Запах

       Ранней осенью, юной совсем еще, не отличимой пока ничем от лета - разве что первыми опавшими листками календаря месяца жатвы - стали приходить запахи. Являлись они внезапно - в ночном бессонном сумраке вдруг начинало пахнуть прелой листвой - тяжелой, влажной. Пахло так, что в глазах шли круги, что хотелось зажмуриться - и прыгнуть в этот запах, - прямо в листву прыгнуть. Пахло вдруг сосновыми иглами, тяжко, смолянисто-одуряюще - приходилось вставать, включать свет - запах от этого немного рассеивался. Пахло книжной пылью - что неудивительно, впрочем - дом уже проседал в землю от тяжести книг... Неудивительно - да только пахло раз в десять сильнее чем обычно - буквами, бесхозными словами, клеем переплетов, обложками - коленкоровыми и человечьей кожи, пахло чужими мыслями - мыслями давно истлевших людей... Я вставал, пошатываясь под гнетом запахов, словно носильщик паланкина под тяжестью чужого тела, пробирался на кухню и открывал кран, предварительно подставив под него голову. Вода пахла хлором.
       По пятницам пахло розами. Прекрасный, но недопонимаемый мной запах. Опишите, как пахнут цветы? Я не могу. Мне нравится, но прилагательные ускользают от меня... Сладко? Возможно. Но к вечеру пятницы запах роз смешивался с запахом падали. Где-то был мертвый шакал. Почему я так уверен был в шакале, в том что это именно он столь яростно пах в ночи пятницы? Просто стоило лишь прикрыть глаза и расслабиться, как запах мягко брал за руку и вел - за опушку леса, через мертвые коряги и лужи черной воды под ними, через яркие поляны неведомой тропой в горы... Там, миновав мелькнувший мгновением на горизонте Кадат, мы спускались в голую выжженную степь, где, раскинув лапы у перепутья четырех дорог, устремив глазницы разрубленного наискось прямым мечом черепа к звездам, лежал пресловутый койот... Запах гнили тоже сладковатый... Я смотрел в его глазницы и читал будущее - как всегда, ошибаясь.
       В третью неделю месяца сиг-га стало пахнуть снегом. По утрам пахло снегом с Тибетского нагорья. Порой я мог поклясться, что пахло тем самым снегом, который топтали некогда копытца мула, увозящего некоего старика за пределы страны - точнее немногим далее первой заставы. Дальше его ждали - конь и меч, смерть и бессмертие, проклятие и дар. Он готов был к встрече, всегда. И я почти чувствовал запах этого бессмертия... Но все это, говорят, было давно и неправда.
       В послеполуночные часы, час быка и тигра, повадилось пахнуть весенним талым снегом - с черепичных крыш, поджаренным стремительно набирающим силу солнцем - последним снегом... Преждевременно это было... Все остальное время впеременку и вразнобой пахло закопченным снегом от ближайшей кочегарки, соленым с плато Лэнга, опять же преждевременно - окровавленным охотниками нордмарским, и пушистым, почти не знавшим смерти и жизни арктическим, изнутри кольца...
       К новому году запахло кровью - явственно и бесповоротно. Душно и металлически, с тяжелым дыханием за спиной и скрежетом бетонной крошки под подошвами ботинок. Примешивался к этому еще вкус цементной пыли, скрипящей на зубах.
       В месяце шу-нумун-а запахи дали передышку, чтобы уже в месяце зажигания огней вернутся с новой силой - пахло рыжими крашеными короткими волосами, глазами серыми со странным взглядам, полными губами, ямочками на щеках и разрывающим душу голосом... Красотой пахло... Совершенством...
       Спустя полгода в драке что-то, ответственное за запахи, качественно перебили - и все прекратилось. Ощущаю теперь только сильные неприятные запахи, и еще один, очень милый сердцу и волнующий кровь... Все это к лучшему. Только в лунные ночи в полуяви-полузабытьи снятся запахи - влажного обласканного дождем леса, стали рельс и пропитанных креозотом шпал... А еще - шерсти и пота...