Автобиография

Если я лягу – то блевану.
Если я пойду гулять – то буду курить, и будет только хуже.
Значит надо сидеть.
И что-то писать, потому что читать вредно.
А я могу только чесать живот. И кусать губу. И тупо пялиться на мигающий курсор. Какое я могу написать письмо в будущее, когда на грани блевотни? Может блевануть? А курить-то зело хочется, но будет только хуже. Ждать, пока переварится. Просто ждать.

X+Y=НЕВЕДОМОЕ

НЕМЕДВЕДОМОЕ
НЕМЕДВЕДОМОДЕДОВОЕ
НЕМЕДВЕДОМОДЕДОВСКОЕ
Хорошее название для города. посмотреть бы что-нибудь приятное и спокойное типа стриптиза, только зачем? Обнажённая йога.mpg Вот за этим :)

Чёрт возьми, опять я на грани блевотни! Как заставить себя есть меньше? Переедание – вот дурная привычка похлеще курения! Очень хочется облегчиться, но это не выход.

жрать и блевать

что-то хорошее сделать
улечься на бок и попытаться уснуть? как-то тупо, когда столько еды во мне переваривается

как же я себе отвратителен
Мамонов говорил «надо всю погань в себе перебороть»
а я не понимаю ради чего
ну научусь я меньше есть, ещё какой-нибудь грех приобрету, чтоб убить свой потенциал

Как же это хорошо, когда ты никому не нужен!
Только ночью (когда мать спит) это можно не только понять, но и насладиться этим!

Можно поспать, а можно и не поспать.

Было бы над чем работать.

Видимо моя работа в набивании сюда букавок.

Приятнее курить, чем спать. Чего-то как-то позитива из меня не хлещет. Все в разные стороны тянут. А я не тяну. И не плыву. Что я делаю? Боже!

Даже на коммунизм Стругацкий надеяться запрещает. Боже, о чём же ещё думать? Может надеяться на коммунизм вопреки Стругацкому?

А теперь это превратится в книгу. Принято решение из этих записок «чисто для себя» сделать книгу. Только пока не понял чем её заполнять и как сделать удобоваримой. А сроки поджимают. Мне поставлен срок, не важно кем, за который книгу надо не только дописать и оформить, но и протолкнуть! Неделя.

В колонках играет: The Knife - Heartbeats (live)

Посоветовавшись с другим человеком, я решил писать автобиографию. Можно пить кофе, а может лучше всё-таки писать быстрее чтобы? Сейчас, сегодня, когда принято решение писать автобиографию, 0:00 – 1 Мая, Вальпургиева ночь 2008 года. Это вроде бы не связано с тем, что начал писать автобиографию… именно сегодня…

А родился я 5 октября 1976 года в городе Хельсинки, в роддоме больницы района Meilahti. И зовут меня Сергей Сергеевич Виноградов. Вот с этого автобиографию и нужно начинать. У вас возникает резонный вопрос: почему я, русский, родился в 1976 году в капстране? (Тут надо добавить, что пишу я это в Москве и гражданство у меня Россия.) А потому что отец у меня работал дипломатом, Царство Ему Небесное. Отцу. Он преставился 1 июня 2005 года от сердечного приступа на рабочем месте в МИДе.
И у отца были командировки в Финляндию числом 3 штуки, и в 1-ую из них я и родился. Мать, соответственно (ныне здравствует, Валентина Ивановна Виноградова, живёт с нами… ещё в составе нашей семьи мой брат и бабка, мать отца, живём тут на Кутузовском) была при нём.
Не стоит видимо, отвлекаться теперь на современности, а писать в хронологическом порядке. Хотя чего себе условия ставить, зажимать себя?
Родился я, значит, в Финляндии, а в возрасте полгода меня увезли в Москву, типа командировка кончилась.
Первые воспоминания связаны с Каширкой, мы тогда там жили, на Каширском шоссе. Метро Домодедовская, которое теперь поблизости с нашим тогдашним домом, и т.п. ещё не было, было только метро Каширская.
Но первые воспоминания связаны не с давкой в автобусах к метро Каширская, а с квартирой. У меня вообще есть версия (никем не подтверждённая), что человек помнит себя с того момента, когда понимает, что есть кто-то другой кроме него. Когда я укусил старшего брата за живот в ванне и вроде даже потекла кровь у него, тогда-то я и понял, судя по наказаниям родителей, что я не один, и не всё – я.
Ещё одно из самых ранних воспоминаний связано с прогулкой по району, когда я заигрался и мама сделала вид, чтобы меня поторопить, что уходит. Она ушла довольно далеко, когда я это заметил…. Боже, какой это был ужас – узнать, что мать может меня и бросить одного, совершенно одного, начался ужас «я». До этого я думал, что мы с ней нераздельное целое. Как я бежал за ней… я вроде бы кричал… пожалуй, с этой психологической травмы осознания Себя как отдельности и начинается моя память.
Воспоминания о Каширке: сахарница на ручке шкафа, чтобы подшутить над бабкой, баба Лиза (мать бабы Ады, уже упомянутой матери моего отца)… мы конечно жили с братом душа в душу, хотя дрались в детстве, ковбои-индейцы подаренные на день рожденья, которые я тогда любил (и дни рожденья, и ковбоев-индейцев)…. Откуда у советских детей ковбои-индейцы? Ну мы же в Финляндии жили одной ногой, может оттуда заготовка была, может по знакомству достали…
Брат у меня старший, разница 2 года 9 месяцев, Валя, Валентин. Он пошёл в школу на Каширке в 1981 году. А у меня как раз с 1981 годом связано понимание календаря: я помню газету, где смешно карикатурно были нарисованы человечки в виде цифр 1981, наступал 1981 Новый год… С этим у меня связано воспоминание о себе внутри календаря, первый раз когда я врубился, что есть какие-то годы. Помню, эта газета лежала как раз в ванной.
Больше со мной ничего интересного не случалось.
Дальше всё покрыто мраком и непроглядной мглой.
На этом книгу можно было бы закончить, разве что упомянув, что самое счастливое время моей жизни было 2000 год, когда я работал в «Макдональдсе».
В 1983 году, поскольку началась вторая командировка отца в Финляндию, нас с братом отвезли в Финляндию, и я там пошёл в 1 класс школы при Посольстве СССР в Финляндии, а брат в третий. В этой школе учились не только советские дети, но и дети сотрудников из некоторых соцстран, работающих в Финляндии – Кубы, Болгарии, Чехословакии. Была ещё одна соцшкола в Хельсинки (столице Финляндии) – ГДР-овская, там пионеры ходили в синих галстуках, там учились румыны, югославы.
В школе финский не преподавался, всё шло на русском (ну советская школа нормальная). Там постоянно менялся состав класса, потому что родители детей приезжали, уезжали… С нами, допустим, неделю училась дочь хоккеиста Макарова Полина, который приезжал в Финляндию играть. С кем-то подружиться накрепко поэтому (а ещё из-за моей природной нелюдимости) не удавалось. Я, даже наоборот, дрался в школе. С нами учились дети из разных городов и республик – украинцы, белорусы, эстонцы, латыши. Эстонцы Пааво Пильв в моём классе и Тауно Вяэн. Перед этим (их не застав) с нами в классе училась Маргит Ярв. Бойкие они были с Пааво, такую чушь, я вам скажу, придумывают про эстонцев! А Тауно совсем не знал русского и сидел всё время с Пааво, потому что русский практически не понимал. К Пааво я даже ходил на день рождения – он жил в ДСКН (Доме Советской Культуры и Науки).
Мы, наша семья (отец, мама, брат и я) жили на улице Tehtaankatu, 32, на этой же улице находилось Посольство. Мы жили не в Посольстве, а в финском доме, в квартире. Вот так, Посольства покупали и покупают квартиры для сотрудников и их семей по столицам.
В школе, с 5 класса, преподавался английский. Я там по 5 класс и учился. С 6-го (с 1988 года) учился уже в Москве, потому что кончилась 2-я командировка отца. Но английский мы с братом выучили в первую очередь благодаря мультикам, которые мы смотрели на английском языке по европейским телеканалам.
Когда я пошёл в 6 класс московской школы, в том же 6 классе, одноклассники устроили мне бойкот. Дело было так: наш класс то ли после уроков, то ли даже на физкультуре поиграл во дворе школы в хоккей. А потом кончились уроки у братовского класса, они тоже возжелали поиграть в хоккей, но клюшки были заняты нами. Я отдал клюшку брату, мои же одноклассники не желали отдавать клюшки 8-классникам. За это мне устроили бойкот, и на каникулы зимние я ушёл в полном ужасе – будут со мной вообще когда-нибудь общаться или нет? Потому что бойкот был жёстким. И тотальным.
После каникул прихожу весь такой на стрёме, захожу … ну то есть не захожу в раздевалку, а подхожу к стойке нашего класса в раздевалке. И Нахимович шепчет Женьке Баеву (теперь Леонову) :
- Мы с ним не общаемся, мы его не замечаем!
Женька мне:
- Мы с тобой не общаемся, мы тебе не замечаем!
С улыбкой причём. На этом бойкот и кончился.
С 9 класса я пошёл в школу юного географа (школу ЮНГ) при МГУ. Надо сказать, я хорошо знаю и всегда увлекался географией. Так что в итоге в Универе я оттрубил 8 лет (5 курсов + 3 года в «юнгАх»). Это была вечерняя школа + к моей обычной, правда не каждый день. Короче, старше-подростковые классы, как заведено в нашей стране, были у меня напрочь убиты паханием и паханием. Времени гулять и дружить почти не было. Упомяну так же, что по своей стеснительности я совершенно не общался в школе с девочками. Ну совершенно. Самая моя продвинутая в школе беседа с девочками это было когда они стали обсуждать вероятность жизни после смерти, а я им (конкретно Тане Софроновой) говорю:
- Да нет никакой жизни после смерти! Вот застрелят тебя – и крышка!
Сами понимаете, семья у меня традиционалистская, коммунистическо-атеистическая была…
Для ЮНГов в 1993 году, когда я поступал в Универ, был устроен предварительный экзамен: если сдаёшь математику и географию на 4 и 5, то дальше уже со всем потоком физику с сочинением сдавать уже не надо. Я так и сдал, географию на 5, математику на 4. Отмечу, что у нас были при факультете курсы по математике, которые я посещал, и из нашей группы математику на 4 сдал только я, остальные получили 3 и 2. Ну может не совсем так, но из нашей группы с предварительного экзамена прошёл только я. Надо так же отметить, что это был 1993 год, рекордно низкий конкурс на большинство факультетов МГУ, тогда все рвались в коммерцию.
То есть поступил я без блата, верите, нет?
Но учился средненько, в хвосте группы.
На 1 курсе познакомился со своей будущей женой Таней. С 3 курса мы с ней основательно сошлись, после 4-го поженились 30 июля 1997 года, нам было по 20 лет. Я стал жить у неё на квартире дедушки, который жил со своей Розой Ильиничной на даче.
На 4 курсе во время написания курсовой, 20 февраля 1997 года я впервые в жизни порезал руку и ударил мать, потому что боялся, что не напишу курсовую и попаду в армию, то есть меня заберут от Тани. Меня пугала тогда не армия, а возможность быть отобранным у Тани. Мне перед ней было неудобно. А ударил мать я за то, что она меня родила, жить я, как вы видите, не хотел. Стал пить таблеточки, сходил к психиатру.
Закончил МГУ вместе с военной кафедрой я в 1998 году. Дальше всё совсем мерзко. Пошёл работать в Макдональдс, посовавшись в пару мест по специальности, но меня там загрузили проспектами, которые надо было читать, а я так устал учиться…
Жена ещё доучивалась, она пошла на 6 курс в магистратуру. Я ещё ей помогал там кое-что по учёбе делать, пока она была на 6 курсе…
Можно ещё немного написать про мои музыкальные вкусы. В школе ещё я стал металлистом, а в Универе врубился в «Гражданскую оборону». А жена вот моя её не переваривала, как и Янку. Приходилось слушать от неё тайком, ну то есть не тайком, а в плеере, либо когда её дома не было. А она к тому моменту уже стала моей любимой группой.
Уже на этом её 6 курсе мы стали расходиться по интересам. Вначале нас связывало общее дело: учёба. Мы помогали друг другу. А теперь она пошла в сторону родителей, телевизора, а я «Гражданской обороны» и…
…эзотерики. Работая в Макдональдсе, я влюбился в Ульянову. Не знаю с чего теперь начинать – с того почему предал жену или с того почему Ульянова это Ульянова, а не Света. С женой у нас вообще секс практически сошёл на нет, особенно после того, как и она закончила МГУ и пошла менеджерствовать в «Свечной двор», где делают фигурные свечи под заказ. Она, кстати, закончила кафедру ландшафтоведения, а я экономической и социальной географии России. А Ульянова это Ульянова, она работала со мной в Маке на Киевской, и я в неё втрескался на почве нашей совместной любви к «Гражданской обороне» (ГО). И Ульянова мне дала почитать «Межлокальную контрабанду». Тут-то я с ума и сошёл окончательно и бесповоротно, где по сей день и пребываю. На сём – пока и привет пламенный!
«Межлокальная контрабанда» - это такая книга, написанная неким ДеВием. Она производит разрушительные последствия с человеческой психикой, потому что она правильная и самая лучшая. Я ушёл в неадекват, от жены (в декабре 1999), начал курить под воздействием курящей Ульяновой. Вернулся на Кутузовский к своим. Тут надо отметить, что переезд с Каширки на Кутузовку состоялся где-то в начале 80-х, пока мы были в Финляндии, бабушки Ада и Лиза, жившие до этого по разным квартирам (Ада с нами, на Каширке, а Лиза в другом месте), съехались сюда на Кутузовку. После чего Лиза вскоре скончалась.
Под тяжёлым наркотиком «Межлокандры» всё расползается как жуки из-под ног, поэтому описывать свои безумия с 1999 года особенно сложно. Хотя я всё помню, я прекрасно помню все свои состояния и почему я тогда-то и тогда-то поступал так-то и так-то, разум мой прояснился (уж не обессудьте и не обвиняйте в нелогичности, я не претендую на логичность, это вообще-то надо на стихах.ру бубликовать, это белый стих, песня) и я узнал что такое счастье, хотя Ульянова быстро ушла в сторонку. Я был счастлив весь 2000-й. Жизнь моя была полна света и чудесности. Я «летал».
Но в Маке меня не повышали, то ли из-за моей хронической неспособности улыбаться как надо (а не во весь рот), то ли из-за отсутствия связей, я точно не понял почему меня не повысили, не смотря на то, что я проработал в Системе «Макдоналдс» более 4 лет.
Ульянова успела меня подсадить на «Лимонку». Она сказала, что это её любимая газета, а мне так хотелось любить то же, что и она! И я взял первый в своей жизни номер «Лимонки», заранее желая полюбить любимую газету любимой Ульяновой. «Лимонка» мне сразу не понравилась. Но я каким-то образом заставил себя полюбить её, читать…
Ну кто не знает «Лимонку»? Это газета национал-большевистской партии (НБП).
Ульянова ещё долдычила: «Сделайте что-нибудь!»
Я заразился НБП. Это разрушительная партия. Идея у неё чтобы создать национал-большевистскую Империю. Зато весёлая и задорная! Я смотрел на бабушек, ходящих по проспекту, и подумал: «Ну как можно не вступить в НБП?» Я верил, что НБП может что-то сделать лучшее. И в марте 2000 я подал заявку на вступление в НБП. Мне быстренько оформили партбилет, и в апреле я был в бункере НБП на 2-ой Фрунзенской улице. Мне вручили партбилет. Я походил на пару собраний, которые вёл то ли Лимонов, то ли Тишин (московский гауляйтер), уже точно не помню. И мне не понравилось. Я перестал ходить, не смотря на грозные звонки из партии, когда Стас (я позже вернулся в партию и узнал, что его зовут Стас) кричал мне в трубку:
- Почему не ходишь на собрания?! Явка обязательна!
Тут можно упомянуть, что к тому времени я уже работал в Маке на Южке, он открылся. И вот как-то раз после работы, поздно вечером, возле метро я повстречал Лерку с Миксом. Валерия Солодкова и Дима Иваровский. Сладкая парочка. Я был в балахоне “SAMAEL” (это такая швейцарская группа, раньше металл играла), и Лерка такая:
- О! Самаэль!
Так мы и познакомились. И эта парочка начала на меня влиять. Они стали моими лучшими и закадычными друзьями. Я вписывался у них, зависал. Они жили на Южке. Мы с ними сошлись на почве любви к музыке (НОМ, Diamanda Galas…) и эзотерике. А потом и НБП. Лерка на меня влияла как и Ульянова, и убедила меня, что кроме НБП ничего хорошего нет. Так я снова вернулся в строй, в партию. Стал ходить на собрания, возить «Лимонку» на вокзалы (делать отправки в другие города России и страны СНГ, когда проводнику даёшь упаковку «Лимонки» и денежку, записываешь его имя, номер вагона и поезда и время прибытия в пункт назначения, а потом сообщаешь в бункер, откуда звонят в город назначения и там встречают и забирают у проводника «Лимонку» на предмет распространения по местности), а потом и участвовать в акциях, за которые сейчас просто стыдно. Это подсудное дело.
Начался чёрный 2001 год. В январе я развёлся официально с женой (сейчас она должна быть снова замужем и иметь, по крайней мере, одного ребёнка, надеюсь с ним ничего не приключилось). Весной из Азербайджана вернулись мои родители (отца после Финляндии посылали в Эстонию и Азербайджан; такая уж в МИДе система была или по сей день такая, что в одну страну, даже если ты её знаешь прекрасно, только 3 командировки, а дальше в другие), я освободил им комнату и стал жить в той, где живу и поныне, которую мы до этого использовали как кладовку и она была захламлена. А в их комнате я провёл весь 2000-ый и был непомерно счастлив в этом 2000-м, а в этой комнате что-то не то.
У меня стал вписываться Художник и пугать меня летунами из Кастанеды, говорить что они реальны. Ему это удалось – запугать меня ими, я стал всего бояться. (Художник – это друг Лерки и Микса, родом с Украины, из Павлограда, позже тоже вступил, как и я, в НБП и стал там участвовать.) Не могу же я хорошему человеку сказать:
- Ты гонишь! Забей на летунов!
И я стал их вместе с ним бояться. До этого Художник жил не пойми где.
Меня призвали в армию. Вот так, явно за мою деятельность в НБП, потому что никого из наших (выпускников военной кафедры нашего курса) не призвали, а меня призвали. Надо сказать, что военная кафедра у нас была метеорологической (для прогнозов погоды для военных самолётов), то есть мне предстояло делать прогнозы. А я этого делать не умел, потому что их невозможно сделать. Как их делать понимал только один чувак с нашего курса, учившийся на кафедре метеорологии на факультете. А мы, с других кафедр, ничего в метеорологии не поняли. Этот чувак помогал нам всем, и мы кое-как, «на троечку»…
Фу!
Ну что? НБП – партия подтянутая, к войне относящаяся положительно. Я пошёл в военкомат. Прошёл комиссию. И мне сказали приходить, когда будут готовы документы в конце августа. Было лето. И я по радио услышал, что военную службу можно отработать пожарным. Я не ломанулся сразу к пожарным, а, когда пришло время, в военкомате сказал, что хочу пройти службу пожарным.
Что-то стронулось. Мне уже совсем не хотелось быть офицером-метеорологом и кем-то командовать.
Так и сказал в военкомате, что хочу быть пожарным, либо рядовым. А мне: не положено, типа поздняк метаться, всё уже схвачено, будешь ты теперь метеорологом, всё уже записано и приписано. Поезжай, говорят, в Московский военный округ…
Ну я поехал. А это на Садовнической улице. Там то же самое говорю, что хочу быть либо пожарным, либо рядовым. А мне: не положено, ступайте с этими бумагами в такой-то кабинет. Ну я вышел из кабинета и поехал к пожарным. Это в Крылатском. Пожарные почему-то пошли навстречу и сказали: проходи у нас новую, более строгую медкомиссию и возьмём к себе. Наверно собирались меня отвоевать.
А я не прошёл пожарную медкомиссию. У меня что-то с сердцем не то оказалось. Как-то оно неровно стучит, не взяли. А пожарные же часть МВД. Пошёл я за результатом медкомиссии к главному милиционеру, а он говорит, что по результатам медкомиссии быть пожарным вам отказано.
Но вы можете пройти службу…
Не помню, в охране что ли какой-то.
Не помню как я ушёл, отпустили меня легко.
Вобщем я больше никуда не пошёл. Военкомат про меня забыл, видимо списав меня Округу, а документы все забрал я видимо.
Очень мне, нацболу, не хотелось служить в серой форме.
Ну чё? Так и жил. Но это всё в купе с НБП совсем меня расшатало, у меня ещё после Художника вписывались сама Лерка с Миксом эти тлетворные. Они поссорились с мамой Леры и жили у меня (а Микс тоже с Украины). Потом как-то вернулись то ли к себе, а потом квартиру где-то сняли, в Тёплом Стане что ли.
Мне как-то стало совсем на всё плевать и я в один прекрасный февральский день 2002 года вышел на работу в Мак, одел форму, и вдруг мне не захотелось работать и я переоделся обратно и поехал домой. Не вышел я и на следующую смену, позвонил на работу и сказал, что уволился.
Мы поехали с НБП в Нижегородскую область агитировать за Лимонова. Он же оттуда родом и там хотел куда-то баллотироваться. Мы жили в Дзержинске, Павлово, Навашино (это лично я) и других городах и посёлках Нижегородчины, расклеивая по городу агитационные плакаты. Я вообще был самый правильный нацбол: я не только платил партвзносы, я просто отдавал то половину, то треть зарплаты в Маке каждый раз в партию. И, соответственно, я поехал в Нижегородчину на свои деньги, а не на партийные. Сам купил билет на свои деньги, не через партию, и приехал.
А на мне там стали воду возить, говорить что я халявлю. Деньги у меня быстро кончились, и мы мёрзли в этом Дзержинске и Павлово в снимаемых помещениях толпой, питаясь очень скудно. Просто сил не было вкалывать и лишний раз бегать расклеивая дополнительные плакаты и листовки. И когда уже в Навашино Аверин, брызгая слюной, заорал нам с Чепалыгой (мы с Чепалыгой работали в Навашино):
- Вам выговор!
После этого бросил Чепалыгу доблестного и на электричках (благо Навашино железнодорожная станция) поехал в Москву без денег и еды. Кое-как добрался… В партии меня не поняли: типа как ты смел всё бросить! Мне не понравился такой подход и я перестал ходить в НБП тогда.
Стоял холодный (после того, как мы помёрзли в Дзержинске) март 2002 года.
Работы у меня уже не было.
Зато появились новые друзья: панки. Валька, Бурзум, Очко, Вольф (Вовик), Маугли, Ромашка и Х.Рома (Рамиль Сафин). Х.Рома при этом оставался нацболом. Валька, Очко и Вольф (Вован) придут в НБП позже. На горизонте продолжали маячить Лерка, Микс и Худо(жник). Так и панковал в безвременье всю весну. Водка, водка, «Пурген», ГО, Exploited, НОМ и немного блэка (Impaled Nazarene, Burzum, Dark Throne…). Напряжение и безумие нарастало, мне было уже на всё плевать, кем там меня призовут, куда посадят, и 22 где-то июня 2002 я сиганул с крыши подземного перехода туда вниз, думая, что Виноградову можно всё и я ничего не сломаю.
Однако же сломал пятку.
Я был один, дело было ночью.
Когда я понял, что не могу идти, то понял, что Виноградову можно не всё.
Это была первая здравая мысль в моём разлагающемся мозгу, одна из точек отсчёта.
При этом при всём я любил Иру, с которой когда-то работал в Макдональдсе.
Ну, тут я понял, что мне надо работать и обеспечивать её. Она же тоже ко мне хорошо относилась.
Вобщем я на четвереньках пополз искать людей, которые бы мне подсказали, где травмпункт. Перед этим мне пришлось всползти на крышу перехода за паспортом, потому что без паспорта мне никто никакой помощи ни за что не окажет. Людей нашёл этой ночью Солнцестояния и они на счастье знали где травмпункт. Дело было на метро Спортивная, на Хамовническом Валу. Меня даже довезли до травмпункта…
Когда я лежал в больнице, меня приехали навестить Валька с Очком. Валька – это не мой брат, это девушка Очка. (Про то, что мама приезжала в больницу, это понятно.) Они-то не со сломанными ногами, а я со сломанной. Лежу, значит, и не знаю куда деваться. Больше они меня не навещали, и слава Богу. Ко мне в больницу приезжала Ира. Привезла коробку малины свежей. А мама привезла мне костыли.
Я сбежал из больницы на этих костылях. Она же не охраняется. Забрался в трамвай, кажется, с загипсованной ногой на костылях.
Вы поймите, я же вёл перед этим крайней подвижный образ жизни, и мне очень не лежалось в уединении.
Уж не помню как я забрался в метро, билетёры ведь люты не по годам, и с человека в гипсе и на костылях могут за проход потребовать. Неужели у меня были деньги?
Вернулся я домой на костылях. А мне тут кровать поставили (вон до сих пор на ней сплю), я же до этого спал на полу как бомж, сняли с люстры ремень, который я повесил петлёй как украшение, комнату разобрали, какие-то лишние вещи вынесли, всё тут переиначили, расчистили. А то я жил просто как в хлеву до этого.
Приехал я, улёгся отдыхать на эту кровать, и включил «Чёрного Лукича», помню.
Вобщем, не по себе мне было от этих резко изменившихся обстоятельств жизни. Вышел даже один раз просто посидеть в гипсе на остановке, а так на балконе сидел. Меня навещали, но мало. Кошмар вобщем. Я стал бояться, что по снятии гипса меня упекут в дурку. Я не знал, что это сейчас делается только при твоём согласии. Я не дождался официального и торжественного снятия гипса и в начале сентября ночью, под рассвет, сам его срезал ножом, бросил возле кровати, натянул на распухшую ногу и здоровую кроссовки и ухромал на улицу. Собирался домой больше не возвращаться. Но, похромав по городу полдня, вернулся.
…(прикиньте, август 2002 года, этот чёрный август, когда горели торфяники Подмосковья и весь город был затянут дымом, включая квартиры, проветривать которые было бесполезно, и я лежал в это время дома в гипсе, и всё равно, что на улицу на костылях выходить, что дома торчать, всё равно дышать нечем)…
Далее смутные времена: как-то я совсем ушёл в себя, и к декабрю уже уничтожил все свои личные вещи, потому что собирался либо покончить с собой, либо уйти из дома, а оставлять что-то за собой не хотелось. Отец меня грузил:
- Ты вообще собираешься работать?
Я перестал с кем-либо быть способным общаться, тихонько сносил вещи на помойку, некоторые сжигал (партбилет к примеру). Уничтожил книги, письма, фотографии, записки, записную книжку. Когда остались только часть наколлекционированных географических карт (я же в своё время собирал их) и атласов, кассеты и паспорт, были выкурены многие пачки беломора, пока я уничтожал вещи, я как-то иссяк и не стал уничтожать дальше. Решил что всё, хватит. То есть я уничтожил даже вкладыш в диплом с оценками, осталась только корочка (на неё у меня рука не поднялась потому, что в Универ пускают по диплому, а не по вкладышу; а в Универе тогда работала ценная студия звукозаписи, где можно было записать редкие альбомы которых больше нигде нет, и я думал, что может ещё пригодится, пока не буду уничтожать).
И это очередная, пожалуй, главная точка отсчёта: я перестал уничтожать свои вещи! И хоть я не мог ни с кем общаться, я стал писать, не уничтожая! И рисовать. Вы не поверите, но с тех пор я знаю себе некоторую цену. Серьёзно! Я считаю этот момент, когда я перестал уничтожать вещи, очень важной отправной точкой, и в мыслях очень часто возвращаюсь к ней.
Всю зиму 2002-2003 я провёл в полном одиночестве, игнорируя родственников, иногда выбираясь в зимний город. Помню, на Кузнецком мосту я, закрыв глаза, щупал стену дома, чтобы убедиться, что кроме меня что-то есть. Я же помню Кузнецкий мост: я в детстве туда ездил в магазин «Атлас» за картами и в ЦУМ за всякой всячиной! Надо было убедиться, что эти дома до сих пор стоят, а не всё мой глюк. Щупал этот холодный твёрдый дом каменный, вот как раз через Кузнецкий мост напротив ЦУМа между Неглинкой и Петровкой, и чувствовал, что моя рука упирается в твёрдое, существующее помимо меня.
Как всё это кончилось? Я же сидел дома ещё и потому, что за мной в любой момент могли прийти военные забирать в армию, я бы тогда выпрыгнул в окно и вам не пришлось бы это читать. Мы на 7 этаже живём. Вам кажется нелогичным, что я как раз поэтому сидел дома? А куда мне было идти зимой-то? А на улице милиция, ещё спросит а не уклонист ли я и я буду иметь бледный вид.
Как всё это кончилось? 14 февраля на День Святого Валентина мне позвонила Ира, и я опустил её матом.
Как всё это кончилось? Весной 2003 года со мной произошли 2 вещи: попытка быть кришнаитом и поездка в Краснодар. С кришнаитами всё было по шаблону, а в Краснодар я поехал, влюбившись в одну прекрасную краснодарскую девушку по интернету: мы с ней общались по интернету по межлокальному делу, она собиралась ехать в Крым на межлокальную-postart тусу. Она мне сдуру дала свой адрес (ну непонятно же по интернету в каком я состоянии) чтобы я послал ей телеграмму … из Тамани (что на пути из Краснодара в Крым) … В Тамани-то я оказался, но вскоре после этого оказался в Краснодаре и пришёл к ней домой. Она жила в Пашковском что ли, это район Краснодара, окраина, уже станица. А станица – это такие длинные улицы с глухими красными заборами, за которыми торчат небольшие дома типа коттеджей и из-за которых лают злые-злые собаки, все друг друга видят и всё друг про друга знают. Встретились мы хорошо. Я поселился в гостинице, пока деньги были. Но деньги стремительно кончались, на последние деньги я купил билет в Москву, поехал в неё, и в поезде понял, что если я вернусь в Москву, то, как мне казалось, потеряю всё. И я решил во что бы то ни стало остаться в Краснодаре с этой девушкой. Поезд тронулся с краснодарского вокзала и вскоре остановился ещё перед следующей станцией. Техническая остановка. И я бросился к проводнице объяснять, что если она меня не выпустит, мне придётся возвращаться в Краснодар со следующей станции (что я и собирался делать в случае невыпуска). Она сжалилась и открыла дверь, я спрыгнул к поезда и заявился к упомянутой девушке, закатив безобразную сцену. Я думал, что она моя судьба, а я её судьба, я ещё верил в судьбу и нисколько не сомневался, что прав. Она мне:
- Да кто ты мне?!
(И всё это на глазах и ушах окрестных бабок…) Мрак.
Вобщем выставили меня с позором и оказался я без денег в 2000 км от Москвы. И не просто в 2000 км от Москвы, а к тому же ещё и на Кубани. Сообщу вам, что кубанские казаки – народ прижимистый, они даже автостопом никогда не подвозят. С трудом я нааскал у них денег на то, чтобы дать телеграмму в Москву с просьбой выслать мне переводом деньги на новый билет до Москвы. Но стояло 30 апреля 2003 года, впереди гряли майские праздники различные, в которые почты закрыты. К тому же никогда нельзя быть уверенным дошла телеграмма или нет, дошёл перевод или нет.
Я пробомжевал по городу все майские праздники. Милиции я не боялся: чего мне было терять? Останавливала она меня много раз и, завидев мой московский паспорт, вежливо задавала вопрос:
- Цель визита в Краснодар?
И что мне было им отвечать? «К девушке приехал»? Я нёс какую-то чушь, но они, поняв, что у меня нет денег, сразу теряли ко мне интерес и отпускали бомжевать дальше.
После праздников выяснилось, что перевод не пришёл, и я пошёл пешком в сторону Москвы, потому что местные автостопом не подвозят. Я шёл по Ростовскому шоссе (в сторону Москвы), голосуя, но никто не останавливался. Хотя один раз остановились и провезли 2 км до поворота (им надо было сворачивать). Даже 7 рублей мне дали, на которые я купил себе не еду, а пачку «Примы». Я шёл и думал о том, как же я хочу домой, к маме и брату, кроме которых у меня никого нет, но и они мне ничего не должны! Я шёл почти сутки, падая возле дороги в лесополосочках, разделяющих поля, ночью отдохнуть на студёную майскую почву (в начале мая даже там прохладно), от холода вставал и шёл на деревянных ногах дальше. Прошёл от Краснодара 60 км мимо Диньской, пришёл уже в Кореновский район, и там утром у арбузных плантаций корейцев меня подобрали оные и устроили к себе работать на арбузопосадки. Сажал я у них арбузы в колоритной артели, состоящей из армянского уголовника, женщины-алкоголички, которую также подобрали корейцы где-то в никаком состоянии и глухонемого Саши, с трудом читающего по губам. Когда Сашу спрашиваешь как тебя зовут тыча в него пальцем, он отвечает неумело:
- Зажа!
Он откуда-то знает какие надо примерно звуки издавать, но делает это неумело. Там у нас были рулоны тяжеленные с плёнкой, которой прикрывать свежепосаженные семечки, он, когда хотел сказать, что надо брать рулон, говорил:
- Люло!
Саша был очень прикольный, он был похож на какого-то малоизвестного актёра играющего второстепенную роль в малозапоминающемся фильме, в старости. Мы жили в бараке, спали на какой-то четырёхместной тесной полати, но корейцы нас кормили обильно салом, хлебом, раз в день каким-то супом, было очень вкусно и сытно. Они давали армянину, алкоголичке и Саше в день по 3 стопки водки. Мне тоже вначале дали, но я отказался в следующие дни от этой гадости. Ещё они нам выдавали в день по пачке «Примы» без фильтра. И когда я пришёл с «Примой» с фильтром, армянин с алкоголичкой мгновенно выкурили «сладенькое».
Сажать арбузы работа тяжёлая, вы и представить себе не можете сколько в это труда вкладывается. Они не «просто так на бахчах» растут. Это надо выкопать ямки вдоль длиннющей грядки, а грядок таких на поле видимо-невидимо, положить в каждую по 2 семечки (это на тот случай если одна «пустопорожняя», чтобы ямка не «пропала», а 2 арбуза в одной ямке всё равно не вырастут), полить в каждую ямку воды с селитрой, а потом затягивать грядку плёнкой, вбивая её края колышками. Это многие гиморы на корточках. И так целый день. Корейцы работали вместе с нами. Ну, и руководили процессом заодно. Львиную часть работы выполнял крепкий армянин (раскатывание рулона, копание ямок в сухом твёрдом грунте), ну мы с Сашей тоже иногда раскатывали.
С нами ещё иногда работали местные девушки из станицы близлежащей под названием Платнировская, Платнировка, когда приходили.
Я объяснил корейцам свою ситуацию, они то ли съездили, то ли сходили в станицу (там несколько корейских семей на поле, огромные плантации, у каждой семьи по почти бескрайнему множеству грядок), позвонили в Москву (так у корейцев не было никакого телефона) и выяснили, что деньги посланы, осталось только приехать в Краснодар их забрать.
У корейцев бегал щеночек жизнерадостный и любопытный, мы его гладили, а они его пинали ногами и говорили что съедят когда вырастет на праздник.
Досажали мы арбузы, отправился я в Краснодар. Я долго шёл в сторону Краснодара, голосуя безрезультатно, и в конце концов меня подобрал воронежец, ездящий на работу через Краснодар в Новороссийск в понедельник или в воскресенье, то есть на выходные преодолевающий на машине расстояние между Новороссийском и Воронежем и приезжающий в семью в Воронеж. Довёз меня до Краснодара. Получил я деньги, взял билет в Москву. Билет был на только через два дня. Пришлось ещё пару ночей перекантоваться в Краснодаре. Позвонил, кстати, в Москву.
Ну вернулся. В мае 2003.
Далее совсем неинтересно, мелочно, серо и буднично: Американский Языковой Центр (август-сентябрь 2003), работа почтальоном на государственной почте на Пушке (п/о Большая Бронная, 15) (август-октябрь), психбольница имени Кащенко (октябрь-декабрь 2003), «Синтон», ИНТЕР-ПОЧТА (2004-2007), переписка с сидящей в тюрьме по нацбольскому делу Валькой, LiveInternet.Ru (Li.Ru), знакомство через оное с очень интересной женщиной из Киева Ивалон, психиатрическое отделение военного госпиталя в Подольске (лето 2005; закрывался мой военный билет, ведь в Кащенко я лежал по гражданке), поездка в Минск к Li.Ru-шнице Любимая_та_самая, поездки в Киев к Ивалон (2005-2007), 2006: йога, тренинг у Арефьевой, тренинг «Славянские психотехники», 2007: попытки устраиваться «на нормальную» работу, обернувшиеся моей полной неспособностью сидеть в офисе как все, знакомство с ксеноморфами (это такие полуготы), с которыми тусуюсь до сих пор, устройство курьером в Li.Ru, где работаю до сих пор, увлечение фотографированием города Москвы (улицы, метро), продолжающееся до сих пор, вписывание владивостокских ударников (у меня друзья владивостокские музыканты; они на меня вышли когда я записался на hospitalityclub.org, это был такой сайт, куда записывались люди со всего мира, готовые принимать путешественников либо/и желающие найти бесплатное пристанище при своих путешествиях по свету; Петруха-ударник живёт у меня и сейчас с женой в маминой комнате, а мама перебралась к брату). Всё.