Города и люди в США

Нью-Йорк – безусловно, главный город Америки, визитная карточка, символ и прочая, прочая. Не столица, но…Кто в нем не был, тот судить о США может лишь поверхностно.
Максим Горький, видимо, был в дурном расположении духа, когда посетил Нью-Йорк в 1906 году, или после создания романа «Мать» он, ангажированный большевиками на обличение социальных язв капитализма, не мог писать по-другому. Ни одного доброго словечка главному городу капитализма не прозвучало в его очерке «Город желтого дьявола».
«Медленно ползет судно среди толпы других судов. Лица эмигрантов стали странно серы, отупели, что-то однообразно-овечье покрыло все глаза. Люди стоят у борта и безмолвно смотрят в туман.
А в нем рождается, растет нечто непостижимо огромное, полное гулкого ропота, оно дышит навстречу людям тяжелым, пахучим дыханием, и в шуме его слышно что-то грозное, жадное.
Это – город, это Нью-Йорк. На берегу стоят двадцатиэтажные дома, безмолвные и темные «скребницы неба». Квадратные, лишенные желания быть красивыми, тупые, тяжелые здания поднимаются вверх угрюмо и скучно. В каждом доме чувствуется надменная кичливость своею высотой, своим уродством. В окнах нет цветов и не видно детей…
Издали город кажется огромной челюстью, с неровными, черными зубами (вот эта метафора верна – Ч.М.). Он дышит в небо тучами дыма и сопит, как обжора, страдающий ожирением.
Войдя в него, чувствуешь, что ты попал в желудок из камня и железа, - в желудок, который проглотил несколько миллионов людей и растирает, переваривает их.
Улица – скользкое, алчное горло, по нему куда-то вглубь плывут темные куски пищи города – живые люди…
Я впервые вижу такой чудовищный город, и никогда еще люди не казались мне так ничтожны, так порабощены. И в то же время я нигде не встречал их такими трагикомически довольными собой, каковы они в этом жадном и грязном желудке обжоры, который впал от жадности в идиотизм и с диким ревом скота пожирает мозги и нервы».
Уф! Надо отдохнуть. И так 12 страниц. Одни лишь мрачные эпитеты: тупые, тяжелые, алчные, темные, угрюмые, грязные, люди – маленькие, черные, суетливые. Честное слово, мне стало неловко от этого чтения. Не может в жизни всё и вся быть мрачным и плохим. Не бывает так. Такой взгляд приличествует только мизантропу.
Сергей Есенин был более оптимистичен, если не сказать, восторженно благостен от Нью-Йорка.
«Сила Америки развернулась окончательно только за последние двадцать лет. Еще сравнительно не так давно Бродвей походил на наш старый Невский, теперь же это что-то головокружительное. Этого нет ни в одном городе мира. Правда, энергия направлена исключительно только на рекламный бег (какое исключительно провидческое наблюдение – Ч. М.). Но зато дьявольски здорово! Американцы зовут Бродвей, помимо присущего ему названия «окраинная дорога», - «белая дорога». По Бродвею ночью гораздо светлее и приятнее идти, чем днем.
Перед глазами – море электрических афиш. Там, на высоте 20-ого этажа, кувыркаются сделанные из лампочек гимнасты. Там, с 30-го этажа, курит электрический мистер, выпуская электрическую линию дыма, которая переливается разными кольцами. Там, против театра, на вращающемся электрическом колесе танцует электрическая Терпсихора и т.д., все в том же роде, вплоть до электрической газеты, строчки которой бегут по 20-му или 25ому этажу налево беспрерывно до конца номера. Одним словом: «Умри Денис!…»
Когда все это видишь и слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека, и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость.
Бедный русский Гайавата!»
Есенин в своем мнении об Америке более продуктивен, если не сказать – конструктивен: надо идти путем развития промышленности и технического прогресса. Он размышляет о путях развития России, а не огульно охаивает все подряд, как Максим Горький. Патриотизм Есенина виден в каждом собственном рассуждении, его наблюдения острые, глубокие и верные, а порой и пророческие. Становится ясно, что именно с техническим прогрессом связывала передовая послереволюционная российская интеллигенция будущее своей страны. И через 6 лет Россия вступит на нелегкий путь индустриализации.
Далее тот же Есенин.
«Для русского уха и глаза вообще Америка, а главным образом Нью-Йорк, – немного с кровью Одессы и западных областей. Нью-Йорк на 30 процентов еврейский город. Евреев главным образом загнала туда нужда скитальчества из-за погромов. В Нью-Йорке они осели довольно прочно и имеют свою жаргонную культуру, которая ширится все больше и больше. У них есть свои поэты, свои прозаики и свои театры. От лица их литературы мы имеем несколько имен мировой величины».
Морской путь в Америку был в ту пору единственный, а вид с океана на Нью-Йорк действительно величественен и неповторим, в каком бы настроении вы не плыли к нему. На то и рассчитывали создатели, хотя отчасти просчитались: абсолютное большинство попадают ныне в США по воздуху. Морские ворота города можно увидеть в основном во время туристических прогулок к статуе Свободы.
В Нью-Йорке я был в июне 2003 года и попал в него не через морские ворота (это страшно дорого), а из Вашингтона, точнее из пригорода, о котором я уже много рассказывал. В Нью-Йорке, на Брайтон-авеню расположен офис русскоязычной туристической фирмы «Нью-турс», услугами которой я пользовался при поездках по Нью-Йорку и Вашингтону, на Ниагару и в Калифорнию. Достаточно одного звонка и тебя запишут в число туристов, чуть сложнее переслать аванс на их счет, но самое главное – вовремя попасть на Брайтон-авеню. Нашелся замечательный выход: из района большого Вашингтона в Бруклин по четвергам и воскресениям ходит миниавтобус с русским водителем.
В назначенное время к дому подъехал 14 местный, красного цвета «Додж», на борту которого красовалась надпись с электронным адресом: izvoz@marshrutka.сom. Я был первым в пустом и прохладном автомобиле, напоминающем громадный «Линкольн», но только с большим количеством мест. Расположился на первом за шофером сидении и отдал причитающиеся с меня 55 долларов. Мы познакомились (его звали Леня и был он родом из Москвы) и разговорились о жизни и превратностях судьбы. Как обычно бывает среди незнакомых русских людей, попавших по воле случая в одну компанию. Перед очередной остановкой он выдал мне следующее:
-Перебирайся ко мне (рядом с водителем было два свободных места), а то от этих старых евреек плохо пахнет.
Я быстро наклонил голову, якобы скорее достать портфель, но на самом деле старался скрыть смущение: сам-то Леня был далеко не помором с Белого моря.
Вскоре автобус заполнился старушками из городов-спутников Вашингтона: Арлингтона, Александрии, Фэрфакса, Мак-Клейна и других. Леня был наблюдателен. Проезжая мимо Пентагона, на который он мне указал, я с удивлением произнес, показывая на крыло здания:
-Ого, длина, наверное, метров пятьсот или восемьсот.
Леня тут же отреагировал.
-Вы из Нижнего Новгорода?
Я в недоумении замолчал, но тоже быстро нашелся.
-Вы это поняли из-за моего «яканья»?
-Ну, конечно, только горьковчане так твердо произносят «я» в словах, например, пятьсот. Был я в Горьком, тогда он так назывался, чтобы забрать «Волги», предназначенные для нашего научно-исследовательского института.
-Какого?
И тек наш разговор легко и непринужденно, скрашивая и оживляя долгую дорогу, равную примерно, расстоянию от Нижнего Новгорода до Москвы. Проехали Балтимор и первую столицу США Филадельфию (в переводе – «город братской любви») и ряд других городков, 2-3-х этажных, щедро рассыпанных бисером по всему побережью Атлантики. Чистота, просторные дороги, виадуки, развилки, мосты, лесополосы, в которых не останавливаются, чтобы сделать жест: девочки – налево, мальчики – направо. Здесь придорожные китайские ресторанчики с шведским столом, где за 10 долларов можно набить живот до отвала, и сходить в комнату отдыха (Rest room), так стеснительно именуют американцы туалеты.
В 14 (2 рм) часов мы были на Брайтон-авеню. В Бруклине разговорный язык – русский. По-английски, если заговоришь, тебя не поймут. Вывески исключительно на русском языке: «Черное море», «Петербург», «Книги», «Продукты», «Одесса». Действительно, Одесса, но с цифрой 2, как пишут на узловых железнодорожных станциях. Здесь фрукты-овощи на лотках вывалены прямо на улицах (в остальной Америке такого нет) и без того не широких, да к тому же из центра их торчат железные сваи эстакад сабвея (subway) – надземных линий нью-йоркского метрополитена. По видимым снизу рельсам время от времени проносятся с шумом и лязгом поезда подземки так, что трудно разговаривать, и все замолкают, и с пониманием заводят глаза к небу, будто ожидая весточки от Бога. И снова опускают их долу вниз, и роются во фруктовом изобилии, гортанно приказывая что-то продавцу.
Одесса! Ни дать, ни взять. Какая-нибудь Малая Арнаутская, или на крайний случай Большая, включая Привоз. Взять любое описание дореволюционной Одессы – это будет нынешний американский Брайтон-авеню. Это заметил и Есенин, и Маяковский через два года, побывав здесь.
Горланит
по этой Америке самой
стоязыкий
народ-оголтец.
Уж если
Одесса – Одесса-мама,
То Нью-Йорк –
Одесса-отец.
Нетрудно далось и мне это сравнение, тем более, что Бруклин набился за 80 лет русскоязычными евреями, как сельдями бочка. Здесь на трехмильном пешеходном деревянном молу (американцы зовут его бордвок) Брайтон-бич (beach – пляж) играют в шахматы на деревянных скамьях Аркаши, Марки и Иосифы, сыпят одесскими прибаутками после каждого удачного хода, подзадоривая соперника и проверяя его выдержку. И я сыграл против одного из них, не посрамив земли Нижегородской, за что стал уважаем и обеспечил еще одно американское знакомство. Вокруг стояли болельщики втрое большем количестве, чем игроки, в просветах между ними можно было, подняв голову между шахматными ходами, разглядеть мелкие волны Атлантического океана, тихого и ласкового, как предвечерняя Волга. Подходили ещё люди, останавливались, комментировали ход игры, и мне казалось, что я в Нижегородском парке имени Кулибина, как в юности, сражаюсь в любимую игру. Ни одного английского слова вокруг. Ни одного за все четыре дня.
Мне приятно, что выходцы из СССР не хотят забывать родной язык и своих привычек, что здесь настоящая диаспора, тесная и на вид единая.
Немного отвлекали от игры два полицейских, медленно проезжающих по бордвоку на велосипедах. Один из них в мегафон вещал на неплохом русском языке нечто следующее:
«Полиция города Нью-Йорка разыскивает Аркадия Мавлича, убившего вчера свою сожительницу Элеонору Гринберг, и обращается к русской диаспоре Бруклина помочь в розыске подозреваемого в совершении тяжкого преступления Аркадия Мавлича. Каждому, кто сообщит достоверные сведения о его местонахождении будет выплачено вознаграждение в сумме 2000 долларов наличными». Они проехали несколько раз туда и обратно, выдавая по бумажке один и тот же текст.
Жил я на Брайтон-авеню в так называемом общежитии туристической фирмы «Нью-турс» (New Tours), расположенном буквально против офиса фирмы. Маленькая комнатка размером три на четыре метра, уставленная тремя раскладушками, которые я попросил вынести, чтобы остаться в «номере» одному. Хозяйка удивленно посмотрела на меня и сказала, что тогда ночь будет стоить 30 долларов. Я согласился и по здешним правилам отдал деньги вперед за все 4 ночи, что предстояло мне провести в Нью-Йорке, хотя одну ночь я провел в отеле у Ниагарского водопада, куда поехал на следующий день.
Какие в этой каморке кондиционеры, увлажнители и ароматизаторы воздуха. Окно, топчан, колченогая тумбочка, привезенная, наверное, из Чернигова во времена Сергея Есенина, да венский стул из 19 века – вот и все, что меня окружало.
Наутро я вскочил, как ошпаренный, от громкого свиста паровой струи, истекающей из разорванного трубопровода. Так показалось мне спросонья. Было около 4-х часов по местному времени. В окно валил белесый дым. Я подбежал к нему и опустил створку. Оказалось, что напротив окна стоял электропоезд сабвея, и машинист проверял работу пневматических предохранительных клапанов, спуская время от времени избыток давления в системе мне в окно.
Брайтон-авеню – конечная станция метро, далее океан. Ночью был дождь, на москитной сетке скопилась влага, её-то и сорвало потоком воздуха. «Активные ощущения», - подумал я тогда, даже не пытаясь вновь заснуть.
Впереди меня, когда я рано утром отправился к месту остановки туристического автобуса, шел лохматый босяк лет 50-ти. Он не пропускал ни одного телефон автомата: деловито и уверенно подходил к ним и нажимал на рычаг в надежде, что из приемника монет вывалится хотя бы один цент. Иногда он стучал по автомату, как это делал Лёлик из фильма «Бриллиантовая рука». Он не оглядывался воровато по сторонам, а шел, как хозяин, этой авеню. Я пригляделся к нему и поразился. На белоснежных его брюках из чесучи не было ни единого пятнышка. На ногах нестарые ботинки, носков нет. Модная в горизонтальную полоску рубашка словно говорила о недалеком прошлом её владельца. Как сказал бы остроумный Марк Твен: мои предки предпочитали полосатую одежду и общественные работы на каменоломне. Он почувствовал мой взгляд и оглянулся. Отнюдь не смущенный, а злой взгляд рыжих глаз уставился на меня. Я поспешил обогнать его от греха подальше. Кто он? Босяк – король или король босяков, совершающий утреннюю разминку рук? Вопросы без ответов.
Тесные улицы, без просветов прилепившиеся друг к другу 2-3-х этажные дома, мусор в черных пакетах у края тротуара. Во всем громадном городе после окончания рабочего дня мусор из офисов выносят на обочину дороги. И на Бродвее и на Пятой авеню и на Брайтоне. Везде. Празднично одетые люди без церемоний обходят эти черные мешки и спешат в знаменитый мюзик-холл на Бродвее, на здании которого до сих пор пляшет уже внучка той электрической Терпсихоры, которую когда-то видел Есенин, без. Ночью или под утро черные мешки должны быть убраны. В центре так и происходит, но вот до Бруклина не все мусорные машины успевают доехать за ночь.
И вот одна из них. Громадная машина по приему большемерного мусора, который идет на промышленную вторичную переработку, злобно урчит, сминая в своем чреве холодильник, выставленный еще вчера на улицу. Но мусор в пакетах эта машина не возьмет. Бравые ребята с темными не от загара лицами фомками в руках разбивают старый мебельный гарнитур, стоящий тут же, и бросают деревянные отходы в другую секцию большой машины. Бруклин просыпается. Седьмой час утра.

Быстренько, пользуясь малых количеством машин, наш автобус выскочил из душных объятий Нью-Йорка, и помчался на северо-запад, к реке Ниагаре, которая по-американски звучит как Наягра, и к её знаменитому водопаду. Я оглянулся и поразился точности определения Максима Горького. С суши, издалека, небоскребы города действительно кажутся неровными зубами, торчащими из нижней челюсти гигантской пасти некого чудовища. Я добавлю страсти к его метафоре: верхняя челюсть в надвигающихся тучах предстоящей грозы была, безусловно, беззуба.
Буквально через 15 минут от начала пути вдоль шоссе потянулась равнинно-болотистая местность со скудной редкой растительностью, унылая в своей однообразности. Я вполне обоснованно задал себе вопрос:
«Зачем было городить десятки, а то и сотни зданий в 100 этажей, когда вокруг земля пустует?»
Отвечая, я вначале обвинил себя в отсутствии фантазии, а потом, ступив на экономические рельсы, нашел верный ответ. Земля вокруг частная, дарованная английским королем какому-нибудь лэндлорду (Land – земля), цена на нее огромная, а бюджет муниципалитета не резиновый, как во всех городах мира – вот и тянутся дома в бездонное и бесплатное небо.
 
Ниагара. Самое первое и радостное видение – радуга, постоянно висящая в солнечный день над водопадом. Мощная водная стихия – родная сестра, не менее могучей – световой. Как тут не вспомнить Ветхий завет. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою»…Вот цветущая почти всегда над водопадом радуга и воплощает Дух Божий.
По сути, на реке Ниагара, несущей с бешеной скоростью свои воды из озера Эри, одного из Великих озер Америки, в другое озеро – Онтарио, два водопада: американский и канадский. Небольшая речка Ниагара (54 км. длиной), как пограничная, разделяет Канаду и США, а на самой реке, прежде чем ей упасть с 50 метровой высоты, протянулся узкой полоской остров Козий, принадлежащий США. Этот островок разделяет Ниагару на две неравные части: 300 метровая часть – американский водопад, а 800 метровая подкова – канадский. Тысячи тонн воды ежесекундно проваливаются в пропасть, поднимая в небо грохот канонады и мириады мельчайших капель воды, в которых играет семицветная радуга. Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны – присказка, заученная в школе для запоминания очередности цветов в радуге и тут же приходящая здесь на ум.
Мы спускаемся на быстроходном лифте с моста над нижним бьефом Ниагары (если принять водопад как плотину), соединяющего США и Канаду, к пристани. За 8 долларов покупаем билет и костюм из полиэтиленовой пленки синего цвета, облачаемся в него и садимся на маленький теплоходик с романтическим названием «Дева тумана» (Maid of the mist), на котором вплываем в «Глотку дьявола» (по моему определению). С таким названием есть водопад где-то в Южной Америке, крупнейший в мире, но это словосочетание и на Ниагаре актуально, хотя никто из нас, к счастью, не был в ней. Грохот падающей воды, улыбающиеся лица (в основном), отворачивающиеся от непрерывного дождя, несущегося от взбесившихся потоков. Говорить невозможно, да и не с кем: все замкнулись в себе, переживая и сохраняя в душе увиденное. То, что ты видишь, может быть единственным в жизни. Все картины и нюансы надо сберечь и запомнить. Ведь завтра ты будешь уже далеко от этих исторических мест.
«Девичьи слезы» – маленькая частица американского водопада. До этих слез можно дотронуться с острова Козий, на котором очень ловко сделана смотровая площадка. Я стоял в самом углу площадки и в полуметре от меня вода сваливалась в никуда. Время от времени я гладил ладонью упругую спину мощной струи, красиво переламывающейся на уровне груди. Чувствовала, вбирала ли вода в себя энергию тысяч испуганно-восторженных глаз, ежедневно с радостью смотревших на нее? Знала ли метровой толщины светло-зеленая громада вод на краю обрыва, что ей, спустя мгновение, придется упасть и разбиться на миллионы мельчайших струй и брызг, и вновь соединиться, успокоившись?
Сейчас исследователи считают, что вода способна запоминать и нести в себе информацию и даже передавать её. Тогда над водопадом должен витать мощнейший сгусток положительной энергии, освободившийся из воды. Может и есть тот Божий Дух, что упомянут в Ветхом завете? Возможно, что так, потому что ни одного хмурого, озабоченного лица у водопада не увидишь.
Заплатив еще 20 долларов, я с трудом напялил на себя водонепроницаемый комбинезон зеленоватого цвета. Костюмы для пешеходных и пароходных прогулок разного цвета. Вероятно для того, чтобы различить смытых в реку экскурсантов (шутка). Упав на лифте с высоты 20-ти этажного дома, я полез по скользким ступенькам шатких лестниц к месту падения воды. Постоял в узком пространстве между струями и скалой. Но, помня совет Марка Твена, не поднимал голову с раскрытым ртом кверху, чтобы мне не влилась в глотку добрая половина американской части Ниагарского водопада.
«Я наклонил голову, и мне показалось, что сверху на меня обрушился целый Атлантический океан. Казалось, настал конец света. Я не видел ничего вокруг себя за яростными потоками воды. Задохнувшись, я поднял голову, и добрая половина американской части водопада влилась мне в глотку. Если бы во мне открылась течь, я бы погиб. И тут я обнаружил, что мост кончился и теперь нам предстоит карабкаться по обрывистым скользким скалам. В жизни своей я так не трусил, но все обошлось. В конце концов, мы все же выбрались на свет Божий, на открытое место, где можно было остановиться и смотреть на пенную громаду бурлящих, низвергающихся вод. Когда я увидел, как много тут воды и как мало она склонна к шуткам, я от души пожалел, что отважился пройти между потоком и скалой». Так полушутливо Марк Твен описывает свои впечатления от посещения Ниагарского водопада. И как важно читать классиков перед путешествием!
Но и этим испытанием я не совсем удовлетворился. Тогда поднялся на воздушном шаре над Ниагарой, над городками Ниагара-Фолс, имеющими одинаковое название, что на американской, что и на канадской сторонах реки, над озером Онтарио и Козьим островом. Я развлекал себя по полной программе и к вечеру свалился, как убитый, на кровать в чистеньком отеле.
Напротив нашего отеля в Ниагара-Фолс торчал небоскреб с заколоченными фанерой окнами, но то был цветочек по сравнению с Гарлемом, который я увидел на следующий день. Это уже были ягоды, да такие гигантские, что от вида их кружилась голова и путались мысли.
Когда-то (в 1776г.) на северной оконечности острова Манхеттен на скалистых высотах Гарлем находился штаб генерала Вашингтона, отступившего со своей малочисленной и плохо организованной армией из Нью-Йорка под натиском превосходящих сил английского десанта. Во второй половине 19 века этот район был застроен частными инвесторами элитными домами в 15-20 этажей, в которых проживали состоятельные середняки, (используя русскую терминологию). Середняки богатели, строили себе отдельные особняки и попросту бросали старое жилье, которое хозяин мог заселить лишь людьми победнее или чернокожим населением. Так пошел процесс превращения этого района в ужасное негритянское гетто. Плата за аренду чернокожими жильцами вносилась нерегулярно, чаще всего жилье вовсе не оплачивалось. Дома ветшали, разрушались, бывшим застройщикам они стали в тягость, принося лишь убытки. Муниципалитет не хотел, и не хочет сейчас, брать их под свое «крыло». Они активно разрушаются, образуя одну большую и кровоточащую язву в чреве Нью-Йорка.
Вид сравним со Сталинградом после Великой Отечественной войны. Если хотите представить Гарлем, посмотрите на фотографии разрушенных фашистами советских городов в годы Великой Отечественной войны. А еще лучше сравнить Гарлем с немецкими городами, разрушенными ковровыми варварскими бомбардировками после американских налетов. Вспомните Дрезден. Я ничуть не преувеличиваю.
Сюда обычно не возят экскурсантов, только благодаря нашему гиду Владимиру Сонкину, прожившему 60 лет в СССР, мы посмотрели на капиталистический «рай» в натуре. Вот здесь все черные краски метафор и сравнений Максима Горького пригодились бы в полной мере. Мне же абсолютно не хочется описывать эти груды неубранного мусора, кучи щебенки, в которые превратились дома, пустые глазницы окон, кое-где затянутые разноцветной полиэтиленовой пленкой, краснокирпичные остовы некогда прекрасных зданий.
Справедливости ради надо сказать, что Гарлем – это не только негритянское гетто и развалины брошенных домов. В южной его окраине находятся Колумбийский университет, грандиозный готический собор Иоанна Богослова, мемориальный комплекс генерала Уильяма Гранта – 18 президента США, центр по изучению афро-американской культуры. Но встречаются, по словам В. Сонкина, в его туристических группах люди, прожившие в Нью-Йорке десятки лет, но ни разу не бывавшие в Гарлеме из-за боязни нападения на них негров (извините за политическую некорректность). Да, и наш автобус здесь, среди развалин, не остановился, а лишь медленно развернулся среди толпы праздных афроамериканцев. «Хорошо, что в нас не полетели камни», – с грустной улыбкой прокомментировал ситуацию Сонкин.
Да, жалко людей, выброшенных потогонной системой капитализма за борт общественного развития. Но, главное, о чем я с ужасом подумал: эта судьба скоро ждет и наши, российские, поселки и города, на содержание которых уже почти двадцать лет не выделяются средства из городских бюджетов. Все квартиры стали частными, и стоит только одному из разбогатевших владельцев бросить квартиру из-за протекающей крыши, как через десяток лет дом превратится в новым Гарлем с двумя исходами. Либо развалится, либо будет заселен выходцами с юга России.
В Нижнем Новгороде, в Сормове, есть дома со встроенными в наружные стены системами отопления. Квартиры приватизированы. Все ли знают первый вопрос, который задают в ЖЭУ (жилищно-эксплуатационный участок), когда обращаешься туда за помощью? Люди из ЖЭУ спрашивают, прежде всего: приватизирована ли квартира. Понятен намек? Что будет, если у нищего владельца стена заплачет горькими слезами дыр в мороз и холод? Куда выселять «хозяев»? За чей счет капитально ремонтировать наружную стену, затраты на которую составят многие десятки тысяч рублей? Вопросы без ответов. Если уж богатая страна Америка не может решить эти проблемы, то нам-то куда ехать по ржавым рельсам дикого капитализма с мурлом периода уже не первоначального накопительства?
Конечно, не с Гарлема начиналась наша экскурсия по Нью-Йорку. Разумеется, что маршрут, по которому водят экскурсантов, продуман и для всех гидов обязателен к исполнению, но каждый гид имеет свой характер, свои предпочтения, свои любимые места, с которыми ему хочется поделиться с путешествующими. Нашу группу водил Владимир Сонкин, о котором я уже упомянул. Пожилой, лет шестидесяти с гаком, плотный мужчина с больными ногами и усталым потухшими взором. Он бодрился и всячески скрывал свое, видимое не всякому глазу, нездоровье.
Он привез нас сначала в Беттери парк, юго-западную часть Манхеттена, в которой естественно соединилось прошлое и настоящее Нью-Йорка. Здесь среди зелени вековых дубов и вязов нашли приют памятники первооткрывателю нью-йоркской бухты моряку Джованни Верразано, изобретателю броненосцев Джону Эриксону, морякам, погибшим в годы Второй мировой войны в водах северной Атлантики при транспортировки грузов помощи Советскому Союзу, иммигрантам – представленных группой измученных евреев, только что прибывших на новую родину и с надеждой на измученных лицах взирающих на статую Свободы, хорошо видимую с этого места.
Да, Америка может быть благодарной человеку, укрепившему её имидж и сделавшему нечто полезное для её развития. В этом я полностью согласен с Сонкиным и с удовольствием распространил бы слова своего любимца Джона Кеннеди (подробнее о нем ниже) на Россию: «Ты не спрашивай, что Америка сделала для тебя. Ты скажи, что ты сделал для Америки». Но наша российская элита знает лишь о первой части этой истины, напрочь забывая отдавать дань созидателям и простым труженикам – пенсионерам, что очень хорошо умеют делать штаты для своих работников.
Вокруг нас торчали небоскребы (как точен и образен русский язык), гигантской подковой от Гудзона до Ист-Ривера окаймляющие Беттери парк. Сонкин объяснял причину появления этих «скребниц» неба любовью американцев ко всему грандиозному, масштабному. Однако с этим трудно согласиться, если вспомнить мечту янки жить в уютном собственном и невысоком (2-3 этажа) домике среди зелени и цветов.
Но вот любовь ко всему новому, модному – это, действительно, часть менталитета американцев. Отсюда проистекает и молодежное отторжение отцов и, вообще, родителей, как представителей старого, отжившего. И неправильно, что в России (встречал в прессе лично) считают ранний исход подросших детей из семьи инициативой взрослых, якобы приучающих детей к самостоятельности. На самом деле молодежь под влиянием школьного воспитания, призванного нести только радость и счастье, стесняется старомодных родителей, недостаточно образованных, нечисто говорящих на современном американском языке, не так ловко обращающихся с новой техникой.
Преклоняясь перед новым, американец забывает, что основой нового, является прежнее, старое. Учитывая менталитет покупателя, американский производитель (а сейчас не только он) при выпуске новой серии автомашин включает в нее хотя бы одну маленькую штуковину, которой не было в предыдущей модели. И сразу же реклама раздует это факт, начисто «забывая», что остальное и основное не менялось десятилетиями.
Так и небоскребы. Кому они были нужны? Архитекторам, исповедующим «жаргонную культуру», по определению Сергея Есенина, тонко подметившему причину их появления. Ведь стиль «Арт деко», в котором построены эти громады, не что иное, как проявление авангардизма в архитектуре, наряду с «Черными квадратами» в живописи, и другими образцами жаргонной культуры. Не надо забывать и о высокой цене на землю.
Кому они теперь нужны? Только как объект аренды для бесчисленных фирм и фирмочек, и образцы хвастовства. И, тем не менее, возникает вопрос об их заселенности, проценте использования. Помните, я говорил о забытом отеле у Ниагарского водопада. Таких отелей, да что отелей – городов, забытых и брошенных, – сотни. Этот город приучает смотреть только вниз, как это делает свинья из басни И.А. Крылова. Поднимая изредка взгляд вверх, человек печально замирает, чувствуя в нависающих над ним громадах назидающее напоминание о своей малости и ничтожности. Только божественная природа, как в Большом Каньоне, имеет на это право, но создания человеческие – нет, не должны этого делать. Как, впрочем, недопустимо и обратное: смотреть сверху вниз, упиваясь своей гордыней, своим могуществом и высотой.
Во время экскурсии по Нью-Йорку из окон финансового центра мы рассматривали котлован, в котором еще работала техника, – место, где два года назад стояли два 110-ти этажных здания Всемирного торгового центра (ВТЦ). Тогда-то после рассказа Владимира Сонкина об этих зданиях, я задал свой кощунственный вопрос о потерях во время их разрушения 11 сентября 2001 года. Сонкин расплывчато назвал цифру – 5000-7000 человек, в том числе 300 пожарных. Слава Богу, что так немного, но я искренне удивился, представив наш Нижегородский провинциальный, 2-х этажный Дворец спорта на проспекте Гагарина, вмещающий 5000 человек. «Как – спросил я, бестактно, – и это Всемирный центр торговли? Чем же он «всемирен», если на каждом этаже его находилось не более двадцати человек в разгар рабочего дня?» Сонкин так укоризненно посмотрел на меня, что мне стало стыдно. «Поделом тебе старый невежа. Впредь тебе, невежа, наука: не садись не в свои сани!»
Наверное, я, пытающийся в каждом вопросе или деле найти свою завершенность, старомоден. Сейчас многое не принято доводить до логического завершения, кроме достройки домов, разумеется, иначе жизнь потеряла бы окончательно свой смысл. Но ведь Сонкин еще красиво рассказывал о серебристой перемычке между башнями ВТЦ – гостинице (!) «Мэриотт». Она, что тоже была пуста, когда на нее вылилось тысячи тонн горящего керосина, погубившего по версии следствия торговый центр? Единственное, что в этой связи я принимаю без обсуждений, – желание властей принизить объем потерь. Это всегда в интересах власти. Но призадумайся, дорогой читатель, над суммой, выделенной мэру Джулиани на устранение последствий трагедии. 40 миллиардов долларов. Для сравнения скажу, что ураган «Катрина», почти полностью разрушивший Нью-Орлеан, унес из бюджета 31,3 миллиарда. На строительство олимпийского комплекса в Сочи выделено «всего лишь» 12 миллиардов долларов. Здесь же всего два дома, да рядом с ними требовалось разобрать подпаленный параллелепипед 100 этажного офиса немецкого банка (Deutsche Bank). Цинично я размышляю?
Ведь только в двух башнях ВТЦ размещались офисы 315 частных и государственных структур. На самых верхних этажах южного билдинга находились студии телекомпаний CNN, WPIX, WBIS и других. Известный ресторан «Окна в мир» занимал весь 106 этаж. Допускаю, что ресторан в этот ранний час был пуст, но кухня-то уже работала, готовила ланч. На 55 этаже – крупнейший частный университет «Пейс». И под всем комплексом зданий находилось еще 7 подземных этажей, и там на нескольких гектарах размещались магазины, кафе, бары, гаражи. На самом нижнем уровне сходились семь маршрутов метро. Я снимаю бейсболку перед людьми, которые так быстро убежали из этих многочисленных лабиринтов.
«Я её предупредил, чтобы она не ходила», – такую фразу сказал о своей невесте «тихий» американец, герой романа Грэма Грина «Тихий американец», устроивший провокационный взрыв в Сайгоне, в результате которого погибли сотни безвинных жителей и детей. «Я ей сказал, чтобы она сегодня туда не ходила». И далее: «На земле сидела женщина, держа на коленях то, что осталось от ее ребенка. С какой-то особой стыдливостью она прикрывала останки широкополой крестьянской шляпой. Она сидела неподвижно, молча; больше всего меня поразило на площади именно это молчание». Роман написан в 1955 году, но так часто в жизни наполовину художественный вымысел предугадывает реальную трагедию.
Я скорблю по всем погибшим в этой бессмысленной катастрофе и особо хочу отметить мужество и стойкость пожарных, 343 человека из которых не вернулись в этот день домой. В храме Иоана Богослова в Гарлеме, о котором я уже упоминал, сооружен мемориал в честь пожарных, погибших при ликвидации аварии 11 сентября. Обугленная рука, вырастающая из руин, поддерживает немного обугленный большой крест – таков сюжет памятника. Да, они всегда первые: и на ликвидации Чернобыльской аварии, и при тушении останков нью-йоркских «близнецов».
Владимир Сонкин подарил мне собственный перевод молитвы нью-йоркских пожарных. Отдавая память спасающим жизнь других, я привожу ее полностью.
И если позовет мой долг
Идти в бушующее пламя,
Ты дай мне силы, Господь Бог,
Спасти Твое созданье.

Спасти младенца, старика
От смерти на пожаре.
Пусть не дрожит моя рука
В час роковой кошмара.

Пусть ухо слышит слабый крик
И зорко видит глаз,
В аду пожара важен миг,
Чтобы огонь погас.

И жизнь, и кров их охранять
Я призван на земле.
И я готов для них отдать
Все лучшее во мне.

И если жизненный мой круг
Замкнется навсегда,
Пусть Божья длань без тяжких мук
Благословит меня.
Еще я сообщу такую подробность, от ознакомления с которой мои соотечественники недоверчиво хмыкнут, а те, что поверят, будут долго морщить лоб, стараясь представить, как это может быть. Пожарные в Америке в абсолютном большинстве – волонтеры. Да, да, бессребреники, не получающие за свой опасный труд ни цента. Трудно поверить? Но это так. Есть такие люди в США с чувством высокого гражданского долга добровольно отдающие свои силы, время, порой, как мы в этом убедились – жизнь, на благо страны, видимо, в благодарность за заботу от государства. Вся пожарная служба Америки держится на волонтерах. Но это не любители, плохо представляющие, как держать брандспойт или лазить по лестнице. Они должны выучиться на курсах, получить лицензию (без лицензии в Америке нельзя трудиться на законных основаниях). Конечно, вся техника, снаряжение, недвижимость (пожарное депо), форменная одежда представляется муниципалитетом, в чьем ведении находится организация противопожарной службы. Но средств на оплату труда пожарных у него нет. Человек отработал где-то, чтобы заработать на кусок хлеба, а потом выходит на дежурство в пожарное депо. Каково? И таких граждан в Америке 26,7 процентов, которые добровольно и бесплатно отработали в 2007 году какое-то время, помогая в работе социальным, коммунальным, религиозным, благотворительным структурам. Это – яркое свидетельство наличия и силы гражданского общества в США, которое мы в России безуспешно пытаемся воссоздать на протяжении последних 18 лет после развала СССР.
Вернемся, однако, в Нью-Йорк.
У Сонкина, при всей его любви к Нью-Йорку и Америке, было, видимо, свое мнение относительно катастрофы 11 сентября, но мы подружились гораздо крепче, чем могут сблизиться гид и рядовой экскурсант. Я оценил его с первого же взгляда, когда спросил разрешения записывать на диктофон его лекцию. Он ответил моментальным согласием, лишь слегка пожав плечами, и в этом я признал в нем советского человека и ровесника. Дело в том, что в предыдущей поездке на Ниагару, меня «застукала» рыжеволосая гид за записью ее сообщения и запретила делать это в дальнейшем.
 Мы обменялись, словно фотокарточками, своими биографиями. Окончил он исторический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова, учителем истории проработал в Казахстане 37 лет, а на старость, в 60 лет, надумал переехать к родной сестре в Нью-Йорк. По его словам, живя в Казахстане, материально не нуждался, сотрудничал с казахскими газетами и телевидением, преподавал в колледже.
Он рассказывал мне, что жизнь в иммиграции в таком солидном возрасте не сахар, приходится надеяться только на себя, да молить Бога, чтобы не подвело здоровье. Как я понял, ему недавно сделали серьезную операцию. Он говорил, что не имеет никаких льгот от американского правительства, как многие из соотечественников, оформивших статус беженцев (имеются ввиду политические и гуманитарные беженцы), и получающих талоны на питание и другие бенефиты (льготы). Казахстан лишил его даже пенсии. Я неделикатно спросил его:
-Зачем же вы приехали сюда без «языка» и связей?
Ответ был замечателен:
-Мне скучно стало жить в Алматы вдвоем с женой, а здесь живет моя родная сестра. Но меня радует, – добавил он, видя мое вытянувшееся лицо, – что в Нью-Йорке я оказался востребован и как гид, и как учитель истории.
«Ах, это модное словечко «востребован». Каким же таким неведомым качеством надо отличаться православному от человека, исповедующего иудаизм, чтобы удержаться от сомнительного соблазна бросить всех нажитых друзей и недругов (они тоже порой становятся, как родные), устоявшуюся, ясную и выверенную жизнь, пуститься во все тяжкие: распродать все имущество, с каждой тумбочкой или грядкой которого в огороде связаны сотни светлых и теплых воспоминаний, и купить билет в одну сторону. Только лишь в одну сторону! Как на кладбище.
-За четыре последние года моей жизни в США человек тридцать алматинцев побывали у меня в гостях. Это мои бывшие ученики, учителя, журналисты. Регулярно получаю письма и газеты из Казахстана и стараюсь быть полезным для тех алматинцев, кто оказался в Нью-Йорке, – говорил он, глядя в мое задумчивое лицо.
Да я и не сомневался в его порядочности и человечности: он сразу мне понравился, не то, что вчерашняя экскурсовод. Трудно быть слепым при открытых зрячих глазах и полном умственном здравии. Но себе я не мог ответить на вопрос: зачем уезжать за 8000 километров и в 66 лет ходить по переполненному городу с бестолковыми порой экскурсантами, забывающими малолетних детей в туристическом автобусе. Да, да, детей. Эта история, рассказанная им, врезалась мне в память, да и не случайно, наверное. Вот послушайте.

«Вернулись мы как-то после экскурсии на Брайтон, большая была группа – человек 50. Все дружески попрощались со мной. Обычно я напоминаю туристам: «не забывайте вещи в автобусе». Увы, среди них немало растерях: про зонты и шапки я уж не говорю. Забывали и документы, и деньги, и фотоаппараты, и еще Бог весь что. Разумеется, напомнил им и в этот раз. У меня есть правило: после ухода пассажиров осмотреть салон автобуса. В это раз я попросил об этом шофера Эдика, а сам остался у выхода. Вдруг слышу, что он кричит мне: «Здесь куртка», а потом: «Мальчик спит на заднем сидении!»
 Кошмар! На улице уже вечер, и все мои туристы разошлись, а какая-то легкомысленная мамаша забыла в автобусе 7-ми летнего ребенка. Я вылетаю из автобуса, бегу по Брайтон-авеню, многолюдной как всегда, и кричу: «Чей ребенок? Кто забыл ребенка в автобусе?» Как меня воспринимал народ, я не знаю, не до внешнего впечатления было, а следом бежит Эдик, держа за руку еще не совсем проснувшегося ребенка. Мальчик, когда понял ситуацию, тоже стал вопить, что было силы: «Мама!» и плакать навзрыд. Наконец, метров через сто, я догнал группу своих туристов, не успевших окончательно разбрестись, и вновь закричал: «Стойте, чей ребенок остался в автобусе?» Остановилась молодая особа лет тридцати и смотрит на меня недоуменно, задумчиво. Потом заламывает неестественно руки и кричит: «Где он, где? Это мой ребенок!..» Сцена, которую захотел бы снять сам Антониони. Мальчик подбежал к матери, схватил за руку, от слез и волнения ничего не может сказать, только жмется к ней и плачет в три ручья. Мать невнятно передо мной оправдывается: «Извините. Понимаете, столько ярких впечатлений. Он заснул, а я не заметила и ушла». Я не стал её воспитывать, а только сказал внушительно: «Эх, мамаша, мамаша!» Повернулся и ушел. А ведь последствия могли быть более драматичными, чем случились. Представьте, что я не проверил бы салон, и автобус уехал в гараж. Мальчик бы проснулся. Глухая ночь. Никого нет. Зловещая темнота. Сюжет для голливудского фильма. Мамаша спохватилась бы через несколько минут. Стали бы искать. А где искать? Она бы не вспомнила при своей памяти и шоке, где его оставила. Законы здесь суровые на этот счет. Её бы судили. И что было бы с ребенком?..»

-Вот видите, сколько потрясений доставляет вам жизнь здесь. Я не могу понять вашей смелости, погнавшей вас за океан. Или здесь что-то другое? –спросил я.
Сонкин промолчал. Оно и понятно: он и так уж раскрылся передо мной до предела. Я почувствовал раскаяние: зачем я разбередил его чувства.
-Простите меня, – сказал я изменившимся голосом. А по-детски хотелось добавить: «Я больше не буду».
Мы попрощались. Он медленно шел по Брайтон-авеню тяжелой, усталой походкой хорошо поработавшего человека. Сумерки стремительно густели, надвигалась ночь, широты в Америке совсем не северные, и ночь проглатывает день после захода солнца очень быстро. Мне было светло и грустно от прошедшего дня, от нового знакомства, от непонятно для чего созданной громады громад высоченных зданий, прославляющих чье-то непомерно раздутое тщеславие
Что же такое чувство Родины? Почему у одних оно есть, а другим абсолютно неведомо?
 Не желанием же быть всегда на виду объясняется охота к перемене мест? Я заметил, как Сонкин горделиво распрямил грудь и подбоченился, когда после окончания экскурсии, мы аплодировали ему за интересный и содержательный рассказ. Неужели аплодисменты кружат голову до степени умопомрачения? Что такое публичные люди? Может их родина там, где долго хлопают в ладоши и хорошо платят?
Я понимаю Ивана Алексеевича Бунина, покинувшего Родину по политическим мотивам на крутом изломе её судьбы. Порукой этому решению было глубокое знание простого народа, просчитанное будущее от последствий его руководства страной. Да, были у него «Окаянные дни», но были дни и годы мучительной тоски о покинутой Родине. Дорогие читатели, раскройте рассказ его «Косцы», написанный в эмиграции, и вы поймете, что не только из-за политических мотивов ему дана Нобелевская премия. Был он желчно-высокомерным, не жаловал ни Маяковского, ни Есенина, ни Брюсова не потому, что они воспевали большевистскую Россию, а за вольное порой обращение с русским словом, великим знатоком которого он был. Не в этом ли заключен практический, приносящий пользу народу патриотизм?
Да и что говорить о малознакомых и великих людях. Когда перед глазами и в душе стоит сын, уехавший в США за длинным рублем, а на словах – от распутицы 90-ых годов прошлого столетия.
-Ты думаешь вернуться в Россию?
-Нет.
-Будущее своих детей ты каким-то образом связываешь с Россией?
-Нет. Они будут учиться и жить в Америке.
На этом я пока прекращаю говорить на эту тему, которая будет разобрана в отдельной главе.

Здесь, в Америке, я встретился с еще одним советским экскурсоводом.
В Стрэтмуре (штат Мэрилэнд), куда я с родственниками прибыл на концерт Дмитрия Хворостовского, первым, кого я увидел в музыкальном центре, был ещё не забытый мной экс-генерал КГБ Олег Калугин. У меня буквально перехватило дыхание, конечно, я не разведчик и не шпион, и не могу скрывать эмоции за маской невозмутимости при виде предателей Родины, спокойно посещающих забугорный театр. Я так красноречиво остолбенел перед ним, что он тоже затормозил, а на лице его промелькнула едва заметная тень беспокойства. Конечно, он как специалист понимал, что его прежние начальники из-за океана совсем не думают сводить с ним счеты за предательство, которое длится уже не один десяток лет, но… мой взгляд горел и недоумевал. И ему, разумеется, не составило труда вычислить, что я только что из России.
Для своих немалых лет он выглядел бодро и спортивно. Живое, постоянно подергивающее лицо с курносым носом и вытянутыми губами, первыми, бросающимися в глаза. Таких людей, я про себя, называю губошлепами. Светлый пиджак и темно-серые брюки, дорогие ботинки, очень модная стрижка – полубокс, стремительно распространяющаяся в США. С ним была дама, значительно моложе выглядевшая, чем партнер. Была заметна некоторая скованность между ними, и я сообразил, что они недавно вместе.
Калугин с женщиной сидели на моем ряду, и, каюсь, до начала концерта я под видом съемки концертного зала заснял видео камерой его, болтающего со своей спутницей. В перерыве мы опять обменивались взглядами, и, как бы там ни было, мое невольное и, возможно, назойливо-потайное внимание всколыхнуло его память. Мне показалось, что он нервничает, слишком уж он часто наклонялся к своей собеседнице, болтая и поглядывая на меня.
Вернувшись домой, я «залез» в Интернет. Вот, что он мне поведал.
Олег Калугин родился 6 сентября 1934 года в Ленинграде в семье работника НКВД. Еще на пятом курсе филологического факультета Ленинградского госуниверситета в 1958 году пришел в КГБ СССР. И в том же году был направлен по первому студенческому обмену в США (Колумбийский университет). В 1972 году получил звание генерал-майора, став самым молодым генералом КГБ. После ухода в отставку в 1989 году он начал публичную критику КГБ.
Участвовал в работе движения "Демократическая Россия", был избран депутатом Верховного совета СССР. В июне 1990 года указом Михаила Горбачева лишен звания генерал-майора. Прокуратура СССР возбудила в отношении его уголовное дело, по факту разглашения государственной тайны. После августа 1991 года Борис Ельцин вернул ему звание и награды, и уголовное дело было прекращено. Калугин работал советником председателя КГБ Вадима Бакатина.
Выступая по советскому телевидению, сообщил ранее действительно неизвестные факты: КГБ СССР многие годы использовал всемирно известный еженедельник «Шпигель» как канал для продвижения дезинформации. Болгарский писатель-диссидент Георгий Марков убит в 1978 году в Лондоне по требованию Тодора Живкова, руководителя болгарской компартии. Яд и орудия убийства были предоставлены КГБ, а саму операцию провели болгарские секретные службы.
В феврале 1992 Калугин потряс общественность США сообщениями о допросах представителями КГБ американских военнопленных во Вьетнаме. Был приглашен американским Комитетом по выяснению судьбы военнопленных и пропавших без вести в США, где он выступил на слушаниях в Сенате по данному вопросу.
 В конце 1995 года уехал в США на работу по контракту с коммуникационной компанией Intercom.
Из официальных американских источников известно, что он выдал граждан США, якобы работавших на советскую разведку, – Роберта Липку и совсем недавно полковника американской армии Джорджа Трофимова, получившего пожизненное заключение.
В 2001 году президент России Владимир Путин, отвечая на вопрос корреспондента газеты, назвал Калугина предателем. Человек, удостоенный главой государства такой оценки, за считанные месяцы стал одним из излюбленных на Западе "экспертов по Путину", объяснявших, who is новый российский президент».
Представляю, что мог предатель России наговорить своим американским друзьям.
Да, он уже с 2001 года вдовец, а с 2003 года стал гражданином США, живет в штате Мэрилэнд. Вот как сообщается об этом в Интернете.
 «В понедельник (имеется ввиду 6.08.03г. – прим. Ч.М.) в отделении службы иммиграции и натурализации в Балтиморе Калугин принял участие в церемонии принесения присяги американскому флагу. В ходе мероприятия бывшему советскому разведчику были заданы обязательные в таких случаях вопросы о партийной принадлежности и уголовных эпизодах биографии. Г-н Калугин честно ответил, что ранее являлся членом КПСС, а на данный момент осужден в России на 15 лет лишения свободы. По словам самого новообращенного американца, чиновники иммиграционной службы зафиксировали эти пункты без комментариев. При этом Олег Калугин не намерен отказываться и от российского гражданства, что, собственно, не противоречит федеральному закону РФ «О гражданстве». Однако на деле путь на Родину бывшему генералу госбезопасности Калугину в обозримом будущем заказан: в России по заочному приговору Мосгорсуда от 26 июня 2002 года его ждет тюремное 15-ти летнее заключение за разглашение государственной тайны.
В 2000 году Калугин и американский контрразведчик Дэйв Мэйджер, который работал в ЦРУ 24 года и раскрыл многих советских шпионов, решили воспользоваться своими знаниями, и разработали автобусный маршрут по шпионским местам Вашингтона».
Билет стоит 55 долларов. Тем и живет ныне «генерал». Как-то один молодой человек сказал мне, что каждый зарабатывает теми способами, какими может. Возможно, сейчас все способы хороши, чтобы заработать. Но от этой мысли становится так безысходно грустно, что хоть криком кричи. Нет! Не все должно в этом мире покупаться и продаваться. Не всё и не все.
Читая это своеобразный «послужной» список шпиона и предателя, воспоминания о нем бывших коллег и друзей, я пришел к закономерному вопросу: «Зачем я изучаю подноготную этого неумеренного себялюба, вруна и жадного до денег человека? Да и человек ли он?» Знаменитый советский разведчик и журналист-международник Леонид Колосов, скончавшийся в январе 2008 года, уверен, что Калугин стал работать на США еще со времен учебы в Колумбийском университете, то есть 50 лет назад. И еще он сказал, что такие люди хорошо не кончают.
Последнее, что я хотел бы воспроизвести на этих страницах из этого микрокосма сомнительных, справедливых, а порой и ложных данных, так это тексты присяг, которые точно не вызывают сомнений в их подлинности. Их давал Калугин. Они очень и очень символичны.
Присяга при вступлении в ряды Советской армии:
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников. Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество, и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской Родине и советскому правительству. Я всегда готов, по приказу советского правительства выступить на защиту моей Родины – СССР, и как воин Вооруженных сил я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей жизни для достижения полной победы над врагом. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
Присяга американскому флагу:
«Я клянусь в верности флагу Соединенных Штатов Америки и республике, символом которой он является. Клянусь перед Богом в верности единой нации и стране – неделимой, свободной, одинаково справедливой для всех».
Присягу флагу США знает каждый американец чуть ли не с пеленок. Слова присяги произносятся перед звездно-полосатым полотнищем, прижав правую руку к сердцу. До недавнего времени ее произносили каждое утро в школах все, начиная от директора и кончая воспитанником предварительной школы (Preschool). Это полотнище вы найдете повсюду: где-то в глухом углу парка на длинном предлинном шесте, а перед любым административным зданием – всенепременно: гольф клуб это или Белый дом. Флаг перед частным домом означает, что живущий в нем патриот – потомственный янки, считающий свою родословную от отцов-пилигримов.
Вернемся к нашему «герою».
Да, были и есть те, продающие Родину, получающие гражданство США и деньги в обмен за секретную информацию, но, слава Богу, их немного. Самые знаменитые из них: чекист А. Орлов (Лев Фельдбин) – 1938 г., командир эсминца Н. Артамонов – 1959г., старший лейтенант В. Беленко, угнавший МИГ-25 в 1976 году, чрезвычайный и полномочный посол СССР в США, заместитель генерального секретаря ООН по политическим вопросам А. Шевченко в 1986 г.
Раздутое тщеславие, словно ветер в парусах, гонит людей по свету!


to be continued...