Сон семинариста Кукушкина

Холодным и дождливым апрельским вечером семинарист третьего курса Петя Кукушкин пришёл домой после вечерней архиерейской службы. Петя был невысоким молодым человеком с тёмными волосами и тёмно-карими глазами. Выражение лица у него всегда было несколько сконфуженным или озадаченным. Эту конфузливость он обычно пытался компенсировать при разговоре излишней улыбчивостью и неуместными ласковыми интонациями.

Жил он у бабки, в деревянном домике на окраине города. Стараясь по привычке пройти незамеченным мимо «бабки», он разделся и проскользнул в свою комнату. Комната, скорее комнатка, была маленькой, и, наверное, произвела бы на городского жителя удручающее впечатление своей «деревенскостью»: тёмными стенами, маленькими окнами и почерневшей от времени мебелью. Украшение этого жилища составляли разве что корешки увесистых книг, занимавшие две полки над столом, да висевший на двери прошлогодний календарь с изображением Казанской иконы.
Войдя, Петя сразу присел на кровать, чтобы немного отдохнуть перед ужином, но от усталости заснул сидя на кровати, прислонившись спиной к стене…

Постепенно он стал погружаться в другой мир: каменистая почва, сильный ветер с песком, ударивший ему в лицо, какие-то маленькие корявые деревца. Это была Палестина. Справа у ног плескались волны Генисаретского озера, простиравшегося почти до самого горизонта. В высоком безоблачном небе ещё мерцали крупные звёзды, но на востоке занималась слабая полоска света.

Он увидел бородатого мужчину, уже в возрасте, идущего по берегу озера и одетого в какой-то грубый коричневый балахон, и почему-то сразу понял, что это был апостол Пётр, и что он идет ловить рыбу в озере. Пётр сначала был виден как бы со стороны, но потом Петя почувствовал, что смотрит его глазами. Осознавать себя апостолом Петром было, с одной стороны, очень приятно и величественно, с другой… – у апостола слишком сильно ныл от голода живот.
 
И вот Пётр подошел к большой деревянной лодке, стоявшей у самой кромки моря. На корме лодки, подложив под голову рыболовную сеть и свернувшись калачиком, спал сам Христос!

Тут Петю объяла радость, настолько сильная, что он во сне побоялся проснуться и потерять её. Он чувствовал, что шел, возможно, к этой встрече всю свою жизнь, что может быть, сейчас перевернётся вся его судьба. Эта радость была каким-то образом смешана с обычным для него чувством неловкости и боязнью сделать что-нибудь неправильно.

Пётр залез в лодку и нерешительно потряс Иисуса за плечо:
¬– Иисус проснись, я пойду ловить рыбу, ты пойдёшь со мной? – тихо, почти шепотом спросил он.
Иисус поднялся, открыл глаза, но взгляд у него был всё ещё отсутствующий, как будто он остался наполовину во сне.
– А, это ты, Пётр? Сколько сейчас времени?
– Уже вторая половина четвёртой стражи, учитель.
Иисус почесал бороду, замялся на несколько секунд, как будто он хотел сказать что-то, что ему не совсем удобно говорить.
– Знаешь… Я давно хотел завести этот разговор, да всё откладывал его... Ты вот, действительно считаешь, что ВСЁ ЭТО нормально? – Он показал рукой как бы вокруг себя.
– Что "ЭТО"? – взгляд Петра вдруг в недоумении останавился.
– Ну, хотя бы это запанибратское обращение среди ночи: "Иисус, проснись!" – довольно искаженно передразнил он Петра, – прямо как к какому-то мальчику!
– А как же мне обращаться?
– Я же ведь всё-таки тебе не ровня. Надо соблюдать элементарные нормы этикета! Обращайся ко мне хотя бы так: «Высокопреосвященнейший Владыка», или нет, лучше: «Ваше Высокопреосвященство». И при подходе, кстати, кланяйся и целуй мне руку.
– Хорошо, Иисус... простите, Ваше Высокопреосвященство. – ответил озадаченный Пётр.

Тут что-то привлекло внимание Петра, он посмотрел на небо: звёзд уже не было. Казалось, небо стало каменным и опускалось вниз. Ещё через секунду он понял, что это уже не небо, а свод купола огромного и очень древнего храма. Озера больше не было видно, а вдалеке виднелись гигантские каменные колонны. Голос Христа теперь многократно отражался от далёких стен храма, каждое слово подолгу металось между каменными стенами, постепенно гасло в них.

– И ещё. Что это за одежда? – Иисус показал на свой балахон, материал которого напоминал больше нашу мешковину. - Что это за бродячая жизнь без постоянного жилья? Не подумай, что я требую комфорта. Я беспокоюсь прежде всего об эффективности нашей проповеди. Скольких людей мы смогли бы привлечь к вере, обладая постоянной резиденцией в столице, выглядя привлекательно для основной массы народа? Привлекательно! А не как бродяги.
– Резиденция в Иерусалиме? Да кто нам даст… – пробормотал Пётр.
– Кстати, я об этом не так давно думал. Здание нам мог бы дать, например, тот же царь Ирод.
– Ирод? Этот кровавый убийца?!!
– Да. В ответ на определенные встречные шаги этот, как ты выразился, «кровавый убийца» вполне готов предоставить нам подходящее здание.
– Но ведь это власть оккупантская, мерзкая, поработившая наш народ! Какие могут быть для неё «встречные шаги»?
– Запомни, Пётр: не бывает власти не от Бога! Вот и Ирод – это правитель, данный нашему народу от Бога. Введение этой новой идеи в мои проповеди и будет той небольшой услугой, за которую римское правительство предоставит нам и подходящее здание, и официальный религиозный статус! Возможно даже статус одной их государственных религий. Ты представляешь, какой размах!?
– Да, но что мы будем делать дальше, посреди Иерусалима, среди всяких там богатеев, без лепты в кармане?
– Вот тут ты прав. Нам понадобятся приличные деньги. На представительские расходы, на дорогие одежды, соответствующие нашему новому, официальному положению. Для этого придётся войти в тесный контакт с теми, кем мы раньше пренебрегали, с теми, у кого есть деньги: с властями, торговцами, сборщиками податей – убедить их пожертвовать на наше дело, опять таки, в обмен на определенные встречные шаги.
– Но ведь ты…, простите, Вы, Ваше Высокопреосвященство, сами всегда говорили, что блаженны нищие!
– Ну да… Но надо будет это как-то переделать, перевести в духовную плоскость, понимаешь?

Тут Пётр снова оглянулся вокруг и понял, что огромного купола над головой больше нет. Они стояли уже не в храме, а в семинарии, в классе, где им преподавали догматическое богословие. В голосе Христа и во внешнем виде всё больше проскакивали черты преподавателя богословия и куратора их курса, протоиерея Николая Кубышко.

Иисус продолжал:
– Нельзя так сильно расстраивать хороших, добрых людей, которые дают нам деньги. А ещё, кстати, если уж есть такая потребность в деньгах, то не пора ли нам начать брать деньги за совершаемые нами обряды?
– Это как?
– Ну, как же? Крещение, освящение помещений, посещение свадеб, похорон, исцеления - это ведь тоже есть своего рода работа для нас. А за всякую работу, как известно, должна быть и оплата. Конечно, это должно подаваться вами не как оплата за профессиональную деятельность, а как некое пожертвование на благое дело нашей проповеди, как богоугодный дар. Я правильно рассуждаю?
– Вроде бы всё правильно. - Весьма апатичным голосом согласился Пётр.
– И кстати, не забудь сделать и повесить на видное место примерно такую табличку:

«Оплата за совершение обрядов.
Поминание в молитве: 2 динария
Крещение: 4 динария
Посещение свадьбы: 40 динариев
Посещение похорон: 60 динариев
Исцеления: каждую первую субботу месяца,
 15 динариев с человека, запись за неделю»

– С последним пунктом явно вышла ошибка! – набравшись смелости, возразил Пётр. – За месяц у нас накопится столько больных, что ты не сможешь наложить на них руки и не успеешь исцелить всех сразу.
– А всех и не надо. Исцелим только тех, кого получится, а остальным скажем, что они не исцелены, потому что на их болезнь есть воля Божья!
– Но деньги, которые нам…
– Ничего. Вы им потом объясните, что пусть на внешнем, физическом плане исцеления не произошло, зато они получили пользу на невидимом, духовном плане, короче, переведите всё в область невидимого, всяких там прощенных грехов… А ещё надо будет сделать такую круглую большую шапку, – зевая, сказал Иисус – украшенную золотом и драгоценными камнями. Она будет символизировать… мой терновый венец...

После этих слов Петя уже не видел Христа. Он ощутил во сне, что снова находится в своей тёмной «деревенской» комнате, что она с каждой секундой становится всё меньше и меньше. Что-то давило ему на грудь: то ли комната, которая сжалась уже до размеров тесного гроба, то ли слёзы. Последние слёзы ребёнка, у которого отняли самую заветную детскую мечту. Проснуться он почему-то не мог, да и некуда было просыпаться от этого сна. Последней робкой надеждой, оставшейся у него в этом сне, была мысль снова вернуться в самое начало, к тому озеру, всё исправить, добудиться Христа, поговорить с Ним ещё раз, убедиться, что это всё это была не правда, не на самом деле.
Ведь этот кошмар не может быть на самом деле...?