рассказ Инициация

       
       Александр Скуридин
       
       ИНИЦИАЦИЯ

       (отрывак из романа "Колдун")


 В любой деревне обязательно жил хотя бы один колдун или колдунья. Будучи человеком
образованным (помимо зверотехникума учился в МГУ), Безуглов, тем не менее, довольно серьезно относился к проблеме возникновения на Руси данного феномена. Знания ведовства шли из глубокой старины, передаваясь из поколения в поколение. Океан еще неизученной наукой энергии жил своей, особой жизнью, активно вмешиваясь в физический, видимый мир. Вот и сегодня рано утром Степан ощутил намерение Климова. И оно, это намерение, легко вывело егеря к месту незаконного отстрела оленя.

 Тот, другой, Тонкий мир, знал все. И если познать законы управления им, то можешь действовать и в видимом мире безошибочно, изумляя окружающих, не умеющих выйти за пределы физической природы. Колдуны различаются на два типа: белые и черные, впрочем, как и все остальные люди. Вернее, всякому человеку изначально дается выбор: принять светлую или темную сторону жизни, и выбор этот он делает каждый день, каждый момент времени.

       Дед Степана Касьян был очень известным потомственным колдуном, успешно сражавшийся против черных своих собратьев. Он являлся главой самой лучшей и благородной части ведовства, непонятно-жуткого для непосвященных древнего ордена тайного знания.

 "Мы - ведуны и ведуньи, - рассказывал дед Касьян внуку, - ведем свой род от славных ариев". "А кто такие арии" - спрашивал малолетний Степка. "Народ столь старинный, что о нем и позабыли вовсе". "Вы, тятя, мне мальца не сбивайте", - проявлял свое недовольство подобными разговорами отец. "Эх, Лешка, быть Степушке моим преемником", - усмехнулся, помнится, однажды, дед.
 "Не бывать тому!" -- крикнул, багровея, отец. "Судьбу, Лексей, не переиначишь..." - тихо ответствовал Безуглов-старший. "Хочешь быть ведуном?" - спросил однажды дед Касьян напрямик у любимого внука. "Колдовать? Да ни в жисть!" - честно признался мальчик, хотя ему в чем-то и нравилась эта тайная, скрытая от всех дедовская деятельность. "А глазенки-то зажглись! - с удовлетворением отметил дед и добавил строго. - Ведать, сие означает - знать". И зашелся булькающим смехом.

       И вот он умирал. Это было медленное, мучительное угасание. Отдать последние почести своему патриарху, известному по всей Сибири, приехало множество белых и черных колдунов и колдуний. Черные прибыли всецело из-за уважения - неприязнь и даже затаенная ненависть оставлены - умирал все-таки их собрат. Все они пришли на последний поклон к Касьяну - близкие родственники лишь шарахались при лицезрении столь прославленных "особ", но препятствовать им в этом боялись. Конечно же, необычный "десант" вызвал переполох в Вертлугах, матери строго-настрого приказали своим детям и не высовываться на улицу.

 И сами они, напуганные, сидели в избах, молясь Николаю-угоднику: "Помоги, отче праведный, защити..." И мужики из тех, кто не занят был на сельхозработах, старались не подходить близко к той окраине деревни, где проживал Колдун - касьянова изба находилась на самом отшибе: прямо за ней начинался лес. Напряженное ожидание развязки жизненного пути Безуглова-старшего подогревалось ими самогонкой, и бабы не зудели при этом докучливыми мухами.

       И лишь Никодим, поп-расстрига, бывший вертлугинский батюшка, залив с утра очи, осмелился притащиться к Касьяну.
       - Эй, нехристь! Нечистая сила! - горланил Никодим. - Дай-ка, взгляну на тебя, предстающего пред Господом нашим. - Ну, воронье! - рявкнул он. - Расступись!

       Колдуны и колдуньи угрожающе заворчали, но из избы слабо послышалось:
       - Пропустите его.
       Никодим ввалился в горницу, где лежал умирающий Колдун.
       - Что, соборовать будешь? - насмешливо спросил дед Касьян.

       - Не дадено мне сие право, - ответил расстрига. - Но Бога я чту и знаю: гореть тебе в аду. Покайся, пока еще есть время. Вот тебе честной крест! - Бывший иерей сунул в постель Колдуну медное распятие.

       - Спасибо, Никодим, за заботу о моей душе. Только знай, что гореть и тебе придется, - произнес, отклоняя слабой рукой крест, умирающий и лукаво продолжил. - Скажи лучше, куда ты серебряный дел?
       - Потерял, - обескуражено ответил расстрига, однако убрал руку с медным символом христианства.
       - Нет! Ты заложил его за две четверти водки богатею из Акимовки.
       - Какому еще богатею?
       - Сурепкину Ивану.

       - Ты!.. Видел?.. - изумился Никодим, твердо зная, что рядом с ним кроме Сурепкина тогда никого не находилось. А крест был фамильным, старинной работы, с каменьями.
       - Я многое вижу.
       Тут в избу прорвалась через заслон жена Никодима Люба, очень молодая, совсем недавно родившая первенца-дочь.

       - А ну, пойдем домой! - закричала она. - Надо же, моду взял: напиться и людей поучать. Одно слово - расстрига...
       - "Да убоится жена мужа", - мудро сказано в Писании. Тебе, Любаша, отныне предстоит жить с ним в любви согласии, - сказал дед Касьян.
       - С пропойцей? - ахнула бывшая попадья.
       - Он пить больше не станет. До самой кончины. А ты потом замуж за нашего Степку выйдешь, ведуна.

       - Что вы такое говорите? - всполошилась сноха.
       И сын Колдуна глянул на своего отца исподлобья.
       - Правду, Клавдия. И правнук мой родится от вашей малой ноне Нади. Вот так-то, Любаша и Никодим.
       - Совсем рехнулся старый... Нет! Что мелет?.. – возмутились, было, родственники, да осеклись, зная дар Колдуна видеть будущее.
       И вдруг Никодим наперекор предсказанию потребовал чарку.
       - Неси, Леха, приказал Касьян сыну.

       Алексей принес из чулана бутыль, плеснул в стакан самогон. Расстрига крякнул, попытался поднести посудину ко рту, как рука его сильно задрожала, пальцы разжались, и уроненный стакан разбился об пол вдребезги.
       - Не могу! - взревел бывший поп, стремглав выскочил, зажав ладонью рот, на крыльцо, где принялся облевывать ступени.

       - Ну!.. - тяжело повел взглядом, дед Касьян. - Кто и чему не верит?
       - Я, пожалуй, пойду, - встрепенулась Люба и поспешила к мужу.
       Никто ей не ответил. А ослабевший Колдун откинулся на подушку, изобразив на лице мучение.
       - Что ж, делай, как заведено, - сказал, наконец, он сыну.

       Алексей знал обычай: когда колдун или колдунья долго мучаются, не умирая, необходимо разобрать крышу над тем самым местом, где они лежат. Также необходимо распахнуть настежь все двери и окна, только тогда душа сможет беспрепятственно покинуть ослабевшее тело.

 Был, правда, еще один способ: кто-то из близких родственников Колдуна должен принять дар ведовства. И сделать это можно не обязательно добровольно: колдуну достаточно коснуться человека. И Касьян хитрил, уговаривал сына подойти как можно ближе, шепнуть, мол, надо кое-что напоследок. Алексей раскусил хитрость отца и, хотя выпроводил всех из горницы, но совсем уже близко подходить к постели умирающего поостерегся, как ни уговаривал его отец.

       - Ну, что боишься? Сын-то, ведь, ты мне... Подойди, останний час наступает, а ты, как чужой!
       - Знаем мы вас... - отнекивался Алексей. - Говорите ваше заветное слово.
       Колдун раздосадовано сопел, изредка разражаясь угрозой:
       - Достану и оттуда, из-за гроба!

       И, вот, на третий день, как и положено, Алексей и двое соседей начали разбирать крышу. Отец строго-настрого приказал старшему Витьке и младшему Степке, ни под каким предлогом даже и не заглядывать в горницу. Витя боялся деда Касьяна, а Степан очень любил. Однако, он быть ведуном не намеревался, так как хотел в дальнейшем стать ученым. Он только тихо проскользнул в дверь, чтобы в последний раз посмотреть на живого деда. Степку в горницу привела сама Судьба, хотя в тот момент мальчик и не знал этого. Он был избран Ею.

       Уже перед взором соседей, разбирающих крышу, виднелась внутренняя часть горницы, как послышался радостный смех старика. Алексей сунул за ремень брюк клещи и полез вниз по лестнице, чуя недоброе, узнать, что же развеселило Колдуна.
       В сенях ему встретилась испуганная жена с младшим сыном.
       - Что стряслось, Клава? - спросил Алексей.

       - Степка... - растерянно выдавила Клавдия.
       - Неужель?.. Говори, ходил, варнак, к деду?
       - Ходил. Он же, тятя, так пить хочет, что стонет: "Умру, внучек, если воды не подашь".
       - Господи! - схватился за голову отец, затем набросился с упреком на жену. - Ты-то чего не смогла уберечь мальца?

       - Дак... Чуть отвернулась, а он туда - шасть... Видел же не раз Степка, как мы на стул стакан ставили, а потом Колдуну его подвигали, чтобы, не дай Бог, тестюшка прикосновение совершил.
       А старик смеялся, точно и умирать ему совсем расхотелось:
       - Ты, Лешка, увильнул, а Степа, вот, попался. И не зря: знатным у меня со временем станет продолжатель!

       Колдуны и колдуньи во дворе облегченно переглянулись, втайне радуясь такому благоприятному для Касьяна выходу из создавшегося положения. Они, коротко посоветовавшись, дружно потянулись в избу к Безугловым, даже не испросив на это ни у кого разрешения. Алексей и Клавдия не осмелились и слова поперек им молвить.

 Они понималт: этот народ мог сглазить, напустить порчу, а то и просто проклясть; с ним шутки плохи... После того, как собратья отдали последний поклон и убыли, родственники собрались у постели умирающего. Старик глянул орлом на них, а Степке озорно подмигнул и произнес со значением:
       - Ты - наш...
       И испустил дух.

       А мальчика после похорон Колдуна повезли в Акимовку в одну из немногих действующих в округе церквей. Тамошний батюшка три часа, без передыху, отчитывал его молитвами. Но, увы... Никакой поп уже не мог убрать из Степки дар деда Касьяна...