Любопытный

ЛЮБОПЫТНЫЙ


1

Митяй болел. Он лежал на скомканной постели в старой избе и мучился головой. Там у него гудело, словно черти свой котел кочегарили так, чтобы на всю преисподнюю хватило.
-А еще говорят – не ищите ада на земле,- ворчал Митяй, кутая холодные ноги в ватное одеяло,- тогда что у меня в голове-то сейчас – райские птицы так поют?
Про то, что ада на земле нет, Митяй узнал от своей бабки Ольги, которая по вечерам, управившись с огородом и с овцами в хлеву, читала за накрытым кружевной скатертью столом библию. У библии был черный переплет, и Митяй очень боялся эту книгу. Но еще больше он боялся старой иконы под расшитыми полотенцами в красном углу. Бабка на нее постоянно молилась - по утрам наспех крестилась мелкими крестиками, бормоча что-то невнятно, днем клала кресты на грудь обстоятельнее, внимательно вглядываясь в темный, еле заметный лик в фольговом выщербленном окладе, а уж вечерами давала себе волю, становилась на колени и подолгу разговаривала с Божьей матерью, перемежая свои длинные рассказы о прожитом дне молитвами и просьбами избавить ее от лукавого.
-Смотри, Митяй,- грозила она нашкодившему что-нибудь внуку,- Боженька все видит!
Если он что-нибудь ломал, бабка предупреждала:
-Боженька руку-то отрежет!
Когда дразнился и не слушал ее, обещала:
-Отрежет ужо тебе язык Боженька!
Опасаясь остаться и без рук, и без языка, Митяй избегал смотреть на старую икону в бабкиной комнате и старался реже там бывать. И всегда помнил, что сидеть на столе нельзя, брать по праздникам в руки ножницы, спицы, иголку или инструмент– великий грех. Самым большим наказанием для него было, когда бабка запирала его в своей комнате – тогда он забирался под кровать и накрывал голову тряпкой – чтобы Боженька его не заметила и не принялась у него что-нибудь отрезать.
Как-то в юности, когда Митяй учился на курсах механиков в городе, на студенческой вечеринке по нетрезвому делу рассказал о бабкиной иконе – смехом, конечно. А его друг, городской парень, вдруг заметил:
-Старая икона – это вещь. За нее, знаешь, сколько фарцовщики на рынке дают?
Митяй задумался. Бабка к тому времени умерла, и икона одиноко висела в красном углу под пыльными полотенцами. Он долго не решался снять образ, но, наконец, осмелился. Прикрыв лик Боженьке полотенцем, снял икону, дрожащими руками отковырял заднюю стенку и увидел на куске старой бархатной ткани простую бумажную открытку. Митяй был потрясен: и на эту бумажку так истово молилась его бабка да еще пугала его всякими страстями! Он положил картинку обратно, кое-как пристроил заднюю стенку киота и повесил икону в красный угол. Но, как ни странно, чувствовал перед ней прежний мальчишеский страх и даже пошевелил пальцами на руках, словно в детстве, когда боялся, что Боженька отрежет ему руку.
Теперь Митяю шестьдесят лет, он болеет, лежит на своей кровати рядом со стенкой, за которой в соседней комнате стоит старая бабкина кровать, и думает о смерти. Жену Марию схоронил три года назад, дочка живет далеко от него и не хочет ездить в родную деревню Кривую, за сто верст киселя хлебать. А врач сказал, что у него высокое давление, и за ним нужен уход.
-Сиделок у нас не имеется,- грустно вздохнул старик,- сами управимся. Если время пришло – зачем людей мучить? И так сойдет… Говорят, к вам аппарат какой-то сильный завезли, все в голове просвечивает, может, мне под него направление взять?
Врачу некогда было выслушивать откровения деревенского пациента , он только предупредил:
-Пока в больнице мест нет, но если будет хуже, вызывайте «скорую», пристроим вас как-нибудь в коридоре… А на томограф очередь до осени расписана.
-Ну тогда я домой поеду,- махнул устало рукой Митяй и поехал в свою Кривую.

2

На автобусной остановке было непривычно тихо. Кривицкие бабы, обычно очень говорливые и крикливые, стояли тихонько и молчаливо рассматривали стеклянные стены нового павильона, в котором по соседству расположился теперь продуктовый ларек. Раньше остановка была деревянная, «своя», там деревенские любили посидеть на узкой лавочке, погрызть семечки, выпить пивка, поговорить о своем, о кривицком… А теперь она стала стеклянной, красивой и чужой. К павильону то и дело подходили нарядные горожане и покупали в ларьке заморские шоколадки и пиво, которое теперь было кривицким не по карману. Куда им тягаться с богатеями из города?
Митяй же любил отовариваться в ларьке растворимой вермишелью и картошкой, которую очень любил и на вкус и потому, что быстро готовилась. Только он набил сумку пакетиками, как в уголке заметил свою, деревенскую, бабку Елену, которая стояла, прижавшись к стеклянной стеночке, и время от времени утирала белым скомканным платочком синие губы.
-Чего тебе в городе-то?- поинтересовался Митяй, протиснувшись к Елене.
-Приехала про пенсию узнать,- протяжно, словно плача, сказала она,- всем, вишь ли, прибавили, а мне нет.
-Может, бумаг каких не хватило?
-Нет, видно, судьба у меня такая горькая, как уродишься несчастливой, так и проживешь!- И, взглянув на Митяя, «проплакала»,- как обрезалось лицо-то у тебя – болеешь все?
-А что нам, старикам еще делать? Только болеть и положено… Но ты-то еще хоть куда, хотя и постарше меня годов на десяток, так, что ли?
-Да-а,- протянула Елена,- да пятидесяти лет годы долго тянутся, а теперь побежали, только их и видела. Знать, до пятидесяти-то еще чувствовала тело, вот тяжести всякие и давили, а ноне тело ушло, вот и наступило облегчение.
Митяй удивился и подумал: «Выходит, у меня впереди – облегчение? Надо к этой Елене в избу наведаться, пусть научит, может, секрет какой знает о моей лихоманке. Ишь, как по дорогам рассекает, словно молодка, да все на ногах!»
-Слыхала я как-то, в одном месте, далеко от нас, людей с малолетства приучают на руках ходить – чтобы не воровали. А у нас нет – как на ножки встал, так и пошел чужое брать…
-Это ты про что?- спросил Митяй.
-Да все про то же, про пенсию мою. Небось, кому-нибудь отдали, заслужонному, а мне не хватило, вот и не прибавили.


3

Дома Митяй заварил растворимую вермишель, с удовольствием покушал, выпил полтаблетки назначенного ему лекарства и пригубил кипяток из чашки – ни чаю, ни кофе врач ему не разрешал, и упаковка цейлонской заварки, оставшаяся еще от давнего гощения дочери, так и валялась в столе. Включил маленький телевизор «Филипс» без звука и лег на кровать. Шум ему тоже был не положен.
«Ничего нельзя,- вздохнул Митяй, поворачиваясь спиной к телевизору,- такая жизнь. На хрена?» Он смотрел на большой красно-желто-черный ковер, который когда-то купил, отдыхая в Крыму, в малюсеньком городке в горах, рядом с огромным серым дворцом. В парке там расхаживали павлины, которые по утрам забирались на крышу дома его хозяйки и истошно орали, так что он с перепугу по незнанию вскакивал, как ошпаренный, думая, что дом горит и на улице воют пожарные сирены. Потом Митяй привык и к павлинам, и к пряному запаху сосен и олеандров в парке, и к утренней порции кумыса в маленькой деревянной палатке. И даже познакомился с двумя миловидными женщинами на одном вечернем сеансе в летнем кинотеатре. И только тогда узнал, куда попал - это был город обреченных, здесь лечили больных с открытой формой туберкулеза, а в горах повыше был санаторий «Кипарис», в котором неизлечимые туберкулезники умирали.
Странное дело – Митяй не испугался и не уехал. Он пробыл весь свой отпуск в этом городке, перед отъездом купил пакистанский ковер два на три метра и только тогда отбыл в Россию, таща на себе ценную поклажу.
За спиной Митяя тихо жужжал безголосый телевизор и не мешал ему вспоминать. Он припомнил, как ходил в том южном городе на старое кладбище. Его поразило, что из каждой могилы выросло по огромной сосне. И даже из маленькой могилы ребенка. «Странное дело,- размышлял Митяй,- ребенок умер маленьким, а дерево из него доросло до пожилых лет и стало огромным, не в обхват. Как же так? Из младенца получился в природе старик…»
Он водил пальцем по узорам на ковре и удивлялся тому, что видит. Вот конь с всадником, вот птица, а вот человеческие кости, прямо натуральные мослы, а вот женщина расшеперилась, рожает, а вот и вовсе мужская похабель торчит! «Почему они все такое изобразили, пакистанцы эти?- удивляется уж в который раз Митяй.- И, главное, никто не видит, а я вижу!»
Большая растерянность пришла к Митяю уже год как, когда он впервые начал видеть какие-то странные лица, фигуры на всем, на чем придется. Хоть на стволе дерева, хоть на картошке, хоть на яблоке, хоть на облаке, хоть вот на этом ковре. А потом произошло еще более удивительное : в одном месте, на пути в магазин, под старой ивой, на самой холодной поляне в Кривой, Митяю стали мерещиться упокойники. Но только издали – то будто убитая соседка Фроська идет, сумкой размахивает, то ихний председатель Новосельцев с папкой под мышкой, то бригадирша Марь Иванна с хворостинкой в руке, а подойдут поближе – совсем другие люди оказываются, живые кривицкие.
А недавно Митяю приснился странный сон. Будто едет он в автобусе в свою же деревню, а навстречу ему выходят его упокойные родственники, жена, бабка Ольга, еще кто-то, и весело так встречают его, смеются, зовут. Начал он выбираться из автобуса им навстречу, да сумки оказались у него тяжелые, никак он их достать не мог, так и не подошел к своим…
«Умирать пора,- вздыхает Митяй и слушает перезвоны в голове,- надо лекарство принять, да не хочется. Сколько можно глотать эту горечь, а все без толку».
И вдруг ему в голову приходит мысль сходить к бабке Елене разгадать этот сон. «Может, чего подскажет?- думает он,- завтра схожу, посоветуюсь. Она долго живет, должна же что-то знать про всю эту чертовщину…»


4

На следующий день к вечеру, по прохладце, пошел Митяй к Елене. Та стояла посередине двора и, метя старым фартуком по земле, кормила кур. «Ну тебе ведьма,- подумал смущенно Митяй, - нос крючком, губы синие. Когда приберется, еще так-сяк, а дома смотреть страшно, порчи как бы не напустила». Но отступать было поздно, и он вошел в калитку.
-Ну что с пенсией-то?- спросил для приличия.
-А,- махнула костлявой рукой Елена и подобрала седые пряди под платок.- Тебе святой водицы?
-А есть?
-Есть, есть, проходи.
Митяй зашел в дом через загаженные курами сени и присел к столу, накрытому старой дырявой клеенкой. «Бедствует бабка,- подумал Митяй,- не дай дожить до такого…»
-Сон мне приснился, теть Лен,- сказал он.- Будто еду я в свою деревню, а навстречу мне моя упокойная родня, жена, бабка, еще кто-то… И все смеются. Зовут меня к себе.
-А ты и пошел?- прищурившись, спросила Елена, пристально глядя на него.
-Да нет, сумки были тяжелые, не сумел…
-Ну так это сон к радости тебе. Если упокойники снятся веселые, тебе здесь должно быть хорошо.
-Во как! А я-то думал… Но ты знаешь, мне еще лица всякие видятся повсюду. Странные такие. И на деревьях, и на ковре…
-А ты хоть молишься на икону?
-Нет, не обучен. Да и боюсь я ее, честно тебе сказать, бабка с детства запугала. Висит у нее в комнате одна икона, старая…- Митяй осекся, вспомнив, как расковырял образ. - Не молюсь, нет.
-Вот это плохо. Дам я тебе водички, ты приди домой, слей со всех ручек в доме и выпей. Все пройдет. Верное средство. Мы испокон так лечимся.
Она подала Митяю бутылку с водой, тот хотел заплатить, но Елена строго погрозила ему пальцем и денег не взяла. Подождала, когда уйдет, взяла другую бутылку с полки, начала поливать из нее в кружку на ручки дверей, потом поднесла было ко рту, да передумала и плеснула воду за спину через левое плечо, проворчала : «Носит тут нечистая, своих бед мне мало!»
Дома Митяй не стал поливать ручки на дверях святой водой, но чтобы добро не пропадало, побрызгал ею все вокруг, остатки поставил перед иконой в бабкиной комнате и, успокоенный, лег на кровать и уснул без таблеток.


5

С этих пор Митяй стал отращивать бороду. Ему не хотелось, чтобы деревенские, как и Елена, говорили ему при встрече : «Как лицо-то у тебя обрезалось, ложись-ка в больницу!» Он знал, что его там никто не ждет, под хорошим аппаратом мест нет , а лежать в больничном коридоре на виду у всех не хотел. «Дома как-нибудь помру»,- думал он, покоряясь своей судьбе.
Митяй помнил, как плакали перед смертью его бабка и жена. Наверное, им было жалко расставаться с этим светом. Но он плакать и не думал, он размышлял: «Чего попусту страдать? Болеть, мучиться куда хуже, чем в земле лежать и отдыхать. Поишачил на этом свете – будет с меня! И вообще еще неизвестно, где лучше – тут или там? Кто об этом знает-то? И нечего страшиться, коль не знаем. А и то сказать – точно ли мы все здесь – живые? Вот почему на холодной поляне мне упокойные навстречу выходят? Может, я уже и не живой, а просто не знаю этого?»
Но тут ему становилось жутковато , и он старался чем-нибудь заняться, чтобы отвлечься от шальных мыслей.
А заняться было чем. Неподалеку от Кривой начались археологические раскопки на трех курганах, которые высились над деревней с незапамятных времен. Местные-то уже давно к ним подбирались, подкапывались, но кроме трупика новорожденного, которого зарыла здесь какая-то гулящая, ничего не нашли. А поглубже залезть не решались – нужно было подгонять экскаватор, но председатель предупредил : кто подгонит, тому – тюрьма. Вот и ходили кривицкие кругом, да все мимо.
Теперь приехали археологи, стали рядом с курганами лагерем и начали копать. Для них и экскаватор нашелся, и людей они на работу из местных принимали. Метлами. Это значит, чтобы вениками подметать после археологов.
Подошел к ним и Митяй. Посмотрел, потом стал ходить кругами, выглядывать – чтой-то они там нарыли. Как-то задержали археологам обед, и Митяй принес им из своих запасов растворимой лапши. Наевшись, они прониклись к бородатому деду особым расположением, и тогда он решился попроситься к ним на работу метлой. Подумал, что, может, за месяц заработает денег , чтобы все-таки лечь под тот волшебный аппарат. Небось, за деньги-то без всякой очереди положат!
Митяя приняли, выдав ему заветный веник. Стал он мести тут и там, по каким-то оскреткам. Но однажды у археологов случился праздник, они нашли в кургане мумию! Долго ее выкапывали, потом целый день елозили над ней, пылинки сдували, и определили: это – древняя девушка.
Вся Кривая пришла посмотреть на старинную принцессу. А Митяй имел возможность разглядеть ее совсем близко. Но вместе со всеми подходить не хотел, а улучшил момент, когда она осталась одна в палатке, и нырнул туда. Встал он над мумией и долго всматривался в ее облезшее лицо с половинкой носа, разглядывал руки с сохранившимися круглыми ногтями, волосы. А потом спросил : «Может, ты моя дальняя бабушка? Как там было-то, а?»
Конечно, принцесса ему не ответила, и Митяй побрел вон из палатки, понимая, что принцесса - всего лишь прах, почти песок, и это вовсе не интересно. Потому что тут – не в прахе дело. Прах он и есть прах, чего с него взять? Митяй уже давно наблюдает, как портится у него тело, иссушаясь, покрываясь какими-то коричневыми пятнами и бородавками. Смотреть на это очень тяжко, даже противно. Можно сказать, что видишь, как исчезаешь прямо у себя на глазах. Но вот куда? А тут эту … девушку… откопали. Зачем? Может, ей не нравится так перед всеми выставляться, с полносом-то! А ее вырыли и разглядывают. «Тьфу»,- сплюнул Митяй и больше на мумию не смотрел. Ее тем временем отправили в лабораторию, точнее под тот самый аппарат. Мумию врачи разрешили сунуть в него без очереди.. «Во как,- удрученно думал он,- для нее места под аппаратами найдутся, хоть и не нужны они ей, а для меня, пока живого, нету мест этих. Такая вот несправедливость. Мертвые нынче впереди, мы – сзади».

6

Мтитяй продолжал мести на раскопках казенными веником, а по вечерам присаживался у костра, чтобы послушать, о чем говорят археологи. Они рассказывали сказки. Так считал Митяй, слушая их разговоры. Сказки эти они узнавали от местных баб и мужиков. А те и рады были плести оплетухи. Но в Кривой так всегда было, потому что издавна сюда приезжали отдыхающие из городов. Место-то красивое, сказочное. Чтобы подороже с курортников брать и подольше их тут удерживать, кривицкие плели им всякое. И археологи попались на эту наживку.
-Есть здесь место,- говорил копатель Володька, такой же бородатый, как Митяй,- холодная поляна. В любую жару на ней холодно, и ива плачет. Сам проверял – так и есть. Думаю – что за чудеса? А оказалось, на этой поляне в незапамятные времена сошлись двое влюбленных. Княжна с этой стороны и князь из-за реки. Любили друг друга, а виду не показывали, потому что каждый соблюдал свой интерес…
-Территориальный,- засмеялся кто-то.
-Именно. И начали биться. Бились до смерти, так и не уступили друг другу. С тех пор поляна замерзла.
-Может, это наша саблей там махала? – спросил тихо кто-то.
-Может, и наша, вот привезут из морга, узнаем, какие раны на теле носила,- кивнул Володька.- А вообще насчет нашей девушки разные здесь слухи ходят, не успели мы принцессу откопать, как о ней уже столько баек страшных рассказывают! Я вчера одну записал. - Он достал блокнот, полистал страницы, нашел нужную запись.- А, вот. Жила в этих краях девушка, которая пошла в лес и встретила там юношу. Полюбила его и стала на то место ходить. Но любимый больше не приходил, и тогда девушка стала ждать его дома. А он не приходил. Тогда стала она приезжих к себе заманивать. Только и жила тем, что встречала гостей. Встречала, но не провожала –пропадали те гости неизвестно куда. Когда поняли в деревне, что девушка стала ведьмой и ест человечину, пошли люди к ее дому и убили девушку и захоронили на поляне. С тех пор там холодно, и ива плачет…
-А лачуга-то эта у нас цела,- встренул в разговор Митяй.
-Да ну!- воскликнул Володька.- Расскажи, расскажи…
Митяй очень дорожил казенным веником и легкой работой, поэтому решил немножко выслужиться перед приезжими и тоже соврать им что-нибудь. И не пожалел для этого дела истории из своей собственной жизни, только приукрасил ее, чтобы не догадались.
-Есть такая, старая-старая. Говорят, от той ведьмы осталась, и когда-то в ней поселились парень и девка, которых деревня прогнала за их гулянки. Прогнала-то девку, а малый за ней увязался.. Жили они себе и жили в этой развалюхе, хоть бы что! Тогда деревенские подослали к ним другую ведьму, а та принесла им в подарок – как бы в примирение - птичку в золоченой клетке и розу в горшочке. Но только попросила их ухаживать за птицей и цветком, не смыкая глаз. Ну те в благодарность и ухаживали, глаз не смыкали. Да так притомились, что и про любовь-то забыли и друг дружке обрыдли. Тут деревня возликовала…
-Дальше-то что было?- нетерпеливо спросил Володька.
-А что дальше – разбежались кто куда. Малый к себе в дом, девка пошла по дорогам.
-Ну это уж точно не про нашу принцессу,- засмеялся археолог, и Митяй понял, что его сказка не понравилась.- Ты вот лучше скажи, правда ли, что у вас в деревне все зеркала кривые, а когда в них смотришься – прямо получается?
-Да эта байка та еще…- усмехнулся Митяй.- Просто когда-то, когда зеркала только в моду входили, у кривицких денег на хорошие не было. Вот они и покупали, что придется – кривизну одну.
-И у тебя такое есть?
-Может, кусок какой на крыше и валяется, мало ли старья по углам.
-Тогда пойдем, посмотрим?- загорячился Володька, и археологи стали подниматься , всем хотелось поглядеться в старое кривое зеркало.
Митяй пожал плечами и сказал:
-Можно поискать, конечно, пойдемте.

7
В доме у него, пока Володька лазил по чердаку, археологи вдруг заинтересовались пакистанским ковром Митяя. Они просто прилипли к нему, разглядывали рисунок, а потом начали шептаться и посмеиваться, девушки краснели.
-Откуда у вас этот ковер?- спросили они.
-Из города одного, южного, назвать не могу, неприличное название. А ездил туда от совхоза – в восьмидесятые еще, когда совхоз был и путевки в санатории простым людям давали совсем задешево, от профсоюза.
-А вы знаете,- сказали археологи,- это необычный ковер. Он, наверное, иранский…
-Пакистанский,- поправил Митяй,- там на обратной стороне написано.
-Неужели? А знаете ли вы, что в этом рисунке зашифровано какое-то послание?
-Какое еще послание?- насторожился Митяй.
-А это надо расшифровать. Вы продайте нам этот ковер, мы постараемся.
-Нет,- решительно мотнул головой Митяй,- этот ковер - мне память от тех хороших времен, я при нем без лекарств иногда засыпаю. Смотрю на рисунок и засыпаю…
-А рисунок-то похабненький,- усмехнулся Володька, который уже успел слезть с чердака и стоял позади всех, разглядывая ковер сбоку.- Вон, вагина, вон фаллос и даже родовой процесс. Как это вас угораздило такой коврик прикупить?
-В магазине…
-Повезло вам, коллега. А я зеркало нашел – кривое!
Все бросились смотреть старый зеркальный обломок, но одна девушка вдруг сказала:
-Плохая примета в осколки смотреться, оставьте лучше его здесь и пойдемте.
-Ничего подобного,- возразил Володька,- я его покупаю. За сколько отдашь?- обратился он к Митяю.
-Ни за сколько, так забирайте,- сказал Митяй, которому хотелось загладить свою промашку с неудавшейся сказкой.
-Вот уважил, вот спасибо,- обрадовался Володька и взгромоздил осколок на плечо.
-Не надо,- сказал Митяй,- я сам сейчас в лагерь принесу. В тряпку только заверну и принесу.
Археологи ушли, потолкавшись еще около ковра, а Митяй нашел тряпку и, обернув осколок, понес в лагерь на раскопки. На улице уже темнело, по Кривой бегали городские мальчишки, дети дачников, и орали, как оглашенные. Не приучены они были к порядку и всякий год нарушали покой кривицких своими городскими безобразиями.
Митяй с тревогой заметил, что двое увязались за ним. Они бежали сзади, кривляясь и выкрикивая непристойные слова, а потом и вовсе стали бросаться камнями, стараясь попасть в зеркало. Митяй не хотел связываться, но, дойдя до холодной поляны, обернулся и вопросительно посмотрел на них. И тут же отвернулся - его испугали их злые волчьи глаза. Митяй шел вперед, поспешая, дойдя до середины холодной поляны, он переложил осколок на другое плечо и вдруг увидел в нем двух волков, которые шли за ним. На этот раз оборачиваться не стал, а зашагал еще быстрее, чувствуя, как заныло сердце и закружилась голова. Добравшись до лагеря, скинул осколок с плеча и присел к костру.
Археологи пили чай на травах и его угостили. Он тоже выпил горячего настоя, облокатился о ствол дерева и прикрыл глаза. Митяй вспоминал сейчас ту девушку, с которой ушел от родных жить в старую ведьмину лачугу. Было им тогда по шестнадцать лет, и бабка Ольга несла по всей деревне плохое про возлюбленную Митяя. Будто она - сама ведьма и опоила паренька дурной водой, вот срам и вышел наружу. Но молодые не сдавались и не уходили из лачуги. Их прогнал председатель сельсовета, притащивший к лачуге трактор. Тракторист Мишка, гогоча, подъехал вплотную к ведьминому любовному гнезду, так что они едва успели выскочить оттуда на улицу. А там уже собрался народ, и мальчишки начали кидать в них камешки и куски сухого коровьего навоза…
Воспоминания Митяй досматривал во сне. Тут только он понял, кто был третьим среди его упокойных родственников – вместе с женой Марией и бабкой Ольгой встречала его на автобусной остановке та самая девушка, его первая любовь, но не сердито, а ласково улыбаясь, подзывала к себе. Во сне же Митяй подумал: «Значит, и она умерла…»
Археологи будить его не стали, а ночью сторожа позвали в палатку, где он и проспал до утра на надувном матраце.
Рано-рано утром Митяй выбрался из палатки и пошел к себе домой. На холодной поляне хотя и было холодно и шлепала о землю крупными слезами ива, солнце светило также ярко, как над всей Кривой. И никаких волков, конечно, здесь не было. Митяй почувствовал легкость и даже какую-то радость. Но это прошло, как только он стал подходить к своему дому. На огороде спиной к нему стояла его жена Мария в своем сиреневом платье с огурцами. Она стояла и, подняв голову, смотрела на чердак. Митяй задержал дыхание и тихо прошел мимо, наклонив голову. Но до крыльца дойти не успел, за спиной послышался тихий удивленный голос:
-Ты что не здороваешься, пап? Не рад, что ли?
Митяй обернулся и увидел, что в огороде стоит его дочь Люська, одетая в старое сиреневое материно платье с огурцами.
По стежке мимо изгороди Елена гнала гусей и крикнула:
-Я говорила тебе, твой сон – к радости, видишь, дочка приехала! Здорово, Люська! С мужиком приехала, ай как?
-И с мужиком, и с сыночком, теть Лен,- откликнулась дочка Митяя.- Поживу тут у вас, не возражаете?
-А что ж, и поживи…
Люська взглянула на отца и спросила:
-Бороду-то зачем отрастил, будто старик!
-Я и есть старик,- ответил Митяй и повел дочь в дом.
Люська рассказала, что в городе стало жить совсем тяжело, работы нет, детского садика для четырехгодовалого Веньки нет, вот и решили они с мужем комнату в квартире сдавать, а ей – в Кривой с маленьким пожить.
-Муж пока побомбит на машине,- говорила торопливо Люська, а Митяй удивился:
-Как это – побомбит? В Чечню, что ли, поедет или еще куда воевать?
-Да что ты,- махнула рукой дочь,- таксистом будет рубли сшибать, пока не обживемся. Ну а мы тут, у тебя. На природе…
-Живите,- вздохнул Митяй,- сколько хотите, хоть всегда.- И пошел посмотреть на внука, который еще спал в комнате бабки Ольги.


8

С этих пор Митяй перестал видеть всякую чертовщину вокруг себя. Пока Люська возилась в огороде, он занимался с внуком. От Веньки исходили к нему покой и благость. Только погладит мальчонку по беленькому вихрастому чубчику, как давление падает, в голове перестает гудеть.
Но очень уж озорной парнишка, беспокойный, весь в Люську. Так и вертится, так и вертится. То чашку с молоком опрокинет, то ковер травой извозит, то на бабкин стол в кружевной скатерти с ногами залезет. Люська и кричит на него, и с веником за ним гоняется, а ему хоть бы что. Митяй говорит внуку однажды:
-Слезь со тола, нельзя на нем сидеть.
-А где можно?- спрашивает Венька и хитро смотрит на деда.
-На стульчик садись, на свой, маленький. Зря я его тебе делал?
-А я хочу на столе…
-Нельзя.
-Мне можно.
-Никому нельзя.
-А что будет?
-Боженька накажет!- вдруг говорит Митяй и показывает на старую бабкину икону.
-Как накажет?
-Ну… ножку отрежет.
-Мне ножку нельзя резать, я маленький.
-Слезай со стола и больше не садись на него. Боженька все видит, он тебе задаст!
Венька настороженно смотрит на икону и спрашивает:
-А где Боженька сидит? Там, в углу?
-Там, там и сидит и смотрит…
Митяй ссаживает внука со стола и идет в огород. Вернувшись минут через десять, видит, как Венька забрался на стол с ногами и лезет к божнице в красный угол, чтобы посмотреть за икону. Митяй успевает подхватить внука, который, не удержавшись на краю стола, едва не свалился на пол, и говорит, грозя ему пальцем:
-Я же предупреждал тебя, что Боженька все видит, вот она тебя и толкнула со стола, не лазь, куда не следует.
-Я хочу посмотреть, где Боженька сидит,- озорно говорит Венька и рвется из дедовых рук.
-Ничего не боится, ну что за озорник!- ворчит Митяй и тащит внука в огород, поближе к матери, неся его неловко в руках, словно медведь – бочонок с медом.
Но там Венька находит себе новое занятие. Он пристает к матери с расспросами.
-Ты зачем красивые зернышки в землю закапываешь?
-Чтобы из них сладкий горошек вырос.
-А куда зернышки денутся?
-Умрут…
Не успела Люська отвернуться, как Венька разрыл грядку.
-Ты зачем это сделал?- кричит ему мать.
-Хочу посмотреть, как зернышки умирают,- отвечает деловито Венька и теребит измазанной землей пятерней свой задорный белобрысый чубчик.