Маки алыми брызгами

       Маки алыми брызгами I.

Маки алыми брызгами прибивали пыль у обочин. Погоды стояли великолепные. Мы поехали в замок Дечин вчетвером: Саша, Люся и мы с Наташкой, женой Саши, на среднем сиденье - автомобиль-то, американский.
       Замок меня потряс. Все, что мы увидели наверху – уцелело с 17-го века. Под землей был 13-ый век, но они о нем практически ничего не знают. А с 15-того по 17-ый века в замке жили какие-то рыцари, семья, которые вынуждены были убежать по вопросам веры – они были лютеране, а лютеранство преследовалось в тот момент. Потом замком в течение трехсот лет владели какие-то немецкие шляхетские князья. Потом они как-то захирели – стали брать другой налог за землю – вплоть до того, что распродавали мебель. Потом замок откупило государство и за каких-нибудь пятьдесят лет так загадило, что последние двадцать пять лет, до бархатной революции, здесь располагались советские казармы. Новейшие пятнадцать лет государство усердно замок реставрирует, правда, к левому крылу еще не подступали, и любой турист может убедиться, какую память о себе оставили советские солдаты.
       Нам показали пять-шесть отреставрированных комнат в правом крыле на нижнем этаже и, пару-тройку залов на первом. В Чехии первый этаж по-нашему второй. Широкие мраморные лестницы. И, диво, все комнаты были впору. Господи, там было как дома! В моих самых-самых светлых снах. Там хотелось жить. Гостиная, мужская курительная комната, кабинет, в кабинете рояль, на котором играл Шопен, он частенько гостил у хозяев по две-три недели, и даже там именно написал какой-то «Дейчинский цикл», спальная комната, еще спальная, через коридор, и рядом – комната для прислуги. В такой комнате и я бы жила – хоть тушкой, хоть чучелом – стрельчатые окна в два человеческих роста, а люстры, а комоды, а инкрустированные бюро, а кафельные камины, а фрески, а портреты!! Все собиралось, все восстанавливалось по кусочкам из фондов, запасников, музеев, частных коллекций, счастье еще, что фрески остались подлинными, их до прихода советских солдат обшили тесом, и они нисколько не пострадали.
       Главное, я ходила как туристка, открыв рот. Я же сто лет не ходила, как туристка! Да я все девять лет проживания в Праге только и делаю, что езжу с Моджан на Гавелак и обратно!!
       Мы фотографировались в розовом саду, прилегающему к замку. Он находился по правую сторону проезда в замок, который имел по сто девяносто два метра четырехметровых стен по обе стороны.
       - И на хера им нужен был такой помпезный проезд, - ругался Серебряный, когда мы тащились в горку эти сто девяносто два метра.
       - Ну, так чтоб ты подумал о вечном, пока плетешься на аудиенцию! – засмеялась я.
       - Это чтоб две кареты разъехались, - предположила Наташа, молодец.
       Ради нас четверых молодая, но гордая чешская деваха, провела экскурсию. Она бросила нас в капельном зале, где эти, первые владельцы, имели молельню. Вторые, настоящие, построили целый храм внизу, и соединили его балконом с розового сада до храма. Типа, чтобы везде ступать только по своей земле.
       _ Очень удобно, - сказала Люся, - С утра пришел, помолился, и опять девок тискать – в розовый сад!
       Ах, как люди жили! Дети этих шляхтичей служили министрами и послами государства, один даже был председателем Влады, как люди жили!! Какое право они имели так жить, когда вокруг волновалась голодная, грязная чернь?!
       Совсем меняются мозги.
       А я?
       Я не поехала сегодня в Прагу, потому что меня тошнит от Праги.
       Сорок шесть лет бабе, а она скачет от станка на бордюрчик, с бордюрчика до млекарни, с млекарни на угол, с угла до «Трех модрых кол» с «Трех модрых кол» до «У тхини», и то там, то здесь, слышит «Ахой, холки!» или «Здравим, девчата», что, впрочем, одно и то же, только от тех, кто наливает. Ну, и еще от тех, кто выпивает. И все «воры, каталы и убийцы» - уже в приятелях. Это еще место было целую неделю, что само по себе «зазрак» в конце мая. В прошлом году места закончились уже к середине месяца. И еще «зазрак», что перед поездкой в Теплицы, накануне, продала холст Эдуарда Эдигаряна за семь тысяч крон какой-то чешке, которая уже приходила неделю назад и призналась мне, что целую неделю не спала, боялась, что кто-нибудь работу купит, а я сказала ей, что держала цену, что никому бы из иностранцев не уступила так дешево, как ей. Она была счастлива, я была счастлива и семья Эдигарянов счастлива, и обе Маришки, которые подвернулись под руку.
       И вот что я поняла. Я не просто люблю продавать оригиналы, я люблю продавать холсты.
       Права Люся.
       Мне нужна галерея!!

       2

       Олег целый день носился с придуманной мною фразой «Когда я не пьяна, я в ужасе», только произносил ее применительно к себе «Когда я не пьян, я в ужасе», а вечером Наташа внесла редактуру « Пока ты не пьяна, ты в ужасе», зазвучало лучше.
       Если серьезно – в ужасе я была только первых два дня трезвости, ну, может быть, три, а сейчас, по истечении второй недели, я не в ужасе, я в каком-то своеобразном кайфе. Я сама себе стала нравиться. Правда, разонравилась Светке, но об этом еще нужно поразмыслить. Все складывается удивительно удачно: половина июня прошла, а место достаю каждый день. И хотя жара, наступившая с понедельника, особой продаже не способствует, без «законной» штучки я домой с рынка не ухожу. Если вспомнить, что в прошлом году к этому времени я уже месяц станка не имела, и бедному Виталику все мозги изъела своими жалобами, то нынче я, посмотрев на электрический чайник, у которого обломился носик, решила, что завтра же куплю новый. А заодним уж и новый комплект постельного белья, спраздновать девятнадцатое июня. Девятнадцатое июня – ровно год, как от меня сбежал Виталик. Год траура – и хватит. Люся даже сказала – с лихвой. И добавила, что если я и после девятнадцатого июня еще хоть раз произнесу вслух имя «Виталик», она меня даже зарывать не будет, просто придушит собственными руками и бросит. Представляю, как я буду выглядеть через три дня по такой жаре.
     Плюс. Вчера звонил Левицкий (бедный, не может успокоиться из-за этого Марата!) и сказал, что ему только что звонили из «Комсомольской правды», зам.главного редактора (интересно, как там поживает Витя Расторгуев? Мы с ним в студенческие годы сторожили Дом печати в Свердловске, еще когда он строился. То есть Витя сторожил, а мы приходили к нему с бутылочкой. А когда я в Чехию уезжала, Витя был зам.главного редактора "Комсомолки"). И прямо-таки пищала, как ей понравилось «Назад на небо», и как она не может дождаться продолжения, и как хотела бы прочитать все, все, что я написала. Де, она могла бы написать обширную рецензию на мое творчество, а рецензия на страницах «Комсомолки», это тебе не баран чихнул, у нее до сих пор миллионные тиражи!
       Слава медленно, но верно подкрадывается ко мне.
       Но к главному событию этого повествования я подкрадываюсь еще медленнее. Всему, что ни напишу, ничему верить нельзя. Не в августе главное событие происходило, а в мае. Да какая разница читателю, тогда подумала я, - что в августе, что в мае одинаковая жара стояла. Необъяснимая. Тридцать восемь в тени. Под станком, что ли? Я уже рассказывала, что пан Соукуп года три назад холщевые, или прямо-таки парашютные крыши поменял на какой-то супермодный пластик?! У нас там была сауна. Что мы соображали? Вот что я соображала,например, когда сказала Майе:
       - Маечка, а не могли бы Вы, если помещение Вам не подойдет, сосватать его мне?!!
       
       Майя позвонила мне неделю назад:
       - Записывай телефон, Ира. Зовут Женя, встретишься с ним и все обговоришь. С тебя – бутылка конъяка.
       - Лучше – ящик, - послышался откуда-то голос.
       Мы договорились с Женей встретиться в час дня, на Пшекопе, в кафе «Намбэ Ван», хотя это и не на Пшекопе, а на улице 28 Октября. Молодой, элегантно, но свободно одетый человек представился Женей, рядом с ним, еще моложе, но строже, человек представился урядником из Магистрата таким-то ( я от ужаса, конечно, имени не запомнила), и еще какой-то юноша, еще моложе. Может, сын чей.
       - Вы говорите по-чешски? – спросил Женя.
       Я кивнула.
       - Тогда все вопросы к… - он опять назвал имя, и я его опять забыла.
       - Фактически, помещение наше, и хоть сегодня может быть освобождено, - сказал урядник, - но все нужно делать быстро. Я завтра с утра подам заявку на него. Запишите здесь Ваши паспортные данные, и еще хорошо бы иметь нам копию Вашего живностенского листа( задолбалась я уже объяснять, что это такое. Давайте так – кто не понимает – дальше не читает). Нотариально заверенную.
       - У меня «живностяк» на станке, а нотариус у нас прямо на Гавелаке сидит, за двадцать минут я обернусь, - сказала я, оценив количество пива в их бокалах.
       - Чтоб Вас не гонять, я приду через час к Вам на станек, - сказал Женя.
       - Условия те же. Сто тысяч – это моя провизия, - кивнул урядник, - А десять тысяч в месяц за двадцать квадратных метров в центре города – это очень приемлемые деньги. Да еще без всяких отступных.
       - Я знаю, мне Майя говорила, - пролепетала я.
       - Договорились. Через час Женя у Вас будет.

       3

       И первым пришел Асхат. Я сказала, что немедленно надо выпить. Но, пока он покупал панаки, мимо шел Живко. ( я однажды уже написала «Иордан-болгарин», больше таких глупостей писать не буду).
       - Живко, я слышала, что ты взял на углу Михальской помещение под галерею?
       - Да куда там, я только туда отдал работы на комиссию!
       - А хотел бы взять галерейку?
       - Где?
       - Вот прямо здесь.
       Живко посмотрел по направлению моей руки в большую витрину.
       - Место хорошее, - оценил моментально, - Сколько?
       - Двадцать тысяч, - сказала я, не моргнув глазом.
       - А почему сама не берешь?
       - Боюсь.
       - Я согласен вместе.
       - Нет, я работать не готова. И вообще, вопрос еще только решается.
       - А когда решится?
       - Позвони мне через два дня, хорошо?
       Мы обменялись телефонами.
       Потом мне Асхат все жаловался на Светкину ногу. Мол, это надо же быть такой дурочкой, чтоб скакать через коробки овощников, как девочка, как будто клиенты не подождут, пока ты их же деньги им разменяешь, и т.д. Он совершенно не въехал в то, что я собираюсь снимать магазинчик. Или не поверил?
       Только мы выпили – пришел Женя и привел с собой остальных. Я отдала им копию «Живностяка», и услышала:
       - Нельзя ли какие-нибудь деньги получить в залог, раз дело сладилось?
       - У меня с собой шестьсот долларов, - сказала я, как зачарованная, эти деньги мне вернули за неправильно начисленное электричество в Теплицах, эти деньги я взяла из тех пяти тысяч долларов, что мне прислал папа, два дня плакала, но взяла, потому что Франта сказал – если не заплатить, они подадут бумаги в суд, и заплатить придется в два раза больше, - Устроит? Но Майя говорила, что деньги нужно отдать, только когда будет подписан договор.
       - Шестьсот долларов устроит, - быстро сказал Женя.
       - Я их покупала сегодня за 13.649, будем считать, что это 13.500.
       - Хорошо, - сказал урядник, забрал деньги, копию «живностинского» листа, и они распрощались со словами:
       - Позвоним Вам завтра.
 
       Наутро Маришка-питерская сказала:
       - Ты с ума сошла!! четыре года эта Майя читала твои произведения, чтоб решится тебе помочь! Твой отец копил на «черный день», и отдал тебе половину, чтобы тебе помочь, а ты, даже не попробовав, отдаешь бизнес какому-то Живке?! Смотри, Ира, Провидение тебя не простит.
       - Маришка, - сказала я, - Мы ждали этого момента четыре года, что, еще годик не подождем? Тем более, дела на Гавелаке идут хорошо, место есть каждый день! К тому же, таким образом, я верну папины деньги.
       - А он тебя просил их возвращать?! Он тебе сказал – не надо денег, добивайся задуманного. Ведь так? Так не бойся, Ира, начинай. Ты сама меня учила, что начинать нужно самому. Мы тебе все поможем.
       - У меня нет денег даже на первый наем.
       - Подумаешь, десять тысяч. Наем! Вот мы платили двадцать пять за фигню – это наем. Сколько Ты Люсе должна по финтифлюшкам – четыре тысячи? А в прошлом наипаскуднейшем году была должна двадцать – ведь отдала же?
       - Отдала папиными деньгами, - угрюмо сказала я.
       - А нынче у тебя есть шанс отдать своими! – рассмеялась Маришка.

       4


       Хлопцы – Женя и урядник – пришли в обед с «жадостью» (прошением) в двух экземплярах и попросили меня о подписи в правом нижнем углу. Меня умилило одно то, что они не стали ее подделывать, а притащились за мной. Меня покинул всякий здравый смысл.
       Урядник сказал:
       - Пятница – короткий день у чиновников, сами понимаете. Но вот в понедельник-вторник будьте готовы. Надеюсь, мы все это «дотагнем» до счастливого конца.
       - Я Вам позвоню, - сказал Женя, - Во вторник-среду получите договор, а к концу недели – ключи. Дерзайте.
       - Господи! – сказала я, и они ушли.
       Я побежала к Маришке на станек – она уже сама шла ко мне. И Света из ничего возникла.
       - Девочки, - сказала я, - Что же делать?! В конце следующей недели ключи, а у меня нет даже каркаса для развески холстов!! И Франтин папа умер, царствие ему небесное.
       - Да-а, - сказала Светка, - Выходит, это не «мы пьем», а я пью, а ты потихоньку дела делаешь.
       - Достаточно было четыре года назад начать с «Галерейки», - двусмысленно ответила я.
       Ах, если Маришкино искреннее возмущение моей трусостью, заставит меня саму впрягаться в «Галерейку», я назову ее по-прежнему «Седьмое небо». Я воскрешу ее. И никакой Живко мне при этом не нужен.
       Правда, когда мы уже балились – Маришка мне сказала по пути в склад:
       - Я лицо заинтересованное, Ира. Я слишком заинтересованное лицо. Делай, как знаешь.

       А что тут знаешь?! Все мозги пропили, одно мастерство осталось. Одно только Маришкино мастерство, к примеру, если вывесить в этой огромной витрине ее «Коломбину» – весь Гавелак засветится от умиленных лиц!!

       В субботу мы должны были – я и младшие дети – пойти на Подол, на целый день. Франтик с вечера плавки готовил. Вдруг около десяти позвонил справец, и сказал, что место есть для меня. Суббота! Три месяца по субботам мест нет. И замечательно. Отдыхать в субботу – это значит – за неделю сотворить мир.
       - Я не первая, я вторая, - пыталась отбрехаться я, - Ахметова первая!
       - Вы обе «еднички» ( единички!) – парировал справец, - есть два места.
       И, делать нечего, я поехала работать. Франта пробухтел, что я могла бы справцу отказать.
       - Справцу? Отказать?! В субботу??? Да он мне больше никогда не позвонит в субботу!!! Вот лучше вам пятьсот крон, и веди в бассейн детей сам, хотя бы часа на два-три.
       - Не пойду, - сказал Франта.
       - Бедные дети! – сказала я.
       Через пять минут через всю квартиру понеслось:
       - Да пойду, пойду, только сейчас игру засейфую!!!

       Суббота яко суббота – никаких приятных сюрпризов не преподнесла. А я-то три месяца ныла – всю неделю, де, туристов «лакаем» ( что означает приманиваем, как щенков к миске с молоком), а они в субботу возвращаются и у Значка и Фиры – все подчистую гребут. Помнит там тот турист – «Карлов мост» Шевчука он видел, Васи Тютюника или Черныша?! Видел «Карлов мост», и все тут. Я простояла на том же месте, что и всю неделю - хоть бы один из девяти вернулся, хоть на голову вставай – «законная штучка». С другой стороны, никто бы мне ее домой не принес, а Франта с детьми два с половиной часа в бассейне бы не пробыл.
       В понедельник в тени было плюс сорок ( это под готическим – то порталом!), а под станек мы и не смели заходить. Во вторник та же лабуда. И вот, в разгар раскаливания,
звонит мне Женя.
       - Завтра вечером, или послезавтра утром мы принесем Вам договор. Приготовьте деньги.
       - Давайте послезавтра утром, мне завтра целый день в цизинской полиции торчать – «тревалый побыт» получать.( Это ПМЖ по-нашему).
       - Хорошо. Послезавтра утром.


       5


       Вдруг звонит Майя – я уже дома была, уже котлеты навертела на ужин, -значит, было около девяти вечера:
       - Ира, деньги нужны завтра с утра. А договор получишь послезавтра с утра.
       - А мне Женя сказал, что...
       - Там не хватает всего одной подписи. И этому человеку нужно заплатить. Ну, хочешь, Женя тебе расписку даст на эти деньги. Хочешь, я дам. Все уже идет к благополучному финалу. Ты ничего не бойся.
       Она меня словно обухом по голове стукнула. Или это жара?! Я не вынесла и перезвонила ей:
       - Майечка, пойми меня правильно, деньги не мои, и для меня деньги не маленькие. Как я могу их так просто отдать ни за что? Я этого договора в глаза не видела. Да и Женю я видела от силы три раза в жизни.
       - Женя работает в Казахском Посольстве, Ира, не будет он из-за твоих ста тысяч рисковать собственной карьерой! Ну, хочешь, я сама с ним приду?!
       - Приходи, пожалуйста.
       А про себя подумала – Господи Иисусе Христе, я и тебя-то, Майя, от силы видела три раза в жизни!
       Через полчаса Майя перезвонила сама. И сказала:
       - Помнишь, я тебе все твердила – деньги пока не отдавай? А теперь говорю – отдай, потому что пришло время. И это время нельзя упустить.
       - Ладно, - сказала я, - я завтра в полицию не пойду, а с утра буду ждать Женю.

       Никого не было на Гавелаке, к кому бы можно было броситься за советом. Один Юрка. Пришлось позвать его на рюмку и все ему выложить.
       - Ты к расписке потребуй у него паспорт, - сказал Юрка.
       - Да ты что, он же работает в Казахском Посольстве!
       - А кто тебе это сказал?
       - Майя.
       - А кто такая Майя?
       - Владелица, ну, совладелица, магазина морепродуктов «Океан».
       - И где он разливается, этот «Океан», ты знаешь?
       - У меня есть ее визитка. Там адрес.
       - А впрочем, тебе и адрес не поможет, если ребята вдруг начнут все отрицать. Тогда лучше вот что – возьми с него расписку, заверенную нотариусом. Нотариус прямо у нас на Гавелаке сидит. Чтобы ему заверили подпись – придется показать паспорт и записать все паспортные данные.
       - Ну, ты понимаешь, что к нотариусу я не потащусь, - сказала Майя, когда мы встретились под зонтами кафе « У Блатнички», кроме Майи, присутствовал Женя и какая-то девушка, представленная как невеста Жени, - В любом суде достаточно и одной подписи, а я тебе подпишусь при свидетелях. И они подпишутся. Пойми, Ира, люди, от которых зависит договор – тоже боятся. Они думают – мы договор подпишем, а она денег не даст. Ты, в свою очередь, думаешь – я деньги отдам, а договор не получу. Так я тебе, как посредник, предлагаю вариант, ты даешь мне деньги, я тебе даю расписку, при свидетелях, которые тоже ее подпишут, а завтра, когда они тебе принесут договор – я эти деньги им отдам.
       В общем, деньги я отдала.
       Майя написала мне почеркушку. Я, мол, такая-то и такая, взяла 86.500 чешских крон и 600 долларов, (я настояла) за подготовку договора об аренде помещения по адресу такому-то. При сем присутствовали. И подписи. Все три.
       - Я понимаю, что ты переживаешь, - сказала Майя, - Но иначе нельзя. Все будет хорошо, Ирина. Самое плохое, что может произойти – это тебе вернут деньги назад.
       - Это почему ж это? – не поняла я.
       - Ну, что-нибудь не сложится, - неопределенно ответила Майя, - Да ты не думай о плохом. Завтра уже с договором тебя встречу. А чтобы ночь спокойно проспать – вот тебе таблетки. Мне в критических ситуациях всегда помогали, - и она выдала мне «Глицын». Под язык.
       Там первым пунктом написано «нормализует и активирует процессы защитного торможения в центральной нервной системе», а последним «повышает умственную работоспособность». Короче, может быть, центральную нервную систему эти таблетки и тормозят, но ума, сто процентов, не добавляют.
 
       Как была дурой, так и помру. Аккурат следующим днем после вручения ста тысяч «дяде Васе», я пошла и получила статус Резидента ЕС в Чешской республике. На десять лет! До 2016 года!! Не видеть и не слышать этих мучителей.
       Разумеется, ни Женя, ни Майя, ни урядник в этот день с утра не объявились.

       6

       Как мне уже две недели рассказывает пан Мирек (так, наконец, зовут урядника!), сложности возникли из-за китайцев, которые там сидят нелегально, за взятку. Кому-то же они эту взятку дали, и этот кто-то процесс тормозит. Но мы, говорит пан Мирек, пошли легальным путем, через конкурс, и этот конкурс выиграли, так что помещение будет наше. Рано или поздно.
       Я уже так устала нервничать, что думаю – пусть лучше поздно, чем вообще никогда.
       Позавчера вот получила «справу» - «потерпите еще два дня, дело близится к доброму концу». Терплю. Сижу в бассейне, пиво пью и терплю.
       А продажа на Гавелаке сумасшедшая, Люся не успевает мне большие принты печатать! Впервые в жизни деньги за квартиру отложены неделей раньше срока. На станек, на понедельник, лежат две тысячи, и еще две отложила, даже не придумала, на что. О, кто первый из вас подскажет?! Правильно, Теплицы!
       Прикол!! Сижу в Теплицах, Ледик куда-то «змызил» (исчез по-нашему) до двенадцати часов ночи, пока только одиннадцать. Только что ушел спать Владик, просмотрев серию из «Звездных войн». Франтик уснул раньше, не дождавшись конца фильма. Но заснул на своей постели, в своей детской комнате! И Владик поплелся туда же. Они оба точно знают, что у них есть своя комната, и у каждого своя постель. И вчера распределили, где чья полка в шкафу будет. Я же только вчера увидела этот шкаф, который купила у Ваврички. Нормальный шкаф. Из трех секций. Идеально встал. Франтик выбрал правую сторону, Владику досталась левая. Оба положили туда свои джинсы и майки.
       - Середина, - сказала я, - Общая!
       Целое утро сидели там, как в своей крепости.
       А там ничего, кроме кроватей и шкафа!!
       Теперь бы – посередине поставить им школьный стол, общий. А над столом, как раз напротив шкафа, повесить огромный холст. Разумеется, Маришкин. Все-таки детская.
       - А на стол, - мечтательно говорит Владик, - Компьютер, баби!
       - Для начала – телевизор, - говорю я, - вон туда, к Франтику на полку.
       Как хорошо в Теплицах!!
       Это понимают даже мои внуки.
       В результате, Ледик вернулся ровно в двенадцать часов ночи, заплатил мне двенадцать тысяч за три месяца вперед, и я решила купить тарелку. Сателлит. Стоит около восьми тысяч, с полной доставкой и установкой, как сказала Наташина Оксана. И даже телефон фирмы дала. Хоть будет толк от того, что Ледик решил у нас пожить до конца года. Да и ему прикол. Прикол!!

       Тридцать первого августа я лежала в ванной, с чашечкой кофе, рюмкой коньяка и сигаретой. На работу пришла к одиннадцати.
       В двенадцать пришел Юрка и сказал:
       - Ну что, по рюмочке?
       - Нет, - ответила я, - Я еще ничего не продала.
       - Я стрельну у кого-нибудь полтинничек.
       - Не надо стрелять, - разозлилась я, - Пока не продам – никуда не пойду.
       И тут же, один за другим, продала три больших Люсиных принта, отбив станек и заработав тысячу крон.
       - Вот теперь по рюмочке, - сказала назидательно, - Тем более, что у меня у Мишки сегодня день рождения. За его здоровье.
       - А кто такой Мишка? – вежливо поинтересовался Юрка.
       - Мой муж.
       - А где он сейчас?
       - Он умер двадцать лет назад.
       - А как же мы будем за его здоровье пить, если он умер? – озадачился Юрка.
       - Ты представляешь, Юра, - сказала я, - Для меня он жив, только находится в другом измерении. В параллельном, как говорит мой брат.
       Маришка приветственно помахала руками. Она-то знает все мои телеги вот уже девять лет!
       - Ну, тогда, дай Бог ему, самого крепкого здоровья! – сказал Юрка.

       7

       Вот кого я посажу в свой магазинчик?! Мне же Гавекак кто угодно угробит, я же никому не могу доверить своего станека!! Лучше я со станка в магазинчик клиентов водить за руку буду, за тех же пять процентов «за ноги», чем буду сидеть в тепле и смотреть, как рушится дело моей жизни.
       В связи с тем, что Светкина мама объявила нашему пьянству бой – я уже три дня не пью. Пан Мирек мне сказал «завтра-послезавтра», что прозвучало вчера как среда и четверг. И сегодня не пришел, следовательно, придет завтра. А если не придет – то позвонит. И так будет до второго пришествия. Нет несчастней меня человека на земле
       Ах, грешу.
       Я благодарна Господу Богу за прошедшее лето.
       Я прожила одно из счастливейших лет своей пражской жизни. Никогда я еще не чувствовала себя такой самодостаточной. Во-первых, я работала каждый день. Люся смеялась, когда я сказала, что это «во-первых». Ей, имеющей место каждый день, да еще продавца к этому месту, да еще на Старокмаке, не понять, какое это счастье – целую неделю просыпаться с мыслью, что есть место, что можно придти на работу не к восьми, а к десяти, а при жгучем желании, и к одиннадцати. Впервые за девять лет работы на Гавелаке. Бог любит меня.
       В субботу – законный выходной.
       И все эти летние субботы – раскаленные июнь и июль, мягкий август – я проводила с внуками на Подоле, на пляже, в бассейне, где один научился плавать, а другой нырять, глядя на него. Ничего меня так в это лето не бавило, как Франтиковы глаза, когда он выныривал из прыжка в большом бассейне. Он как будто заново рождался. И первые глаза, которые он искал, были мои. Он уже не ангел. Он уже Амур. Он может любого пронзить стрелою любви.
       А Владик?!
       Владик выходит из воды, как молодой Давид. У него прямо тело лоснится, как будто он не в воде искупался, а в масле. У него каждая клеточка, каждая жилочка блестит-переливается, без единой помарочки, глаз не оторвать.
       Кто еще больше кайфа получал – надо разобраться. Прав был учитель – не мы нужны нашим детям, а наши дети нужны нам. Но то, что оба загорелые, здоровые, красивые, и без труда переживут зиму – зуб даю. Это - во-вторых.
       А в третьих, я опубликовала в это лето первую и вторую часть «Назад на небо», хотя вначале думала, что текст будет называться «Солнце осени-2», мол, любовь – измена – разве они не ходят вместе?!
       Это лето открыло мне одну удивительную истину:
       Если есть любовь – измены быть не может.
       Если была измена, значит, не было любви.

       Поражаюсь сама себе. Я до сих пор люблю Виталика. Девятнадцатого июня был ровно год, как он от меня ушел. Люся при Серебряном торжественно взяла с меня клятву, что этого имени вслух я больше произносить не буду. Я пообещала. Юрка подписался быть ябедой. А все-таки время от времени это имя из меня выскакивает.
И Юрка не ябедничает.
       Наконец, у меня вместо одного ученика – Виталика – за это лето образовалось два. Маришка, разумеется, впереди планеты всей. Ну, и Юрка. Как ни печально, но этого журналиста-международника-алкоголика – тоже приходится причислять к ученикам, до того он беспомощный, разбалованный мамочкой, собственным обаянием и абсолютно честными глазками.
       Какая-то искра между ними проскочила, это факт.

       8

       Обостренная мания величия, да и только.
       Какие мне ученики, когда я сама ничего не умею, только пить?!
       Пить и разглагольствовать о свободе, красоте и любви. А у самой ни свободы, ни красоты, не говоря уж. А если и есть, то только крохотные. Всех моих заработков хватает только на то, чтоб заплатить все учеты и повести в субботу внуков в бассейн.
       Красота моя ломит станек на Гавелаке, а в последнюю неделю никому что-то не потребовалась, сегодня последний день, как я могу сдать третью часть «Назад на небо», а я и не прикоснулась к тексту за десять дней. Вот только прошлую субботу с воскресеньем ездили в Теплицы – полюбоваться на тарелку, да заодним были приглашены на день рождения Натальи, жены Серебряного. После Теплиц я болею два дня, до того мне тошно и от Моджан, и от Гавелака, и от Праги. И в этот тошнотворный момент я взяла и позвонила Майе:
       - Пан Мирек опять пропал, и даже телефон мне не берет. Мне эта история перестает нравиться. Я хочу деньги назад.
       Майя переполошилась. Сказала, что сейчас же разыщет пана Мирека хоть под землей, хоть на небе, и сразу же перезвонит мне.
       Перезвонила. Мол, удалось достать только эсэмеской, он опять в «заграничи» и телефон поэтому не берет. Но сам договор у него уже на руках, все в порядке, на следующей неделе он вернется и придет ко мне, а раньше и не надо, у китайцев наем проплачен до конца месяца.
       - Ира, - сказала Майя, - Столько терпела, потерпи еще недельку.
       - Последнюю, - не унималась я.
       - Я сама буду присутствовать на передаче ключей. Попрошу скромного – рюмку французского коньяку.
       - Спасибо, - сказала я, - Спасибо, Майя.
       Я ей говорю это «спасибо» целое лето. За что, спрашивается?! За то, что отдала ей сто тысяч папиных денег?!
       Кто только что мне не говорит!
       Светка говорит, что лучше бы я ей эти деньги заняла, на три месяца, она бы вернула мне сто десять тысяч. Они собираются дом на ипотеку покупать.
       Серебряный говорит, что нужно терпеть. Сто тысяч – не деньги, а магазин на Гавелаке – золотое дно.
       Даже папа говорит «добивайся, Ирина, результата».
       А как его добиваться?! Последнее солнце, Боже мой, последнее солнце, такая благодать!!
       Начало октября – а в доме не оказалось ни одной ручки.
       А писать хочется, аж зудит.
       Страсти не утихают.
       Страсти разгораются.
       Русский народ не способен ни на что, кроме подвига.
       Я две недели отстояла на тагах по четыре дня. Пятым – в пятницу сидела в улочке, опоминалась. Сначала я со Светкой, потом она со мной. Потом мы с Маришкой. Я, за отсутствием Люсиных принтов, продавала оригиналы. Был день, когда я продала их восемь, заработав девять тысяч.
       - Вот, Люси нет – приходится работать, - смеялась Маришка.
       - Нет не Люси – нет второго автора. Нет конкуренции. Поэтому и Люси нет. Когда была Катя – это Люсю как-то подстегивало.
       - Найди вторую Катю.
       - Да где ж я ее найду?!

       Отправила детей в «Макдональд», а счастлива так, будто отправила в свадебное путешествие. Факт, я не успеваю за событиями, творящимися вокруг меня. В прошлый раз собралась написать про Люсю, как она наорала на меня в телефон, и неделю, нет, три дня, показавшиеся мне неделей, у меня не было ни одной ее финтифлюшки.
       Потом я позвонила и сказала сухим голосом, что она может забрать деньги за все проданные работы, а она пришла и принесла новую коллекцию. И сказала, что болела, что ее разбил паралич после очередного выпадения котенка с балкона. Это наша Люська с седьмого этажа шарахнулась, но внизу были кусты терновника, и она отделалась операцией на бедро, за которую пришлось заплатить пять тысяч. А у Люси под балконом сплошной асфальт, котенок и "мяу" не произнес. Ничего-то мы друг про друга не знаем. Так, однажды, захочешь сказать, а язык не послушается тебя. Опухнет там, во рту, и забьет глотку.
       Не успела написать и про Юрку, которого выгнали с очередной квартиры за неуплату, а в другую он должен был въехать только через два дня, и эти два дня ночевал у меня, а Светки не было на работе целую неделю, пока стояли холода – не могла же я его бросить на улице, в такой-то мороз, и в таком-то состоянии. В первый вечер мы много разговаривали, и выпили у детей все запасы алкоголя, а во второй вечер – он приперся в половину двенадцатого ночи уже на рогах, тут же упал и захрапел, так что я два часа не могла заснуть.
       Наутро Светка закатила мне такую сцену ревности, что мы три дня с ней не подходили друг к другу. Она решила, что будто я с Юркой выспалась. Вот дура. Я пыталась с ней объясниться по-человечески. Я сказала:
       - Света, ты меня уже столько лет знаешь. Неужели ты не знаешь, что мое сердце занято? Неужели ты не знаешь, что когда сердце у женщины занято – она ни с кем спать не может?!
       - Может, сердце у тебя и занято, - сказала эта невменяемая, - зато свободна... и она грязно выругалась.
       Кстати, о мате. В последний свой приезд моя мама с меня взяла честное слово, что я никогда в своих произведениях больше не буду употреблять мата. «Матерка», как выразилась мама. И как я ей ни доказывала, что иногда иначе сказать невозможно, она стояла на своем: «Возможно. На то ты и писатель». Так что теперь, извиняйте, дорогие читатели. Маме слово дала.

       9

       Только я хотела написать, что в тот же день, к обеду, должен был придти пан Мирек, причем, мне Майя божилась, что это сто процентов, и вечером будем обмывать договор, и не пришел, и мало того, телефон мне опять не взял, а когда я позвонила Майе, оказалось, что она до двадцатого ноября – улетела в Казахстан!! – как вечером того же дня услышала от прыгающего по квартире Франты:
       - Все! Я подаю на развод!! Я говорю это в последний раз!!!
       Оказалось, что Наташа не ездила на агентуру, как сказала мне, а ездила на свидание к какому-то дебилу, это в половине-то девятого утра! Типа, Франта позвонил ей, когда она ехала в автобусе, хотя по времени уже должна была быть в канцелярии. Потом позвонил буквально через пять минут, а она сказала, что разговаривает с «редителкой», и не может говорить с ним. А еще через полчаса телефон вообще не отвечал. А когда сама перезвонила через сорок минут, то сказала, что не может за пятнадцать минут быть на Вацлаваке, а от той агентуры до Вацлавака ровно пятнадцать минут, он считал! Так что она была в другом месте, и Франта даже знает, в каком, он посмотрел в Интернете последние Наташины «выглядования», и т.д., и т.п.,…
       Я так устала, что не разнервничалась. Тем более, меня смешило само представление о свидании в половине девятого утра. Я только сказала:
       - Ну, что поделать, Франта. Разводись.
       Он так офанарел, что на минуту замолк. Потом из зала понеслось:
       - Мырха една!! Я должен был бы ее на месте убить!!
       Пришлось мне проплестись в зал и сказать:
       - Больше так при детях, Франта, не выражайся. Дети ни в чем не виноваты.
       Дети сидели, обмерев от страха, и особенно Франтик. Он готов упасть в обморок, если «татинку» (папочке) плохо. Он его так любит, что целует спящего. Я не представляю, как их можно разделить. Если Франты нет дома – Франтик засыпает у меня, а не у Наташи. Неужели ей их не жаль?!
       В общем, Франта поскакал еще некоторое время, и рванул за Наташей. Они вернулись вместе лишь в двенадцатом часу ночи. Оба ребенка спали у меня попрек кровати.
       Утром я спросила ее, не помирились ли они. Она ответила «Нет».
       И так продолжалось три дня!!
       За эти три дня я передумала, Бог весть, что, наконец, вчера вечером пришла домой и все дочери выложила.
       - Во-первых, - сказала я, - ты должна будешь так же, как и я, платить четыре с половиной тысячи крон за квартиру ежемесячно. Оставшиеся четыре тысячи Франта будет доплачивать на Франтика как алименты, если Бог даст. Во-вторых, каждую пятницу, так же, как и я, давать тысячу крон на продукты, и еще вопрос, кто за этими продуктами будет ездить. Итого плюсом еще четыре. В третьих, раз в месяц, так же, как и я, будешь платить тысячу крон за кабельное телевидение и Интернет. Резюме – девять с половиной тысяч вынь да положь, если собралась разводиться. Где ты их возьмешь, если на своих «бригадах» в агентуре зарабатываешь от силы шесть-семь тысяч?!
       - Да замолчишь ты, наконец, - вскричала дочь, схватила куртку и побежала прочь из дома.
       - А я с твоими щенятами сидеть не собираюсь!! – заорала я вслед.
       Она сидела целый час у подъезда, пока не приехал Франта.
       Как только они вошли в дом, я выгнала внуков и рухнула в кровать. Папа все время твердит мне, чтобы я не вмешивалась в супружескую жизнь детей. Да если бы я не вмешивалась, они давным-давно бы развелись. А если бы я сама жила с мамой, может быть, до сих пор был бы жив Миша.
       Молодая семья должна жить со старшими. Хотя бы ради детей. Вот кто бы кормил Владика и Франтика эти три дня, пока эти умники разбирались между собою?!
       Утром я разбудила Наташу аж в двенадцатом часу дня:
       - Не могла бы ты детей сводить в «Макдональд», пока я тут на свободе попишу? Двести крон выдам.
       Они собрались все вместе и ушли.
       Все фигня по сравнению с тем, чтобы сохранить семью.
       Другой уже не будет.

       10

       Во вторник, во время обеда у пана Семивола, я, Маришка и Юрка установили мораторий на спиртные напитки во время рабочего дня.
       - После работы «чисто на одно», со всей душою, - говорила задушевно Маришка, - А на работе – ни во время обеда, ни даже «за развеску» пить больше не будем.
       - А на пиво мораторий распространяется? – робко спросила я.
       - Какое пиво! Зима! – вразумительно ответствовала Маришка.
       - Но неужели сейчас не выпьем последнюю рюмку за мораторий? – сказал Юрка.
       И мы торжественно выпили.
       Долгие годы меня держало на плаву утверждение Надежды Елинковой о том, что рюмку не выпьешь – не продашь. Я сама по себе знаю, что после рюмки появляется кураж. Глазки блестят, английский улучшается на глазах. Людей, подходящих к папкам, любишь. Улыбаешься им нежнее. Даже шутишь с некоторыми.
       Но ведь все в том и дело, что на одной - двух рюмках трудно остановиться.
       Особенно если Светка подзуживает.
       Мы из-за Светки и решились на мораторий. Потому что в пятницу, когда был праздник – годовщина какой-то из чешских революций – мы не достали места, и все три – Маришка, Светка и я – дошли лишь до ближайшего ларька на Вацлаваке.
       Светка была инициатором каждой последующей рюмки. Мы с ней выпили по три, а Маришка две, потому что у нее совсем не было денег. Мы же со Светкой трясли каждая двустами кронами.
       В результате, уже на втором отрезке пути до трамвая, на нас бросился ларек у остановки. Мы выпили еще по две, и тут Светка начала бредить. Она сказала, что с этим Юркой я вонзила ей нож в спину. Что теперь-то она точно знает, что такое предательство. Это не то, когда мужчина предает женщину. Это когда друг предает друга, а я была ее самой любимой подругой.
       - Мужчины приходят и уходят, а женщины остаются, - повторяла она.
       Она ничего не хотела слушать. И ее невозможно было заткнуть. Я увидела подходящую тройку, и бросила Маришку на эту рехнувшуюся. Эту мать двоих детей!! Вторая серия. Кто в воскресенье рыдал у меня на плече и говорил, что без меня жить не может?! Пять дней прошло – и опять Иуда.
       В субботу я была в сауне практически одна. И банщица сдувала с меня каждую капельку пота. Она сказала, что сауна хиреет.
       - Да ведь лето было таким жарким!
       - Мы снова вошли в государственную структуру, и у всех бассейнов в стране общая касса. Кто успешней – должен поделиться прибылью с менее успешными.
       - Да у вас тут социализм!
       - А «заказники» - то живут при капитализме! И требуют услуг по-капиталистически.
       - Пока ваш «стрик» (вино пополам с минералкой) будет стоить двадцать крон, как при социализме,при его "капмиалистической" цене в шестьдесят, - я к вам ходить не перестану, - засмеялась я.
       - Правильно, - сказала банщица, - нужно и о себе когда-нибудь подумать. Не все же о других.
       Вот. Сауну нужно рассматривать как единственное место, доступное мне, где я могу подумать о себе. В сауну детям до двенадцати лет нельзя. Полный релакс. И я думаю. В воскресенье я опоздала на работу не специально. Просто не слышала будильника. То есть Светку не видела. Но она сама, проходя мимо на склад, не удержалась и завопила:
       - Ты что же это в пятницу сбежала?! Правда глаза колола?! Боялась, что я тебе в глотку вцеплюсь?!
       - Да пошла ты...(я маме обещала).
       Надо было мне подумать, а потом отвечать. Если бы я подумала, я непременно бы ответила иначе. Я бы ответила: «Дождешься, все Асхату расскажу».
       Пришлось нам с Маришкой выпить, чтобы вынуть спицу, вошедшую мне в крестец.
       - Адреналин, Ира, - сказала Маришка, - Не бери в голову. Светка спятила от ревности.
       - Да, - заорала я, - Но я-то тут при чем?!
       В общем, понедельник я не помню, а во вторник, в обед, мы установили мораторий.
       За целый день выпили с Маришкой по три чая.
       - Он у меня сейчас из ушей польется, - пожаловалась Маришка.
       - Ну, давай на полчаса раньше закроемся, - предложила я.
       - Уговор дороже денег, - отрезала Маришка и мы отстояли до конца.
       Зато после работы на нас бросился ларек на остановке.
       - Девочки, - сказала уже знакомая буфетчица, - Сегодня большой праздник. День Михаила. Архистратига.
       Я аж вздрогнула. То-то весь день звонили колокола.
       - Ах, думаю теперь, Мишенька нам поможет.
       - Неужели ты все это всерьез, Ира? Ты думаешь, Юрка тоже весь день не пил?!
       - Это на его совести. Главное, не пили мы.

       11

       Продолжаю вечером, и уже всего, что написано красными чернилами – не вижу.
       Неожиданно мне понравилось смотреть на мир трезвыми глазами. Обычно уже с утра «за развеску» все предстает в розовом свете. Все кажется – как-нибудь, как-нибудь, а как-нибудь не получается.
       Капитализм.
       Как это я понедельника не помню?! Да я в понедельник сидела с Серебряным и Люсей у Семивола. И рассказывала им вторую серию.
       - Асхату версия представлена так, будто ты Юрку спаиваешь. Вот поэтому, де, Светка и поссорилась с тобой.
       - Я? Юрку?! – оторопела я, - Да он сам, кого хочешь, споит!!
       - Вот я так и сказала – уж кого-кого, но только не Юрку. Вообще, Ира, хватит, держись-ка ты от них подальше. И от Светки, И от Юрки. Подумай, зачем тебе эти уроды?!
       Не знаю, что Светка, а Юрка мне сто процентов не нужен. Стоял сегодня у справы как осиновый кол. Небритый, какой-то неряшливый. Натуральный бомж.
       - Я вчера не пил весь день, клянусь, Ира, но после работы я, конечно, выпил.
       - А что небрит и грязен?
       - Я сейчас со Скарулесом в баню иду. У меня же сегодня выходной.
       Только к обеду я сообразила, что у Юрки сегодня выходной, и у Маришки выходной, а я, стало быть, одна отдуваюсь за всех.
       Но когда пришла Юлька и предложила выпить по панаку, я рассказала ей про мораторий.
       - Неужели все так серьезно?
       - Ты бы посмотрела с утра на Юрку.
       - И что мы теперь, за его красивые честные глазки, должны пропадать, что ли?
       - Ты не пропадай. Ну, или дождись, пока я закроюсь.
       Юлька не дождалась. Зато приперся Юрка с бутылкой водки. Сказал, что у него сегодня годовщина смерти его отца. (Господи, Боже мой, папа мой жив, Господи, Боже мой, папа мой жив!) И он хотел бы его со мной помянуть.
       А я разоралась. Я орала – немедленно убери бутылку, ты что, думаешь, все наши договоры – это шуточки?!
       - Хорошо, я тогда подойду к тебе после работы.
       - Нет, мне нужно домой, Наташа уходит на бригаду в ночную смену, не могу.
       Юрка обиделся и ушел.
       Утром я пришла на работу к одиннадцати. И вдруг поняла, что мораторий – гениальное изобретение. Если Юрка выпьет – он на обед не придет, а если он на обед не придет, то и не придется мне его кормить обедом.
       Юрка на обед не пришел.
       Зато пришел к вечеру, за пятнадцать минут до закрытия, и на ногах полудержался, хотя божился, что ни рюмки не выпил. Это, мол, они вчера с Сашкой-фазой наклюкались той водки, которую я отказалась пить, и теперь он мне не в жисть не простит, что я эту водку пить за отца с ним отказалась.
       - А я вообще с тобой больше пить не буду, если ты не перестанешь врать.
       Юрка обиделся вторично и ушел.
       А мне неожиданно понравилось смотреть на мир трезвыми, злыми глазами.
       Но, перед тем, как я все это поняла, я с утра позвонила Майе. Волшебная сила абстиненции! Я сказала:
       - Я ждала тебя, как соловей лета. У меня Франта собирается с Наташкой разводиться, потому что она себе не ищет нормальную работу, все по бригадам таскается, потому что ждет меня с этим чертовым магазинчиком! Я папе уже не звоню полгода, потому что не знаю, что ему сказать, кроме того, что я дура набитая, а это он и без меня знает, в общем, я хочу – немедленно – или договор, или деньги. Завтра.
       Майя в полном ступоре переслала мне эсэмеску, которую ей отправил пан Мирек.
       Оказывается, человек попал в аварию и лежал две недели в реанимации, с сотрясением головного мозга. Через два дня его выпишут, и все будет в порядке.
       Я перезвонила Майе и сказала:
       - Мне что, ему цветы в палату принести?! Что мне делать?!
       - Я, Ира, прямо завтра с утра к нему поеду. Я же думала, что уже все в порядке. Я же ему уже и деньги отдала. При свидетелях. Кто знал, что такая хренотень произойдет?!
       - Ладно, - сказала я, - Может быть, у человека и правда проблемы.
       - Я все выясню и сразу тебе перезвоню. В понедельник.
       Натаха вечером взглянула на текст этой эсэмэски. Ошибок в тексте немного, - вздохнула, - может, и в самом деле, человек писал после сотрясения мозга.
       
       Ирина Беспалова,
       Прага, сентябрь, 2007