Михаил Шишкин. Взятие Измаила

       Начало не понравилось. Напомнил Сашу Соколова. Блукасит словами и стилями, и что?.. Но читать продолжал, то ли по старой привычке дочитывать начатое, то ли почему-то еще.
       Было непросто. Автор с читателем не церемонится. Перун, Велес, Сварог, какой-то бульон из слов, стилей, цитат, имен. Поток, прости господи, сознания, потом длиннющая, (страниц на десять, или мне уже кажется) древнерусская стилизация... То и дело приходилось возвращаться, уточнять героев. Потом бросил, потом утонул…
       …И вдруг вынырнул или будто вышел на прозрачную поляну. Очередная история рассказывалась просто, даже слегка небрежно, простодушно. Настолько простодушно и небрежно, что автор «забывает» в психиатрической лечебнице нелюбимую жену главного героя этой, легкой части. Всё торопится, но и осаживает, погодите, говорит, погодите, нужно сначала объяснить что-то очень важное. А как объяснить словами? - затея гиблая, - и вот он уж далеко, только поспевай! Между двумя упоминаниями пустого стука о мраморный пол головки сбитой маятником кегли в одном из соборов С. Петербурга проходит почти сто страниц. Но второе звонкое падение безмозглой кегли – уже откровение. И ты понимаешь, - а ведь объяснил! Ну то, - «что-то очень важное».
       А потом еще одна история, почти журналистский очерк про пьяную нашу жисть, почти анекдот. А потом снова словесные радения, завершающиеся почти кликушеством: «Срок человеческой жизни – точка. Естество текуче. Ощущения темны. Соединение целого тела тленно. Душа юла. Судьба непостижима. Учитель сир. Солдат бос… Стон музыкален. Дороги безнадежны. Даль загажена. Будни унизительны. Торжества пьяны (даже выпустить нечего, - что ни пара – то по самую шляпку – примеч. моё). История блудлива. Царевич умерщвлен. Прошлое срамно. Любовь к отеческим гробам пленяюща. Купина неопалима. Небо снежно. Будущее восхитительно».
       Уф-ф-ф! Эпилог близок!
       Хех, а ведь забыл, что хотел сказать. Что-то типа «он бросает нас, как бросают в воду неумеющих плавать», или, словами из романа, что эту книгу тоже надо брать, как «берут Измаил» или как «эту жизнь, которую нужно брать как крепость».
       Мы именно так и живем, именно где-то здесь причины всего. Если рассказывать нашу жизнь словами (не историю из жизни, а саму жизнь), то нечто подобное и должно получаться. Темно, темно, словесы, цитаты, расхожие истины, откровения, события… И мы тащим за собой этот рюкзак, он тянет плечи, а мы его не замечаем и тащим... Откуда что берется, из какой словесно-исторической мути (в смысле вОды, гм,.. в эпилоге все рожали!) и, вообще, из мути ли, и, вообще, где слова кончаются и начинаются дела, и наоборот? И кто я, который уж почти и не я, а вон тот, а тот – кто-то другой, уж не я ли?.. И книга биографична и выдумана одновременно.
       В конце автор снова заблудился. «И всё никак не могу понять – где я?» – последние слова романа. Это обрадовало, даже рассмешило…