метро

На днях возвращался домой с очередного вечернего променада - решил ехать на метро. Московская - сел, изучаю вечерних случайных попутчиков. Взгляд невольно остановился на противоположно сидящих. Они сидели вчетвером на трех сиденьях советского метро. Семья из четверых человек. Он – скромный отец семейства, переваривающий счастье, которое на него свалилось, арамиска из советского фильма о трех мушкетерах смущала окружающих своим видом, сумка, судорожно сжимаемаемая тонкими пальцами музыканта. На вид лет тридцать-тридцать пять, не более, счастьем отца примерного семейства не обезображен. Она - в свои тридцать пять выглядит лет на десять старше, двое рожденных детей не пощадили ее женственность, напрочь изуродовав какие либо признаки женщины на ее лице. Мать, надежная, любящая, всепрощающая и всепонимающая, вот в кого она превратилась из двадцатилетней юной красавицы, покорявшей и волновавшей так много мужских сердец когда-то. Следы макияжа пару тройку лет не трогали ее усталое лицо, растрепанные волосы уже давно соскучились по заботливым рукам парикмахера, но, к сожалению, это непозволительное расточительство для их семейного бюджета, а потому сальные кудри предательски таращатся во все стороны. Дочка- лет пяти - шести, живо интересующаяся всем, происходящим вокруг - пролетающими станциями синей ветки, спешащими пассажирами и игрой с матерью в камень – ножницы – бумага. Полуторагодовалый сынок, активно ползающий на коленях своей матери и взирающий на все новое в его расширяющемся мире. Еще поразила тряпка, намотанная вокруг талии, нет, скорее вокруг груди – долго думал для чего она, а потом осенило, – вспомнил африканских женщин, перепоясывающихся платком и вкладывающих в получившуюся петлю своих младенцев для удобства переноски. Было что-то в этой голубой тряпке умилительное и вполне естественное, первобытное. Были ли счастливы они? Возможно; букет розовеющих гладиолусов рядом с дочкой кричал о любви мужа к жене, и в то же время направлял на мысли, что семья едет с дачки, прихватив с собой кусочек лета в пыльную хрущобу. Но точно знаю одно – она светилась счастьем, какое может быть лишь у женщины, родившей двух детей, в свои тридцать пять от любимого мужчины, и она имела на него полное право. Был ли счастлив он? Не знаю, не берусь судить, но скорее нет, чем да. Так я подумал, когда отец стал судорожно и остервенело бить дочку по рукам за какую-то детскую провинность: девочка с детской непосредственностью старшей сестры стала заигрывать с уставшим братом, пытаясь хоть как-то скрасить долгую нудную дорогу в метро по темным, унылым тоннелям питерской подземки. Но больше всего меня поразило не эта идиллическая картина. Не дурацкие надписи на дверях вагонов «Не прислоняться», как будто никто не знает, что ездить в метро в час пик и не «прислоняться» к дверям физически невозможно. Не свежая вишневая краска, проплывающих мимо поверхностей поребриков, и даже не мелодия французского шансона, выводимая на раздолбанном аккордеоне нищенствующего самоучки из солнечного Андижана. И не те шесть левых мест, занятых двумя мужчинами и пятью женщинами. Больше всего в тот вечер мне запомнились туфли. Леопардовые туфли двух подружек, что вошли в вагон где-то на Пушкинской. Эти смешные, апрашкинские туфли сидели на ногах у них двоих, и так аляповато выделялись в вечерней подземной жизни. «Осторожно, двери закрываются» - весело пробурчалось мне вслед. «Пить меньше надо!» - вспомнил я народную мудрость и поспешил за очередной бутылкой пива на поверхность.