Гномик Пук в театре

Решил наш Пук в один прекрасный день бросить пить. Бросил. Ну а трезвому чем заняться? Может, наркоманить начать, как Ванька с Танькой? Но нет, решил Пук, чтобы наркоманить – много ума не надо.

И решил он окультуриваться.

И стал первым делом театральные афиши изучать. Читает их, думает: то ли на «Лошадиное озеро» сходить, то ли на «Детей Розенбаума». И нашел себе спектакль по душе: опера «Борис Бодунов» называется.

Позвонил в театр, заказал билеты в ложе. Да не только себе одному, но и Петровичу с Петровной, а также Ильичу с Ильиничной. Чтобы, значит, тоже окультуривались, твари. Всю зарплату на них, сволочей, потратил.

Вот пришла суббота (а спектакль был в субботу) и пошли все пятеро в театр организованной толпой.

-А че эт, мы собственно, в театр поперлись? – спрашивает Петрович.

-А это я пить бросил, - отвечает Пук.

-Эт, конечно, дело хорошее, - говорит Ильич. – Вот только как ты теперь без выпивки жить будешь, а, Пук?

-То-то я смотрю, ты в последние дни какой-то сам не свой, - поддакнул Петрович.

-А по-моему, это хорошо, что пить бросил, - возражает Ильич. – И за это надо срочно выпить!

Делать нечего: выпили они впятером (потому что все пятеро – не верблюды, без питья долго жить не могут) и в таком виде пошли на оперу. В здание театра с первого раза, правда, не вписались, ну да с кем не бывает.

Смотрит Пук на свои часы – до начала представления еще один час.

-Рано пришли, - говорит.

-Ваще рано, - согласился Петрович.

У Петровича хронометр показывает, что до начала ваще два часа. Ну, он свой часовой агрегат еще с зимнего времени на летнее не перевел. Так и живет, как Кыргызстан с Японией.

Ильич на свой брегет монокль наводит – совсем ниче не видит. Глаза на резкость навести не может, бедняга. Ильинична, та вообще спит на ходу, как корова или лошадь какая-то. Вы спросите, откуда у Ильича монокль? А он, когда заходили в театр, очки разгрохал. Солнцезащитные. Причем не свои – у кого-то на улице отнял. Было два очка, стало одно. Солнцезащитное.

Правда, пришли они на самом деле на час позже – да какая им разница.

-А давайте пока в буфет сходим, – предложила Петровна.

-А давайте, – с радостью согласился Пук. – Фигли пока делать!

Завалились они в буфет всем табуном, три столика оккупировали. Еще шесть опрокинули –снова не сумели вписаться. В общем, компактно так расположились и кричат:

-Официант, водки! Сегодня гномик Пук пить бросил!!!

Принес им официант большую (ведра на два) поллитру. Выпили они за здоровье Пука, за процветание искусства, за постмодернизм и за «Детей Розенбаума» отдельно. Как будто постмодернизм к ним какое-то отношение имеет.

И вот, когда раздался первый звонок (уже на второй акт), расплатились они. Снялись с насиженных и належанных мест и пошли, ориентируясь по звуку. Правда, с первой попытки куда надо опять попасть не смогли – их то в женский туалет заносило, то в костюмерную, то в гримерную, то в прачечную. Но после третьего звонка нужную дверь отыскали таки. Зашли – а там темнотища, как у Пука в сортире. Только сцена освещенная внизу.

-Ой! – сказал Пук.

-Ой!!! – вторили ему в четыре голоса Пуковы кореша.

Потому что от такого контраста башки у всех так закружились – едва через барьер свеситься успели. Им что свой балкон, что театральный – один фиг. Свесились они впятером через барьер и… В общем, те, кто сидели внизу, надолго этот поход на «Бориса Бодунова» запомнили. Ибо Пук со товарищи им сверху свой спектакль устроили: весь зал и всю сцену, извиняюсь за грубое слово, обрыгали.

Им то что – в трезвяке выспались и снова на завод. Зато театральные критики долго потом копья ломали: что это за постановка такая была, что за новое слово в интерпретации классики. А на самом деле никаких новых слов там не было – все старые.

А гном Пук с тех пор по театрам не ходит. Говорит, ничего там не запоминаю. Еще бы: пить
надо больше – тогда и себя забудешь.