окружал (а она до сих пор не знала ни имен, ни кто они такие) казалось, ни сколь не взволновало ее состояние. Они безмолвно убирали за ней рвоту, меняли ее одежду, приносили сосуды с какой-то жидкостью, от которой девушку снова выворачивало наизнанку и сильно болела голова. Когда становилось совсем дурно, Анэлиза ложилась на кровать, тушила свечи и подпирала руками живот. В голове проносились разные мысли, начиная от бесконечных вопросов, и заканчивая просто волчьим нытьем в грязную, истлевшую подушку.
 
       «Кто я? Что они со мной сделали???»
       
       А когда взгляд падал на свои белые руки, через прозрачную кожу которых страшно выпирали пульсирующие вены, она начинала захлебываться слезами. Каждый звук, который теперь в тысячи раз сильнее отражался в ее сознании, и сводил Анэлизу с ума; новое умение видеть в темноте заставляло закрывать глаза, шкрябать их острыми когтями и биться в истерике до тех пор, пока не приходил кто-то из ее странных «надзирателей». Один клал руку ей под голову, а другой открывал рот и вливал в него ту противную жидкость, не давая девушке выплюнуть все наружу.

       Когда же боль во всем теле и рвота на время стихали, девушка зажигала свечи и запиралась в отведенной для нее комнате, садилась в угол и ритмически раскачивалась. Только так она могла все переосмыслить и успокоится от вечных мучений. Она не могла понять той своей жажды, которая побудила ее убить человека и выпить его.. кровь? Откуда было то странное чувство голода, который пожирает изнутри? Анэлиза не находила ответов. Ей становилось противно об одной мысли о той страшной ночи, после которой все это и началось, после которой с ней произошли такие изменение. Нюх, слух, зубы, ногти… И что была за гадость, которую приносили пить? Лекарство??
       
       Колкий поток мыслей смывался очередной болью и новым толчком рвоты, которая подступала к горлу. В такие моменты Анэлиза готова была сделать все, лишь бы ее оставили в покое. Но эти существа приходили и вновь пытались дать ей проклятое зелье. Однажды Анэлиза не выдержав, выхватила из рук гостя бокал и выплеснула егно содержимое на пол. Красная жидкость растеклась, оставляя густой след на плитах. У девушки расширились глаза и она с изумлением подняла голову на вошедшего.

- Чем вы меня поите? Это.. это.. кровь??!
 Он на секунду замявшись, все же ответил.
- Видимо, ты еще не привыкла к этому. Но кровь – это сок, которым ты теперь будешь питаться. Смирись.
       Изумлению Анэлизы не было предела. Она подскочила на кровать, и приняла позу кошки, готовой к атакующему прыжку.
- Кто я такая?? Отвечайте, иначе я разнесу здесь все!
- Приведи себя в порядок и следуй за мной. Я думаю, ты уже готова.
- Готова к чему? Кто вы?!
Но вошедший уже не слышал. Он вышел за дверь, не заперев ее за собой.
«Так они были постоянно открытыми? Что здесь творится, черт побери…»
Но времени на роздумы не было. Вскоре в комнату вошел тот же «человек» и сказал следовать за ним.