Как мы с Катькой в Астраханские бани ходили

Мы с Катькой решили, что пора заняться здоровьем. И вот мы отправились в Астраханские бани, чтобы распариться и очиститься от шлаков, полупить себя и других баб вениками, окунуться в ледяной бассейн, напиться морса, сделать маски из овса и меда и выйти из бани с кожей гладкой, как у младенцев. Как коньки горбунки.

У входа табличка:
«ВНИМАНИЕ, ВРЕМЯ ПОМЫВКИ СТРОГО 2 ЧАСА»

Зашли мы значит в баню, а там народу видимо-невидимо, как грибов в лесу после первого дождичка. И бабы-то все разные - треугольные и квадратные, с телом колоколом и телом Мерседесом последней модели, с грудями апельсинами и ляжками ножницами, с фигурами всех цветов и тонусов. Никогда я столько голых баб не видела. Я-то думала, что женщины похожи. В детстве мне говорили, что у девочек у них все одинаковое. Врали окаянные. Ни одной бабы не было в бане с одинаковой формой груди, схожим изгибом бедер или ног. Каждая по своему эскизу вылеплена, каждая со своим изъяном и изюминкой.

А гвалт-то какой стоит! Бабки-банщицы в печь из ковша воды подливают, сил не жалеют, а на верхних полатях бабы кричат-ругаются: «Эй, потише там, мочи нет, жар какой!»

У всех закалка своя. На верхних полках слабаков нет. Женщины там дородные, суровые, баню ценить умеющие, ко всему привыкшие. В груди они пообъемнее, соски все больше отвисают, знать почти все матери. Сидят молча, не улыбаются, простыни сразу скидывают и не робеют, тела своего не стесняются. На верхних ступеньках бабы помоложе да посочнее, в самом женском цвете, но тоже между собой не говорят, терпеливо тела распаривают. У самого входа все девочки молоденькие стоят, локтями груди прикрывают, носики вострые наверх поднимают - вдыхают влажный пар, между собой перешептываются.

«Ну, с Богом», - говорит старшая банщица, - «Прикройте глаза, девочки» - ладан в печь выплескивает, едкий запах по парной распространяется, тишина наступает. Кто коленки руками обхватил, кто ноги вытянул, кто в простыню плотнее укутался, кто прямо сидит и смотрит перед собой. Дюжина женщин замирает. Каждая думает о своем.

А затем суета начинается, бабы веники достают, начинают друг друга по спине и по ляжкам хлестать и приговаривать: «Ой, как хорошо, девочки! Сильнее, сильнее лупи, не жалей, распаривай!» У всех шапочки на голове разные, чтобы волосы уберечь от пара - шерстяные, ситцевые, мохеровые, колпаки и одуванчики, а у одной шапка расцветки российский флаг. Полотенчиков вокруг головы элегантно обернутых нет, народ попроще - париться приходит, не себя показать.

И вот потихоньку бабы начинают из баньки выходить, невмоготу уже жар выносить. Сначала с верхних лавок женщины спускаются, выходят в душевую, достают мочалки и волосы распускают. Разговор оживленнее идет, женщины между собой из душевых кабинок перекрикиваются, о жизни расспрашивают.
 
«…Свет, а правда, что сын-то твой жениться собирается?...»
«…Я к нему в больницу прихожу, а он мертвый уже лежит…»
«…Маш, мочалку перекинь мне...»
«…Дороговизна, я вон Витьке второй год ботинки купить не могу…»
 
Трут друг другу бедра, ноги, груди, гремят, хохочут. Старшая банщица в таз воды ледяной наливает, волочет в душевую, выкрикивает: «Кто у нас здесь посильнее будет, помоги таз донести!»

Одна за одной женщины помоложе тоже из парной выходят - кто на мороз выскакивает, кто в чан с холодной водой ныряет, краники открываются, мыло мылится, кругом туман и шум. А баньку проветривают и вновь готовят, для новой помывки.

Помывшись, бабы идут чай пить. Бутерброды достают, тапочки, расчески, крема. Волосы расчесывают, и маски на лица кладут. Кто постарше – о детях беседует, кто помоложе – о мужьях, кто совсем молодой – помалкивает. Две девочки яблоки грызут, забравшись с ногами на кушетку. Попив чаю, женщины оглядывают себя в грязноватые зеркала, натягивают перед морозом колготки. А вахтерша уж кричит: «Время помывки окончилось!» И все понемногу двигаются к выходу.