Цифры счастья или цифра горя

Наконец-то спали холода, и солнце сначала целую неделю робко выглядывало из-за пушистых, но не грозящих снегом, облаков. И сегодня оно перестало страшиться, разогнало тучки яркими лучами и заиграло на лазурном небе. Снег, всегда унылый и бело-серый, засветился перламутром, и печальные голые деревья, протягивающие чёрные ветви, как голодные попрошайки, блаженно грелись. Лёд растаял и сошёл с асфальта, и по дорожкам стало удобно и уверенно идти, непривычно топая, наступая в весёлые ручейки, радостно блестящие в лучах.
 Ослеплённый ярким светом я зашёл в тёмный подъезд, показавшийся мне совсем без освещения, и постоял, давая глазам привыкнуть к темноте.
 Люди быстро привыкают ко всему, и к хорошему, и к плохому, с той лишь разницей, что первое они начинают не замечать, а второе терпеть просто приходиться.
 Странно, но, честно признаюсь, всю прелесть лифтов я совершенно не находил до сегодняшнего дня. И ведь не на седьмой этаж, не уверен - зачем, но, кажется, за счастьем, подниматься, а на двадцатый!
 В наушниках вертелась еще не надоевшая, а теперь такая привычная песня «Разбежавшись, спрыгнув со скалы». Не удивительно, я её второй день подряд слушаю.

 Восьмой этаж.

 Да-а, Она живёт выше «этажа счастья». Она вообще выше всей этой деградированной попсы и остальной муторни, вызывающей помешательство мозгов, которой нас пичкают на завтрак, обед и полдник с ужином.
 Помню, как приходил сюда и проводил одни из самых счастливых дней в жизни…
 Она болела. С покрасневшим носом и встрёпанными волосами, как перья у воробушка после умывания, в махровом халатике сразу выбегала встречать выходившего из лифта меня.
-Почему так долго? – голос сиплый, надломленный с бурей дрожащего беспокойства, что я теряюсь и не говорю ни слова, - Я боялась, переживала, а вдруг что-то с тобой случилось. Всё хорошо? Ты как?
 И этот человек, что больной, с температурой, спрашивает меня, здорового и невредимого, как я.
Обнимаю, заглядывая в глаза, тихо так и устало улыбаюсь.
-Привет.
 Её голова бессильно падает мне на грудь, плечи опускаются. Дождалась, вытерпела ещё один день. Быстро и вместе с тем нежно подхватываю Её тонкое слабое тело и качаю на руках, словно маленького ребёнка. Моя малышка…
 Она всегда была такой. Только при мне могла расслабиться, выговорить все обиды, выкричаться, выплакаться. Она превращалась в ураган эмоций и чувств, напоминая мне сверх гиганта, который взорвётся и превратится во всепоглощающую чёрную дыру. О, Господи, таких импульсивных и бешеных людей я ещё никогда не встречал и уже не встречу. Но когда мы выходили «в свет», то бишь в компанию, Она становилась совершенно другой, спокойной, уравновешенной, с саркастической улыбкой и едкими шутками на прекрасных губах. Клубок змей, жалящих, но не убивающих. Она могла заступиться за подругу, встав на пути какого-нибудь бородатого бугая, но никогда не разрешала себе позволить безосновательные обвинения или действия, Ей всегда нужны были факты и доводы.

 Одиннадцатый этаж.

 В выходные или в будни, когда оба не учились, мы всегда встречались в одиннадцать часов утра. Воздух, охладившийся за ночь и не успевший нагреться за утро, морозил и кусал кожу на щеках, что нам досаждало и не нравилось. Теперь, выходя рано, если морозец опять мне раскрашивает щёки, мне это доставляет какую-то горькую радость, противное удовольствие, что называется воспоминание об утраченном.
 Время летит, вспарывая невидимыми крыльями пересекающиеся между собой нити судеб и обрывая их, или, наоборот, настолько спутывая, что распутать сможет только Гордиев решительный поступок.
 Но что делать, когда неосторожные перья времени спутали две жизни настолько крепко, что они сплелись в одну, но острые когти той же птицы задели их и распороли?
 С Ней вместе была жизнь, самая настоящая, насыщенная, цветная. Как хорошая книга, когда в одном томе сплелись приключение, роман и фантастика, как бокал красного вина, сладкий и кислый одновременно, как переливы снега на свету…
 Можно целый день ничего не говорить и не делать, а просто наблюдать за Ней, за Её повадками, движениями, привычками, и потом можно будет сказать, что ты отлично провёл время.
 Она была настолько самодостаточной, чтобы быть одной в комнате и не быть одинокой, и наоборот, настолько хрупкой, что Ей всегда нужна пара, поддержка, как костыль хромому.
 Хм… нам говорили, что мы действительно две половинки одного сердца.
 Ошиблись, наверное.

       В последнее время некоторые Её привычки начали проявляться и во мне. Нет, разумеется, когда часто общаешься с человеком, перенимаешь у него движения, мимику, интонации, а тут даже мнение Её для меня стало истинно верным. Я даже Энтони Хопкинса полюбил в виде самого хитрого каннибала из Америки. Хотя больше мне нравятся старые русские фильмы: «Служебный роман», «Берегись автомобиля», «Двенадцать стульев». Милые, добрые и с настоящим юмором не то, что американские псевдокомедии, полные тупых и пошлых шуточек.
 А новые русские фильмы… Хм, не знаю, нет, не нравятся. В них есть смысл, либо глубокий, что надо копать и копать, либо такой, извините за тавтологию, бессмысленный и не важный, что становится грустно. Так же там много спецэффектов, попытка подделаться под тех же американцев. Зачем? У русских, не настолько скучная жизнь, чтобы её ещё чем-нибудь приправлять для остроты, когда у нас уже во рту всё горит. Бедные, бедные америкашки со своими картонными домиками и однообразными лужайками, им настолько уныло и однообразно живётся, что только смотря во все глаза и открыв рот на экран, они имеют возможность испытать какие-нибудь чувства. Я не говорю про жителей больших городов, например, Нью-Йорка или Чикаго, хотя и там точно кому-то скучно жить.
 Нам же это зачем? Не знаю как для взрослых, но для молодёжи улица – это возможность для всего. От банального велосипеда до новомодного скейтборда, от флирта до огромной любви, от рождения до смерти…
 Я, наверно, патриот.
 Как и Она.

 Пятнадцатый этаж.
 
 Остановился, сел на ступеньку. Всё же хорошо, что лифт не работает. Только когда ты поднимаешься по лестнице, ломит ноги повыше колен, и не больно, а приятно, будто тебе разминают их чуткие и сильные пальцы массажиста.
 Пятнадцатый дом, корпус два, второй этаж, квартира справа. Там мы впервые увиделись. Моя бывшая одноклассница, но зато оставшаяся хорошим другом, пригласила меня на своё День Варенье. Я поскромничал, начал отказываться, и она мне пригрозила расправой дворницкой метлой. Откуда подруга её возьмёт, не общаясь с дворниками, я не знал, но, ощутив за годы нашей совместной учёбы все тонкости её характера, угрозе внял и на завтра появился с цветами и подарками.
 Народу было не много, ещё три парня, один мой плохо знакомый Вася, и четыре девчонки, помимо Женьки, подруги. За столом, уплетая кушанья и яства, приготовленные мамой Жени, мы все мило переговаривались, словно сидели в дому у какого-нибудь графа в начале девятнадцатого века. Наевшись, мы решили пойти гулять – тогда уже осень сбрасывала листья, но солнечные лучи оставались ещё теплы, и людей поумножилось. Она подошла, вся такая тонкая и уверенная, спросила кто я и что я, потому что всех присутствующих Она знает, кроме меня. И как-то мы разговорились, иногда ненадолго отходя, чтобы переброситься словечками с другими, и неизменно возвращаясь друг к другу, словно нас тянуло, как рыбу, попавшую на крючок, тянет к рыбаку.
 Но так получилось, что телефона ни сотого, ни домашнего мы не дали, просто вылетело из головы. Вернувшись домой, я долго сожалел о своей рассеянности, но утешил себя тем, что завтра позвоню Женьке и спрошу номер. Наверно, только с этой мыслю в обнимку я и смог заснуть.
 Утром я стою в очереди за билетиком, и чьи-то пальцы закрывают мне глаза. Мы, наверно, десять минут стояли молча, ничего не говоря, и просто рассматривали наши лица, будто не виделись десять лет.
 Я глубоко вздохнул, встал и пошёл дальше.

       С тех пор мы не пропустили ни одной свободной минутки, чтобы побыть вместе. Счастье оказалось настолько простым и лёгким, что я научился летать и без всяких крыльев. Я любил не впервые, первая любовь всегда наивная и жалобная, как маленький котёнок с только-только открывшимися глазками.
 С Ней мне никогда не было скучно, наоборот, я не мог привыкнуть к Ней, не просто потому что, она всё время менялась, утром она могла говорить про одно своё мнение и приводить доводы, а вечером сказать совершенно противоположное и тоже доказать.
 Она не незаметное хорошее, и не мешающее плохое, Она коктейль Молотова из добра и зла.
 И взрыв произошёл в моих руках, и осколок попал прямо в сердце.
 Зачем, почему, за что – бесполезные вопросы, иглами врезающиеся в покрывшуюся коркой рану. Бесполезные и ненужные, задаваемые только потому, что нам обидно, непонятно и плохо. Но нельзя держать в себе эмоции, нельзя никогда и ни за что, если ты хочешь смеяться – смейся, хохочи, улыбайся, если хочешь плакать – да, плачь, рыдай навзрыд, обливайся слезами, ты сам себя утешаешь.
 Может быть, поэтому, что я не послушался этого принципа, сейчас поднимаюсь по лестнице?

 Двадцатый этаж.

 Дверь, состоящая из железных прутьев, сколько себя помню, всегда была здесь погнута, и я, мальчишкой, с друзьями залезал на крышу. Пролезть ни стоило труда, пара ступенек, и вольный ветер встрепал волосы, ударил в лицо весной.
 Это тоже счастье.
 А это - последнее моё желание.

Разбежавшись, спрыгнув со скалы!
Вот я был, и вот меня не стало!
И, когда об этом вдруг узнаешь ты,
Тогда поймёшь, кого ты потеряла!