О Полине и Мендельсоне

Родители смотрели фигурное катание и грызли семечки. Такой семейный ритуал: вечер, семечки, телевизор.
Когда выступали наши, мама уходила на кухню, закрывала дверь, включала воду, шумно мыла посуду. Когда на лед выходили спортсмены-иностранцы, мама возвращалась в свое кресло. Сердито кричала фигуристам: «Упадите! Свалитесь! Да падайте же!» Ругала судей, завышающих баллы соперникам. Возмущенно стучала кулачком по колену. Папа хихикал в газетный кулек.

- Ну что, идем? – шепотом спросила Полина.
- М-гы, - неопределенно ответил Лёха.

Под захлебывающиеся вопли комментатора и звуки советского гимна пара шагнула в комнату.

- М-гы, - повторил Лёха. Сосредоточился и выговорил: - Здравствуйте.
- А, ребята пришли, - улыбнулся папа, - Семечки будете? А наши-то, наши-то! Золото взяли!
- Мы заявление подали, - неожиданно-звонко оповестила Полина, - в загс.
- Типа руки и сердца, - Лешка посмотрел на семечки, потом, зачем-то, на свои руки, - типа прошу у вас…
- О господи! – выдохнула мама. Вскочила, рассыпав шелуху. Снова села. Беспомощно посмотрела на мужа.
- Ну что ты мечешься, мать, - вздохнул он, - иди, чайник ставь. Дело серьезное. Разговаривать будем.

***

Насчет свадеб у Полины были довольно своеобразные идеи и представления. Она считала сборища родственников глупостью, обвитые ленточками машины – пошлостью, невест, сооружающих на голове куколь, утыканный розочками – идиотками. Она скорее удавилась бы, чем напялила на себя невероятное платье с зашитым в подол обручем-халахупом, или нацепила фату с рюшечками. Осторожный Лёха предпочитал не спорить. Вдруг и вправду – удавится.
- Фамилию менять не буду. Никаких колец, никаких кафе, никаких воплей «горько!», - жестко заявила Полина.
- Ты из меня посмешище не делай, - не менее жестко ответил отец, - Платье надевай хоть зеленое в клеточку, дело твое. А гости будут. Дочь у меня одна, и выдам замуж я ее по правилам. В ресторане. И с тамадой.
- У-уу, - скисла Полина.
Мама плакала. Лёша пил чай.

***

Лучше бы папа послушал Полину.
Для гуляний был не сезон, очень не сезон. Страна, выпучив от усердия глаза, боролась с пьянством: вырубала виноградники, поголовно записывалась в общества трезвости и провозглашала эту самую трезвость – нормой жизни.
Папу от словосочетания «безалкогольная свадьба» кривило и корежило. Поднимать за здоровье молодых бокалы с компотом и газировкой было, по его мнению, кощунством и чуть ли не уголовно наказуемым извращением. Рассказы о поисках ресторана с нормальным меню напоминали сводки с полей сражений.

Мама ходила обиженная на весь свет и жаловалась подругам по телефону:
- Я так надеялась, что этот (фырканье) Алексей (фырканье, сопение) – не окончательный вариант… Еще год до диплома… Поставили перед фактом… О чем думают, непонятно… - и, понизив голос, подытоживала: - Балда упрямая, вся в отца.

Упрямая балда, напевая мимо нот «Жил отважный капитан», сметывала куски светлого крепдешина.
Платье шилось отчаянное: длиной едва до коленок, с рукавом «летучая мышь», недавно вошедшим в моду, со шнуровкой по спине. Бледно-зеленое свадебное платье. Только что без клеточек. Зеленые босоножки остались с выпускного.
«Капитан-капитан, улыбнитесь!» - требовала Полина у своего отражения, прыгая и пританцовывая перед зеркалом в залихватском наряде, собранном на живую нитку. «Капитан, капитан, подтянитесь!» Высокая и совсем не худая, в капустного цвета балахоне - кочан, натуральный кочан, недавно с грядки. «Только смелым!» Полина и ее отражение неожиданно нравились друг другу. «Покоряются! Моря!»

***

Приходила знакомиться Лёшкина мама, женщина сутулая и худая, с робким лицом рано состарившейся Офелии.

- Не нужно переживать, - убеждала ее мама Полины, - свадьбу мы сыграем, а квартира для Поленьки есть, от бабушки досталась.
- Мне так неловко… - шептала Лёшина мама, - но мы не можем… такую сумму… Алексею костюм…
- Перестаньте, все в порядке, - отвечала мама Полины хорошо поставленным лекторским голосом, - Ну если вас это смущает, пусть с вашей стороны гостей будет меньше.
- Я в подарок… белье постельное… - еще тише говорила Лёшина мама.

Вечером папа, плотно закрыв дверь, кричал на маму, чего не случалось уже давно.

***

За три дня до торжества Полина затемпературила.

- Говорила я тебе, не ешь мороженого! – шумела мама, готовя молоко с медом и маслом, - Говорила ведь! - у мамы была такая особенность: она всегда «ведь говорила», и, что самое обидное, действительно - ведь говорила и оказалась права.
Отвратительная молочная смесь не помогала, у Полины начался ее знаменитый кашель, спутник всего детства.

- Банки или горчичники? – спрашивала мама накануне свадьбы.
- А можно без этого? – хлюпала несчастная невеста.
- Пневмонию хочешь заработать? – пугала мама.

Пневмонию Полина не хотела. Банки тоже. Она представила себя в зеленом платье с просвечивающими синими кругами на спине, кашляющую, поминутно прикладывающую к опухшему носу платок.
Не просто капустный вилок, а гнилой вилок. Некондиция. И этот брак вступает в брак. Полина захохотала и сразу жестко закашлялась. Махнула рукой:
- Ставь горчичники.

***

В загсе было шумно и людно, Полинина немногочисленная компания чуть не потерялась среди белых платьев, черных костюмов-троек и огромных букетов.
Папа хмурился, переживая за ресторан. Мама охала, ахала и поминутно одергивала Полинино платье. Свидетельница – подруга детства Олька - прикипела к зеркалу. Свидетель, двоюродный Лёшин брат, возился с фотоаппаратом и бормотал «В очередь, сукины дети, в очередь», чем очень смущал Лёшину маму, совершенно оглушенную суетой. Супруга свидетеля, хорошенькая девочка на седьмом месяце беременности, устало села на диван и, по всему, подниматься не собиралась. Жених вышел покурить и пропал. Его мама побежала следом и тоже исчезла.
Наконец, всех-таки собрали, выстроили – действительно – в очередь (это было не так-то просто: ни невеста, ни жених по костюмам не угадывались) и под торжественные Мендельсоновские звуки ввели в зал.

Пышнотелая дама в бархате и оборках отделила «брачующихся» от остальной толпы. Их вывели вперед, установили на «семейную дорожку» - так дама назвала ситцевую тряпицу, украшенную синими петухами а-ля рушник и синей же надписью «совет да любовь». Полина неприлично хихикала.
Процесс пошел.
Говорились положенные слова, произносились соответствующие речи. Полина рассматривала лепнину на потолке.

- Согласны ли вы…? – пропела бархатная дама. Полина молчала. Её распирал сдерживаемый смех. Она боялась сорвать церемонию, кусала губы и судорожно сжимала носовой платок.
- Согласны ли вы…?
Лёша ткнул Полину в бок и она, сквозь слезы, мешая смех с кашлем, закивала:
- Ага!

***

В первую брачную ночь молодой муж учился ставить банки.