Про живот

он маячил передо мной вот уже который день. был конец августа и небо казалось более звездным чем обычно, излучало мягкий свет, от которого в обычное время я бы удовлетворенно щурился, стоя на балконе с сигареткой. но в это раз все было по-другому. небо казалось чересчур таинственным, а этого мне хотелось меньше всего – я и так не находил себе места с первой декады июля. опершись на перила, я нервно щурился на свет, до крови расчесывал худые коленки, за которые еще с детства меня дразнили «расческой», и с тоской сморкался в рыхлые гигиенические салфетки. я уходил в транс по методу паттабхи джойса, великого учителя индийских просветленных, надеясь найти душевное спокойствие на астральном плане. но там было глухо, как в танке. звезды отказывались вступать со мной в какой-либо контакт.

выйдя из транса, я рисовал указательным пальцем в воздухе пентагоны и октагоны, и слышал шум прибоя прямо в центре московской квартиры, словно рядом были не чистые пруды, а как минимум эгейское море. я старался дышать ровно, выпуская воздух как бы через пупок. и что же? тщетно. в носу першило, во рту вязало, голос хрипел, щеки впадали и выпадали на чужих глазах, как марианские впадины после метеоритного дождя.

когда я в первый раз увидел его, он висел в воздухе огромным расплывчатым пятном. поначалу он был молчалив и не агрессивен, и не дал мне ни малейшего повода к беспокойству. даже наоборот. он был прекрасен как сны пожилого эротомана, нежен как игра орфея на арфе перед первым любовным актом с эвридикой, неприступен как ленинские горы во время похмелья. но потом что-то изменилось. я не мог забыть его, он взялся преследовать меня повсюду, следовал за мной на важнейшие из встреч, без спроса являлся ко мне в душевую кабинку во время утренних омовений и пытался заговорить со мной за завтраком. дело было дрянь.

а случилось это так. как-то после трудового дня я вышел из здания редакции и прошел по страстному до петровки, свернул направо, миновал музей современного искусства и нырнул в подворотню. обогнув жилой дом, я зашел с торца и по винтовой лестнице спустился вниз, в небольшой подвал, где уже не первый месяц тренировал свою выносливость (физическую и моральную) занятиями йоги. врач порекомендовал мне занятия, чтобы избавиться от болей в спине. переодевшись в тренировочные штаны и майку, я вошел в зал, скрестил босые ноги в позе лотоса и умиротворенно закрыл глаза. еще минут десять вокруг шуршали и перешептывались. потом, наконец, запахло благовониями и началось занятие. говорят, чтобы достичь максимального эффекта расслабления, надо вставать на мостик так, как будто в зале, а также во всем мире, никого больше не существует – наблюдая только свое тело. и я старательно выполнял комплекс мистических асан два часа, вдыхая и выдыхая, гоня от себя прочь коварное желание украдкой разглядеть ноги соседки. когда дошло до стойки на голове, я послушно подложил руки под лоб, напряг мышцы живота, поднимая ноги, и оказался в перевернутом положении. стоя в этой позиции, я думал о том, что даже вверх ногами жизнь не так уж дурна, и что физическая форма моя с каждым днем все лучше, и тут…и тут боковым зрением я увидел его. да, он висел тут же, рядом, такой же довольный собой и невозмутимый как и я, такой же сильный, такой же легкий, и…как будто бы сам по себе! но где это слыхано? чтобы живот сам вставал в стойку на голове, сам витал в воздухе, сам гипнотизировал соседей? я чуть не свалился назад через спину (врач бы мой немедленно потребовал звонка в страховую компанию) и от пережитого изумления хотел даже заговорить с бесцеремонным незнакомцем. но тут занятие подошло к концу. не узнавая себя, я поспешно переоделся и вылетел из подвала, побежал трусцой по петровке, домчался до камергерского, в изнеможении вбежал в знакомую столовую и заказал стакан киселя. мне было не свойственно так нервничать. я решил, что превысил норму физической нагрузки и позвонил по мобильному своей маме. думал – отпустит. не тут-то было. еще прекраснее, чем наяву, он теперь витал в моем воображении, маня магической родинкой в самом центре, и безнадежно приковывал к себе.

в надежде отвязаться от него, я входил в состояние пустоты и проскальзывал мимо билетерши прямо на первый ряд партера в театре мхат. гамлет выходил – и мы с ним мучались вместе. бороться или умирать, любить или мстить – я всей душой был с ним, я подбадривал его и махал ему ослабевшей рукой, и никто, ровным счетом никто в этом зале не понимал его так, как я.

мне говорили, что можно переключать внимание с помощью ладоней. я научился медленно поводить ими – сначала вел вниз правую, затем осторожно поднимал наверх левую. водя ими эдаким образом, я ждал выключения внутреннего диалога. но ничего не помогало. от волнения я не мог говорить вслух, но все время беседовал сам с собой. я стал плохо слышать.

всячески стараясь отвлечься, я ходил в картинные галереи и восхищался кубистами, импрессионистами и всеми прочими истами мировой живописи. я поклялся себе никогда больше не вставать на голову, ходить по земле как все обычные люди и не высовывать носа из москвы, навеки забыв об индийских шарлатанах. но все заканчивалось тем, что я снова вступал в схватки со своим самосознанием. летя во внутренний диалог с разумом, я убеждал его, что это не предусмотрено джентльменским кодексом, не гуманно по отношению к внутренней гармонии моего несчастного организма, что так вообще не бывает.

- ну что вы молчите как рыба, андрей андреич? – обращались ко мне коллеги по работе. – как вы можете ничего не говорить в условиях колоссального падения национального самосознания нашей страны? как смеете так позорно бездействовать при монархических выпадках нашего царька-президента? отсутствовать при полнейшей потере гражданской позиции русского человека, в конце концов?

- а культура? кто будет возрождать нашу культуру? кто затронет вопросы современности? - давили они. – андрей андреич, как главный редактор журнала «му», вы не имеете права увиливать от ответственности. вы не можете сидеть сложа руки. ведь это кощунство, ведь вы член общества!..

в лучшем случае я хрюкал, чмокал, задумчиво давился киселем и выходил из здания редакции. в худшем - я молчал. сумерки сгущались над моей поседевшей головой. я перестал отвечать на телефонные звонки своей мамы и чистить ботинки. я проклинал эту дурацкую систему календарей и минут, я хотел ясности, но был вынужден томиться сутками, в которых каждый день было по двадцать четыре часа.

мне мерещилась гладкая натянутая кожа, престранная выпуклость, являвшаяся из ниоткуда, светло-коричневая родинка, сидящая в самой середке всей этой судьбоносной конструкции. я перестал бриться, я забросил свой автомобиль, вместо коньяка реми мартин я начал пить чай с бергамотом. живот был навязчив в своей идеальности, грандиозен в своем спокойствии. по сравнению с ним я был букашкой. у меня не осталось ходов. приходилось сдаваться.

я впервые полюбил живот беременной женщины.