Находка

       Если бы не грузчики, тащившие через арку оконные блоки, Иван спокойно прошел бы мимо и телефон достался кому-нибудь другому. А так, пропуская рабочих, прижимаясь к стене между мусорным контейнером и горкой пухлых пакетов, он пихнул в сторону некстати оказавшуюся под ногой коробку («Золотая семечка», чтоб ее!) и за мятым картонным боком обнаружил тонкую, стального цвета пластинку, вставшую на ребро.
       Когда пластинка легла в ладонь, Иван испытал какую-то совершенно детскую радость. Все-таки Бог, он видит! И кому, и за что. Видит! Он даже пропел под нос:
-Милая моя, ненаглядная…
       Nokia. Из последних. Ничья. То есть, вовсе даже не ничья. Его это теперь Nokia. Его.
Голова плыла в тумане. Мысли неслись эйфорические. Иван ласково прошелся пальцем по чуть выпуклым кнопкам, смахнул с экрана песчинки. И тут телефон в его руке дернулся.
       Виброзвонок.
На экране высветилось: «Маша». И второй, поясняющей строчкой: «Дура с мал.».
       Позже, много позже, вспоминая, Иван никак не мог простить себе, что не выкинул сразу же сим-карту бывшего владельца. Именно это в случившейся истории терзало его больше всего. Так просто, шептал он в прошлое бессонными ночами, отщелкнуть крышку, отсоединить, выломать. Так просто…
-Да? – сказал он тогда.
Еще не осознавая, что и зачем делает - привычно, на автомате, приложил мобильный к уху.
-Сергей?
       Голос был напряженный. Словно звонившая так отчаянно и безуспешно пыталась связаться, что теперь, едва ответ получен, не верит этому до конца.
       Что ж, подумал Иван, изучая строчку «Дура с мал.» (с мальчиком? с маленькими ногами? сиськами?), побудем неведомым Сергеем.
-Да, - весело повторил он измененным голосом.
-Сволочь! Ублюдок! Урод! Скотина неблагодарная! Ладно я…
       Спустя какое-то время Иван заметил, что все еще давит побелевшим пальцем кнопку отбоя. Лицо горело. Словно его только что отхлестали по щекам.
       Нарвался называется. Идиот!
Пересекая двор по диагонали, Иван убеждал себя, что все сказанное к нему совершенно не относится. Разговаривали-то с кем? С неким Сергеем. Значит, и ругательства летели в его адрес. А Сергей этот, может, действительно урод. Заслуженный урод России. Чего переживать-то?
       Но в душе все равно саднило. Думалось: «А если и обо мне так?». Тяжело думалось. Собачьи экскременты, раскиданные по двору в изобилии, позитива не добавляли.
       У двери в подъезд телефон зазвонил снова, защекотал ладонь.
Набирая код на замке, Иван решил никому больше не отвечать. Никому! Все! Спасибо! Уже проникся доставленным удовольствием! Потом скосил глаз на экран.
       Маша. Понятно. Продолжение шоковой терапии. С мал. С маленькими мозгами?
Вызвав лифт, он решил все же ответить. Извиниться, обрисовать ситуацию. Мол, трубка Сергею вашему больше не принадлежит…
       Ответил.
-Я слушаю.
-И не смей отключаться, говнюк! Не смей, понял?! – голос неведомой Маши дрожал и вибрировал. – Ты хоть понимаешь, что ты натворил?!
       Маша еле сдерживалась.
-Простите, - сказал Иван. Подмышки взмокли мгновенно. И лоб. Почему же говнюк-то? Лифт поднялся на пятый. Иван вышел. – Дело в том, что я не Сергей. У меня всего лишь его телефон. То есть, это теперь мой телефон…
       Он сбился и, не зная, как объяснить, замолчал.
-Понятно, - со своей стороны тоже выдержав паузу, сообщили ему. Затем шумно фыркнули. – Фокусничаем, да? Забавляемся? Ладно бы в первый раз…
-Но голос, голос! – крикнул Иван.
       Ситуация виделась ему дикой, сюрреалистической. Ему не верили!
-Господи, какая скотина! Какая…
       Проворачивая ключ в замочной скважине, Иван не расслышал продолжения.
Переспросить не успел - мобильник сотрясли рыдания, а за рыданиями запикали короткие гудки. Ну вот, ошарашено подумал он, то не отключайся, то сама…
       Квартира встретила его блеклыми обоями и криво прибитой вешалкой. Повесив ветровку на крючок и скинув туфли, Иван прошлепал на кухню. Организм, изнуренный звонками, требовал подпитки. Кефир и джин-тоник в данном случае были равноценны. Правда, кефир был уже открыт. Значит, и выбирать нечего.
       Сделав из пакета с отвратительно веселым молочником три больших глотка, Иван возмущенно мотнул головой.
-Какая скотина! – кривляясь, сказал он занавескам на окне. – Ага, блин! Побеседовали. Прекрасные манеры.
       Он выложил находку на стол.
А ведь она еще позвонит, подумалось ему вдруг. Маша. Дура. С Малого проспекта?
       Девушка представлялась Ивану рыженькой, невысокой, щекастой. Ну а какой же ей еще быть? На Ивановой памяти все дуры, которые ему попадались, были именно такими. Рыженькими и щекастыми. Возьми хоть старосту группы Ленку Коновалову, хоть молодящуюся соседку по лестничной площадке. «Тучкин, ты в коллективе или где? У Посадской день рождения, все уже скинулись. Так что ждем одного тебя». «Иван, вы не поможете мне с интернетом? Страстно хочется выйти на сайт знакомств. Мне сказали, там мужики на любой вкус - стаями».
       Тьфу!
Кефир попал не в то горло. Иван закашлялся.
       Пока затирал капли на полу салфетками, телефон умудрился ускакать с середины столешницы на край. Мощные вибрации!
-Да, что еще? - поймав пластинку, процедил Иван.
-Знаешь, три тысячи я тебе прощаю, - тихо сообщили ему.
       И этот голос, спокойный, без истерических ноток, Ивану неожиданно понравился.
Он хотел было сказать, что ни про какие тысячи знать не знает, но вовремя спохватился. Он-то, допустим, и не знает, а вот Сергей, за которого его упорно принимают, наверняка в курсе. И, судя по всему, деньги он не в кустах нашел. Хотя, может быть, что как раз в его стиле начать по-наглому отпираться: «Что ты, мать? Ополоумела? Не брал я твоих денег! Выронила где-нибудь, наверное…»
       Впрочем, подумать, ляпнешь так - схлопочешь психическую реакцию, обзовут чем похуже. А оно надо? И Иван, не понимая, зачем вообще продолжает разговор, выбрал нейтральное:
-И что?
-Ничего. Прощаю. И то, как ты поступил со мной – тоже.
       Что ж, понятно, как поступил. Трахнул, скорее всего, и - в сторону.
На мгновение Ивану стало жалко девушку Машу. Бедная, глупая, повелась на обещание вечной любви. Либо школьница, либо только-только после школы. Романтизм, гормоны, запретный плод. Ах-ах, как громко бьется сердце! С высоты двадцати двух с хвостиком лет – абзац, причем полный.
       За полгода жизни в студенческом общежитии Иван нагляделся, как таких дурочек затаскивают в постель. Ничего, в сущности, сложного.
-Но Катю я тебе не прощу, понял?! – мазнуло по уху.
-Почему?
-По кочану, тварь! – взвился голос.
Перед внутренним взором Ивана снова мелькнула ненавистная, притухшая было рыжина.
       Похоже, некую Катю Сергей тоже трахнул. Наш пострел везде поспел! И смотался.
Набить бы дон-жуану его дон-жуанистую морду. Разбить. В кровь. Желание вскипело и ушло. Осталось нелепое чувство вины. Словно и он, Иван, каким-то боком тоже причастен.
       Недосмотрел. Не предупредил. Не оказался рядом. Морду, в конце концов, не разбил.
Нет-нет, одернул себя Иван, я здесь совершенно непричем. Совершенно. Тут же что? Если тебя десять тысяч раз назовут негодяем, поневоле поверишь. Уверуешь даже, что негодяй.
       А его за пятнадцать минут и говнюком, и скотиной…
-Я отключаюсь, - тухло произнес он.
-Что, и не спросишь, как Катя? – с вызовом поинтересовался мобильник.
       Спросишь… Любопытной Варваре за спрос нос оторвали. Типа.
-И как Катя?
       «Беременна» - мелькнуло в голове. Нервный смешок выскользнул, не удалось удержать.
-****ь, она в больнице, понял?!
-Что?
       Почему-то сделалось дурно. Сначала обожгло. Потом по лопаткам, по ребрам продралась ознобная, дурная дрожь. Окно с занавесками качнулось словно от подземного толчка. Был бы в руке кефир, упал бы бомбой – нипочем салфетками не отделаться.
-В больнице, понял?! В реанимации. Попытка суицида. Разъяснить для тупых?
-Не-е…
       Не сказал – проблеял.
-Что, проняло? Уж и не надеялась…
-Да я… я-то не виноват…
       Ивана передернуло от собственных слов.
-Ну, конечно, ты, сво… – невидимая Маша запнулась, словно там, у себя, ей не хватило возду-ха. - Ты никогда…
       Все, сейчас заревет и отключится, с облегчением подумал Иван.
И действительно, телефон судорожно всхлипнул. Затем будто ложка брякнула о фарфор. Дальше шумно, под большим напором, плеснула вода. «Ничего, ничего, - произнесла Маша куда-то в сторону. – Я справлюсь». Гулкие глотки Иван слушал как завороженный. Считал про себя: один, два, три…
       И не сразу понял, что говорят уже непосредственно с ним.
-Понимаешь, она лежит там… как смерть! Одни глаза живут. А я не знаю, что делать… И ма-ма у нее тоже…
-Что ты от меня хочешь? – мрачно спросил Иван.
       Он чувствовал, что тонет в истории, к которой не имеет ни малейшего отношения, как в трясине. Того и гляди – накроет. С маковкой.
-Хоть раз, Сергей, сделай что-нибудь доброе! Спаси человека!
       Хорошо, что он – не Сергей.
-Как?
-Хотя бы навести ее. Ты же ей тогда… - голос дрогнул, но тут же выровнялся. – Ты ей тогда наговорил всякого. Она же поэтому… Знаешь, - после секундной паузы с жаром сказали ему, - ты приди и скажи ей, что пошутил. Что был не в настроении. Что уезжаешь заграницу и не хотел… Или на Дальний Восток… Соври что-нибудь! Ты же умеешь!
       Умеешь…
Ивану словно передались Машины чувства. Вот же сволочь, подумал он. И ничего, живет, бродит по миру. А у меня – его потерянный телефон…
       Решение родилось внезапно.
Сергей – ладно. Было и было. Вычеркнули. А вот он, Иван, нечаянно оказавшийся в эпицентре чужой беды, если сейчас откажется, он – кто тогда? Его тогда – какими словами?
       Ведь получится, что он и не отличается ничем. Разницы для Кати точно не будет. И для Маши. Да и для него самого, наверное, тоже.
       Потому что помочь – в его силах. И он, черт возьми, поможет!
-Хорошо, навещу, - сказал он.
       Радость в ответе чуть не выбила у него слезу:
-Ты успеешь сегодня? Ой, нет. Сегодня поздно уже. Завтра. Сможешь завтра?
-Завтра, - кивнул Иван. – В двенадцать.
-Это недалеко от метро. – Маша продиктовала адрес. – А там - реанимационное отделение. Вторая палата. Синицкая Екатерина.
-Я буду.
-Точно?
-Я же… - Он хотел сказать: «…не Сергей», но выдавил: - …понимаю.
-Ты… спасибо тебе…
       На торопливый разрыв соединения Иван только качнул головой.
Вот и благодарности дождался. Так, подумал он, надо этой Кате купить чего-нибудь. Не с пустыми же руками…
       Он представил себе, как появляется в реанимации в накинутом поверх ветровки белом хала-те, как, скрипнув дверью, на цыпочках подходит к кровати. Капельница, понятно, подвешена на штативе, кардиомонитор подает сигналы с тумбочки. Запахи лекарственные шибают в нос. Пузырьки, склянки.
       Катя, отвернувшись к стене, сначала отказывается его замечать.
Но он и не настаивает. Садится рядышком, выкладывает принесенное, бубнит вроде как про себя: «Ну что ты, Кать… Разве можно… Как же я без тебя…». И как бы невзначай гладит остренькое, выглянувшее из-под тонкого больничного одеяла плечо.
       Маша, пусть даже рыженькая, пусть полненькая, смотрит на него с одобрением и одними губами произносит: «Молодец!».
       А Катя наконец поворачивается и неловко, мокрым лицом утыкается ему в грудь. И они обнимаются, и все заканчивается удивительно хорошо!
       В сладостном упоении собой и своими намерениями Иван выскочил из квартиры. Лифта дожидаться не стал, поскакал вниз, нащупывая в кармане вчетверо сложенную тысячную купюру. Неприкосновенный запас перестал быть неприкосновенным. В любом случае потратил бы на какую-нибудь ерунду, подумал Иван, глупо улыбаясь, а тут…
       В ближайшем магазинчике, скромно именующемся мини-маркетом, он купил два литра виноградного сока и плитку дорогого шоколада. За фруктами пришлось прошвырнуться до торгового центра. Побродив между полками, Иван остановился на мандаринах. Килограмм мелких марокканских, сладких, разбавил крупными китайскими. В общей сложности получилось за полтора. Вполне.
       Продавщица, пробивая чек, блеснула золотыми коронками:
-Мандарины любите?
-Люблю, - сказал Иван. – Но это не мне, а девушке.
       На свой пятый он взлетел как на крыльях.
Конечно, не на крыльях любви, отдышавшись, рассуждал он уже в квартире, но все-таки на крыльях добра.
       Нет, он вовсе не Сергей. Ничего общего. Он – лучше.
Выложенные покупки ласкали глаз. Иван повертел в руках шоколад. «Линдт». Классный, на-верное. С миндалем. Он приставил плитку к упаковке сока. Образовалась золотисто-зеленая композиция. Мандарины, оранжево просвечивающие на заднем плане через полиэтилен пакета, создавали объем.
       Красиво.
В крови бурлило ощущение всемогущества. Супеменства какого-то. Хотелось двигаться. «Катя, Катя, я тебя спасу», - бормотал Иван, слоняясь по квартире. Включил в комнате телевизор. Без всякой охоты посмотрел, как лупят друг друга какие-то молодцы. Выключил.
       Спасу.
От зудения переложенного в карман джинсов телефона вдруг стало не по себе. Холодно.
       Господи, Господи…
-Алло.
-Ты извини, что я на тебя сегодня наорала… - сказала Маша.
       Иван скривился.
-Ничего.
-Сергей, ты ведь действительно завтра придешь?
-Конечно, - сказал Иван. – Прости, у меня дела. Прости. Пока.
       И отключился.
Сердце сжалось. Господи, Господи. А ведь я не приду, понял он. Очевидно же: ждут не Ивана. Сергея.
       Суперменство улетучилось, осталась сосущая пустота.
Отчетливо, словно на сеансе в кинотеатре, он увидел, как стоит в приемном покое, мнется перед медсестрой с дурацкими своими гостинцами, а та, закусив печенюшку и отставив в сторону стакан с коричневой какой-то бурдой, жуя, спрашивает: «И кто ты, мил человек, будешь?»
«Не-Сергей» - отвечает он.
«А для Синицкой кто?» - следует новый вопрос.
«Никто».
«Свободен».
       Или вот еще - он идет гулким коридором, полы халата развеваются крыльями случайного ангела, и у самой палаты рыжеволосое, возбужденное существо хватает его за рукав.
       Это уже вторая серия.
«Вы кто?» - теребит его существо.
«Сергей» - говорит он.
«Какой Сергей?»
«Извините, Иван, - сдает назад он. – Это мне вы звонили».
«Но нам нужен Сергей. Сволочь! Кате нужен Сергей!»
И небрежно крашеный рот у существа обиженно раскрывается, раскрывается, раскрывается…
       Мобильный опять дернулся.
Да что ж ты все звонишь и звонишь! – с отчаянием подумал Иван. При взгляде на экран лицо его исказилось. Скулы стянуло будто клеем.
       «Маша. Дура с мал.»
Он закусил губу. Извините, нет. Нет. Ответа не будет.
-Не Сергей я!
       Подставив табурет, он дернул форточку. Посмотрел, охлаждая лицо, на появляющиеся и пропадающие рекламные огни. Повертел в руках вздрагивающий, рвущийся куда-то телефон. И, хмыкнув, выбросил его в темноту.
       А потом распотрошил пакет с мандаринами.
Что китайские, что марокканские – все до одного горчили.


май,2008