К барьеру!

Зимой под вечер гулял я себе в скверике у дома, когда группа странно одетых людей привлекла моё внимание. Точнее, сначала я услышал громкий хлопок, что-то вроде выстрела, и посмотрел в ту сторону. Всё вдруг переменилось. Устроившиеся было на ночь вороны с громкими криками поднялись разом в воздух.

Я приблизился и стал свидетелем не менее странного действия. То, что это была сцена дуэли, было очевидно. Вы, наверное, на дуэлях не стрелялись, как и я, но каждому посредством кино сие известно. Сомнения не было, все атрибуты присутствовали: "наэлектризованная" обстановка, "дистанция", секунданты, пистолеты и Они. В оппозиции, на двадцати шагах.

Такого в наше время не бывает, я это понял даже выпимши. Однако, поддавшись ли обаянию сцены, улетев ли в другое время, в неизвестный мир, я сразу увлёкся и даже не думал, что это со мною.

Первый из них: рослый, статный, изыскано одетый, абсолютный красавец - сверкая очами с жаром обращался к другому: - Месье, поверьте, я искренне сожалею! При всём желании, я не смогу дать Вам сатисфакции. Мой выстрел! Ну, скажите же, как мне быть? Я не желаю Вам ни малейшего вреда. Скажите, и я послушаюсь. Я прошу! Ну, отступитесь. Што Вам стоит! 

На лице его было написано истинное страдание без лукавства и высокомерия. Он видимо уже говорил это в начале, до выстрела, того который я и услышал, выстрела в него, и сейчас был готов великодушно отказаться от своего права стрелять.

- Што за нужда тут умереть. Я не промахиваюсь. Господа охотно подтвердят мои слова. Вам нет в том конфуза. Поверьте мне. Повздорили, разошлись и всё забыто. Что ж из того! – продолжал он.
- Vers la barriere! - был ответ.

- К барьеру?! Вот долбаный француз, выстрел-то мой, - обращаясь к своим видимо соотечественникам в сердцах вторил первый.

Надо сказать, обращался ли он к другим по-французски в действительности не так важно, он постоянно перемежал свою речь русским, как бы дублируя для остальных. Знаю-то я по-французски чуть, но неожиданно всё понимал. Да и говорящий, увлекаясь, всё больше переходил с прекрасного французского на русский, которым он, судите сами, также прекрасно владел.

Тот другой был отнюдь не хорош, но, несмотря на аскетическую свою внешность, стоял твёрдо и в упор смотрел на супостата. Мне было жаль его. Ну, что за нужда в самом деле! Одет прекрасно, молод, да и не так плох. В этих иностранцах действительно бывает что-то такое ... Вот только худ же слишком, ну просто клинок без рукоятки.

Увлечённый красавец продолжал с прежним жаром: - К барьеру? Вот извольте взглянуть, я покажу, - с этими словами он вскинул руку и первая же попавшаяся ему на глаза несчастная ворона усевшаяся на дереве в стороне аскета, после мастерского выстрела, упала размётанная клочьями по снегу. Пистолет был заряжен боевыми!

- Вот вам моё слово! Верьте мне. Разошлись и всё забыто. Ну, обнимемся. Забыто-проехали. Хотите, я подойду первым, выстрел сделан! – Говоря это, милейший красавец, рисуясь конешно, кто без греха, направился было на сближение.

- Vers la barriere! - прозвучал тот же ответ, который приобретал уже совсем другой смысл!

Выстрел сделан! Да, выстрел сделан. Это был весьма опрометчивый шаг. Теперь право выстрела было за отвратительным аскетом, и он уже многозначительно поднимал свой пистолет.

- Драть тебя лягушатника в три дупла, - ища понимания, первый в растерянности повернул лицо к "соотечественникам". Но те сухо приняли его. - Что же мне с вами волками делать, - ужаснулся несчастный дуэлянт и озираясь скользнул по мне глазами.

Я, привыкнув к сцене и осмотревшись, уже видел, что держат то они что-то вроде ПМ. Ну, думаю, всё же играют увлечённо. Кино! Какой я фантазёр. Однако оглядываюсь везде: за деревья тоже нет, нет же нигде не видно ни камер, ни съёмочной группы. Да и сила напряжения убеждала в действительности конфликта. Уж как-то слишком реально этот вдруг растерялся и тот штырь прикрывал сердце своим пистолетом, когда ждал выстрела, будто действительно прятался или заговаривал пулю. Опять же для съёмок то, как раз, и нашли бы старинные пистолеты. Что же происходит? - панически озираясь, думал я. - Ведь убьёт же!

- Месье, ты чё? - крикнул я неожиданно для себя и бестолково, как в дурном сне. Равнодушие, с которым я был встречен, как неодушевлённый предмет, уязвило меня, но я же вижу, что не сон. Кричал точно я, от  тоски и ясного предчувствия того, что именно сейчас произойдёт. – Проехали! Опусти! Заряжено!

Меня как никто не слышал. Только этот гнусный аскет повёл на секунду глазами в мою сторону не теряя прицела и замер. А все те другие, только покривились, и мне стало очень неловко за себя. Лезу, не зная дел. Я не сдержан, а вдруг это репетиция. Не вписался я тут со своим базом. Даже тот самый, абсолютный красавчик, не обернулся, а ведь он точно смотрел на меня тогда. Только приосанился "под прицелом", как бы приглашая этого маньяка продолжать намеченное. Аскет медлил и всё вытягивался в стойку, как легавая на дичь.

Однако, выстрел грохнул. Супостата откинуло назад, он старался устоять, но не удержался на обмякших ногах. Комментарий аскета, обращенный ни к кому, был сух: - Вы то забудете, а мне с этим жить.

Секунданты какое-то время трогали пульс: руку, шею. Изо рта лежащего навзничь тела ещё шёл пар, но сначала один, а затем другой из них, похоже, делали один и тот же вывод. Одни тихо обмениваясь немногими словами, неуверенно переминались на месте. Остальные, сдержано раскланявшись, рассеивались.

Однако один отделился всё же от группы и пошёл ко мне. И реальность происходящего шла ко мне его ногами. Руки его были пусты, но долго ли. Я ж свидетель! Не дать бы самому пар изо рта, - подумалось как-то буднично-отвлечённо. Оглядываюсь, может этот не спешит потому, что только отвлекает, а взять другие хотят? Да, нет уже почти никого!

Ой, не пора ли мне, думаю, пойти отсель пока не похмелили во чужом пиру. Да тот уже окликнул. Вот ведь глупость человеческая! О чём мне, дураку, с ним базарить, сделать ноги самое разумное, но стою! Подходит он и говорит:
- Надеюсь, у вас хватит такта не лезть в свидетели?
- Да, нет проблем, - отвечаю.
- Вы же видели, никто никого не неволил, игра "ролевая".

Видел - не видел, я и не знал, чесно слово, как мне лучше теперь ответить. Я промолчал. На том и остановились.

Дурацки красивый розовый закат догорал за деревьями. Дурацкая мысль: спектакль окончен - актёры выходят на поклоны, мешала думать, что мне то делать дальше. Не желая жизни не удовлетворивши любопытства, я неуверенно полез туда ближе.

Мой герой в свете заката был неуместно розов! Кто-то уже повернул тело и уложил руки соответствующе. Более заниматься им, похоже, никто не собирался. Без жизни он оказался не так уж и хорош собой. - Зрители расходятся, потому что им не интересно, - очередная глупость крутилась в моей пустой голове. - Чего лезу я? Целоваться на прощание?

Моя роль никого не интересовала. Я всё медлил, не делал ничего и не уходил. Гнусного убийцу никто не замечал, будто теперь не было его. Только секундант забрав оружие, сказал всё же через плечо: - С этим тоже придётся жить.

Выдержанные ребята. Возгорелся похоже один только я. И то верно, с главным героем все мы живые теперь по разные стороны … барьера. Дела!

Какая-то загадка мучительно томила меня, да отвечать-то уже стало некому. Всё тот же "рабочий сцены". - Что же вы так-то? - бросил я уходящему в спину. Тот, сперва, будто не слышал и не замечал меня, однако ответил … в пустоту: - Он тоже был нам другом.

Вот так, или почти так, всё произошло и завершилось. За полную достоверность не ручаюсь, поймите и вы меня - от такого крыша едет, да там за забором, кажется, ещё и дурка МВД находится.

- - -

Было это не вчера. Было не так. Однако в жизни событийно всё может быть обыденно просто, а эмоционально и доподлинно всё непередаваемо богаче, потому и сила воздействия другая. Со временем иное, когда-то потрясшее событие, может и затереться, но значимое для тебя лично выглядеть совсем иначе, нежели когда ты был свидетелем, и даже вдруг шокировать. Проходит время и передать это адекватно уже не представляется возможным. А тогда как же, да вот как-то так ...



1999 г.