Письма

       Письма.
       Часть первая.
Мы принимаем от судьбы
Безумно странные намеки,
Прозрачные, загадочные сны.
И сказок давних пустые экивоки.
Теряется с течением веков
Таинственное, скрытое посланье
И вновь приходят письма, вновь и вновь.
Приходят снова предсказанья.
Загадок много в жизни и в судьбе,
И не придумано еще им толкованья,
И письма шлет судьба опять тебе,
Но что это – лишь бред, или признанье?

       Первая глава.
Я стояла и смотрела сквозь стекло моей комнаты на улицу. Косой сентябрьский дождь безжалостно лупил по стеклам в поиска щели, чтобы с облегчением пробиться внутрь. Даже дождю было некомфортно на бесприютной пустой улице. И под этим дождем мне совсем не хотелось пройтись по городку босиком.
Я огляделась вокруг (пришлось отвернуться от окна – не могла больше любоваться печальным пейзажем) и увидела три пустых кровати. Моя стояла в углу, у второго окна, посередине – постель Ариадны, а в следующем углу – кровать Рут. В этом общежитии нас размещали в комнатах по три человека.
Две недели тому назад, когда Хелига практически закончила оформление документов и нас зачислили, Хел этак небрежненько сообщила мне, что она сделала мне все документы. (Не думайте, они не могли быть настоящими – кажется, у Хелиги занкомства еще в Модгинской типографии…) И бросила мне пухлую стопку свежих бумажек – синих, зеленых, красных. Пролистав всю эту муть, я поняла, что меня так взволновало – чего-то очень существенного там не было. Чувствуя, будто сердцем, я заглянула в паспорт. И увидела ЭТО. Имя – Камала Нуар. Теперь меня зовут так. С обреченным видом я положила все эти справки о прививках, о рождении, и прочее и прочее в сумку с вещами и забыла о них. Но мысль об этом жутком имени не давала мне покоя. Хотя, сейчас я уже почти привыкла.
В первый день сентября я проснулась и поняла, что уезжаю из Идий. Верней, если говорить точнее, - вспомнила. Вспомнила, зачем вчера Хелига привезла мне из Модгина какие-то белые крахмальные рубашки, и черные строгие юбки до полноги. Еще были туфли, и прочее… Не помню – этот день прошел как во сне. Я спрыгнула с жесткой кровати и кинулась собирать чемодан. Побросав в жутком беспорядке немногочисленные шмотки, я схватила тонкий черный кейсик с документами и побежала вниз. А там меня уже ждала Хелига с приготовленным для университета букетом отвратительно розовых роз. Одан стоял там же, только его кейс был и чемоданом, и хранилищем для бумаг. Или это был не кейс, а тонкий чемодан? Сейчас уже сложно сказать.
Хелига со своей модельной улыбкой сообщила мне, что я проспала и мы опаздываем, вручила мне цветы и торопливо запихнула в салон экипажа.
Мы приехали, и, как и предупреждала Хелига, безнадежно опоздали. Поджав губы и, с легкими опасениями за нас, Хелига вошла в здание школы и и пошла к директрисе – попросить, чтобы мы сразу пошли в комнату, минуя все церемонии. Я видела, что Хел очень боится за нас, но больше – за себя. Она сама говорила, что училась там, и тогда директриса (не помню, как зовут) была её научным руководителем. Она ей лично сдавала все экзамены. Провалилась, но родители потом забрали её из университета. Потом хотела выйти замуж… На этом Хелига обычно прерывала свои рассказы.
Итак, она пошла к директрисе. Мы с Оданом постояли, я немного потряслась, постучала в тишине зубами. Одан стояли не шевелился – ему все были нипочем. Вернее, он тоже волновался, н держал это все очень глубоко в себе. А я не могла – не хотела показывать, что боюсь, но не могла удержаться. Я дрожала сама собой, и ничего не могла с собой поделать.
Я осматривалась, тогда немножко дико, и не могла понять, чего так боюсь. Я чувствовала, что три года, которые я проведу здесь, не пройдут для меня даром. Я чуяла это кожей. Мне казалось, что теперь этот постоянный надзор, соблюдение жестокого устава и прочего загоняет мой свободный и все же спокойный темпермент в нерушимые рамки, которые мне совершенно не нужны. Зачем? Тех знаний в магии, что у меня есть, мне вполне хватает. Однако нечто сдерживало меня бросить все и сбежать, оставив лаконичную прощальную записку. Меня бесила мысль, что все мои сверстники будут с образованием, а я, как последняя дурочка, без. Не могла я вынести этого.
Эти серо-желтые стены из одутловатого камня меня пугали. Никогда я так не пугалась, как сейчас. Я ведь было множество эпизодов, когда можно было по-настоящему стучать зубами от ужаса и трястись всем телом. Но я делала это именно сейчас. Странна человеческая психология!
Я встяряхнулась и оглянулась на Одана. Он стоял с тупо осматривался вокруг. Я заметила, что взгляд его задержался на одинокой картине, которая смотрелась на стене неожиданно и немного отвратительно. Я про себя её окрестила «мальчик цвета радиации». И действительно, мальчишка с желтушныим цветом лица в кислотно-желтом костюме выглядел попросту нелепо. Одан стояли смотрела на это произведение с легким отвращением.
Слегка покачиваясь на каблуках, возвратилась Хелига. Она несла при помощи магии перед собой наши чемоданы, и когда она сообщила, что сейчас нас разведут по комнатам, я вздохнула наконец с облегчением – но в то же время с тревогой. Я забыла поинтересоваться, отдельные ли будут комнаты. Но как только я представила себе количество учеников, то сразу поняла – нет. Однако мысль о житье-бытье в одной комнате с еще какими-то девчонками заставила меня вспомнить все саме мрачное, что было в моей жизни. Еще одной общаги мне не пережить.
Я вдохнула и пошла вслед за сухонькой маленькой женщиной, которая повела нас в жилой корпус. Потом она отвела меня в женскую половину, Одана – в мужскую. Я застыла перед рядом одинаковых дверей, не в силах представить, куда мне пойти. Будем надеяться, что там никого нет. Мой чемодан завис передо мной в воздухе, ожидая моего решения – в какую комнату ему направиться. Поэтому он наяно загоражвал мне дорогу. Я разозлилась, и наугад влетела в какую-то комнату. Пришлось обогнать чемодан, а он, радостно свистнув, залетел вслед за мной.
Переступив порог и аккуратно закрыв дверь, я замерла с поднятой для шага ногой. Три кровати в комнате стояли, и на одной из них сидели, вальяжно развалившись, две девушки. Они казались мне младше меня, но по количеству косметики на их лицах этого нельзя было сказать. Даже Хелига с её очень широкими взглядами краситься скромнее (если это слово применимо о ее пепельных, специально под глаза, тенях и лиловых помадах). И все же – с ними, мне кажется, придется жить.
- Чего приперлась? – спросила одна. Видимо, я грубо прервала их задушевный разговор.
Две пары голубых глаз проследили за тем, как мой чемодан повис над комнатой и упал на кровать в углу. Она ему как-то больше понравилась.
Я посмотрела на них, и сначала промолчала. Но потом не стерпела и вступила в разговор.
- А нельзя повежливее?
- Хм. – презрительно хмыкнула вторая с воспаленными прыщами, едва прикрытыми косметикой, и оскорбительно отвернулась от меня.
Я села на кровать и посмотрела, нет ли где-нибудь тумбочки. Раскрыла кейсик. Который для пущего удобства Хелли запихнула в чемодан, и достала черную папку-чемоданчик. Там лежали все-все документы и деньги – Хелига дала мне и Одану. Удивительно, что она так заботится обо мне. Вину, возможно, все еще чувствует.
«Нет. Я сказала – нет. Прекрати.»
Я обратила внимание, что куда-то подевала цветы. Потеряла, наверное. В карете забыла. Оно и к лучшему. «Подаришь тому преподу, который сразу больше всего понравится» - слова Хелиги. Она, возоможно права, но я ненавижу подлизываться. Или все-таки стоит?
- Ты видела того парня внизу… Он опоздал – красивый такой. Темненький… - одна из этих злюк мечтательно вздохнула. – Как ты думаешь, какого цвета у него глаза?..
Я слышала обрывки того самого разговора, который случайно прервала. Думаю, по эти строчкам легко можно определить, с соседками какого сорта свела меня судьба.
«Про кого они говорят? Про Одана что ли… Ему придется отбиваться от женского пола, видимо.»
Я рассмеялась своим мыслям и вышла в коридор. То был первый день… Я пока ничего здесь не знала.
Я отсчитала дверь от входа, запомнила, чтобы потом не ошибиться. Осмотревшись в темном коридоре, освещенном лампочками, которые смотрелись поистине невообразимо на старых стенах, я пошла на лестницу, чтобы пройти в главный корпус. Там нас ждала Хелига – Одан к тому времени уже спустился.
- Ну как? – Хелига глянула на меня, заметила, что я какая-то слишком мрачная.
- Мрачно.
- Ты тоже?
Одан посмотрел на меня, с твердым впечатлением – это не университет магии, а черт знает что.
- У нас в комнате пять человек. – Скулы Одана яросто заходили под кожей.
- А. У нас три.
- Ну ладно, бедные дети, обустраивайтесь. Надо будет чего-нибудь привезти, сообщите мне.
Хелига улыбнулась, ласково потрепала Одана по голове, погладила по плечу меня и распрощалась. Она подежала к выходу как-то слишком поспешно – только пред тем, как закрыть дверь, оглядела первый этаж. С ужасом, наверное. И с облегчением, что наконец покинула это место.
- Ну как?
- Да никак. Кстати, готовься: придется тебе отбиваться от толпы поклонниц. – Я ехидно улыбнулась. – Вон, сейчас эти Дианы уже на охоту отправятся.
Одан одичало поглядел на меня, и отвернулся. Обидился.
Я посмотрела вокруг – на сводчатый потолок, и прочее… Сразу видно, чего здесь не хватает – возмущенных, шумных потоков учеников. Не знаю, откуда я это знаю, видимо, просто чувствую. И ведь я училась уже где-то? Тогда… Наверное, мне придется что-то рассказывать о себе. Но что?
«А, не парься – наври что-нибудь. У тебя ведь хорошо получается!»
Я посмотрела на мощную фигуру Одана, который рассеянною и все же очень сосредоточенно бродил мимо стены с картинами. И тут поняла, что теперь совсем не боюсь. И не сломаюсь. Первое боевое крещение уже было, так что теперь? Я сильная ведьма, наведу на них что-нибудь, и нет проблем! Да и кулаки у меня… В легких затрепетала эйфория – я почти счастлива. Я чувствую себя. Как перед боем, перед чем-то большим, важным. Это ведь первая стадия моей жизни, важная и нужная. Я научусь профессионально колдовать, а еще научусь общаться с окружающими. Вылечу, наконец, этот синдром отшельника.
Главное, не потерять себя саму в этой суете. Меня будут делать такой же, как и многие. Будут вытравлять чувства. Будут изымать все, что блокирует эмоции, но я должна все это сохранить в себе. Не стать еще одной частицей этой бесцветной тупой толпы, которая формирует школьное общество. Остаться за гранью этого – это ведь так просто.
- Одан.
- Что.
- Да так, ничего. Знаешь, пообещай мне кое что.
- Что?
- Ничего, - азартно хохотнула я. – Пожалуйста, если мне понадобится твоя помощь – ты поможещь мне?
- Не знаю. Ладно, хорошо.
Внезапно мы услышали хлопанье нескольких дверей и топот сотни ног. Одан торопливо выхватил из кармана пиджака темные очки (не те, что раньше – те сломались), надел их и мы вместе побежали в свои коматы. Он покинул меня, я пошла к себе. Стайки девочек и девушек стали догонять меня, а я поскорей залетела в свою комнату. Вот и все! А завтра – учиться!
       
       Глава вторая.
Каждый день я вставала и шла на занятия. Как ни странно, учебников таскать совсем не приходилось – все брали в библиотеке или все рассказывали преподаватели. Но все это было приятной, мелкой и не самой важной стороной дела – пока на м дже домашних заданий не задавали. А просто рассказывали. Учеба мне давалась даже больше, чем легко. Я иногда просыпалась и ловила себя на мысли, что урок, который нам рассказывали днем целиком остался в моей голове.
Каждый день я вскакивала по будильнику чуть свет и отправлялась гулять на улицу – в студенческий городок. Там располагались коттеджики тех студентов (в основном из старших классов), которые не смогли или не захотели жить в общежитии и сняли себе отдельное жилье. Я сама надеялась на это - наблюдать каждый день с утра моих соседок без косметики – это страшно. А жить в деревне – это было бы даже больше, чем прекрасно.
Я быстро проходила мимо длинной череды уютных одноэтажных домов и бегом убегала в парк. Осенние желтоватые листья тихо шуршали на ветвях, а я под этот нежный звук сонно прохаживалась по аллее. Мне всегда по утрам зотелось спать – а все опять же из-за моего неприятного соседства. Ариадна до глубокой ночи гуляла со своим парнем, который тоже где-то здесь учился (на старшем курсе), а потом пересказывала Рут. Длилось это все примерно до двух часов ночи. А Рут сама пока не имела парня – так, мелочи. Зато теперь она всерьезно вознамерилась покорить Одана. После второго пролитого на моего бедного знакомца стакана чая в столовке он уже всерьез обозлился. А Рут, как только увидела нас вместе (знаете, надо как-то поддерживать старые занкомства), то это стал веским поводом относиться ко мне с недоверием. Тем самым часы моего сна еще сократились, а остальные неприятности меня не волновали. В последнее время я научила себя воспринимать жизнь как сторонний наблюдатель – помогло.
Итак, я очень отвлеклась. Когда я гуляла так по утрам, мне хотелось задержать время подольше. Я ходила всегда с поднятой головой, чтобы смотрть на бесконечно красивое кружево листьев. Если был ветер я распускала волосы, чтобы хоть немного расслабиться.
А потом – сразу на лекции. Немного об учителях. Наши преподаватели оказались в большинстве своем людьми довольно милыми. Они рассказывали нам о том, какую пользу возможно сдеалть с помощью магии, а какой вред. Рассказывали, какие заклятия есть в мире, и многое-многое, что нам так нужно и важно. Я меня все учителя просили немного задержаться после уроков. Они видели, что я вся свечусь от силы. (Мне Одан рассказывал – он это почему-то видит. Говорит, что у меня аура светится бриллиантовым светом.) Учителя меня расспрашивали, потом объясняли. Я иногда даже не слушала – я знала, что должна быть очень осторожна.
Нас учили истории магии. Мои однокурсники ненавидели этот предмет, а я обожала – из-за его необычной, тайной силы. Я сама видела, как происходит распад общества, даже не распад – а какая-то перемена, сбрасывание старой кожи. А так как на истории нам рассказывали также и почему происходят всякие инциденты с магией, мне было вдвойне важно это знать. Я до сих пор не могла никак понять, почему все так хотят власти, хотя недостойны её, почему они хотят богатства, когда ничего не сделали для этого, ничего того, что было бы полезно другим. Когда они хотят мести одному, жертвуя для этого сотнями. Я не понимала. А учительница истории мне сама по себе очень нравилась – она была добрая, хорошенькая и в очках с легким синим затемнением, которое подсвечивало серо-зеленые глаза, которые всегда смотрели с неизменным уважением и умом, но никогда – с унизительным пренебрежнием или преклонением.
Учительница по языку была милой, но чересчур доброй. Или мне казалось? Ну, нельзя её за это судить. У преподавателя заклинаний был очень вредный характер, он никогда не давал исправить ошибку, у учителя концентрации был спокойный характер, но мне он не нравился, потому что редко говорил правду кроме как на уроках, и всегда говорил загадками, намеками, порой совершенно неуместными. Короче, у учителей были свои достоинства и не достатки, я порой злилась на них, иногда наоборот, но все равно – они мне казались не самой главной частью пейзажа. Каждый день я слушала нудные рассказы, или же очень интересные, мне ставили оценки. Но все это как-будто не было очень важным. Я училась, и постепенно составляла мнение о людях (напомню – и не только о них).

Лязгнула металлическим замком дврь комнаты. Это Ариадна пришла со свидания. Я накрыла голову одеялом, и попыталась заснуть.
На следующее утро я проснулась, и немного не могла придти в себя после ночи. Спала плохо, а вставать все равно пора. Будильник настойчиво светился в мягком свете солнца сквозь изумительные светло-янтарные занавески и подавал отчаянные сигналы. Я с трудом выпуталась из одеяла и стянуа со стула форму. Белая кофта и черные брюки поволочились вслед за мной в ванную. Там я немного освежилась, оделась и вышла. Схватила теплую кофту на молнии, специально для прохладного утра, сумку с парой тетрадок и вышла из комнаты. Светильники узцмленно мигнули и погасли – это совершщенно дикое электричество как всегда все напутало. Оно должно ыбло выключаться на ночь и реагировать на присутствие человека. Мои соседки и парни из соседнего корпуса радовались этой смешной нелепости, а меня она немного изумляла. Тихонько прокралась мимо дежурной преподавательницы и вышла на улицу.
«Как хорошо!»
Только и успела подумать. Сначала, выбравшись из душного помещения, прохлада меня порадовала, а потом стали мерзнуть руки. Я, вялой походкой добралась до парка, немного прошла, но поняла, что еще сплю. Увидела впереди скамейку, практически доползла до нее и легла. Хотелось закрыть глаза и заснуть пары до третьей, но понимала, что нехорошо пропускать занятия. А тридцати минут мне и так хватит.
- Спишь?
Я услышала голос и вздрогнула – господи, кто это? Нужно было подняться, но я знала, что не могу – иначе позвоночник сложится просто пополам. Только повернула голову и увидела сочувственный взгляд Марвада.
«А, это он… Наверное, у его родителей слегка не в порядке с головой – дать мальчику такое имя.»
- А? – тихо простонала я.
- Все ясно. Ты каждый день здесь? Я меня окна сюда выходят. Каждый день тебя здесь вижу.
Я почувствовала легкий стыд, на щеках выступил горячий румянец.
- Да нет, просто проветриваю голову перед уроками.
«Невпопад ответила.»
Я посмотрела во внимательные узкие глаза Мара, и поняла, что он не смеется надо мной. Я вспомнила, что до сих пор валяюсь на лавке и быстро поднялась. Этот мальчишка вызывал во мне странные чувства – он был не сорвиголова, как другие, не идиот, не трус, не корыстолюб, не ябеда. Не ледник, как Одан. Хоть характер Одана иногда даже очень мне нравился. И все равно, Марвад со своими восточныыми чертами лица казался мне немного… Я не могла разгдать его. Он стал ко мне как-то уж слишком внимателен – а я упустила момент, когда. Возможно, это реакция на новость о моем редком уровне. Я не знала.
- Тебе спать не дают?
- Ага.
- Мне тоже. А ваш Одан – это просто робот какой-то. Ты знаешь, что он спит по пять часов в сутки?
Да, они ведь с Оданом соседи по комнате! С ними еще этот, коротышка… Морилан, что ли?
- Знаю. Он может долго не спать вообще. Двое суток где-то.
- А… Знаешь, у меня был друг, который однажды сторожил что-то у своих родителей… Так вот, он просидел там без отлучки почти трое суток, - сказал Мар.
- А может, он спал все это время?
Я поднялась и пошла по аллее. Сон весь куда-то ущел.

Пустая аудитория, с какими-то фантиками, летающими от свозняка, навеяла на меня самые мрачные воспоминания. Верней – эмоции. Я чувствовала пустоту, совершенно неуместную. Я бросила сумку на свой стол в первом ряду и села на стул. Мар приземлился где-то позади меня. Скоро и все наши подкатят.
- Камал, у тебя ручка есть?
Я пошарила в сумке и протянула Мару ручку.
- Держи.
Вроде бы, такая обычная фраза, а впечатление от неё… Плохое, в общем.
Высокие окна, отражающие люминисцентный свет ламп, некстати включенных, пререломлли сияние небесного светила. Пятнадцать минут мы сидели молча – я смотрела в окно, а Мар – не знаю. Однако зыбкая тишина оказалась нарушенной грубыми возгламаи, треском раскрываемой двери и ввалившейся туда толпой учеников. Среди разноцветных голов мелькнула крашеная полосками головка Ариадны и рыжевато-белая копна Рут. Там были наши модные тусовщики – Джед, Ярмана, и красотка которой поклонялись практически все наши ребята – Аласта. Мне она не нравилась. Я не понимала почему – то ли дело было в её ненастоящести, фальшивости, или в её сногсшибательной кукольной внешности, которой я немного завидовала. И все равно – мне показалось, что как только эта разноперая толпа вошла в аудиеторию, эта спокойная, особенно сосредоточенная, учебная атмосфера рухнула. Внезапно, и совершенно неожиданно прозвенел звонок, зовущий к началу. Одан влетел в аудиеторию, когда звонок еще не отзвенел – он был как всегда идеально пунктуален. А я знала, почему он выбирает это время – в этот момент все рассаживаются по местам и не обращают внимания на всех входящих, будь то даже учитель. Одан бросил свой кейс на стол рядом со мной и сел сам.
«Как всегда – спасается от женского общества. Кстати, хороший прием.»
- Привет.
- Привет.
Я лениво поглядела назад. Сейчас первый урок – учителя, естественно, опаздывают. Но для моих одноклассников не было правила, что после начала урока нужно вести себя тихо, или хотя бы находиться на своем месте. Наша элитная группа как всегда расположилась на парте нашей самой модной «приме» Аласте-второй. Оказалось, что это смешное имя само по себе очень популярно. Сама вторая Аласта была страшна, как наша жизнь. Однако её странная особенность окружать себя людьми действовала магически. Я у нее интреса не вызвала, Одан на неё просто плюнул с высокой колокольни, Марвад ей не понравился (пока – она сама на посиделках в женском туалете рассказывала), а те, что уже образовали свои группировки, пока не желали сливаться с её «элитой». Но и без того она вовлекла в свое сообщество больше трети курса. Мне было глубоко противно на них смотреть. Они стояли и смеялись над чем-то, а Аласта была как всегда во главе угла. Она рассказывала какую-то дикую историю, бурно жестикулируя и воспроизводя какие-то телодвижения в прохожд между рядами.
- … он так ко мне подошел, и сказал: «А можно с вами познакомиться?» А такая: «Пацан, а что, понравилась?» Он такой: «Да». Ну вот, мы пошли, потанцевали… Наглый такой, вообще…
И лениво потянулась.
- Кстати, мы теперь ходим заниматься гимнастикой вместе. Только он в старшей группе. Иногда у нас занятия ведет. Ну такой крутой в общем! Не то что Сатман – он меня так бесит, у-ужас! Такой вообще стал идиот.
Она поправила узкие брюки, еще больше подчеркивавшие короткие ноги.
Хлопнула дверь и вошла учительница. Госпожа Гёрнал оглядела класс, вздохнула и села за стол, просматривая какие-то бумажки. Потом поднялась:
- Здравствуйте.
Мы всем классом поднялись и кивнули головами, в знак приветствия. Я услышала шепот сзади и оглянулась – оказывается, Аласта-вторая не посчитала нужным для себе этот знак учтивости. Она сидела и копалась в своей кожаной сумке, украшенной стразами и какими-то бусинами.
«Какая безвкусная сумка! Вырви глаз.»
А её поступок показался всему классу каким-то героизмом.
«Ну и что – зачем лишний раз демонстрировать, что ты невежественная и неотесана? Илиотизм какой-то.»
В душе я лелеяла надежду, что госпожа Гёрнал накажет её как-нибудь. Я чувствовала, что ненавижу её. Уже.
- Э –эй, Аласта Помпей, тебе не кажется, что мы немного не совпадаем уровнями?
- Конечно, я ведь выше. Сижу.
Госпожа Гернал преподававшая мои любимые направленные разряды, посмотрела, хмыкнула, и продолжила урок.
- Камала! – услышала я отчаянный шепот сзади.
Я обернулась и увидела круглое лицо Джеда – он строил из себя идеального ученика и сидел на второй парте. Это было как индикатор сопсобностей и желания учиться. Например, Аласта и Рут сидели гдe-то очень далеко.
- Что?
- Передай Одану. От Рут.
Я приняла ручку, с туго затолканым в колпачок клочком бумаги.
- Тебе, – сказала я. И протянула ручку Одану. Он не читая выбросил ручку назад.
«Бедная Рут.»
Госпожа Гернал еще немного покапалась в кипах работ, сданных учениками, которые валялись у нее на столе, встала и начала объяснение.
- Ребята, я вас заранее предупреждаю, скоро будет первая контрольная, готовьтесь.
Она энергично взмахнула руками и в воздухе показалась таблица с нашими именами, и клеточками, которые пока оставались пустыми.
- Это ваш табель оценок. Пока он пустует, но после первого экзамена окажется немного заполнен. Вам будет поставлено три оценки: за практику, на знание теории, и на вопросы по разным предметам. Готовтесь, готовтесь. – она сурово посмотрела на болтающий и посмеивающихся девчонок на задних партах и приступила к объяснению.
На уроке на меня набредает такое состояние, которое сложно назвать расслаблением или же напряжением. Я верчу в руках какой-то предмет, и думаю иногда на темы, которые слабо касаются урока. Например, какая на улице погода, что буду делать вечером, сколько задано на завтра и т.д. Слушаю, раскрыв широко уши, только когда о-очень интересно. На уроках госпожи Гернал почти всегда.
- Первое правило направленного колдовства, это, как я вам уже и говорила, точное, кратко и правильно сформулированное желание. Короче, - всегда нужно занть, чего хочешь. Опять же, возникает проблема – в тот момент, когда ты создаешь внутри себя направленную энергию, то она должна выйти из тебя в тот момент, когда другая мысль не пришла тебе в голову. Я знаю, что с одной стороны это кажется полным бредом, - учительница грозно посмотрела на опять шумящих «говорунов», - но вам этот анекдот очень поможет. Скажи, чего тебе в данный момент хочется?
Этот вопрос она адресовала мне.
- Ну… Не знаю даже. Чтобы урок поскорее закончился.
Учительница улыбнулась:
- Хорошее желание. Как ты можешь это сделать?
«Было что-то такое? Корректирование времени? Что???»
- Я могу откорректировать время.
- Нет, это не возможно. Другие ответы.
Я раздосадованная, принялась крутить ручку. В то же время я прислушивалась, желая услышать правильный ответ. И все равно, каждый прокол так злил меня! Просто до ужаса.
- Можно направленным рязрядом исправить вашу память, потом сотворить звуковую иллюзию. – услышала я тонкий голос Аласты-первой.
«Какая она умная!»
- Хорошо. Итак, продолжаем. Главное, что вам прпидется запомнить, прежде чемвы приступите к практическим работам – вы всегда должны думать о том, что может сотворить ваше колдовство. Особенно это касается тебя, Камала.
Я посмотрела вверх, и похолодела под пристальным взглядом учительских глаз. Я также я почувствовала на своей спине еще десяток пар глаз, которые глядели на меня.
«Теперь шепчутся, обсуждают, почему это именно меня касается.
Гернал слишком как-то строго на меня посмотрела. Интересно, почему? Не может быть, чтобы она вспомнила про то происшествие в Модгине… Хотя, прошло всего пол-года. Это маленький срок. Неужели она…»
Кодекс, - по магии? – совсем прекрасно. И как это вообще можно принимаь?
 « О чем они вообще говорят?»
Однако чем больше я старалась, тем меньше до меня доходили въедливые голоса учителницы и учеников… Все стало таким далеким… И только то, что я чувствовала тогда. Почему сейчкас мне больнее?
«Не плакать…»
Я успокоилась, как могла, и стала стараться слушать. Минуты текли очень медленно, но при разборе главы восьмой кодекса мага мне удалось немного поспать. А конкретно – подумать о своем. На перемене – рвану в библиотеку. Я там еще ни разу не была. Надо бы посмотреть на здешнюю библиотеку. Интересно, она меньше, чем была в моем доме?
«Жалко, что там я не успела ничего толком изучить. Порой кажется, что библиотеки- протсо отвратительная вещь. Там всего слишком много, знания становятся широкими, но совершенно поверхостными. Надо быть просто страшно внимательной, чтобы все запомнить и ничего не упустить…»
Краем уха я расслышала домашнее задание – восемьдесят старниц кодескса мага, седьмая глава «Направленной магии» и подготовка к экзамену, - и пулей вылетела из кабинета. Издалека услышала, как меня позвал Марвад, но не оборачиваясья пошла прочь. А хожу я быстро.
Судя по тому, что нижний этаж был сплошь в кабинетах для учителей и всяких администативных помещениях, библиотека могла находиться и там. Я вышла на «главную магистраль» - основной коридор и пошла к дальней стене с весящим на стене в рамочке расписанием а рядом – планом университета. Волны народа, сккатывающегося с разных лестниц сметали все на своем пути, образуя мощный поток. Большая часть, конечно, неслась на крыльях голодного желудка завтракать в столовой. Я там есть не могла – эта пища, сделаная в очень оригинальной форме… Описать эти квадратные котлетки очень… хм, интресного зеленого цвета просто невозможно. Да и не стоит.
Какая-то долговязая девчонка рухнула на меня, и я ударилась виском об стену. Потом она торопливо извинилась и побежала вперед. А я чуть не села на пол – так замелькало перед глазами и закружилась голова. Но потом встала и посмотрела на желтоватый лист плана. Черные змеи четких коридоров и витиеватых переходов вились по бумаге каким-то запутаными нитками, но я смогла разглядеть в слабом свете электричества тонкую косую надпись – библиотека. Она на первом этаже… Рядом с кабинетом директора. Хорошо.
«Там какая-то такая щупленькая дверь… Может, помещение просто большое? Но вообще там рядом сразу учительская идет…»
Я удивилась и пошла в дальний конец коридора. Сосчитать, сколько раз толкнули, наступили на ногу, и т.п. просто невозможно. А мне и не особенно хочется – это все приходящее. Я остановилась перед старой, немного кривой и рассохшейяся желтой дверью, нелепо смотревшейся на мощной стене. Не стучась я вошла.
Едва вошла, мой взгялд упал на пол, где валялись в страшном беспорядке какие-то тоненькие недостойные брошюрки в бумажных преплетах. С трудом отведя взгляд…
Конструкции из крашенных металлический и деревянных деталей гнулась под небольшим весом стопок каких-то книжечек. Правда, попалась полка со значительными толстыми книжищами, с золотой печатью университета на корешке. Но эта полка была всего одна-единственная. И, как я поняла, там стояла в основном классика, книги по истории и огромный толмуд – «Кодекс мага». Больше ничего, заслуживающего внимания, не было. Только какие-то подшивки старых школьных газет, и какие-то бесполезные справочники.
«Это называется – школьная библиотека??? Частные собрания больше!!!»
Я посмотрела на все это, и не найдя (Ура!) никакой библиотекарши в огромных очках, я ушла, так, что никто и не знал, что я там была.
- Э – эй! Постой.
Вдруг, какая-то тень метнулась и встала передо мной. Это оказалась тонкая девчонка, видимо, со старшего курса. Быстрые сияющие глаза и волосы с проблесками рыжины цвета юного каштана взволнованно сияли.
- Ты в библиотеку хотела, да?
- Ага. Вот и дохотелась. – От возмущения даже тихо говрить не получалсь, почему-то переходила на крик.
- Так она ведь не здесь!
- Как? Я на плане смотрела…
- Ты с первого курса, так? Библиотека вообще не находится в школе. Все уже давно это занют – просто не пользуюся той, настоящей, только в крайних случаях.
Вдруг прозвенел звонок – а я не помнила, в какой кабинет мне нестись.
- Так, ладно – после уроков перед главным входом, хорошо? Пока.
И незнакомнка улетела прочь. Я подхватила сползшую с плеча сумку и помчалась на второй этаж – кажется, сейчас у нас язык.
«Да уж. С ума сойти.»
Я примчалась в кабинет, и толкнув дверь, влетела в кабинет. Никто меня не заметил – как всегда, в начале урока тусня еще не кончилась. Я села на свое место, и заметила, что Мар на этот раз приземлился прямо за мной.
«Он меня преследует, что ли? Никак от него не отделаться.»
И учительницы как назло не было. А этот шум немного бесил.
- Где ты всю перемену прошаталась?
Одан, не снимая очков, поглядел на меня.
- В билиотеке. Это просто позор! – я и не заметила, как опять заговорила слишком громко. Мар с задней парты так на нас посмотрел…
- Там же вообще ничего нет, - зачастила я громким шепотом.
- Ты тоже уже была там?
- А ты что…
- Да. Протаскался только зря. – Тонкие губы Одана сжались от злости в тонкую ниточку.
«Ну и что мне теперь делать? Не знаю, какбуду учиться. Надол же что-то читать!»
Погруженая в эти думы, я достала толстенную тетрадь по языку. Зачем мы его вообще учим? Нужен он мне. Ну, тем кто из флидов еще ладно, но ведь я-то… Дурдом какой-то. А теперь сиди и просиживай лишний час.
- Мал, дай листочек!
Я скрипнула зубами и шлепнула на задний стол двойной листик. Скоро в тетрадке ничего не останется. А тетерадка очень хорошая – с черными циклическими кругами. Я её в Модгине покупала. Тут вдруг открылась дверь, и весь класс как по команде оглянулся на дверь. Но это оказался наш местный «авторитет» - Александриш. Такой же популярный, как и Одан,но характером был гораздо хуже. Ему повезло, что он знал еще с детства большую часть учишихся на нашем курсе – и поэтому он своим положением был обязан прежде всего наличием количества друзей. Они делали его имидж, престиж и популярность. А еще говорили, что он каким-то боевыми исскуствами занимается, так что на него вешались просто пачками. Но ему, в отличие от моего друга, это очень нравилось. Можно сказать, что это вскружило ему голову, ведь он никогда не являлася на урок вместе со всеми, а приходил последним, дефилируя по аудиетории у всех на глазах. Перед моим носом, самое главное, прохаживается.
 «И улыбается еще так мерзко. На лице написано: «Я уверен, что вы все сохнете по мне». Фу.»
Вошел Алекс и вслед за ним влетела на длинных тонких ногах, еще больше подчеркиваемых узкой юбкой, наша учительница. На фоне мощного, широкого Алекса госпожа Вигран смотрелась как былинка на ветру.
- Дети, здравствуйте!
«Дети… нам всем здесь по тринадцать, а то и больше…»
- Садитесь, - и тоний, пронзительный глас лекторши потонул в громком шепоте, который наполнил класс. Эта учительница, совсем молодая, неопытная, и не умеет орать так, чтобы уши закладывало. Я этот метод ненавижу, потому что сама всегда молчу, но вполне понимаю учителей, которые так делают – в нашем случае двух мнений быть не может, и действует на нас только старшный крик. «Клин клином».
Я поглядела сначала на несчастную преподавательницу, потом огялнулась назад, на курс. Все сидеи, и слабо обращали внимание на нее. На этот раз Ариадна была героиней дня.
- Мы гуляли по городу. Зашли в магазин. Представляете, там какой- то мужик украл у меня сумочку! Во–обще! – писклявила она, растягивая слова.
- Ко-ошмар! – поддакнула Рут. И тут же жалостным взглядом поглядела на Одана. =- У меня вынули косметичку, так там и деньги лежали! А моя мама…
Во всем классе существовало две группы – это крутые, и так, отстой. Я относилась к отстойникам. (Ха-ха!) Меня это все время очень забавляет – а они-то кто такие! Так. Группа идиотов, которые объединились, так как каждый по отдельности ничего из себя не представляет. Такие, как я, отстойники, сидели сейчас и листали правила по языку, что-то повторяли. А наша элита сейчас обсуждала что-то. Я не слышала почти ничего, но их восторженный тон наводил меня на мысли.
И я вся передернулась, когда поняла, как далека от них. За дни, проведенные в университете, я поняла, что у меня есть чувство юмора, в моем случае довольно желчного. Я умная, у меня хорошая память. И мои таланты в магии… Они достаточны, чтобы быть главой такой группировки, как у Аласты. Однако ничего подобного. Я всегда хожу одна, общаюсь с Оданом, и то редко. Марвад бродит за мной, так как не нашел ничего лучшего, чем со своим вторым уровнем втереться в доверие к самой мощной ведьме на курсе.
«А по сути – ты дурочка. У тебя должны быть подруги. Это ведь неестественно, быть одной в твоем возрасте. Вон они, сидят и обсуждают кто на нашем курсе самый симаптичный. Хо, Одан лидирует… И они более счастливы, чем ты со своим мешком мозгов и сосредоточенности. Не хочешь так, как они?»
Меня насквозь пробрало то, что опять одна моя половина знает все, и никак не может вторую заставить поступать правильно. Правильно ли? Опять эти сомнения.
Лениво посмотрев на доску, я заметила длинный список заданий и стала делать. Это единственное, что не давало мне совсем уйти в глубокий астарал.
«Не нужно тебе то, что так требуется им всем. Понимаешь, не нужно. Не открыть этим кючом колдовскую дверь. Нужен другой. Ты не нашла его пока. Только пока. И подруга у тебя почти есть – эта девчонка, которая сегодня встретилась в библиотеке. Она может стать твоей подругой. И если она интересуется книгами… Это будет очень хорошо.»
Казалось бы, должна быть довольна. Но нет… Что я вообще за человек такой? Не могу жить, как все нормальные люди. Трудности мне подавай, приключения. Сейчас злиться начну. Плохо, что на себя. Мне не с кем поговорить даже. Может, письмо написать? Кому…
«Хелиге? Нет.»
И действительно, кому? Одан вот он здесь, да он и не поймет всех моих девчоночьих тайн и проблем. Что я слушаю разговоры Рут и Ариадны по ночам, самой противно, но еще более противно от того, что мне в эти моменты чтобы с ними что-то такое произошло, что уничтожило бы их глупую радость. Как собака на сене, прямо таки. Одан не поймет, почему мне так паршиво, когда они все смеются, а я стою и не понимаю, над чем они ржут. Ада аж горло срывает от такого смеха.
Сзади раздался страшный, надсадный ржач Ады. Она, видимо, опять придумала что-то такое, над чем можно посмеяться. Темы, которые они предпочитали, мне даже вспомнить страшно.
«Она что, смеяться не умеет? Скоро мы будем любоваться на её гланды, которые вылетят от напряжения. Гадость, но все же лучше, чем ее смех.»
Ина – тоже не кандидат. Она не поймет всего того, что чувствую я. Она никогда в такой ситуации не оказывалась. Когда злишься на всех просто от того, что они не понимают и не принимают элементарных правил. Или я слишком правильная? Не знаю… Может, у меня синдром отличницы? Я читала о таком – это когда человек все и вся делает идеально, не может выходить за рамки дозволенного. И даже ведь не знаешь, что с этим делать.
Сквозь плотную стену мыслей я слышала, что учительница начала что-то говорить, но я не стала слушать. Опять что-нибудь на счет того, что мы очень плохо себя ведем, и прочее… Как я от всего этого устала! Какой толк вести себя хорошо, если все равно каждые день выслушиваешь всякие замечания, крики, оскорбления даже бывают. Почему я не могу вести себя так же, как они?! Они нарушают все правила, и наказания им не следует! И стоит мне совершить малейший проступок, все!..
От злости я сжала ручку в кулаке. Хруп!.. Пластиковая обшивка треснула…
- Что с тобой?
Одан повернул голову, и, одновременно быстро что-то строча в тетради, посмотрел на меня поверх очков. Серые глаза стали почти черными в плохом, неприятном свете. Цвета мокрого пепла.
- Ничего, - сказала я, и внезапно успокоилась. Какая разница? Я должна научиться быть сдержанной.
Одан хмыкнул и отвернулся. А я, назло всем, взяла и повернулась назад. Посмотреть на мой любимый класс. Они ведь, по сути, не такие уж и плохие. Они не виноваты, что я им совсем не интересна, как и они мне. При чем тут то, что они меня ни в грош не ставят. Им на меня плевать.
Аласта, её подруга, Джен, и новоприобретенная, Таяна, сидели кружком, и что-то обсуждали. Ариадна и Рут уже отсоединились от их общества, когда хит-парад мужской части нашего класса закончился. Они тоже сидели, и разговаривали. Изредка что-то писали.
Таяна взгялнула на меня и стала о чем-то шушукаться с Джен. Джен оказалась довольно милой девчонкой, но… Она в точности как и Таяна, были никем, и поэтому они с Тай приосединялись к каким-то большим сборищам. А так… Если они без Аласты – вполне ничего, а Аласта Помпей была хоть и гадиной, но умной. В какой-то степени. Я не хотела быть ей ни врагом, ни другом.
Мальчишеские собрания тоже разделились на два лагеря – на лагерь Джеди и на лагерь Алекса. Были еще несколько мелких групп, но о них и говорить не стоит – они, как одноклеточные существа, передвигались по большому организму и то сливались в некие соединения, то опять распадались. Говорить об этих людях было бесполезно. Пожалуй, только Марвад не принадлежал ни к одной из этих групп – он плавал совершенно свободно. Ну, и Одан.
Сейчас Джед временно переместился к Алексу – они сидели и играли в морской бой. Детский сад. Интересно, долго это еще продолжится.
«Глупость какая-то. Сейчас сидят, и общаются друг с другом почти с удовольствием. Все так замечательно. А потом опять – драка без видимого повода. Неужели они действительно хотят каждый раз дать в морду, когда тузят друг друга? Ведь нет же. Но выполняют это с чувством выполнения собственных обязанностей. Они бы учились еще получше, с таким же рвением.»
Я писала, и буквы вились в тетрадке, как плющ. Я плохо понимала, что пишу, но это, кажется, было сочинение. Не уверена, но когда я писала о каком-то вымышленном счастливом дне моей жизни, то что-то навеяло такую грусть… Осталось только едко улыбнуться про себя – вспомнились слова нашей учительницы, которая говорила о том, что мы всегда должны писать правду. Я учительницу любила, но правду писать – просто рука не поднималась. Это ведь все мое, мои мысли, возможно, даже чувства. Зачем я открываю их другим? Это бессмысленно.
«А что по-твоему имеет смысл? Тебе около четырнадцати лет, а ты уже отучилась доверять людям, раскрывать свои чувства. Станешь постарше, будешь такой же дубиной, как Одан. Что в этой жизни имеет смысл?»
Кожа на пальце мучительно болела, натертая жесткой резинкой на ручке. Я бросила ручку, и с ужасом посмотрела на кожу, отслоившуюся от мяса, и на желтовато-алую кровь, вытекающую из ранки. Я положила ручку и стала постепенно складывать вещи. Поскорее бы звонок! Уверена, эта грешная мысль посещает всех, находящихся в этом классе едва ли не каждую минуту.

Через пятнадцать минут я выскочила на перемену. Как обычно, после второго была большая перемена – все лениво гуляли по узким коридорам на втором этаже. Кое-кто спустился на цоколь.
 Уроки тянулись медленно, и довольно тоскливо. Учителя елейно увещевали нас с тем, что со второго месяца обучения у нас начнутся более сложные практические занятия – я ждала этого, так как все то, чему нас учили сейчас, я уже сто лет как умела.
По окончании трех пар (пока нам не давали по восемь часов) я вылетела на улицу. Солнце светило, но то уходило за тучу, то пряталось в нескольких деревьях, которые росли вокруг школы. По сведениям, полученным от Ариадны и Рут, а ими – он друга Ады, это были груши. Весной они цвету даже красивее, чем вишни.
Предварительно закинув домой сумку, я искала в толпе радостно выравшихся из храма знаний учеников ту девочку. Почему-то я непроизвольно постоянно искала в кармане кошелек – почему? Не знаю.
Солнце светило, девчонка не приходила, а мне же было и без того отлично. Я вышла за школьные ворота и пошла по дороге в поселок студентов, среди которых было больше из богатых семей – они свободно могли снимать для себя целые дома.
Я шла, и мне было так здорово! Какое-то изумительное спокойствие, эйфория накатили на меня, и все!.. Сегодня пятница, и сегодня такая хорошая погода! Думаю, если бы пошел дождь, я бы расстроилась. Мысли текли неспешно, так, что я и не заметила, как солнце проползло за горой и вышло снова. Я посмотрела на ослепительный диск, зажмурилась. И немного шла, так сказать, в слепую. Впереди меня виднелись размытыми пятнами дома, но больше там было света. Спокойного. Красивого. Из-за сильно прищуренных глаз я не видела практически ничего.
- Ой!
Я услышала чей-то голос, и раскрыла глаза пошире. Теперь хоть свидела что-то. Я остановилась, потому что натолкнулась на какого-то высоченного парня, который выбирался из-за плохо открывающейся ржавой калитки. Теперь он немного прижал и меня, а я не давала его калитке открыться, так, что он не мог выйти.
- Ой, извините. – Я неловко отскочила. Это нелепое происшесвтие сторглось в мой мир, тихий и спокойный, только что выбравшийся на ружу.
Пацан вышел и закрыл калитку (которую и не стоило закрывать, так как, думаю, они открыть-то её вряд ли сможет теперь). А я стояла и смотрела, просто как дура. Потом подняла голов, мельком посмотрела на его лицо и пошла дальше. Кажется, я даже на него немного плечом налетела.
«Да уж. Что-то с тобой совсем не то.»
«А лицо у него очень необычное. Не странное, как у Одана. Необычное. И коже смуглая, а не как у Одана – цвета бледной поганки. И глаза – яркие, синие.»
Я минуту подумала о нем, пока шла, а потом забыла. Это было минутное впечатление, не стоившее внимания.
Я шла по улице, и пустота в душе куда-то улетучивалась. Больше я никого на пути не встретила, и была очень этому рада. Мне было так хорошо одной! Я немного подумла о том, что буду делать завтра. Уроки, конечно. Пойду в парк с учебниками. Или в беседке посижу… Там даже стол есть…
       
       Глава третья.
Жизнь проносилась мимо огненным ледяным метором. Каждый лень – уроки, тетрадки и практика. Это все было очень интересно, но отравляло все существование, что никакого покоя мне не было. Каждый день не мог обойтись спокойно – и мои однокурсники вносили в это беспокойство свою лепту. Это все приносило им огромное удовольствие, а мне – нет. И особенно мучало то, что я была практически отрезана от мира.

«Я не получаю писем, это как жить в запертом доме без окон. Я ничего не знаю о том, что происходт во внешнем мире. Ничегошеньки. Там хоть земля тресни, а мы засели в горах –и все. Никакого разнообразия.»
 Я встала, и соверенно как всегда провела обряд утреннего пробуждения. Оделась. И пока мои соседки дрыхли, поскорее выбралась из комнаты. Редкие утренние ранние пташки уже слонялись по коридорам, а я отправилась на почту. Мне нужно было отпраить письмо, кому – не важно. Писать я хотела Ине.
«Пускай, что если она ответит, постоянно будет спрашивать об Одане. Чтож они все к нему так липнут! Пускай. Но так я больше не могу.»
По дороге я впихивала руки в рукава длинного вязаного пальто с утеплением – на улице неделю назад выпал странный снег. Ноябрь месяц, а снег идет. И мороз… Я заматывалась шарфом, который купила на какой-то барахолке, на выходе натянула смешную серую шапочку. Сумка застряла где-то в рукаве, пришлось доставать.
«Никогда больше ничего не делай на ходу. Это выглядит глупо и неловко.»
На улице опять повалил снег, и было по-утреннему темно. Но вот утренней луны не видно, потому что снежные облака. Я с неудовольствием посмотрела на небо и потопала по заснеженной дороге в город – переть четыре километра… По этой дороге я долго не выдержу. Может, попутку поймаю…
Мысли путались, тряслись от холода и моей нервной походки. Интересно, Рут по-прежнему достает Одана по-выходным своим дежурством около их корпуса? Бедный, бедный наш Одан.
Настроение было противное. Руки мерзли, отчего хотелось засунуть их подальше в карманы. Но таковых-то как раз в моем пальто не было.
«Надо купить себе варежки, какие угодно, но купить. Да… Как-то я не подумала о том, что мне зимой придется что-то носить… Слава богу, пальто мне Хелига прислала… И даже плевать на то, что у наших девчонок они сплошь из коллекции Молы Вин – с блестками, стразами и прочим. Плевать. Пусть они хоть золотые перчатки носят. А мне бы хоть какие…Нет, ну руки реальнно мерзнут.»
Я потерла руки и подышала на них – но стало только хуже.
Тут внезапно сзади я услышала легкий топот лошадиных копыт по свежему снегу. Я обернулась и в свете белой-белой метели разгялдела очертания какой-то крохотной повозки. Я отскочила, но потом поняла свою удачу и окликнула хозяина:
- Вы в город?
- Да, а что?
Маленький мужичок, которого было плохо видно из-за густой бороды и сдвинутой на лицо шапки, придерживал за какой-то ремень (не помню, как называется) пухлую лошадку, какого-то светлого цвета. Она была заботливо прикрыта какой-то толстой воздушной попоной. От одного взгляда на материал мне стало тепло.
- Подвезете?
- Садись.
«Не помню, где слышала, но если человек хорошо относится к лошади, значит, и человека не обидит.»
Я взкарабкалась на низенькое хлипенькое сооружение, на котором предположительно нужно было сидеть. Но я была рада и этому – все-таки. Не то что грести ботинками глубокий снег.
- А вы откуда едете?
- Из Мод – Фаэри. Почту вожу.Ты-то оттуда же, так?
- Ага. Ой, холодно…
Мужичок достал откуда-то небольшую, но сияющую чистотой фляжечку.
- Выпьешь?..
- Ой, нет…
«Ну ни чего себе? Алкоголь предлагают, с ума сойти…»
- Да это чай горячий, чего ты?!
«Оп-па… Да уж. Каждый все понимает в степени своей испорченности…»
Он хмыкнул, и поить больше не пробовал.
- Слушай, я сегодня рано приехал, никто не знает, кому отдать. Не знаешь такую – Эллада Галатея? Имя-то какое-то уж больно не нашенское. Да и наших уж маловатенько осталось…
«Что???»
- Знаю, – сказала я слегка дрогнув голосом. – Я могу передать.
- От как хорошо вышло! А то они заладили – нет у нас такой ученицы, нет! Вот и все – развеселился старик. – Н-но, Чичевица, н-но! – чмокнул он лошади.
- Чичевица – это лошадь, да? – спросила я, чтобы немного успокоиться.
- Да, она. Она, родимая.
«Кто мог написать мне на старое имя? Хелига – но зачем? Она бы не тсал – оно могло запросто не дойти до меня. В крайнем случае, написала бы Камале или же через Одана передала. Зачем?»
Я осторожно положила письмо в сумку, чтобы не размокло от снега. Повозка ехала медленно и сильно трясло, но мне это совсем не мешало, а только помогало думать. Белый снег замел дорогу так, что ничего впереди даже не было видно. Только белая-белая пелена. Затянуцвшая дорогу и все, что за ней. До города еще далеко, ну и ладно…
«Ну правда, от кого это? Может, от Ины? Но она не знает адреса да и я ей сказала, что сама лучше напишу. Адрес школы, говорят, вообще скрывают – я так и не узнала почтового. А, да ладно, спрошу на почте. Или вот, у почтальона. Ну кто же это? Кто-то из магов, с которыми поззнакомилась в Идиях – да зачем я им? Вряд ли им так уж интересна моя учеба, совсем вряд ли. Мы ведь не дружили – так, соседствовали. Это даже не знакомство, мы едва знаил, как дург друга зовут. А фамилию мою тем более никто не знал» - мучалась я про себя мыслями.
       Я прикрыла глаза от снега, больно хлеставшему лицо.
«Отвратительная погода.»
- Да… Погодка сегодня – просто ужас. – сказала я, хоть и вовсе не хотела говрить. Думаю, что это моя странная психологическая особенность – болтать, когда мне плохо или сложно.
- Да уж… Вот, Чичевичка моя вся замерзла. Не знаю прямо, что делать – боится она ездить в вашу школу. Она детей и подростков боится. – легко прескочил с одной темы на другую старик. – Не знаю что делать. Ведь каждый раз такой стресс для лошади!
Я немного послушала сокрушенные сетования мужичка, а потом снова отключилась и погрузилась в свои мысли. Как все непонятно! Все дико, глупо и совершенно нелепо!
Внезапно меня как-будто разбудил голос:
- Приехали!
Я почувствовала толчок, и повозка остановилась.
Я спрыгнула на землю, и помахала рукой прочтальону. Получив взаимный жест, я отошла. И совесть по поводу того, что я не заплатила, меня не мучала – деньгами я бы только оскорбила этого смешного старичка.
Где находится почта я не имела ни малейшего понятия. А тем более теперь – когда на густо освещенных теплыми керосиновыми фонарями улицах было холодно и пусто, когда весело прогуливалась только одна метель и я. Я просто шла по узким, даже еще уже, чем в Модгине, улицам, и искала хоть кого-то. Увидев какую-то женщину в пушистой шапке и узком кожаном пальто совершенно не по сезону, я кинулась к ней, как-будто сто лет не видела ни одной живой души.
- Здравствуйте, - закричала я , стараясь перекрыть вой голодного ветра, - не подскажете, где здесь почта?
Женщина глянула на меня из-под полога густого рыжего меха и нехотя ответила – я, видимо, отнимала у нее время.
«Интересно, что она здесь делает? Она не похожа на местную…»
- Я сама недавно сюда вернулась.но раньше она была на левой стороне рынка. Знаете, рынок на соседней улице, и раньше над почтой висела синяя вывеска. Найдешь?
- Да, конечно, спасидбо – протараторила я и собралась уж развернуться и побежать дальше, но она остановила меня.
- Постой, ты не знаешь, как мне добраться до древни около Мод – Фаэри? Я не могу ника найти экипажа.
- О, так вы его и не найдете, туда никакого тарнспорта не ходит. Можете попутку поймать, но это не факт. Ищите. Но идти туда три километра, вы пешком сможете дойти.
Наконец я освободилась и побежала на площадь. Кажется, меня туда Одан таскал… Он у нас животное очень городское, не может жить в глуши. Каждый свободный день сюда таскается… Ладно.
Я побегала по заснеженным улицам, и когда ноги заныли от холода, наконец выбралась на круглую площадь, уставленную лоточками. Сейчас никого не было – такой мороз, а и нет никого. Но зато светлое дружелюбное окно под занесенной снегом голубой вывеской горело изнутри ярким огнем, который звал меня. Я подобрала полы пальто, которые уже были мокрыми от растявшего и частично превратившегося в лед, снега.
«Тепло! Теперь понимаю бездомных животных, которые рвутся к кому-нибудь в дом. Бедные!»
Я бегом пронеслась по площади, протискиаясь между маленькими, тогнким планками лотков, чтобы не бежать вокруг. Наконец, заветное расстояние было преодолено и я влетела на почту в виде маленького сугроба. Но там было тепло!
- Здрасьте. Скажите, сколько времени?
Маленькая женщина за стеклянной пластиной с широким подоконником, чтобы там быстро что-нибудь кому-нибудь написать, осторожно вылянула, и увидев меня, с замерзшими руками и всем прочим, кротко улыбнулась и подсказала, что уже два часа дня. А на улице темно, как вечером.
Я достала из сумки ручку и листок бумаги,села в мягкое уютное кресло, предварительно сняв селегка мокрое пальто. Стала писать.
- Сегодня наверное больше никто и не придет. В такую погоду все по домам сидят! – потянулась за стойкой почтальонша. – Вам чаю не сделать? – спросила она меня соверщенно неожиданно.
- Если вам не трудно. – улыбнулась я. Мне стало тепло и физически, и душевно – у этой женщины была теплая улыбка и совершенно не грубое, изысканное лицо. Она мне очень нравилась.
«Дорогая Ина!
Я пишу тебе от стршного одиновчества и огромной тоски. Здесь так скучно! А мне еще и противно. Не знаю, как тебе объяснить это, но я здесь совершенно лишняя – мне так хочется вернуться поскорее! Но осталось еще два с половиной года – это кажется целой жизнью. Кстати. ты не знаешь, твой отец сможет взять меня на работу после университета. Мне становится страшно от мысли, что мне придется работать в какой-то магической конторе. Брр. Но зато одна наша девчонка (у которой папочка банкир) мечтает о том, чтобы работать в банке! А мозгов у нее – как у пустой калоши!
Ах, ладно, давай я не буду писать тебе о школе – я знаю, как это скучно, можешь это и не читать вовсе…»
- Вот, пожалуйста. – Женщина села передо мной и поставила на низкий стеклянный столик две чашки из какого-то очень нежного бледно-голубого фарфора и маленьий чайный чайничек. – Знаете, всю жизнь никак не могла приучить себя к кофе. Постоянно, куда ни придешь, везде дают кофе. И никогда не поинтересуются, нравится тебе это или нет.
Видимо, этой женщине давно не хватало какой-то беседы или собеседника.
- Да-да, конечно. Со мной то же самое. – улыбнулась я в ответ.
- Давайте познакомимся. Я – Одетт. А вас как зовут.
- Камала. Очень рада знакомству. – И это было совершеннейшей правдой – эта женщине не казалась мне грубой, неотесанной, и не наглой, как многие мои знакомые. Одетт была старше меня намного, возможно, годилась мне в матери, но мне казалось, что она сможет стать мне настоящей одругой. Сейчас, когда она завела этот уютный разговор, мне стало тепло и легко на душе. Как-будто какой-то лед растаял. Но когда придется опять отправитья в университет, ледник нарастет вновь.
Я потягивала вкусный чай никак не могла понять, из чего он.
«Мммм… Здорово. Необычно совершенно… Спросить, чти ли…»
- О, этот чай такой необыкновенный… Из чего он?
Одетт покраснела от легкого смущения и удовольствия, как и всякая хозяйка, которую спрашивают о приготовлении её коронного блюда, которое никому не приготовить так, как получается у нее.
- Это смесь четерёх чаев – один, который растет в горах, который обычно выращивают на болотай, и который растет как обычно – на плантациях на юге. И еще один чай, чертовски редкий и вкусный – он растет обычно только на севере. Вы бывали когда-нибудь в Идиях?
Глаза Одетт заблестали, она посмотрела на меня.
- Да, конечно. – Как только речь зашла об этом горде, у меня внутри все напряглось. Мне показалось, что она должна определенно сказать мне что-то важное и полезное. Нечто, связанное с магией.
- Хорошо. Так вот, когда в первую неделю зимы там выпадает снег, вокруг замка вырастают прямо из-под снега нежные сероватые листочки. Это растение еще назыввают мервтой травой, но она очень полезна и вкусна. Раньше, когда там жили маги, они применяли ту траву для своего колдовства. Но это так давно было... Сейчас в это все не верят… - Одетт осторожно улынулась. Как-будто ожидая реакции на свои слова.
- Потрясающе. – Я про себя обдумывала её сказанное, но не понимала, почему меня так взволновала история этой травы. Нам рассказывали о всяких тарвах, применимых в магии – ведьмин корень, белая старнница,увороний глаз, алкоменстра… Даже и не вспомнишь всех названий.
Мы еще о чем-то поболтали, потом, когда допили чай, она унесла чашки и чайник.
«Да уж… Спросить у Одана про эту траву? Может, он её даже видел, может, у него и образцы есть… Что-то там не так, я чувствую… Но что?»
«… Знаешь, Ина, как мне всех вас не хватает. Одан стал практически пустым местом – ни с кем, в том числе и со мной не общается. Так, здрастье-досвиданья. Ничего особенного.
Я мечтаю поскорее окончить университет и вернуться. У меня такое ощущение, что меня оторвали от важного занятия, которое во что бы стало надо закончить. Вот так.
       С любовью,
        Эллада-Камала.»
Я бросила письма в щелку почтового ящика и распрошалась с Одетт.
- Приходите еще, - лучезарно улыбнулась она.
«Почему я не могу писать Ине настоящих писем? Все, что я написала – это только наружная сторона, так, только один абзац правды. Что это? Я обычно с легкостью выбалтывала Ине все свои тайны, даже больше, чем нужно. А сейчас письмо получилось пустое, ненужное, совершенно бесполезное. Если она не получит его, ничего не изменится.»
Выйдя на улицу, я сначала не почувствовала сильного холода. Но мороз усилился. – я побежала быстрым шагом по городу. Пока шла, мучительно вспоминала, в какую сторону мне идти. И ни одного колдовства на этот случай в голову не приходило.
Посмотрела вверх – и увидела, что начинает смеркаться. Сейчас где-нибудь четвертый час… А уже так темно. И руки опять замерзли.
Где-то впереди в белой дымке незанончившегося снега замерцала яркая вывеска какой-то кафешки или ресторана, и полетел сквозь холодный воздух аромат каких-то пирожных или булочек… Не сумев сдержаться и уже нащупывая в сумке горсть какойз-то мелочи, я пошла в это местечко. Про себя молила, чтобы это не оказался какой-нибудь притон. Есть хотелось просто ужасно.
Я вошла в круг теплого света и увидела маленькие столики, и один свободный, в углу – больше нн на что не смотрела и не хотела смотреть. Сняв уже немного заледеневшщее пальто я села на диванчик и подозвала официанта, который уже пропихивался между людьми, уходящими и приходящими, между столами и спинками стульев, ко мне. Высоченный юноша лет двадцати с меню в зубах, запыхавшись, нарисовался рядом со мной.
- Будете что-нибудь заказывать?
- Да, если денег хватит, – честно сказала я. – А сколько булочка там какая-нибудь стоит? Тольок теплая и с чаем.
- Мммм… – задумался официант, - пожалуй, восемь сникенов.
«Та-ак… Сникены – это серебро или медь? Может, бронза? Нет, медь.»
Я пошупала в сумке, и когда отысказа за подкладкой успокаивающую тяжелую и холодную горстку медяков, достала и отсчитала восемь.
- Пожалуйста, принесите.
- Конечно, конечно – сказал официат немного отвлеченно – его уже нетерпеливо звали с соседнего столика.
«Как-бы он не забыл промой заказ… Или деньги с чужими не спутал.»
Однако так я думала совсем не долго. Потом мои мысли плавно перекинулись на другую сторону проблемы.
«Неблагодарная это работа. Все орут. Все жрать хотят, а благодарности – чуть. И потом, вс еопнмнить надо, и сдерживаться, чтобы не нахамить, если какие претензии возникнут, а особенно, если они не будут справедливыми. Ужас. Страшно представить.»
 И даже с каким-то сочувствием отыскала среди многих голов и фигур белую рубашку офиуианта.
Дверь постоянно хлопала, то открывалась, то закрывалась, и на это я вскоре перстала обращать внимание. Холодный воздух вперемешку со снежинками влетал в теплое помещение – когда я видела снег, я опять с легким омерзением передергивалась от воспоминания о том, что придется опять вылезать из этой теплой норки на промозглую улицу.
Рядом было очень удобное круглое окно с широким подоконником, на который я бросила сумку. Тонкие проволочные рисунки выводили на заледеневшем с той стороны стекле цветы. И какую-ьто графику… Я не обратила на нее внимания, но посмотрела на какую-то высоченную темную тень, неосторожно попавшую в яркий кружок от фонаря, который уже пришлось зажечь, так как уже очень темнело. Что-то мне это очень сильно напоминало…
«Если он зайдет сюда, я встану и подойду поближе, посмотрю… Да. верно. И предлог есть…
А что если это Гродл? Он сбежал тогда, но он не знает, что я учусь и живу поблизости. Он этого не знает, но он все равно на свободе. Да где он может еще быть? Что бы ни случилось, Хелига бы его отмазала. А так – она не знает, что с ним, но это дает право на надежду. Она рада обманыватьс ебя.
Ты бы тоже не отказалась заняться самообманом. Только вот врать самой себе уже бесполезно.
Я посмотрела на дверь – теперь уже в ожидании. После того, что тысячу раз прокрутилось у меня в голове, я ни на минуту не сомневалась, что это Гродл. Но когда я увидела другого своего знакомого, я даже разочаровалась. Одан мрачно отряхнул свой привычный черный плащ (как он тольок не мерзнет), и начал дико оглядываться, в поисках свободного столика.
- Одан! – закричала я как можно громче, и помахала ему рукой.
Те, что сидели вокруг меня, посмотрели на меня, как на сумасшедшую, а мне было совершенно все равно.
- Привет, – процедил Одан, плюхаясь на металлический стул напротив меня. Я сама предусмотрительно села на теплый, мягкий и деревянный. Но вот мой знакомец сразу видно был не в духе.
- Привет. Что ты здесь делаешь?
- Ничего, но, видимо, то же, что и ты, - произнес он, оглядываясь на мое мокрое пальто, висящее на вешалке, - греюсь. На улице просто гнусно холодно.
Я посмотрела в зал – ведь должен же был официант как-то отреагировать на нового посетителя. Но ему пока что хватало и старых – в кафе набился народ, как селедка в бочку. Так что ждать придется еще долго.
- Скоро Новый год… - вскользь заметил Одна. Он сидел, опустив голову, и в неромвном мягком свете на его волосах поблескивали капельки, оставшиеся от снежинок
- Ага… Ты уедешь на праздники, или останешься?
«Я останусь… Здесь будет здорово в одиночестве. Я буду каждый день вставать без своих соседок, и вообще будет круто!..»
Я думала, и ужасалась своим мыслям – что мне могло показаться здесь таким уж замечательным? Пустая библиотека и мрачное здание университета. Ничего хорошего.
- Конечно же уеду. Что мне здесь делать?
- Не знаю. А я останусь.
- Зачем? Что ты здесь будешь делать, интересно, жертва науки. Поехали со мной.
- А что ты мной распоряжаешься? – вспылила я, но потом как-то подумала. В голову закралась недостойная мысль, что как бы было здорово, если бы сейчас сюда зашла Рут или Ариадна. Они бы зуба поломали от злости. Поэтому не стала на всякий пожарный особо ругаться. – Ладно. Правда. с какой-то радости ты так меня тянешь в Идии?
- Да я-то ни с какого. Мне Хелига написала, что ты ей нужна зачем-то. – сравнодушничал Одан, хотя я видела, что у него в глазах черти возятся.
- Понятно… Хорошо, я подумаю. – Я воровато улыбнулась и мне почему-то захотелось позлить его. – Что, женский пол по-прежнему атакует?
- Перестань.
- Да ладно тебе. Я, может быть, серьезно спрашиваю. Рут и Ада так усиленно тебя обсуждают по ночам, что невольно начинаешь задумываться. У вас там ничего не наклевывается? Хорошо-хорошо, -поспешила я успокоить его, так как черти просто взбесились теперь.
- Меня все достало. – сказал Одан. – Я хочу бросить университет.
 Я посмотрела на него, и поняла, что он говрит совершенно серьезно.
- А зачем? – спросила я, и теперь от тона насмешек не осталось и следа. – Ведь все равно, потом тебе же хуже и будет. А что, у тебя какие-то проблемы?
- Да нет… Я подрался с Алексом.
- Ну и что? Я тоже постоянно царапаюсь с Адой, и ничего. А для тебя это вполне естественно.
- Я его ненавижу. И приходится жить с ним в одной комнате – с ним, и с этой маленькой падлой Морилли…
- А Марвад?
- Пустой место.
«Хм.»
- Он твой поклонник, ты знаешь? – Вот и пришел момент Одана порадоваться.
- Нет, это неправда. Тебе кажется.
- Не кажется. – Он помлчал. - Говорим совершенно не о том.
- Ага, - сказала я. – Я скоро убью этих дур, я не высыпаюсь. А спать очень хочется. Кстати, я Ине написала. Ты с ней никак не связывался за последнее время?
- Она мне писала сначала – не могу понять, где адрес достала. Потом перестала.
- Ты отвечал?
- Нет.
Тут примчался официант с подносом, нервно поставил тарелочку с какой-то пироженкой, чай, и умчался в зал, заранее пожелав мне приятного аппетита.
«Небось, про себя думал: «Чтоб ты подавилась». Ну, это можно понять.»
- Ну что Алекс? – спросила я.
- Ничего. Он что-то там такое готовит, мне это очень не нравится. Не знаю, что это. – Одан вздохнул, и голодно посмотрел на чай с булочкой. Я отломила себе половинку, остальное отдала Одану.
- Бывает. Кстати, знакомая ситуация. – Тут я вспоминла то, что будет у нас в понедельник. – Ой-й-й-й… У нас в понедельник будет контрольная по истории за полугодие.
На мгновение все омрачилось этой страшной мыслью. И еще – пониманием, что на данный момент ничего путного вспомнить не можешь.
- Да ладно тебе. Какая разница? Ты её напишешь, тебя Герналла любит, – сказал Одан и жадно откусил булочку.
Мы сидели и молча ели. Да и говорить не хотелось – только я то раскрывала рот, собираясь что-то сказать, то снова продолжала жевать. Я никак не могла решиться – рассказать Одану о письме.
«Да ты ведь и сама его не читала. Может, там все совершенно обычно, просто кто-то совсем не знал о новом имени. Это может быть госпожа Кин…»
И все же, сколько ни старалась я понять, что это совершенно естественно, что мне написали письмо на мое настоящее имя, мне все же упрямо мерещились какие-то ужасы.
«Ты ведь хлочешь сказать что-то приятное Однау? Так скажи! Нельзя же быть вечно как кошка с собакой.»
- Эл… Камала, ты помнишь, что скоро будут набирать проектную группу по магическим исселдованиям… Ты пойдешь? Что же они будут исследовать-то…
- Называй меня, как положено – Эллада. Хорошо? Я не люблю себя – Коалу. – припомнилась мне кличка, которую мне выдумали Фил и Шармалин. Лопухи страшные, но неприятно. А виновата в этом Хелига.
- А насчет проектной группы… Я туда ни за что не поеду. Не хочу. Это все будет летом, и они ничем не буду серьезным заниматься, понимаешь? Ни учителя, ни ученики. Эта, Ада, поедет туда исключительно чтобы не расставаться со своим бойфрендом…
Я говорила, и мне было противно до такой степени, что хотелось просто убить кого-нибудь.
- Я тоже. Я в Модгин уеду. Сразу после экзаменов. – отрывисто произнес он, уже проглотив булочку. – Ты злишься. Это плохо.
- Для кого?
- В первую очередь для тебя. Никогда нельзя терять контроля над собой.
- Ты говоришь, как учебник по выживанию. Эти рпавли – самое глупое. Что было придемано. А вообще – не знаю.
- Чего ты не знаешь?
- Ничего не знаю. Только иногда мне кажется, что я наблюдаю за животными. Отмечая про себя какие-то отличительные, плохие и хорошие черты. Я даже на преподов смотрю с этой точки зрения. И иногда мне кажется, что я больше не могу любоваться на них… Тогда-то и начинаю их всех вместе ненавидеть. А по отдельности… Тоже ничего хорошего.
Я замолчала. Одан посмотрел на меня, а я по его глазам увидела, что он не понимает меня, но очень старается. Это вызвало во мне такой всплеск какой-то слепой благдарности…
«Не скрывай от себя, что ты страшно рада, что представилась такая возможность возобновить знакомство. Ведь правда, так?»
- Пойдем тогда? – сказал Одан и поднялся со стула. Разговор казался законченным. – Или ты еще здесь останешься?
- Нет. Я пойду.
Одевшись, мы оба вышли из кафе на все так же темную и холодную улицу. Только снег стал чуточку послабее.
Одан шел рядом своими длиннющими (как у меня) шагами, и тер покрасневшие уши – шапки у него не было, а в остальных частях страны было как-то теплее зимой. Теперь вот морозился. Однако он молчал, а мне нечего было сказать, хотя определенно нужно было. Но что сказать… Это было большей проблемой. Но зная Одана, я боялась сморозить при нем какую-нибудь глупость. А глупостью Одану казалось любое проявление на первый взгляд естественных чувств. Ему неприятно было это слушать, а мне говорить. Зачем ему знать то, что я чувствую? Это ведь только мое, ему это не интересно и не может таковым быть. Вот почему так надоедают люди, которые постоянно говорят о себе. Но, с другой стороны, и те, которые говорят исключительно о других…
Пешком мы вместе дошли до университета. Там он распрощался со мной и, махнув рукой, пошел к куда-то в сторону деревни.
«Ах да! Он не может к себе возвращаться, там эти…»
 И тут я и сама вспомнила, что сейчас скорее всего Ада и Рут где-то шатаются, с криками, визгами и прочей ерундой, которой они усиленно доставали весь курс. Хорошо. Я смогу спокойно прочитать это письмо…
Я хватилась сумку, и с облегчением нащупала её на своем бедре. Могла ведь и в кафе оставить…
Легко взлетев по мрачной темной лестнице, я добралась до комнаты. Случайно, от какого-то ниоткуда взявшегося волнения я влетела в комнату к Аласте Помпей и Таяне (Джен не было), которые в этот момент самозабвенно пели некую блатную песню, со странным содержанием
- Глота –а - я дым от сигарет, не видя того, что впереди!..
Они выводили с чувством, я улыбнулась, мне стало немножко здорово. Смотреть на поющих людей приятно. Слушать сложнее, но нужно быть терпимее.
- О…
Крикнула мне Аласта в каких-то очень нецензурных выражениях. Я усмехнулась и вошла в свою комнату.
Ада сидела на кровати и брила ноги. Причем делала она на моей кровати.
- Сгинь, – естественно, сказала я ей. (Это чтобы вы не думали, что они помыкают мной.)
- Ага. Щ-щас. – Рут с грохотом и оглушительным ржанием грохнулась вместе с моей тумбочкой на Ариаду.
- Так. Замечательно.
Во мне одновременно играли и злость, и какой-то азарт – я сильно оттолкнула худую Рут на её законное спальное место, расправилась с тумбочкой и, схватив Аду, выкинула её за дверь. Буквально. Кажется, там еще так затрещала ткань… Вскоре, после каких-то криков и воплей, вперемешку с глупым смехом, та же участь постигла и Рут. Я честно долго держалась. Во избежание других инцедентов, я заперла дверь.
«Черт, эта свинка Ада такую пятую точку отрастила!!!»
Когда никого больше в комнате не осталось, я выудила из сумки немного намокшее письмо, распечатала его. Руки немного дрожали. Неловко достала из бумажного конверта тонкий листочек бумкаги, сложеный в четыре раза. Развернула его. Мысли путались в предубеждении чего-то совсем необычного. Голова начисто отключилась, и я видела перед собой только тонкие косые строчки, но смысл букв не могла понять. Откуда взялось это непонятное беспокойство, понять не могла.
       «Дорогая, милая Эллада!
Мне очень жаль, что вряд ли мы когду-нибудь столкнемся, мне очень жаль, что теперь последнее, что нас связывает – это хрупкие листочки бумаги и чернила. Грустно это.
Моя милая подруга, как же все-таки больно, что о своих самых дорогих, любимых, но таких далеких друзьях вспоминаешь только в моменты, когда острее всего в них нуждаешься! Я вышла не дальше из этой группы. Только вот помощи не прошу – мне никто не поможет…
Ну что это я все о грустном и о грустном. Как у тебя дела? Я слышала, ты со своими крайними способностяим отправлась учиться в Мод – Флаэри… Моя мама когда-то училась там, еще до того, как универитет временно закрыли. Как ты поживаешь? Обещай, что напишешь ответ – мне сейчас это очень, очень нужно.
Вчера соседская кошка родила троих котят. Они такие слабые, беззащитные… Жалко их. Знаешь, я хотела написать тебе доброе, хорошее письмо, только вот не получилось… Быть может, от того, что жизнь вокруг такая до невозможности грустная.
Знаешь, мне так хочется тебя увидеть! Но приехать, верно, не получится – мама не разрешит мне поехать одной в такую даль.
Мне так жалко, что тебя нет рядом. Я пишу это так часто, потому что эта обида на судьбу перебивает все мои мысли, которые хотелось написать. Те, кто очень дорог и важен, всегда далеко, а те, кто вызывают в душе неправильную, вредную злость, всегда на виду. Что поделаешь – мировое неравновесие. Обидно!
Когда весна совсем начнется, я опять буду гулять по парку… Будет так здорово! Кстати, наш с тобой каштан очень разросся, и цветет по весне ароматными цветами-свечками. А осенью я собираю каштаны…
Я очень рада, что написала тебе – мне стало легче. Какая-то светлая музыка наполнила сердце.
Музыка – это очень важно. Все появилось после музыки – она рождает слова, чувства, она рождает искусство. И стихи тоже подвластны музыке. Я люблю стихи. Мама подарила мне маленький томик Аллермо – я читала эти стихи у нас на чердаке. Это так здорово, что не описать словами – это можно рассказать только музыкой. Я раньше училась играть на фортепиано… Сейчас перестала, да и забыла все. И пианино рядом нет…
Мне хочется думать, что ты однажды приедешь в нашу деревню. Напомню название – Темноречье. Помнишь, ты все смеялась, что деревню так кто-то когда-то назвал, а вода в реке – чистейшая. Приезжай, пожалуйста. Я буду тебя ждать, а твоя комната под крышей никем занята не будет – я тебе это обещаю.
P.S
       Мне так легко, что я всегда с тобой,
Пусть не рукой, не телом, только сердцем.
Мне дарит это царственный покой.
Но знай, что я всегда с тобой.
Запомни, музыка в тебе,
Живет, не прерванная речью,
Вскормленная просторами небес,
Далекая и близкая, как вечность.
Я знаю, близок чудный миг,
Когда поймешь, что важно, что неважно,
Луны на небе бледный лик
 Блеснул сквозь солнца свет отважно.
Я рада так, что я всегда с тобой,
Не рядом, но душой так близко,
Все для тебя закончилось белесой полосой,
Ты птица; не летай же низко!
       Прощай.»

       Я опустила письмо, с каким-то соверешнно необыкновенным чувством в душе. Я была так счастлива, и эти стихи… В этих простых строчках было так много для меня важного, пости необходимого, что я не могла никак забыть тихий ритм их смысла. «Все начинается с музыки».. Откуда-то в голове понеслись незнакомые песни, которые когда-то значили для меня так много.
Встав со стула, я подошла к окну. Снег, обманчиво-нежно ложился на карниз и укутывал стекла белым покрывалом, хотя они и могли обойтись без него даже лучше. Занавески с неверном свете стали грязно-оранжевыми, что очень приземляло мое возвышенное настроение.
«Сейчас бы лето… И зелень. И траву, и запахи, а не эту гунсную белую пелену. Она бесцветная… равнодушная! Нет в ней ничего.»
Какая-то новая мне пустота, гулкось в голове все же настойчиво приказывала мне поскорее спрятат письмо. Это слишком мое, никто не должен об этом знать.
Как ни странно, ни радоваться своей интуиции, ни разубеждать себя в том, что письмо это – мне, не хотелось.
Я свернула письмо, нашупала на гладком столе конверт. Совершенно неи контролируя себя я посмотрела на графу, где стояли имя и адрес отправителя – оно было намочено снегом и чернила растеклись по твердой бумаге сухой дождевой лужей. Я почти не удивилась этому. Если бы не было снега, и вообще – зимы, то обязательно пошел бы дождь, грибной, или гроза с громом и молниями. Это казалось мне таким же естественным, что это письмо было написано на мое имя – и фамилию тоже.
«Имя – это не проблема… Возможно Итэна дала мне имя человека, которого знала когда-то, или просто слышала о нем. Фамилия – это сложнее, но тоже объяснимо. Но вот адрес… Может, здесь когда-либо училась девушка с таким именем? А письмо просто опоздало… Возможно, что и на много лет.»
Безжизненный, холодный пейзаж зимы, которая наступила за считаные дни, вызвал в душе такое отвращение… Я отошла от окна, и положила письмо в свой кейсик на маленьком ключике (после одной неприятной разборки, когда Рут влезла в мой личный дневник, пришлось пререстаховываться). Это было, возможно, самым важным, что было из документов при мне.
Я села на кровати, потом сразу поднялась – поправить покрывало, сбитое Ариадной. В связи с воспоминанием о «любимой» соседке, сразу стал немного ближе и громче шум за дверью.
И я даже не сомневалась, с чем он связан. Пока могла, поскорее пихнула в сумку болкнот – для мыслей, - и какую-то книгу. Потом, когда совсем стемнеет, вернусь…
Я не стала брать с собой пальто, так как покидать здания университета не собиралась. Обычно мы сидели так по вечерам с Илингой… Сегодня она, скорее всего, не придет опять…
Улыбнувшись про себя, я с немного злорадной улыбкой отперла дверь и вышла в коридор. Как-будто затычки из ушей вынула –такой шум стоял в коридоре. Посел одного взгляда на собравшуюся толпу, я поняла, что на представление пришли и ребята из своего корпуса.
Посередине этой своеобразной арены стояла Ада с распухшим лицом и совершенно не накрашенная. Когда я оглядела ее целиком, поняла причину – когда я выкидывала её из комнаты, случайно порвала её мини-юбочку. Поэтому сейчас она стояла в коридоре в трусах. Мало сказать, что это было смешно – с её лицом и громким ржанием это смотрелось почти отвратительно. Рут хлопотала вокруг, но при этом оглушительно смеялась. Я хмыкнула, сделала серьезное лицо, п и прошла мимо.
«Да… Я ведь ей просто одолжение сделала – она сто лет как мечтает показаться перед противоположным полом без юбочки, хотя она у нее и так… Слишком короткая.»
Но позору ей теперь не оберешься. И они наверняка пойдут на меня жаловаться к директору, или же еще кому-нибудь. Не важно, к кому.
Я шла по коридору, и старлась спрятать замерзшие ладони поглубже в длинные рукава свитера. Теперь, когда шум на нашем этаже стал не так слышен, я наконц-то заметила, как Марвад отделился от основной массы народа и пошел за мной. Он всегда так делает, и только он.
А мне хотелось оторваться от него, мне нужно было одиночество, чтобы подумать. Здесь, в университете (который я стала ненавидеть чуточку меньше, так как здание не виновато, а виноваты его распорядители), когда вокруг ходили студенты, которые вроде бы были, но им было так наплевать на меня, что они совершенно не мешали, я могла думать так легко, как никогда не оплучалось даже в полном одиночестве. А Мар основательно рушил мою четкую, идеально удобную композицию.
Я пошла быстрее, и наконец спустившись с косой лестницы, попала на первый этаж, второй корпус. Как вы помните, в первом висели отвратительные портреты и располагался кабинет директора – здесь всего этого безобразия не было. И еще здесь были удобне деревянные лавочки, на которых по утрам списывали теоретические работы и болтали после входных. А вот в выходные здесь обычно было мало народа. В том месте, которое окончательно забили для себя я и Илинга, одиноких или компанейских студентов не было никогда. Этим мне и нравился закуток около второй лестницы.
Я села на маленький древянный дивачик, хотела сначала достать книгу и почитать, но… Я опять вспомнила с болью в сердце письмо. Это чувство, с которым оно было написано… Чувство прощания, каких-то воспоминаний о счастливых временах, когда тебе на самом дела так плохо, как только можно представить… Она начал писать с того, что о друзьях вспомниают в самый непростые моменты в жизни, когда проблемы просто окружают, и отчаянье подступает со всех сторон. Но ей уже не помочь… Откуда эта обреченность, она как-будто уже знала, что её ждет… Откуда? Лна как-будто не хотела грузить свою подругу своими проблемами, но не могла не написать о них. Да. именно так, когда тебе больнее всего, хочется поделиться этим с кем-нибудь, но в то же время так стыдно изливать это человеку, которого очень любишь…
«Господи, что же это? Почему все так? Она написала с такой наивностью о котятах, недавно рожденных на свет, ей это показалось таким грустым… Их слабость, незащишенность… Так умирающий сочувствует далее живущему, всем тем трудностям, которые ему придется пройти, чтобы дойти до конца. Счастливого, трагичного, веселого, - не важно, какого, но конца. Финала. Когда больше ничего не нужно, все закончено. Почему она писала это? И все же она хранила какую-то надежду на счастье, ей хотелось увидеть подругу, она ждала. Что та, Эллада, к которой она писала, еще приедет к ней… Она писала о каштане, он должен был вызвать какие-то приятные воспоминания в её душе. Она звала её, но писала, что они вряд ли когда-либо увидятся. Когда Эллада бы приехала, то она не застала бы больше своей старой подруги… Что она хотела этим сказать? Она выходила замуж, уезжала (но зачем тогда она бы звала Элладу?), или… Это был намек на смерть. Да, точно. Но она сама хотела сделать это, или ей грозила опастность? Что? Что?»
Я никак не могла понять, что означали эти туманные слова. Только стихи я никак не хотела объяснять – я чувствовала их тайный, скрытый смысл, который до конца не понимала, но была близка к этому.
Одно я понимала точно – я должна искать. Это то, что ложится на меня грузом негласной обязанности, но… Для начала мне нужно дождаться лета. Я каки-то шустым чувством знала, что сейчас, под толщей снега я ничего не найду. Да и ехать туда… Мне нужно было сначал узнать, где эта деревня. Как я понимала из письма, это очень далеко. Название… Темные воды… Нет. – Темноречье. И вода в реке, прозрачная и чистая.
Я почувствовала в ноге легкое покалывание, - от долгого сидения икры затекли. Я пошевелила ногой и вновь вонзились в мою плоть иголочки крови.
Я огляделась вокруг, по-привычке ищя глазами, не пришла ли Илинга. Её, как я и думала, не оказалось, зато на лавочке где-то в лесяти метрах от меня сидел Мар. Меня, что ли, выкуривает? Все-таки нашел, чем испортить настроение.
«Он опять следит за мной. В конце концов, это просто дико – он что, меня украсть что ль собирается?»
Внутри проснулась злая решимость. Мне хотелось накричать на него, чтобы ему было больно. Но я не могла так с ним поступить. В конце концов, мне было легко с ним, и я не так уж сильно хотела отпугивать его от себя.
- Ты не знаешь, с какого числа у нас каникулы?
- Нет, – пожал плечами Мар. - Но хотелось бы поскорее, правда?
- Да. Я уже так устала…
- Сейчас бы домой!.. А тут еще и горло болит…
- Зима, все простужены. У меня тоже кашель.
- Чем лечишься?
- Магией.
- Что за шум у вас на этаже?
- Рут устроила дефиле оп коридору. Хочешь посмотреть?
- Да нет, - криво улыбнулася он.
- Жаль, что это не Аласта Ай, да?
- Да нет, нет.
Рассеянно поднявшись, и прихватив свою сумку, я пошла к себе. Мне было даже все равно,что сейчас Ада будет рыдать под увещевания Рут. Я все равно не слышала бы их.
«До зимних каникул осталось всего лишь полторы недели… Рут готовила там что-то вмесетс Адой, будет праздник и танцы в большом зале… А потом все разъедутся. Я в Идии – мне нужна билиотека. А Одан поедет к матери… Скорее всего придется ехать вместе, Хелига наверняка в Идиях… Э-эх, мне бы достать какую-нибудь школьную хронику…»
Я задумалась, - зачем мне нужна какая-то хроника, зачем? Нет, не вспомнить. Ой…
«Моя мама училась там когда-то, еще перед тем, как школу закрыли». Эта фраза, которая в письме на первфый взгляд ничего не значила. Теперь, сама по себе навела меня на какое-то решение… Я смогу найти какие-то временные рамки письма… Но мать ее могла когда угодно здесь учиться… Но если определенно до, то вторая Эллада должна точно после… Но сразу, или по прохождении какого-то времени… Эх, не знаю… Я сама путалась во всех этих спутанных ниточках, не могла совершенно ничего понять…
«Все, на сегодня ты выдохлась. Отдохни!»
Уже вконец опрокинутая я добрела до комнаты, подергала дверь, она оказалась заперта. А, какая разница! Поняв, что мне нужно всего лишь просто с кем-нибудь обсудить это, я хотела пойти к Одану, но… Я , приободрившись, посмотрела на дверь напротив. Там живет Аласта и Катри, Ярмана… Ну, не уверена. Сейчас там долна быть одна Катри – Аласта ушла на сходку со своими поколонниками, а Ярмана обычно занимается с частным преподавателем.
Постучав, я вошла. Катри улыбнулась мне, и положили в ящик стола какую-то очередную штучку, которую шила сейчас.
- Привет. Я посижу у тебя?
- Да-да, конечно! – Маленькая, худенькая Катри встала и сняла со стула какую-то огромную игольницу с огромным количеством стразов, приделаных Катри.
- Что шьешь? – вежливо спросила я. Эта девочка пока что осталась единственной, которая не попортила со мной отношения, ее я по крайней мере уважала, несмотря на то, что она была из чистокровных флидов.
- А, да так. – поскромничала Катри, - Кроссовки.
Ее глаза разгорелись, и она еще минут пятнадцать с жаром в голосе мне что-то рассказывала о том, какое чудо должно было получиться из обычных спортивных ботинок. Я слушала, но ее голос был для меня всего лишь фоном для того, чтобы опять не впадать в тяжкие раздумья.
Через пять минут моих восторгов ее неземным талантом украшения., которые я не могла миновать, чтобы не обидеть ее, в комнату ворвалась Рут, которая, когда сообразила, что я не буду ей помогать по учебе, постаралась примазаться к головастой Катри.
- Катр, ты видела это?!.. – начала она возмущенно, но потом все равно не сдержалась и расхохоталась во все горло. Меня она пока не заметила!
Под шумок я вышла из комнаты Катри и зашла в свою. Когда увидела, как Ада яростно кромсает покрывало на моей кровати, я твердо решила, что в следующем году где угодно достану деньги, но буду жить в отдельном доме. Может, подработаю летом. Но мне уехать надо будет… Короче, мне все равно – но больше я не буду находиться с этими в одном помещении! А если в деревне освободится какой-то дом, то я, может, сниму хоть комнату там уже со следующего полугодия!.. Да.
- Гениально. Будешь новое покупать.
- А ты мне будешь покупать новую юбку! – завизжала Ада, которую еще больше разозлило мое спокойствие.
- И не подумаю. – Я молча оттолкнула ее от своей кровати и улеглась на нее.
- Завтра с тобой Билл будет разбираться! – опять перешла на глухой крик Ариадна. Под именем «Билл» она имела в виду своего парня.
- Ну и что мне твой Бельчонок сделает? Побьет? – употребила я его ласковое имечко. – Вряд ли у него это получится.
Ада фыркнула и плюхнулась на кровать у противоположной стены, на лежбище Рут.
- Чего ты злишься, я ведь почти исполнила твоею мечту – прогуляться перед парнями без юбки.
- Заткнись, уродина, ты поняла? – взвилась Ада.
- Прикрой свой густонакрашенный ротик, красавица. А то ведь косметика с лица осыпется – и бросит тебя твой Бельчонок.
Ада подошла и попыталась меня ударить. Ничего не получилось – я случайно вывернула ей руку.
Я отвернулась от нее, так как было противно смотреть на нее. Я знала, что она ничего не сделает мне, так как у меня репеутация посильнее будет, чем у нее – она уже весь курс достала. Ненормальная. Психопатка. Да так, как она, только шизофреники смеются… И то – не всякий шизик может…
Я посмотрела на часы и поняла, что скоро уже спать ложиться… Девять часов…
Завтра должно быть что-то важное. Не помню, что…Но что-то очень важное.
Через несколько часов мы погасили свет. Атмосфера в комнате стояла даже слишком напряженная. Ада и Рут долго перешептывались, деже сдвинули кровати, чтобы Аде быть подальше от меня и легче болтать с Рут. Мне было все равно.
Я думала о каштане… Так живо представлялись мне его соцветия-свечки, которые бодро стояли в приятной, густой зелени молодых весенних листьев, раскинувшийся широкими веерами… И пахнут они так необычно… Когда-то я тоже собирала каштаны… Каждую осень…
А потом цветы опадали… Белые, слегка с розоватыми вкрипинками, летя на землю ароматным, теплым снегом…
Эти воспоминания из далекого детства ничуть не встревожили и не удивили меня. Мне было впервые хорошо лежать вечом, не снимая тяжелого свитера, немного колючего, и толстых зимних брюк, и просто думать. Если это воспоминания, то это вдвойне интересно и ново для меня.
«Лекция по концентрации.
Вы, пришедшие в университет овладевать совими природными талантами выполняете свой долго перед собой и обществом. Контроль – это самое главное. На уроках концентрации вы научитесь этому, если сами того захотите. Каждый миг совей жизни вы находитесь перед выбором. И вопросы этого выбора рассматриваются на концентрации. Основной вопрос – это отношение к этой дисциплине. Некоторые найдут ее неважной, и пожалуйста – это будет ваш выбор, и только ваш. Значит, в вашей душе происходит что-то не совсем так, как у других, лучше и логичнее, раз вы можете контролировать все то, что происходит под коркой вашего мозга и под клеткой вашего сердца.
Как вы уже знаете, магия обуславливается количеством в вашей крови особенных чвстиц. Которые подчинают себе ваше тело, а иногда и мозг. Организм знает заранее на что вы способны, а на что – нет, хотя вы можете и не подозревать об этом. Задача концентрации во многом состоит в том, чтобы магия не одолела вас, чтобы не вырывалась на ружу, как джинн из бутылки. Вы обязаны лостичь полного контроля над собой. Свободный разгул магии опасен для окружающий и будет также жечь вас изнутри, и чем больше сила, тем больше ответственность и серьезнее опасность.
Магия одновременно и очень податлива, стоит вам всего лишь научиться сдерживать самого себя, как и магия утихнет. Однако если она взбунтуется вы можете не сразу понять это – она будет выходить из вас сквозь поры кожи, и удержать ее будет очень трудно. Я не хочу вас пугать, потому что нельзя относиться к магии как к разумному и сильному существу внутри вас, как к вирусу или паразиту, нельзя. Колдовство – это вы, запомните на будущее. И то, что происходит внутри вас, это тоже магия. Разве фантазия – не волшебство? Но фантазия – это совсем другое, хоть и помогает во многом магам. То, что происходит внутри вас должно вам подчиняться. Это мысли, сны и мечты – все это магия и все это может стать причиной опасности. Мысли дают вам силу но точно так же и отбирают ее у вас.
Бергитесь и опасайтесь, - под этим девизом пройдет началог вашего обучения. Тех, кто достиг уровня, выше шестого, это касается более всего. Ваш внетренний мир должен быть спокоен, хоть это и редко удается. Но старайтесь, прошу вас!
На следующей лекции мы поговорим о влиянии внешних факторов на ваши внутренние запасы колдовства. Магия – это бесконечный потенциал, который можно развить и наоборот убить в себе. На следующий раз напишите небольшое сообщение о музыке, любимой и раздражающей слух. Результаты потом сравним. А сейчас лекция окончена.»


       Глава четвертая.

Крупная, мощная женщина сидела на жестком сиденье экипажа и смотрела в окно. Многочисленные узелки, кулечки и сумочки, которые она держала в своих мясистых руках, были свалены горкой на ее коленях. Почему-то у нее было очень приметное, яркое лицо – не возможно было его не заметить. Хотя, на самом деле в нем не было ничего необычного – широкий рот, глаза редкого, яркого цвета морской волны, прямой нос и широкий подбородок. Возраст ее не возможно было определить – она не выглядела молодой, но и назвать ее женщиной средних лет язык не поворачивался.
Эта необычная женщина сидела впереди меня – так случилось, что мы ехали в одной карете. Мне повезло, что я села сюда – она-то ехала от начальной станции, кажется, из какого-то селения… Нет, никак не вспомнить названия. Я с самого начала поездки обратила внимание на ее ярко-желтые чулки, выглядывающие над стандартными коричневыми ботинками. Такое эксцентричное одеяние едва ли не могло остановить на себе взгляд. Я смотредла на ее внимательное, доброе и какое-тио мягкое лицо уже около пятнадцати минут – все время, пока мы ехали. Она заметила, что я смотрю на нее, но не разозлилась (как я бы сделала на ее месте), а улыбнулась, показав ряд ровных, крупных зубов, и позволила мне рассмотреть себя. Она, кажется, привыкла ко вниманию и получала от него удовольствие.
Я лениво взглянула в окно – там опять шел снег. Он ложился мягкими сугробами на склоны холмов, и смешивался на дороге с грязью, которая, казалось бы, должна была замерзнуть при таком морозе. От этой гнусной картины, да еще в свете зимнего неестественного солнца, мне стало только холоднее – хотя и так снег на моем пальто растаял, теперь пробираясь через одежду к коже, и мне было просто очень противно.
Я ехала домой. Мне не хотелось вспоминать об университете, но мне приходилось думать о нем, причиняя этим самым себе острую боль – однако она была чуточку меньше от того, что все уже закончилось. Все уже закончилось.
Экзамены благополучно миновали, а я смогла с честью выдержать их. Только вот вопросы показались мне глупыми, а задания – бесполезными. Все это я умела и так. Иногда меня разбирал истерический хохот, когда я слушала некоторые объяснения учителей. Они набирали проектную группу, чтобы ехать в Идии! Вот тогда-то мы с Оданом повеселились! Но веселились мы не долго – нам устроили страшный разгон, что мы одни с курса не поехали. Это было так унизительно! И голос любимчика госпожи Горбс Алекса – «Вы чего от класса отделяетесь?» Это было противно. Мне тогда хотелось высказать ей все, что я о ней думала, и рассказать, что я там – «своя». Но Одан зачем-то остановил меня – он стоял тогда рядом. Потом на перменке он поймал меня, и предупредил, почему я должна молчать – эти работы, котрые мы проводили, вроде бы были не законными, и те заклятия, которые мы употребляли… Короче, мы это делали без лицензии. Тогда я позлилась и спокойно промолчала.
А не стоило, наверное. Одан сидел рядом со мной на сиденье. Всего в карете было четверо человек – я, Одан, эта женщина, и какой-то старичок, который тоже ехал с самого начала. А по виду этого пассажира можно было сказать, что он и живет в этом экипаже…
Я попробовала болтнуть ногой, но стукнулась о чемодан – мой или Одана. Чемодан (на нем стояло защитное заклятие) рявкнул, как собака, и обиженно заскулиил.
«Надо снять все-таки у него голосовые качества… Пусть не орет…»
Однако мысли эти оказались запоздавшими, - соседи мои изумленно посмотрели на меня. Женщина улыбнулась, понимающе кивнула, а мужичок заворочался в углу и сиповато пробормотал что-то.
«Хорошо все-таки, что я именно с Оданом поехала – он поймал какой-то левый экипажик…»
Моя благодарность не была беспочвенной – перед глазами моими до сих пор стояла картина того, как мои прошлые сомученники с криками штурмуют маршрутную карету, которую пустили специально, в день окончания экзаменов в университете. Мне было да ужаса жалко возницу, который успокаивал до смерти напугавшихся лошадей, но я понимала и студентов. Так сильна была неприязнь к родному учебному заведению, так они хотели как можно скорее покинуть его… Я и сама бежала прочь оттуда - просто не видеть этого кошмара. Хотя, для них это был почти не кошмар – я представляю, как они веселились, когда брали на абордаж хлипкую каретку. Но со стороны это было все-таки ужасно.
«Я боюсь животных человечеких начал. Точно. Ну это и выглядит… Омерзительно.»
Я опять и опять вспоминала раскрасневшиеся на морозе, отчасти злые, отчасти восторженные лица студентов, которые, сминая друг друга пытались раскрыть дверь и влезть в экипаж. Они теряли свои вещи, тянули за руки своих приятелей, с хрустом выворачивая им суставы. Одни, открыв дверь, залезали туда, но их стягивали вниз за одежду – и снова эти недолговременные счастливцы окунались в месиво из человеческих тел, снега и кровожаждных, яростных воплей.
Никогда у меня в душе еще не было такого чувства гадливости, грязи… Это новое (к счастью, новое) чувство вселило какой-то страх… Страх окружающих. Под этим секундным впечатлением я шуранулась от Одан к стенке, чтобы быть подальше от него. Одан посмотрел на меня (сейчас он был опять в очках, хоть и света особо не было), но ничего не стал говорить. Как и всегда.
«Он так мало говорит… Я его воспринимаю как предмет интерьера – молчит, и не двигается лишний раз…»
Я вобрала в легкие побольше воздуха и наконец-то освободилась от этого мерзкого чувства – ото всех мыслей. Зачем сейчас мучать себя? Все будет потом, а сейчас – все в порядке!
Немного подождать, и я наконец-то буду дома! С неземным счастьем (как мне казалось, все должны были если не занть, то уже точно догадываться об этом) я посмотрела на мобю соседку и улыбнулась ей. Она смотрела в этот момент в окно, что-тоо очень увлеченно рассматривала. Не заметила моей улыбки. Это и хорошо, наверное – я не хотела, чтбы она знала. как я в этот момент была счастлива! И даже не совсем понимала причину этой глупой, беспричинной радости, но вс еравно хотела ею поделиться. Сейчас, именно сейчас я даже не жотела злиться на учителей, а ососбенно – на учеников.И тот бред, который связывался у меня с обеими сторонами, вовсе не был больше омерзительным, ущемляющим мое самолюбие – скорее потешным и очень милым. Но это было минутное чувство. Почему-то о людях думаешь лучше, когда они далеко. А когда они рядом…
«Чем ближе начинаешь узнавать человека, тем дальше хочется его послать…»
Я рассмеялась мысленно своим глупым мыслям.

Через полтора часа неприятной тряски в сырой карете, я выползла с сиденья, подхватив неловко чемодан, на улицу. На площади Идий было снежно, сыро и холодно, ка и по всей стране. Я бросила чемодан и села на него – ноги затекли, и теперь болели, стоять было больно. У меня было ощущение, что и ступней-то (черт, протекли ботинки – ноги замерзают) нет – так, какие-то обрубки. Но потом чувствительность вернулась.
Одан расплатился с кучером и повозка (никак по другому, глядя на нее снаружи, я ее обозвать н могла) покатила дальше – в какой-то храм кучеров, где долгими зимними вечерами они греются горячим чаем с коньяком, бурно обсуждают своих клиентов за день, за неделю и т.д. и травят байки, естественно, с личными дополнениями и эффектными заворотами.
«Как хорошо, что Одан заплатил и за меня. А то денег уже мало становится… Непонятно, когда я успела столько потратить? На что?»
 Мы с Оданом теперь шли по улице. Идии зимой было прямо таки и не узнать – хотя эта картина и была мне знакома. Но эта зима была слишком снежная – такие сугробы…
- Знаешь, я так рада, что приехала! – все же не смогла сдержать своих чувств.
Я чувствовала, что Одану немного неловко от моей откровенности. Ведь ему надо что-то сказать в ответ…
- Я ненавижу университет.
«Да. Краткость – сестра таланта. Я бы не смогла все так точно выразить в трех словах.»
Я подняла голову вверх – и увидела уже занкомое, и що такой степени ненавистное ерое небо. Этот спокойный цвет сам по себе успокаивал меня, но сейчас я его ненавидела. Не люблю зиму… Скорее бы лето, весну…
- Элла.
Мое имя прозвучало так непривычно, неловко на этой пустой, холодной улице. И произнес его не Одан.
Инка радостно набросилась на меня обниматься сзади – это могла быть только она. И голос… Правда, он стал немного взрослее, но я все же не могла не узнать его привычные, и даже дорогие интонации.
- Я получила твое письмо, только ты его отослала в Модгин, а я-то здесь. Мне мама его перслала. Получилось немного дольше, но все равно! – От радости у Инки заплетался язык. но она прождолжала быстро и бессвязно что-то лопоптать. Потом, когда слов больше не осталось, объятия продолжились.
Ина быстро поздоровалась с Оданом и немного повисела у него на шее (теперь она делала это соврешнно спокойно – они все ж на прямой дружеской ноге), а потом… Впрочем, это совршенно не важно. Приехать втихаря, в секрете вместе с шумной Иной не получилось – она с радостоно и абсолютно искренней улыбкой сообщала каждому встречному о моем приезде, об Одане. Так что когда мы пришли в дом Хелиги, наш приезд престал быть для нее новостью. Она посмотрела на нас, на меня, на Одана, и я снова почувствовала, что она испытывала к нам почти материнскую заботу.
- Одан, - слезливым голосом вопрошала она. – Почему без шапки ходишь?
На лице юноши от этого вопроса отразилось все, что только можно было.
«У него сейчас мышцы лица сводить начнет. Неприятно, наверное, нельзя же так!..»
Пробурчав в ответ матери что-то насчет того, что не стал тратить деньги, он подхватил свой легкий чемодан и побрел по лестнице на чердак – он не спал в основном спальном блоке.
«Стопудняк подхватит себе там, под крышей, воспаление легких. Там же теперь сыро и холодно – а если мороз усилится, можно будет совсем на коньках кататься. А, да ладно. Это его проблема, что он не живет, как нормальный, здравомыслящий человек.»
Мой чемодан понесся в комнату. Официально я здесь не жила – но Хелига была очень даже не против моего присутствия в доме. Она очень правильно использовала меня как некую уравновешивающую силу – я уговорила Одана все-таки жить с матерью (какой бы она ни была), и теперь была как-бы глушителем всех их ссор. Одан ни за что не хотел выносить сор из избы и ругаться при мне.
«Эй, моя дорогая, ты не слишком ли много думаешь об этом… Даже и как его назвать ты не знешь!»
Но так или иначе всем было хорошо. У Хелиги было время, чтобы найти общий язык блудной мамочке с блудным сыном, а у меня автоматически появлялась крыша над головой. Всем было хорошо. Только Одан ничего от этой рокировки не выигрывал – хотя, вопросы жилья тоже его касались. Но он мог бы обойтись и без этого дома – ведь раньше как-то обходился…
- Что это на тебе? – Теперь, когда Одан покинул нас, Хелига обратила внимание на меня.
- Пальто.
Взглянув на меня глазами, полными ужаса, она сделала такое движение руками… Короче, как размах крыльев.
- Где ты достала такой раритет? – простонала она. – Это же больше похоже на мешок для муки. Ты хоть в нем не мерзнешь?
- Мерзну, но покупать другое не буду.
Я взяла чемодан, кивнула Хелиге и поплелась к себе.
       * * *
День начался – и этот день предполагал быть особенным. Сегодня дети приезжали из школы. Сколько Хелига не пыталась перестать называть их так, но в мыслях она постоянно так к ним обращалась. Да. Сегодня определенно будет тяжелый день.
       С замиранием сердца она представляла себе встречу с Оданом. Эти несколько месяцев, прожитых рядом с сыном, показали Хелли, какой страшной дурой она была. А она сама всегда считала себя умной женщиной… До сих пор она не могла понять, как шестнадцать лет назад бросила его. Если бы не это, она бы сейчас не боялась каждый раз взглянуть ему в глаза. И почему тогда она так испугалась Гродла? Он сказал, что не пустит ее в страну с ребенком на руках… Как он мог быть так жесток с ней? Но жто она во всем виновата.
Опять она выходила из себя… Чтобы хоть немного упорядочить свои мысли она отодвинула тяжелый стул в своем кабинете и села писать дневник. Это редко помогало, но сейчас…
«…сегодня Одан приедет. Элла не приедет скорее всего – направится в Модгин. Или остнанется в университете…»
Хелига на минуту задумалась и прекратила писать. Эта девчонка… Она совсем забыла о ней.
Эллада казалась ей такой гадючкой в начале. А оказалась вполне ничего. Своим типично женским умом Хелига готовилась стать вредной свекровью для нее – и в то же время твердо опровергала все надежды. Они никогда не будут вместе – и это было видно с первого взгляда. Одан – ему никто никогда не нужен. Или он относится так только к ней, к матери-кукушке? Неизвестно…И все равно – он то ли еще не дорос, то ли уже пережил стадию общения с девчонками. Да и вообще – с людьми… Как ни странно, Хелига не могла понять своего родного сына. Он не был похож на его отца – Одан-старший много улыбался… Сначала, потом уже нет. И в его темных глазах была какая- то надежность, правильность. На Гродла Одан был до боли похож злым, затравленным взглядом, который иногда, но очень явно блестел в его глазах, заменяя собою расчетливое, холодное выражение деловитости. Все-таки, это так плохо, что мальчику так не повезло с внешностью – слишком приметная и слишком блеклая. Лучше бы у него были светлые волосы, как у бабушки, а не в отца. И в Гродла, наверное.
«…Одан наверняка ненавидит университет. Там так людно, ему не нравится там. Главное, чтобы он его не бросил. Это самое главное.»
Хелига попыталсь заглушить свою тревогу какими-то будничными, практичными раздумьями. Надо что-нибудь приготовить им поесть… И Одан опять уйдет жить на чердак. Поглядев на непроглядно белое окно, Хелига решила, что уговорит его перейти в основной корпус…
«… Так жалко. что он уже такой взрослый! Ему не нужна больше мать – и была ли нужна раньше? Конечно, нужна была. Бедный, бедный мальчик…»
Выразить всю жалость за своего бедного сына у Хелиги не получилось. Она чувствовала свою вину, и пыталась ее загладить, но… Он не хотел.
Через несколько часов на дворе послышались радостные вопли этой девушки – Ина, кажется… Вот ее-то Хелига по-настоящему ревновала к сыну – но успокаивалась, что она ему не нравилась. Это и к лучшему. И ее родителей он любит больше, чем ее… Они ему как родные… Почему? Теперь она ведь рядом – зачем они ему? Она не желала понимать, всем свои прогрессивным сознанием, что они практически воспитали его, что… Они, возможно, видели, как он взрослел, а она - нет… Когда она приехала из недолгого изгнания опять в Модгин, она второй раз видела его – но ему, ее родному, маленькому сыночку было уже пятнадцать лет! И она была не нужна ему, а попросту мешала.
 Одан и Эллада холодные, немного мокрые и уставшие ввалились в дом. Одан был опять в своем осеннем кожаном пальто, а Элла закутана в какой-то черный ( или не черный) мешок с рукавами. И эта странная вязаная шапочка…
Девочка за те на первый взгляд недолгие полгода, что провела в учебе, очень сильно изменилась. Отросшие волосы уравновесили неловкие мальчишеские широкие плечи, и лицо изменилось. Стало немного резче, менеее женственное, чем раньше. Глаза были как прежде – холодные и постоянно задумчивые. От взгляда в эти глаза у Хелги появлялось то же ощущение, что и от Одана – оставьте меня в покое. Мне на вас наплевать, я буду спокойной только, пока вы оставляете меня в покое. Одан не так сильно подрос – только вот стал еще более отчужденным. Теперь он совсем отдалится…
Одан опять нагрубил и мрачно ушел. Эллада слабо продержалась, очень обиделась скромному замечанию Хелиги о пальто (так называемом) и тоже ушла. И Хелига осталась вновь одна.
Это страшное, тяжелое чувство – когда чувствуешь себя неловко в собственногм доме. Она не может помириться с Оданом – и никогда не сможет. Если он вышел хоть немнгого характером в родителей, то до самой смерти не забудет своей ненависти. Или все-таки презрения? Хелиге было страшно. Не физически… она не знала, может ли душа бояться, но чувство этого страха, что каждый миг может стать последним, что он все-таки уйдет… И тогда она уже навсегда потеряет его. И тогда она навсегда потеряет его!
Хелига вздохнула и пошла на кухню. Так непривычно было принцессе Модгинской самой готовить! Но все же приходилось – и детям это было бы приятно.
       
       * * *

На следующий день, я встала пораньше, попила чая с Хелигой и пошла на улицу.
Я не узнала город. Те Идии, котрые я помнила – осенними, успокаивающе-августовскими, молчаливыми и торжественными больше не существовали. Беспомощная мысль, что я больше и не увижу их таким, издергала меня. Сейчас этот высокопарный, холодный город пугал и отталкивал меня. Я была здесь снова чужой. Оне не был похож на переживательный, волнующий Модгин, который с его грустной меланхоличностью, и детской способностью смеяться сквозь слезы, с его музыкой, одиноко несущейся вечерами откуда-то, согревал и поддерживал меня. Пускай, Модгин был закрчен в тугой узел узким улочками, покосившимися старыми домами, и злой, резкой дворцовой площадью – я обожала его! Это тепло, почти родственное, согревало меня, хоть и порождалась сырыми канавами и бочками с дождевой водой. Я любила Модгин и злым, и добрым, и летом и зимой, потому что мне было легче и свободнее на его узеньких улицах, чеи на широких проспектах Идий. Сейчас я шла и не могла понять,чем мне когда-то так нравился этот город с тенью прежнего величия. Теперь, когда все в нем пришло в норму – и дома, и люди – теперь ему не нужна была я. Когда я была главой шайки разноперых магов, когда была самой сильной из них, город принимал меня, как мастера, пришедшего в дом. Теперь я не была нужна, и обо мне можно было благополучно забыть.
Я не пошла в замок. Романтический лик дворца, занесенный отвратительным слоем снега, не привлек моего внимания, не пробудил в душе чувства, что я должна идти туда. Да и тем более – я не могла смотреть, как дом превращают в контору воспоминаний и совершенно ненужной, и по большей части наигранной, ностальгии.
Желтоватая, согретая теплом из камина, карта из натоящего пергамента, висела на стене кабинета Хелиги. Я не понимала, зачем ей нужно это помещение с каким-то офисным столом, обитым зеленым сукном, мягким черным креслом на крутящейся ножке, чопорным шкафом с полками, заставленными какими-то архивными папками, редкими книгами и прочей ерундой. Одно было полезно – в первый же день заселения в этот домик Хелига сходила во внезапно открывшийся канцелярский магазин и купила несколько карт – мелких, или совсем больших – от восточного моря до гранцы лесов с западными пустынями. Но эти карты нужны были мне сейчас.
Камин приятно грел после морозного дня, проведенного на улице. Хелига крутилась где-то на кухне, но меня она пустила в свою святыню. Одан сидел на кресле и сосредоточенно листал какую-то книжищу, которая показалась мне знакомой… Но нет – где я ее видела, вспомнить не могла.
- Ты не узнаешь этот томик? – Одан грустно улбнулся.
«Почему он спрашивает?»
- Ну… Видела где-то, наверное.
- Это та самая книга. Понимаешь, та самая. Ты нашла ее, помнишь.
«А… Да, точно.»
Воспоминания неприятно ввели меня в то время. которое хотелось поскорее забыть. Тогда… Я была тогда совсем другая. И мир вокруг меня – тоже.
«Эту книгу написал его отец. Ему приятно, наверное, читать ее. Это создет воспоминания, которых не было и не могло быть.»
Я смотрела в камин, пытаяясь отогать непрошенные мысли. Сейчас думать не зотелось – такой вечер! За окном холодный ветер с мелкими льдинками бьется в окно, а здесь – тепло и хорошо.
- Одан.
- М?
- Я у тебя хотела спросить… А когда мы закончим учиться, что потом делать?
- Что хочешь. Работать идти.
- Да это я понимаю… Но куда можно пойти работать по профессии?
- В министерство колдовства, но туда тебя вряд ли примут. Да и зачем тебе это? Там же тоскливо и делать соевршенно нечего. Тем более с твоими способностями.
- А что, разве нельзя?
«Да уж… Зачем я задаю вопросы – все и так понятно. Судя по тому, что я знаю про министерство, это кучка бездарей, которые не дают нормально жить сильным магам. Только и издают приказы – что можно делать, что нельзя…»
- Можно. Но ты там работать не сможешь. Тебе свобода действий нужна, а там – сплошные отчеты, рапорты… Тебе это надо?
Я промолчала.
- Знаешь… - Одан задумчиво потер костяшки пальцев, как всегда он поступал в задумчивости, подбирая слова. – Я бы мог пойти туда работать. Но у меня репутация… Да и я знаком был с некоторыми… Которые там работали.
- Работали?
Пока он говорил, я думала о своем. Зачем нудно запрещать какие-то заклинания? Начнем с того, что и эти заклинаия сами по себе не нужны – они состоят из слов. Причем глупых и непонятных. Маги и сами не понимают, что они означают, но делают умные лица и торжественно обсуждают их безусловный вред или несомненную пользу. Идиотизм какой-то!
- Ну да, работали. Теперь уже нет…
- Слушай, - ты вот был торговец новостями, да? Ну и что ты делал. Как-то ведь деньги зарабатывал.
Одан опустил лицо и как-то недовольно нахмурился. Решал, отвечать или нет.
- Разве не понятно? Все просто. Один клиент приходил к моему хозяину. Тот искал информацию сам или давал поручение мне. Клиент отдавал хозяину деньги, тот в свою очерендь делился со мной. И туту приходит другой клиент и просит любую информацию про другого клиента. Но обращается он уже ко мне – я брал меньше денег. Я с помошбю хозяина узнавал, приносил это клиенту, плучал деньги. Так мы получали двойную выгоду.
- Или же другой вариант – ко мне приходит важное лицо, которое по каким-то причинам теряет былую власть. А власть заключается в первую очередь в осведомленности. Я даю ему информацию, он мне дает деньги. Вот и все. – Второй пример немного прикрывал первый. Это звучало немного как оправдание.
Это казалось таким простым. И… таким гадким.
«Его можно понять – каждый зарабатывает, как может. Да и все это не так уж плохо, так как… Он прикладывал усилия к общению и выпытыванию. Удивительно, как он в таком возрасте все это сумел, но…»
- Как ты сумел в таком возрасте такое провернуть? Даже странно…
Одант промолчал. Ему не хотелось об этом говорить.
- Кто был твой хозяин?
- Человек. Хороший человек. Он оставил мне в наследство картотеку.
- Про меня там тоже есть? Ты вносил в нее что-то новое?
- Да, есть.
- М… Вряд ли я кому-то понадоблюсь до такой степени.
Я подошла к карте и провел рукой по поверхности. Маленькие сургучные капельки, обозначавшие более крупные города, приятно мелькали под пальцами.
«Вот странно. Так только слепые проводят – ощупывают предметы, чтобы видеть их… Блин, какой бред лезет в голову…»
Я отошла от карты, значительно приколотой на стене и пошла в кухню, к Хелиге. Мне нужно было спросить у нее.
- Хелига, – позвала я.
- Да. - Она что-то мелко и быстро резала на разделочной доске. Наверное, готовила – с того момента, как она научилась, это стало хобби, доходящее до фанатизма.
- Я хотела тебя спросить…
Ожидая, что она хотя бы обернется, я села за стол. Но она была все так же погружена в процесс.
- Может, ты обернешься? – все-таки сказала я.
Хелга с досадой оторвалсь от любимого занятия и с неким раздражение посмотрела на меня, присаживаясь на краешек стула.
- Ну?
- Ты не знаешь, когда университет закрывали? Просто, я об этом слышала, но даже не могу представить, когда. Как-бы… Учителя ничего не говорят, даже по истории.
- А…
Она придвинулась к столу и положила локти на дервянную столешницу. При разговре я постоянно следила за ее движениями, это как-то успокаивало меня.
- Знаешь… Ее закрыли в то самое время, когда я там доучивалась.
В ее глазах появилось что-то такое, что напоминало приятное воспоминаие, и одновременно что-то страшное. Гадкое.
- Это было… Восемнадцать лет тому назад. Тогда… Ну, ты понимаешь, тогда такое время было… Холодная война, и все такое…
Хелига пошарила в низкой глиняной вазе и нашарила пачку сигарет. Она достала сигарету, спичку, осторожно зажгла и затянулась. Она давно не курила – по крайней мере, она нам сказала, что бросила. Но теперь что-то вынудило ее снова начать.
- Короче… Учитель-флид набросился с кулаками на мальчика-человека. Этот парень заявил преподавателю, что он – из низшей расы. И учитель врезал ему, говорили, по полной. Причем, не магией, а полновесным, совершенно настоящим кулаком. Это было… Возмутительно. И страшно.
Хелгиа снова затянулась, запах дыма показался мне знакомым. В школе кто-то из учителей курил именно такие.
 «Теперь ужин у нас будет с привкусом никотина. Отличнень-ко.»
- Этому парню было всего тринадцать лет, с первого курса. Я знала этого мальчика… Он тоже из Модгина был… - она опять сморщилась неприятными лицами, которые наверняка всплывали у нее в голове. – Он попал в больницу с переломами. А преподаватель… Он загремел в психиатрическую больницу… Никто не знает, что с ним стало… Но его жена, кажется, повесилась, потому что родители мальчика не смогли достать ее мужа – достали ее. Но это романтизированная версия. На самом деле все наверняка было более прозаично. Потом школу закрыли.
«Разве в смерти есть романтика? Для посторонних, наверное, да. Но не для родных и друзей умершего. Смерть не может восхитить. Хотя, это как посмотреть – в книгах после смерти главного героя сразу становится как-то хорошо и легко. Не омерзительно.»
Хелига докурила сигарету и притушила ее о какую-то вазочку. Она сама с леким омерзением посмотрела на то, что наделала, и приступила без всяких объяснений более к нарезке какой-то зелени.
«Да уж… Вот почему госпожа Гернал не сказала мне ничего о том, что школу закрывали… А именно от нее я и рассчитывала узнать правду.
Так… Это было восемнадцать лет назад. Хелига там училась, доучивалась. Ну и? Мама этой девочки могла учиться там когда угодно раньше. Ну, если в реальном времени, то по идее должна пятнадцать лет назад – если эта девочка ровесница мне или Одану. Неизвестно, когда письмо написано было…»
Я пришла в кабинет, но Одана больше не было. Он, верно, ушел к себе – Хелига все же уговорила его жить в нормальной комнате.
Я еще посидела в теплом, уютном кабинете. Здесь было хорошо, хоть с кухни и приплыл аромат табака. Мне было все равно.
На карте очень сложно отыскаьть что-либо. Рек было мало, но все они вились такими просто непростительными завитками, что найти Темноречье не представлялось возможным.

Шли дни. Они тянулись серо, и больше мы между собой почти не говорили. Мне хотелось, но то у Одана не было настроения, то и темы подходящей придумать не удавалось.
Я и не думала, что буду так скучать на каникулах. Это время оказалось еще более скучным, чем я предполагала, и тянулось медленно, и никакого, ровным счетом никакого удовольствия я не получала. Наоборот- только уставала от безделия.

Сегодня рождество. Прошла неделя моих каникул, и привела в некоему концу – я же пока не понимала, что он принсет. Для других – в приятных хлопотах, для меня – в полной коме. Даже удивительно было то, что я даже не понимала, к чему все так отчаянно готовятся и так радостно и с такой надеждой ждут. Рождество представлялось мне неким праздником… Никаких объяснений более мой мозг не давал.
Вокруг нас, на нашей улице жило огромное количество детей, поэтому мы в большей мере, чем все остальные, ощущали приближение праздников. Первое поколение идийцев штурмовало каждый вечер пекарню на соседенй улице или кондитерскую – которая была немного дальше, но точно так же подвергалась нападениям этих малышей.
Сегодня рождество.
«Как странно… Наверное, в моей жизни было уже нечто такое. Это обманутые надежды, ожидание чуда… Но его почему-то не случилось.»
Мел снег, украшая яркие красные вывески белой присыпкой, похожей на сахарную пудру. Этот праздник повлиял на всех – взрослые, что встречались мне, шли мечтательные, и с мешками подарков к празднику в руках. Дети метались по городу и играли на редких сугробах в снежки. Это было настолько удивительно и непривычно, что даже я невольно начала ждать чего-то. Чего – этого я не могла знать никак. Возможно, успокоения, которое так нужно было мне. Я до сих пор жила в каком-то состоянии постоянной виноватости.
«Как удивительно… Я никогда не испытывала такого. И это так здорово!»
Мне было легко на душе, так как неоправданная уверенность что сегодняшняя полночь принесет мне нечто счастливое, заглушала мои сомнеиня, делала меня слепой к переживаниям.На улице происходило что-то, на что поистине невозможно было не обратить внимание – раздавалась музыка. Это пели люди. Просто люди, которые пели не потому, что им заплатили за это, а потому, что хотелось праздника для себя и для других. Какой-то бородатый ряженый дедушка раздавал детям подарки на городской площади – а дети, даже самому ничтожному подарку радовались до потолка.
«Это самообман, но какой!.. Он кажется совершенно настоящим и при всем этом очень рпиятным.»
Я пришла домой с пакетом каких-то карамелек. Хелига хотела растопить их и сделать карамельный торт. Мне слабо представлялось, что это будет, но я не могла и не хотела отказаться от порчения. На улице было даже интереснее, чем в доме.
Когда я вошла в комнату, холодная с мороза, я сразу услышала подозрительные шумы в привычной гулкой пустоте. Какая-то маленькая девочка, со смешным огромным бантом из сверкаюшей ткани на голове прокралась из коридора, стянула со столика (до которого сама едва-едва доставал носом) некую коробку и на цыпочках пошла обратно.
«Смешная девчушка. Интересно, откуда она здесь взялась?»
Я улыбнулась и пошал за ней. Картина, раскинувшася в комнате где мы собирались отмечать праздник, была просто потрясающая. Одан сидел с какой-то вереницей детей и клеил вместе с ними игрушки. В углу стояла огромная, пушистая елка, пока что не наряженная… Понятно, то это за собрание!
- Привет.
Одан поднял на меня глаза и в то время как какая-то совсем маленькая кудрящшка пыталась навсить ему на ухо огромный бумажный шарик на ленточке, он еше отлеплял ото своего свитера настойчиво приклеившуюся конфету.
- Привет, - сказал он. В его голосе не было ни капи раздражения или отвращения. Ему нравилось возиться с этими детьми…
- Возьмете меня к себе? – как можно громче сказала я, чтобы перекрыть гомонящих деток.
Девочка, та самая, с бантиком, придирчиво осмотрела меня, и недовольно сморшила носик. Еще какой-то мальчик, который в то время отвлекся от процесса произведения украшений на елку, и деловито копался в коробке, принесенной девочкой – настоящих, стеклянных выдувных шариков, - тоже оглядел меня, и посовешавшись тизим шепотом еще с несколькими, провозгласил:
- Да, пожалуй.
Он прошепелявил ( у него не хватало одного молочного зуба спереди) это с некоторой неохотой, так как теперь главным авторитетом у них был Одан. Я теперь, здесь, кажется, немного лишняя.
«Никогда не подумала бы, что Одан может так… Он с нимим общается, не злится и им с ним весело.»
Я улыбнулась. Немного псмотрев на то. что они делают, я пождключилась к процессу.
Одна маленькая, какая-то чересчур напряженная девочка, которая сидела в стороне и пыталась что-то сделать, заинтересовала меня.
- Чего грустишь?
Я осторожно, чтобы не дай бог случайно не толкнуть ребенка, села с ней рядом. Она подняла на меня глаза, и серьезно сказла:
- Ничего не получается. – И она удрученно вздохнула.
Я взяла маленький фонарик, который она хотела склеить, не сложив и не порезав. Я помогла ей, и все время боялась порвать или испортить – это для малышей такое горе.
«С ума сойти… Я не думала, что мне будет так здорово возиться с малявками. Все, больше не буду ни за что верить людям, жалующимся на сових младших братьев и сестер.»
Я прикусила губу от этиой мысли. Интересно, как бы Итэна отнеслась к этим детям? Она бы тоже полюбила их, или нет?.. Конечно же, да.
«Но нас в таком случае здесь бы не было.»
С того момента, как я стала играть с этой маленькой девочкой, и остальные дети перстали восторженными глазами постоянно смотреть на большого, взрослого Одана, и стали доверительнее ко мне обращаться. Нет, я плохо сказала – доверительнее. Проще, они увидели, что не один Одан умеет клеить бумажные звездочки.
Люси (так звали мою подружку) собрала ворох разных цветных бумажных игрушек, с ватными бородами дедов Морозов и волосами из моих ниток для русалок, и поднялась на свои маленькие ножки.
- Пойдем к елке.
Она взяла меня за руку и повела к зеленому дереву. Остальные дети тоже быстренько подобрались и пошли за нами.
«Ой, как неудобно!»
Не пришлось согнуться в три погибели, чтобы взять Люси за руку. Она была такая маленькая! Как кукла.
Одан тоже поднялся с пола, размял ноги (он сидел, наверное, уже оченеь долго).
- Ну как?
Одан подошел ко мне с коробкой стеклянных игрушек. Глаза и немного шокированые и… Кажется, ужасно счастливые.
- Как они здесь оказались? – шепотом спросила я, неожиданно широко улыбаясь – какой-то мальчик влез в коробку из-под чего-то, что стояла под столом. Теперь дети играли с этой коробкой…
- Да, родители привели к Хелиге, посидеть. Сами готовятся к празднику, дети мешаются. На кухне болтаются. А Хелига повесила весь этот детский сад на меня и ушла, – осчастливленно пожаловался он.
Раздался грохот – это разбилась первая стеклянная игрушка. Смущенная девчушка стояла, и не знала, что делать – однако, предчувствуя неладное, готовилась разреветься в полный голос. Пока Одан побежал за веником, я села на корточки напротив девочки и погладила по голове.
- Ну, успокойся. Вон, какая большая, а плачешь! – Я постаралась спокойо, а вернее, успокаивающе, улыбнуться. – Нельзя, чтобы шарика не разбили. Это традиция такая, разбить шарик перед новым годом, чтобы следующий год был прожит хорошо, а все неприятности были заранее выброшены в помойку, как стеклышки этого шарика, – на ходу сочинила я.
Одан вернулся, и предусмотрительно принес несколько стульев из кухни. Детям тоже хотелось поучавствовать в украшении елки.
Мы с Оданом развесили игрушки повыше, а ребятня со стульев, каждый по очереди (я еще удивилась, какие воспитанные – не дрались и не нарушали порядка) вешала свою собственную игрушку.
Когда дети устали, я решила, что наступил момент. Я приняла решение - и сделала все в лучшем виде.
Я острожно представила, как елка засветится разноцветными огнями. Фонтаном звездных брызг. Я вложила в эту простую, косметическую магию все светлое чувство, которое испытывала к детям, и… У меня все получилось. С помошью всего лишь одной мысли я поразила деток надолго – приятным и очень красивым потрясением.
«Магия - это удивительно! Я доставила им такое счастье. Хотя ничего и не сделала. Наверное, они хотели радоваться, и просто подчинились моему желанию…»
Я и не думала, что это будет такое счастье. Эти дети были на удивление спокойными, даже лучше, чем дети более старшего возраста. Когда с елкой было покончено, Одан разжег камин и мы все сели около него. Одан ворошил в камине поленья длинной кочергой.
«Типичный семейный вечер. Не думала, что у меня будет столько детей!»
Я взяла Люси – она стала моей любимицей, и очень щеголяла этим перед остальными, - на коленки, и решила, что надо рассказать им какую-то сказку. Я знала какие-то сказки, но не знала, что им рассказать. Выбор был велик.
- Знаете сказку про Золушку?
- Да-а!..
- Так… Ну ладно. – Я решила придумывать на ходу. От кого-то слышала, что такие сказки принимают на «ура». – Жила была девочка… Она была маленькая, слабенькая и жила в лесу. Ей было так хорошо там, что она ни за что не хотела жить где-то еще. В лесу, где она жила, летали чудесные птицы, а зимой она собирала глину, хворост, укрепляла свой маленький домик, и жгла долгими зимними днями – а они там были очень длинные, и почти были ночью, так как солнце не показывалось, - огонь в камине.
- Как мы? – спросил Якоб.
«Я их уже и по именам всех знаю…»
- Да. И вот, однажды, когда закончилась зима, она пошла в лес за ягодами. Шла она шла, и вышла к огромному замку. Этот замок казался ей еще более огронмым, так как она сама ыбла несртрепимо маленькая. И все равно – она не побоялась и вошла в это дом. Она шла, и вдруг услышала чудесную таинственную музыку, которая манила ее мимо красивых больших комнат все глубже в дом. Она вошла в широкий секретный зал, в котором стояли огромные часы - прямо по середине. Срелки в них были длинные, и были похожи на виноградную лозу – такие тонкие и изящные. Музыка доносилась их этих часов. Девочка подошла к этим часом и попробовала повернуть стрелки – как и все лесные люди она боялась полночи, которую показывали эти часы. Он задела самую толстую и короткую стрелку пальцем – и она подалась вперед. Девочка не знала, что эта стрелка показывает не секунды, не часы и даже не минуты,– а долгие, долгие годы. И эта стрелка отсчитала годы девочки – и она повзрослела так, что вышла из замка уже почти взрослой девушкой. Слава богу, она успела остановить стрелку, а то она могла бы и состарить ее!
- А где же приведения? – тоскливо поинтересовался один мальчик.
- А, ну да, в этом доме водились приведения. Одно из них охраняло эти часы, но проспало. И очень разозлилось, когда увидело нашу героиню. Оно прогнало ее, и еще долго гнало ее по лесу, пугая тоскливыми завываниями.
«Что-то мне эта сказочка напоминает.»
 Одан вовермя заметил, что я устала и скомканно окончил сказку.
- Потом, по дороге домой она встретила в лесу на охоте прекрасного принца, они полюбили друг друга и поженились. Девушка стала королевой, и закончила жизнь в счастье и достатке. Конец.
Дети разморенно и довольно посмотрели на нас обоих.
- А вы – муж и жена, да?
«Ха-ха! Они просто беспдобны.»
- Нет, что вы, – слегка ошалевши сказал Одан. Я сидела и пыталась удержаться от нестерпимого хохота. – Нам еще рано, да и вообще…
- Чтоб я когда-нибудь рассказывал детям сказки со счастливым концом!.. – чертыхался Одан, когда осчастливленые мамаши забирали своих чад. – А тем более на пару с тобой.
- А я-то чем виновата?
- Ты – ни в чем. Но детям, уже достаточно забили голову всему этими бракоразводными сказочными процессами, - теперь рассказываем только страшилки.
Пришла Хелига, и наготовила кучу еды. Мы наперебой рассказывали о бесподобном вечере, проведенном главными в детском саду, и даже… Одан улыбался, и не строил Хелиге такого выражения глаз, которому позавидовал бы любой вурдалак. А от того, что все было так замечательно, и мне было очень хорошо.
- Ну все! – Я поднялась из-за стола. – Больше есть не могу, и язык не ворочается. Я спать пойду.
- А ты что, не досидишь до полуночи? Вообще-то это традиция!
Хелига с легкой жалостью осматривала почти полные миски салатов, которе мы не рискнули есть, а она не смогла нас заставить, и попыталась задержать меня.
- Ну… Не могу, спать хочу – нет сил. Да и день был такой…
Я ушла к себе. Почему-то, несмотря на все мои разговоры про «хочу спать» не поимели успеха. Я лежала сначал просто в темноте, а потом зажгла свечку – она светилась красивым алым светом, и он успокаивал меня, разбавляя мрак в маленькой комнате.
Мне в голову постоянно лезли мысли, непрошенно пришедшие во время этого праздника, что ли? Я думала о магии.
«Это такое странное приспособление… Что-то вроде врожденного качества, такого, как доброта или жадность. И это так удивительно, и прекрасно. И все же очень грустно.
 Магов осталось по всей стране всего несколько сотен. В основом подроски – новое поколение. Почему их мало среди людей? Что-то произошло тогда, во время войны с флидами. Что? Это будет так сложно узнать, люди ведь забывают все свои проколы, которые напоминют им об их позоре. И это так все усложняет! Возможно, это было как радиация – теперь все здесь вытравлено так, что магия противится здешним местам. Но и в Модгине та же история. И в унивреситете. Там… Есть нечто, что блокирует силу. И учителя все четко ограничивают. Это правильно, но нельзя же быть такими тупыми и не входить в положение, между прочим, магов, таких же, как они.
Что-то произошло. Что? Надо узнать.
Магия – это самое лучшее. Каким образом она распределяется среди людей? Это невозможно узнать. Точно так же, как и всем дается разный цвет глаз, волос, кожи и количество серых клеточек в мозгу. И от чего магия зависит? Эта сила несвободна, так к чему же она прикреплена? К чему? Что ей правит, что распределяет все так, как должно быть? Почему духи могу делать что-то, а люди – нет? Они не могут использовать эту магию – силу духов. Она отличается от человеческой всего лищь тем, что может быть направлена только на других, не на себя. И духи никогда не смогут стать людьми поэтому.
«Все.»
Заведя себя в такие бескрайние дали, появилось столько вопросов, что я еще больше проснулась.
Я долго любовалась на яркие всполохи рыжего и зеленого света от салюта на улице, прыгаюшего или медленно ползущего по зашторенной занавеске. Это был чудесный день.
 
       Глава пятая.
Мне было тяжело возвращаться. В последний день каникул, а особенно в некстати наставший вечер в оранжевом свете домашней теплой лампы, тянуло сердце, постоянно думалось о школе, и совсем не отдыхалось. Почему было так гадко – из-за решительного нежелания учиться или все же от просто возвращения в мрачные стены, я понять не смогла и не смогу наверное, никогда.
Серое утро за окном звало скорей учиться. Я понимала, что просто подвинусь в уме, если еще останусь ненадолго в пустой студенческой комнате (Адка и Рут еще не явились). Я вышла, и чуть не заплакала – потому что вдруг вспомнила, что не сделала домашнего задания на каникулы. Совсем. Я откладывала, откладывала, и мой организм пожалел мои нервы – не напомнил… Почему я так боялась? Не могла понять. Все на нашем курсе ежедневно не писали десятки всевозможных рефератов и самостоятельных работ, и ничего… А я дрожала от одной только мысли.
Ярмана сидела на лавке на первом этаже. Она что-то писала, и не заметила, как я пришла.
- Привет, Яр.
- О. – похлопала карими, и совершненно человеческими глазами Ярмана. – Ты не сделала доклад по концентрациии?
- М…
Я в ответ похлопала глазми и попаыталась вспомнить.
- А нам что-то задавали? И какой, к черту, доклад может быть по концентрации?
Я села на лавку и подтянула под себя ноги.
- Да уж, чтобы ты не помнила о домашке… Влюбилась, что ли?
- Нет. Ты меня с кем-то путаешь – я не Рут, это она все с ходу втюривается в неизвестно кого, все мимолетно и очень нерворазрушительно для окружающих. Она по ночам о своих «чувствах» Аде докладывает. Мне спать не дает.
Ярмана улыбнулась. Посмеялась, и вяло полистала свои листочки.
- Вот блин. Как ты думаешь, этого хватит?
Пол-листочка крупным почерком с неправильным наклоном было явно недостаточно для концентратора, не очень въедливого, и очень сконцентрированного на своем внутреннем мире, который не смотрел на содержание бредовых выкладок, но следил за объемом. О том я и сообщила Ярмане.
- Вот блин.
Она сказала это и все же запихнула свою работу в сумку.
- Слушай, а ты знаешь, какое у Рут настоящее имя?
- Нет, а что? У нее еще какое-то имеется?
- Ага. Рутнимада. Дур-рдом.
Я улыбнулась, и посмеялась вместе с Ярманой. Кажется, у нас стали налаживаться отношения.
- Кошмар. Коллонаду напоминает, - попробовала сострить я.
- Ага!
Остаток утра мы провели в тихих разговорах ни о чем и хохмах.

Холодные и немного презрительные глаза концентратора глядели на меня сквозь тонкие стекла очков, которые были скорее для большей внушительности образа, чем для лучшего зрения.
- Ну так что? Можете ли вы хоть назвать причину, почему вы не выполнили работу?
Я стояла, прикованная к полу уничижительным взглядом и унизительностью положения. Сейчас на меня смотрел весь класс, и хотя я знала, что все сейчас скорее мне сочувствуют (как и ко всем, попавшим под раздачу), чем насмехаются, но я чувствовала себя раздавленной. Ну не могла же я сказать, в конце концов, что я просто забыла, да и не до того было!
«Вот гад. Ну, поставил бы просто минус, и все, так нет – еще и экзекуцию устраивает. Университетскому психологу можно довольно руки потираь – он меня морально унизил, значит. навредил моему психическому здоровью.
       Ведь если сейчас пущусь объясняться, ведь скаже – не думаетет ли вы, что у меня есть столько свободного времени, чтобы возиться здесь с вами? Ну и не возился бы. Никто не заставлял. И вообще ему за это деньги платят, и не то чтобы очень плохие, чтобы они не говорили.»
- Садитесь, Нуар. Сдадите мне работу к концу года.
«Размечтался. Щаз.»
Хотя я и знала, что придется делать и сдавать.
Я села за стол и оглянулась – чувствовала, что кто-то не очень случайно смотрит. Аласта Ай пялилась на меня и что-то шепотом обсуждала со своим новоявленным бойфрендом Алексом. Вот блин, нашли друг друга! Теперь отравят жизнь своим сладостным видом, всем и мне в том числе.
«Зараза.»
Одан тоже обернулся и, как ни странно, тоже смотрел на Аласту. Я удивилась и с каким-то сожелением отвернулась. А он – нет.
«Так я и знала. Она же типа красавица… Только вот никто этого «типа» не замечает.»

Перед историей магии я сидела в коридоре в гордом и приятном одиночестве – все ушли в столовую. А я не пошла – есть не хотелось и немного подташнивало. Аласта, в отличие от своей тезки Аласты Помпей не ходила в столовую вообще – как же эта принцесса снизойдет вам до пищи простых смертных.
- Привет! – внезапно сказала она.
- Давно не виделись.
- Как дела?
«Оказывается, она уже и Ариадну цитировать начала. Прек-рас-но.»
- Брючки симпатичные. А новые такие существуют?
После первой фразы я опустила голову и попыталась понять, что такого необыкновенногг нашла она в моих брюках. А после второй, окончания, я вдруг поняла, что ненавижу ее. Той самой ненавистью, которую только и испытывают к кадрам, пытающимся казаться хорошими, и одновременно делающие тебе лично гадости. За что такие почести, неясно.
«Тоже мне, юмористка. Думает, она тут лучше всех. Ха!»
Она тут же, после нанесенного удара, ушла. Сидя на коленях у Алекса она изредка посматривала на меня, я это видела, но не реагировала. Но месть моя будет страшнее, я это чувствовала. И самое главное было то, что она будет.
       «Привет, Инка!
Знаешья, хочется поскорее в город, совсем я закисла в этой глухотище. Я соскучилась по вас, по Модгину. Хочу домой, не могу. Ведь здесь – ничего хорошего. Есть тут такие… Что рассказывать – слов не хватает, и это будут не очень хвалебные речи. Не хочется грузить тебя этим.
Наверное, мое прошлое письмо не дошло до тебя, жалко.Ну да ладно.
Каникулы мои начнутся в июне. Господи, как долго!
Ин, я давно хотела тебе рассказать – мне пришло некое письмо… Прислано оно не мне, хотя, кто знает – но на мое имя, вот дурдом?! Я вот тоже удивилась. Если говрить уж совсем грубо, то обалдела. Причем, содержание этого письмеца такое странное, что… Короче, это письма было написано некоей девушкой, которая была подругой моей тезки. Она постоянно намекает на какие-то свои проблемы, заикается об этом, но сказать никак не может, так что в итоге и не понятно, что же такое у нее произошло. И стихи там есть… Не помню сейчас, но…
       Мне так легко, что я всегда с тобой,
Пусть не рукой, не телом, только сердцем.
Ведь вместе нам не обрести покой,
Но знай, что я всегда с тобой.
        …
Короче, я чувствую, что это все очень серьезно, и от этого становися страшно.
Все. Больше не гружу тебя.
Эллада.»

Я зашла в пустую аудиеторию. Раньше мне не приходилось здесь бывать, так как медицина для магов начиналась только со второго семестра. Я пришла как всегда первой и в нерешительности остановилась перед дверью. Но судя по виду из коридору это была недавно отремонтированое помещение, совсем не похожее на остальные кабинеты.
Высоченный преподаватель медицины в очках, чем и напоминал концентратора выглянул и сказал мне:
- Что стоите? Вы с первого курса? Заходите.
Я удивилась – обычно преподаватели страстно отбивали попытки проникновения в кабинет до начала лекции.
«Классс. Хороший лектор. Если еще и преподает хорошо, - совсем замечательно. Но что-то он больно молодой для своей должности.»
К началу собрался почти весь класс.
- Так, - потирая руки и оглядывая класс сказал лектор. – Все здесь?
- Не-а… - сонно протянули обучаемые.
- А где же тогда?
- В столовой…
Медик, как его все уже называли, неодобрительно хмыкнул и закрыл дверь.
- А… Как же?
Аласта изумленно похлопала глазами, так как ее большой друг со товарищем его Мориланом не поспел к началу и она сидела одна.
- Никак, - огрызнулся Медик. – Не успевают – их дело. Могут вообще не ходить.
«Молодец какой. Неужели появился хороший преподаватель?»
Я поглядела на окосевшую от обиды и разочарования Аласту, и наверное все же сумела скрыть своей безмерной и совершенно искренней радости.
«Ай-ай-аюшка наша…»
- Так, ученики, должен условиться сразу – чтобы никаких потом не было проблем.
- Проблемы будут всегда, - с видом знатока в полголоса сказал Марвад за моей спиной.
Медик взглянул на него с нежностью, которую испытывают маньяки к своей жертве. Можно было сказать, что знания Мара в области медицины накрылись блестящим медным тазом.
- Да, действительно. У вас, уважаемый Марвад, они будут точно.

- Итак. С течение последующих двух с половиной лет мы с вами будем все больше и больше углубляться в изучение того, от чего собственно магия и происходит. А происходит она из нашей крови. Первое, чем мы займемся – это изучением состава крови. К сожалению, у нас не хватает оборудования, чтобы заниматься этим обширно и глубоко, но основы входят в обучение.
Начнем с того, что те частицы в крови волшебника, что и дают определенную мошь, в разных проявлениях изменяют ваш организм. То есть, он может совершенно по-другом востанавливаться при разного рода травмах. Простой пример – раны заживают на магах раньше. Но неизменно оставляют шрамы. И магам нельзя делать татуировки, - со странной интонацией сказал Медик. – так как они полностью рассасываются под кожей.
Он замолчал. Ярмана, которая в этот раз села вместе со мной на первом ряду, вздрогнула и моргнула – до этого она неотрывно смотрела на удивительного преподавателя. Он тоже как-то изумленно поглядел на нее, и я замтила, что он – флид, или же полукровка. Глаза с двойными зелеными кругами.
- Блин. О-очень интересно…
Аласта достала из сумки помаду какого-то бледно-золотого цвета и стала лениво краситься.
- Хм.
Медик хмыкнул, подошел к Ай-ай-ай, быстро смел все ее шмотки в раскрытую сумку, взял ее саму под руку и вывел из кабинета. Ярмана восхишенно улыбнулась, я улыбнулась тоже – видимо, это было возмездие извне.
«Класс. А Яра-то как расцвела…»
Это было восхитительно.
- На будущее должен сказать, - процедил он, пристально глядя на несколько столов, за которыми сидели сторонники Аласты и теперь бурно обсуждали этот инцидент. – что я не потерплю такого на своих лекциях. Кому не интересно и не хочется – не ходите. И все. Но не мешайте мне и другим.
Полагаю, что это было настолько надежным залогом поддержки этого учителя для негламурной части класса, что теперь при случае мы будем носить Медика на руках. Пожалуй, я была с этим полностью согласна.
Совершенно растаявшая Яра, теперь благополучно изгнанная из рядов тусовщиков, делилась со мной впечатлениями всю перемену.
- Какой-то он чересчур молодой. Не то что остальные.
- Да… - задумчиво протяннула Яра. – Он замечательный.
Учеба вяло продвигалась. И весна тоже робко пододвигалась ближе – сугробы размягчались, и становились не крепкими и скрипучими, а рыхлыми и покрытыми корочкой. Сосульки за день таяли на мартовском солнце, но ночью замерзали вновь. И этот естественный поворот событий был приятен.
А вот уроки медицины стали и вправду интересными. Если говорить грубо, то наш преподаватель поступил мудро, но не очень красиво с определенной точки зрения – занимался с теми, кто этого хотел. А остальные получали общие оценки, и так было лучше всем. Я входила в группу добровольцев. На лекциях было интересно, правда, скучновато немного. И я много не понимала, так как была ни бум-бум в анатомии, но было приятно просто сознавать, что я учусь. Это было удивительно, и настолько, что однажды я начала захлебываться от восторга, когда заговорила с Оданом.
- Я рада, что пришла учиться! Это так здорово, а особенно, когда никто не мешает.
Одан посмотрел на меня странными глазами и хлопнул челюстью. Теперь эта привычка стала нормой когда он говорил.
- Это тебя так новый лектор восхитил?
- Ты что! Нашел кандидата. Он же меня старше лет на пятнадцать!
Сказала и задумалась. На самом деле Медик выглядел довольно-таки молодо. Как говорила Ярмана – свежо.
- Ага. В дедушки тебе годится. Ну прямо как я, ну немного больше.
- Что, правда? Сколько ему лет?
- Ну, я ему в документы не совался. Но вообще я его давно встречал. Он, по-моему, еще и здесь тогда не учился. Но старше он меня года на три – четыре.
«Оп-па! Надо Яре рассказать.»
- Нормально. Слышь, а он даже и вида не показал, что тебя знает.
Одан опустил голову и что-то вяло покалякал в тетради ручкой (дело было на перемене перед уроком).
- Ну, я тогда немного другим был. Думаю, он меня и не узнал.
- Ха-ха. Был хрупким, забитым ребенком. Все ясно.
Почему-то фраза, возможно даже обидная, слетела с языка слишком быстро. Я даже не успела сообразить, как уже сжалась по холодным, равнодушным взглядом Одана.
- Ты очень остроумна сегодня, - сказал он и отвернулся. Вот как я была ему противна.
«Все. О детстве его не высказвываться и не спрашивать.
Нет, ну нашелся тоже, - человек с трудным характером и сложной судьбой. Причем, прилагательные можно применять к обоим существительным. У меня, может, тоже есть больные места. Так я ведь не высказываю свое «фа» чуть что!»

«Моя главная мечта.
Это, если подумать, очень сложный вопрос. Никто до конца не знает, чего хочет, со временем мечты меняются, и люди тоже меняются, и, допустим, то, чего им хотелось в детстве, в юношестве уже и даром не нужно. И все же мечта – это главное. Без мечты не было бы ничго. И людей, возможно, тоже.
       Правила, какой должна быть мечта, не создашь – для себя и для других. Мечта может быть мелкой, фантастической, бытовой, реальной, светлой, темной, голубой, розовой, золотой, доброй, злой и прочее… Может быть глупой и глубокомысленной. И все это – мечты, сотни зародышей чуда.
Ведь магия тоже частично состоит в мечте. И в ее исполнении.
Иногда в самых лучший пожеланиях дарят возможное исполнение всех желаний. Хорошо ли это, плохо, но сама мысль об этом должна быть огромной и безумно приятной. Этот привкус всевластия, и счастья в то же время, а все остальное ведь приложиться, если мечты исполнятся!..
Наверное, ничего лучше нет того, чтобы та самая главная в жизни мечта однажды исполнилась. Чтобы ее не затмевали тяжкие ожидания, бесплодные и сложные. Чтобы не было в подтексте этой мечты, этого счастья, ничьего горя, а тем более причиненного тобой. Потому что совесть должна хоть немного, но быть.
Мечты дают нам волшебную свободу, дарят возможность быть самим собой, не прикрепленным к миру и телу, путешествовать по безграничным просторам своей фантази, которая очень вовремя подбросит подходящие картинки исполения главного желания.
И одного того, что все эти мечты существуют, достаточно.»
Я самозабвенно писала какую-то чепуху. Грустно было, что мои настоящие мысли рассматривались бы с неизвестно какой точки зрения – я не говорила правду. Она никого в данный момент не интересовала. Госпожа Вигран плакала от счастья, читая мои закорючки, ну и ладно, и прекрасно. Но я не хотела. чтобы потом мне кто-то сказал, что я мыслила ненормально. Конечно, это, может быть, и правда, но мне с этим жить. И никого это волновать не должно. А получать хорошие оценки – приятно. Честолюбие пляшет лезгинку.
 «Одан был прав – они пытаются все какие-то секреты с помошью сочинений из нас вытянуть. Мечтайте. Мечтайте. Да и вообще – какое им дело?»
Рука немного заболела, но я уже все написала. Оглядевшись, поняла, что закончила первая.
- Сколько? – устало подняла голову от наполовину исписаной странички Яра.
- Вот, - показала.
- Ого! Ну ты накатала. Слушай, проверишь мое, а?
Я пожала плечами – я, конечно, все понимаю про дружбу, но сидя под носом у преподавательницы, мне не очень хотелось блуждать по лесу совершенно чужих орфографических ошибок.
- Все. Сдаю.
Госпожа Вигран подняла голову от книги, которую читала, и улыбнулась.
- Молодец. Клади вот сюда, - сказала она и отодвинула пачку тетрадей, чтобы моему завалященькому листочку хватило места.
«Не повезло ей – такая вроде бы молодая, а нервы ей здесь все истрепали.»
К госпоже Вигран я относилась хорошо, даже очень, наверное, за то, что она никогда-никогда не задалбывала нас сложными анализами (как будто это математика и или медицина, а не язык). По рассказам старшекурсников, в прошлом году у них была такая училка, что писать они не умели, да она от них этого и не требовала, но зато стали тонкими специалистами по всем подразделам языковедческой науки. Уж как она любила словообразование!..
Я села и натотлкнулась на умоляющий взгляд Ярманы. Она уже готова была подпустить слезу для пущей убедительности.
- Ну Камалочка! Ты сегодня так хорошо выглядишь, ну проверь, пожалуйста! – скривившись произнесла она.
- Я знаю, что я страшна, как наша жизнь, - ухмыльнулась я. – Но зачем же так…
- Ну пожалуйста!..
- Ярмана! Ты уже все закончила? Молодец!
Господа Вигран улыбнулась.
- Камала пожалуйста, проверь тогда…- попросила она. Конечно, мне было приятно такое доверие, но… Не дай бог проверять тетрадь своей подруги!.. Повезет, если удастся убедить ее саму посмеяться над своими ошибками, а если нет, то прощай, подруга!
Я взяла тетрадку Ярманы и погрузилась в чтение. Пропустив всевозможные «если бы я однажды стала самой сильной ведьмой в мире, то я бы построила огромныей дворец, и все бы жили в нем, потому что там было бы очень хорошо и красиво, и всем бы там нравилось», я попробовала прочитать совершенно дивное слово «сприкрассенийсшиме». Сразу показалось. что впереди все-таки было «с», но я решила спросить у самого автора.
- Яр… - выдавила я, давясь от смеха. – Что это?
Пожалуй, получилось немного гавкающе, потому что горло у меня вовсю смеялось.
- Э… Ой, вместе написала, – и, не моргнув глазом поставила черточку между словами.
- А что это вообще за слово? – я понемногу успокаивалась.
- Э…
Она погрузилась в прочтение текста.
- А! Прекраснейшим!
- А…
«Однако…»
Больше ничего столь выдающегося не попадалось.
- Ну... В общем, даже неплохо…
Вдруг прозвенел звонок. Все вздогнули и рванули вон из кабинета. И Ярмана тоже крикнув что-то про в туалет, умчалась в коридор.
Я встала и вышла из душного класса. Внезапно и совсем некстати заболела голова. Я прислонилась к стенке, а потом села прямо на пол. На втором этаже покрытие было деревянное, и было не холодно – пол прогревали с помощью магии. Мар подошел и с беспокойством на меня поглядел.
- Тебе плохо?
- Нет. По-моему, мне уже настолько хорошо, что дальше уже просто не куда.
Он улыбнулся и побежал вниз по лестнице. Удивляюсь, как он по ней так быстро носится – она винтовая, с нее легче ноги все обломать и шею заодно, чем вниз спуститься. А этот ничего – бегает.
«Блин… Как назло сразу резко поплохело. Почему? У Одана спросить?..»
Но его не было в поле зрения и возможно даже не этаже. Ну и ладно. Однако подташнивало очень даже сильно.
- Мал, что сидишь? – раздался бодрый голос Таяны. Я гот неожиданности даже подняла голову и посмотрела на нее.
Таяна – зеленоглазая шатенка, но красила волосы рыжими перышками, - вообще-то была неплохой девчонкой, Но впадала в страшную истерику, когда рассоривалась с Джен или с третьей подругой – Аластой Помпей. Та, видимо, решила сойти со своего Олимпа и пообщаться с магами более низкого происхождения. А папа у нее был, кажется, модгинский банкир… Но разговор сейчас не о ней. Я удивлялась Таяне – она что, считает себя таким уж ничтожеством, что не может никак без подружек? Это мне казалось диким и нелепым. Но иногда я завидовала ей, ведь она, хоть и особым талантом не отличалась, была в центре, и ее любили. Она много смеялась, и у нас могли бы даже сложиться неплохие отношения. Но Аласта ее заметно подпортила. И эта ее интрижка с коротышкой Мориланом (Кстати, из-за того, что он был дружком Алекса, никто не осмеливался его так обзывать, кроме меня – мальчишки боялись, а девчонки были от него без ума. Любовь зла…) сильно понизила ее рейтинг в моих глазах. Впроем, я задержалась.
- Привет. – Я насторожилась от этих слов.
- Давно не виделись. Что надо?
- Слушай. Ты тоже считаешь, что я выгляжу вульгарно?
Она улыбалась, она смеялась, но говорила с надрывом.
- Если честно, да, а что?
«Ну нельзя же так сильно краситься… Без косметики ей даже лучше.»
- Отлично. Отлично.
И она ушла.
Трели звонка возвестили о начале второго урока в паре. Я зашла в класс госпожи Вигран и села на свое место. Передо мной лежала работа Ярманы, о которой я уже успела забыть. И проверять сейчас что-либо не хотелось. Ярмана сама взяла свои вещики и пересела к Аласте Поммей и Джен – она успела за перемену установить очень сильный контакт с ними. Они общались, по традиции, в женском туалете. Я удивилась, что Таяны с ними не было. Наверное, они поругались, вот она и такая странная. Она, кстати, удалилась куда-то в конец класса и села писать что-то в тетради. Обычно она проводила время более продуктивно – болтала с Аластой.
Я бросила тетрадку Яры на стол преподавательницы и спокойно села. Чем заниматься целый час я не представляла.
«Тоска… Я бы лучше почитала чего-нибудь…
Но музыки хочется послушать. Да. Я бы сейчас по Модгину погуляла, там из ресторанов всегда летит какая-то мелодия. Правда, бывает какой-то блатняк, но в основном ничего.»
Ввалился Морилан. Вернее, ввалился Алекс – Морилану комплекция не позволяла. Но с гомоном и грохотом, а голосил в основном коротышка.
Таяна, а я за ней наблюдала, поглядела на все это безобразие и продолжила что-то строчить еще с большим ожесточением. Она вела себя странно. А меня по-прежнему тошнило. Как-будто предчувствовала что-то.
Одан сидел и тоже писал. Но не сочинение, а что-то переписывал или каталогизировал – постоянно сверялся с какими-то бумажками, лез в справочник. Хотелось спросить, чем он там занимается, но я не стала.
- Ну вот, мы с Лем идем такие вечером, главное темно уже так, капитально… - Аласта что-то вновь рассказывалась раскрывшим рот от изумления слушателям.
- Че, правда так поздно? Летом же поздно темнеет…
- Ну, тогда весь день было темновато, - подала голос Джен.
- Ну вот, идем такие, и какие-то пацаны сидят, из людей. Один вообще полукровка – ну, как Од, - и кинула томный взгляд на Одана.
- Ну и что?
Я не дослушала – мне стало противно, я отвернулась. Оказывается, Таяна в тот момент тоже слушала этот бессмысленый разговор, и чувствовала примерно то же, что и я. Она продолжила писать.
Госпожа Вигран не появлялась. Я заметила это только когда заглянуло сухое лицо преподавательницы по мировому искусству с вопросом, поему мы так шумим и где учитель.
- Э… Да не знаем мы!..- слился многоголосый ответ в единую фразу.
- А… Ее же на замену поставили, да…
Я удивилась – поему нас не распустили по домам, точнее, по комнатам, вместо того, чтобы париться здесь. Но лицо уже убралось в коридор и спросить, вернее, попросить я не успела. Тут над моей головой пролетела тоненькая книжечка – и я забыла обо всем от удивления и от растущего отвращения. Не от злости, а от презрения к бессознательности и легкомыслию. Не моему, чужому, вот что обидно.
- Так…
- Ой, извини.
Джед пронесся передо мной и забрал книгу.
- А чье это? – удивился он.
- Хотелось бы знать. А разве не вы это там разводите деятельность?
- Э…
Джед покосился в конец класса, прочитав что-то в книжечке.
- Тай, это не твое?
Таяна подняла голову и увидела таинственный предмет.
- Кто это бросил? – не к месту спросил Джед.
Алекс ухмыльнулся одновременно с Мориланом. Тая поднялась и начала что-то говрить Морилану, но я не слышала что, тот в ответ оправдывался, и тыкал на приумолкшую, что было для нее несвойственно, Рут. Таяна мотнула головой, видимо, не поверив.
Я отвернулась, мне не хотелось наблюдать эа этой «семейной» разборкой.
Потом раздались какие-то крики и мимо проскакал Морилан, за ним понесся Алекс с Аластой. Я не понимала, что произошло, но класс роптал, значит что-то все-таки было.
До конца они сидели и болтали, причем довольно громко. Я удивилась, что покинувшая нас троица не вернулась а народ имееет наглость гомонить слишком громко.
- Так… - ошалевше произнесла госпожа Вигран, зайдя в класс. – Та-ак…
Прозвенел звонок, но из кабинета нас не выпустили.
- Замечательно. Кто это сделал? – вопрошала учительница.
«Что? Все проглядела…
Но на самом деле и хорошо… Наверняка, Тайка ему сломала нос и ли что еще. Из-за чего?»
Алекс и Аласта прокрались в дверь.
- Ну… Он щас в медпункте. Над ним там медсестра работает. У него в крови вся рубашка.
- Как он? – несчастно спросила госпожа Вигран. – Господи, как вы могли!? Мало, что орали на всю школу, так еще и… Кто это сделал?
Мы помолчали немного, и Рут удрученно и извиняющеся произнесла в гробовой тишине:
- Тая…
Госпожа Вигран обеспокоенно посмотрела на Таяну и даже с какой-то жалостью сказала:
- Пойдем…
Мы высыпали и отнесли рюкзаки на Направления. Но всех непременно тянуло к медпункту. Там мы и собрались.
«Что же с ним все-таки?
Хотя, мне его и не жалко, скорее Таяну. Кажется, у нее были причины.»
- Ну и что теперь делать?
Рут нервно переминалась с ноги на ногу, хотя вроде бы и не была видна ее роль во всей истории.
- Да ладно, - отмахнулась Аласта Помпей – уж ей всевозможные распри с власть имущими стали привычкой. – Успокойся.
- Они на меня в суд подадут?
- Ага, уже подали, – почему-то высказалась я громко и вслух. Хотя никто не обратил на меня внимания. Всех сейчас гораздо больше волновало, что с ними будет.
- А его в больницу заберут, Мори-то? – поинтересовалась Ярмана.
- Не знаю. Но у него все плечо проткнуто! – Аласта сделала большие глаза. - Как только Тайка умудрилась… Но Морик точно в полной …, он весь такой бледный!
«Дурдом. Сидишь, ничего плохого не делаешь, а за твоей спиной скоро горы трупов будут. Кошмар какой-то.»
На самом деле меня волновало, что теперь репутация, и без того не безупречная, курса совсем уж рухнет. Значит, изменится отношение. Начнутся мозговправлятельные беседы, а кому, как не мне приходится сидя прямо перед носом у учителей чувствовать всю их злость и солидарность с пострадавшими. На самом деле иногда я даже сама соврешенно с ними согласна, но…
Я поднялась по лестнице. Я была одна, все еще стояли и обсуждали что-то внизу.
Рут, на этот раз без Ариадны, появилась на этаже следом за мнй.
- Слушай, ну я же не виновата, да?
Она округлила, довольно фальшиво, глаза, и посмотрела на меня.
- В чем?
- Ну… Я ведь бросила этот Тайкин дневник.
- А это был ее дневник?
- Ну, да… Его Ада случайно, - что-то как-то не верилось, - достала из сумки Таи… Ну, прикольнуться хотели…
- Да уж, прикольнулись.
- И я его бросила как-то случайно, вот. А Тайка поняла, что это ее… Думала, Морилан. Ну она его ручкой в плечо и тыкнула…
Теперь все объяснялось очень просто. Она разъярилась, что у нее украли личный дневник (Да кто бы не разъярился! Я бы наверное, убила кого.) и решила наказать виновного. Под руку попался Мор.
Конечно, Таяна виновата. Но не она одна…
- Да какого черта ты кинула эту тетрадку?! – я и не заметила, как начала кричать. – Это надо быть наикруглейшей дурой, чтобы не понимать!... И теперь ты пытаешься обвинить кого-то другого? Молодец! Таяна – прямо то, что доктор прописал! Козел отпущения.
На Рут я злилась больше всех. На нее, на Аду. А на Таяну – почти нет. Почти.
- Заткнись,больная! И не учи меня! Пусь меня родители учат!
- Если у тебя родители такие же, как ты, то они тебя научат… Придется мне взять на себя эту миссию!
Я села за стол и положила голову на руки. Сегодня пятница… Сегодня всю ночь Рут будет плакаться Аде. На саму себя, что уродилась идиоткой… Солнце невозможно светило в окно. Было так хорошо и весело, но на самом деле хотелось выть и плакать.
- Ну как тебе все это нравится?
Одан устало сел на стул.
- Что там?
- Ничего. Таяна, судя по слухам, заперлась в туалете. А бомонд считает раны. Нас собирают после уроков. Явка обязательна. Ты пойдешь?
- Знаешь, если бы в природе, вернее, в природе нашей школы не существовало этого вопроса, то ничего бы не было! Если обязательно, то – конечно. Но, на самом деле, - сказала я, подумав немного. – пошли они куда подальше! Я ничего не делала, и не обязана являться, чтобы меня размазали по стенке и развеяли по ветру.
Одан криво усмехнулся.
Лекция прошла как во сне. Я писала, чтобы отвлечься и не заснуть от нудного голоса лекторши, и бурного шепота тех, кто неотвратимо сегодня будет присутсвовать на экзекуции. Одан писал. Но он тоже не шел на собрание, и я попросила его погулять со мной вокруг университета.
Таяна не появлялась. Я ее понимала. Ей больше лучше совсем не показываться. Уйти. Уехать. Придумать новое имя и перекрасить волосы.
Госпожа Гернал, которая являлась временно заместителем директора, шла по коридору прямо на меня. Но я до последнего ее не замечала и только когда чуть не сбила ее с ног, я подняла голову и поздоровалась.
- Мала, здравствуй. Слушай, это же на твоем курсе… - она задумалась.
- Да.
Точно так, как и представляла. Весь контакт с преподавателями рухнет в одно мгновение, точно так.
- Да уж… не ожидала я от вас такого. Но Морилан сам хорош – постоянно дразнился.
Она грустно улыбнулась и пошла дальше.
Кажется, я ошиблась. Все ж таки ошиблась.
       Глава шестая.
Бодрая, даже слишком, румяная женщина вошла в кабинет. Наверное, эти румяна были искуственные и не вяжущиеся с ее лицом – глаза были злые, кожа желтоватая, а плечи, которые почему-то излишне запомнились – костлявые и острые. В руках у этого ископаемого была пачка листов, котрые она с места в карьер раздавала нам.
- Ребята! – поставленным голосом возвестила она. – Сейчас мы напишем тест, который, возможно, во многом поможет вам разобраться в себе.
«И не столько нам, сколько вам.»
Эта мысль была неожиданной. И еще это было дэжа вю – такое когда-то уже было. От этого становилось противно и гадливо.
Народ возбужденно шептался. Половина болела, но не было еще двух студентов – Морилана и Таяны. Таяна не появлялась уже дня два, а Морилан был то ли в больнице, то ли дома. Но так как был понедельник, все прелести проишествия почувствовались только сегодня. До этого уже активно говорились разговоры, а это было и пострашнее, ибо нет ничего страшнее нелепых придумок напуганных подростков. Прежде всего для них самих.
Я поглядела на лист бумаги и даже потрогала его рукой. Будто желая убедиться, что он настоящий. Как я поняла, нужно было ответить на вопросы. Кроме того, занести все ответы в специальые рамочки.
«Бесполезная трата бумаги. Еще по десять раз пререписывать…»
И вопросы были странные. Например, я совершенно не понимала, как мне поможет ответ не вопрос, не теряюсь ли я, встретив что-то неожиданное. Или как, если наконец-то выскребу из потемков своей души, боюсь ли я или тревожусь, когда мне снятся жуткие кошмары. Это было глупым. Или же я все же ничегошеньки не понимала в психологиии. Но это преждставлялось лекарством от всех бед, ответом на многие вопросы… Почему люди ведут себя так, как ведут.
Курс бушевал. Их веселило то, что они смогли под благовидным предлогом провести нудный урок концентрации ничего не делая. Хотя мне больше нравилась концентрация (практическая) – сидишь и делаешь вид, что ты впал в транс. Иногда правда впадаешь, но я и так часть своей жизни проводила в мечтах о самой себе, какой я могла бы быть, если бы жизнь пошла не так, как пошла. Что было бы со мной и Итэной, если бы не вмешательство Громминских, елси бы я сама не делала столько ошибок.
       Я сдала листок. Немного посидела, грызя карандаш. Потом поцарапала язык (деревяшка расползлась под натиском зубов и от слюны стала противной), но прозвенел звонок и я вышла.
- Нет, ну Таяна вообще дала! – неодобрительно сказала Джен.
- Да уж, - ответила Ариадна. Она никогда не начинала первой нападки, если не была уверена, что враг или бывший друг повержен.
- Я ей никогда этого не прощу!
Я удивилась и посмотрела на Джен – она же была ее подругой!
- Но вы ведь вроде бы дружили… - сказала я.
- Ну да… Но в последнее время это была уже не дружба.
- Нет, такая наглая! Она мне записку прислала, - вклинилась Рут, – что, мол, если не признаешься во всем, подам в суд, и все такое…
Она нагло врала. Никакой записки не было.
- Никто не собирается подавать на тебя в суд! – зло сказала я. – Че ты врешь.
Но меня как всегда никто не слышал.
- Так вот. Я уже письмо папе отослала, ну… С моим папой лучше не спорить… - многозначительно сказала Рут, и покачала головой.
- А что? – меня уже начинало бесить ее хвастовство. – Морду набьет, что ли? Даже девчонке?
Рут все так же многозначительно повела головой.
- Пусть только попробует. А вообще в таком случае он – порядочная сволочь.
На самом деле хотелось выразиться сильнее, но моего словарного запаса не хватало. Учиться нужно…
- И все-таки она гадина! – зло сказала Джен. – Как будто она у нас самая такая…
Такие разговоры преследовали меня. Я слышала и удивлялась – да, Тая могла достать своим музицированием, а вообще-то она была нормальной! Если бы не этот случай, все и осталось как прежде! Как они все, кто претворялись ее друзьями, могли теперь ежеденвно обливать ее грязью? Если даже она и угрожала Рут или кому-то еще, то ее нельзя было осуждать за это, так как в легком увечье Мора она едва ли была виновата. Не она, а все те, кто практически толкнул ее ко всему этому, и даже сам Мор, были виноваты. Но не они, а Тая сейчас вынуждена была уйти из университета, и оставаться под клеймом. Ненедолго, но представляю, что она чувствовала.
«По-моему, слишком ты мягка к Таяне. В святые мученики возвела, а она и не мучается вовсе. Вон, с Аластой на рандеву с общими знакомыми шляется.»
Больше мне не хотелось думать о ней. О них. Но казалось все же дикостью их желание добить того, кто уже упал.

Через две недели после случившегося на обсуждение этой темы наложили вето. Наверное, правильнее было бы наложить заклятие, так как разговоры были. Но больше даже среди учителей, чем среди учеников.
Приближались первый перед концом года шквал контрольных работ. Я особо не волновалась, так как все это были практические работы, и лишь несколько – письменных. И меня это не волновало.
Все искали. Везде, во всех кабинетах стопку с какими-то тетрадями второго курса. Госпожа Вигран, которая была ответственна за этот курс, послала меня в кабинет на третьем этаже. Я вяло пошла, так как плохо разбиралась в географии университета и могла перепутать. Но это давало повод размяться. Я зашла в дверь и уже вдохнула чтобы нудным голосом извиниться и спросить про эти чертовы тетради. Но никого не было. Я выскочила обратно в коридор, так как сначала не решилась зайти в пустой класс. Не знаю даже, почему – сразу вспомнились всякие эксцессы… Еще пропадет чего, потом доказывай… Но все же я зашла. На столе и правда была какая-то пачка, я подошла ближе и увидела, что это касалосаь нашего курса. На листке была надпись: « 1 курс. Беннер.» Беннер – это фамилия Снайва, приторможенного болезненного парня с кошмарным, капризным характером. Но он был первым в списке. Я, мельком пробежав строчки, ничего не поняла, но лихорадочно стала искать свою фамилию ближе к концу. И нашла.
       «1 курс. Нуар.
Сложный, эгоистичный характер. Плохо уживается с людьми. Трусовата, но упряма, что иногда удерживает от элементарных проявлений человеческих чувств. Отношения с семьей сложные. Не подчияется давлению со стороны, не общительна.
Кокетлива и втайне желает иметь много друзей. Нуждается в общении.»
Я не взяла эту мерзкую бумажонку с собой, но ее содержание противным жучком постоянно напоминало о себе. Я так и не нашла никаких тетрадей, впору было и вовсе забыть о них. «Кокетлива. Эгоистична…». Откуда они это взяли?!
Я думала об этом. Но мысли не вязались друг с другом, я ничего не понимала. Только вспомнила, что эта бумажка была копией… Значит, они решили еще и оставить себе на память еще один экземпляр! Состояние было такое, будто кто-то посторонний и малоприятный влез в твой личный дневник, и своими грубыми подозрениями задел что-то дорогое и светлое.
Я зашла и села за стол. Хотелось закрыть лицо рками и завыть.
- Ну что? Как тетради?
- А? – я очнулась. – Нормально. В смысле, их там нет. Совсем, - зачем-то добавила я.
«Откуда они все это вообще взяли? Ну не следили же они, в конце концов! Может, у окружающих выспрашивали. Либо у нас на курсе завелся чрезмерно общительный кадр. Либо…»
«Черт. Какое они право имеют писать такие вещи! О семье высказываться! Они бы нашли ее еще у меня, семью-то эту!»
И тут я вспомнила. Психологический тест. Вылавливание скрытых пороков и мечтаний о захвате или взрыве мира…
Прошла пара дней. Я уже и сама злилась на Таяну, так как если бы не она, все было бы хоть немного в порядке. Она-то ушла. А нас подвергли этой экзекуции и с тестом… Они подошьют этот бред в наше личное дело, и это сохранится в архиве университета. Какой ужас… И было обидно, что это все неправда. С чего они вообще все это взяли? И с чего они решили, что имеют право покопаться во мне?
… ответа не было. Я не могла вспомнить этого понятия. Хотя мы проходили его тогда, а я не спросила, постеснялась, но чего? Сидя теперь, на контрольной и изредка несчастьными глазами поглядывая в глаза преподавательницы, было поздно что-либо спрашивать. И стыдно. Вроде бы была хорошей ученицей, а теперь засыпаюсь на основном. Самое главное, что я боялась совсем упасть в глазах учительницы, и в своих глазах тоже. Удивлялась собственной глупости.
Госпожа Рихнер сочувственно и понимающе на меня посмотрела, спросила, не могу ли я чего-либо исправить. Я не могла, уже выжала последнее. Прозвенел сигнал к побегу и я ушла.
Поднимаясь по лестнице я думала. Со мной было что-то не так, я не могла забыть. Создавалось ощущение, что мне глушат память. Но это был абсурд, нужно было искать что-то другое. Я не могла вспомнить. Я не помнила, и, возможно, даже и не понимала. Обидно.
Мне предстояла работа по направлениям. На душе было гадко, хотя сам по себе я любила этот предмет. И еще со мной села Ярмана – а она-то уж точно не даст спокойно подумать. О том, что будешь делать с плохими отметками.
«Тьфу ты, господи!»
Вглядываясь в строчки заданий, оторые низвестно зачем давали письменными, я не могла вспомнить, что вообще нам говорили… Мы всегда должны помнить, о чем мы просим, чего нам хочется, что мы делаем… Но в ответ на какой вопрос это можно завуалировать? Не знала. Что-то пытаясь писать, я каждый раз стирала и начинала заново. И тем самым не находила ответа.
Ярмана подсунула мне свой вариант заданий и я смогла вспомнить некоторые ответы. Как назло ей достался тот самый вариант, на который я знала ответы. Противно жгла мысль. что она выйдет в состав прошедших экзамен, а я нет. И я даже уже не могла с этим спорить. Самое страшное, что я никак не могла себя убедить, что я ошибаюсь и сгущаю краски.
Мар беспрерывно стучал по стулу и просил помочь. Расплывчатым жестом я соглашалась, но его работы и в руки не брала. Какой смысл? Если мы не пройдем вместе, то хоть будет не так обидно.
«Что с тобой? Почему ты не можешь ответить, ты ведь помнила и знала…»
Я наткнулась на вопрос «Самый распространенный метод направленных действий». Я знала это. Немного приободрившись написала про узкие коридоры. Это было шуточное название некоего метода… Не помню, кто его придумал. Однако воодушевление было недолгим. Ответив на два вопроса сверх, я услышала, как прозвенел звонок. Я не успела, не уложилась во время.
Это было похоже на страшный сон. Меня подгоняли, я увидела изумленные глаза Рихнер – она сказала, что не защитает работу, если я не сдам ее сию минуту. Я вышла и все.
- Ну спасибо тебе!
Я обернулась, потому что удивилась. По идее фраза должна была быть злой, но она таковой не была даже с очень большой натяжкой. Мар смотрел на меня разочарованно.
- Что?
- Ничего. Почему не помогла? Ведь обещала…
- По кочану и по капусте, - машинально ответила в привычном тоне – холодной неприязни, - но тут же одумалась и вспомнила. – Ты что, ничего не понял? Я провалилась! Я завалила экзамен.
Я это сказала не только для того, чтобы укорить его, заставить почувствовать, что и из-за него тоже у меня большие проблемы. Это будет для Мара настоящим шоком…
- Че, правда!? С-с у-ума сойти!
- Радуйся. Веселись. Ни в чем себе не отказывай!
И ушла. Это был эффектный финал, правда?

Хелига обеспокоенно смотрела на меня. Никто не ожидал, что она приедет.
- Почему? Ты что, плохо занималась?
Одан, стоящий рядом, радикально покачал головой. Нет, нет и нет.
- Да нет… Я не знаю, что со мной было. Наваждение какое-то. Я не могла вспомнить ничего. Ничего.
- Может, просто переволновалась. Ты ведь здесь очень плохо питаешься, да и все эти дела… - Хелига задумалась. Под «делами» она имела в виду тандем Таяна-Мор.
- Интересная причина, - Одан усмехнулся, слегка дрогнув губами.
- Действительно. Тьфу.
Я вздохнула. На языке вертелся долгожданный вопрос.
- Ну и? Кто-нибудь, кто-нибудь знает, что мне делать?
Хелига и Одан одинаково посмотрели на меня. Хоетлось выть от тяжести сочувствующих взглядов.
- Сходи к преподавательнице и пересдай. Вроде бы она тебя любила. Фаворила.
Хелига заломила руки.
- Одан прав. Сходи. – Она заискивающе на меня посмотрела. – Хочешь, я схожу.
- А кем ты ей представишься? Кстати, они тут этот тест проводили… Так они из него вывели, что у меня сложные отношения с семьей. Ха! Родители меня не любят.
Одан и Хелига отдновременно и совершенно ошалело на меня зыркунли. Упс. Упустила кое-что – они не знали, что я знала результаты теста.
- Какой тест?
- Такой. Эл, а откуда ты…
- М… Ну, в одном кабинете нашал интересную стопочку… Ужас. Про меня такое написали…
Хелига нахмурилась. Одан, впрочем, тоже. Им дико шли одинаковые эмоции. Как синхронное плавание. Чувствование.
- Так… - Хелига вышла.
Мы помолчали.
- Интересно, это та уродина нам диагнозы ставила, или как?..
- Мне все равно. Как будто там кто-то правду пишет..
«Как-будто?! А разве…»
- Прости, я там написала правду. Всю. Кромешную.
Наверное, как я теперь уже думаю, я не правильно поняла его тогдашний взгляд. Это было другое, не то, что меня так обидело и оскорбило.
- Оригинально. Ты что, совсем?..
- Наверное. Может быть. Но тебе никто не давал права меня обвинять.
- Тебя никто не обвиняет.
- Да? А ты разве нет, - в излишней искренности и тупоумии?
- С чего ты взяла? Но я не ожидал от тебя такого.
- Чего такого? Что я оказалась честной, хоть немного больше других? И тебя заодно? – и, не давая ему опомниться, припечатала, - Я не думала, что все дошло до того, что честность наказуема.
- А разве тебя не наказало?
Это я услышала, когда хлопнула дверью.
Хелгига говорила со мной еще. но я уже не могла больше ничего сделать. Было позно.
То, что теперь, даже если я доучусь еще два месяца, уже ничего нельзя будет сделать, свалилось на меня очень неожиданно. Я не была к этому готова и не готовилась вовсе. По истории я прошла. По направлениям, естественно, нет. Но и это еще не было смертным приговором. Я пропустила лекцию по концентрации, самую главную в году, потому что приехала Хелига. Это было важное занятие. Теперь я не сдала бы ни практической, ни теоретической работы. А надеяться было не на что. Не на кого. Одану концентратор благоволил, так что его пронесло. А я… Было обидно. Я испытывала чувства, сравнимые с ощещениями человека, который опоздал на поезд – на поезд своей жизни. Все рухнуло в один миг, а он еще долго наблюдал за тем, как хвост мечты уползает за горизонт.
Хоть мне и представлялсь низкими все подлизывания Хелиги (попытка была, но у меня чуть истерика не началась и она не стала), у меня появился шанс спастись. Нужно было оручитиельство учителя, оно могло мне помочь. Я стыдилась учительницы истории, которая и так вытянула меня. Спустила облом на тормозах. Я нагло обманула ожидания госпожи Гернал, и теперь боялась, боялась что она разочаровалась в идеальной ученице. А все из-за меня. Была преподавательница языка, которая ко мне хорошо относилась… Но язык не считался магической дисциплиной, и ее слово не могло спасти меня от вылета в трубу, в окно, и вышвыривания за дверь. Осталось одно. Медик.
Его звали Прайллом. Он не позволял в виду немногой разницы в возрасте называть себя почтительно, мы обращались только по фамилии.
- Прайлл?
- Здравствуйте, Нуар, проходите.
Я прокралась в кабинет и села на стул.
- Слышал… Как вы так умудрились?
Он поглядел на меня из-за очков, и я удивилась. Он был рад за меня, не злорадствовал, а будто поздравлял с освобождением.
- Простите. Не буду спрашивать, знаю, как это бывает. Ну так что?
Горло залепило чем-то липким. К голове подступила горячая волна слез. Я даже представила – я сижу, и плачу перед учителем. Как в низкопробной мелодраме.
- Понимаете, я могу вылететь из института, - с трудом выговорила я. – А мне очень не хочется.
- Да я все понял. Понял. Поручительство, ведь так?
Я кивнула.
- Простите, но это возможно сделать лишь при условии отличного обучения по моему предмету. Вы хорошая студентка, но у вас пробелы в знаниях. Откуда?
Я открыла рот и опять его захлопнула – что толку говорить.
- Впрочем, это не важно. Но взять на себя это важное обязательство я не могу, так как если вы не сумеете изучать медецину идеально, - а вы ведь не сможете, верно, - исключение все равно состоится. Вы только оттянете момент.
 
Я вышла. Все оказалось бесполезным. И больше я не собиралась унижаться и ходить куда-то. Если она хотят, чтобы я ушла, ну и пусть! Страны потеряют одного сильного мага. Хотя, почему потеряют? Ну живут же люди… И ничего. И кому нужно это образование, так, бумажка. Все эти лицензии, без них даже легче и проще. Никаких вам контролеров.
Я побросала некоторые вещи в чемодан, и спустиась вниз, в канцелярию, за документами. Секретаря не было, а на столе лежала стопка документов. Моих. Я взяла их и вышла. В комнате меня уже поджидал Одан.
- Ты все же уезжаешь? Зачем…
- Затем. Чего ждать? Первые стервятники уже слетаются, я не хочу начать разлагаться к концу года. Мне больше нечего здесь делать.
- Поступай как знаешь, - вздохнул Одан. – Но ты совершаешь ошибку, идиотскую даже для себя.
- Что-о?
Я взяла чемодан, но вновь опустила его на пол – нужно было влезть в пальто и замотаться шарфом.
- Я знаю, что ты меня презираешь, что я тебе стала отвратительна. Не могу понять, из-за чего. Но все же ты все равно не имеешь права… так со мной.
«Он имеет право говорить все, что вздумается. Черт, кто же такие законы-то придумал?»
- Ты не права. Ты все не так понимаешь.
- Конечно же. Я все понимаю не так. И мне – плевать.
- И на себя тоже? На меня?
- А что ты-то? Тоже мне, нашелся.
«Господи, до чего я дошла.
Ты становишься противна себе. Если уж даже себе, то Одану и подавно.
Да кто он такой вообще?!»
- Ну а Мар твой? – с издевкой он поднялся и сложил руки на груди.
- Плевать! И не мой он вовсе!
«Ты еще здесь? По-моему, и уходить уже не очень хочется. Вон как держут…»

       Часть вторая.
       Седьмая глава.
 Холодные, наползающие одна на другую, волны, простирались до самого горизонта и вливались в цельную картину природы. Ослепительно золотой сияние разливалось по небу. Море, такое непохожее по многообразию тонов и настроений теперь слилось с небом. И невозиожно было отсоединить одно от другого. Море и небо, две противоположности, тепер стали единым целым. Парадокс природы.
Я никогда раньше не видела моря. Никогда-никогда, а тем более такого, как это. Здесь все было как в лучших приключенческих романах – холодные черные скалы, пенные буруны и бурунчики и море, только море, с тягостной сладкой тоской о доме и суше. О земле и воде. Казалось бы, обставновка так и подмывала броситься с высокой скалы, правда, совершенно безопасно для жизни. Моя соседка из лучшего пиратского романа так бы и сделала и вошла бы в прохладную весеннюю воду ровно, без брызг. Однако не вся жизнь – приключения и романтика. В восточно море купаться было нельзя. Ведь при температуре около нуля омывающее тело потоки не греют сердца. И все же море любили, ненавидели, благодарили и проклинали. Так было заведено, и так будет всегда, пока море не высохнет, а ему на смену не придет другое, - для кого-то море было кормильцем, для кого-то единственным путем. А для кого-то – вечным пристанищем, или же могилой тех, кто был целым миром. Его воды были жидкой холодной смертью, но восточное море - оно и есть восточное море.

После отбытия из университета я на последние оставшиеся деньги поехала в Байин. На самом деле я никогда раньше и не слышала об этом городе, но в том направлении ехал единственный попавшийся фургончик. Там было море… А я никогда его не видела. И я поехала, не задумываясь о последствиях. Я была раздавлена, и только тело жило своей естественной жизнью. А я не могла понять, почему все так произошло. Я не была виновата, и не чувствовала вины перед собой. Но мне было обидно, и больше, чем когда-либо хотелось доказать всем и вся, что я обойдусь и без них, и не просто обойдусь.
«У меня будет огромный красивый дом… И спальня – с темно-серыми стенами и огромной мягкой кроватью. И библиотека – своя! Не собранная кем-то, а купленая по книжечке, по томику. И кухня…
И Мирнана с Мирой найду. Они замечательные, пусть они будут жить со мной. Мира – хорошая. Почти как мама, и готовит удивительные вкусности…
… и еще кресло. Большое, удобное. Чтобы можно было сидеть, поджав под себя ноги и писать, или рисовать.»
Телега, на которую я пересела в какой-то глухой деревушке, ползла по дороге. Медленно. Я изредка потягивала воду из бутылки, купленной в университетской столовой, и откусывала по куску от булки, которую купила там же. Какая-то краснорожая тетка неодобрительно косилась на меня. Я сначала не совсем поняла, почему, но потом поняла – я закрыла глаза и широко улыбнулась. Просто таки сияла, как блин намасленый. А та тетка в который раз подумала, что я уснула и попыталась спихнуть мой чемоданчик, чтобы положить на его место свой узел, который она везла на коленях. Я прижала к себе забрызганный грязью чемодан (мое платье и пальто все равно было не спасти) и продолжила путь, стараясь дальше мечтать с открытыми глазами.
Путь с пересадками от Мод-Фаэри занял двое суток. К вечеру второго дня возница остановился на ферме где-то около Байина, спрыгнул и резво начал сбрасывать поклажу.
- Ой, - робко пискнула я. Голос резко изменился – здесь, среди дерзких окриков и сиплого баса я напоминала котенка. – Вы не знаете… Не знаете, сколько до Байина идти?
- Два километра.
- А…
- Нет, - вклинилась женщина, тоже ехавшая на телеге. – Три километра! Точно три!
Я подхватила чемодан. Солнце светило довольно бодро, и я распарилась, но снимать пальто было нельзя – солнце уже заходило, и скоро начинало холодать. Идти вечером по развезенной дороге было кошмарно. В ботинках весело плескалась вода, и по спине тек пот. Сплошная жидкость!
Я вошла в жиденький лесок, и в нем стало немного темнее. Редкие, но раскидистые ели смыкались над головой черной вязью, света не было. По ногам, по талым сугробам и черной земле струился голубоватый смог. Хотя для торфяных пожаров было еще рано. Скорее всего это были такие же замерзшие и усталые путники как я.
«Бред. Все бред. Особенно про романтику путешествий. Холод, грязь, и что ж в этом хорошего?!»
Лес кончился. Я прошла по полю, по старой ночевалой под снегом траве, продышалась от дыма и стало легче. Впереди маячила рощица, а затем – низкие крыши домов. Далеко до города… И все же я оказалась неправа – пройдя рощу, я увидела. что это не город даеко, а дома низкие. Примерно по два-три этажа. По сравнению с Идиями – просто город лилипутов.
Неприветливые люди ехали, косились на прохожих и чмокали сонным лошадям. Немощеные улицы превратились от оттепели в сплошное грязное месиво. Но мне это уже не могло навредить. Я увидела маленькую, напоминавшую кубик, женщину и поспешила к ней.
- Скажите, где здесь гостиница? – спросила я, все-таки немножко картинно переведя дух, - чтобы показать, что я устала.
Она окинула меня неодобрительным взглядом. Он мне очень не понравился.
- Есть, да не для таких, вот, как ты, а для приличных горожан.
«Да за кого она меня прияла вообще?»
Сил ругаться не было, а хотелось поскорее скрыться от колких глазок. Я побежала прочь, и вдруг неожиданно выскочила на площадь засыпаную соломой и опилками, которые теперь были совершенно мокрыми. На слабом ветерке покачивалась вывеска «Постоялый двор. Трактир. Гостиница.»
Я зашла. Мощная дама, сидевшая за стойкой, глянула на меня и выдвинула вперед зубастую челюсть.
- Че надо?
- Мне бы номер…
- Мест нет! – рявкнула весьма «любезная» хозяйкка.
Я начинала злиться. Нервно постукивая ногтями по столику, я сказала:
- Простите, я сюда пришла и буду платить деньги не за грубость и хамство, – смачно добавила для убедительности, - а за жилье.
Она бросила на стол ключик с биркой. Я взяла и кувнула головой.
- А сколько это будет стоить?
- Золотой в полмесяца.
«Грабеж!»
У меня был один золотой. Но к тому же надо было что-то есть, и я не могла пожить здесь даже месяца. Я выложила монету на прилавок и получила сдачу, так как предупредила, что жить буду неделю.
В номере все было, как в тюрьме – решетки на стенах от того, что первый этаж, тонкие грубые холщовые покрывала и серые стены. Я поежилась – неделю поживу, ладно. Но это не было похоже даже на общагу в университете.

Проходя мимо стойки администратора, обернулась на хозяйку. Она сидела с прежней напряженной миной и пялила на меня круглые глаза с тяжелым выражением. Почему-то я была уверена, что она стойко несла посто охраны совего нетленного чертога всю ночь.
Солнце по весеннему светило, хоть и было довольно рано. С крыш капало, но улицы схваченые ночным холодом и стойко запечетлишие подошвы последних прохожих оставались скользкими и твердыми, а солнце никак не могло до них добраться. Каблуки неудачно подвернувшихся туфель были очень некстати. (Пригодились бы сапоги мои любимые, еше найденные в замке в Идиях, но они остались у Хелиги и ехать к ней за нимми было как-то дико.) К тому же с крыш все так же капало и прямо мне за шкирку, что в общем было непритно но со сна бодрило.
Я вышла на широкую площадь. Лотки, далеко растянувшиеся и петлявшие еще долго между домиков, сияли рыбной чешуей. Это приморский город, что же еще, как не рыба! И была она не зеленовато-серой, как из рек или озер, а голубая или в лучшем случае серебристая, как и полагается. Там лежали моллюски, кальмары и кучки слизистых водорослей. Грустые рыби хватали открывающимся ртом последние глотки воздеха. Жабры, порваные кручками. Шевелились. Я почувствовала, что меня тошнит, и поскорее ушла. Издалека на зеркальные бока рыб невозможно было смотреть, так они сияли на солнце.
Морозный солнечный воздух не грел, а шарфа у меня не было – потеряла где-то. Шею холодило. Я набрела на галерею магазинчиков и зашла в один – как выяснилось, в бакалею. Там стояли двое – мальчишка в веснушках ( посыльный, так как с такой ленью оглядывал прилавок, что сразу было понятно, что покупал не для себя) и маленьккая старушка, которая внимательно и совршенно неотрывно смотрела на пачки с макаронами. Мне были глубоко безразличны эти самые пачки и многие другие банки, пакеты, мешки и коробочки. Тольок одна, красная. Меня заинтересовала.
«В ней, наверное, сухофрукты. Или конфеты там, орешки. Или мясо сухое. Вяленое. Его тоже хранят в коробках.
Одан меня кормил. Первый раз в жизни, ха-ха. На полу прямо сидели. И еще присматривалисчь друг к другу. Я боялась, а он наоборот – так, просто человек. Книгу тогда еще нашли. Отец его – автор, оказался. Как же глупо все получилось! Разругались. И не скандал, а совершенно мирно. От этого и страшнее. Мы никогда не помиримся. И не увидимся.»
Продавщица, до этого сосредоточенно считавшая на костяных счетах, теперь улыбнулась мне – я улыбнулась тоже. Это был единственный человек который мне улыбнулся в этом городе.
- Здравствуйте. Скажите, а что в этой коробке?
- В которой? – бакалейщица легко поплыла мимо стеллажа. Я удивилась этой балетности ее движений.
Я смотрела, как продавщица ищет. А сама опять окуналась в мысли. Одана было больно, вспоминать. Обидно. Только общаясь с ним я в последнее время стал изредка чувствовать себя совершенным ничтожеством. И мысли эти рвали, будто крючками, и причиняли сладкую тоску. Хотелось и вовсе не обращать ни на кого внимания, только вспоминать, каждый день.
- Вот в этой, с лентой. В красненькой.
- Два римгина. Это коллекция шоколада.
Я нащупала в кармане спасительные монетки. Это последние. Два серебрянника. Они придали мне бодрости, и я выложила их на прилавок. Расставаться было очень легко.
- Спасибо, - я взяла коробку и вышла. Она оказалась тяжелой – не зря за нее драли такие безумные деньги.
- Где это видано… Эй, девушка!
Я обернулась. Скрипучий старческий голос принадлежал той самой бабульке из очереди. Но что ей понадобилось от меня я не могла понять.
- Последние деньги растратила?
- Да, но какое это вообще…
- Такое. Где это видано, чтобы самые что ни на есть волшебницы таскались по всяким местечкам без гроша в кармане… Так, пойдем.
Старуха подхватила меня под руку совими жесткими пальцами и поволокла куда-то. Я не знала, как мне сопротивляться – она казалась такой маленькой и хрупкой, что просто оттолкнуть постеснялась.
Дома то смыкались, то образовывали странные проходы. Пройдя довольно много, мы вышли к похожей улице, которая встретилась мне еще вчера. Темный большой дом за кованым черным забором и низкой косенькой калиткой. Фронтон черного жилища вяло обвивали чахлые виноградные лозы.
Дверь открылась, я вошла, и она туту же захлопнулась за мной. Пыльный и затхлый коридор вывел к гостинному закуточку.
- Садись, - сказала странная старушка.
Я присела на жесткую кожаную табуретку и первое время не знала, куда девать руки. Потом сложила их на коленях. Странная дама побежала с совсем необыкновенным для своих лет бегом и вернулась с чайником и одной чашкой. Дымящийся напиток она протянула мне.
- Пей.
- Но…
- Пей.
Плохо понимая, что я делаю, я взяла раскаленную чашку и поднела к губам.
«Кошмар какой. Одан прибил бы за неосмотрительность. Еще отравит. Может, она вообще сумасшедшая.»
Язык и губы обожгло, но я не смогла отдернуть руки. Но напиток этот был довольно вкусным. Свежим, освежающим. И от него появилось чувство, что ты можешь все, что захочешь. Все, что есть в мире, - твое…
Волшебные огни, которые разбегались по стене, но совсем не спасали от темноы, погасли. Они практически испарились, как свеча, залитая водой. Но через несколько секунд они выровнялись.
- Та-ак…
«Не отравила, радость какая.»
- Отлично, - с ноткой радости произнесла старуха.
- А что это было?
- Чай с травками. Понравилось? Уровень-то какой?
Я задумалась. Показалось, что честный ответ будет смотреться показушно.
- Десятый приблизительно, а что?
- Ничего… Где учишься?
- Сейчас нигде, - немного помедлив сказала я. Чуть не сказала, чо в Мод-Фаэри, что теперь было бы неправдой.
- Что они там себе думают!.. Ну дают… Там же не учат ничему!
«Да, права она. И не такая у она и мрачная бабушка, как казалась…»
- Тебе надо учиться, - глубоко задумалась она. – Знаешь, что, я придумала.
- Что? – не к месту вылетело из горла.
Старушка фыркнула – как-будто шаркнули по полу метлой.
- Тебе нужно учиться. Я могу тебе помочь. Я должна тебе помочь. Короче, - согласна ли ты стать моей ученицей?
Я не ответила. Я не знала, что сказать. Отнекиваться сразу – глупо, а соглашаться – еще глупее.
- У тебя способности. Этого так просто под коврик не заметешь. Ты спокойно все равно не будешь так жить, понимаешь? Это всю жизнь будет вылезать наружу. Не тяни, совет.
- Я подумаю.

Стихло утреннее солнце, и все же дома уже не смотрелись такими враждебными. Но дорогу я уже на всякий случай запоминала, так как решение было мною уже принято. Можно сказать (в шутку, конечно!), что это было историческое решение.
А в голове светилась мысль, что «это» не оставит меня в покое всю мою жизнь. Омрачало тольок то, что я где-то оставила свой шокоад, а так хотелось есть…

Холодные стены вели меня по уже знакомым улицам. Я вышла к большому дому моей будуще учительницы. Весна была, и теперь она повернулась совей яркой свежей стороной. Я шла и е могла опустить головы – редкие деревца зеленились молодыми листочками. И я искала спасительную зелень глазами.
- Ты пришла все-таки. Хорошо.
Старушка улыбнулась, и коричневатая сморщеная кожа собралась скаладочками и бороздками.
- Да, - и тоже улыбнулась.
- Ой…
Она покачала головой и смущенно представилась:
- Иферна.
- Элла.
Недолго разглядывая друг друга, мы сели по прежним местам: она – на стул, а я – на табуретку.
- Тебе, так понимаю, жить негде?
Что на это скажешь?
- Жить будешь у меня. Тебе дом показать или сама посмотришь?
- Показать.
Мы пошли по узким и запутаным коридорам, пыльным и со скрипучими старыми половицами. На стенах висели полки с книгами и посудой, посуды было значително больше. Она была спрятана на пыльные полки как ненужное воспоминание. Иферна вела меня, и только сейчас я поняла, как велик был дом. Широкий темный фронтон показывал лишь долю того либиринта который образовывали многочисленные комнаты и закоулки.
Иферна ввела меня в комнату. В ней были окна, похожие на разрезы в стенах. Правда, их было по счету десять, но разница была ничтожна.
- Вот, обживайся, потом приходи на кухню.
Пока Иферна не ушла я сделала вид, что рассматриваю старенький пейзажик на стене. Когда она ушла я с опаской приземлилась на кровать. Кроме нее в комнате были два маленьких кресла, стол и стеллажик с той же посудой и несколькими книжечками. Проведля по покрывалу я почувствовала рукой твердые нити. Слегка прихлопнув, в полосе мутного света я увидела кружащиеся в воздухе пылинки.

На кухне Иферна сидела и пила чай из синего кобальтового чайника. Мне тоже стояла чашка. И на столе ярким пятном светилоьс на фоне серой столешницы красная коробка.
- Садись. Ты вот в тот раз оставила, я немного взяла…
- А там еще осталось… - с надеждой спросила я.
- Да, ешь.
На сердце потеплело.
       
Жизнь в доме Иферны не была ни хорошей, ни плохой. Это был старый-старый дом, в нем царили старые порядки и иногда проскальзывали какие-то следы прошлой жизни. Уроки Иферны настолько не были похожи на университет, что и уроками их называть язык не поворачивался. Они никогда не были распределены и начинались там, где начинались мои пробелы в знаниях.

- Доброе утро.
Я зашла в кухню. Иферна сидела и попивала чай из чашки. Я налила себе тоже и присоединилась.
- Элла, давно хотела тебя спросить – почему из университета-то погнали?
Я села и хлебнула из чашки.
- Да так. Провалилась на экзаменах. Глупо, причем…
Хотелось продолжить еще, но язык присох в нёбу. Я не хотела раскрываться. Мне было стыдно. И еще казалось, что она не поймет.
- Э-эх… Запихнули тебя, тоже мне… Там не учат ничему, только мозги детям пудрят.
- ?
- Опять наверняка начали сказки про темную и светлую магию… - Иферна неодогбрительно звякнула чашкой.
- А вы что, черный маг? – в шутку спросила я.
Иферна вспыхнула и поглядла на меня. разгневанно погялдела.
- Тебе уже успели задурить голову этим бредом! Какое хамство! Черная магия у них!.. Они все такие беленькие и пушистенькие, а мы – черные. Плохие дяденьки и тетеньки, и кровь человеческую пьем, и мухоморами закусываем… Нехолосые какие! – с издевательской интонацией и все-таки горько усмехнулась она.
Мы помолчали. Я поняла, что она имела в виду и где ошиблась я.
- Ладно. Но чтобы больше ты об этом не говрила! А то у меня уже сердце болеть начинает!

       Она учила меня. Весна благополучно закончилась и наступило жаркое лето. Вода по-прежнему оставалась холодной и туристов было не очень много. Я редко выходила из дома, так как я никого не знала, а Иферна и не собиралась меня с кем-то знакомить. Она плохо знала (или не хотела знать) местных людей.

«Привет.
Давно мы с тобой не контактировали, и надо ведь и напомнить о себе. Как ты там, бедненький, как ты там учишься? Мучают ли вас зачетами, контрольными, курсовыми и прочимим ужасами? Как вы там поживаетете – ты, Ада, Рут, Аласта, может быть?
Мне сейчас лучше, чем тебе. Я тоже учусь, но только вот без всяких вам каникул. А ты уже кончил первый курс. Поздравляю. И все же мне лучше, чем тебе. Сейчас я даже рада, что ушла из университета. Не знаю, как бы я теперь там была. Аласта совсем уж на Алекса вешается? Бывает, но мне противно на это смотреть. Прости, но я опять погружаюсь в себя. И мне это доставляет огромное удовольствие - как говорит наш (теперь уже ваш) концентратор, наш мир изнутри гораздо интереснее, чем то, что происходит вне личной гармонии. А теперь эту гармонию совсем ничего не нарушает.
       Прощай, ответа не пиши, Одан.
Эллада.»
Я написала письмо, положила на стол ручку. Рука вспотела, я вытерла ее о юбку. Прчитав письмо я поняла, что все сделала уже в который раз неправильно. Это же видно, что имела я совсем не это в виду. Он поймет, что я совсем не то хотела сказать. но не получилось. Я вылила свою боль на него. свю обиду. Как обидно, что это так понятно.
«Все-таки не умею скрывать чувств. Ужас какой. Как вредно самомнение. И письмо получилось бувально с пометкой – «читай между строк».
А вообще Одан толстокож и поймет то, что на поверхности.»
Я вышла из комнаты и прокралась по коридору к выходу. Дышалось слишком громко, половицы скрипели и сердце оглушительно трепетало. Мне казалось, что Иферна все слышит. А она запретила мне писать письма.
- Контакты отнимают силы. Письменные контакты – это обязательства. Ты привяжешь себе тормоз. Отучишься, - делай что хочешь, а пока не смей.
Возможно, она была права. Но сейчас я должна была отвязаться, и не огла не написать.
Когда я вернулась, все было тихо. Вдруг, скребясь об пол. Из другого коридора мне на встречу вырулил Таноник. Первую неделю я не подозревала о его существовании. Но он, оказалось, жил в этом доме. Таноник был мальчиком (на самом деле ему было уже лет двадцать пять, а то и больше, но это блыо неважно), рожденным с врожденным уродством. Ноги у него были раза в два короче рук, что делало его не похожим на человека. Он жил в доме, и я не могла ничего сделать. Более того, - я не имела права ничего делать.
Я боялась его. В мутных глазах блуждали каие-то тени, и никогда нельзя было сказать, о чем она думает, и думает ли вообще, - я не знала и не могла узнать. Видя его я каждый раз возвращалась к вопросу – что он чувствует? Понимает ли он свою ущербность? Мне казалось, что он ненавидит нас за то, что нам повезло, а ему – нет. Я чувствовала вину.
- Они святые люди. – повторяла Иферна. – Они лучше нас, гораздо лучше. Их нельзя обижать. Их нельзя бросать. Они все чувствуют, и они верны, как никто. Он никогда не бросит меня, не оставит.
В этот раз он поглядел на меня пустыми глазами и ушел на ногах без коленок, помогая себе руками.

Иферна учила меня, хорошо учила. Она не объясняла тонкостей, но я знала, что нужно делать. Желание и немножечко твердости… С ее помошью я научилась контролировать. Себя, других.
- Есть такой метод, - посоветовала Иферна. – чтобы научится контролировать мысли. Возьми какое-то привычное словои попытайся выкинуть его из своей речи. Совсем. Помогает.
Конечно, казались немного странноватыми ее просьбы сделать к обеду дождичек, но и этому находилось объяснение, «метод». Контролируя погоду (настроение природы) я училась контролировать настроение людей. Я могла сделать их счастливыми на ровном месте, и заставить задуматься о таком, от чего они могли сойти с ума. Заставить их сомневаться. Иногда я и сама сомневалась – в мире, в себе, во всем. И этот способ колдовства требовал меньше луши. Если раньше я в каждое кодовство вкладывала себя, кусок своего таланта, то теперь это стало обыденым и простым. Слишком легким. Но если раньше я испытывала счастье, то теперь не было даже удовлетворения. А еще пугало то, как Иферна смеется над этими слабыми людишками. Ее веселила их беспомощность. Я и себя не понимала – за что я просто так тренируюсь на нив чем не повинных прохожих? Зачем доставляю их психике недоумение? Это былол жестоко. И я знала это, но все равно делала, а нет ничего страшнее, чем делать что-то, сознавать это и не чувствовать вины, лишь удивление. И противным ты сам себе никогда не станешь. Так как такое возможно только при раздвоении личности. Как же мы сами, такие замечательные, добрые и великодушные, талантливые и порядочные, можем творить что-то не то? Вынудили обстоятельства, наверное…

Зеленые листья за окном плавно покачивались, дул ветер с моря.
- Элла! – услышала я властный зов.
Я встала. Грохнув дверью в комнату влетела Иферна, но я знала ее настроение еще за секунды до этого – по походке и голосу. Это было настроеие поругаться.
- Элла! Мне нужно в магазин, пойдешь со мной.
Я посмотрела на покрасневшее лицо.
- Можно я не пойду, мне не хочется… - просительно я заломила руки.
- Нет. Одевайся.
Я посмотрела на нее, и хотелось сказать, что она не может меня заставить. «Не могу? Еще как могу!» Она как всегда решила все за меня.
Я оделась и вышла из комнаты. Иферна подхватила меня под руку, и мне было противно чувствовать ее тяжесть на своей руке. Но я не стала противиться.
Всю дорогу мы шли молча. Она не говорила, куда мы идем, а на мои вопросы не отвечала и даже не реагировала. Будто меня и не было.
«Почему она воспринимает меня как пустое место? Что я такого сказала и сделала? Мрак какой-то.»
«Она опять решает все за меня. Будто я ее собственность. Уйду. Все, больше так нельзя.»
Пока шли, я услышала странный звук. Он не ыбл похож на ветер в деревьях, на гудение рыбного рынка. Это был инородный и совершенно удивительный звук, почти что песня…
Мы вышли на набережную, но море, которог я по-прежнему никогда не видела, скрывалось за домами. Иферна поставила меян с большой хозяйственной сумкой у кирпичной стенки наказала ждать ее. Когда она ушла и точно не могда меня видеть, я пошла вдоль стены – должен же был быть где-то выход! Вскоре я набрела на коридорчик. Широкие каменные волнорезы в сером нелетнем тумане загораживали море. Где-то в стороне виднелись черные скалы и огороженый низким цоколем выход на утес. Я пошла туда, меня несло почти на крыльях. Около берега плескалась вода, но она не была похожа на то, что я представляла себе. И только когда я взошла на обрыв я увидела его. Холодная даль с узкой скорлупкой рыбачьей лодки вдалеке, с бликами задымленного дневного солнца, с небом. Отливающим в зеленцу. И оглушительное пение моря, заглушающее все мысли и чувства, и сердце не было слышно. Это оно звало к себе, это оно кричало…
Но не могло он заглушить гневных криков Иферны. Она неслась, прихрамывая, по берегу и размахивала сжатым кулачком.
- Да какого черта ты, гадючка, сюда поперлась!.. Да ты!.. Я…
Она примчалась ко мне и что-то все говрила, не давая мне даже оправдаться. Потом она схватила меня за руку и поволокла домой. Она кричала на всю улицу, и это были не самые лцучшие слова. Чо я слышала. Откуда только у старушки-божий одуванчик такой лексикон?
 «Гадина. Какой позор. Какой позор!..
Все. Ухожу, собираю вещи и ухожу. Хотя, и вещей-то у меня всего ничего! Один чемоданчик.»
Я пришла домой и сразу пошла к себе в комнату. Самое интересное, что я так и не могла понять, какого черта она так со мной поступает. Неужели из-за того только, что я пошла посмотреть на моер? Разве это преступление?.. И почувствовалась моя слабость, перед всем, что совсем просто, но так непонятно. Хотелось заплакать, но я удержалась, и все же слезы были близко. Я побросала кое-какие вещи в чемодан, подобрала незаконченное письмо Ине и пошла прочь. Но у дверей меня остановила Иферна.
- Только через мой труп.
Она посмотрела на меня, и я почувствовала, что могла бы убить ее прямо здесь и сейчас. Но мне не позволяло этого сделать что-то, теперь вылезавшее нелепыми заявлениями о милосердии и о праве на жизнь.
- Только через мой труп, - повторила Иферна, но почувсатвовав мою нерешительность, быстро заговорила, пытаясь опередить мои мысли. – Тебе это невыгодно, ты же еще не доучилась…
Я оттерла ее плечом, и открывая запертую дверь, пытаясь снять каверзное заклятие от непрошенных гостей, я почувствовала. что мне в спину полетел заряд. Меня отбросило назад, и в глазах помутилось. Очень (как всегда) невовремя полились слезы, я встала и совершенно раздавленая ушла. Она опять выиграла.
Начиналась осень в серо-болотных тонах леса и мерзлой травы. Осень не была особо неожиданной – все лето было как бы мучительным ее ожиданием. И теперь точно так же мир летел поскорее галопом к зиме.
И все-таки становилось жаль, что лето так быстро окончилось! Еще в августе вечерами тянуло по ногам холодом, а в сентябре и вовсе стало морозить. Темное мрачное море огорчительно покрывалось привычным ледком, и даже не трудилось таять.
Свернутая в катушку змея лежала на столе и таращила белые глаза на меня. Мне нужно было что-то делать, ноя не имела понятия, что. Мне нужно было провести опыт заряжения предмета. Авторский артефакт. Иферна где-то нашла серебряные штучки, которые нужно было заряжать. Устала старушка тянуть меня на своей шее…
Я взяла фигурку и запихнула ее в ящик стола. На кухне Иферна сидела и пила обедний кофе. Мне она тоже налила чашку битумно-черной жидкости.
- Садись. Пей.
Кофе пах просто замечательно, но я знала, что это за гадость. И вредно к тому же.
- Пей, пей.
Горячий горький кофе неприятно остался на губах. Привкус противной горечи проник даже в мысли.
- Пей, пей. Ты у нас гипатоник, тебе нужно. Это полезно, потом спасибо скажешь.
Я отпила еще глоток и поставила и на треть не опорожненную чашку на стол.

«Привет, Инка.
Прости. что не написала раньше, но все как-то не складывалось. Ну и ладно, теперь уж ничего не сделаешь. Как родители, как вообще? Как город? Я там появлюсь еще не скоро, так что хотелось бы узнать. Но если уж не захочешь отвечать, то не пиши. Нет, ты в смысле пиши, но не говори потом, что я тебя заставила. У меня лично все хорошо и замечательно. Живу я в Байине – у моря, курорт практически. Только холодно, но так ничего…
К новому году я уже выбрала тебе подарок, хоть праздник еще нескоро. Но все равно, чтобы было… Не буду пока писать, что это, но намекну – это украшение. Драгоценность. Почти.
Мне хочется поскорее вернуться, но пока не могу. Знаешь, я еще подумала – а что если мне сделаться оборотнем? Это удобно, не надо тратиться на переезды. А если птицей станешь – вообще клсаа. Ну ладно, я пока еще на самом деле не решилась, но если увидишь в городе страждущего сокола-сапсана, то накорми уж чем-нибудь маминым! Фирменым, пожалуйста-пожалуйста!
       Ну, все, пока. Элла.»

Началась зима. У холодного моря она была суровее, чем на остальной части страны. Мне было нечего носить, шапка и пальто были все-таки тонковаты. Иферна не выпускала меня из дому, и я постоянно бродила по дому, словно превратилась в тень себя самой. В большом холодном доме становилось жутковато мутными днями, и вечерами я иногда дрожала от необъяснимого, но неотступного ужаса. Три месяца календарной зимы во всем доме отапливались три комнаты, не сичтая кухни – комната Таноника, Иферны и гостиная. Я жила в гостиной, так как мне не хватило «буржуйки». Иферна не хотела проводить со мной опытов и запрещала греться магией. Я делала это без ее ведома. Но осторожно, и это в буквальном смысле не грело – за пять минут не разогнать застывшей крови.

Жиденькая, бледно-зеленая искуственная елочка вжалась ветками в угол. Много ушло сил и нервов на ее установку! Она все время падала, и никак не желала стоять ровно. Старые игрушки – картонные, стеклянные, ватные но все неизменно старые, - и ободраная мишура пытались казаться праздничными и нарядными. Получалось фальшиво.
Печка в другом углу приятно оранжево светила. Иферна сидела в кресле и читала маленькую книжечку в зеленом переплете, детектив, наверное. Очки то и дело скатывались с носа и она поправляла их одинаковым движением.
Таноник сидел на подушке специально для него, поджав ноги, и обвивал хрящеватыми руками старую, разваленную коробку из-под игрушек. Он смотрел на елку и не мог отвести взгляда. Что-то бормоча про себя, Ник все сильнее стискивал пыльный картон. Я сидела, сжавшись, и так же смотрела на елку. Почему-то мне стало очень тепло. В кромешной тишине, вдруг зажглись бледные огоньки на пластиковых веточках.
Это было наступление нового года. Это было мое рождество.
- Все, все спать! – сказала торопливо Иферна и поднялась, хлопнув книжкой. Таноник не послушался и с еще больши восторгом уставился на елку.
Темный холодный дом, старуха и больной юноша – это был мой нынешний дом. Так страшно было по ночам вслушиваться в тишину и вдруг слышать стоны и крики Ника, так гулко разносился шепот Иферны, разговаривающей самой с собой. Все здесь было смертью, и выхода не было, и края ямы осыпались, рушась камнями из мерзлой земли. Только брезжил свет волшебных фонариков, так робко и осторожно – они замерзали здесь…
Я поднялась и начала стелить диван. Он был мне короток, и ноги в вязаных носках на опирались ни на что. Елка мигнула золотым блеском и погасла, только печка по-прежнему тлела углями.

После рождества стартовал март. Но тепло он не порадовал – морозило и очень сильно било ветром. Но вот только солнце стало вставать раньше. После праздничка на улице валялись картонки от пиротехники, которую пускали соседи и бросали весь мусор к нам. Меня это прости злило и обижало, а Иферна не знала, куда себя девать от ярости.
Я вышла на улицу. Платок больно кусал за щеки, и мороз хватал ледяными пальцами за нос. Но я не имела права громко стучать зубами, сжала челюсть и покралась вдоль гнилой стены старого сарая.
- Старая водовозная кобыла, достала уже! Развела тут больничку для психичных!
- Заткнись, крашенная уродка! Какое ты... ты тут вообще право имеешь выступать!..
- Старая карга!
Иферна стояла и грозила кулаком из-за высокой деревянной загородки. Вчера веселые соседи еще домечали остатки пиршества, всю ночь причем.
Иферна прошла мимо меня и ушла в дом. Я нырнула следом.
- Что опять? – с видом, как меня все это достало, спросила я.
- Эта… - Иферна показала. – Наезжает на Таноника.
- И на меня?
Иферна не ответила.
Ночью я проснулась и почувствовала глухие удары о стену. То ли кулаком стучали, то ли камни… На следующий день я обнаружила, что нескольок досок из обшивки дома были выломаны или выбиты, на снегу валялись обледенелые булыжники.
«За что они так? Неужили только от того, что Иферна не позволила им бросать на нашу территорию всякую дрянь? Но она же была права…
Кто «они»? Не знаешь. Не похоже, чтобы соседка стала такими делами по ночам заниматься… Делать ей что ли нечего? Но кто тогда? И почему? А какое это имеет значение. Никого не волнует. Иферна и сама поступила бы так же. Дикость какая-то.»
Я не сказала о находке Иферне, иначе она опять стала бы сыпать проклятьями. Я слышала их столько, что уже склонялась под их весом. А вещественные доказательства я зафутболила ногой по дом.
Приближалась весна. Мне пора было уходить, так как я прожила здесь уже год. Это слишком много. Мир там, вокруг, изменился, а я и не знаю, где и как. Но я боялась оставить Иферну. Ее не любили в городе, и мне было страшно за нее. Как-будто бы это началось недавно –а ведь проще было предположить, что так было всегда. Друзей у нее не было, она ни с кем не разговривала и не здоровалась на улице, как другие. Она, возможно, тоже была приезжая из другого города. Чужачка, как и я. И мне казалось, что она не сможет без меня. На самом деле она была здорова, как бык, хотя и плакалась на придуманые болезни, а ее характер был похож на камень.
В корзине бутылки плескались густоватой жидкостью и стучались стеклянными боками. Это были какие-то огронмые флаконы некоего вещества, которое мне поручила купить Иферна. Аптекарша, прочитав записку, подозрительно на меня посмотрела и выставила батарею бутылок. Но подозрительный взгляд очень запомнился. Дорога заледенела, и я боялась поскользнуться. Ботинки на тонкой подошве не грели, пальцев ног я не чувствовала вообще.
Впереди замаячила группа фигур. Они были мелкими, чуть ниже меня. Но мне показпалось странным, что они шли, расположившись таким веером. Солнце слепило глаза и я не видела их лиц.
- Старуха! Старая мымра!
Я подошла ближе. Это была компания, начисто состоящая из мальчишек. Девчонок не было, поэтому было легче.
- Старуха! Бабка!
Хриплый, чем-то знакомый голос, принадлежал высокому черному парню. Темные затененные глаза смотрели в упор на меня.
- Привет, дед! Как делишки, придурок?!
«За что они так? Я же ничего им не делала, я их даже не знаю!.. Неужели из-за Иферны?»
Они не давали мне дороги. Я подумала, что если они полезут драться, я залеплю хоть одному в глаз. Руки прямо чесались это сделать.
- Уродка! Дура! – подал голос тот, что пониже. Остальные молчали и только смотрели.
- Да пошел ты, дебил!
Я прошла, нарочно толкнув того, что первым начал, плечом. Они что-то кричали мне в след, но я не слышала: я была рада, что до драки не дошло. Но вот только того, первого хриплого голоса не было слышно. Я оглянулась – и узнала. Это он был тогда, в сентябре, вечером. А я думала, что у него синие глаза.
Около дома я увидела Иферну. Седые волосы выглядывали из-под меховой шапки, и я сразу узнала ее. И поскользнулась – она мирно беседовала с почтенной дамой в шубке и шапочке.

       Глава восьмая.
Госпожа Арилина Нэйб стала частой гостьей в доме, она часто заходила, пила с Иферной чай, успокаивала ее и говорила, говорила… Откуда только брались все эти слова! У нее были идеальные манеры, она всегда держала себя в руках, и представить ее на грани было невозможно. Она была богата, как многие именитые флиды, а Иферна была ей полной противоположностью. Говорят, они притягиваются… Но я ей не доверяла. То ли ее нарочитая идеальность казалась ненастоящей, то ли просто так, на ровном месте антипатия.
В дверь постучали. Я догадывалась, кто это.
- Здравствуйте, госпожа Нэйб.
- Привет, Эллочка. – улыбнулась женщина. – Наставница у себя?
- Да, госпожа Нэйб.
«Вот придумала, как обозвать. Кошмар кромешный.»
 - Фу, и не называй меня так. Просто Арлина, - и упорхнула на кухню. Что она там делала, непонятно.
«Ага. Всю жизнь мечатала с такой быть на прямой дружеской ноге, прекрасно.»
Я ушал к себе в комнату. Там было холодно, но в общем ничего – начинало оттаивать. За стенкой Арлина что-то оживленно щебетала, а Иферна вторила ей. Иногда доносилось приглушенно мое имя. Они меня обсуждали, мне это не нравилось.Но поделать ничего не могла. Иферна жаловалась на меня, хотя я ничего не делала такого, и не было никаких закидонов. А Иферна все равно находила поводы.
Через полчаса Иферна выпроводила Арлину со словами:
- Ну договорились, Лин, да?
- Да, конечно, Ферночка. Все сделаю.
Хм.

И снова стучали. Я никак не могла запихнуть ногу в тапок и побежала босиком. Арлина стояла за дверью и недоволно морщилась.
- Ну что это твоя наставница все эти замки нанизывает?! Тебя вот тольок гонять.
«Вымученно сказала она.»
- Да ладно. Она у себя, кстати.
- Вот, - махнула она рукой в сторону. – Мой племянник. Знакомьтесь. Я пока пошла.
На дорожке перед домом стоял мой знакомец – длинный темненький парень.
- Привет, дедок.
Улыбнуться бы, но не получилось. Он, не посмотрев на меня, вошел в дом.
Арлина и Иферна сидели на кухне и пили чай. Мы прошли мимо и сели в гостинной. Я молчала – мне было противно с ним говорить. Мфсленно я даже представляла, как он будет выворачивать смысл всего, что я скажу, какой глупостью ему покажется каждое мое словов. Это было со мной всегда, когда я общалась с кем-то, приходилось удерживать себя, чтобы не сказать лишнего, чтобы собеседнику не показалось что-то смешным и он не посмеялся над тобой, что бы ты ни говорила. Особенно это было обидно, если и не говорили вслух, но потом обсуждали с общими знакомыми. И так – со всеми.
- Элла! – дребезжаще позвала Иферна. Она казалась совсем уж древней старухой по-сревнению с молодящейся Арлиной.
Я поднялась и пошла на кухню.
- Ну как? Поговорили? – Арлина игриво и весьма многообещающе переглянулись с Иферной. Она мрачновато оглядела моего нового «друга» и сомнительно поморщилась. – Игвар, ну развлеки девушу, вон она какая кислая стоит.
«Ага. Зато теперь после этого заявления ксилым будет он. Игрвар, оказывается.»
Я угадала. Именно такой и была реакция.

Через день Арлина вновь пришла с Игваром, но тогда все пошло немного по другому сценарию – им удалось совместными усилиями выпихнуть нас прогуляться. Подтаяло, и судя по за-ме-ча-тель-ному состоянию дорог было явно не до прогулок. Ботинки увязали в жидкой грязи. Мы вышли на улицу, прогулялись по рыбному рынку. Я молчала, так как все равно ему не было бы интересно.
«Тольок Одану. Нам всегда было о чем поговорить. И он никогда не имел наглости меня перебивать…»
 От мысли об Одане стало теплее. Теперь обида и какое-то огорчение переросло в счастливое воспоминание со сглажеными конфликтами и темными моментами. И почувствовалось, что он все-таки отличался от них всех. Но езще и тем, что имел право вести со мнй себя так. как бедто я чем-то его хуже.
Я шла с Игваром и молчала. Он не говорил. Не знал, что сказать и не тратил красноречия по пустякам. А мне хотелось. Чтобы он сказал какую-нибудь глупость, но заговорил…
- Слышь, - выдал он.
«Он заговорил!»
- Слышу, слышу.
- Слышь, мне с тобой тут шурить по городу не в кайф. Ты скажи потом тетке, что я тебя проводил. А то я тороплюсь.
Я оскорбилась. Но что толку было изображать из себя примерную девочку.
- Ладно. Вали куда хочешь.
«На свидание отправился. Точно на свидание. Или к своим этим…»
Он ушел, а я даже немного пожалела, что так леко согласилась – ему-то есть, куда идти, а мне нет.
«Радуется, наверное, что так легко отделался. Нет, ну я что. правда так отвратительна? Почему ему противно со мной общаться? Почему? Неужали со мной что-то не так, им со мной тоскливо. Настроение я им что ли порчу…»
Остро захотелось, чтобы сейчас я была с Оданом. Хотя в университете я постоянно стеснялась и почти не говорила с ним на переменах, а теперь я бы и на дефиле под руку согласилась. С радостью, причем. Девчонки бы все рты поразивали, а мальчишки…
«Правильно! Посочувствовали Одану.»
Вокруг шастали люди и им было все равно – есть я или нет. Если только я кому-то наступала на ногу, но и в том случае я была не более чем мелкой драмой жизни. Мне тоже было все равно… Влкруг было очень много флидов, они все были неместными, но и они ничуть не интересовались местыми жителями. Вокруг копошилась маленькая Вселенная, только я почему-то опять выпала из движения.

Игвар приходил еще, и нас опять отправляли гулять. Вдруг пришла в голову идиотская мысль, и я выпалила:
- Как там наш родной университет?
Игвар вытаращился – на знал, видимо, что я тоже «отттуда».
- Но-ормально. А че?
- Да так. Со вторым курсом знаком?
- Ну?
- Одана знаешь?
Игвар дрогнул бровью, неодобрительно, пожалуй.
- Ну… А у тебя с ним что-то было?
- Есть и будет.
Хотелось дать себе самой в лоб (если не пробовали, не пробуйте – неприятно и смешно), - так глупо проколоться! Кошмар. И ничего у нас с Оданом не было кроме торгово-информацонных отношений. Осталось доложить об этом Игвару – и все! Но слух определенно поплывет, идоплывет он точь-в-точь до Драгомира…
Я скоренько попрощалась, оставив позади ядовитые улыбки Игвара.

Весна была. Холодная, колючая, но весна, я это чувствовалось. Я, например, чувствовала.
Я вышла на улицу и почувствовала нечто. Что-то было не то. Теперь, оглядываясь назад, становилось понятно, что это ощущалось еще даже вчера по тишине на холодной улице и горделивому голосу Иферны за стеной. А теперь все стало чуточку ближе.
Механизм города оказался нарушен. Стало чуточку тише, но это был приглушенный шепот, и людей было меньше. Я вышла на рыбный рынок и выйдя на внезапно опустелый основной проспект, мне сразу пришлось прижаться к обочине – группа людей с белыми контейнерами в руках прошествовали в другой конец торговых рядов. Я только тогда заметила, что торговцы торопливо сметают тровар и стараются поскорее убраться. Те, которым не удавалось, отдавали всю рыбу людям с контейнерами. Горожан, то есть покупателей, было очень мало. Они пробегали мимо и пытались вяло спорить в продавцами. И все они бежали. Атмосфера чувствовалась моментально – атмосфера мрезвычайности, когда делаешь что хочешь, потому что о тебе и не вспомнит никто.
Группки людей шли по направлению к некоей улице… Я пошла, пристав к какому-то сообществу, и вышла на административное сердце города. Больница, управа и дом Совета.
«Больница? Что в управе-то делать. И Совет?.. Больница. Почему больница? Катастрофа? Болезнь? Корабль потонул у берегов? Что?»
Стало страшно, и в то же время грел адреналин. Так, что и прогуляться по карнизу можно, когда боишься высоты. Это было странно, неестественно, когда происходит что-то возможно и страшное. А ты дрожишь от энергии в теле.
Серое одноэтажное здание горело окнами, хотя было в общем-то светло. На площади перед главнй больницей города столпилась основная часть населения. Жителей было много, они все шептались, шептались, и ничего понятно не было.
- Говорят, рыбой, да? Сарлинкой?
- Ага. Может, так, может, нет, кто же знает.
Я отошла от двух старичков, пререкающихся друг с другом.
- Много народу? – спросила дрожащая, но изо всех сил держащая себя в руках девушка.
- Много, деточка, много, - влезла какая-то старушка. – Вишь, пол города-то полегло. Все, что остались – здесь.
Я встряхналсь – что, правда? Да нет же. Нет. Не может быть. Начиталась романов бабушка…
«В болльнице все окна горят. Все, до единого. И горят, значит, есть кому светить…»
- Теть Люн, уйдите, - одернула старуху, видимо, мать девушки. Та в свою очередь плакала. Попискивала и вздрагивала всем телом.
- Если Конрад… Если он… Я на себя руки наложу!
Я ушла. И жалко было, и противно. Да и низко наблюдать над человеком в истерике. Все рвно ведь никогда этого не поймешь, а обдумывать – цинично.
«Они умирают. Точно. Отравление? Рыбой, да. Сарлинкой, это самая дешевая и питательная. Как хорошо, что Иферна не делает ее почти…»
Стало зябко ребрам.
Я отошла в глубь толпы, точнее, на ее задки, так как меня прижало к стене больницы. И только я вышла, как с громким визгом отворилась алюминиевая дверь и вышел мужчина в посеревшем белом халате. Седоватые волосы развевал холодный ветер.
- Разойдитесь, пожалуйста! Не создавайте паники среди больных.
Доктор говорил тихо но слушали все.
- Говорят, уже и не только больные имеются, - зашептала девушка, сруазу видно, что дальняя родственница – не заметила, как ее старшая мать стала тихим стоном опадать на землю.
«Так. Отравление. Бедный врач, пострадавших много.»
Перекрывая шепот тех, кто не ждал вестей о своих родных, а толпился пред больницей просто так. потому что все, точнее тех, кто подчинился просто потому, что нельзя не подчинииться, по открывшейся их грязи брусчатке проскрипели несколько пар крытых телег. Дервянные колеса с трудом переворачивались, а на лошадей было страшно смотреть – на возчиков тоже. Они, видимо, тоже были отравлены, но держались из последних сил. Стало страшно от догадки, что могло быть в телегах.
Это были больные из прибрежных деревень, которые питались рыбой и только. Значит, первыми отравились и последними добрались до помощи. Я не могла тольок понять – это несчастье связано с природой, болезнь у рыб какая-то, или же все-таки что-то другое?..Но как тогда?
Как всегда, и точно как и надо, казалось бы глупая и несобраная толпа все поняла. Самые сильные и не очень мужчины стали сгружать с телег отравленных. Из брезента соорудили носилки и на них но больше на руках таскали людей в больницу. Никто из медперсонала так и не появился – у них и так было полно работы. Конвеер перемещения продолжался, но некоторых отгружали обратно на телегу.
Врач, немного покачиваясь вышел и посмотрел на несколько новоприбывших телег.
- Мест больше нет.
Все тем же тихим голосом он привел всех в слух. Он говорил устало и понятно было от чего. Но не обреченно. Не имел право надеяться на худшее.
- Мест больше нет.
Я посмотрела на него. Те последние, что вновь зашли в здание, вышли – врач, вестимо, не лгал. А доктор смотрел сначала на бесконечные глаза людей, а потом подошел и зашептал что-то одному здоровенному парню.
- В подвал? – изумился тот. – Как же так – в подвал?!
- Так. Другого выхода нет.
Я постояла еще несколько минут. В подвальных окошках зажегся живой свет, я подождала и вскоре ушла.

- Нет, Ферна, ты только подумай! Как хорошо, что я вегетарианка!
Я вошла в дом и прислушалась. С кухни неслись вопли Арлины.
- Я за Никки волнуюсь. Он бегает неизвестно где, съест чего не надо…
Иферна вздохнула.
- Послушай, - сказала Арлина тем самым тоном из серии «ты сразу меня не убивай, я всего лишь скажу тебе жуткую бяку». – послушай, я давно хотела тебе сказать. Ты уже не девочка, за ним уследить не сможешь. В нашем городе есть интернат, помнится, ты так радела за этот дом милосердия… Пора бы и попользоваться плодами своего труда.
Я прямо представила, как она улыбнулась.
- Дом призрения, Лина, дом призрения. Туда упекают тех, кто никому не нужен, у кого никого нет. А у Ника есть я. И пока я жива он будет со мной.
«Дом призрения? Никогда не слышала. И Иферна никогда не говорила.»
Все это было очень, очень странно. В воздухе пахло большими проблемами.
Арлина удалилась. Постоянно уговариая Иферну. Я слышала, с каким явным недовольством она выставляет ее из дому. Наверное, в этот раз я даже была на стороне Арлины.
Огромное желтое солнце заходило за горизонт. Иферна заперла возвратившегося Таноника в комнате на другом конце коридора и я слышала, как н скребется и воет за дверью. Когда все стихло, я легла спать. Ноги мерзли и я почти не чувствовала ног и рук.

Арлина побежала утром куда-то и не сказалась, куда. Я наблюдала за ней из окна но вскоре потеряла – на улице раскинулся самый настоящий митинг. Они шли куда-то и потянули вслед за собой крохотную Иферну. Я вышла за ней и влилась в самое пекло. Меня мяло, отдавливало ноги и било нетерпеливым кулаком по спине. Вскоре огромное море спин, рук и голов вынесло меня на все ту же главную улицу. Ну неужели снова больница? Но мы прокатились широкой волной чуть дальше. Точнехонько к зданию городского совета.
Света в окнах не было. Единсвтенный в городе вход, выполненный из камню, был настолько точно закрыт, что можно было только поудивляться, зачем мы все здесь собрались. Но кого-то ждали.
Те, что стояли в передних рядах кричали и вяло бросали непонятные предметы в зарешеченые окна. Но все это – вяло. Точняк – ждали.
Дверь раскрылась и вышла до ужаса знакомая фигура в дорогом пальто – Арлина в окружении то ли коллег то ли охранников. Но они были в костюмах и галстуках, что смотрелось в общем-то дико. Арлина стучала зубами от страха, это было видно по дергающейся челюсти.
- А кто это? – спросила я некоего рыжего и прыщавого парня, не в смысле и мени а в плане професссии.
- Арлекинка-то? Так ведь председатель… - но недоговорил, отвлекся, сделал непристойный жест и проломился в гущу толпы.
«Иферна о ней не очень хорошо отзывалась. Председательница совета… Хозяйка города.»
Арлине долго не позволяли пройти в ее экипаж, взявшийся будто ниоткуда. Когда ее оспроводители наконец смогли ее туда запихнуть, карета хлопнула дверью и поехала. Но перед этим в главную женщину города полетел огронмый камень.
Я прошла по канавке в людях и попала в передние ряды. Там, видимо, назревало что-то совсем уж грандиозное. Быстро переоборудовав порог Дома совета в трибуну, туда взошла худая женщина в темной шали.
- Байинцы! – крикнула она. Люди прислушались. – У нас с вами общее горе. Я потеряла сына. Но я говорю это не потому, что считаю, что одна такая… - она прервалась и набрала воздуха. – К сожалению, я не одна. Нам нужно с вами делать чтобы и оставшиеся не стали жертвами яда… К сожалению, на м могут не сказать, случайность это или же все-таки специально подстроено. Но нам нужно держать себя вруках и не допускать беспорядков.
Она покачнулась и быстро сошла со ступенек. Высокий мужик, которого тщетно не пускали высказаться наконец-то прорвался на всеобщее обозрение и взвыл басом:
- Люди, мы не виноваты! – (Наверное, он был рыбаком или же торговцем.) – Мы ж ничего. Как же так!.. Ведь рыба-то, последняя кормилица…
Его с криком стащили и вышла вновь та интеллигентная женщина. Я не стала дослушивать и ушла.

Иферна сидела на кухне и пила кофе. Было такое ощущение, что она хотела отравиться – в огромной литровой чашке был кофе с таким запахом, что он чувствовался даже на улице. Она смотрела в одну точку и никак не могла оторваться. Даже не заметила, как я вошла.
- Ты была на улице?
- Ну естественно.
- Что там?
Она говорила странным, совсем не своим голосом. Этот голос не был дрожащим и старушечьим, он был похож скорее на голос совсем молодой женщины, но усталой и мрачной. Словно боль подбавила ей сил.
- Да ничего. Бунтуют.
Звяк! Ложечка стукнулась о холодный пол. Иферна вопреки своей практичности не подняла ее.
- Ну и что?
- Да ничего. Я ушла раньше, не слышала до чего они там договорились.
Иферна поднялась, достала из буфета ящик, разделенный на камерки. Там стояли пузыречки из темного стекла, и пахло чем-то сладко-гнилым.Она покопалась там, но рассеяно оставила его на столе и ушла. Того, что искала, Иферна так и не нашла. Она ушла к себе в комнату и больше не выходила. Я отвинтила пробочку одной бутылки обломала ногти о твердую пробочку плюс, но когда открыла почувствовала отчетливый цитрусовый аромат. Это был запах мандаринов… А капнула себе на руку и поставила пузырек на место. Этот запах напоминал о приятном, об огоньках в темноте – синих, красных, зеленых, желтых и звездно-былых. Так давно…
Вечером я заглянула к Иферне: она сидела в няпряженной позе поджав ноги. Глаза не мигали и не реагировали на свет, льющийся из окна. Это было более чем странно.

На следующее утро я зашла в комнату к Иферне и отпрыгнула от двери: она сидела в том же виде, что и вчера. Она и не спала, видимо.
- Элла?
Я капнула горячим чаем на руку, когда услышала, как в кухню кто-то вошел. Арлина оперлась на стол и села напротив меня.
- Элла? Что такое с Ферной?
«Это меня хотят спросить?»
- Не знаю, - я пожала плечами. – Она странная очень…
- Знаешь что, - перебила Арлина. – Иди с Игваром погуляй, развейся, потом все решим.
Я не поняла, почему ей так хочется турнуть меня из дома, но оделась и вышла к скучающему Игвару. Развеять его тоску, бедненького. По обычаю мы сначала долго молчали а потом я решила спросить:
- У вас тут есть больница для больных, да?
- А разве есть больница для здоровых? – от души подивился он.
- Ну, ты меня не так понял… Не для таких больных, а…
- А… Дом для таких… - он тоже затруднился в определении. - Ну так это за чертой города. Туда далеко идти.
- Ничего, не развалишься. Я и сама может, дойду, ты только мне покажи немного, старичок.
Игвар побелел от злости и потому ничего не ответил.
Побережье в скалах и белом замерзшем песке расстилалось на долгие километры на северо-запад. Черные глыбы скал, и море, море… Дорога, проторенная многими ногами, вела в лабиринт камней и выводила на открытый участок.
- Вот. Вот он.
Я не поняла сначала, куда он показывает. Были только темные влажные камни. Но часть как-будто откололась от всеобщего хаоса – это была ровная и высокая стена. Она отгораживала пространство другого мира, жителей который выкинул из памяти большой мир. Почему так? Они смеялись, жили. Творили и делали. А они – нет. Были попытки сделаться такими, как все, но они так смешны, так унизительны. И что же с этим делать?
 Игвар подождал меня, пока я насмотрюсь. Потом мы пошли обратно, вопросов он не задавал к счастью.
       «Совсем забыла порадоваться, что он уже почти что с удовольствием с тобой гуляет. Привык, как к прогулкам с собакой, скоро начнет искать положительные стороны в вынужденных прогулках. Какой ужас. А особенно в том, что приходит в голову такое.»
Такое было счастье идти неодной по улице! Даже смешно.
- Ну я пойду, мне пора.
Я ушла и с грустью подумала, что дома все будет опять одно и то же – Иферна в коматозном состоянии, вой Ника за стеной. Это замкнутый круг. Мне никогда не вырваться из него, у меня не хватит сил на это. Я как будто бы сама себе надела наручники.

 Дверь была приоткрыта. Перекатывалсоь что-то в глубине, гремело и постукавало. Полки в коридоре были опустошены, как будто решили одновременно рухнуть со стен.
- Иферна! Ник!
Голос одиноко, так до боли мелко послышался в доме. Никто не отзывался. Эхо ехадничало, но так оно распоясывалось лишь в доме без хоязина. В пустом доме.
На кухне на полу валялся тот самый давешний ящичек с коллекцией Иферниных масел, коллекцией ароматов. С потолка на меня рухнуло облако неприятно смешавшихся запахов. Голова закружилась и я села на стул, постаравшись не наступить в масляную лужу. Растоптаные пузыоьки хрустели под ногами и царапали доски, врезаясь в них.
Я вскочила и выбежала в коридор. Руки противно похолодели. Таноник выполз из отвлетвенного коридорчика и взвыл. Пронзительно глядя на меня. Глаза у бедного мальчика были красные, он плакал.
- Никки, - зов провалился куда-то внутрь, вглубь. – Что? Что?
- Уууывым… Уввы… Мывыымы… Увиээмн.
- Что? Увели? Что?
Таноник отчаянно замотал головой, он согласился. Значит, все-таки понимал, что я говорила. Я села на пол и поджала под себя ноги.Что делать теперь? Таноник сопел рядом. Я слышала его тяжелое дыхание. Он смотрел в упор на меня, мне стало страшно от этого взгяляда, хотя куда уж страшней? Темный мутный взгляд блуждал по лицу, несколько секунд мы просидели зацепившись взглядом, а потом он ушел, шаркая кулаками по полу, продолжая свою горестную песнь.
«Зачем я бросила университет? Почему я поперлась в этот чертов Байин, почему я должна переживать все это? Почему? За что мне это? Почему? Зачем я согласилась на предложение Иферны?! Все могло бы быть так хорошо и удобно, я бы могла столько всего! А теперь я – ничто. Без образования, денег и даже сколько-то спокойствия.»
Нельзя было так думать. Я загоняла себя в угол этим.
«Как Одан был прав!»
Я заскочила в комнату Иферны, в которую она никогда и никого не пускала кроме Арлины. Еще сохранялась робкая надежда, что это я все себе выдумала. На полу валялась та коробка, в воздухе висел запах ромашки с примесью валерьянки. Хотелось заснуть и не просыпаться. Иферны не было. Каким-то диким движением души я выдвинула ящик стола и достала папку документов. Документы – в сложных ситуациях все их ищут, говорят, помогает. Когда-то, несколько месяцев назад, она просила меня напомнить ей, что документ она положила в верхний ящик. На самом верху лежала бумажка. Завещание. Я пробежала его глазами из интереса. Она оставляла все дому для неполноценных. Какое неприятное слово…
Во втором ящике стоял стакан с мелкими меными монетками. Но весил он прилично. Я высыпала все это в карман и вышла. У себя я инстинктивно достала чемодан и запихнула туда оставишиеся вещи. Еще оставались документы. Все бумаги, удостоверяющие личность я сложила отдельно, но было одно, что было дороже и важнее… Письмо неизвестной девушки, и стихи, пробирающие до костей.Я сложила все и застегунла чемодан. Сбежать подальше. И не требовать никаких ответов, так как все и так ясно. Иферну взяли по подозрению в массовом отравлении. Неважно, виновна она или нет. Я так не хотела в это вникать… Год выкинут – и ладно! Никто и не заметит. Чемодан тянул руку. Я поставила его, когда за стеной что-то грохнуло и раздался осторожный визг. Почему-то Иферна никак не реагировала на это, она должна была громко кричать, успокаивать его.
«Нет. Нет. Теперь – только ты. Ты должна. Ты не можешь его оставить. Как он сможет прожить? Его же ведь и так ненавидят соседи, хотя за что?.. За Иферну, да. А теперь тебе нужно остаться, нельзя убегать. Сбежать – это так просто, слишком просто и низко.»
Слоняясь по дому провела я день. Вечерело и холодало, в голове была гулкая пустота, я не чувствовлала времени. Оно и не нужно было.
 
Темная комната с облаком моего дыхания постепенно светлела. Но видно пока что еще ничего не было. Бесконечная, беспроглядная чернота превращалась в игру теней – бледных и чернильно-темных. Это было утро, хотя лучше бы всегда была ночь
На площади шум стоял страшный, но уши быстро привыкли. К тому же оглушительно билось сердце и никак не могло перестать в голове биться желине убежать, забыть. Будто и не было ничего. Но чемодан я оставила дома, чтобы не соблазняться.
- Преступника нашли? – крикнула внезапно я. Но получилось тихо, отреагировали только близкостоящие. Вопрос был излишен – я знала ответ, но молчать было невозможно, я готова была говорить, за неимением собеседника просто так, монологом, одновременно со всеми.
- Нашли, кажется.
- Да его надо самого этой рыбой накормить!..
- Нелюдь он, гад!
- Убить его мало! Повесить!..
- Да больной же человек…
- Колдун это, говорят…
«Так, значит, колдун.»
Я вцепилась в плечо женщины, она махала кулаками и кричала. Я не заметила этого своего движения, и когда она с визгом повернулась я уже улепетывала. И опять мне хотелось забиться в уголок, и почему-то быдло жалко. что нет поблизости моей гостиничной комнатки с выходом на крышу, там так было хорошо…
Море молчало, не шептало волнами прибоя. Тоненькие льдинки выбрасывало на берег и растапливало солнцем, описывавшим прошальную дугу по небу далеко-далеко. Как бы и мне хотелось там оказаться. Где не достал бы никто. На песке вдали показались две черные фигурки. Я боялась встретить их и села на камень за скалой, сжавщись в комок, чтобы вода не достала. Они приближались, и я разглядела их – это был сухонький старик и молодой парень, сын, скорее всего.
- Суд-то когда? Разве сегодня уже?- громко спросил молодой голос.
- Да… - прошелестел старик. – Сегодня.
- Во сколько?
Молчание. Старик закашлялся и через некоторое время ответил:
- Я не хочу, чтобы ты туда ходил. Ты не пойдешь.
- Во сколько?
- В три, но…
- Я должен пойти.
- Нет. Они будут защищать убийцу. Они убили мать, понимаешь? Они! И теперь они защащают его!..
Так, значит, в три…
Я прибежала домой и попила воды. Горло драло, простудилась все-таки. Было так больно и плохо… В дом я заходила через черный ход – побоялась, да и запоздало заметила, что парадный вход опечатан.
Дверь в зал заседания была открыта. Люди, которые начали подтягиваться на площадь в большинстве своем бушевали. Их сдерживали приставы. Я проскользнула в зал заседания с группой каких-то официозных личностей и села в уголочке около окна под решеткой. Хлоп-хлоп, - открывалась и закрывалась дверь. Входили. Выходили. Скакали люди с папками. Прозвенел звонок, встряхнув задремавших зрителей, и возвестил начало. Ввели Иферну, она не смотрела ни на кого, только прижимала сморщенные кулачки к лицу.
Вошла полная женщина в черной мантии, и стукнула молоточком. Только вошла, а уже стучит…
- Здравствуйте. Начинается суд по рассмотрению дела Иферны Ной Мойри обвиняемой в подготовке массового отравления. Здравствуйте.
Она села и поглядела на защитника и обвинителя – обвинитель, молодой мужчина в черном пиджаке и со странной миной на лице пытался одновременно улыбаться судье и сурово смотреть на подусудимую. Защитник тоже отличался странностью – он был в уже традиционном черном одеянии с галстуком чересчур смелых оттенков совршенно не к месту. Можно сказать, он полыхал как фейерверк. Судья долго смотрела на этот галстук и, отлепив взгляд, продолжила.
- Встаньте, Иферна Ной. Вы признаете свою вину?
- Нет. Нет... – голос Иферны сорвался.
- Нет? – чуть слышно спросил обвинитель. - Секретари, запишите, что подсудимая свою вину отрицает.
Секретарь стороны обвинения встрепенулся и стал писать. Тот, что конспектировал все за защитником, доселе молчавшим, только стал расписывать заедающую ручку. На самом деле это выглядело смешно – один писал «а», а другой «б». А говорили, что это для максимальной точности…
- Ваша честь, могу я приступить к представлению доказательств? – пошел в наступление обвинитель.
Судья кивнула и обвинитель понесся…
- …обратите внимание на эти флаконы, ваша честь. В них содержится некий медикамент – называется он настойкой триминина.Он входил в состав того самого яда, что был найден в рыбе. Это на странице …
Я прислушалась. Иферна рыдала, спрятавшись за деревянной доской скамьи.
- Ваша честь, - вдруг вскочил защитник. – уж не думаете ли вы, что моя подзащитная ныряла за каждой рыбой, чтобы отравить ее еще в море?..- даже с некоторым удивлением спросил он.
- Читайте материалы дела лучше, сударь, - вздохнула судья. – Ваша подзащитная ведьма, она могла это все сделать.
- Да-да, ваша честь, - почти промурлыкал обвинитель. – В доме подсудимой найдены остатки того самого заклятия, которое, судя по книге магии, способствует распылению и распространению…
Несколько минут я слушала, как распинался обвинитель и пытался что-то вставить защитник.
- Простите. Я перебью. Уважаемое обвинение, известен ли мотив у совершению преступления?
Обвинитель поморщился – это было его больное место.
- Нет.
- Вот! Я считаю, что не найдя даже мотива к преступелиню заключать под стражу по такой серьезной статье…
Судья стукнула молоточком, грозно погядела на защитника и перешла к допросу свидетелей.
- Позовите Элизвет Моран, пожалуйста.
Вошла круглая женщина, отделенно напоминающая кубарик. Я где-то видела ее, и даже помнила очки на золотой цепочке, но где – это было совсем сложно.
- Здрасьте.
- Здравствуйте. Вы выступаете свидетелем в судебном заседании. Знаете ли вы подсудимую?
- Да, знаю. Ферна-то давно уже тут живет, а я на ее свадьбе еще гуляла,- похвасталась свдетельниа.
«На свадьбе? Ну, вполне возможно…»
- Она у меня лекарства часто покупала, или присылала кого-нибудь.
- Да-да, - очнулся обвинитель. – Скажите, вы продавали подсудимой вот эти вот препараты?
Он потряс полупустой бутылкой.
- Да. Только она не приходила, а присылала девчонку какую-то неприятную. Все в витрине травки рассматривала, сдачу пересчитывала…
Я вжалась в стену. Ну еще чего не хватало…
Иферна поднялась, и прямо села с бeлее белого лицом. Глаза напряженно смотрели на меня – она углядела меня в толпе. Глаза ее отчаянно что-то говорили. Я не могла только понять, что.
- Иферна Ной, скажите пожалуйста, что это была за девочка? – оживился защитник. Не в меру и не к месту активный, клоун какой-то.
- Да так… - уклончиво ответила Иферна. Даже как-то слишком явно уклончиво.
- Понятно. Ваша честь, позвольте приступить к допросу следующего свидетеля.
Обвинитель зашуршал папочками и выскреб до боли знакомое имя:
- Нэйб Арлина. Прошу доспросить.
В зал забежали двое охранников и покрутили головами. Арлина, слегка дрожа и потряхиваясь, вошла в зал. Иферна холодно пригвоздила ее к полук, Арлина задрожала с большей интенсивностью.
- Здравствуйте, свидетель, - почтительно поприветсвовала судья. Арлина пролепетала что-то в ответ, явно еле сдерживая себя в руках.
Она говорила, отвчала на вопросы. Ей задавали их много – попеременно то судья, то обвинение. Защитник притих и не говорил ничего, только перешептывался с Иферной и немного неодобрительно таращался на обвинителя, совсем расцветшего – он получил от Арлины все то, что ему нужно было так.
Арлина говорила, говорила… Она спасалась словами, спасала себя изо всех сил, а Иферну топила. Она говорила, что видела коллекцию ядов Иферны и книги магии тоже там были. Она приводила косвенные доказательства, что она постоянно персказывала ссоры с соседями и случайными встречными на улице.
Иферна смотрела на Арлину не отрываясь. Она смотерла, как ее закладывает ее подруга. Твердая, самоуверенная фигура Арлины поникла, словно опомнившись, она причитала что-то себе под нос. Глаза горевшие обличительным огнем, затянулись слезами.
Арлина села. Были и другие свидетели, конкретно – соседи. Что были не в самых хороших взаимоотношениях с Иферной. Она смотрела на них жалостым взглядом, они передергивались от отвращения. Маленький сын одной из неприятельниц Иферны умер, съев суп из рыбы.
- Ваша честь, - Иферна вскочила. – Я не делала этого! Я не делала!.. У меня больной сын, с кем он останется, если меня… Если я…
«Таноник – ее сын? А ну да, конечно… Кто же еще…»
Она рызрыдалась. Хрупкая старушечья фигурка тряслась, и она была так неподражаемо естественна и честна здесь, за гранью чувств, где есть только закон и слова… Защитник ерзал, он не знал, что делать с подзащитной, впадающей в истерику. Судья сначала сочувственно, а потом беспристрастно смотрела на нее. Обвинитель с полной уверенностью, что это все – спектакль, любовался на покрасневшие глаза и лицо.
Я сидела и не знала, куда себя девать. Она была так слишком откровенна здесь, это было постыдным и нелепым. Разве могла она показывать себя, выворачиваться наизнанку среди этих масок? Этот балаган не был создан для трагедии, здесь не было чувств. Она оправдывалась перед ними, но зачем?

Обвинитель в своей обвинительной речи признал Иферну виновной и попросил суд дать ей казнь через повешенье. Арлина охнула, встала и упала – ей стало плохо.
- Ваша честь. Я прошу вас о снисхождении, - голос защиты оборвался. – Прошу вас принять правильно решение. Приняв во внимание тот факт, что настоящего мотива так и не нашли. Нужно было ли моей подзащитной, слабой пожилой женщине устраивать все это? Зачем?
Наслушавшись пафосных речей признанный риториков он решил выступить на полную катушку, но к концу сломался и притих, пролепетал что-то о «нецелесообразности» приляпаной непонятно куда и почему, потом было про «почтенный возраст» и про бедного Таноника. Потом попытался выдать что-то о скоротечности следствия и недостатке улик, но судья строго посмотрела на него, он булькнул заключительным словом и сел на скрипучее адвокатское кресло. Робко глотнул воды из стакана, и стекло звякнуло в унисон с молотком.
Я сидела в коридоре и ждала вердикта. Нас выгнли и в холодный сырой коридор, я села на стули сжалась. Трясло от холода и зубы норовили стучать, но я сжжила челюсти. Я мерзла и меня жгло изнутри – я не верила или не хотела. Не хотела, чтобы Иферну признали виновной. Она не была виновата.ю и настолько я не могла допустить, чтобы ее посадили… Этого хотелось, как никогда в жизни.
«Господи, если ты есть. Сделай так, чтобы она была на свободе! Она не должна, так нельзя! Я ведь не прошу слишком многого, но нельзя допустить, чтобы она оказалась повешена! Почему все так?!»
Сейчас мне было удобнее, чтобы кто-то там наверху мог что-то поделать. Было бы на кого злиться и кого благодарить. Как просто – придумал себе идола и моли его!
«Господи, сделай так, что бы все было хорошо! Я ведь так редко прошу тебя о чем-то, так исполни одну мою просьбу!»
Я так часто произносила имя этого неизветсного хозяина и создателя, не стольок обращаясь к нему, а больше применяя как речевой и мыслительный оборот. Был ли он, слышал ли он все мои мысли?
Меня трясло, на меня стали оглядываться остальные присутствующие на суде. Она стояли по стенкам, я стучала зубами и сидела. Последнее не делало мне чести, вредные старушки стали перешептываться, что я не уступаю места старшим. Мне было все равно, я принимала решение. Я бы упала, если бы я не сидела. В глазах поминутно темнело.
Я не знала, сколько прошло времени – часов у меня не было. Но прошли минуты и пристав загнал зрителей в зал, как пастух стадо неразумных овец. Иферну не ввели в зал, судьи еще не было. Обвинитель шуршал папочками почти уверенный в своей победе, защитник писал что-то на листике. Они оба были настолько неуверены, настолько судья была для них маленьким богом, от которого зависела вся их жизнь (и не только их), что было даже немного жалко.
…«контролируя свое настроение, ты сможешь управлять и другими. Это ведь так просто, разве нет!?»
Действительно – все было так просто! Так удивительно просто.
Судья показалась маленькой пластилиновой фигуркой – что она есть такое? Так, мелкая помеха, камешек в шестерне. И так легко было ее подчинить, что хотелось смеяться. Я отвела взгляд и смотрела на ее руки, чтобы она не поняла и не почувствовала. Она подяняла голову на секунду от бумаг, моргнула и удивилась сама себе.
- …Суд приговорил – Иферну Ной Мойри оправдать и освободить в зале суда. Дело о массовом отравлении оставить на доследование, за добытием других улик, более полных и ясных…

Не дослушав, я вышла под шумок зашевелившихся присутствующих. Иферна плакала, а лицо адвоката из загробного постепенно расцветало. У этого балаганного представления действительно получился счастливый конец.
Я пришла домой, так заманчиво стоял в коридоре чемодан. Меня не держало более ничего, страха не было. Уйти скорее и не возвращаться больше никогда.
«Одан!
Так все сложно и так сложно во всем разобраться! Начинаю убеждаться, что ты был прав. Я ведь тогда и правда не сделала всего того, что нужно было! Мне так теперь плохо, но я вернусь скоро, мне больше не нужно скрываться!»
Я вздрогнула и рука замерла – хлопнула входная дверь. Это пришла Иферна. Я вышла в коридор, и увидела ее глаза – онаи не светили, они были такие же, как и всегда. Пожалуй. Они пыталась изобразить радость – губы улыбались, руки зажали бутылку дорогого шампанского, которое Иферна никогда не покупала, а только ругалась, что все стало так дорого.
- Поздравляю.
- Спасибо. А ты молодец – не зря я тебя учила.
Я смутилась, никогда не знала, как отвечать на похвалы, но было приятно. Только настораживал ее голос.
- А почему?..
Иферна деловито разулась и пошлепала на кухню.Открыла бутылку и стала потягивать шампанское из чашки.
- Как хорошо все-таки, что будут искать настоящего преступника!
- Да! – неожиданно жарко ответила Иферна. – Да! А то ведь… Он и дальше будет все это… Люди ему помешали! Так ведь и не надо до такого доходить. А люди-то, люди!.. Набрасываются на первого встречного и рвут, рвут на части, как будто бы и не знают, и знать не хотят! И ведь надо бы повежливеее, так ведь нет! Потом вот расплачиваются…
Она говорила, говорила. Я не понимала. что с ней происходит – алкоголь еще не должен был начать действовать. Проскальзывали фразы, случайные и тем не менее идущие с самого дна, я не могла их понять.
 - …да что они вообще понимают, эти… Варвары! Никто ведь… Ничего, только и знают, что в потолок плевать, что такое работа настоящая и не подозревают!
Она махнула рукой и чашка с остатками шампанского опрокинулась на пол. Лимонадная жидкость разлилась по полу, впитываясь в дерево. Я выскочила в коридор и тут друг поняла, что боюсь. Боюсь этой страшной старухи, жестокой как люди древности, жесткой и злой. Смерть дышала ей в лицо, отходя лишь не некоторые месяцы, и иногда выпуская из своей крепкой хватки. давая побыть немного простой и доброй. А теперь она стала ближе на целый год, и будет только приближаться. Приближаться… Для Иферны смерть была близка, а для Таноника и жазнь была почти смертью. Он жил, но это нельзя было назвать человеческим существованием. А я хотела жить, хотела, как никогда.
Я прошла к своей комнате, как во сне, и навалилась на дверь. Она распахнулась и я поняла, что ошиблась – это была конура Таноника. Он лежал на полу поджав руки, чтобы не замерзнуть. Пара в комнате не было, он как будто и не дышал.
Я закричала, завизжала впервые в жизни, наверное. Иферна неверными опьяневшими шагами пришла в комнату и принялась причитать что-то
- Ах ты мой бедный, Никки! Никки!
Она отшатнулась и закрыла лицо руками.
- Что я наделала! Что я натворила!
Она выла и рыдала. И я не моглда понять, о чем она. Меня трясло и лились слезы, страшно билось сердце и холодела спина. Было так страшно, и так жутко…
«Она натворила. Что? Что?
То. Ее никто никогда не любил. С ней никто и не общался. Ее ненавидели и ставили на ней клеймо – не только на ней, на всем, что шло от нее. И она решила сделать это. Она купила яд. Сделала его. И провела обряд расселения. И все.»
Черный прогнивший потолок над головой навевал что-то очень знакомое. Иферна кричала за стеной и причитала. Разговаривала с кем-то. Я не могла этого слушать. А чемодан так заманчиво стоял совсем рядом.

Дорога вон из Байина заняла примерно полчаса. Опустевший город остался за спиной совсем далеко а вокруг были только деревья, деревья и никого больше.
Стоянка экипажей, на которой я свалилась с телеги год назад как-будто и не изменилась – все такое же шумное место. Сновали деловитые пассажиры с сумками, узлами и чемоданами, надменно щурились на свет хозяева телег, они ждали клиентов. Год назад все было точно так же.
 Водянистое небо просвечивало сквозь жиденькие березки. Я лежала на телеге и смотрела, как проплывает мимо мир. Что-то лезло в голову и постоянно вспоминалась Иферна. Ее маленькие глазки, чопорно и злобновато смотрящие на мир, ее вечный воспитательный тон. Я не могла понять, что же это было все-таки. Я еще слишком плохо понимала людей, чтобы теперь во всем разобраться.
«Я оставила письмо Одану на столе. Она найдет и порвет, и будет вспоминать меня как опследнюю тварь. Если только она не забудет все совсем…
А Таноник был все-таки жив. Он дышал. Пар поднимался. Это я все придумала…»
Я бы могла и не узнать ничего и остаться. Она – убийца. Мне было сложно в это поверить. Унее был сложный характер, да, но она не была маньячкой. Она вела себя как просто человек и больше ничего. Поэтому было так сложно и в то же время просто поверить в то, что это она устроила весь этотт кошмар, черт! Она так четко понимала, что есть белое и что есть черное, она презирала преступников и убийц – тем более. Так почему же все получилось так, как так?
Молодая листва на обледенелых ветках потемнела от холода, но солнце грело и скоро она должна была превратиться в свежую зелень. Весна, а я и не заметила.
       
       Часть вторая.
       Глава девятая.


 Покинутый замок не светил окнами в город. Холмы купались в долгожданной тени, и тольок луна светила тонким серпиком. Было далеко до полнолуния. Но именно в этот день стоило радоваться – какой смысл грустить, когда всех вокруг искренне и неискренне распирает от счастья.
На главной площади горели фолнари, фонари… они горели не только там, а тянулись цепочками болотных огоньков по всему городу. Грохотала музыка, пели интструменты десятков разных оркестов, и все это сливалось в страшный вой и сип. Сердце замирало от этих звуков, отсмеха людей, отмечающих свою победу над городом, природой и судьбой. Это бул юбилей, всего лишь несмколько месяцев. Люди, новые Идийцы, подданые королевства людей, возрождающегося из пепла, сами были рождены на разных концах страны, и относилиь к исторической родине как к старому антикварному шкафу – много всего разного, но из моды вышло. Вот когда опять вошло, тогда уж можно и воспользоваться. Им было все равно, они веселились, они радовались. Шумели и непозволительно долго не давали уставшим улицам покоя – им было все равно. Музыка заглушала лихорадочный стук сердца города. К нему и не прислушивался никто – всего лишь старый дом, гнездо глупых, глупых королей. Даже смешно, право слово.
Коллонада северной стороны замка, единственная незастекленная часть, выходившая на пологие холмы, спускавшиеся в долину, гудела каменными сводами от долетавшей из города музыки. Стекла дрожали, и тяжелые ноты завывали около потолка. Так давно здезь звучали старые вальсы, горели сотни волшебных огней, дирижировали талантливые музыканты своими верными коллегами – и правда, эт было очень давно. Слишком давно.
Огромная огненная птица распустила свои крылья над городом – появилась такая традиция. Запускать феникса. Никто в который раз не понял, волшебство это или же пиротехника – но опять послышались восторженые вопли и хлопнули вновь открываемые бутылки шампанского. Феникс махнул шикарным пламенным хвостом, окна дворца зажглись и вновь погасли, оставив все как есть – в темноте и тени. Феникс вспыхнул за горизонтом и рухнул грудой искр на горы.

Зеленые дервья шептались в вышине, оин все были похожи одно на другое и были совсем разными. Они смотрели на меня свысока и не пускали меня в свои разговоры, им было плевать, есть я, нет меня. Они вечные, они были и будут. Вне зависимости от того, буду ли я.
«Какие мысли лезут в голову, с ума сойти!»
Мне становилось страшно от того, что теперь будет. Я потерялась. Я заблудилась. Я не знала уже, на каком я свете. Мне хотелось к людям, к флидам, к духам. К плохим, хорошим, к живым или к мертвым, все равно. Но так я больше не могла.
Калитка, навешеная на кованый заборчик как будто бы для красоты была распахнута настежь. Я бросила чемодн и вошла, какая разница – это все общее, деревья там те же самые, им все равно, и они пустят меня в свои владения.
Я бросила чемодан и вошла. Кусты цвели и шелестели на ветру, вульгарно и грубовато, я шла мимо, и ветки дергаил меня за сыроватую юбку. Коротка мокрая трава хлестала по ногам, идти было трудновато, но я шла. Ветки с необычайными узкими листочками сплетались в мраморыные узоры над головой и не пропускали сияния неба. Я шла в прохладной тени и прислушивалась к ветру – шумели листья, но птиц не было. Изредка похрустывали под ногами старые ветки, поломаные ветрами, шуршала старая прошлогодняя трава.
Поляна под стражей высоких деревьев колосилась молодой травой. Серебристая и какая-то совсем не зеленая в легком деновении ветра она напоминала море.
Маленький дом, стояший на поляне, терялся в тени деревьев. Дверь была распахнута, стояла гробовая тишина; никого не было. Старая, рассохшаяся и прогнившая от сырости и осадков лавочка задрожала но выдержала мой вес. Конечно же, выдержала! Небо, оказавшееся неожиданно высоким и безумно сияющим, под покровом легких свадебных облаков. Пахло лесом и свежестью, но покалывало горло. Я начинала простужаться, но это было не так, как обычно – я почти не чувствовала себяна фоне величественного мира. Меня не было, или же я была настолько ничтожна, что все мои мысли заглушала одна верховная и главная, которую мне еще долго не удастся понять. Дышалось легко и от преженго страха ничего не было; небо сияло своим природным естественным светом, дневного светила уже не было – вечерело, и солнце давно уплыло за лес.
- Здравствуйте!
Я подскочила, хотя на самом деле рухнула вниз с облаков. Хрупкая, какая-то детская фигурка выделилась на фоне леса.
- Здрасте! – на всякий случай крикнула я. Миомлетом подумала, что больше криков на сегодня не будет – горло нещадно драло.
- Это ваш там чемодан валяется?
Девочка, очень маленькая и узенькая, подошла поближе и устало поставила корзину на землю.
- Мой. А что?
- Ничего. Вы его принесите, сыро ведь, намокнет.
У нее был хороший голос. Это не было. как в книжках –я не улыбалась внутренне и мне вовсе не хотелось бежать и исполянть любую ее просьбу. Она не просила и тем более не приказывала. И все же мне было очень приятно, что мои мысли идут вровень с ее.
Ноги путались в траве, я шла за вещами.
«Только приехала, неизвестно кто, а уже с чемоданом. Могут не так понять.»
Моя дорогой чемоданчик, измученых дорогами, лежал одиноко в траве и посверкивал мокрым боком. Я прижала его к себе и вернулась на поляну.
- Вы платье испачкали, - вскользь заметила незнакомка но я видела, что она улыбнулась. – Вы не местная, да?
- Да. Я из Идий.
- А они разве не разрушены?
- Их восстановили.
Волосы у девушки были короткие и пегие, а глаза, как будто бы в упрек волосам черные. Удивительно!
- М…
Она подяналсь с лавочки и я непроизвольно сжала плечи – я была по сравнению с ней просто гигантом. В полтора раза шире и выше примерно на столько же.
- Вы в дом проходите, а то что мы…
Она подняла корзину и вошла. Я прошла следом в дом и попала на террасу. В дождь здесь наверняка было здорово – окна, занавешеные прозрачными выгоревшими занавесками пропускали весь свет грозы и звон капель.
- Я Брента. Бре.
- Я Эллада. Элла. Эл.
Брента улыбнулась, и сразу снова выровнялась – глаза у нее были какие-то совсем не такие…
- А что это за место?
- Темноречье. У нас здесь река такая… Днем прозрачная, а ночью черная. Зря так назвали, но все равно красиво.
«Так не бывает.Мне слишком везет, так правда не бывает.»
Брента села на стул и стала выкладывать из корзинки пачки сухарей и несколько картошин.
- Я продала свою лошадь. Белую, как в сказке. Я Ришика очень любила.
 
Река плескалась в свете угасающего дня. Голые мокрые ветки старых ив купались в холодной воде. Волны казались в темени черными, как нефть, шум воды приводил в истеричный восторг. Хотелось кричать и сердце болело, хотлеось кричать просто от того, что теперь я здесь. Весь мир, такой огромный до невозможности сузился до одного единственного воспоминания, от которого должно было быть хорошо и спокойно но не было почему-то. Река плескалась и ветви ивы рассекали потоки воды. Где-то далеко они вливались в воды соленого моря.

Брента оказалась удивительным человеком. Она разрешила мне пожить у нее, не взымая платы, хотя я и пыталась что-то такое ей высказать… Я поселилась в ее доме и поняла, что надолго. Стыдно, стыдно, но я не могла больше скакать с места на место, а тем более когда мучительно сознавала, что это место – мое, и никто меня отсюда не вытянет.

Я шла и смотрела по сторонам – что-то показалось мне странным. Я скоро поняла, что – ели с бледно-зеленой мягкйо хвоей росли слишком идеально. словно бы специально. Их иголки усыпали землю, поэтому ступали мы бесшумно, тихо.
- Странные елки. Растут как-то… театрально.
- Как-как? – улыбнулась Брента. – Но вообще ты права – эти ели сажали специально. Когда-то зедсь хотели создать лучший парк мира, и хвойные сажали для того, чтобы была почва и ходить было удобно. В центре должен был быть огромный купол, самая большая оранжерея мира, где круглый год цвели бы удивительные цветы. Был бы построен чудесный город, здесь жили бы и духи, и люди, и флиды. Город стал бы самым большим и современным…
Она запнулась. Что-то заставило ее прерваться, поток слов, идущих от самого сердца, иссяк. Брента нагнулась и погладила маленькую елочку по пущистой зеленой лапке.
«Нет, не нужен ни город, ничего… Все и так прекрасно, без людей, бех всех.»
Вдруг стало все-все понятно. Жило-было королевство людей, и прекрасно жило, тольок однажды подумал некто, что пора границы и расширить. Только война – больно хлопотно и дорого, можно было все и мирным путем обстряпать. И обстряпали. Флиды стали противиться совсем не сразу, а духов так и не успели оформить.
В душе проснулось что-то, как будто бы спала пелена с глаз. Люди пострадали когда-то, но не за себя, а за что-то другое. Это как болезнь – заразных убивают, чтобы не заражали других, здоровых и не менее достойных жить.
Пахло смолистыми елями, в тени леса мы вышли на вырубку. Полоса поля цвета лиловыми цветами, они не пахли но было красиво. Колея тропки тянулась в траве.
Сосны редкими корабельными мачтами высились вдоль вырубки. Ветер качал их. И казалось что услышишь скоро, как скрипит мачта и хлопает на ветру флаг.
Из высокой травы вынырнула стайка мальчишек на велосипедах и пронеслась мимо. Бре едва успела отпрыгнуть в сторону, и поглядела им в след.
- Уроды… Дачники. Туристы!
Она шипела что-то еще себе под нос, я потянула ее за рукав и мы пошли дальше.
- А кто это такие? На велосипедах…
- Детки скупшиков земли. Отдыхают вот. Они деревья рубят под качели…
Я остановилась и посмотрела вверх – я чуть не врезалась лбом в черный столб. Вверху. Под керамическими пробками болтались обрывки проводов, которые не срезали.
- Сюда проводили электричество.
- Ну и зря. Здесь тишина такая – а провода гудят.
Мы помолчали. Я отмахивалась от назойливой мухи, которая постоянно садилась мне на руку и ползла, как улитка.
- Брента, мы ведь на рынок идем, да? Так у меня немного денег тут есть...
Я выудила мелочевку из кармана и протянула Бренте. Она поглядела на мою руку, похлопала глазами и пошевелила монетки.
- Это что, правда, настоящие деньги?
Она взяла одну медную денежку и посмотрела ее поближе. Она была страла и покрывавшаяся емтным налетом.
- Ты только не думай, что я совсем… того. У нас туту никто деньгами не пользуется, я их никогда не видела…
Она ужасно смутилась и вернула монетку. Она стеснялась своей дремучести. Мне не хотелоьс ничего говорить, принимать снисходительный и простительный вид, так как Бре вела себя нормально – прощать не за что.

Мы долго шли, и поле все тянулось и тянулось, и не было ему конца. Наконец опять потемнело – мы вошли в рощу елей, где и была, по рассказам Бре, торговая плошадь. Старые каменные плиты выворотило из земли, между ними прорывались травинки да и вырасти здесь хоть целое дерево – ему не помешал бы никто. На старой длинной лавке с облупившейся краской сидели жители темноречья – пожилые и старые люди в старой одежде. Они держали рядом с собой тюки и чемоданы, так что были похожи на переезжающих в зале ожидания – но на самом деле это было все то, что они продавали или выменивали.
Брента взяла у меня корзинку и подошла к сморшенной бабушке с чемоданом. Та улыбнулась, сморщилась еще больше, и погладила Бре по голове – благо, та была как раз чуть ниже плеча бабушки. Она достала из чемодана пять больших клубней картофеля и положила Бренте в корзинку. Брента, улыбаясь, вернулась ко мне.
- Что, уже все? – удивилась я.
- Ну да. А что?
Вдруг Бре схватила меня за руку и мы отскочили всторону – заопоздало я услышала стук копыт за спиной. Я обернулась и увидела лошадь – с нее спускалась женщина. Поначалу она напомнилам не Хелигу в одну из первых встреч. Те же блеые волосы и неизменно дорогой стиль. Но самое главное – это надменность и самоуверенность. В добавок она была очень красива.
- Вы бы поосторожнее! – Брента обиженно пискнула ей еще что-то, но она ее не очень-то слушала.
Женщина огляделась с отвращением посмотрела на стариков, смотрящих на нее в упор и обратилась ко мне. Из всех мы были самыми юными.
- Вы не знаете, где здесь магазин?
Брента тихо фыркнула.
- Вы что?
- Ничего. Здесь не магазина.
Женщина поморщилась и отошла. Ты бедная лошадь, на которой она приехала, была в дорогой сбруе, но глаза были невозможно грустные. Эта дама, как и большинство горожан (я не была, кстати, исключением), не имела никакого понятия об уходе за лошидьми и за животными. Болье всего быбло жалко игушек этих наивных людей, считавших, что питомцы – лишь невинное развлечение, и им не нужно ничего, кроме капельки ласки да и то, когда у хозяина есть на эту ласку время. Лошадь покачала серой в яблоках головой и подошла к одной из бабушек. Видимо, они были знакомы.
По широкой дороге со стороны города подъехала телега с буханками хлеба. Брента подскочила и стала трясти меня, чтобы я доставала деньги. На два броновых сниккена мы купили две буханки хлеба. Брента расплылась в улыбке, да и я тоже – мне хотелось есть. По дороге мы сьели почти половину мягкого, царапаюшего десны хлеба.
Пока мы не ушли, мы успели заметить, что по узкой тропинке, одной из тех, что лучами расходились от площади, приковылял худой старик – он едва переводил дыхание и отирал со лба пот. Брента остановилась и пристально поглядела на него.
- Дядя Рон, что же это?..
Брента подошла и поздоровалась, я последовала ее примеру. Мы усадили старика на лавку, Брента расспрашивала его о чем-то.
- Это ж мой Марик. Я его вместе с домом и продал… - рассказывал он.
Брента стояла и покусывала губу.
- Ты вот молодая, не поймешь – мне умереть с людьми хочется. Здесь подохнешь, кроме Шварика и никого. А ведь и здоровье уже не то… А у меня теперь деньги хорошие есть, восемьдесят золотом…
Это было ничтожно мало. В гостиницах брали по несколько золотых в месяц, и питание стоило дорого. Этот старик не понимал, на ч то обрекает себя, и сердце сжималось от жалости. Но я молчала. Это малодушие не давало мне обеспокоить их, не позволяло дать им повод для сомнений.
Брента поговорила со стариком, и мы отошли. Пора было идти домой, чтобы успеть к третьей четверти полдня.
- А эта, какова! Сама всадницей, а старого человека пешком по лесу…
Брента закусила губу и оторвала от хлеба кусочек. Пока она ела я шла и прислушивалась – птиц здесь не было ни видно ни слышно. Это было странным, даже мне, когда я последнее время слышала только крики чаек.
Лес молчал. Ветра не было, кряжистые стволы деревьев стояли не шевелясь, в тишине было слышно даже дыхание. Небо бросало яркий свет сверху прямыми лучами, словно дождь.

По крыше настукивали крупные зернышки семян, падающие с деревьев, я проснулась и вышла к Бренте. Она еще не встала, дверь в ее комнату была закрыта. Я попила водички из кувшина и вышла на улицу.
Река была в полукилометре от дома. Я спустилась по крутому берегу и нырнула в воду. Рубашка сразу же намокла и облепила тело, но плыть было легко. Вода хоть и с утра была очень теплая, солнце пробивалось сквозь ветви ив и светило в лицо. Я была счастлива и хотелось петь от счастья.
Я наплавалась и вернулась домой – переоделась в платье и повесила рубашку сушиться.
- Доброе утро… - вышла, потянувшись, Бре.
- Привет.
Я разлила чай и вдруг обожглась – не так взялась за чайник.
«Привет.
Знаешь, я давно тебе не писала – не получалось. Я счастлива. Как это сстрашно и странно – я счастлива не смотря ни на что. Иногда кажется, что даже если вокург рухнет мир или часть мира, но будет что поесть, где поспать и прогуляться мне будет почти что все равно. Я боюсь Одан, себя боюсь.
…»
Я положила листочек на стол и допила чай – Брента вышла умываться.
Мы шли, вновь шли куда-то. Эта дорога стала мне знакомой и почти родной – я уже знала, где будет ямка или кочка. Ели шумели и пел вокруг ветер. Волосы мои слиплись от речной воды и теперь кидали странную тень на дорогу. Брента рассказывалас что-то, я не прислушивалась и вдруг мне стало стыдно – она рассказывала мне, именно мне. а я и не думала слушать.
«В последнее время становишься все более себе противна. Почему, с какой вообще-то стати?»
- … они прекрасные люди, наверное, я до сих пор и не уехала из-за них, как они здесь будут без меня? Элка, знаешь, наверное, это плохо, но я почти не умею общаться с людьми. Это плохо?
- Нет конечно! Я вот тоже не умею.
- Ну конечно!.. Ты у нас такая общительная!
- Я? Серьезно? – я немного обадела, но замолчала. Ах сколько нам открытий…
Брента улыбнулась и я заметила,что она идет немного подпрыгивая.
- Слушай, как ты думаешь, сколько мне лет?
- Тринадцать, четырнадцать, - сказала я и соврала, нагло соврала – худенькой тоненькой Бре нельзя было дать больше двенадцати лет.
- Ну опять! – возмутилась она. – Мне девятнадцать.
Я остановилась на секунду и пошла снова.
- Правда?
- Правда.
Брента передернула плечами и пошла вперед. Но походка была по-пржнему подпрыгивающая.
Широкое поле с еще одним столбом из-под старых проводов вело в новые чащи. Там где-то начиналось место, в которое мы шли – я прослушала, чучело, его название.
Брента шла и рвала цветы с поля – огромные васильки и ромашки, ромашки, которые просто восхитительно пахли. Метелки желтых цветов, названия которых я не знала, Брента не трогала.
Большой дом с белыми окнами вынырнул из-за деревьев как и Брентин – издалека я его даже не заметила. Это жилище было не то что у Бре – огромные окна, богатая двустворчатая дверь и пышные голубые можжевельники под окнами. Большушая белая кошка сидела и смотрела на нас синими глазами.
- Кыс-кыс, Монра, - подозвала ее Брента. Она погладила ее, потрепала за ухо.
- А мне можно?..
Я погладила пушистое чудо и вошла вслед за Брентой в дом.
Сразу бросилась в глаза огромная статуэтка кошки в прихожей – она сидела на изящном деревянном изгибе лестницы и смотрела на каждого входящего.
- Бренточка! Здравствуй. А…
- Здравствуйте. Я Элла.
- Здравствуйте, тетя Лива.
Почтенная дама оглядела нас. Она сама была в длинном платье и ярком платке. Цветы оп кайме шали очень бросались в глаза.
- Тетя Лива, я вот принесла…
Брента достала из корзинки огронмый букет и протянула его женщине:
- Вот.
Тетя Лива улыбнулась и сразу поставила цветы в вазу.
- Спасибо, Бренточка.
Она еще раз посмотрела на меня и мы прошли в комнату. Огромное кресло, в котором мы с Брентой помешались обе схватило в свои объятья и отказалось отпускать. Пушистая кошка пришла с улицы и села на подлокотник. Я ее немного пугала – шерсть на спине вставала гребешком.
- Монрик, знакомься! – засмеялась женщина. – Ее можно погладить. У нас Монрочка уже старенькая, пятнадцать лет уже…
Из-за шкафа выползла кошка – похожая на Монру, только с серыми дымчатыми глазами. Она посмотрела на меня и вытянулась по полу.
- Тутя Лива, вам может помочь что-нибудь?..
- Нет, Брент, спасибо. Твоя подружка вон какая смирная.
Я смутилась, так как в этот момент упорно пыталась решить, можно мне встать и подойти к книжному шкафу, или нет. Золоченые корешки книг сверкали на солнце.
- У тебя дела-то как?
- Хорошо. Только я Риша продала, есть нечего совсем.
Брента устало вздохнула и мне стало ее жаль, - нет ничего больнее расставаться с существом, к которому прикипел всей душой и средцем.
- Сочувствую. Что, книги больше совсем не берут?
- Год неурожайный, у меня совсем ничего не выросло, а у других все равно мало. Из города мало пирезжают, книги не берут. У меня их и нет почти. Не знаю даже, как доживать год.
Монра махнула пушистым хвостом и пошла по столу к хозяйке. Я сидела, вполуха слушала и мне постоянно казалось, что я едва сдерживаюсь, чтобы не провалиться в неизвестные мне миры.
Когда-то давно я жила во дворце. Я и работала там, потому что работа эта была – одно удовольствие. Я колдовала каждую минуту своей жизни, мне было тяжело и в конце концов я стала по немногу сходить с ума. Меня отстранили от работы и я ушла в город – пожить несколько дней.На територрии города по-прежнему действовало старое заклятие – не заклятие, а скорее что-то другое. Я чувствовала это, но не могла уловить его, поймать догадку за хвост. Природа этого колдовства была неизвестна. Это было похоже на камень, испещеренный глубокими трещинами – можно было замазать терщины, но не уничтожить их.
Я шла по широкому коридору дворца и вошла в главный зал – здесь все начиналось. Большие плиты, образуюшие доску для шахмат, сколько партий было сыграно на ней! На выступе в стене обитал во время бала оркестр, горели сотни, тысячи свечей, и играла музыка, музыка. Нежные вальсы и волшебные импровизации, быстрые, медленные и неизменно прекрасные.
 Вокруг порхали тени, призраки моего воображения, они кружились, летали вокруг меня; шелестели легкие платья и развевались по воздуху блики от росистых камней. Они танцевали, и я танцевала вместе с ними, я не могла отказаться от этого танца!
Выбитые куски витража стали затягиваться, как паутиной.
Сердце болело, потому что на полу расселась стайка флидов из команды реставраторов – они не понимали того, что я сейчас чувствовала. Я должна была выгнать их отсюда, но стеснялась – не я была здесь хозяйкой. К сожалению, не я.
Кандам и Мов, маги недавно из университета, до этого обитавшие в Модгине, шли по коридору и наигрывали на Мовинской гитаре какой-то слабый ритм. Гектор, - старый колдун из прежних магов, - прогнал их с кухни, где хозяйничала Ина, и теперь листал копии старого плана дворца. Струны гитары звенели и разносились по гениальным с точки зрения акустики сводам дворца. Это все напоминало вокзал – везде были свалены горки старой пыли и коробки с предметами, готовящимися отправляться в лабораторию на реставрацию. Нет – это напоминало старый дом, куда приехали новые хозяева.
Кандам пребирал струны и эти удивительные звуки напоминали такты какого-то старого вальса.

Маленькая медная шкатулка стояла на столе, деревянная танцовщица вращалась на подставке под звуки удивительного вальса. Я смотрела на это чудо и вслушавалась в музыку – она была мне знакома, - но откуда?
Тетя Лива смотрела на меня и как-будто ожидала от меня каких-то слов, но я молчала и не знала, что сказать.
- Это флидская работа, из мастерских Модгина. Медь, - сказала она все так же пристально глядя на меня. Брента сидела по-прежнему рядом и тихонько, шепотом напевала себе какую-то песню.
Монра вышла в прихожую, красная занавеска на двери плавно качнулась.
- Тетя Лива, ну мы пойдем, пожалуй, - поднялась Брента. Она посмотрела на шкатулку и на танцовщицу, все еще кружащуюся на подставке. Я встала и раскланялась.
- Спасибо, что зашли. Да, Бренточка, ты не знаешь, когда в следующий раз приедут… ну, шатры вот эти?
Брента пожала плечами, мы распрощались и вышли из дома. Небо затянуло пепельными тучами, воздух похолодел и запах водой. Мы пошли по дороге, Брента все время молчала и шевелила губами – словно молча разговривала сама с собой.
Полил косой дождь. Пенные бурунчики неслись по песчаным порожкам дороги, мне в туфли залилась вода – Брента шла босиком. Крупные капли шумели по веткам деревьев, струи дождя били их и листья дрожали, будто от холода.
Мы прошлепали по деревянному полу террасы в дом. Брента достала из шкафа шаль и завернулась в нее, я полезла за своими вещами на чердак. Там, около лестницы, валялся мой чемодан – я не влезала в него уже давно.
Наверху стук дождя был слышен еше сильнее. Маленьккое окошечко подрагивало, стекло еле выдерживало напор воды. В шель между стеклом и рамой заливалась струйка воды и лилась по стенке на пол. Рядом, на коробке, лежала стопка бумаги. Я взяла ее холодными сырыми пальцами, сначал попытавшись вытереть руку о платье – но оно ведь тоже было мокрым. По желтоватым листам косыми строками бежали цепочки букв, я не могла их различить – в окошко почти не проникало света, было слишком темно.

В библиотеке не горело привычного света. Я зажгла свечу и вдруг поняла, что Стил нет – обычно она всегда выходила мне навстречу. Устала, наверное. Брожащий бледный огонек плыл вслед за мной по коридору. Я влезла на врехний уровень и чуть не навернулась в темноте с полированый ступенек – но успела схватиться за деревянные перила второго уровня. Дыхание на минуту перхватило от мысли. какие пренеприятные ощущения я испытала бы, свались, но времени не было думать – нужно было искать.
«Мое счастье, что по алфавиту все расставлено.»
Черненые тома из собрания по истории занимали целиком стеллаж. Не знала, какой том нме нужен конкретно, поэтому следовало добраться хотя бы до последнего. Там должен был быть указатель.
Предпоследней войны не было нигде. Предпоследняя война – официальное название войны с флидами, которая на самом деле оказалась последней. Никто не хотел гововрить об этом, почему – я не могла понять, что же тогда было такого, что так старательно скрывают. Никогда не было исследований, и никогда не будет поисков с таким страшным привкусом гадливости.
Пальцы нащупали в полутьме провал между ровными рядами книг. Одного тома не было. Интересно, кто же это меня опередил?..
Раскрылась дверь – я услышала скрип изделека. Кто-то прошел мимо меня по коридору и вдруг отпрянул – заметил свет свечи.
- Э-эй!
Тишина молчала. Вдруг Хелига вышла из тени. В ее руках была толстая тетрадь и книга, та самая, из этого собрания.
- Привет.
- Здрасте. А… Что вы тут делаете?
- Вернуть книгу зашла.
Лица Хелиги не было видно в темноте, но я примерно представляла ее выражение. Такой она была, когда кто-то замечал ее очень некстати.
- Я не хотела, чтобы меня кто-нибудь видел. Это, понятно, я надеюсь?
Я навесегда запомнила ее голос – мне было стыдно, а не ей. Впрочем, почему ей должно быть стыдно? Глупость какая, и ее опять демонстрирую я.
- Ты знаешь, что в этой книге? – спросила она. Между делом она подошла и поставила том на место.
- Догадываюсь. О войне, да?
- Там опять все неправда, - вздохнула Хелига.
- Откуда ты знаешь?
- Оттуда. Это все было на моих глзах, но больше все равно было скрыто, ото всех, не только от меня. Никто до сих пор ничего не понимает.
- А некоторые и не знают. Отчего они все умерли?
- Не знаю. Меня не было здесь, я уехала вместе со всеми в деревню, она тогда принадлежала людям. Люди разъехались, почти никого из общей массы не было в городе. Те, что погибли – это лишь жалкая часть. Никто так и не видел, что произошло. Все затянуло льдом и засыпало снегом. Оттаяло все через три… года, - Хелига прочистила горло. Ей было неожиданно трудно говорить. – А потом ничего. Государство перестало сыуществовать, все. Люди где были к тем хозяевам и прилипли, все. А государства не стало, и сейчас его тоже нет. Большая деревня.
Хелига зажгла огонек и спустилась вниз. Так она ответа и не дала, до сих пор ничего не было понятно. Как сложно все. И книги молчат, и живые никто ничего… Наверное, нужны люди. которые все знают. Найти бы одного такого, все стало бы сразу проще.

- Лада! – позвала снизу Брента. Заждалась, наверное. Я схватила из раскрытого чемодана большой шерстяной платок, прихваченый у Иферны, и пошла вниз. Голова кружилась и постоянно оборачивалась на темный чердак, который просто тянул в свои неизведаные дебри.
Брента сидела в комнате перед масялной лампой. Было светло, а за оком день терялся в тени дождя.
- Скорей бы уж он закончился совсем… - вздохнула Бре.
- Да. Сыро, противно.
Дождь стучал по стеклу. Я закуталась в платок и сжалась в комок – хотелось раствориться в мире, ничего не видеть и не чувствовать.
- Ты много где была, - вдруг подала голос Брента. Тон был до боли знакомый – так просят рассказать что-нибудь. – расскажи что-нибудь…
- Ну… - послышался еще более знакомый тон – смущающегося рассказчика. – на самом деле нечего рассказывать. Везде кто-то живет, хорошо или плохо. Больше всего – средне. В Модгине очень хорошо, - внезапно согрелась я. – В Идиях потрясающий замок, но там теперь людей слишком много, шумно.
Больно было вспоминать. Противно – и билиотека, и замок, и город. Так вспоминают любимого друга, совершавшего что-то отвратительное. Но больше всего – библиотека. Она как-будто лгала мне, лгала все это время, не рассказывая самого главного. И не рааскжет никогда.
- Ну, и что?
- Ничего. Байин – там море… Оно очень большое и красивое, только холодное. Там плавают корабли, но они проплывают мимо и всегда немного теряются в тумане.
Свет лампы дрожал, стекла окон дрожали от ветра и дождя. Так плохо и неуютно было в этом хрупком холодном доме, так страшно и одиноко.
- А университет – в горах, – произнесла я. – там нет почти никого, только студенты. Слушай, хочешь, я сделаю хорошую погоду?
Брента погядела на меня и похлопала огромными глазами.
- Хочу. Постой, ты волшебница? А университет, - это что, школа магии?
- Брент, это идиотский термин. Университет – это учебное заведение. Я все и так умею, но там нас просто учили как справляться. И еще общаться друг с другом учили. Я не научилась.
Что-то изнутри вдруг стало подмывать рассказать про Одана, какой он был умный и какой непроходимой дурой была я. Но я промолчала – я стеснялась, и боялась, что не поймет простая Брента наших сложных отношений.
- Ну так как? С погодой?

День здесь начинался не как в горде – с первого открывшегося магазина, а гораздо, гораздо раньше. Луна блистала над деревьями и нестерпимо светила в окно, так, что хотелось задернуть занавеску. Лунный свет оставлял на стене белые следы, и я все же прикрыла окно. Было холодно и мышки шуршали в шкафу на террасе.
Я легла на кровать, но спать больше не хотелось. Лето, и наша проектная группа отправилась в Идии. Они живут около дворца и учатся… На секунду я стала жалеть обо всем, и захотелось поплакать, но я постаралась перестать думать эти мысли. Мне было больно и обидно, что не я теперь там, а кто-то другой. И ему, этому другому все это может быть и ненужно вовсе, но тем не менее все так, как есть.
Что будет со мной дальше? Ничего, ничего. Совсем ничего, я даже работы не найду нормальной. Нет, найду, но не ту, что хотела бы. Я всю жизнь буду пахать за маленькую зарплату, и приколдовывать себе хорошее настроение к утру и доброго знакомого на работе… Я зажмурилась – мне стало страшно от этой мысли. Не от того, что буду жить как сотни, тысячи других, но от того, что я хотела для себя совсем другого. Я хотела стать знаменитой, так как могла стольок всего!.. Я была бы нужна, себе и дщругим, тем которые бы меня не знали ни в лицо ни как либо вообще, но нуждались во мне не меньше. Я моргла столько всего, и каждую минуту чувствовала в себе эту силу. Одно было плохо – так мало я знала обо всем этом, так мало умела. Это все равно что иметь горы книг и бумаги, но не уметь ни писать, ни читать.
Я сама загнала себя в это бызвылазное положение. Мне уже никто здесь не сможет помочь, и который раз хотелось, чтобы был в жизни кто-то, кто разрешил бы эту проблему без моего участия. Так не бывает, но жить от этого легче не становится.

Я встала, протерла пыль со столика около кровати. Солнце светило, но занавеска была ослепительно желтая, определить было сложно. Да. Это все-таки солнце.
Я вышла на улицу. Бренты не было. На столе корячилась записка прямо на бумажной скатерти – она ушла в лес за цветами и на реку. Букет полевых цветов и лесных травок стоял на столе, но высох и начинал осыпаться. Голубые лепесточки васильков покрывали скатерть, и мне показалось, что таки должно быть всегда. Шкафчик со старыми книгами стоял около двери, нижние полки по ночам осваивали мыши, а верхние были заставлены книгами на флидском. Что они здесь делали – непонятно. Я вложила в толстый том сухой цветок и захлопнула книжку. Пусть сохранится.
Одна в шкафу была книга на общем языке, я взяла ее и полистала. Я не могла понять, о чем она была вообще – там было много чертежей и всевозмодных табличек. Пестрели формулы, которые я не то что понять, но даже прочитать не смогла. Меня кололо мое собственное нвежество.
Бренты не было, в доме что-то поскрипывало и похрустывало – я была чужой в этом доме. и казалась самой себе частью интерьера, бродячей и более всего ненужной.
На чердаке пылились старые вещи, я влезла и наступила в кучу какого-то тряпья. Опасательно я отшатнулась подальше от лестницы, чт обы не ухнуть вниз. Но идти было неудобно – мне не хватало высоты потолка, чтобы выпрямиться. Переступая, как цапля, через всякие неизвестные предметы, я добралась до стенки и села на старую табуретку на трех ножках. Она была низенькая, в самый раз для этого помещения.
Слепое зеркальце висело на стене, в нем ничего не отражалось, но рядом сидела, грустно повесив голову, тряпичная кукла. Она была одета в платьице и клоунские цветастые брюки в разноцветный горох. Я погладила ее по голвое и в сердце что-то кольнуло – так было всегда. когда я видела старые, покинутые игрушки. У меня тоже была когда-то такая, и я ее тоже бросила, она стала мне не нужна. Глаза, сделаные из деревянных, выкрашеных в голубое, пуговиц, грустно таращились на меня. Я посадила куклу на колени и обняла. Мне стало очень больно и жалко, в голове стала звучать музыка, старая и завораживающая, я зажмурилась – мне захотелось плакать, я не могла вспомнить!
Волосы, сделаные из колючих шерстяных ниток, кололи щеку. Я посадила куклу около зеркала и погладила по голове снова – мне было жалко ее оставлять здесь одну, но она принадлежала Бренте, я не имела права ее присваивать.
Я подошла к столику и увидела, что пачки исписаных листов не было – Брента убрала их. Почему? Я спустилась вниз и стала смотреть все шкафы и тумбочки, что были в доме, но ничего похожего нигде не было.
Вышла на улицу, Брента еше не возвращалась; я не могла себе даже представить, когда она вернется, так как здесь не было часов, и никто времени не наблюдал. Лес существовал вне времени.
Огромные заросшие грядки клубники за домом давно не полпалывались. Брента иногжа рвала двухметровые колючки, но и только, остальные травы росли, как хотели. Я села и приложила руки к земле – хотя это вобщем-то и не было нужно. Но так всегда делали в книгах те, кто знал и умел больше меня. Ладоням стало холодно и сыро, но я чувствовала, как делюсь с землей своей силой. В сердце что-то потягивало, мне было понемногу жаль затрачиваемых сил. Я могла потратить их на нечто большее, чем выращивание клубники…
На следующий день сорняки выросли еще больше и зеленым шелком стелились и кудрявились в тени дома. Но клубника была. Брента вышла, посмотрела и сразу бросилась к ягодам. Несколько она съела сразу, я попробовала одну; она показалась мне ужасно горькой. Но Брента никогда в своей жизни не ела сахара, она не могла знать, какой он на самом деле. Она собрала остатки и разделила на две части – одну чтобы съесть за день или два, а остальное на засушку.

Лето шло, была страшная жара. В смолистом горячем воздухе дышалось трудно и постоянно болела голова – трава истопталась и выгорела. Мысли в голове текли вяло и медленно, обрываясь и не начинаясь снова, и постоянно тянуло куда-то туда, назад. То, что казалось раньше, в то время когда это происходило, теперь стало более красочным и ярким; я теперь думала, что была счастлива тогда. Хотя на самом деле не была. Время оказалось похожим на витраж – смотря туда, куда тебя уже больше нет, казалось, что тогда все было гораздо лучше.
Но я не хотела, ни за что не хотела уходить отсюда. Я теперь знала наперечет всех жителей поселка, когда мы с Брентой заходили к ним я выслушивала все их рассказы, запоминала и не скучала при этом. Я жила этим, и была счастливее, чем когда-либо, хоть и не осознавала этого.

Палима, старуха, до сих пор выращивающая картофель на своей земле, приняла нас в совй дом. Брента собрала в лесу зветов и принесла ей, это был безотказный прием. Палима открыла дверь и впустила нас – она улыбалась и мне это очень нравилось. Я не думала о том, что она думает о нас что-то плохое, или конкретно обо мне, не стеснялась и не боялась. Так важно улыбаться незнакомым людям!
- Здраствуйте, тетя Палима. Как поживаете?
- Да ничего себе, Брусничка. Ты, глядишь, подружку себе отыскала?
- Это я ее, скорее, - я улыбнулась. – Ехала, сама не знаю, куда, вот и познакомились.
Женщина улыбнулась и поставила на стол три чашки с холодным разбавленым молоком. Брента попила и поставила чашку, я попробовала и поморщилась – это была неимоверная гадость. Тетя Палима отпила и поставила чашку.
- Во-от… - произнесла она. – Ну, что еще расскажете?
Мы посидели молча. Этот дом был не то что тети Ливин: с нипзким потолком и маленькими окнами. замний, сложеный из камня, но сейчас в нем было прохладно.
- А мне, знаете, дочка написала – сто лет уже не приезжала, как внук родился. Теперь вот приедут осенью, надо что-нибудь вкусного им приготовить. Представляешь, пишет, - мол, вот у нее денег теперь нормально, она может и мне подкинуть, - а мне-то они на кой лад? – Она говорила и заглядывла анам в глаза, ищя понимания и солидарности. Я молча кивала и говорила изредка что-то согласительное.
- Внуку уж скоро два года, сопливый еще, а они уже думают, волшебный они ли нет – отдавать в университет или нет? Вот ведь, деловые.
Когда-то, теперь уже казалось, что давно, я счи тала учебу мурой. Оказалось, что нет, и что она нужна мне, как никогда. У меня не было даже книг, и я не могла узнавать что-то сама, и нкому было меня учить… У меня были лишь записи лекций, но я писала конспекты в надежде, что буду помнить и знать азы. Я их не помнила а некоторые ниркогда и не знала.
«Господи, что же делать? Как мне быть, как я буду жить потом? Мне постоянно хочется откладывать и откладывать на потом, но нельзя, так пройдет вся моя жизнь.»
Я говорила что-то рассказывала, и, возможно, даже смешное. Палима улыбалась, а Брента тихонечко сияла.
- У меян вчера ноги так болели., что готовить ничего просто не могла. Вот, вареников варила…
Палима вышла из погреба и поставила на стол тарелку вареников. Брента взяла и стала есть, потому что ей приходилось часто голодать. Мне тоже, но от еды откровенно подташнивало, я не стала и вежливо отказалась.

Совсем некстати я вспомнила Аласту Помпей. Она казалась мне отвратительной, местами слишком импульсивной и оценивающей людей по одной ей известным кретериям. Одно то, что она их оценивала, было плохо. Она как-будто бы ставила им положительную оценку, осеняя своим общением. Она была такой не всегда и менялась то ли в зависимости от ннасторения, то ли по какой-то другой причине. Ну не погода же на нее так влияла, правда! Иногда она казалась мне даже классной, но чаще я ее ненавидела всем сердцем. Мы обе вели себя можно сказать глупо, потомуц что на самом деле могли бы даже когда-нибудь стать подругами. Мы уже не ыбли страстными противницами дружбы меж двумя народами, но было что-то другое, что мы не захотели преодолеть. Теперь мне в голову, кроме всяких неприятных моментов лезли удивительно редкие эпизоды, когда я даже была благодарна. Когда мы ходили в столовую, мне очень хотелось есть, но денег не было, она угостила меня чаем и булочкой. Именно в такой мелочи и проявляются хорошие флиды, и люди, и все другие. В сущности это не Аласта была виновата внаший «хороших» отношениях, а я, я дала ей оценку, приклеила ярлык – а на самом деле никто не давал мне права этого делать. Все получилось очень глупо, а ведь на саммо деле Аласта стала бы хорошим другом – если ты друг, то она, она со всеми своими недостатками будет стоять за тебя до конца. Я бы так ни за что не смогла.
Мы посидеил еще немного и ушли. На прощание Палима сунула Бренте три здоровых картофелины со словами: «Расти большая!» Брента покраснела, улыбнулась и мы пошли прочь. Лес пел шепотом свои песни, дел сильный ветер и музыка была слышна сильнее, чем обычно. Меня не мучила обида и жалость – меня мучил стыд, за то, что я вседа так плохо думала о них. Они были такими хорошими, пусть не вместе, но по отдельности, а я вела себя, как дура. Я не верила в людей и людям, и флидам тоже не верила. Я считала себя лучше других. Так ли это? Нет, нет, совсем нет. Даже наоборот. Я все про них понимала и злилась на них потому, что они такие.
«Какая глупость, даже сложно представить, что так когда-то было. Я судила их по себе, неужели? И учителя, и ученики, они все не были достойны всяких уничижительных мыслей в свой адрес.»
Мы пришли домой, вечерело и стало немного прохладнее. Я влезала на второй этаж и достала со дна чемодана старые тетрадки. Толстая и сплошь исписаная по грамматике, с редкими заметкам на полях и огромущими таблицами по истории магии, с выкладками по медицине, с рисуночками на полях по концентрации. Все это казалось, было настолько давно, я уже забыла все, что мы когда-либо проходили.
«Одан теперь третьекурсник, сейчас в городе, работает. Написать ему? Тут нет почты… Но в городе должна же быть, так быть не может – чтобы не было почты.»
Я схватила одну толстую и наполовину пустую тетрадь по направленной магии и побежала внизЮ рискуя упасть и сломать себе шею.
- Брента! Бренточка!
Я спустилась, в комнате Бре не было. на улице ее не было видно. Я вылетела в раскрытую дверь и стала кричать, звать ее. Брента, схватившись за голову, вышла из-за дома. У нее в руках была горсть гороховых стручков.
- Его мама сто лет назад еще сажала, а он вырос…
- Брент, а в городе у вас почта есть?
Брента покачала головой и засунула горох в карман.
- М? А, почта… Не знаю, но доолжна быть. А у тебя родные на большой земле остались? Что же ты к ним не поедешь?
Она говорила со своей собственной интонацией, которой не понимала, но не было похоже, что она шутут или желает меня выставить из своего дома.
- Нет у меня никого. Правда нет, я бы тогда не здесь была.
Иферна осталась в городе, я не представляла, что с ней происходит. И не хотела представлять.
- А у тебя? У тебя же был кто-то?
Брента зашла на террасу лущить горох. Зеленые горошины рассыпались по столу и закатывалсь под ободок блюдца из-под чашки.
- Я жила с родителями, пока они не умерли, - Брента говорила и не смотрела на меня. Может, она была просто очень занята. – Сначала папа, а потом – мама.
- Прости, - сказала я, так было принято всегда говорить. Но Брента не начинала причитать, что было свойственно некоторым личностям, она не делала едва сдерживающегося от объема собственного горя вида. Ей было как-будто бы даже все равно.
- Не извиняйся. Мама меня любила очень. И папа тоже.
Она помолчала, оставив неразобранным один стручок.
- Но я никогда им не прощу, что они не выпустили меня в мир, и я навсегда останусь здесь.
Она раскрыла последний стручок, горошины скатились на пол. Брента вздохнула, нагнулась. Такой я ее никогда не видела – она злилась, как злятся на родных, оставивших не самое удачное наследство. Но она не злилась даже, это было другое.
- Зачем ты так говоришь? Как они могли тебя удержать? – спросила я.
Брента молчала, но было видно, что ей хочется сказать.
- Они очень любили меня. Больше даже, чем нужно было. Они почему-то считали, что я не выживу там, за стеной деревьев.
Черные глаза подернулись дымкой, она уплывала куда-то туда. куда мне ход был закрыт.
- Может, они были правы? – я сказала это, но не была уверена, что она меня услышала – она ушла, звать ее было бесполезно.
- Нет! – резко сказала она.
- Нет, - Брента опустила голову. – Я должна была сама принять это решение, я должна была решить.
- Ты никогда не поймешь, что я чувствовала тогда! Меня убивали, сами не понимая того! Я жила словно в клетке, и лучше бы мне было умереть!.. – Брента вскочила на ноги, кричала и махала руками. – Почему именно я? Другие же живут, страдают и иногда умирают, но живут! А я не живу, а просто так.
Брента села на стул и прижала руки к пылающему лицу.
- Думаешь, мне было так просто? Я думала, что я умру, я два раза сбегала, но потом все равно…
Брента, кажется, плакала. Она тряслась и ничего больше не говорила. На нее было жалко смотреть.
«Она несчастная. Нет – она просто не понимает своего счастья, жалко ее.»
Когда она немного успокоилась, я присела рядом, погладила ее по плечу.
- А что теперь? Разве тебя держит кто-нибудь?
Брента подняла покрасневшие глаза, посмотрела на меня.
- Я больше не хочу уезжать. Я не смогу теперь.
Она встала и вышла. А я так и не узнала, есть ли где-то здесь почта.

«Привет, Одан.
Тебе осталось отучиться всего оидн год, а я, наверное, уже… Грустно все как-то, и бесполезно, скорее бы уж жизнь прошла, чтобы не мучиться больше, и не быть настолько счастливой. Потому что у тех, кто рядом все равно куча проблем и гор углей, которые тлеют и жгут сердце. Мысли лезут в голову, я не знаю, что с этим делать. Мне так стыдно, за все, за себя.
Как там наши? Аласта, Алекс, Рут, Ариадна? И другие тоже. Мар. Знаешь, я перестала злиться на них. Они мне ничего не сделали, а я просто не захотела их принять такими, какие они есть. Я виновата - всегда и во всем.
Ина мне не отвечает на письма, хотя я отсылала ей адрес. Наверное, забыла меня. Нет, конечно же нет. Такого не может быть, это ведь Инка!
Ваша Эллада.»
 Я положила ручку на стол и закрыла тетрадь. Бре ушал готовить суп на кухню, и она не согласилась бы сейчас со мной даже просто поговорить – а я еще хотела спросить ее про те листиочки… Она должна знать, что это и куда они делись.
 
Брента шла впереди по дороге, пекло солнце. Но она все равно вела меня в город. Я даже не знала, далеко он или близко, есть ил там почта или нет, это уже и не было так важно – просто удити, идти и никуда не сворачивать, и тольок думать. Именно это делать и не получалось. Мне не хотелось думать, зачем? Это все равно николму не нужно и неинтересно.
Солнце пекло, и волосы нагрелись до предела. Брента стала совсем седой, чисто белой, как снег. Выгорали даже глаза, которые стали цвета туч в грозу. После того срыва она стала какой-то другой и плакала по ночам.
- Знаешь, вчера вечером я шла по полю, вижу – птица такая, большая, с синими крыльями. Она вилась над своим гнездом. Но там никчего и никого не было – и она так кричала. Как ужасно!
Брента почти разговоривала сама с собой, потому что не ждала и не требовала от меня ответа.
- Почему все так происходит? Неправильно, так ведь не было зхадумано.
- Кем? – спросила я.
- Не знаю, кем. Но ведь так же не должно быть, правда?
- Кто сказал? Может, все правильно, а мы хотим лучшей жизни. Ты жалеешь, значитЮ становишься немного добрее. Разве так не должно быть?
- Доброта – это не только жалость. Это помощь, поддержка. Кого я мог поддержать?
- Людей. Всехи одновременно.
Брента не ответила, но я знала, о чем она думает.
Мы шли долго, и вскоре вышли в рощу. Там росли старые дубы и тонкие березы, пахло березовым соком и листьями. Широкие ступени лестницы, засыпаные старыми желтоватыми листьями и затянутые мхом, вели вперед, и мне казалось, что там начинается другой, хороший мир. Духи, бестелесные и самые лучшие. Все знающие, все помнящие, дающие ответы. Мое сердце забилось, я все поняла.
«О, только сейчас доехало… А я ведь именно это и искала всегда.»
Мы прошли по широким ступеням, никого воркуг не было; мы вышли на мощеную камнями площадь. Она была похожа на торговый двор Темноречья, но была гораздо шире и преграждалась высокимим арками – они вели, сквозь деревья, куда-то вдаль. Город только начинался, это были только подступы. Стояла тишина, Брента молчала а мне стало страшно говорить – настолько величественным было молчание.
В летний жаркий полдень стало прохладно – каменные постройки давали гутую тень.
- Никого нет, - шепотом сказала я Бренте. Она немного повернулась, пожала плечами, и прошептала, что уже давно не была в городе, но все нормально.
Высокий дом показался вдруг. Он смотрелся среди одичалого города неловко – обмазаный красноватой штукатуркой с деревянными остовами. Окно была раскрыто наружу, Но слышно ничего не было. Я вздохнула – я вдруг увидела. Тонкая фигура плылал нам навстречу. Она была похожа на человека, и от нее шел странный необычный свет – это и был дух. Свет несомненно был, но его не воспринимал окружающий мир – он был невидим и только ощущался.
Брента замерла и приоткрыла рот, желая что-то сказать.
- Здравствуйте, - произнес голос. Это говорила фигура, это был голос духа.
- Здравсвуйте, - произнесли, сбившись, я и Бре.
- Вы в город?
- Да.
- Или к господину Ленуа?
Лицо духа невозможно было описать – но это был мужчина, или мальчик, или юноша.
- Да, да! – Брента закивала головой.
Дверь в дом открылась и мы втроем вошли туда. Дух шел третьим, я второй, и я почувствовала, как во мне начинает бродить кровь чем ближе он был ко мне. Пока мы шли по лестнице я постаралась удержать себя, чтобы не распустить энергию.
Мы подянились на этаж и прошли мимо пыльного окна – оттуда была видна улица, и я увидела плывущих по дороге духов – но только мельком, так как мы сразу вошли в комнату.
Высокое мансардное окноа освещало комнату. Старик в очках, сполжиших на самы кончик носа и уже готовящимися упасть, спал в кресле, на коленях у него лежала толстая пуистая кошка. Она шурилась на свет, и заметив нас, ее глаза сразу почернели и округлились.
- Здравствуйте, - шепотом произнесла Брента. Дух аккуратно подошел к старику и тронул его за плечо – тот пошевелился и открыл глаза. Очки упали на колени, но их хоязин снова напялили их на нос.
- Здравствуйте, Бренточка. – Он посмотрел на меня, и я сжалась – это был почти тот же самый пронзительный взгляд бледных глзаок, что и у Иферны.
- Это Элла, она из города.
Дух колыхнулся, встал на против окна – свет сквозь него практически не проходил.
- Эллада.
Старик улыбнулся и попытался подняться – дух помог ему.
- Спасибо, Стай, спасибо. – Он с кряхтением встал и посадил кошку на стул. – А вы садитесь, не стойте.
Брента села на диванчик, Стай стоял у окна, пока хозяин что-то искал на комоде.
«Стай… Стил… Имена похожи, но Стил – она вообще не настоящая. Она персонаж. А Стай – живой, и вполне настоящий дух.
- Так-так, - приговаривал старик, вороша кучу всяких вещей.
В этом доме было множество вещей, они были всюду, и заполняли собой все пространство. Тнкие стопки книг, блюдец, посуда за стеклом, колокольчики на полке, куклы с фарфоровыми головами и отколотыми руками, альбомы с открытками или же марками, - я не знала и не была уверена.
- Так-так… - Старик наконец нашел то, что искал, - это оказалась книга. Маленькая, как словарь или справочник, и толстая.
Старик сел в кресло и накрылся пледом. Стай, стоявший у окна, и чувствовавший, что я смотрю на него, резко обернулся и сел на стул, рядом с кошкой. Кошка потеснилась и осталась явно недовольна.
- Я так понимаю, вы хотите, чтобы я вам что-то почитал или рассказал?
Брента посмотрела на меня, но ей не о чем было просить – мне не куда было торопиться совершенно, мне бы наоборот хотелось подольше посидеть – я еще не разглядела всех кукол в коллекции.
- Дедушка Лен, прочитайте ту сказку… - заканючила Брента совсем как маленькая.
Дедушка Лен открыл книжку, обложка сверкнула повытершейся позолотой, и он начла читать, слегка улыбаясь.
- «По миру были сотни, тысячи самых прекрасных людей и других созданий, но лучшими из них были волшебникик. Они творили свое волешбство просто так, ничего не тербуя взамен, и были от того счастливы. Это было давно и далеко, и это было прекрасно. Не было темных и светлых, потому что истинный свет заключался не только в них а еще и в тех, кто принимал в себя свет. Свет, дарящий надежду.
Были города, в них жили простые и удивительные горожане. Но вот кто из них всех и был необычным – так это колдунья Тара. О ней никто и ничего не знал, и она не рассказывала, потому что не хотела потом прятаться – за сияющей улыбкой и враньем. О ней никто ничего не знал, и всем так было легче. Никото не знал что происхоидило с ней за гранью миров, открытых обычным людям, а происходило вот что.
Юная, хорошая Тара готовилась к свадьбе – она хотела выйти замуж за самого хорошего и красивого юношу в ее городе. Они любили друг друга, все было бы хорошо – но Тара была ведьмой, и не могла не расссказать ему об этом. Она не могла знать, понравится ли это ее возлюбленому.
Она шла по улице и насла корзину цветов. Она думала, как завтра, уже завтра сможет подарить ему самые хорошие и мудрые сны, как сделает его счастливым. Вам покажется эгоистичной та фанатичная мечта осчастливить, которая преселедовала Тару.
Цветы полетели по ветру, но Тары не было, потому что ее не держало на земле ничего, кроме любви – этого было слишком мало, что бы Тара осталась, когда пора уходить.
Ей в глаза смотрела сама судьба, она чувствоваал ее холодное дыхание. И именно в этот самый момент чувствовала, что она все делала там не так, как должна была. Ей была тсрашна мысль. что все пирдется начать заново, ей было страшно от того, что ей придется бросить всех и главное – его, всю свою жизнь.
В ее голове звучал голос, и он оглушал ее, у Тары разваливалась голова и болело сердце. Голос кричал ей, что она, Тара, не должна была ограничивать свои умения, и не делиться ими ни с кем, кроме одного. Ей нечего делать на земле, тратя свой талант попусту.
И она согласилась все бросить. Ей было все равно, что будет там, но только бы не слышать больше этого страшного голоса, не чувствовать этой страшной боли.
Тара вернулась, и увидела как цветы разметал ветер по пустой улице. Красные розы траурными веночками висели на столбах и свешивались с окон.
Тара пришла на свою свадьбу, она была красивой и счастливой. Ведь все так удачно закончилось!
 Ее жених стоял и ждал ее, она подошла, и дав согласие на брак с ним, увидела тут же, как он упал замертво. Тара стояла и смотрела, но ничего, как ни странно, не чувствовала, - тогда. на глазах у всевышнего, ей было хуже.
Тара ушла прочь ибольше в свой город не возвращалась. А никто так и не знал, что случилось с ней, и ли что она наделала».
Старик замолк. Я выпала из пространства, и тольок думала, потому что голова стала болеть и еще я чувствовала буквально кожей взгляд духа. Стай смотрел, а я даже не знала, что с этим делать. Он чувствовал, что я ведьма, но пока молчал. Впрочем, только старик здесь не знал, что я маг.
Дедушка Лен полистал книгу и закрыл ее на определенной странице.
- Да, Бренточка… Давно ты ко мне не приходила, очень давно… Еще маленькой совсем…
Бре смутилась. Стай поглядел на Бренту, на старика, а я в этот момент решилась спросить:
- Скажите, а где здесь у вас почта?
Стай посмотрел, и тихо ответил.
- Я могу проводить.
На улице раздался шум, старик, в это время опять открыший книгу, повернулся и бросил:
- Вот ведь ироды! Никакого покоя в собственном доме.
Я поднялась и посмотрела в окно. Там проезжали уже знакомые мне велосипедисты с купленных участков. Они с гомоном проехали по улице и покатились по ступеням обратно в лес.
- Кто это, а? – забеспокоился дедушка лен.
- Да это дачники на велосипедах…
Старик недовльно заворча и стал вновь читать книгу, но уже про себя. Брента подянлась, Стай вспорхнул со стула.
- Ну мы пойдем, пожалуй.
- Да, да, заходите еще! – очнулся старик.
- Спасибо за сказку.
Я улыбнулась – мне было немного жалко, что я здесь чужачка, что не нужна этим замечательным людям, что они Брентины, а не мои.
«Как повезло Бренте… Они все знают ее и принимают, а меня – нет. И никогда они ко мне не привыкнут, как бы мне этого не хотелось.»
Мы вышли. Стай молчал, и его расплывчатое тело плыло перед нами. Я не могла понять, что есть эти духи – сгустки света, или что-то другое? Они не такие уж и нематериальные, но прозрачные. Не приведения же они.
Здесь, на каменной горе, ны был так слышен шум леса. Казалось, гудят сами толстые каменные плиты под ногами, и только тишина, – и никого. Те духи, что прошли здесь, уже испарились.
Появлялись дома, их становилось больше – мы входили в город. Дузхи проходили мимо слегка светящимися греппками, мне все хотелось спросить Стая о чем-то, но я стеснялась. Стай – просто случайность, ему совершенно не светит пришивать к себе совершенно посторонних людей. Но мне было неприятно, не знаю даже, почему.
- А нам еще далеок идти?
Стай колыхнуся – это был ответ, но какой – я не знала совсем.
Мы вышли на улице – это была улица. Узкое здание, втиснутое между двумя арочными проспектами, возможно и было почтой. Стай показала рукой на него и мы с Брентой вошли. Окошко с решеткой и подоконник, он же стол.
- Здравствуйте. Мне бы письмо отправить, в…
Я не знала, где сейас Одан. Он мог уже и уйти из института, но Хелига должна знать, где он.
- В Идии.
Я достала ручку из кармана и поняла, что забыла письмо дома. Оно было недописаным, но все же.
«Здравствуй, Одан.
Ты уже третьекусрник, поздравляю. Как там наши, пожалуйста, ответь мне! Знаешь, я поняла все – это я была виновата. Они были, наверное, совсем нормальными, а это все я. Я была виновата – всегда и во всем. Стыдно, стыдно, и даже писать – больно. Но все же как там они? Аласта, Рут, Ада? Мар?
Я писала Ине, но она ни разу не ответила. Может, просто письма не дошли. А может, я просто уже совсем не нужна ей, и правда – зачем? Ну вот, опять. Я начинаю противоречить, смешно сказать. Почему это меня тревожит вопрос, нужна ли дружба? Может, и жизнь сама не нужна. Сылшишь, Одан, я немного схожу с ума.
И еще я не знаю. что теперь будет дальше. Ну и ладно, ну и пускай.
Прости меня, за все что я сделала. Тебя раздражает чужая глупость, меня тоже, а своей я стыжусь. Ты выбросишь мое письмо, ладно, но тольок не давай никому его читать. Я глупая, но я имею право на то, чтобы быть такой только перед собой.
Ваша Эллада.»
Я написала, рука дрожала и в прохладном помещении с жаркого солнца начинали понемногу стучать зубы. Я представила, как внутренне насмехаться над той глупостью, что я написала, будт Одан, и решила на секунду даже не писать никакого письма, и не отправлять. Но нет – и я все же отдала письмо, сложеное вчетверо, женщине по ту сторону окна.
- Спасибо, до свидания.
Я вышла – Брента стояла еще на почте и рассматривала стенд с открытками. Она их редко видела, и теперь запоминала каждый зеленый листик и алый лепесток.
Стая не было – он ушел, так как выполнил свое обещание. На каменной скамье в тени арок сидели несколько духов – они говорили между собой. Человек в зеленой мантии и крепкая женщина вместе с ним, что-то бурно доказывали духам.
Брента вышла.
- Все.

Мы подошли к людям и духам.
- Здравствуйте, - осмелела Брента. Сегодня ее день складывался удачно.
Человек в мантии поглядел на нас и хмыкнул сказав что-то женщине на непонятном языке.
«Это не флидский. Какой? Может, духовский? Да, наверное.»
       Женщина посмотрела на нас, и отвернулась.
Я обернулась, так как почувствовала себя оплеваной - они так смотрели на нас, будто бы мы должны им денег.
- Здравствуйте, - услышала я голос. Передо мной расплывалась яркая фигура – это был дух, но он не был похож на Стая. Мое средце внезапно запрыгало в груди, я испугалась, и мне захотелось бежать отсюда прочь, пока ног хватит. Я схватила Бренту за руку, и уже собиралась дунуть прочь отюад в родной лес, но она стала что-то быстро говорить, и люди на скамейке тоеж затараторили.
- Здравствуйте, мастер Ман, - почтительно сказала Бре. Она улыбалась, ей не было страшно, а мне впервые в жизни захотелось оказаться рядом с кем-то, только бы не здесь. Был бы здесь Одан…
- Здравствуй, дева, - сияющее лицо мастера сверкнуло ярким пламенем. – Чего же так испугалась твоя подруга?
Я почувствовала, что меня начинает подташнивать.
- Я не должна бояться, мастер Ман, мне нечего бояться, - сказала я, и мой язык не совсем меня слушался. Я говорила, как во сне.
Мастер качнул головой, ему понравился мой ответ. Духи на скамейке всплыли вверх, и поклонились, как один.
- Мастер, - произнесла женщина. – Они не принадлежат к ордену.
Мастер вновь покачал головой и ничего не сказал. Он поговорилс духами на своем языке и повернулся к нам:
- Приглашаю вас в гостеприимный дом духа!
Он поклонился, духи зашептались, а Брента уже тянула меня вслед за сияющей фигурой главного духа. А мастер Ман был именно главным.
Мы шли, Масатер шел впереди, а мы - сзади. Мне хотелось спросить Бренту, кто он такой и кто они все такие, но мне казалось, что он слышит все, и мои мысли тоже – мне стало страшно думать.
«Засветилась. Засветилась. Теперь он знает, что я есть.»
Я сжала кулак и опустила голову. Дома, сложеные из каменных блоков, больше не восхищали а наоборот пугали, и я не хотела больше смотреть по сторонам.
Начинало темнеть. Время шло быстро, до странного быстро, и темнело явно раньше. Дом горел на превом этаже слабыми огянми; мы все вошли, они здоровались со своими, а я сомтерла по сторонам и чувствовала, что мне очеь страшно. Брента спокойно дышала, и я слышала этот ритм даже поврех шума.
На столе горела масляная лампа. Там же, рядом с огнем, стояли нескольок тарелок – они были наполнены непонятно, чем, и запаха не было. Мы сели, присоединившись к тем духам, что уже были за столом. Они весло болтали, а я даже не слушала. Потому что их сияющие тени показались мне лживыми и ненастоящими. Это все неправда… Глаза на белом лице следили за мной. И я уже даже не могла понять, кажется мне это только, или же мастер действительно следит за мной. Мне никогда, по крайней мере, давно не было так страшно.
Мужчина в мантии встал и поднял свою чашу. Он и та женщина, ели. Брента покусывала булочку, а я не ела – не могла. Итак, мужчина встал и произнес тост:
- За счастье нашего ордена и за счастье в нашем мире!
- И не только в нашем, - добавил мастер.
Я смотерла в эти страшные глаза, и все болео внутри. Играла мызыка и полыхала лампа, все сливалось в одно пятно и рвали уши звуки. Я вышла на улицу, и там прислонилась к стенке. Больше всего я теперь боялась, что совсем одна. Я плюнула на Бре и побежала прочь. Дома устало смотрели на меня слепыми окнами, я шла, и даже не бежала. Ноги не несли меня, и все это напоминало кошмарный сон – когда чувствуешь, что нужно нестись со всех ног, а бежать не можешь. И даже идти.
Я вышла, и сошла по широким ступеням. Я обернулась на прощание – горели окна в доме дедушки Лена. Сердце подпрыгнуло, я посмотрела в темный лес и повернула назад – я летела к свету, как мотылек ночью.
Лестница теперь казалась родной и знакомой, и страшная темнота на улице – просто смешной. Дедушка сидел в кресле и гладил кошку по спине – та благодарно урчала.
- Здравствуйте, - поздоровалась я. В послединий момент до меня дошло, что я веду себя довольно странно.
- Здравствуйте! – Старик поглядел на меня поверх очков.
Я поглядела на заштореное клетчатой занавеской окно и увидела Стая. Он стоял и смотрел в темноту – наверное, что-то видел сквозь ткань.
Я смотрела, и страх понемногу проходил. Стаймолчал, ничего не говорил.
- Ну как, Элла, отправила письмо-то?
- Да, да, - ответила я, и страх стал понемногу проходить.
Стай обернулся и его лицо прозрачно светилось.
- Представляете, мы сейчас познакомились с какими-то людьми, с… мастером, - еле проговорила я.
Стай посмотрел на меня, и старик задержал дыхание.
- Почему же ты без Бренты? – спросил дудушка Лен.
- Я очень испугалась и ушла, - сказала я. Это было глупо, но я ведь правда боялась. – А Брента ничего так, бодрячком.
Я попыталась улыбнуться, и тут увидела, как лицо Стая потемнело.
- Что-то не так?
Стай сел, и сложил полупрозрачные руки на коленях.
- Ничего, - сказал Стай. – Он опасен, ты незря испугалась. – Он помолчал секнуду, и спросил вновь. – А ты ведь волшебница, да?
Я села на кресло и кивнула головой.
- Дедушка Лен, а можно книгу взять…
Старик улыбнулся, и сделала вид, что не слышал нашего со Стаем разговора.
- Бери, бери. Может, почитаешь нам?
Я улыбнулась, на сердце потеплело. Меня давно никто не просил почитать что-нибудь.
На полке стояли несколько книг, я взяла одну, в зеленой обложке, и открыла. Это были стихи, и я сама плохо поняла, о чем они были.
Я читала:
- Укрываясь под сенью небес,
Сотни лет длились ночи и дни.
И те судьбы теперь уж не здесь,
А ведь жили тогда и они.
И король, и привратник, и мелкий слуга,
И лакей, и садовник и просто маг
Видел все то, что было тогда,
И было это не просто так.
Войны были, и были миры,
Взяли меч и спустили свой флаг.
Проваляясь на самое дно дыры,
Был и друг, и помошник, и враг.
Было царство, и было, и будет всегда,
Было море и неба король,
И летели года, и летели года.
Только свет причинял им боль.
Расцветали цветы, увядали ростки,
И летела над миром печаль.
Было много того, что достойно тоски,
Но теперь уж умчалося вдаль.
Горло устало, я замолчала. Стихи навевали что-то, связаное с тем самым первым днем, и теперь синий, холодный город проплывал перед глазами.
- Хорошие стихи, - с видом несомненного эксперта сказал дедушка.
- Да, - сказал Стай. – Так ты познакомилась с Маном?
- Да. А что, в самом-то деле?
Стай встали снял платок с некоей вещи, на которую я до этого не обращала внимания. Старик подянлся, и прошаркал по полу к Стаю. Под платком обнаружилась клетка с лохматой серой птицей.
- Ой, - вырвалось у меня.
Дедушка насыпал в кормушку корм из кружки, и шепнул что-то Стаю.
- Элла, Ман – главный.
- Я это уже поняла.
- Он считает себя главным, и является им на самом деле – он председатель ордена. И основатель одновременно, бойся его.
Стай говорил, его светящаяся фигура просвечивала сквозь полумрак свечей. У него был голос… необыкновенный голос.
- Бойся его. Орден – это очень опасно. Ты видела Крамма?
- Это такой, в зеленой мантии?
«У него было очень плохое лицо – у Крамма. И у той дамочки тоже.»
- Да. Он человек, еще из тех, кто лет тридцать назад приехали сюда.
- А ты это видел?
Дух повренулся ко мне, его лицо сияло. Я спросила его о возрасте – потомуц что хотела получить ответ, а не просто так.
- Да.
- Духи бессмертны?
- Время бессмертно. А я - просто дух.
Старик погладил по голове птицу, она открыла свой карий глаз и посмотрела на хозяина. Длинный клюв мгновенно показался из перьев и она громко каркнула.
- Элла, знакомься, это моя вороночка Нива.
Дедушка улыбнулся, я подошла поближе и погладила ворону по гладким перьям. Нива быстренько развернулась и клюнула меня в палец.
- Она кусается!
Дедушка засмеялся, и Стай просветлел – Нива и я разрядили обстановку.
- Какая агрессивная птица , - сказала я и отсела подальше.
- Эллочка, уж темно – домой пора, – напомнил мне дедушка о времени. – Заходи еще, Нива будет ждать.
- Спасибо, а то навязала тут свое общество. До свидания!
Я поглядела на Стая, на Ниву и на дедушку – уходить на самом деле не хотелось, и по лестнице я ползла, как гусеница.
- Заходи еще! – понеслось мне вслед.
Я вышла на темную улицу, вдалеке неприветливо шумел лес. Я создала вокруг себя оберегающий щит и пошла в темноту. Окна дома прощально светились мне вслед, а я уходила все дальше, и свет уже перестал быть виден. Крутился в голове голос Стая. Он – всего лишь дух, и тольок время вечно, и Ман – главный.
Бренты не было, окна дома не горели. Я прошла по траве босиком, хоть и было уже холодно. Спина уже чувствовала, что лето подходит к середине, и что земля теплая, но сырая трава уже пробиралась к телу. Звезды не горели, только пылала луна – зеленоватым и белесым светом. Звезды вообще желтыми не бывают, только вот такими… И солнце белое, как раскаленый металл.
Я лежала на спине, меня прикрывал щит, и постоянно думалось о том, какой была жизнь до этого чертового похода в город. Теперь я не смогу общаться с Брентой так, как раньше, потому что она общалась с этим чудовищем. Она оказалось не такой уж на меня похожей, если не почувствовала того, что испытала я. Луна горела неполным кругом на небе, и странно, что она появилась сейчас – когда я шла, ее не было, или она просто заслонялась деревьями.
«Одан – лучше всех. Он бы все объяснил сейчас. И как же хорошо, что я ему написала!
Тольок вот зачем я ему нужна? Он образованый, умный и маг, а я – так. Глупая, глупая.
И как я могу думать об Одане сейчас? Итэна, она, и только она всегда со мной. Она выдерживает все мои неудачи и ошибки. Ее жальчее всех. Я виновата перед ней и не виновата одновременно, и перед ней виноват весь мир, оставшийся жить. Она не должна была умирать, потому что так нельзя… А что если смерть – это избавление? И достается тем, кто заслужил этот билет в новую жизнь? А у меня еще есть время заслужить, или даже не заслужить, а получить все, что должно и уйти.»
По лицу мелкими каплями накрапывал дождик. Луна сияла по-прежнему ярко, хотя должны были собраться тучи. Это было окно во вселенную, окно на небо.
Я думала, здесь мне будут легче. Оказывается, нет. Весь мир живет по одним законам, что толку бегать из конца в конец? И здесь проблемы, страхи, интриги и вопросы. Как было хорошо, когда я не ходила в город. И тут я поняла, что больше не пойду туда. Не надо мне больше такого счастья.

 
       Глава десятая.
Я вошла в дом, зажгла свечку. Она одиноко горела на столе, и не освещала совсем чужого мне дома – я зашторила окошко. Слазила на чердак и принесла куклу – обняла ее и села с ногами на стул. Кажется, я даже пела что-то ей – напевала колыбельную. Здесь не было ничего моего, кроме голоса и жалости к брошеной кукле. Дождь усилился, он бил в окно. Бренты не было. Глаза закрывались и я легла спать – но свечку не загасила. Мне стало страшно оставаться одной в темноте, а зажигать фонарик у меня не было сил – и этот свет не согрел бы меня.
Бренты не было. Я прижимала к себе куклу, как в детстве когда-то, у меня начинали стучать зубы. И опять становилось страшно-страшно.

Я проснулась, Брента спала преспокойно в своей кровати. Это был все-таки сон.
Дни шли, опаленные жарким июльским солнцем. Было нестерпимо жарко, и я снова стала выпадать из действительности, иногда проваливаясь с головой в свое прошлое а иногда утопая в настоящем. Это было смешно.
Я вышла из своей комнаты, пошлепала по прохданому полу, споткнулась о люк в погреб. Коврик был отодвинут, наврное, Брента забыла поправить.
Сияло солнце, прорывалось в комнату сквозь ткань занавесок. Бренты не было, кровать была застелена, и окно было открыто – занавеска колыхалась на слабом ветру. Я выглянула, Бренты не было видно и в кухне ее тоже не было – окно туда было закрыто, хотя на самом деле там невозможно было находиться с закрытым окном. Я одела туфли и вышла на улицу – ноги я вчера еше стерла и теперь все очень болело. Легче было ходить босиком.
Брента вышла с заднего дворика и принесла горстку клубники – опять. Это была уже пятая за несколько недель.
- Доброе утро! – улыбнулась она.
- Доброе утро, - ответствовала я. – Как спалось?
- Лошади снились, с крыльями…
- Пегасы?
- Да, - кивнула она.
Черные глаза Бре сверкали – это был наверняка чудесный сон.

Лес шумел, и деревья хлопали ветвями на ветру как-то даже очень громко. Мы шли по узкой тропинке в дом тети Ливы, и теперь дорога была не такой, как в прошлый раз. Я сорвала цветов и нарвала с нижних ветвей зеленых нераскрывшихся шишек – они пахли кисловато и смолянисто. Брента несла корзинку и улыбалась ветру, даже было странно, почему она такая счастливая – это было более чем странно.
Дом вынырнул из леса, мы поднялись по лесенке – Монра лежала и щурилась на солнце.
«Бессменный страж отдыхает после ночного караула.»
Тетя Лива стояла на террасе и смотрела из окна, поэтому знала о нашем приходе заранее.
- Здравствуйте, теть Лив!
Брента улыбнулась, я поздоровалась, и заметила, что у тети Ливы в этот раз были какие-то очень уж тревожные глаза.
- Здравствуйте, девочки. Очень хорошо, что вы зашли.
Я поставила корзинку на стол, тетя положила шишки на подоконник и поставила цветы в вазу. Воду не налила.
- Пойдемте в комнату.
- Что-то случилось, - забеспокоилась Бре. – или мы вам помешали.
- Бренточка, не волнуйся. Элла, - попробовала она произнести мое имя. – тебя ведь так зовут?
Я утвердительно кивнула.
- Так вот, ты ведь к нам из города приехала?
- Да, а что?
Тетя Лива посмотрела на Бренту и вдруг куснула губу.
- Нет, ничего. – Ее лицо разгладилось немного, они перевела разговор на другую сторону. - Монра сегодня кочевряжится не лоижтся спать. Чует что-то…
Брента секунду посидела, напрягшись, а потом выкинула все из головы – я тоже.
Музыкальная шкатулка снова стояла на столе, сверкала золотистым боком на солнце, и снова танцевала вальс танцовщица, выполненная из дерева. Она танцевала, и ее одежка из медных провололочек и листков меди сверкала на солнце.
Брента вслушивалась в музыку, тетя Лива смотрела на нее, и вдруг захлопнула крышку.
- Брент, все, дарю.
Она ткнула шкатулку в руку Бренте, а та открыла рот и заулыбалась.
- Спасибо… Теть Лив, спасибо…
Тетя Лива смотрела на нее, улыбалась, и я сразу подумала, что она совсем не старая, а скорее средних лет, просто она живет здесь всю жизнь. И она, тетя Лива, была похожа на королеву древнего царства, забытого и непереходяще вечного, но все такого же молодого и доброго. У нее были голубые глаза с веселыми искорками.

Мы шли по дороге, наплывал вечер. Брента напевала что-то себе под нос, и улыбалась, даже сильнее, чем утром. Я была рада за нее.
Дома зажглись свечки и распахнулись окна – юыло душно и жарко от свечей. Ветер хлопал занавесками и задувал плямя, так что свечи Брента поставила в стаканы из закаленного стекла.
Бре сидела на кровати, я – на диване. Масляная лампа, единственная в доме, горела на столе и освещала лицо Бренты – она слегка улыбалась все то вермя, что я сидела и что-то ей говорила. Потом я вытянулась на диване и вздохнула спокйно – мне было очень хорошо. Это была жизнь, и лучше ее не придумать. Брента достала шкатулку и посатвила ее на стол. С легчик щелчком крышка открылась, танцовшица плавно закружилась под музыку, а Брента запела что-то себе под нос. Но потом сбилась, встала, подошла к шкафу. Мне было лень перекручиваться узлом и смотреть, что она делает, поэтому я не видела. Она достала пачку листов, снова села на кровать, поджав ноги.
Ты не знаешь, ангел мой,
Ты не знаешь, что со мной.
Ты пари, пари над нами,
Наслаждайся высотой.
Разлетелся ветер злой,
Над поверженой волной;
Бьется, бедная, о скалы,
Но не может стать скалой.
Есть на свете сказка дней.
Вписана ты светом в ней,
Нашим станешь ты спасеньем,
Свет души для нас пролей.
Отсияла свою ночь,
Дочь звезды и неба дочь,
И пора лететь на землю,
Улетая с неба прочь,
По небу летит звезда,
Канет в море навсегда,
Будет спать в холодном пепле,
Не добраться нам туда.

Там были еще строфы, но их я не запомнила, а Брента не дала мне перписать текст. Я слушала песню, голос у Бренты дрожал от смущения, но она пела, и была рада. Когда она закончила, удары колокольчиков внутри шкатулки зазвучали осиротело.
Я молчала – у меня не блыо слов.
- Какая потрясающая песня, - сказала я наконец.
Брента улыбалась, ей было страшно стыдно и все же она была горда.
- Да. Это моя песня. Тебе правда понравилось?
«Оказывается, гении и в лесу водятся.
О чем она пела? Эти стихи целиком пропитаны грустью, это боль сердца. Откуда, боже мой? Бедная, бедная Брента.»
 Бедная Бре сидела передо мной и сияла от счастья. Ее голосок до сих пор не выходил из головы.
Ветер хлопнул синей потемневшей занавеской и добрался до свечи – пламя потухло. Пора было ложиться спать.

На улице сияло солнце, на розовом небе блитсал оранжевый диск. Над деревьями пропылвала заря.
Брента заварила травок в чайник, но в такую жару пить что-то теплое было просто самоуьийством. Бледное небо, оставшееся с ночи, теперь растаяло в солнечных лучах.
- Жарища какая! Скорей бы уж она прошла!
Брента сидела на лавку в углу кухни и помешивала в чашке отвар.
- Да уж. Но осенью совсем уж плохо – холодно и сыро, лучше уж так.
В кухне было душно, я вышла обратно на улицу. До реки было далеко идти, я еще не проснулась до такой степени.
Я обернулась на тенистый лес. Там, в золотом сумраке сосен, мне померещилась светлая фигура. Эта светлая тень шла ко мне, и мое средце вдруг затрепыхалось, пойманое в ловушку, - я псразу поняла, кто это был. Светлая тень света вышла на поле и пошла по траве.
- Здравствуй, дева.
Два светящийся глаза сощурились.
- Здравствуйте, мастер.
Брента вышла из кухни, и мне стало снова страшно, хоть и не как той ночью. Брента улыбалась, она ничего не чувствовалаал, а я поняла, что теперь он отыскал меня и здесь, и мне негде больше спрятаться. Он чувствует все мои мысли, знает всю мою жизнь.
Мы шли втроем по лесу, дух плыл, едва касаясь выжженой травы.
- Этот год выдался слишком жарким.
- Да, мастер, - прощебетала Брента.
В тишине шуршали под ногами травы.
- Деревья могут не принести плодов, им не хватает влаги. Можешь ли ты, о дева, послать нам дождь.
 Я чувствовала, как пристальный взгляд ищет ответ в моей голове. Мне стало страшно – он все знал и все понял.
- Да. Но я не могу – у меня нет сил.
Я соврала, и мне показалось. что и он знает это.
- Что ж. Деревьям очень плохо без воды.
Он приложил прозрачную руку к стволу дерева – из трещинки в сосне текла темная смола.
- Деревья – это души людей. Когда люди умирают, они становятся деревьями.
Мы прошли дальше к еловой роще, и там мастер Ман склонился над елочкой.
- Это юная душа, покинувшая вас.
Почему-то он вновь смотрел на меня.
- Те. кто хотят узнать ее. когда она вновь станет человеком, должны оставить на ней след.
- След? – спросила я, хотя язык еле шевелился.
- След. Лента, или нитка. Это лучше всего – она не уйдет в Старшим, если ее привязать к земле.
Прошла минута – Брента стояла и восторженно смотрела на мастера, я молчала, потому что стыдливое чувство, что кто-то еще знает о тебе больше, чем следует, ело меня изнетри.
- Ты виновна. И теперь ты хочешь привязать ее к себе? Почему ты ее не отпускаешь?
Огромные сияющие глаза смотерли на меня, я стояла и самотерла в них. И понимала, что это неправда. Я невиновна, и он не смеет обвинять меня.
- Замолчите. Вы не пророк и не бог, и не можете знать.
Я развернулась и побежала прочь – так, чтобы он не догнал меня. Страха не было в тот момент, когда я ответствовала обвинению, но мне казалось, что он догонит меня и накроет с головой.

Чужой дом встретил меня, сквозняк гулял по выкрашеному холодному полу. Пятки кололо, я стоптала из Брентиными деревянными тапками.
«Итэна. Итэна. Я бросила ее тогда, я не пошла с ней дальше.
Но так было надо. Она оставила меня, ко мне пришли наши силы, значит, они нужны еще кому-то. А я сделала ошибку, а значит, все было зря. И Эна погибла зря, я не выполнила того, что должна. Значит, я виновна? Нет, нет.»
Я влезла на чердак – там было душно, я выхватила письмо из чемодана, и спустилась вниз. Опять мелькали перед глазами строчки, от которых заходилось сердце, и стихи опять кружились в голове.
«Музыка – это очень важно. Все рождает музыка, с нее начинаются слова, чуувства, с нее начинается искусство…»
Что-то это очень напоминало, я взяла письмо и вошла в комнату. Шкаф был приоткрыт, я заглянула туда, помня, что там лежали слова Брентиной песни. Но там лежало и еще кое-что.
Что тебе нужно, девочка Лада?
Что тебе нужно и что ты не рада?
Что же потухли синие глазки,
Больше не веришь в добрые сказки?
Все, что есть лучшее – все впереди,
Только немножечко ты подожди.
«Это обо мне? Нет. Она не настолько глубоко меня знает, чтобы такое писать. Никто никогда так не сокращает мое имя.»
Дальше прочитать что-либо было невозможно, - бумага была залита маслом или чем-то наподобие того. Это были Брентины стихи – они были похожи. Вряд ли в Темноречье так много настолько талантливых поэтов…
Брнета являлась автором этого письма. Это она немо звала на помощь, и все же требовала от нее ничего, это она плакала и скучала – и писала об этом так, что это чувствовалось через многие километры. Это все была она, и писала она к Элладе. К той, другой.
Я разворошила пачку листов и разложила их на столе – они все были исписнаы неувереным тонким почерком, на полях красовались рисуночки – то кошка, то бантик или глазастое девичье лицо.
«Ладочка, я очень скучаю по тебе! Каштан цветет, и пахнет даже немного. Кошки сегодня всю ночь вопили под окном – неприятно и глаза теперь слипаются, но не кидаться же в них книжками из окон!..»
 «… А еще мне кажется, что мы скоро встретимся – ты приедешь на каникулы, или меня мама отпустит… Знаешь, мне так скучно здесь – и без тебя, и просто так… Здесь никого нет, я здесь никому не нужна и мне никто не интересен. Знаешь, это так грустно, что я совсем не вижу людей! Я почти не знаю их, не умею с ними общаться. В книгах пишут, что они бывают тольок злыми и добрыми, но ведь так не бывает. Как охарактеризовать того, что совсем к тебе никакого отношения не имеет, и знать ты его не знаешь?Или вот человек – не нравится, и все! А он на самом деле, может быть, милый и хороший человек.
Это все так сложно, но все равно – я тебе желаю поступить, и хорошо учиться!»
«… Так не бывает. Так – не бывает.
Кошки совсем распоясались – стянули у мамы со стола кусок мяса. Ну надо же. Мама ругается. Ненавижу, когда она ругается – это плохо, да и какой толк – кошкам-то что. А мне тяжело это слышать.
Лето, тепло, даже жарко. И листья такие ослепительно зеленые, и пахнет сушеной травой. Папа косил, и пахнет…»
Я положила листки на стол, собрала их вновь в стопку – я читала чужие письма, или дневники, до чего я дошла.
«Брента может и не простить. Я бы не простила. Какой я могу быть гадиной, для меня перестают существовать всякие принципы – что это? Неужели меня распускает отсутстиве тех, кто обязательно дознается и осудит меня – а я сама? Разве перед собой мне не должно быть стыдно в первую очередь? Как все сложно, и путаешься уже во всех этих законах морали.»
Я положила письма (или дневники) Бре в шкаф так, как они и лежали. Ее самой еще не было – и я уже боялась увидеть светлую фигуру среди деревьев. Не было больше страха открытости, а больше то, что он откуда-то знал о том, что я прятала даже от Бренты. Откуда? Откуда эти странные слова, о том, что души людей после смерти становятся деревьями, и здесь, среди нас? Неужели мастер правда не такой же, как и все? Ну да, конечно.
«Вот почему некоторые деревья изредка падают на некоторых людей...»

Лето шло – мне было легко жить, и не страшно вовсе. Жара постепенно проходила, и сменялась частыми дождями сквозь светлое небо и свет солнца. Смех сквозь слезы.
Я сидела на пороге и смотрела, как плыли по небу облака. Онги расслаивались на пушистые нити и расползались клубами дымчатой ваты. Небо прогялдывало в пробелы и блистало легкими голубыми тонами. Облака плыли со страшной скоростью, особенно если присматриваться, и когда я опустила глаза, у меня зарябили белые и зеленые пятна.
Между тем шел дождь. Струи стремительно катились по козырьку над дверью и бились о втоптаный в землю камень перед домом. Я хотела попробовать кое-что сделать до этого, но настроение ушло как дождевая вода в землю. Теперь вся я была где-то под плачущими облаками, рассеивалась в воздухе и слегка опадала на землю каплями дождя. Это было потрясающее ощущение и такого я не испытывала еще никогда.
- Эл, закрой дверь!
Брента сидела в комнате и пила чай – ей было холодно, и зябло ее маленькое тельце даже в эти летние холода. Что же будет с ней зимой...
Я вошла в дом и закрыла дверь, потому что смотреть стало правда неинтересно – небо покрылось в беспробудно-серое одеяние, и что толку было теперь выискивать потоки облаков.
Одан, Ина… И они стали какими-то старыми забытыми фигурами, их почти что и не было – только тени воспоминания. Хелитга держала меня крепче – я не моглу отделаться от серых прищуреных глаз и наоборот – спокойных, ярких. Таких, с которыми мне было жаль Хел.
Потолок с облетевшей штукатуркой висел надо мной, и мысли об этом чертовом потолке постоянно сбивали меня с настроения.
Одан был так далеко, и все же я знала, что сейчас он чувствует, как я подбираюсь к нему. Я ведь правда тянулась к нему, чтобы поговорить. Я помнила, как нас этому учили.
«Самое главное в соединениии – это поленйшая сосредоточенность. Помнить, все помнить, и притягивать адресата к себе какими-то самыми яркими чувствами и воспоминаниями…»
Елка горела, и детские глаза изумленно светились в вечернем свете. Я заулыбалась, и представила, как выгляжу – глаза закрыты и улыбка до ушей. Какая это прелесть – улыбка.
Я чувствовала, что Одан где-то рядом. Это было так странно – искать его в кромешной тьме. Перед глазами мелькали пятна и обрывки мыслей, и все жы было совсем темно; я чувствовала, что Одан где-то близко.
Ты? Ты. Да. Откуда?
Я. Как ты догадался?
Ты тяжело идешь. Мне очень больно, пожалуйста, давай быстрее.
Тяжело?
Не переспрашивай, не отвечай вовросом на вопрос. Нужно было чаще слушать на лекциях…
На каких?
Прости. Ну так что?
Я не знаю, что мне делать.
Думай. Разве тебе не хватает на это времени?
Хватает. Но я все равно не знаю.
Ты сама этого хотела. Хотела свободы, разве нет? Вот она, свобода, со всеми потрохами, получай ее! Ну и что, понравилось?
Ты слишком болтлив. Мне тяжело сразу воспринимать твои слова… Или мысли?
Перестань. У тебя и правда слишком много свободного времени – у меня его нет. Мне больно, не держи меня больше. Перестань.
Подожди. Я не успела сказать - ты был неправ, когда сказал, что мир устроен неправильно. В нем все прекрасно, и в той самой нелогичности и есть самое главное.
Ты говоришь чепуху. В твоем положении это можно простить.
Не надо делать мне скидок! Я не больная и не убогая!
Все. Мне тяжело тебя держать, я больше не смогу.
Прощай.
Неужели? Ну чтож – прощай.
Отлично поговорили.
Одан, которого я ощущала почти что рядом с собой, теперь ушел. Темнота заполнила все вокруг, из нее не было выхода – я металась по ней, и никак не могла очнуться. Глаза не раскрывались, я не могла ничего сделать. А Одна уже ущел.
Элла…
Одан?
Прекрати. Как ты?
Отлично, замечательно. Но я не могу понять духов.
Ты с ними?
Да. Но я боюсь их, почему – не знаю. Они признают меня виновной.
В чем?
В том. Тебе не тяжело поддерживать связь?
Тяжело. Говори.
Они считают меня виновной. Если они узнают еще и то, что было потом, я умру…
Не умрешь. Что с тобой происходит? Ты сходишь с ума? Что?
Я совершаю ошибки. Я не могу их исправить.
Мне жаль тебя.
Не жалей меня, я не хочу.
Хорошо. Ты не знаешь сама, что творишь. И никто не может тебе помочь. У тебя сейчас день?
Да. Дождь идет.
День. Снег. В Идиях – снег. Кажется, опять. Погода выходиит из себя, а всем все равно.
 Одан, я не знаю. что со мной происходит. Мне хочется, чтобы это все закончилось, но я не могу теперь уже бросить. Ты считаешь меня ненормальной?
Не знаю. Я не понимаю тебя, да и ты себя – вряд ли. По каким законам ьты живешь?
Не знаю… Я ничегошеньки не знаю.
Ты не проходишь то, что следует. Все, я больше не могу.

Я открыла глаза – по потолочной балке стекала струйка воды мне на лицо. Мне было очень плохо – меня тянуло туда, обратно. В тот мир, из которого я убежала, но в котором была вся моя жизнь и судьба. Мне было страшно, что я опять сделала все не так.

Приближалась осень. Становилось холодно, и вода в реке стала стынуть ночами. Деревья кидали свои листья на землю, только ели держали усталую хвою на ветках. Было холодно, я не вылезала из теплой шали.
Брента сидела на диване в своей любимой позе – поджав ноги.
- Хорошо бы сейчас лето…
Она закрыла глаза – белесый свет падал из окна и освещал бледное личико.
- Да…
- Помнишь, тогда, при мастере… О чем он тогда говорил?
Брента смотрела на меня. я не знала, что ответить – я уже давно чувствовала, что она хочет меня спросить, но случая не подворачивалось.
- Может, не будем об этом говорить?
- Будем, будем.
Бре засмеялась, хотя я не знал, что она нашла смешного – я казалась ей смешной, что ли.
 - Я виновата в смерти своей сестры. Не виновата, но я не сделала того, что могла. Я ничего не сделала, потому что была гораздо дурей, чем та ситуация, в которой я оказалась.
Я замолчала. Брента смотрела на меня и не понимала, о чем я.
- Что с тобой? У тебя такие глаза, как-будто я призналась, что убила ее сама. Что?
Брента смотрела на меня.
- Ты плакала тогда?
- Да. Эна была моим близнецом.
Брента замолчала, опустила голову. Она не решалась больше спрашивать, я напугала ее.
- Ты правда не создана для мира. Ты очень нежная.
- А это что, плохо? – вспыхнула девушка. – И вообще, не тебе решать, для чего я создана!
- Ты хотела узнать, что такое было у меня, от чего я теперь не знаю, что я вообще, узнала теперь. И что? Я мучаюсь, а ты просто так расспрашиваешь меня. словно бы я просто так, накопитель информации, интересная сплетня! Хочешь, я тебе тоже вопрос задам? Что это за подруга твоя, что ыт писала ей письма со стихами, и как-будто бы жаловалась ей?
Брента еще больше побелела, вскочила, и бросилась ко мне с кулаками.
- Гадина… Ты влезла… Ты…
Я отскочила – драться с такой крохой было бы дико.
- Да подожди ты!
- Ты!.. Зар-раза, как ты могла! Жила в моем доме… - шипела Бре.
Я достала из кармана письмо (с некоторых пор я носила его с собой) и сунула его Бренет.
- Вот! Я получила его в университете. Когда училась там…
Брента отскочила от меня и села.
- Так не может быть. Фамилия…
- Галатея. Я.
Брента сидела и смотрела на меня.
- Ты давно уже знала, и ничего даже не сказала…
- Ну вот, сказала. И что?
Я вышла на террасу, села так, что мне было видно Брнету. Она сидела на кровати и смотрела в одну точку. Не знаю, сколько мы так просидели, но я не рещшалась заговорить, а Бре улетела куда-то слишком далеко.
- Ты не хочешь поговорить? – сказала я, когда устала ждать.
Я подошла к ней, но она не реагировала, она по-прежнему смотрела куда-то сквозь. Не моргала сухими черными глазами, на меня не смотрела. Было так жалко эту маленькую, хрупкую Бренту, смешную, но не имел никто права смеяться именно потому, что тона была смешной, и от того более жалкой. Не жалкой – пробуждающей сочувствие. Я должна была ей помочь, пускай и не знала, как, но я хотела, чтобы она знала что я с ней.
- Кто такая Эллада-вторая?
- Она друг. Лучший в мире друг. Если бы не она, страшно представить, что было бы. Она лучше всех, Наша Лада.
Она прервалась, но ненадолго.
- Она жила здесь, была тоже из приезжих – ее привезла бабущка, у нее юыло больное средце. Так вот, она даже жила в нашем доме, когда ее бабушка уехала. На чердаке жила, здесь внизу нам четверым было и так тесно. Приехала весной, цвели кашлтаны, далеко, ты не знаешь, мы там сидели. Она приносила книги и читала на флидском, это ведь ее родной язык. Все лето прожила, а потом уехала учиться в университет. И как только она уехала, все как-будто бы рухнуло, пришла зима.
Я обняла Бренту – ее потряхивало, било мелкой дрожью, но огна не плакала пока=- сдерживалась, чтобы не заплакать.
«Как хорошо иметь друзей… Где угодно, давно и далеко, но просто иметь, чтобы было о ком вспомнить с теплотой. Ине я не нужна… А Мар? Он и забыл про меня давно, наверняка. Но я не забыла. Как будет здорово, если у него будет все хорошо! И у Ины, только бы они не думали. Что я бросила их!»
- Спасибо. Спасибо… - Бре вздрогнула, но слез не было. – Спасибо.
Я не могу понять только, почему она тогда не ответила на письма. Я же их слала, много… Ах да, они же так и не дошли. Спасибо тебе…
Она поднялась, так и не дорассказав. Было что-то потом, от чего она умирает и теперь, что пробило ее насквозь. Но она такая нежная девочка, ранимая.

Осень пришла, и в окно постоянно лезла желтыми ветвями сырая береза – и хотелось ей сбросить эту тяжелую листву, гниющую прямо на ветках, только бы больше не было дождей, отягчающих ветви. Эта унылая картина угнетала психику.
Трава под ногами желтела и ложилась безжизненными волнами. Ночью земля замораживалась а утром таяла мокрой грязью. У меня даже не было нормальной обуви, чтобы ходить по улице – Брента одолжила свои резиновые сапоги, в которых было жарко и неудобно.
Из комнаты Бре доносилась музыка шкатулки, и опять песня – я вышла, мне не хотелось сейчас расслабляться.
На заднем дворике росла старая картошка – ее посадила Бренета из одной ущербной картофелинки. Я ей помогла, и теперь мне нужно было проверить, как она там.
Одно было замечание – теперь голод проявлялся сильнее, чем летом. Нгорячий чай промывал кишки, но есть хотелось от того только больше, а еды и не было. Бре доставала откуда-то сухари столетней давности, которые нужно было сутками отмачивать в воде. Есть хотелось до такой степени, что я мечтала о городской свалке – было противно даже думать, но я помнила, какимим сытыми выглядели нищие благополучных районов.
Лопата стояла, прислоненная к стене. Я взяла ее, всадила в землю – о металл зашуршали камни. Я не рискнула загнать ее глубоко, так как боялась сломать черенок, но нажав на него, куст вышел мгновенно, мне повезло. Я вытянула стебель и чуть не закричала от радости – там было пять картофелин, небольших, но пять!
Я взяла их и отнесла Бренте – та вышла из дома и пошла на кухню. Готовила всегда она, атк как я не умела, вобщем-то, и не хотела.
Есть хотелось страшно.
«Привет, Одан.
Скоро зима, холодно. У тебя третий курс, последний, поздравляю. В тот раз, когда поулчилось поговорить, потратили время на какую-то чепуху, ничего не вышло. Жалко, а второй раз страшно – я не могла вернуться обратно. Это на самом деле страшно…
Как ты? Как Хелига – именно о ней я и хотела у тебя спросить. Ты все так же жетсок с ней – ли нет? Я все понимаю, она виновата перед тобой, ты имееешь полное право поступать так с ней. Но разве тебе не жаль ее? Она любит тебя, и может надеяться на ответные чувства. Я не думаю тебя учить, но мне жалко ее. Не считай меня подлизой – яделаю это не просто так. И не думай, что я сама простила ее до конца – просто… Впрочем, неважно. Она совершала ошибки. И это самое худшее наказание. Особенно, когда исправить их невозможно. Хелига лучше, чем ты о ней думаешь.
Я счастлива. Я не замечаю ничего плохого в себе, и это уже само по себе хорошо. Я перестала мучаться так, как раньше, и по большей части тем, что так спокойна, неестественно спокойна. Мне как-будто бы все равно, а на самом деле совсем нет! А иногда хочется жалеть себя и всех жалеть, потому что все они такие хорошие и замечательные, разве они не достойны счастья? Достойны. Наверное, это все и есть счастье, в том самом смысле, о котором мы не подозреваем. Это ответ на вопрос.
Как ты, Одан? Я скучаю по тебе, но не так, как ты подумаешь – мне нужна твоя память. Ты знаешь много такого, чего не знаю я, а мне так много нужно у тебя спросить!
Кстати, как там Рут? Ее чаяния увенчались успехом? Ты был звездой еще на первом курсе, а сейчас?
Но прости, прости. Я не хотела тебя обидеть, просто не могу больше думать – разучилась.
Прости за длинное письмо.
       Эллада.»

Все. Все. Осень пришла, и теперь мне было даже нечео носить на ногах – Бренатодолжила мне свои резиновые сапоги. Они были исцарапаны, заляпаны оранжевой глиной, и носить их было очень неудобно. Но выбирать не приходилось.
По утрам земля была скована ночным заморозком. По траве плыл голубовато-золотой туман, было прохладно но все же тепло. А к полудню поднималось солнце. Это было настольок потрясающе, что хотелось плакать от счастья.
Брента… Было так хорошо. что есть на свете такой вот замечательный человечек, как она. И было так странно, что у нее позади было что-то страшное, что она старательно скрывала. Пыталась забыть. Что это было – она не говорила, не пришло еще то время. когда она сможет просто так об этом говорить. У меня не было никаких версий, и я была не вправе что-то придумывать.

Брнет ходила в лес с лопатой и выкопала елку. К новому году – рубить нельзя. Но надо же. чтобы было новогоднее дерево… Брента посадила молодую елочку в деревянную кадку.
- До зимы еще вырастет, может!
Первый раз в жизни у меня на Новый год будет живая, даже очень живая, ёлка.

Я зашла в магазин – на прилавке лежали сладости, конфеты в цветных коробках. Мне хотелось есть, и вот лежали они, и никто не мог мне помешать… Я не чувствовала себя грязным воришкой – все было в порядке, я хотела есть, и могла ли отказаться от такого шанса, когда никто вроде бы так остро не нуждался в этой несчастной пачке конфет…
Я протянула руку к упаковке, взяла ее – рука дронула, но я все равно поначалу сделала все так, будто взяла почитать состав на упаковке. Меленькие буковки прыгали перед глазами, я пыталсь читать но потом вдруг резко оглянулась, никого не было и я подсунула пачку себе под пальто. В магазин зашли люди. и мне казалось, что каждый из них знает о моем поступке – но мне не было стыдно, только хотелось поскорее убежать и съесть свою добычу.
Я вышла – вокруг, в сером свете осеннего дня накрапывал дождик. Широкая улица, и оказалось, что лавка находится на дне какой-то ямы. Я стала карабкаться по склоу, и ноги съезжали с земляной насыпи. Это ловушка, мне не выбраться. Это кто-то все специально сделал… Впрочем.какая глупость.
Чья-то рука опустилась и помогла мне. Я выкарабкалась, подняла голову – это был Одан. Он знал, что я сделала. Он знал. до чего я опустилась. Я – воришка.
Воришка, воришка, грязный, голодный воришка.

Проснувшись мне показалось, что я рухнула вниз с огромной высоты – я не могла найти точки опоры.
«Какой ужасный был сон. Я как-будто бы упала ниже, чем тольок можно… Как стыдно, как я могал так опуститья…»
- Доброе утро.
- Привет.
Брента выглянула из комнаты – на нее жалко было смотреть. Она была босая и зубы у нее стучали от холода. И у меня тоже.
- Слушай, это не ты сегодня подвывала ночью?
 - Что, правда подвывала? – Брнет сомнительно попморщила нос.
- Ну да. Я испугалась, честно.
- Прости, - Брента улыбнулась.

Мы шли по знакомой дороге на базарную площадь. Щел мелий дождик, и почти что никого не было. Тетя Лива сидела на лавке, устало сложив руки, и болтала с какой-то очень старой женщиной, у которой тряслось лицо и руки.
- Здравствуйте, а…
Брента опставила корзинку, укрытую тряпкой, на лавочку, села сама.
- Как видишь. Что-то задерживают... В прошлую неделю не привозили, должны были сегодня.
Я подняла голову – сероватые, покрытые сырым инеем деревья качались в вышине и пели свою странную тайную песню, котоая немного даже пугала. Но они. Высокие и красивые, позвояли вырваться из жизни на свободу.
Хлеб привозили из департамнта по делам колоний за границей – частично они располагались в Модгине, а теперь уже и в Идиях. Когда на пост председятеля в Модгине взошел первый министр в истории, он собирался прикрыть департамет – самим есть нечего, еще и колонии…Тогда поставки еды действительно прекратили, но потом возобновили вночь. Перед глазами стояла газета, валяющаяся на столе у Хелиги с черно-белой карикатурой на нового руководителя города. Я ее тогда почти что и не читала, а надо было.
- Ой… - Брента поежилась. – Ну и что теперь делать?
Они поговорили, но я не свслушивалась – вголове билсь какие-то мысли, которые я и запомнить не могла.
- Простите, - внезапно выдала я. – Может, я могу чем-нибудь помочь?
Брнета пояснила им, что я училась на мага, но тетя Лива как-то странно посмотрела на меня, и та женщина – тоже.
- Нет. Ничего не выйдет – если только она не сомжет заставить тех людей привезти нам немного хлеба!
На самом деле я бы смогла. Если бы только знали их, «этих» людей.
Накрапывал дождик, и за шкирку противно капало – по спине начинали пробегаться мурашки. Женщины монотонно говорили на лавочке. Я прохаживалась мимо них и смотрела вверх – так, что даже шея заболела. Но так было все же лучше. чем просто так болать. Деревья качалсь в такт мыслям, и совершенно некстати припоминались салаты Хелиги, оставленные на столе в тот Новый год.
Мы шли по лесу, так ничего и не купив. У нас еще оставалась одна картофелина, но делить ее на двоих было просто смешно. И одной Бренты ее было маловато. Но есть было нечего – что поделаешь. Были еще сушеные грибы, которые вообще-то в этих лесах не росли, но Брента их случайно отыскала.
- Смотри, мухомор!
Загнивающий гриб столя около дороги и блистал вляжной шляпкой.
- Сорвать что ли?
- Если жизнь надоела – рви,- сказала я, и пнула его ногой.
- А моя мама умела варить мухоморы.
Брента вздохнула и пошла вперед.
Мы шли так, пока я вдруг не осатновилась - я обернулась, но мне все-таки показалось. Через минуту справа снова мелькнула сизая тень, я дернулась, стала звать Бренут. Но она ушла уже слишком далеко и бросила меня здесь – я остановилась, хотя надо было бежать со всех ног.
 Сияющие глаза смотрели на меня – я спиной чувствовала этот взгляд чувствовала, как прибивает в голове кровь.
- Здравствуй, дева.
- Здравствуйте, Мастер Ман. – Большая буква в слове «мастер» проявилась в голосе.
- Что ты делаешь здесь?
- Я шла с Брентой. А что?
- Ты бы хотела поговорить со мной?
Нет, нет, совсе не хотела.
- У меня есть к вам вопрос. Вечны ли духи? Если да. то знают ли они то, что было лет двадцать назад, в Идиях…
- Постой! – прервал меня он. – Не так много сразу. Духи не умирают, так как тела у них нет, их тело – это время. Они не знают всего, не могут знать.
- А кто знает?
Я смотрела в его глаза, кровь жгла все изнутри, и вдруг поняла, что это все сумасшествие. Как если бы неграмотный крестьянин рассуждал о высоких материях, как животное судило бы людей.
- Кто?
Я сорвалась с места и побежала – голос по-прежнему въедался мне в мозг. Как глупо все это, как глупо.
Я пришла и заскочила в дом. Бренты не было – я испугалась, не случилось ли с ней чего.
«Кто они такие? Почему они заставляют меня так реагировать – жилы до сих пор горят от того ощущения. Наверное, они как-то связаны с магией. Магия живет в нас, и мы должны обуздывать ее, заставить ее помогать мне и подчиняться. Она обитает в нашей крови, в каждой нашей клетке, она – большая часть нас.»
На улице пошел дождь. Кто-то торопливо пробежался по крльцу, хлопнула дверь. Брента, отряхиваясь и сбрасывая с ног сапоги зашла в комнату.
- Потерялась, что ли?
- Ага! – она кивнула. Щеки у нее горели и глаза – тоже.
- Что с тобой?
- Я ходила вместе с орденом в Святую рощу.
Я не слышала об этом месте прежде.
- С Орденом? Ах, да. Ну и как?
Бре плюхнулась на кровать, и вытянулась в струнку.
- Это было так здорово… Я там чувствовала такое, что не опишешь словами, я там не чувствовала своего тела, я как-будто летала где-то высоко.
Брента захлебнулась словами, и я почти что не слушала ее. (Когда же я наконец научусь прислушиваться к тому, что говорят другие, а не думать о своем!)
- Знаешь, я тольок сейчас стала понимать, зачем они все это… Делают, эначит, живут. Знаешь – их орден один из самых мнгогочисленных.
Брнет приподнялась на локуте и посмотрела на меня.
- Ну и что! – Я пожала плечами. – Ну и что, что их много. Я не верю им. На самом деле я не могу до сих пор понять, кто они такие. Что они делают, зачем вообще? Может, ты мне объяснишь?
 Глаза у Бре сияли. Я даже немного завидовала этому сиянию совершенного осознания себя.
- Не знаю, - смутилась она. – Они говорят, что большое счастье – просто жить. Жизнь – это как море. Мы стоим, прикованые к морской скале на берегу, и нам нужно выдерживать прилив за приливом. Приходят волны, и иногда уносят у нас то, что и было дорого, но мы уже не можем их вернуть. Мы все изначально в одинаковых условиях, и должны одинаково терпеть. Главное – и в конце пути, когда волна придет специально за тобой, не сопротивляться. И не жертвовать другими ради себя.
Брента задыхалась от счастья, она вновь растянулась на кровати и размахивала руками от глубины чувств.
Я не могла понять, как она не понимает. Мы все не в одинваковых условиях. Так маги сильнее людей (кто сказал, но, возможно, это и правда), и люди меж собой тоде отличаются. Кто-то когда-то говорил, что все люди равны, и флиды равны вместес нимим. Тот свод необходимых законов обещает каждому свободу, защиту и уважение его прав. Но соблюдаются ли они? Нет, во многих случаях нет. Маги ставят себя выше всех остальных, люди – выше флидов. Богатые – выше бедных, а красивые выше некрасивых. Это было настолько естественно и привычно, что никто уже не обращал на это внимания. Это было страшщно, и иногда, читая возмущенные статьи Модгинских подпольных газет, понимаешь, что нужно менять и исправлять это. Надо, но совершенно невозможно. Эти правила естественны точно так же, как прщевые цепи в природе. Как круговорот жизни и смерти.
- Я понимаю их, как себя. Они говорят, что жизнь ничего нам не должна, и мы обязаны ей лишь тем, что она дана нам. Мы не знаем, что будет потом, и можем лишь радоватся тому, что есть сейчас и точно будет завтра. Небо над головой и солнце, и луна, и дождь. И бороться нужно всегда ло последнего, не смея расстаться с мсамым дорогим, что в жизни только есть.

- Привет, - сказала я и бросила сумку на пол возле плинтуса. Яра сидела на стуле и сосредоточенно писала что-то.
- Привет.
Мар сидел на соседней лавке и тоже писал. Мне писать было нечего, только голова болела, и сохранялось ощущение, что я забыла что-то важное.
- Как я все ненавижу!
Я шипела сквозь зубы, копалась в сумке и вспоминала, что у нас сейчас.
- А какой у нас урок?
- Мал, ты что? – покрутил пальцем у виска Мар. – Ну концентрация.
- Не надо мне вот таких жестов, - ответила я. – Как я все ненавижу!
До конца полугодия было еще три недели. Правда, пару дней назад, когда окончился очередной месяц, у меня уже было ощущение финиша. Оказалось, это было одно только ощущение.
- Да блин, ваще! – подала голос Яра. – У нас сегодня контра по направлениям, а я даже не знала! Лежишь в изоляторе, болеешь, никто ведь ничего не скажет!
- Прости, - вчера я заходила к Яре и не напомнила. Ох, мне бы кто напомнил! – Я правда забыла. Как я все ненавижу!
Горло свербило, и это явно отражалось на голове.
- Мал, молчи. Ты воешь, как раненый зверь.
Окно где-то в конце коридора так и манило к себе, там был долгожданный свет, я встала и пошла туда. До начала урока оставалось еще куча времени, и следовало еще проснуться. Там, на улице, шел снежок, но и сейчас все равно хотелось уйти и пройтись по улице. Но было холодно, а перчаток так и не было… В четвертый раз повторять было бесполезно.

Шерстяной платок колол щеки, и волосы стали потеть и слипаться.
- Брент, я больше не могу, - взмолилась я. – Ну не могу больше. снега ведь нет, можно я так…
Брнета строго посмотрела на меня, и покачала головой.
- Нам болеть нельзя. Где лечиться-то? Так что все…
Она выпихнула меня на улицу, я рухнула в сугроб по пояс. В сапоги набился снег, я вытрясла его – но все равно стало сыро ступням.
Мы шли по знакомой дороге на базар – но там никого не было. Брент сиротливо потопталась на чистом свежем снегу, вытаращиалсь на осиротевшую лавочку, на которой никто-никто не сидел и мы пошли снова. Не домой, нет. В тете Ливе – Брента хотела спросить, не приехала ли телега с сухарями, а я про себя решила, что у тети Ливы очень хороший открытый камин. Если она разрешит, модно и сапоги поставить сушиться.
Монра не сидела, как обычно, на пороге – ее старому, хитрому мозгу хватило ума не сидеть на снегу. Брента вошла без стука, я – за ней. Смех какой – я до сих пор боялась заходить в чужой дом без стука, хотя все меня уже знали.
На лестнице сидела деревянная кошка, поблекшая от бесцветного света зимнего неба. Из комнаты доносились голоса, Брента крикнула что-то приветственное и вошла.
Тетя Лива сидела в своем кресле, и перед ней стояли четверо – два мальчика и девочки. Они были явно старше меня, примерно как Брента. Одна деовчка и парень были родственниками – у них были одинаковые глаза, а глаза – это родственное отличие флидов. Традиция. Вторая деовчка была красиовй – с гладкими черными волосами и синими глазами. А высокий парень с ангельскими белыми волосами постоянно покачивался на длинных ногах.
- О, девочки, - улыбнулась тетя Лива своей мягкой улыбкой. – Ребята, думаю, вам будет интересно познакомиться со своими сверстниками. Это Бренточка и Элла.
- Эллада, - поправила я.
- Это Жамин, - показала она на карасавицу. – Это Ван, Кай и Кайна.
- Очень приятно, - улыбнулась Брента. Я чувствовала, что она очень рада. Тот недостаток общения, который я не могла восполлнить, теперь мог заполниться до конца.
Они были хорошо одеты. Хорошо – это как Хелига, - в дорогих магазиах Модгина и новых бутичках в Идиях. Хорошо – это когда заказываешь новые платья в ателье и перешиваешь всю одежду по фигуре. У меня пред глазами встала картинка – мы, похожие на нищенок, и эта блестящая публика.
- Очень хорошо, что мы с вами познакомились, - улыбнулась Жамин. – Нам тут совсем не с кем общаться.
- А разве вам не хватает общества друг друга?
Не знаю даже, зачем спросила.
- Кстати, - встряла тетя Лива. – Эллочка тоже из города.
- Из какого? – спросила Кай (кажется, его звали имено так).
- Я жила в Модгине. Потом – в Идиях. А потом в Байине.
Кайна шевельнула рыжеватой бровью.
- Здорово. А у вас туту так принято одеваться?
Я была одета в резиновые сапоги (внизу еще были толстые шерстяные носки, восполняющие лишних четыре размера, но они их не видели), в две шерстяных кофты, и платок на голове. Брента – в пальто и платок. У нее зато были кожаные сапоги.
У Жамин была легкая шубка из кролика (как у Хелиги) и настоящие высокие сапоги из мягкой кожи. У Вана – настоящая куртка из кожи и саопги. И Кайна в дорогом пальто из толстой шерсти. Кай – аналогично.
Мы были вумя противоположностями.
- Да. У нас тут так принято, - выдала я. (Тоже мне, старожил).
- Да ладно тебе, - шикнул Ван. – Зато тепло.
В глубине души я была ему благодарна. Спасибо, спасибо, но мне нечего было здесь делать.
- Думаю, я смогу погреться дома, – я сказала это или что-то в таком духе. Я вышла, и с козырька мне на голову рухнула шапка снега.

В те дни, когда мы с Хелигой уезжали в Идии с группой магов, я видела, как она выходит из своего дома на улице Модгина. Нищие толпились у ворот, знали, что хозяйка уезжает, и надеялись на кусочек ее роскоши. А Хел вышла в роскошном красном платье – на нее было больно смотреть, так она была восхитительна. Она вежливо поздоровалась с бедняками, которые смотрели на нее как голодные собаки. Она сама дала им денег, и попросила свою горничную покормить их на кухне дома. В роль принцессы входит общение с нищими, жалость и милость.
Теперь я чувствовала, что значит испытывать на себе жалость. Ненужную милость. Невинная прихоть обеспеченых людей – кормление бедняков, словно домашних животных. Блохастых собак и трехлапых кошек. И еще эта шутливая учтивость!
Я шла по снежной дороге, и ног уже почти не чувствовала. Носки не спасали.
Брента осталась там, с ними. Она не понимала этой разницы. Потому что никогда в своей жизни не сталкивалась с теми, кто ниже или выше ее. Ей было стыдно за мою дерзость или, может быть, грубость, но я не могла ничего с собой поделать. Общаться на равных и знать, что на самом деле это не так. А она была счастлива, ну и ладно.
«Представь, что они теперь о тебе думают. Что ты сумасшедшая, что ты странная. Тольок бы Бре не ляпнула, что я ведьма!
Нет, конечно же. пусть она скажет. Они тогда поймут, что я такая же, как они, могла бы быть такой. А Брента тогда как же? Какая я жестокая, хочу, чтобы они интересовались мной, а не ей.»
Я шла по ступеням в город духов. Никого не было, а на самом деле – были, просто я не видела их. Деревья, сбросившие свою листву, качались голые и черные. Со снежного небо блеснуло солнце, как блещет холодная сталь. Я прошла по пустым каменно-снежным улицам и вышла к почте. Там сидела женщина и пила чай. Мне не предложила, только вдруг, посмотрев на меня, окликнула меня.
- Эй, девушка! Вы Эллада?
Я обернулась и кивнула. Я писала письмо Ине, но сейчас уже быстренько раздумала. Женщина велела мне расписаться и отдала конверт. Я посмотрела на почерк и не узнала его – это не был Инин, не принадлежал и Одану.
«Мар, Мар! Хорошо бы…»
Это была весточка из университета. Оказывается, меня еще не совсем забыли.
 Я читала и не понимала – я сошла с ума или это у кого-то юмор такой. Можно было подумать.
«Здравствуй, Эллада.
Возможно, я совершила не самый лучший поступок в своей жизни, и не первый, к сожалению, но я должна была вмешаться. Я давно заметила. что Одана что-то тянет назад и вниз, что он не может жить спокойно – можешь даже воспринять это как комплимент. Я прочитала твое письмо, прости, и многое поняла. Я понимаю твои чувства, их сложно не понять – Одан не такой как все, у нему невозмодно не потянуться. Наверное, я понимаю тебя, как никто, потому что любовь к таким людям выматывает и причиняет больше боли, чем радости. Ты, конечно же, еще найдешь того своего, который примет тебя такой, как есть, но Одан – не твой. Те полгода, что мы вместе, научили меня чувствовать его, и я знаю, что у вас все могло бы получиться – но ты хотела быть с ним на равных, а так нельзя. Он тиран, это надо учитывать.
Я люблю его, честно люблю. Алекс никогда не мог еня понять так, как Одан – и теперь у нас все хорошо, потому что мы подходим друг другу. А ты очень нравилась Марваду, его даже жалко – ты была с ним слишком жестока. Грустно, но люди всегда отвергают друг друга, поступают друг с другом так, как поступает кто-то с ними.
Ты ушла, но не хочешь оставить всех остальных в покое. Одану и так тяжело, а ты позволяешь себе мучать его! Это неправильно. Не пиши ему больше – я прошу тебя об этом. А если ты и напишешь, я постараюсь перехватить эти письма, так что…
Я сказала тебе все. что считала нужным – вот и все.
Аласта Найа Ай.»
Я стояла на пороге почты и смотрела на ровные, округлые буквы. Она читала мое письмо… Она, она! Да как она смела…
Во второй раз пришло это чууство – что залезли мне в душу те, кого я решительно не хотела пускать туда. Больше всех я не хотела бы пускать в эту заветную комнату Аласту, а получилось вот так. Сейчас я плохо помнила, что же такого писала в том письме, но писаал я это Одану, не ей, и рассчитывала что он поймет. А он этого письма и в глаза не видел. А она все поняла соверщшенно по-своему, а как еще она могла понять? Все судят по себе, вот и она – тоже. Никто ведь не поймет нашего сложного общения. А она решила, что я в него влюблена! Стыдобища!
Пошел снег и стало темнеть. Я зашла в родной подъезд, поднялась по лестнице, из окна лилися легкий вечерний свет. Наверху дедушка Лен говорил с кем-то – или с кошкой, которую до сих пор не знала, как зовут, или же с Нивой.
- …кушай, кушай, малнькая.
Я поднялась – горела лампа на столе, и старичок стоял около клетки с птицей. Он не услышал, как я поднималась по лестнице, и я окликнула его.
- А… - Дедушка обрадовался мне. Он ведь жил здесь совсем один. – Элла, волшебница.
Я покраснела – здесь, именно здесь мне хотелось быть младше и, может быть, даже глупее, чем я есть. Не иметь за спиной чего-то такого, что омрачало чью-то память.
- Здравствуйте, дедушка. – Я подошла к клетке. – Нива, здравствуйте.
Нива поглядела на меня круглым глазом, и шелкнула клювом. Старик суховато засмеялся, но почти сразу перестал.
- Не ест. Два дня не ест – что делать…
Уголки моих губ опустились – дедушка Лен сморщился и оупстил глаза. Я взяла в руку несколько зернышек Нивиного корма и протянула ей.
- Ешьте, Нива.
Но она только отвернулась – и я поняла, что испытывал дедушка. Боль тех, кто близок и дорог, воспринимаешь как свою. Боль тех, кто слабее и беззащитнее… Нет ничего хуже, чем когда любимый друг болеет или грустит. Это одна из самых первый и страшных горестей, которые испытывают дети и старые люди. Я вздохнула и отошла.
На полу в этот раз были расставлены какие-то коробки, они стояли и закрывали шкафы со стеклянными дверцами до половины.
- Ой, - я случайно наткнулась на одну из них. – А что в них?
Дедушка слабо хмыкнул, и закрыл дверцу Нивиной клетки.
- Все мое богатство. Вся жизнь.
Он сел в кресло и прикрыл ноги в вытянутых шерстяных брюках пледом.
- А можно посмотреть?
Дедушка кивнул и я раскрылда одну коробку. Там, завернутые в газеты и бумагу, лежали стопки посуды. Я не стала их трогать и закрыла коробку. В следующей были какие-то коробочки с пуговицами, часы и много всякой всячины. Там были даже серебряные подарочные кинжалы – тупые, не пригодные для боя. И куколки, которых сажают на книжные полки. И вазочки из темных камней, ими придавливают стопки бумаги на письменном столе. И много, много письменный прнадлежностей – чернильницы, ручки и золотые перья.
По отдельности стояли коробки с разными мелочами, которые уже невозмодно было применять в жизни. Я добралась до коробки с книгами – с хорошими, дорогими изданиями.
- Так-так, - крянкул старик и встал. Он наклонился над коробкой и снова крякнул. Достал стопку томов и снова сел. - Так-так.
Мне нужно было спросить, но я не решалась.
- Посмотрим, что это у нас.
Он открыл книгу. Я подошла и заглянула старику через плечо. На титульном слисте красовалась надпись – Одан Драгомир. Старший, надо полагать.
Это был сборник сказок. Дедушка переворачивал тяжелые страницы и почти что не читал, а я не успевала – мне было плохо видно. На картинкай прыгали иллюзорные тени прекрасных принцесс и странные деревья – они как-будто умирали от одного прикосновения. На последней вклейке был нарисован человек. Он столя и смотрел на людей, и все же неуловимо казалось, что он балансирует на краю пропасти. Никто не увидит его падения. Как художник умудрился передать такое на картинке, оставалось только гадать.
- Одан Драгомир… Я знаю его сына.
Дедушка погладил странички и закрыл книгу. Он не слышал меня – он был целиком там.
- «Огромная пасть дракона разверзлась и в небо полетели языки ламени. Рыцарь притормозил коня – бедное животное дрожало всем телом и сопротивлялось потокам обожженного воздуха. Рыцарь достал не меч, но лучшее. Это был Шар Смерти. Он запустил его по направлению к голове Дракона и на секунду задумался – достоин ли он смерти? Во всяком случае не меньше, чем он сам. Они одинаковы и вина их однородна, так же, как и вина хищников – лисы или кошки, льва или волка. Виня их, виним мы и себя.»
Старик замолчал, его голос дрожал от восхищения. Он пролистал следующую книгу – это были стихи. Внутри у дедушки Лена что-то клокотало, он оглядывал свои сокровища, наслаждался ими.
Коробки стояли теперь уже менее аккуратные после моего вторжения.
- Зачем? Зачем это все?
Дедушка поднял добрые, немного глуповатые глаза, и мне стало стыдно своего холодного тона.
- Не знаю. Наверное, в этом было все мое счастье – счастье обладать вещами. Разве это плохо?
Я покачала головой. Нет, да и я не судья – самой бы разобраться, что плохо, что – хорошо.
Я просидела весь день в комнает с лампой – и взяла на руки куклу и плела ей косички с разрешения владельца. Я так давно этого не делала, кажется, что с прошлой жизни.
- А где ты жил раньше, до того, как приехали сюда?
Дедушка покачал ногой.
- В Модгине больше. В Идиях жили мои родители, но мама с папой умерли, мне и некуда было больше податься. Я работал на часовой фабрике, делала ювелирную обработку – и зарабатывал хорошие деньги, да. Но долго там не проработаешь – годам к сорока глаза стали подводить, да и… Приехал сюда, тогда только начиналась вся эта муть с «освоениями диких лесов». А какие же они дикие? Здесь живут… Вот, дом пустой стоял – вселился. Тогда народу было – куча, с едой как-то поспокойней. Вот, накопил за тридцать лет…
Старик усмехнулся. Нива каркнула в клетке и раскинула крылья. Я вскочила и подошла к клетке.
- Дедушка Лен, я могу вам помочь, наверное, - сказала я. Но смогу ли я это сделать? Черт его знает. – Я могу попробовать…
Нива смотрела на меня, не ясно было, кто кого гипнотизирует. Я хотела всей душой, чтобы с ней все было отлично, лучше не бывает, я представляла себе ворона, летящего на фоне полной луны. И вливала свои силы в нее, в Ниву.
Наврное, это и есть мой рай. Я шла по пустой улице, на небе уже зажигались звезды, небо было очень ясное для зимы. Никого не было вокруг, но в груди метались чувства и ощущения, они стали как будто бы резче и глубже. Я была счастлива. на сердце было спокойствие, и какое-то желание жить дальше. Желание наслаждаться каждой минутой. В руке покоилась тяжелая книга – я бы хотела, чтобы Одан знал о том, каким удивительным и умным человеком был его отец. Лучше, чем он сам, а, впрочем, совсем нет.
Небо горело черным огнем, по-преженму было холодно, просто не так сыро. Скоро новый год и праздник, мне хотелось сделать его таким, чтобы и те, что вокруг меня, были счастливы.

        Глава одиннадцатая.

На улице мелко сыпал снег. Брента с самого утра ушла к своим новым друзьям – я отказалась с ней идти. Они водили ее на какие-то свои сборища с другими ребятами, Бре это все страшно веселило, а мне было просто плевать. Но один раз я все же пошла с ней.
Мы пришли во владения родителей близнецов – у них был большой старый дом, но они отстраивали новый. Жамин уже стояла на дорожке, Вана не было, Кай топтался рядом. Брента ускорила шаг, я не стала – мне и так было тяжело передвигать ногами, сапоги были неудобными.
- Привет, - улыбнцлась Жамин. – Вы пришли?
- Привет, - кивнула Бре.
- Привет.
Кай пошел вперед, повел нас к дому, Жамин что-то стала обсуждать с Брентой. Все было точно так, как я себе представляла. Мы поднялись на крыльцо дома, одно крыло его было недостроено. Вытерли ноги, прошли, разделись. Жамин посмотрела на мое платье. Которое у меня было еще с Модгина, и очень удивилась.
- Где покупала?
 Я ответила, что в Модгине. На самом деле я жутко гордилась, специально одела его, хоть в нем и было холодно. Кайна спустилась со второго этажа, с красиовй лестницы красного дерева. Внутри дома было очень уютно и не слишком роскошно. Мне даже понравилось.
- Ну и года не прошло! – проворчал Кай.
- А Вана нет? – подняла брови Кайна.
- Соскучилась?
- Идиот, - Кайна стукнула брата легонько по плечу.
Жамин пошала плечами и развалилась на диване.
- Брент, у тебя там как дела?
- Нормально, - улыбнулась Брента. – хоть тепло. Кстати, за дрова – спасибо.
Дрова – это да. У Бре сначала был легкий шок, потому что она никогда не знала такого, что кто-то рубил лес духов. Однако эти дрова привозили из-за границы с мертвой зоной, и это было не противозаконно.
- Слушай, Брент, мы едем в город – поедешь с нами?
- В какой город-то? – спросила я, но она то ли не услышала, то ли не сочла нужным отвечать.
- В город? – удивилась Брента. – А когда?
- Сегодня. Сейчас. Поедешь?
Брента оглянулась на меня, я пожала плечами – мне было все равно. Но только в какой же город…
- В какой город? – я спросила снова.
- В Идии, - бросил Кай.
На самом деле это было совршенно невозможно. Идии были гораздо дальше, чем можно было проехать за несколько часов пути.
- Что вы нам рассказываете? Это далеко, мы не успеем доехать и вернуться обратно.
Жамин посмотрела на меня, поджала губы.
- Ну вообще мы так уже ездили. Успели, ничего.
Кай возился с камином, но тут обернулся и почесал затылок.
- Ну мы тогда с ночевкой ездили…
Жамин поднялась и всплевнула ручками (до этого я никогда не видела, как это делается).
- Ну как хотите! И сидите здесь, а так могли бы развлеься.
- Да что ты как маленькая?! – хлопнула входная дверь и вошел Ван. – Всем привет. О, - он заметил нас с Брентой. – какие гости!
Ван подошел к Каю и они что-то там обсуждали меж собой. Кайна опять уплыла в свои покои наверху, Жамин болтала с Брентой.
- Давайте поедим что ли, - поднялся Ван и пошел в кухню, которая примыкала к передней. – Кофе будете.
Все согласились, у Бренты даже глазки заблестели – она никогда раньше не пила кофе, хотелось попробовать. Мне его было нельзя – когда меня раньше отпаивала им Иферна, чтобы восстанавливать активность крови, потом все жутко болело. Мне хотелось сказать об этом,но показываться изнеженной перед ними не хотелось.
Ван варил кофе, Кай копался в камине. Жамин достала номер «Модгинских новостей» - какой-то новенькой газетки, при мне ее еще не было, - и они с Бре буквально с головй влезли в чтение.
Пошел запах кофе, и меня начало покалывать изнутри. Я подошла к Вану, от смущения у меня внутри все обрывалось.
- Мне нельзя кофе, я не буду, пожалуй.
Ван удивился, но ничего не сказал. Ему вообще было все до лампочки.
Я села на диван рядом с Жамин, и заглянула в газету. Широкая статья о новостях у гороской управе, пропущенная девчонками, бросалась в глаза.
«Переполох на местом кладбище.
       Радуйтесь, флиды – был благополучно скинут с постамента председателя Кир Номан. Председал он, председал, и вот вам, пожалуйста. Напомним, что жизнь столкнула наш многострадальный город с поистине великими правителями – они все были мужчинами крепкими и освршенно ясными. Первый оказался мужиком конкретным - ограбил наш город и сделал нам ручкой, второй оказался… далеко не тем, что нам нужно было и оказалася вскоре застигнутым врасплох – вся его семья перебралась в ряды власть имущих. Мы с вами такого, естественно, не стерпели, и все бы хорошо, но обнаружился очень подходящий закон – запрет на работу в правлении более двух лиц, принадлежащих к одному роду. Председатель Шаргл оскорбился и с гласом «все мы братья» удалился в глубокое подполье. Итак, третий наш кандидат на долгое счастливое правление вступил в свои права – и господин Номан занял свой кабинет. Буквально с первого дня он продвинул ряд законов, отягчающих работу на производствах нашей любимой страны. Каменоломни под Модгином пришлось закрыть сразу же после забастовки рабочих (При которой погибло множество работающих там. Как выяснилось позже, главой Модгина было выслано на подавление мини-восстания несколько центнеров растворимого ядловиного вещества, разъедающего легкие. Не изветно, был ли применен препарат, но сам факт такого беспредела говорит о многом.) Отходообрабатывающая фабрика, идущая в принадлежность города, выстояла – но ее перекупили владетельные граждане Горомайного, в предселательстве которого никаких новинок принято не было. Так что же нам делать теперь, граждане?
Номан свргнут, через два дня в городе начнется новая выборная компания – а город все беднеет и беднеет, вот что плохо. (Примечание: «Модгинские нововсти» - единственное издание, из которого вы узнаете о реальных событиях в «верхах».) Новых кандидатов нет, а перечень наших правителей напоминает список отправленных на погост. Страшно, страшно жить.
Добились мы с вами самоуправления, свергли нелюбимую монрахию – и привет. Думайте сами. Решайте сами.»
Брента перелистнула страничку, там они читали какую-то статью о новой модной выставке.
Новости мне решительно не понравились. Тогда, когда заварилась эта муть против Гродла, я и сама была на стороне восстающих. Не на стороне Ирманна, но против Гродла. Странно, он мог тогда все исправить и сдержать разваливающееся королевство. Он сбежал, а модгинцам теперь мучайся.
Насколько я помнила, элесткричество в город поступало из другого города, где имелась станция. Королевская казна платила за это хорошие деньги, и теперь город уже не можетфункционировать без электричества. Плохо все, плохо.
Я смотрела на красивые карандашные наброски новой коллекции платьев от Молы – они были красивые, Хелиге бы понравились. И Аласте, Инка бы просто плакала от счастья.
- Девчонки, идите.
Ван поставил все на стол, Кайна спустилась сверху на запах кофе.
- А ты что не пьешь? – спросила Жамин.
- Что у ведьмы спращивать? – влез неожиданно Кай.
- Ей нельзя, - ответил за меня Ван.
Жамин и Кайна посмотрели на меня, странно посмотрели.
- Бре, ты нам ничего не говорила, - дернула плечом Кайна.
Брента покачал головой – она как-то и не думала, что стоило говорить.
- Щас, кстати, парни придут, - хлебнул кофе Кай.
- Каки-ие парни? – Кайна даже поперхнулась.
- Такие. Ну, эти, как их… Ян и Макнам.
«Странные имена какие-то. Макнам. Дур-рдом.»
- Да ну их, твоих этих дуриков! Они же уродцы.
- Ну это как сказать.
Жамин глотнула кофе и аккуратно поставила чашку.
- Так ты колдунья, да?
Я кивнула, сказала, что да.
- А ты училась? У меня мама тоже, так она в Мод-Фаэри училась.
- Я тоже. Год.
- Год? Мало что-то.
- Положено три. Я срезалась на экзаменах.
- Прогуливала? – заинтересовалась Кайна.
Я ответила, что нет.
- А у тебя был там парень?
Ван взвыл и встал, пошел мыть чашку.
- Ну так?..
- Не было, - я пожала плечами, потому что с каждым словом я ждала какого-то подвоха, да и этот вопрос умом не блистал. Тактом – тем более. – а на что он нужен?
- Ну как, - стушевалась Жамин. – там, чтобы было, с кем потанцевать на танцах, на праздниках.
Кай слушал-слушал, но тоже встал и пошел мыть посуду – за себя и за сестру.
- Ты моя должница, - бросил он Кайне напосдледок.
- Я не ходила на всякие сборища.
- А почему? – люборпытно сверкнула глазами Кайна.
- По кочану и по капусте, - сорвалась я. Что она действительно ко мне прицепилась.
- Да все, все, что ты так агрессивно реагируешь.
- Да ладно, что ты на больное место. А вообще-то там как было?
Брента смотрела на нас, я даже знала, что она думает – я заняла ее место забавной игрушки. Она, глупенькая, может, даже злилась на меня. Брента ведь даром что взрослая, такой ребенок еще…
- Прекрасно. Замечательно.
Брента привстала с дивана и отошла к окну. Обиделась.
Я смотрела на них, и мне стало смешно – уйти от них, что ли? Мне все равно нечего здесь делать. Они вели себя точно так же, как я и думала, а они об этом даже не догадывались. Значит, я их умнее.
Пришли какие-то гадкие парни, которые постоянно смеялись и спрашивали у Кая, есть ли у его родителей какая-то выпивка в доме. Я взяла Бренту за руку и мы ушли – по прямой вытоптаной дорожке, я даже смеялась – так смешно мне было наблюдать за этими странными ребятами.
- Нет, ты точно ведьма! – сказал мне Брента, и в ближайшие несколько недель она к своим друзьям не ходила.

Я ворошила вещи в своем чемодане и думала, судорожно думала, где мне достать подарки. Бре и нашим соседям.
Список тех, кому необходимо сделать к празднику что-то приятное:
1. Тетя Лива с ее кошками. (Сошью из старой шерстяной юбки подушку Монре. Ей понравится!
2. Дедушка Лен (Что можно ему подарить? Чем можно порадовать человека, у которого почти все есть?)
3. Тетушка Палима. (Её я плохо знаю – она огород держит. Ладно, с Брентой поговорю.)
4. Дядя Гвен и тетя Обра (Они очень хорошие – дяде пойдет очешник, я его хотела Хелиге отдать, а тетушке – цепочка. Моя.)
5. Брента! (Ну конечно, она-то как же! Книга со стихами – моя, но ей не жалко. И еще тетрадь, чтобы она писала свои стихи – ей бумаги не хватает.)
Шел снег, каждый день снег. Это такое счастье – снег. Я вышла на улицу и почувствовала, как в спину мне полетел тяжелый комок – я развернулась и на бегу зачерпнула руками снег.
- Брента, козявка!
Брента смеялась и разметяывая ногами снег помчалась от меня в кухню.
Я запустила в нее снежком, стала лепить новый, она забежала за сарай и послала мне снаряд – я увернулась.
- Мазила!
- Это я-то?!
- Это ты-то!
Брента залепила мне лицо снегом, я вслепую бросила снежок – попала: Брента взвыла.
- Что, больно, - испугалась я. Еше покалечу человека.
- Ага, - хохотнула Бре и юркнула в кухню – и заперлась там.
- Нет, ну ты! Открой сейчас же! – я даже завизжала – мне было по-честному весело. – Нет, правда. Мне бы чаю…
Дверь открылась – Бре уже сидела за столом.
- Ты вся в снегу, - заметила она. – Классно покидались!
- Ага, - я села и стала отряхиваться.

Шел снег, каждый день. Окна залепило напрочь, и крыша была похожа на белую шапку.
Брента сидела и писала, я знала. что она пишет. Мне не хотелось ее отвлекать.
- Эл, не мешай.
- Ну прости.
Это было так здорово – ее талант. Я даже немного завидовала ей, мне тоже хотелось вот так, как она. И все же ее было жалко – маленькую, бедненькую Бренту. Она была похожа на худенькую птичку с красивыми, но неприметными серыми перышками. И глаза у нее были именно такие – черные и круглые. Я привыкла к ней за те месяцы, что мы прожили под одной крышей, она стала мне опчти что как сестра. Мы не ругались с ней совсем – просто уходили, а потом старательно забывали всякие словечки, что иногда нагораживали. Если бы она грызла меня за то, что я иногда ей высказывала, я бы умерла. И наоборот – я никогда ей на это не пеняла. Было стыдно сказать, но ее я знала лучше, чем когда-то Итэну. Но чувство, что нужно защитить и помочь оставалось. Вечно мне быть старшей сестрой и это здорово, наверное.
 
Я вырезала из длинного рулона бумаги снежинки. Брента сидела и смотрела, как я режу из плотной бумаги старых синих обоев звездочки с самыми безумными рисунками, а потом и она сама подключилась. В сердце клокотало ожидание праздника, это детское и удивительное чувство. Елка стояла в уголке и светилась огоньками – я зажгла их, и теперь они не гасли, потому что я помнила о празднике постоянно.
- Мы гирлянду будем делать или как? – спросила Бре, и обиженно зашипела – вырезала снежинку не так и получилось, что она развалилась на части. – А то ведь… Я не поняла просто.
- Не знаю, - ответила я. – Можно панно такое сделать – наклеить снежинки разными сторонами – одна белая, вторая синяя. Только фон должен быть нейтральным, чтобы не сливалось.
На столе передо мной еще лежала неоконченная подушечка коричневого цвета для Монры и ее хозяйки . Я сшила ее, набив перьями из старой прорванной подушки. Бре посмотрела на мое художество и поставила на стол чашку из среванта – в ней лежали, как выяснилось, бусинки от старых бус Брентиной мамы.
- А тебе не жалко?
- Да нет, ты что, - улыбнулась она.
- Знаешь, я вот не могу определиться с подарком кое для кого. Для дедушки Лена – как ты думешь, что ему подарить? Ты ведь его лучше знаешь, так…
Брента кивнула мне подождать и вышла на улицу. Когда она вернулась, я спросила ее, что такое.
- Да так. Показалось.
- У меня идея возникла, - продолжила она, еще немного посмотрв в замороженое окно. – что новый год нудно провести всем селеньем.
- Зачем? – нахмурилась я.
- Ну, ведь нас всех мало! Кто-то вообще одинок, и что им, одним оставаться? У нас здесь. между прочим. Традиция – не сидеть дома а только ходить по гостям. Знаешь, сколько морозных новогодних ночей я простояла под дверями домов в ожидании хозяев! Но вообще это здорово!
Брента улыбнулась, она была освещена хорошими воспоминаниями.
- Вообще, так здорово… Одина раз Йена приготовила пирог, она его вынула из печки, нет бы нас всех угостить – первым делом понесла соседям, - с притворным возмущением вещала Бре.
- Йена? А кто это?
Брента опустила глаза, посмотрела на меня. Не хотела говорить и потому молчала.
- Ты не хочешь говорить, да? Ну ладно.
Я вышла на улицу. Спокойствие закончилось, Брента напряглась и теперь не могла со мной спокойно разговаривать.
«Это могла быть ее сестра, подруга, в конце концов. Она жила с ней и с ее родителями – может, дальняя родственица. Она любила ее.»
На улице снова шел снег. Было хорошо – вполне новогодняя погода.

Я сидела на кухне и смотрела, как Брента месит тесто. Она достала где-то муки, и теперь хотела сделать праздничный пирог, с травками там, или просто сладкий. У нее было старое варенье, которое стояло в погребе уже примерно год. Был праздник, и хотелось какого-то необыкновенного чуда. Мне тоже, но я должна была его сделать для всех, поэтому мне приходилось надеяться сильнее всех остальных.
На вечер мы уже все решили – сначала мы закатываемся к тете Палиме, Ливе, дяде Гвену и тете Обре. Они все должны были собраться у тети Ливы – она уже дала свое согласие, - и отметить праздник как надо. Я хотела пойти к дедушке Лену, потому что ему придется отмечать праздник в одиночесвте – он не был знаком ни с кем из Темнореченских,я не имела права его приводить.
Бренту я не оповестила о своем намерении, потому что мне хотелось быть доброй просто так, без нее и по отдельности. Глупо, но я не могла иначе. И какой-то гадкий червяк до последнего удерживал меня.
Брента месила тесто, и клала очень много дрожжей – муки все-таки было до страшного мало. Очень приятно пахло, но мне нужно было идти – подарки нуждно было разносить еще днем, и класть их на порог чьего-то дома.
Тете Ливе было, как и положено, подушка и букетик сухих цветов; тете Палиме банка семян, которые я достала в городе у каких-то людей, которые там жили. Они, как оказалось, входили в орден духов, они проповедовали жизнь. Я их боялась, и ходила к ним только с Бре. Дяде и тете я уже все наметила. А Бренте оставалась книжка – она ждала ее под нашим новогодним деревом.
Я шла, в корзине лежали подарки, мне было очень легко. Я была счастлива, необыкновенно счастлива. Новый год – это так здорово!
Я разнесла подарки, было раннее утро, и меня даже никто не заметил. Я вышла на дорогу и даже не заметила, как пошла к городу. Что-то светилось там туманным болотным огнем, потому что настоящего огня быть не могло – его боялись духи. Они пели свои безмолвные песни, их было совсем не слышно, но они … чувствовались, что ли? Это было здорово – на коньках каменных крыш лежали цветные ленты из блестящей бумаги. Было красиво.
Дом дедушка Лена стоял на отшибе, окна были плотно зашторены – он еще спал. Я прошла по улице и подошла к почте – я хотела отправить письмо. На мое счастье, почта была открыта. Я зашла, никого не было.
«Дорогое, любимое семейство!
 Ина, господа Кин, я от всех души поздравляю вас с праздником прихода Нового года, жулаю вам, чтобы он был для вас еще лучше, продуктивнее и счастливее, конечно. Я лчень скучаю по вам, потому что привыкают к людям и любыт их именно за все то хорошее, что они сделали. (Я, в таком случае, должна от вкас просто не отлипать.)
Желаю счастья.
Ваша Элла.»
«Здравствуй, Хелига.
Поздравляю с праздником и тебя, и Одана, - надеюсь, он доучился до второго семестра.
Всего хорошего.
Эллада.»
Я написала два письма. Подписала конверты, опустила их в ящик и ушла. Это было прекрасное утро!

Брента сделала обалденный пирог, он немного недопекся но слава богу, не подгорел. Брента уложила его в специальную кулинарную бумагу, завернула в шерстяной платок и мы отправились п гостям. Тетя Палима оказалась дома; у нее был еще кто-то. Мы постучались, но она, видимо, не расслышала, мы вошли сами.
- Теть Палим! – позвала Брента, проходя по холодной террасе. Сы заглянули в комнату – там было несколько человек, в том числе и хозяйка.
- Здравствуйте!
Женщина лет тридцати обернулась, она держала на руках маленького мальчика.
- О Брентка! Здравствуй, - сказала она и улыьнулась, точно так же, как и мать – это было совершенно точно. – А это у нас Элла, наверное, да? Здравствуй.
- Здрасьте.
- Девочки, это моя дочка, - заулыбалась тетя Палима. – Вон какая огромная вымахала. Внучата вот – Майн, и Люси.
Маленькая деворчка таращилась на меня и морщила носик. Майн сидел на руках у мамы и пытался поймать прядь светлых волос.
- Мам! Ну перестань, не смущай девчонок. Я, кстати, Дайла, Эл. Вы садитесь, поешьте с нами!
Брента стояла, пирог уже тянул ей руки.
- А я вот…
- Мы, - вставила я.
- Спасибо большое, - обрадовалась Палима. – Да у нас сейчас самый кус. Поешьте с нами, а пирожок-то съесть еще успеете!
Мы сели за стол, в печи грелся чайник. Мы попили чаю, щзакусили настоящей мясной колбасой, Брента даже раздобрела от такой сытости. Майн постояно что-то болтал себе под нос, Люси уже вовсю разгуливала по комнате.
- Лютик, не подходи у печи-то! – волновалась бабушка.
Мама Лютика уже удалилась на улицу мыть тарелку из-под колбасы, я было рванулась с ней но она оставила всех сидеть.
Брента подошла к Люси и взяла ее за руку.
- Люси, а тебе сколько уже лет?
- Четыйе, а что? – Для своего возраста она говорила уже даже очень хорошо, только буквы «р» не говорила.
- Ты уже совсем большая. Пойдем, посидим, я тебе чего интересного расскажу.
Брента взяла девочку на руки (как она только не надорвалась – сама она была как ребенок), посадила к себе на колени.
- Ты вот в каком городе живешь?
- Я в большом, в таком, - девочка показала руками. – Там есть замки волшебные. В них живут всякие люди, они очень умные и сеёзные.
- А как он называется?
- Ну… Вообще-то я не очень знаю, как он называется. А вы где живете?
- Здесь, - засмеялась Брента.
- А где это – здесь?
- Ну, - задумалась Бре. – здесь – это здесь.
- А между пйочим, так отвечать некультуйно. Нужно давать полны ответ!
Брента оказалась в тупике – Люси оказалась серьезным ребенком.
- Здесь – это такая страна, - я подсела поближе. – Там очень хорошо, и очень здорово.
- Пйавда?
- Угу, - кивнула я.
- А ты в куклы любишь играть? – спросила Брента.
- М-м, - покачала головой девочка. – Не люблю – только если в большие…
- В какте это?
- Ну, с платьями, такие красивые!..
Люси еще много чего нам рассказала. Как ее в детском саду обидели – не дали поиграть в новую игрушку, и как на новогоднем празднике ей не досталась роль феи.
- Да уж, безобразие. Хочешь, мы пойдем погулем?
Тетя Палима посмотрела на нас и отрицательно покачала головой.
- Простулится еще, не надо.
- Ну бабушка! – заныал Люси. – Ну пожалуста!
- Нет, нельзя.
Брента поднялась, я тоже.
- Девочки, - со слезами на глазах спросила Люси. – вы еще придете?
- Конечно придем.
- Я тебе куклу принесу. Теть Палим, ну так вы придете сегодня вечером?
- Не знаю, уж если рпиходить так всей оравой!
- Приходите!
Мы распрощались и вышли на террасу. Брнеат оглянулась на комнату и отрезала кусок пирога, заврнула его в бумагу и оставила на столе.
- Традиция, - развела она руками и мы вышли на улицу. Мы провели в доме достаточно долго, чтобы уже начинало смеркаться.
Мы пришли в дом к тете Ливе, подарка, который я принесла утром, уже не было. Мы постучались и вошли, нас встретила хозяйка в красивом алом платье.
- Здравствуйте, с праздником вас! Теть Лив, вы сегодня просто…
- Здравствуйте, девочки! Раздевайтесь. У вас там и поесть что-то…
Мы разделись и расселись перед камином.
На улице шел снег, но в доме было тепло и хорошо. Тетя Лива говорила о чем-то с Брентой, рассказывала ей какой-то случай.
- Помнишь, как в прошлом году у нас такие огромные снеговики получились? У Обры еше сын привез свою дочку, вы с ней носились, как сумасшедшие.
- Ага. Она еще в дом врезалась, а вечером началось – ей хочется есть, меня уже просто тошнит… Она у меня в доме осталась переночевать, так постоянно хлопала крышкой люка в подпол, ходила, доедала какие-то остатки бутербродов. Представляете?
- Да. Ты, когда совсем еще маленькая была, постоянно приходила и требовала. Чтобы тебе дали попить. Сока или компота… Но постоянно, чтобы рядом стоял кувшинчик!
- Ну вы вспомнили… Я вообще, когда была маленькая, уже почти что не помню. Помню, я любила играть в куклы. Я папу просила, он мне приносил персональную елочку, я там куклам новый год устраивала… Классно было.
- Да. А помнишь, как Гвен приносит огромную елку с собой –я в шоке, мне ее ставить некуда. Поставили на стол, потом приплывает – явление! Лея, она еще жива была – земля ей пухом и деревья шумом! – приносит тоже елку, свою.
- Все свое беру с собой, - смеется Бре.
- Ну вот, у меня елки уже три, я в панике – потому что собираются, как всегда. у меня, Рон должен прибыть, и точно – он тоже с елкой. Все они думают, что я, слабая женщина, - Тетя Лива улыбается. – не смогу себе новогоднее дерево поприличнее раздобыть. А у меня оно сборное!
Огромная елка с бархатно-проволочными иголками стояла на столе, и на ней перливались огоньки – конечно же, мой подарок.
- Теть Лив, можно нескромный вопрос?
- Ну?
- А что у нас сегодня на праздничный ужин будет? Может, уже как рахз с пирожка и начнем?
- Нельзя. Между прочим, сейчас уже Гвен с Оброй придут. Давай дождемся, а? Ну так вот, я же не окончила. Садимся за стол, Паль уже поет что-то захватывающее, на стол все принесли чего-нибудь вкусненького. Тогда еще, помню, Паль приволокла банку маринованых огурцов.
- Да, да, я помню! – восторженно завизжала Бре.
- Ну вот, все сразу налегли на эти огурцы, съели пол банки не садясь за стол, Потом – сели. Все уже. Едим, едим.
Брента вытянулась на полу отчего-то громко и исступленно смеясь. Это были какие-то сугубо личные впечатления, но Бре уже плакала от счастья, я просто не смогла удержаться.
- Это огромное дерево стоит, у Обры такая роскошнач прическа…
- Тетя Обра еще так косилась все на эту елку!..
- Она поднялась, елка упала, - вобщем, было весело.
- Мы потом еще ели всю закусь с еловыми иголками. – Села на место Бре.
- Ладно, Бренточка, все, успокойся. Жалко, теперь нас уже совсем мало осталось.
Они замолчали, я даже знала. оч ем они думают – о тех, кого сейчас не будет с ними. Это было грустно и мне тоже, уж не говоря о Бре – они ведь все ее семья с самого детства. И мне уже почти семья.
Я встала и вышла на секунду. Пошла посмотреть, не идет ли кто.
На стене висело зеркало, я поглядела в окно, а потом уже – в зеркало. Я не узнала свое отражение, потому что очень изменилась – у меня покраснели щеки от смеха и глаза были светлыми, голубыми, чистыми. Волосы были грязные и как-будто прилипшие к черепу, но это было ничего. Еше зеркало отражало метель на улице. Синюшное небо в снегу было пустым, облака пока что не разошлись. Вот метель, а хочется, чтобы яблони цвели и звезды горели. Да все ведь в наших руках… Я сегодня имела право на любое безобразие с отношении применения сил. Не привораживаю ведь, а чудеса – моя прямая обязанность.
Я вернулась в комнату – Брента достала откуда-то коробку со столовыми приборами и протирала вилки и ножи. Ложки лежали в стороне и покрывались пылью.
- Давай я тебе помогу.
Я взяла полотенце и протирала все по второму разу.
- А где тетя Лива?
- Наверх ушла. За скатертью. У нее огромная белзоснежная ткань, представляешь?
В камине горел огонь, за окном потрескивал мороз. Все, как надо. Это было тридцать первое февраля, завтра начиналась календарная весна – но зима будет все равно еще долго… Долго-долго.

Пришли тетя Обра и дядя Гвен – и как только они пришли, мы принялись за пирог. Нам есть хотелось уже не так, но все же…
- Лив, - начал дядя Гвен. – я туту принес с собой кое-что.
На столе появилась граненая бутылка и рюмки. Старики пили что-то ароматное и темно-темно-красное. Нам не предлагали, потому что для нас тетя Обра принесла компот. У нее было красивое синее платье из бархата и платок. Мы на фоне взрослых смотрелись бледненько.
Это были не все Темнореченские, конечно – но остальным не позволял возраст, или жили они слишком далеко. Но на самом деле и то, что нас собралось несколько, было здорово…
- Девчонки, - наклонилась к нам тетя Обра. – спасибо огромное. За цепочку и за очешник – двойное спасибо.
- Ах вот кто тут тайные дарители! – вскинула брови тетя Лива. – А я-то думала…
- Ангелы, бишь?- усмехнулся дядя Глен.
- Да вот они!
Брента покраснела, я опустила глаза – это было не то чтобы смутительно, а очень приятно. Это тепло благодарности в ответ на внимание было просто потрясающим – я так давно его не чувствовала.
- А Гай-то не приехал? Жалко, жалко. Что так?
- Да он с женой возится – заболела. Детей в то же время не оставишь.
Пирог наш, уже порядком остывший, бутлка настойки, тонко нарезаный «морозный рулет» тети Ливы – грибы и морозная рябина. Мясная колбаса четы добавляла приятных впечатлений – у меня появилось ощущение, что я наемся на весь следующий год.
Захрустел снег, в дверь тяжело постучали – это пришли еще гости.
- Иду открывать, - встала тетя Лива.
В комнату ворвался холодный ветер со снегом, огонь в камине затрепыхался.
- Здравствуйте, с праздником!
В дом ввалились тетя Палима с доерью и внуками. Дайла несла Майна на руках а Люси в пушистой пуховой шапочке держалась за мамину руку
- С праздником! – улыбнулась дайла.
- О, какая Дайла-то вымахала! – обрадовалась тетя Обра. – Твои? – псмотрела она на детей.
- Так чьи же!
С Люси была снята шапочка и шубка, она осталась в одном клетчатом платье и валенках. Майна так и сидел на руках у мамы.
- Мы туту вам принесли кое-чего…
Раскрасневшаяся тетя Палима вытаскивала из сумки трехлитровые банки с чем-то маринованым, и свертки с еще какими-то кушаньями. В банках были, кажется, огурцы, и грибы тоже. И вообще тетя Палима была похожа на большушую палатку с сюрпризами. За спиной у нее качалась гитара.
- Паль, ну ты как всегда… - поморщился дядя Гвен.
- Да чего? Все хорошо, с музыкой посидим. И поедим, - она подмигнула дочери.
Пока новоприбывшие выпивали новые тосты к новому году и убавляли общие запасы, Люси подобралась к нам и стала снова что-то рассказывать. Я даже уже не слушала – от тепла и еды меня разморило настолько, что плохо осознавала события.
- Лютик, ну поешь ты чего-нибудь, - подтолкнула Люси к тарелке бабушка.
- Правда, поешь, - посодействовала я. – Вон какая тощенькая.
Люси отрезали кусок ветчины и она ела его весь оставшийся вечер. За окном по-прежнему мело и от того в комнате становилось еще уютнее.
«Снег идет, а хочется, чтобы деревья цвели. Яблони, вишни, груши. Чтобы сияло все.»
Было так здорово, все что-то говорили, говорили между собой. Но столы держатся только до первого усидевшего, а так как гости быстро устают и выходят прогуливаться, и теперь люси выползла из-за стола и поволокла маму куда-то. Она не была приучена к такому скоплению людей, и стеснялась очень.
- Паль, ну, давай, за внуков, - капнул ей в рюмку еще спиртного дядя Гвен.
- Да ладно, все уж.
Тетя Паль поднялась и пошла на террасу за дочерью и внучкой. Стол осиротел и пустые стулья совсем не украшали его.
Тетя Лива поднялась, задвинула окна. Затем подняла с дивана гитару и пошла за Дайлой.
- Дайлочка! Сыграешь, может?
- Да, мы просим! – крикнула тетя Обра. Она уже все поняла и стала собирать со стола. Я допила компот, Брента впихнула в себя последний кусочек колбаски, мы собрали тарелки и пошли мыть. У тети Ливы кухня была у единственной во всем поселке кухня в дломе и подогрев воды на углях.
- Люди, еще есть кто будет? – вопрошал дядя Гвен.
Никто не обращал на него внимания, все гововрили и причем одновременно. Дайла подбирала что-то на гитаре, и тихо говорили что-то о том, что уже давно не играла. Мы ушли на кухню мыть посуду, из гостиной несся все такой же шум. Было здорово. Это было самое класснове рождество в моей жизни.
Дайла сидела и перебирала пальцами струны, все сели на диван и на стулья и слушали. Люси гуляла по дому с разрешения хозяйки, Майн сидел рядом с мамой и цеплялся за нее ручками. Музыка была приятная, и какая-то именно восторженная, приподнятая. Ее было приятно слушать. Брента подпевала что-то, как обычно она делала, слыша музыку.
«Она же ведь гений, из этой музыки будет новая песня. Как здорово, что она такая есть. Я когда-нибудь буду гордиться тем, что знакома с ней.»
Мы сидели так и ждали подночи. Поступило предложение пойти прогуляться. Но у тети Обры разболелась голова, так некстати.
- Давление, наверное, - оправдывалась побледневшая и позеленевшая Обра.
- Так, - поднялся дядя Гвен. – Прогулка до дома у нас сейчас будет. Ну нельзя же болеть в новый год! Как его встретишь, так его и проведешь, - сказал он, когда они уже заворачивались в шарфы и пальто.
Мы все вышли провожать их, и смотрели вслед, как они шли в темноте. Я послала им вслед огонек, что бы им не было совсем темно. Огонечек плыл им вслед, это плылкуосчек моей души.
- Марш-бросок по новогодней ночи, - хмыкнула Дайла. – Они все такие же, ни капли не изменились.
 Не ясно было, довольна она этим или нет.
Мы сидели еще долго, пока стрелка ползла по циферблату часов. Тетя Паль и тетя Лива играли в лото, Брента к ним присоединилась а меня клонило в сон, я не могла играть.
- Эллочка, ты там ещ ене спишь? – спросила тетя Лива.
- Держусь еще. Лютик, пойдем походим?
Я взяла Люси за руку и мы пошли в другую комнату, к шкафу с книгами. Там стояли огромные справочники с картинками и табличками, но они и мне были неинтересны – не то что ребенку. Но ена самом деле можно было найти что-нибудь.
- Давай посмотрим, что тут у нас есть. Ты каие книжки любишь?
Я смотрела на корешки книжек и буковки прыгали перед глазами. Черные, белые, золотые, серебряные, я их и читать толком не могла.
- Ну…
- Какая у тебя любимая книжка?
- Ну… Нет никакой.
- Так не бывает. Ну, сказки там, или с картинками?
Девочка привстала на мысочки что-то посмотреть.
- Мама говорит что эти книжки слишком дорогие.
Понятно. Ну ладно, конечно… Они и правда дорогие – по нескольок золотых. Я меня за всю жизнь сводила большинством с людьми, которые могли выкинуть десяток золотых за просто так.
- Знаешь, я спрошу у твоей мамы, где вы живете, приеду и подарю тебе книжку. Хорошо?
Люси кивнула и пожала плечиками.
- А хотя… - у мея появилась идея. Я пошарила в кармане и нашупала горсть монет. Там должны были быть и серебряные римгины. Я выцедила их из горсти и дала Люси. – Это мой подарок на новый год. Давай я в карман положу тебе, чтобы ты руки не пачкала. Вот. Приедешь домой и попроси маму, чтобы она купила тебе книжку – какую-нибудь.
Мы пошуровали в шкафу и нашли книжку – «Как шить платья». Там были цветные вклейки с красивыми нарядами. Мы вернулись в гостиную и листали книжку пока наконец не пришло время – пятнадцать минут до нового года. Все бросили свои дела и стали лихорадочно одеваться, перечисляя громко вслух все то хорошее, что было в этом году. Никто никого не слушал, все были в своих мыслях и только и делали, что заматывали на шее платок.
На улицы было совершенно темно – звезды так и не вышли. Я могла сделать так, чтобы они горели сейчас, но сделала лучше – между деревьями заметались разноцветные кометы. В университете их презрительно называли зрительными иллюзиями – низшими этапами волешбства. Это был даже не граднум-уровень и тем более не грандон. Но сколько эта самая низшая ступень приносила восторга! Тетя Паль и тетя Лива прогуливались по широкой дорожке, что-то обсуждали и иногда даже разражались хохотом, не соответственным их почтеннмоу возрасту. Люси сосредоточенно скатывала снеговика, ее мама с братиком гуляли, Майн был снова на руках – он бы утонул в сугробах. Бре запустила в меня снежком, я с воплем помчалась за ней. Проваливалась по пояс, вылезала и снова катала снежки. У Бренты лицо меняло цвет в зависимости от той иллюзии, которая пролетала мимо.
- Знаешь, - крикнула я, когда мы обе запыхались не знаю, как. – в этом году у меня было много чего хорошего. Я друзей много ннашла!
- Ребята! – закричала тетя Лива, совершенно помолодевшая за эти несколько часов праздника. – Все, одна минута!
Все кричали что-то, я тоже кричала. Брента понеслась куда-то бегом, я тоже, мы так бежали и орали на бегу. Даже не помню, что орали, но выброс энергии был грандиозный. Наконец, сердлце в груди болезненно забилось, и ребра начало сводить. Я остановилась и обняла березу, чтобы не упасть – я очень устала, и теперь только почувствовала. Берза была такая прохладная и приятная, а щека у меня – раскаленная. В голове проносились каие-то гобрывочные воспоминания, море. Сверкающие тени кораблей с парусами. Людей, людей, улыбки. Деревья… Духов, всветящихся существ не от этого мира. Кто их придумал – кто знает…
Я обнималась с березой, ноги мои совсем ослабели и я просто повисла на дереве – тем более зайепилась своими многочисленными кофтами. Это было так здорово, что я начала захлебываться радостью. Я никогда такого раньше не испытывала – мне хотелось жить, просто жить! Я была счастлива – недолго, потому что такая эйфория долгой не бывает, но все равно.
Так я столяа и обнималась с деревом, и чувствовала. что из меня ползет магия. Я колдовала, не знаю даже, над чем, может, просто так. Мне хотелось, чтобы те, кто подарили мне такую радость, точно так же были счастливы.
Мы вернулись к основной компании и попили на прощание чая с холодным пирогом. Мы шли по снегу и молчали – слов не нужно было, мы бы могли только глупенько смеяться и визжать от восторга.
- Брент, - вдруг остановилась я.- Пойдем в город?
- Зачем? – Брента остановилась и повернулась ко мне. – Там же темно, они огня не выносят.
- Так они сами по себе светятся. Тебе этого света не хватит разве? Мне не хочется одной идти.
- Чего ты боишься? Они же безобидные.
- Ну… Все равно боясь.
Мы поднялись по наглухо заметенным ступеням, было действительно темно. Когда мы подошли к главным улицам города, стали видны прозрачные чуть сияющие фигуры духов. Они все вместе шли куда-то, почти что текли куда-то. Это было красиво и очень интересно. Мы пошли за ними, они все выходили из города к дервьям и шли по аллее.
- Они идут в заповедную рощу, Эл. – шепнула мне Брента. Духи шли далеко впереди, но Брента как-будто боялась потревожить это удивительно чудо.
 Мы шли за ними. Наконец мы вышли на площадку, снега на которой не было. Духи стояли около кходящих в небо колонн, и, наверное, смотрели на нас, но могли и не заметить. Они пели какую-то свою песню, которую не было слышно – только воздух дрожал.
Мастер Ман стоял посередине каменного круга и, наконец, заметил нас. Он смотрел на меня. на Бренту, глаза сияли, а лицо улыбалось.
- Здравствуйте, девы. С Новой жизнью вас.
- Спасибо мастер.
Возможно, мы сказали это даже хором.
- Хотите станцевать с нами.
Я не успела оглянуться, а духи уже вели хоровод между колонн и тянули нас вслед за собой. Голова кружилась, и я даже потеряла счет времени – не знаю, скольок это чудо продолжалось. Музыка была, она жила где-то в мыслях. Тут я поняла, что уже не держу Бренту за руку, и остановила себя. Мастер смотрел на меня добрыми глазами и ничего больше не говорил.
- Мастер, – вдруг произнесла я. – я признаю свою вину.
- Ты раскаиваешься?
- Да. Я делала все не так, абсолютно все. Это так грустно. Простите меня, пожалуйста!
Я опустилась на колени, потому что внезапно почувствовала себя слабой. Слишком слабой, чтобы бороться.
- Ты прощена Эллда. Живи с миром.
Я смотрела в сияющие глаза и успокоилась. Больше ничего нужно не было.
- А про свой талант – не забывай.
Я шла по улице и смотрела вверх – там где-то должно было гореть окно дедушки Лена. Я зашла в дом, поднялась – он сидел в своем крселе, на столе светилась красная праздничная свечка в красивом подсвечнике, и стояла тарелка с салатом. С настоящим салатом – не знаю даже, откуда он брал его. Возможно, духи помогали. Седые редкие волосы падали на морщинистый лоб, он спал, видимо. Я только тольок осознала, какой он слабый и древний, и мне стало его жалко. Мне хотелось сделать ему что-то хорошее, но будить было страшно.
«Пустьему снятся сны. Хорошие, счастливые сны. Замечательные яркие сказки.»
«Про свой талант – не забывай. Не забуду.»
Я сказала ему мысленно несколько слов – он их мог услышать, а мог и не услышать, это зависело от человека. Мне было жалко и радостно – больше так не было никогда, но это было счастье.

На следующий день я шла по лесу – было тепло и немного подтял снег. Солнце грело, сегодня была уже практически весна – первое марта.
Я остановилось – дерево, сияющее и золотое поднималось почти до самого неба. Это было так красиво, так здорово… Это была та самая береза, которая вчера поддержала меня. Значит, это все-таки я сотворила.
Все наши соседи еще спали к тем двенадцати дня. Это и немудрено – вчера все легли под утро, наверное.
Пришла весна, через неделю это почувствовалось очень сильно. Огромные реки талого снега подтопили наш дом, Брента боялась, что он совсем «поплыл». Да уж… Такого, как говорили Бре, она за свою долгую жизнь никогда не видела. Я тоже вобщем-то.
Одан кончал уже через несколько месяцев третий курс университета. Везет ему. Он теперь поуждет работать куда угодно и кем угодно, перед ним раскрыты все двери. Одан учился легко и отлично, что ему теперь остается? Только в управление.
Одан? Ты слышишь меня?
Да, слышу. Опять?... Зачем? Мне очень больно, Элла.
Прости меня, пожалуйста. Я не хочу этого, но мне очень нужно с тобой поговорить.
 О чем? Ты ушла, сбежала. Что тебе нужно еще? От кого ты бежала?
Ото всех. Я устаю с ними всеми, Одан. Их слишком много.
А там, где ты сейчас, разве никого нет?
Есть.
Все, Элла. Я не могу больше.
Почему?
Ты не понмаешь? Мне больно.
Почему? Что с тобой?
Я не могу поддерживать с тобой связь. Это так больно…
 Я не знала, что Одан имел в виду. Я не понимала причин, по которым с ним происходило что-то болезненное – со мной все было в порядке. Но Одану было правда больно, я чувствовала это. Но опять же вылезало мое невежество, я не знала, почему это происходит.

Прошел год, как я ушла от Иферны. Убежала, если быть точной.Если думать, было странно, что именно мне посчастливилось стать ее ученицей. Не окму-то другому, а именно мне. На испытание нервов похоже.
Иферна не была старой каргой, она вообще злой по сути не была. Ее затравили, да и еще было, от чего она имела право злиться на людей, на флидов, на магов. У нее был сложный характер, я не понимала ее очень часто. Да. Как быстро это превратилось в воспоминание. Теперь она уже могла умереть, за тот год что я ничего о ней не знаю. Ник тогда лежал, я не могла вспомнить – дышал он? Я не обратила тогда внимания на это, мне было в целом все равно.
«Я немного виновата в его смерти, если он отравился. Или все же нет? Нет, конечно же нет. Бред какой-то.»
На улице было тепло и уже даже распускались листочки на деревьях. Лес снова запевал свою весеннюю песнь, но теперь она производила гораздо меньше впечатлений.
Тогда, в суде, я совершила страшную ошибку. Я повлияла на ход событий, хотя и не знала правды. Иферна была виновна, но что стало бы с Ником, если ее убили бы? Он бы попал в Дом Презрения, и что? Никто не знал, было ли ему до того какое-то дело. Конечно, конечно же было. Иферна – его мать. Он не смог бы без нее.
Иферна? Это вы?
Кто? Кто это?
Это я. Элла.
Хм. Обучаемая. Ученица, можно так сказать. Как ты ушла? – я плохо как-то помню…
(Я ведь не могу ей сказать, что она была пьяна тогда!)
Элла?
Да.
Где ты сейчас? Куда уехала-то? Да вообще – одной по миру колесить, совсем с ума сошла. Что я думала? Ты обо мне подумала вообще?
О чем вы? Я не могу понять, о чем вы говорите. Как там Ник?
Все хорошо, только у меня сердце болит часто очень. Колет, колет.
И сейчас?
И сейчас. Боже, как больно.
(Я не могла понять, что с ней. Мне нужно было узнать правду, но она старательно что-то скрывала. Мне нужно было знать.)
Что с вами?
Я больше не могу, Элка. Мне больно.
Она ушла и я больше не могла до нее добраться. Он не хотела говорить, ну и не надо.
Они бросили нас, Свет вверху зажигается, светоч горит,
Им уже все равно. Но не нам солнце дарит свой яростный лик.
И какое им дело, Кто-то птицей над нами, как небо, парит,
Что такое есть дно? Только солнце и небо, и звезды он злит.
Умираем, живем, Они бросили нас, позабыли о нас,
Не подняв головы. И не слышен наш глас, вопрошающий глас.
Мы и были, и нет, Можем жить мы и здесь, но не могут они,
Люди серой крови. И за это губить свою жизнь мы должны.
Мы живем в сени лет, --------------------------------------------------------
Мы и были, и нет, Я живу просто так, пропадаю зазря,
И погас в сердце свет. Для того чтобы просто погибнуть, живя.
Жизни нет, смерти нет.

Я прочитала новые стихи Бре. Она смущенно положила тетрадку на стол, ничего не говоря, я открыла и стала читать. Читала несколько раз, так как не сразу поняла. Она начиталась стихов Дайсона, и теперь писала в его манере. Но больше поразил смысл.
- Брент, - я подошла к ней, и очень боялась сказать что-то не так, обидеть ее. – можно вопрос?
Она пожала плечами.
- Ты правда думаешь о том, о чем написала.
- Нет, ну нормально, - заверещала Бре. – Я не думаю! Зачем бы я тогда вообще писала!
- Да нет, я не в том смысле. Ты правда так считаешь? – поправилась я.
Брента посмотрела на меня и вновь пожала плечами.
- Да. Я так считаю.
- Кому ты это писала.
- Людям.
- Каким людям? – Я задавала идиотские вопросы.
- Тем, что живут в городах. – Брента стушевалась. – Тем, которые забывают присылать нам хлеб, и которые никогда не привозят даже элементраных вещей. Почему мы не имеем право на хорошую пищу, на одежду? На все то, что есть у Жамин, Вана, Кая и Кайны?
Она понимала это, всегда понимала. но в силу своего золотого характера никогда не донимала этим меня. Она все отлично понимала, но, видимо, такая уж она есть. Замечательная.
- Почему все так? Мои родители думали, когда ехали сюда, что я и Йена будем жить в самом прекрасном городе мира, здесь будет самый лучший воздух и обучение, а что в итоге? Моих продителей нет и Йаны – тоже.
- Кто такая Йана? – встряла я с вопросом. Разгоряченная Брента остановилась и посмотрела на меня. Но ответила неожиданно спокойно.
- Моя страшая сестра.
- Можно задам глупый вопрос? А где она?
- Она уехала. Давно очень… Очень давно.
Брента села, ее уже не колотило и истерики как не бывало, но ручки мелко дрожали.
- Ты не хочешь рассказывать? – спросила я. Она помолчала в ответ, успокоилась. Я хотела было уйти, но она не дала мне.
- Постой, я расскажу. Только… Нет-нет, ничего.
У меня была сестра, звали ее Йана. Она была старше меня на шесть лет, поэтому мы не сразу смогли найти общий язык. Тогда еще в городе жили какие-то люди, она ходила туда, у нее постоянно были какие-то свои друзья, меня она с ними не собиралась знакомить. Но вообще она была классная, веселая. С ней было интересно, но она просто редко обращала на меня внимание. В последние полтора года она вообще стала постоянно уходить куда-то, дома почти что не бывала. Мама ее любила больше, чем меня, и прощала ей все. Йана постоянно рассказывала мне истории о большом мире, как там здорово и хорошо. Она мне поклялась однажды, что она уедет туда когда-нибудь. Она очень часто ходила к тете Ливе, ей нравилось у нее дома, она даже примеряла ее платья. Маму это очень смущало.
Отец тогда как раз потерял работу – стало окончательно понятно, что никто здесь ничего делать не будет. Папа буквально на стенку лез от безделья. Я-то убегала к Ладе, мне дома было совсем нечего делать. И Йана тоже уходила – надолго, никто и не знал, куда. Один раз он запер Йану, чтобы она не уходила никуда. Не знаю, что тогда на папу нашло. Я все боялась, что он и мне запертит встречаться с Ладой – я бы умерла тогда.
А один раз утром мы поднялись… Родители, как всегда, раньше. Я захожу на кухню – мама готовит завтрак, отец сидит за столом. Йаны не было, на столе только записка лежала. Папа мне даже читать ее не дал, сразу выбросил. Странно, что еще и в землю не закопал, - усмехнулась Брента. – А потом – все. Лада уехала, Йаны не было и у папы что-то случилось со здоровьем. Папа умер, это было так странно – ему не было и пятидесяти. Мама рассказала мне уже после его смерти, куда делать Йана – вышла замуж и уехала. Отец был в шоке от того, что она вышла за флида старше ее лет на двадцать. У него был свой дом в Модгине.
- Она всегда хотела уехать. Ей совсем не нравилось здесь.
Брента сидела, сжимала руки. Глаза совершенно черные. Без проблесков и зрачков.
- Я тоже хотела уехать. Очень –очень хотела, но меня уже не выпустили… А ехать без денег, просто бежать я боялась. Глупо, правда?
Я не стала ничего говорить – это ее боль, ее и только. Никто не имел права просто так вторгаться в это.
- А теперь уже не хочу уезжать, - Брента улыбнулась. – Мне и здесь хорошо.

Щел первый дождь в новом году. Мое дерево распустилось бледно-зелеными листьями, изнанка у них была золотая. Оно цвело белоснежными цветами, так, что напоминало это все снегопад.
Брента шла впереди, я сзади. Шумела река, она была по-прежнему очень холодной, в ней еще нельзя было купаться. Мягкий мох под ногами приглушал шаги.
На берегу росли четыре прекрасных каштана – они цвели и разворачивали по ветру свои потрясающие листья, большие и веерные.
- Как красиво. Это те самые каштаны?
Брента пошевелила мох, зелено-серая шапка отодвинулась, под ней лежал плоский гладкий камень.
- Наш камешек.
Она улыбнулась, и ничего не отвечала больше. Мы пришли в гости к ее воспоминаниям.

Что-то происходило вокруг – Брента убежала вновь к своим. Ей было с ними весело, я не могла обеспечить ей такого веселья. Веселье, на самом деле, паршивая вешь. Я это помнила еще по университету.
Однажды мы пошли всем курсом в ресторан. Я была тогда в каком-то даже черсчур хорошем настроении, если согласилась. Мы шли по улице, как всегда разделившись на группки. Кто-то вообще отстал, а я-то шла впереди всех – по-отдельности и в стороне. Шли по горам дальней дорогой, сапоги скользили по льду, и идти приходилось куриным шагом.
Ада и Рут заказали столик в каком-то крутом ресторане, предварительно собрав с нас деньги. Я, может, и не просижу столько, а денег больше нет и не появится. Там, внутри, было тепло и вобщем здорово. Играл на стенах бледно-голубой свет, как от воды. Пока мы раздевались, приходили отставшие.
- Это с магией сделано? – спросил кто-то из девчонок.
- Конечно, - сказала я в пространство. – а как же еще.
- Ни фига! – заявил Морилан, недавно вышедший с больничного. – Это все в реале от воды делают.
- Да это вообще не от воды, село! – завопила Ада.
Мы сели за низкий столик, я села в угол на стул, а не на диван, как все. Ада заказала на всех коктейлей, я пить не стала и заказала отдельно чаю. Горло болело всю зиму, мне только коктейля...
Одан, как ни странно, пошел с нами. (Теперь-то понятно, почему.) Он сидел в углу с другой стороны стола, и ковырял в тарелке листик салата. В нем было очень много лука и масла, есть было почти что невозможно.
- Слышьте, хотите анекдот? – опять вылез Мор.
- Ну, - загомонили все.
- Идет-идет мужик, все прикольно. Останавливается, смотрит, к нему поворачивается столб и говорит – а ты, мол, дебил! Вопрос: кто был этот мужик.
- Дебил он и был, - снова сказал кто-то. В наших рядах кажется поселился таинственный голос.
- Ни фига, - обрадовался Мор. – Он был нариком, потому что столбы не разговаривают.
Ада уже валялась на коленях у Рут и корчилась от смеха. Катрин сидела и прокашливалась. Да уж, смешно.
- Смешно.
Заиграла музыка – видимо, люди уже не могли слышать наших надрывных воплей и врубили музыку.
- Пойдем, потанцуем, что ли. – Аласта П. поднялась и поправила сползающие брюки. Сползайте дальше.
Никто не поднялся – все пацаны самозабвенно уминали салат. Я допила свою чашку чая и вышла из-за стола, зашла в тамбур перед двустворчатой дверью. Форточка рядом была открыта, но мне совсем не было холодно – на мне был толстый свитер.
Я долго там стояла, пока наконец крики не умолкли (что можно было тогда подумать?), осталась только музыка.
Одану было глубоко плевать на все, он сидел и все. Я взяла пальто и вышла снова в тамбур – но оставила дверь открытой. Я не слышала больше ничего, только смотрела. Все столпились около Рут, с ней уже что-то случилось. Аласты гладили ее с двух сторон, потом Аласта П. отошла вместе с Джен.
- Вот блин, теперь опять все как всегда! Все испортили, ну вообще! Вот и ходи после этого с людьми, они ведь вообще…
Она говорила обиженным тоном, прячась с Джен за кадку с пальмой. Как будто кто-то должен вести себя лучше обычного ради того, чтобы не сорвать ей веселье. Ха-ха.
Рут все сидела. Лицо у нее покраснело. Одан поднялся, взял пальто и вышел – ни на кого не смотря, но около меня остановился. Марвад что-то обсуждал в этот момент с Алексом, а тот – с девчонками. Выходит, и Мар дешево продался.
Они еще недолго посидели и стали расползаться по ресторану – Джен и Аласта шептались около кадок, Ада, Рут и Катрин красились в туалете. Аласта Ай сидела с Алексом, их было жаль отрывать друг от друга. Если мне не показалось, Одан что-то такое сказал Рут, что она обиделась. Кого жалеть?
Потом Мар повздорил с Филманом и они вышли на улицу. Я оделась окончательно, и пошла домой. В конце концов, я имела право на выходной.
Вот и все. Тогда это все было здорово, над ними было интересно наблюдать. Почти что как над животными, брошенными в одну клетку. Но если подумать, это было страшно.

Брента смотрела на меня – и мне было ее жалко. Так было всегда. когда я смотрела на нее. У нее были грустные глаза, и сама она была какая-то грустная. Ее единственная полруга оставила ее тогда. когда ей было тяжелее всего. Мне иногда хотелось спросить ее подробнее, но я себя одрегивала, потому что любопытство было неуместно.
Мы шли с ней вместе по городу, каменные арочные коридоры ухоидли куда-то далеко тенистыми сводами. Грело солнце, мы шли вместе, нам нужно было найти Мастера. Впервые я сама шла к нему – теперь не было так страшно, я смирилась с тем, что он буквально видит меня насквозь.
Женщина из духов смотрела на меня из-за колонны, возможно, она думала, что я ее не вижу. Но я-то ее видела! У нее были странные глаза, как и у всех духов.
- Почему вы так на меня смотрите?
- Почему?
Она собиралась начать снова говорить загадками – как и все они.
- Вы ведь ведьма, так? Почему вы боитесь?
- Я – боюсь?
- Да, - она слегка кивнула. – Почему?
- Не знаю, - я задумалась и приостановилась. – Зачем вам это? Почему я вам так интересна?
- Вы – ведьма.
- Есть университет, так он полон магов.
- Вы – ведьма.
Мы с Брентой прошли дальше, она пихнула меня и выдала:
- Ты становишься здесь легендарной личностью.
- Да ладно тебе!
Мы вышли на плошадь заповедной рощи, никого не было. Там, внизу. Начиналась пустая долина – там жили другие духи, и с местными те никогда не общались. Здесь был даже какой-то другой воздух, нежели где-то еще.
- Что вы делаете здесь?
Мастер Ман подошел сзади мы обернулись.
- Здравствуйте.
По его тону мне снова становилось жутко.
- Вас не должно здесь быть.
«Откуда он знает, что должно быть, а что нет?»
- Но…
- Я знаю все. Ты делаешь ошибку.
Он говорил это снова мне – даже было обидно за Бренту, ее здесь как-будто и не было.
- Я ничего еще не делала.
- Ты хочешь вернуться. Хочешь, ведь так?
Брента испуганно посмотрела на меня – ее снова бросали. Как ужасно, что это делала именно я, почему опять ее друг?
- Если ты вернешься, ты станешь совсем как все. Ты уже как все. Неужели тебе так это нужно?
- Почему я должна остаться.
- Потому что никому не нужна там. Разве нужна?
Он прав. Нет. И Бренточку далко.
- Эллда, ты должна пока остаться.
- Почему пока? – наконец смогла говорить Бре. – Вы требуете от нее то остаться, то уезжать, а почему никто не спросит моего мнения? Почему я снова должна оставаться одна?
Мастер смотрел на Бре, она уже плакала – черные глаза увлажнились.
- Почему?
- Потому что так надо.
- Кому надо? Элле? Мне? Вам?
- Так нужно, потому что у каждого свой путь. Каждый должен пройти его до конца.
- Зачем этот ее путь привел ее ко мне а теперь снова отбирает? – закричала Бре. – Почему я должна снова оставаться одна, кто так захотел? Почему он решает, быть мне одинокой или счастливой?
Мастер смотрел на нас, я молчала. Мне было страшно говорить. Ман ушел, а мы даже не заметили.
- Ну а ты? Что ты тут делаешь! Тебе ведь уже пора уходить, так что же ты стоишь!?
Она плакала, и кричала во все горло – ее было жалко так, что хотелось плакать.
- Бренточка… - осторожно начала я.
- И не смей меня жалеть! Не нужна мне твоя жалость! Предательница!
Она рванула и побежала, а мне хотелось сесть и зареветь. Кто-то опять писал мне алгоритмы, я должна была им следовать. Почему? Почему? Было очень стыдно причинять боль Бренте… Я не могла этого делать.
«И по сути совсем не делала. Это все они сами творят свои проблемы. Ты- это тольок ты, и не можешь сделать кого-то еще счастливее или несчастнее.»
       Я шла по лесу – но до этого стояла и смотрела в долину с обрыва. Не знаю, сколько так я стояла. Думала. Оказывется, про независимость и свободу – это все бред. Мы зависим друг от друга, я зависела от них. Мне было плохо, когда они злилсь, и хорошо, когда они были счастливы. Не все, только некоторые, но их мнение и чувства меня интересовали прежде всего. Я не имела права вторгаться в их мир, я не могла причинять им боль – потому что они такие же как я, они достойны уважения и понимания. Даже и от них я не всегда получала взаимное уважение, и поэтому с теми другими, с которыми я общалась, было совсем по-другому. Я могла душевно уничтожеить их и даже не заметить этого, не задуматься об этом. У нас в университете была одна девчонка – странная, нелепая, смешная даже, но в общем неплохая. Она вела себя правда странновато, и все над этим смеялись. Не просто смеялись – издевались. То, что прощалось всем, никогда не прощалось ей. Я относилась к ней ничуть не лучше других, может, самую малость, но даже не придавала этому значения. А сколько других… Мар, Филман, Крам, Мор, другие… Которых я и по именам не помнила и по голосу не узнавала, но все равно.
И было столько же тех, кто точно так же убивал во мне человека. Значит, виноваты все, не только я. Цепная реакция, круговорот унижения в природе.
Деревья вокруг покачивались, я встретила на пути еще духов, но они больше не бросались ко мне. Они знали что-то такое особенное, но они не говорили нам об этом. И со мной обращались странно, почему – я и этого не знала. Бренте было с ними легко, а мне – нет.
- Эллда.
Он упорно называл меня так, и мне нравилось это. Эллда…
- Да.
Опять глаза влезали в самое сердце. Я замерла на дороге, свернув назад шею.
- Зачем вы так обошлись с Брентой, мастер? За что ей это?
- Так нужно. Она ни в чем не виновата, но ее место совсем другое, она должна понять это.
- Она все понимает. Ее нельзя толкать ни на что и ни от чего. Она сама должна все понять.
- Нет. Она ведь еще не очень умная, ее нужно оберегать от ошибок.
- А кто уберег меня? Почему я не смогла спасти Итэну? Или так тоже было нужно?
- Нет. Ты мешаешь все в одну кучу…
- Может, вы расскажете мне все сразу, не отговариваясь? Я должна знать, поймите. Кто написал эти правила? Итэна умерла, а ради чего? Я этого не хотела. ее смерть была никому не нужна. Так зачем же она лишилась этого мира?
- Никто не знает, чего она лишилась и что она преобрела. Что ждало ее в этом мире? Ничего, темень и грязь. Она ушла, чтобы ты осветила этот мир и в свете могли жить другими.
- Вы говорите неправду. Это все – бред. Невозможно изменить мир, мы должны жить в том, что есть.
- Ты так думаешь?
- Да. Вы слишком далеко плюете. Мир есть живущие в нем. Вы ведь их совсем не знаете и не понимаете… Они ведь гораздо лучше на самом деле.
Мастер ничего больше не говорили и только смотрел на меня.
- Ты считаешь их лучше, чем они есть. – Мне стало казаться, что этот голос звучит в моей голове. – Ты уже меняешь мир, разве не так? А знаешь ли ты, как устроен этот идеальный мир?
- Не знаю. Не знаю, - повторила я. – И не могу знать – ведь идеального мира не существует. Его просто нет.
Я попятилась, потому что у меня снова заболело все внутри.
- Ты должна идти. Сейчас. Немедленно.
- Нет. Я больше не хочу.
Я вошла в дом дедушки Ленуара. Мне было тяжело так, как давно не случалось. Мне нужна была какая-то книжка, может, мне стало бы легче.
- Дедушка?
Я вошла, и увидела странную картину – дедушка стоял около окна и смотрела на улицу. Странно, что я его не заметила. Стай, которого я едва узнала, был туту же в комнате.
- Злравствуйте.
Я подошла к клетке Нивы, она сидела там, нахохлившись. Вид был немного больной, но выздоравливающий; это хорошо.
- Здравствуйте, Эллада, - произнес Стай.
Старик у окна распахнул створку и высунулся наружу.
- Нет, ну вот же они, посмотрите.
Я подошла, стараясь сразу не подозревать худшего. Выглянув на улицу я увидела стаю велосипедистов – я их знала еще с прошлого года. Не знала, но видела. Они пронеслись мимо, с грохотом по каменной лестнице и пропали в лесу.
- Всю ночь носились под окнами, не давали спать! Ну как же так можно. И камнями кидались.
- От чего? Зачем? – не поняла я.
- Да просто так. Из хулиганства.
Стай подошел в Ниве, и прикоснулся к прутьсям клетки. Птица отодвинулась и прижалась к претьям.
- Ненормальные какие-то, - сказала я.
- Да я-то про что!
Опять послушался грохот, и внезапно словно какая-то вспышка – звон стекла и треск. Я зажмурилась и когда открыла глаза, увидела дедушку, упавшего на пол, осколк стекла и остатки рамы. Ну полы валялся огромный камень, сложно было представить, кто поднял такой.
«Они что, сошли с ума? А если бы им в старого человека попали? Господи…»
 Нива в клетке, лежала почти чсто наполовину под камнем. Она каркала что-то, и захлебывалась в этом крике, ее клетка сплющилась и превратилась в металолом. Стай стоял радом и смотрел в окно.
- Господи… Да как же это…
Я подняла дедушку Лена с пола и усадила его в кресло. Он был в шоке и ничего еще не понимал. Нива каркала, и пока я доставала ее из покореженой клетки постоянно меня клевала. У нее было, видимо, сломано крыло. Стай смотрел на меня, и мне становилось жутковато кроме всего прочего.
У Нивы должно было зажить крыло. Старик не переживет, если его птичка погибнет. Его друг. Нет ничего страшнее гибели близкого существа. Если это животное, делается еще больнее, так как так чувствуется их слабость и беззащитность. Старшно смотреть на мучения тех, кто их вовсе не заслуживает и не может даже пожаловаться на свою боль. Поэтому я четко знала, что должна сделать. В любом случае должна. И сделала. Нива не шевелила крылом, и когда она сложила его, я передохнула. Главное, чтобы с ней все было в порядке. Мне помогло, что Нива так отощала за время болезни, я чувствовала ее кости через перья и кожу. Я представляла, что у нее должно сростись.
Успокоиться самой не получилось – я и Стай успокаивали старика, пока он не убедился, что все более или менее в порядке. Теперь ему придется переселиться во вторую комнату, так как здесь нельзя без стекла в раме. Он воспринял это все спкойно.
- Мне нужно уезжать. Скоро уже.
Я не поняла, к чему это сказала, потому что слова эти были совершенно неуместны.
Дедушка вздохнул, посмотрел на меня. Он гладил Ниву по голове, а она сидела у него на коленках, отходила от шока.
- Ну, чтож. Твое дело. У тебя деньги-то хоть есть, чтобы доехать?
Я кивнула – у меня оставалось немного денег, этого вряд ли бы хватило, но плакаться не стоило тоже.
- Куда поедешь?
- В Идии, потом в Модгин. Я там хоть на работу устроюсь.
- На какую работу?
- В магазин, продавщицей. Продавать книги здорово – покупателей за день не очень много, и интересно. Это магазин Кинов. Вы их не знаете?
- Знал когда-то Кина-старшего. Правда. тогда он был никаким не старшим, а совсем юнцом… Только-только женился. – Забавно, но представить почтенную чету в молодости было невозможно
- Вы думаете, я правильно поступаю?
- Не знаю. Правда да не знаю, да и не могу знать – у каждого своя жизнь, свои дела и обязанности. Может, тебя ждет там что-то такое, о чем никто и даже ты сама не знаем, если ты останешься здесь, ты никогда этого и не узнаешь. А может быть и неаоборот – здесь ты могла отыскать нечто, что принсло бы тебе счастье. Но, уезжая, ты отнимаешь эту возможность. Проблема выбора.
Я еше немного посидела и вышла. Стай и дедушка Лен распрощались со мной, я ушла. Почему-то мне казалось, что Стай идет за мной, и я не ошиблась, как ни странно, - он нагнал меня на полдороги домой.
- Вам что-то нужно от меня?
- Нет. Тольок поговорить Вы ведь ведьма, так?
- Не ведьма. Маг. Волшебник, как угодно.
- Не важно. Вы ведь можете узнать свое будущее, - почему вы просите совета?
- А разве он мне не нужен?
Разве вы решились бы заглянуть в свое будушее, нырнуть в него с головой. Чем я хуже других, что должна обрекать себя на это?
Стай помолчал.
- Вы возвращаетесь домой – поздравляю.
Он посмотрел на меня и ушел. Что он имел в виду я так и не поняла до конца.

Брента сидела на кресле и не сомтрела на меня. У меня было ощущение, как у провинившейся собаки, возвратившейся домой – стыдно, обидно и грустно.
- Брента, ты со мной не разговариваешь?
Она не ответила – я даже удивилась ее терпению.
- Ты предательница. Зачем ты сюда вообще приехала? Тебе негде было пожить, или зачем?
Это был удар ниже пояса – этого я боялась, что она обвинит меня в корысти. Мол, пожила и свалила.
- Нет, Брент!
- Тебя завалило собственной популярностью? Хочется рассказать миру, какая ты крутая?
- Да нет, нет!
- Тогда что? Почему тебя так тянет назад?
- Потому что там – мой дом. Слушай, - У меня возникла идея. – поехали со мной.
Брента хотела этого, она давно ждала, чтобы ее позвали туда, в большой мир. Ей он нужен был и интересен, она улыбулась и снова погасла. Она не могал ехать.
- Нет? Ну нет так нет…
Я не могал ей сказать, что хочу снова жить. Работать, в конце концов. Я как-будто бы имела право на эту жизнь, но Брента имела еще большее право.
- Значит, ты все-таки решила?
- Не знаю. Я не знаю, стоит ли мне вообще возвращаться? Меня никто и ни что не ждет там, так зачем… И здесь – тоже просто так. Знаешь… Наврное, я больше не знаю, для чего я живу. Когда я училась в университете я одно время мечатал о том, чтобы стать знаменитой колдуньей. Магия – удивительная вещь, у нее огромное будущее. Я хотела стать нудно и знаменитой, мне хотелось иметь свой дом. А теперь у меня ничего не получится и здесь. Так что же мне делать?
Хотелось оттянуть время принятия решения, и Брента помогла мне это сделать. Я прожила в Темноречье еше полтора месяца, когда наконец не случилось то, что столкнуло меня с места.
«… всякое колдовство начинается с точного понимания. Покалывание в теле и другие физические ощущения приходят с распространением реакции по организму – от мозга к нервным окончаниям и от внутренних органов – крови.»
Я читала свои старые записи, тетрадки с конспектами. Это была магомедицина – самый сложный предмет из всех.
Когда-то давно нас учили созданию Экранов – чтобы видеть то, что происходит в другом месте в это же время. Я сделала экран но он мигал и ничего не показывал. Я искала Идии, но там все было настолько глухо, что ничего не получилось совсем. А пошла на Модгин, и увидела картинку. Там было что-то светлое, сияющее. То ли огонь, то ли разряды магии. Что-то там происходило, и я не могла понять, что.
Меня свалило в сон, я всю ночь сидела и искала Модгин через Экран. Ползла по темным улицам и ничего не видела, только редкие вспышки и тени. Одан рвался ко мне, пока я спала, я это то ли слышала, то ли чувствовала. Чье-то присутствие было очень близким, вот только чье? Это был и Одан, и кто-то еще. Но мне снился сон и он переркывал все ощущения. Сон был таким реальным, что было даже странно. Темный тоннель впереди пересекался высоими каменными тумбами, которые мне нужно было перелезать. Там было темно, и я не могла понять куда я иду; становилось то светлее, то темнее. Я посмотреа на часы и не смогла разгялдеть цифр.

Брента стояла надо мной и в ужасе на меня глядела. Как-будто увидела гадюку – такое у нее было лицо.
- Элка, ты орала во сне.
- Орала? Как?
- Жутко. – Брента села на стул, ссутулилась. - Ты больше не надо так, ладно. Мне сегодня даже стали кошмары сниться от твоих криков.
- Прости, Бре.

Мы вышли на улицу – пекло солнце и даже есть не хотелось. В доме было прохладно, а на улице обдувал ветер. Мы даже не стали равтракать, и пошли в город. К тете Ливе мы ходиди еще вчера, отнесли ей стакан черники из леса. В лесу росла почему-то только черника.

Каждый человек имеет право на увелечение – Бренту увелкало хранить в памяти все сведения по работам, проводимым здесь. Она всегда делилась своими знаниями, рассказывала всевозможные истории. Сейчас она вещала о том, что
Духов было много, они шли мимо нас, не смотрели и не шарахались в разные стороны, как обычно. Они были какие-то приторможенные, и Брента задержалась спросить. И ей они ничего не ответили.
В городе было совершенно пусто и мы пошли в заповедную рощу – плевать, что нам нельзя было ходить туда одним. Деревья гудели, что-то происходило, и каменные плиты показались какими-то не такими. Скорее всего это было самовнушение. Брента остановилась и дернула меня назад.
- Ты чувствуешь?
Гул шел и от земли, и от воздуха, так что это невозможно было не заметить.
- Чувствую. Пойдем. Мастер должен быть здесь – и знать, что это вообще тут происходит.

Мастер выплыл из леса, когда гул стал ощутимее. Странно, но когда мы выходили из дома такого не было.
- Что вы здесь делаете?
- Что происходит, вы можете нам сказать?
Он приблизился и в голове срауз что-то запрыгало, закрытилось.
- Что происходит.
Я меня появилось ощущение, что мне дали по морде чем-то очень горячим. Там, кипятком облили. Я упала, мир перед глазами закружился. Я не могла понять, кто это сделал. Что. Чтолько Брента рядом слабенько визжала, но по сравнению в шумом, бьющим по барабанным перепонкам, это было ничто.
- Ты, Эллда…
Я почти ничего не слышала, только увидела, как что-то падает совсем рядом.
Все куда-то внезапно поехало, Брента вцепилась мне в руку и опять закричала.
- Элка, ну сделай же что-нибудь!
Брента шептала что-то, молилась неизвестому богу, просила прощенья за несверщенные проступки. Я не понимала, что происходит, только казалось, что мы падаем вниз.
- Эллда! – прокричал Ман. – Ты должна уйти, вернуться. Понимаешь!? Тебя ждут там. ты нужна им.
- А нам, что, не нужна? – простонала Брента рядом. Я уже почти не чувствовала ее пальцав, впивающихся в руку – я вообще ничего не чувствовала.
«Что же все-таки проиходит? Мир как-убдто сужается до пределов собственного восприятия.»
Училась в университете. До этого еще что-то было, что? Кто-то умер. Потом ушал из университета, Иферна. Потом…
Что это. Что это. Что это.

Брента сидела рядом, смотрела на меня. У меня все болело, я ничего не понимала. И голова была потная, и муха билась о потолок, громко жужжа.
- Бренточка… Что это вообще было?
Брента встала, посмотрела на меня. Странно посмотрела.
- Ты меня напугала своими криками. Мне тебя даже жалко стало. С тобой что-то не так? Почему ты плакала?
- Плакала? – Чего-чего, а слез не было.
- Ты тоненько кричала. Не визжала – выла, может.
«Я, кажется, умираю. Или с ума схожу.»
Во сне мне квиделись какие-то картины, приближенные к реальности. И не только. Постоянно вылезала Хелига и кричал мне… И птицы, птицы. И коридор, тот же самый, что снился мне раньше. Когда сны повторяются начинаешь целиком уходить в тот мир, мир снов и сновидений. Тольок теперь это было страшно.
- Брента, - сказала я, вылезая из-под одеяла. Я влезла в платье и вышла на террасу. – мне очень плохо.
- Что так? Есть хочешь?
- Нет. Я не могу больше.
Брента долго посмотрела на меня, но она не злилась.
- Не можешь? Хочешь, я помогу тебе?
- Нет, не надо. Мне нужно ехать…
- Зачем?
- Меня там ждут.
- Кто?
- Не знаю. Но кто-то, наверное, ждет
Говорила, как всегда, не то и не так.
- Я все равно не могу понять – зачем? Что ты бцдешь там делать?
- Не знаю. Но здесь я больше не могу, - сказала и в носу сразу защипало. Я так давно не плакала… Но при Бренте было можно. Слезы потекли спокойно, и даже лицо не сводило.
- Почему тебе здесь так плохо… Почему… Здесь ведь так хорошо…
Оказалось, что больнее разочаровывать Бренту. Надо было согласиться и остаться, чтобы ее не огорчать. Страшно было показывать, что я устала от мира, который ей казался бы идеальным, если бы не некоторые. Как-будто я била Бре по голове со спины.
Собираться не хотелось, было тяжело редкостно. Брента не разговаривала и вообще ушла на кухню – не могла смотреть, как я ухожу. Я собралассь, посидела на чердаке, оставила Брента все чистые терадки и карандаши, посидела на чердаке, посмотрелась в старое зеркало, увидела в нем свою тень. Пожала ручку старой Брентиной кукле, ее хотелось забрать с собой. И Бренту тоже… Но точно так же, как книжные истории не должны оживать, так и Бренту нельзя было брать с собой. Я чувствовала, что вернусь сюда еще раз, обязательно вернусь. Привезу Бренте стопку бумаги и огромую банку клубничного варенья.
Чемодан был легким, я вышла на крыльцо. Брента смотрела на меня так, будто я шла на смерть, и даже плакала.
- Ты с нашими не попрощалась… - Да, действительно, нехорошо. Но я не могла еще оставаться.
- Ну ладно. Думаю, они поймут. Только… Ты не рассказывай им ничего такого, чтобы они не думали обо мне плохо.
- О чем ты? – Брента вытерла щеки.
- Да так… Знаешь… Люди гораздо лучше духов. Ты – лучше их всех вместе взятых.
- Эл, я сейчас снова буду плакать.
- Я буду тебе писать, ладно. Какая у тебя фамилия?
- Мойд.
Мы обнялись и стало легче. Она проводила меня до самой дороги, заросшей травой – я шла в Идии, могла дойти пешком. Я налила воды две бутылки – маленькую, на память из реки, и большую, питьевую.
       
        Часть третья.
       Глава двенадцатая.
На дороге мне никто так и не встретился, пока я не дошла до моста через ручей. Он был сделан из бревен, но с него очень легко было упасть – просто соскользнуть с сырого бревна. Я прошла на другой берег, там начинались равнины – и обернулась на лес. Деревья, такие как здесь, мне еще нескоро встретятся. Около Идий растет пепельный лес, а таких деревьев, как здесь…

Я вышла на широкую дорогу к Идиям. День кончался, я не сделала за весь путь ни одного привала, потому что хотела поскорее добраться до города. Чего я там искала? Сама не знаю.
Темные дома на предзакатном солнце очерчивались очень четко и казались каким-то противоестественно большими. Шпилей дворца еще не было видно, он был дальше. Около первых домов я почувствовала на себе напряженные взгляды местных – меня некому было узнавать, я снова была здесь для всех чужой и вызывающей опасения. Люди. живущие в южных пригородах часто переселялись в сам город и почти все деревенские, жившие в городе, были из этих самых дворов. Я прошла по дороге, натыкаясь на камни в затвредевшем песке, ловя взгляды бабулек за деревянными заборами. Около дороги в деревянных кадка стояли овощи – картофель, репа, морковь. Они все были в земле для большего веса и для большего отдыха хозяев. Я представила на секунду, что было бы здесь с Брентой.
«Как странно. Я ушла от нее несколько часов назад, а прошла уже целая вечность.»
В городе теперь жили совсем не те же люди, что и прежде. Как и в старом Модгине открылись дорогие магазины одежды, ателье и лавки. Кто их содержал на фоне общей бедности, я не понимала. Люди смотрели на меня как на дикарку, я их даже понимала – я не могла купить себе новых сапог, а те мне жали, а туфли мои прошагали столько дорог, что могли писать мемуары «Вокруг света». Я была в старой Иферниной кофте, в старом школьном платье. И тогда это считалось беднейшей одеждой, а теперь…
Дом Хелиги стоял закрытый и в нем была только тишина. Я постучала и шепотом позвала. Кричать было страшно – на тихой улице это прозвучало бы как гром небесный.

Хелиги не было в городе – это мне сказала ее соседка. Она не узнала меня, хотя пару лет назад я здоровалась с ней и носила ей молоко по утрам, когда ее внучка заболела и она не могал ее оставить одну. И теперь она смотрела на меня как на нищенку. Это было проивно.
Дворец стоял такой же, как и тогда – большой, величественный и гордый. Не было снега, как тогда, не было холода – в оранжевом свете вечера горели затекленные окна и витражи, отливали золотом каменные стены.
Та стена, что строилась для защиты оставшихся в городе, теперь была ращобрана. Рабочие, что ломали ее, откалывали по кусочку синего камня – они считали, что это как талисман. Кололи на куски удачу. Эта стена напоминала всем о чем-то старом и тсарательно забытом, она не должна была здесь быть – и ее уничтожили. Осталась только арка из синих каменных блоков. И вазончик с розовой настурцией.
Я прошла по мосту ко дворцу. Окна до самого пола были закрыты, но мне было все равно. Я вошла, точнее, влезла.
Внутри было пусто, совершенно пусто. Три года назад здесь кипела работа, и жизнь – тоже. Картины реставрировали, мебель, предметы интерьера – все. Книгы были в полнейшем порядке и билиотекой больше пользовались, чем восстанавливали. Этот замок ожил, потом и остальной город. Маги не столько много сделали, сколько развеяли страх, что город проклят. Страх был развеян, но его основание не опровергнуто.
Пустой зал, залитый светом. Свечи не горели, я зажгла их, и они погасли, когда я прошла дальше. Коридор со статуями, и они смотрели все так же страшно. Они видели все и помнили все, но не говорили. Прямо как духи. Библиотека распахнула свои двери и я вошла в темный зал, главный зал замка.
Книг было множество, тысячи. Но я больше не могла восторгаться ими, потому что эти книги из дворцовой билиоткеки тоже лгали, скрывая неизвестную правду.
- Эллада?
Стил вышла из книги и осветила пространство.
- Здравствуй, Стилли. Привет, родная.
Стил не могла показать своей радости. Но я ее чувствовала.
- Я боялась, что ты меня не узнаешь.
- У меня хорошая память.
- Хорошо.
Я села на диванчик и вытянула усталые ноги. Стил светилась, я почувствовала, что наконец отдыхаю, и Стилл начала что-то лопотать.
Я дома. Дома. Снова.
- Стилли, я вернулась.
- Где ты была?
- У духов. У твоих.
- На болотах? – ужаснулась Стил.
- Нет, в лесах.
- А… Так я же ведь с болот.
- Но духи везде одинаковы. Знаешь… Прости, но люди все равно лучше.
- Я знаю.
- Но не все люди.
Я взяла книгу с полки, до которой могла дотянуться. Обхватив томик рукой мне показалось, что это все мое и я могу этим распоряжаться. Или хотя бы пользоваться.
В темноте не видно было букв, но это было не важно. Картинки, с которых начиналась красная строка, иллюстрации посверкивали в темноте. Это была волшебная книга. Не книга по магии, а та книга, котору дарили детям на рождество – чтобы для них родилось персональное маленькое чудо. В детстве у меня была такая книга.
- Где же ты была? Какие истории слышала? Каких людей видела?
- Хороших людей. И истории – хорошие. А откуда это?
- Из моей истории.
- У тебя хорошая история. Раз ты живая, как я или мастер, значит, твоя история жива. О чем она?
- Ты не хочешь прочитать?
- Не знаю. – Я никогда не думала об этом. Смогла ли я общаться со Стил, узнав о ней то, что даже она о себе не знала.
Стил замолчала – она не могла мне рассказывать, потому что была из чернил и жила в книге. Только прочитав ее, я могла узнать, о чем она. Но только не из уст героя.
Я заснула там, в билиотеке, под мерцание Стил. Когда я проснулась из раскрытой двери в коридор лился серовато-белый свет. Стил нигде не было, я вышла, оставив ее записку по воздуху.
Я вылезла из окна в утренний туман. Было прохладно, и на улице уже появлялись первые люди. Они шли и не обращали на меня никакого внимания. А мне нужно было просто спросить…

Площадь с транспортом была забита до отказа, но каждый второй экипаж был мне настолько не по карману, что, думаю, я сама стоила меньше, чем пятнадцать минут проезда в этой карете. Ном не нужно было попасть в Модгин до вечера – мне хотелось есть и пить. Денег у меня не было и попросить не у кого было.
Я ходила по городу и почти уже не помнила улиц. Голые стены теперь были завешены плакатами и стендами, я не могла вкулючить навигатор, потому что боялась… Я шла одна и что-то вообще делать лишнее, кроме шагов, было странно.

Смерклось. Потемнело, я осознала что не успела. Никто не купился на смущенное объяснение, что заплачу по приезду. Я поняла, насколько я далеко от дворца, пока я добралась бы до него стало бы темно, как в бочке. Увидела свет, льющийся с правой стороны улицы, и пошла на него. Зачедение, которое ни на кафе ни на тем более ресторан не было похоже, тонуло в чаду и темно-сером свете. У меня все болело и хотелось просто сесть. Я зашла, хотя заранее подумала про самое худшее. Мне было все равно, где спрятаться, но хотя бы даже в притоне это было сделать легче, чем на голой улице.
Я дыму я почти ничего не видела – только что на полу стояли какие-то лежбища, наподобие диванов с отбитыми ножками. Я забилась в пространство за одним таким диваном и огромной кадкой, от которой несло спиртом и солью. Никто не заметил меня, я молилась, чтобы никто не заметил. Завтра утром мне нужно было еще как-то выйти отсюда – но об этом я подумаю завтра.
Я ничего не слышала – мне повезло и я попала в более отдаленный уголок. Какой-то толстый мужик оглушительно храпел сквозь спинку дивана, и это перекрывало все остальные хзвуки. Как хорошо. Если меня найдут здесь, я пущу в них раскаленным разрядом. Плевать, что меня упекут за решетку.
Я представила, что нахожусь в пустой камере и смотрю на огрызок неба. И раздается голос, до боли знакомый голос. Я всегда верила в него, в то, что он не такая сволочь. Я всегда верила, что он поможет мне, если мне будет плохо.
На сердце потеплело, я погрузилась в сладкую грезу. Что-то стукнуло, сердце екнуло и я проснулась. Ничего не произошло, я опять сжалась и закрыла глаза. Здесь было тесно и затекала спина. Я пошевелилась и снова замерла.
Чего я ждала, чего я искала? Я вернулась в этот гадкий грязный мир, что я хотела от него еще? Я оставила самое лучшее за спиной, хотя это могло никогда не кончаться. Тольок сейчас поняла, что это и было самое лучшее, самое счастливое. Теперь, когда всего за одни сутки все этос тало воспоминанием, я четко почувствовала, как любила их всех. Лица самых лучших на земле людей особенно ярко восстали в памяти. Тетя Лива – у нее были какие-то очень необычные глаза,хоть и в обрамлении из морщинок. Она была похожа на пожилую королеву. У нее всегда были настолько идеальные платья… Она проживала свою жизнь красиво как-будто бы для нас. Она всегда сидела, смотрела на меня и как-будто бы играла тихая величественная музыка. Седоватые коричневые волосы и кошки…Она очень любит своих кошек.
Дядя Гвен и тетя Обра – у дяди Гвена всегда очень нелепо подпаливалась трубкой борода и он очень смеялся над этим. И у тети Обра постоянно выбивалась из-под платка прическа. Она готовила всевозможные отвары как никто.
Тетя Палима всегда дарила нам что-нибудь поесть. У нее в доме жил какой-то добрый дух неушедшей молодости, у нее в углу висела гитара. Тетя Палима никогда не умела играть на ней, но пела уютные колыбельные. И голос ее никогда не запоминался, хотя я помнила трогательную песенку про зайку наизусть. Дочку тети Палимы я не знала совсем, но она мгновенно стала мне точно так же родной.
И Брента. С черными огромными глазами и хрупкой фигуркой – я привыкла к ней, совсем привыкла, знала ее всю, почти всю ее жизнь. Я прожила с ней больше года и сроднилась с нею. До сих пор я не понимаю, как могла ее бросить.
Они все стали моей семьей, я их любила больше, чем кого-либо. Бренточка – хрупкая младшая сестренка, маленькая и опекаемая. ( Говорят,обычно на самом деле с сестрами бывает совсем не так – с ними дерутся за внимание родителей, а понимания - ноль. От того, что живешь с ними всю жизнь в определенный момент начинаешь лезть на стенку. Но у Бренты золотой характер.) Тетя Лива – тетушка, старшая сестра мамы, которая рано овдовела и которая с самого детства качала вас на коленях, как совсем своих. Дядя Гвен и тетя Обра – родственники, настолько дальние что и названия им не придумано, но любимые тем не менее. Тетя Палима – бабушка, заботливая и немного грубоватая, но все равно – замечательная.
Оставался один персонаж – дедушка Лен. Припомнились доверчивые голубые глаза, голубизна которых была разбавлена старостью. Лицо, исполосованное ниточками морщинок, трясущиеся руки, коричневые и пятнистые. Его дом, полный ненужных вещей, и книги, которые он собирал просто потому, что они были на свете. Конечно, не только поэтому. Ворона Нива в клетке – и кошка, которая то приходила, то уходила. Вписать его в генеалогическое древо было невозможно, но именно его я запомнила лучше других –вместе с пледом вишневого цвета и коробками, завязанными пеньковыми веревочками.
Я прожила самое лучшее и сама не заметила этого.

Ночью посетители страшно шумели, воздух превратился в единый гул. Я сделала над собой щит и от того никак не могла заснуть – меня постоянно будило единение с щитом. Это было так странно и неприятно. Каждый раз, просыпаясь, мне казалось, что это конец. Утром я раскрыла наконец глаза, щита не было – я уснула и у меня больше не было сил его поддерживать. С той стороны, в которую я протиснулась, стоял чей-то стакан с прозрачной жидкостью. Это могла быть вода, но я хоть и хотела пить, не рискнула. Заболеешь, заразишься, тогда будет совсем замечательно. Я вылезла, это был самый опасный момент, - меня могли заметить. Я вышла, снова возвела защиту – слабенькую, я была уже на последнем издыхании. Но я вышла и меня никто не заметил уже во второй раз. На улице было прохладно, я вышла и немного покачнулась – надышалась парами алкоголя. Я не узнавала улиц, эти грязные неблагополучные кварталы появились в Идиях только недавно. Как такое вообще может быть… Я не помнила, в какую сторону мне идти теперь, но я пошла.
Толстая женщина вела за руку ребенка; у нее на лице было написано страшное незнание, что делать. Ребенок плакал, я не могла пока определить, мальчик это, или девочка – он был только в грязной рубашке и продраных штанах. Сама же женщина была одета нормально. Ребенок плакал, вырывал свою ручонку и упирался.
- Ой, да что же ты… Ну, мне и так тяжело, а ты еще тут вырываешься…
- Вам помочь? – вдруг подошла я. Женщина поксилась на меня и пожала плечами.
- Да чем же…
- Это не ваш ребенок, да?
Она развела руками и пошла дальше, я пошла за ней. Мальчик, а это был все-таки мальчик, ревел и дергался.
- Я маг, может, я могу чем-то помочь?
Женщина снова покосилась и ничего не ответила.
Она вышла, расталкивая всех, на площадь. Там было очень плохо, потому что сегодня было воскресенье – все куда-то ехали. Женщина подхватила ребенка на руки и я пошла у нее за спиной – она прокладывала довольно широкую дорогу.
Она тоже, видимо, куда-то ехала, села в огромный экипаж. Не знаю зачем, я влезла за ней.
- Эй, ты что?
- Тетенька, - внезапно выдала я. Я даже почувствовала, как вниз опускаются уголки губ и глаза округляются, и голос становится писклявым и выклянчивающим. – мне надо в город попасть, а у меня денег ни гроша. Мне к родным надо! У них и деньги! Помогите, пожалуйста, ну что вам стоит.
Женщина презрительно фыркнула и отвернулась от меня. Она прижала к себе ребенка так, что он вряд ли мог вздохнуть. Передо мной она не стеснялась его вида.
- Эй, ты, - обратилась она. Мне стало неприятно такого обращения, но я не обиделась. Что толку. – Ты как же так умудрилась… Маг все-таки.
Я пожала плечами – ей об этом рассказывать как-то совсем не хотелось.
- Магам тоже тяжело. Я в Темноречье у духов жила, а там деньги не в ходу.
Женщина понимающе кивнула и внезапно спросила:
- А где это?
- Ну, как, - начала я, но прервалась – что толку ей объяснять, когда она все равно не поймет. Она и не знала, что это, Темноречье.
Я вжалась в стенку, теперь я хоть не сидела, скорчишись, на полу. Спина болела и в груди что-то очень тяжело и больно ворочалось. Мне давно не было так больно. И хотелось есть – сильнее, чем когда-либо. Я бы отдала все за стакан чистой, теплой воды и кусок мяса. Но и по прибытии в Модгин это мне не очень-то светило.
«К родным. Смешно даже.
Интересно, где мои папа и мама? Стало почти естественным, что их у меня нет. Я так и не успела спросить об этом Итэну – теперь позно спрашивать. Я из другого мира? Вряд ли. Такого не бывает. Но плохо, что у меня никого нет. Даже друзей. Но родителей – это совсем плохо.»
Пока мы ехали я никак не могла выбросить из головы мысль про родителй – где-то же они должны быть! Я их не представляла, не знала, какими они должны быть. Но мама должна хорошо готовить, это непременно.

Я высунулась из окошка кареты, мы проезжали по знакомой улице. Я чуть не завизжала от радости и тут же, сразу, прыгнула на мостовую. Я не могла больше сидеть в экипаже.
В нескольких домах отсюда должна была быть лавка Кинов. Я шла, держась за стену рукой, и наконец дошла – до знакомой стеклянной дверцы. Она осталась такой же, как и три года назад. Но только там, на фоне книжных полок стояла незнакомая ососба и продавала покупателям книги.
Я вошла. И люди в очереди стали на меня насторженно оглядываться.
- Девушка, - Я пробилась к прилавку и обратилась к новенькой. – а госпожа Кин дома?
Она вскинула брови и глянула на мою одежду, поджала губы и ничего не сказала.
- Думаю, вы чего-то не знаете. Она уже давно здесь не живет. И она, и ее дочь.
- А где тогда?
- Вам сказать адрес?
Мне не понравился ее тон. Я все понимаю, выглядела я не лучшим образом, но от этого быдлом не становилась.
- Да. Мне сказать адрес.
- Почему я должна говорить адрес всяким посторонним, каким-то бродячим с улицы? – возмутилась, притворно, она. Толпа зашевелилась и начала прессовать меня к прилавку – я задерживала очередь.
- Потому что когда я стояла здесь, на вашем месте, друзей семейства Кин принято было уважать.
Кто-то настойчиво постучал мне по спине, и развернулась и хотела уже дать этому кому-то в лоб, но остолбенела.
- Элла? А я-то думаю, голос знакомый.
Ина смотрела на меня, я – на нее. Смотрели мы так друг на друга и никак не могли понять – мы ли это? Я не узнала свою старую подругу с накрашенным лицом и изящной короткой стрижкой – она не узнала меня по понятным причинам.
- «Друзей семейства Кин принято уважать»! - наставительно бросила Ина продавщице и мы с ней вышли. Ина была хорошо одета, я это разглядела – на ней было красивое платье из тонкого жатого шелка. Я с ней очень неприятно контрастировала.
- Как у вас тут дела? Нормально?
- Да, хорошо. Ой, Элка! – она коротко обняла меня. – У нас все прекрасно. У тебя-то как?
- Нормально. Вы переехали?
- Ага, - кивнула она. Она держала меня за руку и неслась вперед, так, что я еле-еле за ней поспевала – мне было тяжело идти.
- Ты откуда? От тебя уже сто лет ни слуху, ни духу. Кошмар какой-то.
- Я жила очень далеко… Потом расскажу, ладно?
Ина провела меня по улице к большому дому, мы прошли по дорожке и поднялись на веранду.
- Мам! Мама! Элла приехала!
Госпожа Кин спустилась со второго этажа и тоже сначала не признала меня – я была совершенно не заметна рядом с ее дочкой.
- Здравствуй, Эллочка, - привтеливо улыбнулась она.
- Здравствуйте. – Я вдохнула запах дома и снова поздоровалась. – А где же господин Кин?
Госпожа Кин опустила голову и посмотрела на пол. Ина потребила меня за рукав и прошептала на ухо.
- Эл… Ты, наверное, не знала, но… - она преравалась. – Папа умер прошлой зимой.
У меня перехватило дыхание – я не могла представить себе моих друзей в таком горе. Было очень жалко госпожу Кин.
- Простите, простите, пожалуйста. Я правда не знала, я не хотела…причинить вам боль.
- Да что ты, - слабо улыбнулась госпожа Кин. – не волнуйся. Все в порядке.
Госпожа Кин еще раз улыбнулась и ушла на кухню – готовить. Я села на диван и Ина постоянно мне что-то рассказывала, я ее почти не слышала, потому что хотелось спать и глаза закрывались.
- … а Одан вообще стал такми мастодонтом! Жуть! Отучился в университете в вашем, на отделении… медицины магов, о! Теперь работает в министерстве, стал крутым серьезным дядькой.
Ина как всегда несла что попало, и мне это было даже неудобно. Брента всегда молчала, если ее не спрашивали, только редко начинала что-то гововрить сама. А Ина болтала и болтала себе…
Госпожа Кин приготовила какое-то сногвшибательное блюдо, мы сели за стол в кухне. Это было рагу из овощей. Я съела все с такой скоростью, что у меня стало сводить кишки.
- Господи боже мой, Элла, - покачала головой госпожа Кин. – Тебя будто год не кормили.
- А меня и не кормили. В Темноречье с едой как-то совсем… Плохо, в общем.
Я выпила чашку сладкого-пресладкого чаю и попросилась уйти куда-нибудь поспать. Я легла на диван, и, не дожидаясь Ины с бельем, заснула. Я давно не спала так сладко.

Я вышла на улицу, чувствовала себя как идиотка – в большом платье госпожи Кин, так как Инины шмотки на меня не налезли, я не влезла даже плечами. Вобщем мне было хорошо, тольок вот Ине нужно было куда-то срочно убегать, а госпожа Кин со мной прогуляться не пошла. Оно и к лучшему. Я шла по городу. Здесь мне было так легко и хорошо, что даже странно. Я вышла на знакомую улицу, увидела свою гостиницу, в которой прожила не долго, но сколько памяти! Герат там все так же сидела за стойкой, она тоже не узнала меня, когда я вошла.
- Привет, Герт. Здравствуй.
Герта похлопала глазами, а потом вдруг нахмурилась и прошептала:
- Лицо какое-то знакомое… Знакомое, точно же…
- Ну Элла я! – я засмеялась, потому что Грета выглядела так поетшно с напряженно размышляющим видом!
- Ой, Элк, - Герта расслабилась. – прости, что не узнала. Ты стала такая взрослая, большая…
«Взрослая. Взрослая. Наверное, да. Здорово.»
- Как вы тут?
- Нормально, - по-привычке произнесла Герта. – Сижу вот здесь. А ты как, жить?
- Да, наверное. Вечером приду с чемоданом.
- Точно?
- Не знаю, может быть, - ответила я.
Мы еще немного поболтали, Герта не стала спрашивать о том, где я была чертову кучу времени. Ну и хорошо – я уже устала повторять.
Я шла по городу, любимому, знакомому. Вышла ко дворцу – по Модгину можно было ходить и все равно всегда выйти ко дворцу. По площади опять катались экипажики и гуляли модгинцы – там были и флиды, и люди, и кого там только не было. Но больше – кровки. Одна фигура мне показалась знакомой. Высокая блондинка стояла и смотрела на замок, на его громаду, задрав голову. Алая шаль из шелка свешивалась с одного плеча. Хелига смотрела на свой старый дом. Она всю жизнь хотела быть там хозяйкой, а получилось, что теперь она там вообще никто. Я не знала, как к ней подойти, потому что она ненавидела, когда к ней подкрадывались со спины.
«Хелига? Обернись, пожалуйста, пожалуйста.»
Хелига подскочила на месте и правда обернулась. Она не заметила меня, зато я уже неслась к ней навстречу. Я была в старых туфлях, разогналась так, что каблучок попал на камень, и я почувствовала, как пятке стало внезапно прохладно.
- Здравствуйте, - я подскочила к Хелиге. Нет, она что, тоже меня не узнает?
- Ты прямо на ходу подметки рвешь. Чем-то мне уже знакомы эти туфли.
Она посмотрела на меня и сразу подхватила под руку.
- Ты идти можешь?
- Ну… Прыгать.
Она отвела меня в какой-то квартал с новыми домами – я никогда и тогда-то здесь не была, а теперь сложно было даже сказать, что было здесь когда-то. Мы пришли на частый участок, Хелига открыла калитку и ввела меня в дом.
- А где это мы? У кого?
- У меня, - отсекла Хелига. – Садись.
Я села в кресло и осмотрелась. Здесь было хорошо, но ничего не было, что выдало бы того, кто здесь жил – никаких личных вещей, только стопки книг на столе. Я стряхнула туфли и прошла по ковру к столу. Как там было много книг… Они все были даже не на общем языке, и не на флидском, и не на рунах – я не знала этих букв. Хелига вернулась с коробкой в руках.
- У тебя такой же размер ноги, как и у меня, тебе повезло.
Я раскрыла коробку и лостала оттуда туфли на каблуке с ремешочками. Я влезла туда, они мне были немного маловаты.
- Нога выросла, - посетовала я. – За три года-то…
- Вот именно, - неожиданно погрустнела Хелига. – Ты три года была черт знает где, и ни гу-гу!
Говорить было не о чем. Ей – не о чем.
- Нигде. Жила себе и жила.
Хелига покраснела от злости и опустила голову.
- Ладно. А это, - она взяла мои туфли. – надо срочно выбросить.
Я не возражала – ходить в них уже точно было нельзя.
- Так чей это дом?
Хелига встала, банально ушла от ответа. Она смотрела в окно и молчала.
- Так все-таки, - она поправила занавеску. – где же ты была все это время?

Хелига до самого вечера, пока мы сидели, словно ожидая кого-то, не догадалась меня покормить – чая с печеньем мне было явно мало, но просить я стеснялась. Наступил вечер, я сидела и листала непонятные и неинтересные книги, Хелига вообще ушла. Уйти я как-то не додумалась.
Хлопнула дверь, я сжалась – это наверняка был хозяин дома. Хелиги не было, сейчас наверняка придется оправдываться…
Молодой человек с короткими черными волосами и немного небритым лицом вошел в дом. Он был в рубашке и пиджаке, при галстуке. В руке у него был темный кейсик. Я честно не узнала его. И опять – он меня тоже.
- Здравствуйте, - проскрипел он, повторяя заученное приветсвие.
Я не знала, что сказать. Одан настолько изменился, что я потеряла дар речи. Я казалась себе такой мелкой, глупой и… Грязной, как ни странно. Я не мыла голову уже примерно две недели, а рубашка этого человека сияла снежной чистотой.
Так мы молчали долго – пока наконец Одан не выдавил:
- Ты давно принхала?
- Вчера.
Одан еще немного посмотрел на меня, стали видны его глаза – и я заметила, что под глазами у него круги и лицо такое… Замученное.
Вот и открылась суровая правда – нам нечего было сказать друг другу. Хелига вышла и смотрела молча на нас, я это чувствовала.
Одан снял галстук и пиджак. Пинком загнал кейс под столик. Вышел на кухню и вернулся с чашкой кофе.
- Ты пьешь кофе?
- Да. Ты знаешь, это полезно.
Я поискала глазами Хелигу, - она после короткого приветсвия ушла куда-то снова.
- Знаю, но мне очень больно.
Одан быстро глотнул последнюю каплю и унес чашку.
- Как ты? – неожиданно спросила я.
- Хорошо.
- По тебе не скажешь.
- По тебе тоже. У тебя под глазми синяки.
- Я знаю. Я почти не спала предпоследние двое суток.
Одан задвинул шторы, по стенам расползлись серовытые пятнышки огоньков.
- Ты работаешь в министерстве?
- Да.
- Ты же говорил, что там не работают те, кто хотят нормально колдовать.
- Я много чего говорил. И ты тоже много чего говорила. Кто говорил, что тебе нравится учиться?
- А я разве отрицаю, что мне нравится?
- Почему же ты тогда… Тебе больше не хотелось от кого-то зависеть? Тебе было лень, - я просто не могу понять, что?
Он сел рядом со мной на стул и взял книгу в руки. Листал ее неглядя.
- Мне не было лень. Я срезалась на экзаменах.
- Ты не захотела даже ничего сделать, чтобы остаться. За тебя бы поручились все учителя.
- Кто бы стал за меня заступаться? Кто?
- Ты считаешь, что Беатриса Гернал, преподаватель истории магии, не стала бы просить за тебя? Или Альма Рихнер – она тоже любила тебя, а ты… Не сделал самой малости, чтобы остаться. Тебе нужно было всего лишь попросить.
- Ты знаешь, что они за нашими спинами делали? Психологические тесты проводили. «Разбирались» в нас!
- Ну и что? – Одан посмотрел на меня, и я почувствовала себя гадиной. Стопроцентной гадиной. – Это всего лишь формальность, от тебя никто не требовал под пытками правды. И они ведь не все в этом были замешаны, правда?
Он был прав, тысячу раз прав. А я как всегда попала неизвестно во что.
- Ты прав, прав, - сказала я и опустила голову. Все равно что сдалась. – Но что мне теперь делать.
- Что у тебя с руками?
Не было ничего особенного – зимой приходилось стирать в холодной воде, мыть посуду и умываться. Руки покраснели и стали грубыми, как холстина. Одан взял мою руку и потер – они были шершавыми, у обоих.
- Что же мне все-таки делать? Как ты думаешь, я смогу вернуться в университет?
- Представь, как ты будешь выглядеть. Сейчас туда стали принимать с двенадцати лет. Тебе не удастся попасть на второй курс, только на первый снова. Как ты будешь выглядеть среди двенадцатилетних детей? Ты будешь просто смешна.
- Ну и что мне теперь делать?
Одан высвободил свою руку из моих ногтей – я и не заметила, как впустила ногти ему в кожу. На белой руке остались красные дужки. Я могла и инфекцию какую-нибудь занести…
- Перестань, - обозленно рявкнул он, - я и не заметила, как начала плакать. – Я не собираюсь тебя утешать. Ты сама все сможешь.
- Ты так думаешь?
- Да.
- Твоя подружка вот тоже так думала. Аласта написала мне письмо, представляешь?
Одан поднялся и заходил по комнате, нервно заходил.
- …так откуда же она могла достать адрес? Ч-черт…
- Не майся. Я написала тебе письмо, Ай-ай-ай его перехватила, написала ответ. Она тебя, видимо, очень любит.
Я слабо улыбнулась, это улыбалась моя внешняя сторона – а внутрення мучительно соображала. Что мне теперь делать? Я думала, что слова Мастера хоть немного правда, я надеялась на это. Я думала, я нужна здесь, в городе. А на самом деле я только и делаю, что хожу и побираюсь.
- Не говори ерунды.
- Я и не говорю. А тебе стоит получше наблюдать за своей почтой. Я не хотела, чтобы она читала мое письмо.
- Что же ты там такого написала? – хмыкнул Одан.
- Ничего. Я писала о себе, ее это не касается.
- А меня касается?
Я поднялась – стоять на каблуках было неудобно, но мне уже все равно нужно было уходить.
- Ты хочешь, чтобы я тебе сказала, что на самом деле ты мне – никто, и звать тебя никак? Правда хочешь?
- Нет, - ответил Одан. Не то чтобы я удивилась – я боялась, что он со мной согласится.
Я встала, мне нужно было уходить.
- Я на ком-то уже видел такое платье.
- Это платье Ининой мамы. Она мне его дала. У меня почти нет нормальной одежды.
- Это намек? – вышла из тени Хелига. Она прошла мимо нас. Взяла со стола какую-то толстую тетрадь и ушла обратно.
- Нет, не намек. Кстати, я у них сейчас живу. Ты знаешь, что…
- Знаю, - оборвал меня Одан. – Долго ты собираешься сидеть у них на шее? Хотя, Ине это теперь не так уж и сложно…
- Я не сижу ни у кого на шее. Понимаешь, не сижу.
- Ты так думаешь? Ты хоть знаешь уже, где будешь работать?
- Нет еще. Я не знаю, где мне теперь можно устроиться.
- Ясно. Планов у тебя никаких. Зачем ты тогда вообще сюда приехала? Ты считаешь, кто-то должен здесь тебя тянуть? Будто бы ты особенная.
- Прекрати. Ты не устал меня унижать? Чего ты этим добиваешься?
Одан посмотрел на меня, я сразу поняла, что я сейчас делаю. Я убиваю себя, все в себе хорошее. И все это из-за него. Какое он имеет право…
- Чего? Можешь мне сказать?
- Ты совершила глупость.
- Давно. И не жалею об этой глупости. Благодаря этой глупости теперь я вижу истинное лицо вас всех. - Стоило мне оступиться, я стала вам всем не нужна. Как похоже это…
- Зачем ты тогда это сделала?
Одан скинул с ног ботинки и переоделся в более легкие, парусиновые.
- Нет в этом ничего такого особенного. Я ушла из университета, - я притормозила. – И что из того? Много чего. Но я вовсе не раскаиваюсь, я все сделала правильно.
- Ты ведь не знаешь ничего…я не знаю… Ты всего лишь убила свою жизнь на корню и больше ничего. Ты не выучилась, ты же ведь…
- Ничего не умею. А мне хорошо и так.
- Бред! Ты не сможешь работать где быто ни было, если ты не будешь иметь диплома. Как же ты не понимаешь…
- Это ты не понимаешь. Мир – это не дипломы и не бумажки. Это не официоз и не казенность, совсем нет. То, что я ничего не умею, это еще большой вопрос.
Я не хотела ничего ему доказывать – огненные клубки не произвели бы на него никакого впечатления, а проделывать над ним перепад настроения я не хотела. Как ни странно, мне было плевать, что почувствует он, но я не могла делать это с собой. А как было бы хорошо, если бы он тоже почувствовал, что значит быть никем и никому.
- Я все же не понимаю, чего ты хочешь.
- А чего вообще можно хотеть от жизни? Я даже этого не знаю, и ты не знаешь.
- Я нашел себе работу. Ты ее можешь и не найти.
- Посмотрим, - сказала я, хоть он и был прав. Стало сразу так тяжело и расхотелось говорить, я замолчала и пошла к выходу. Хотя было много всего, но говорить было невозможно.
- Одан, - обернулась я. – Ты не можешь мне объяснить, что с тобой творилось, когда я вышла с тобой на связь?
Он пожал плечами.
- Это сложно так объяснить. Ты вытягивала меня к себе, потому что сильнее. Мне было тяжело деоржаться. Чем дольше я говорил с тобой, тем меньше я мог оставаться в себе. Вернее, я не мог оставаться, а не мог никак выбраться.
- Понятно.
Мне было так плохо. Оказалось, что в жизни нас ничего не связывает – совсем ничего. Нам не о чем говорить, нам незачем говорить. Я не хочу, чтобы ко мне относились как к ничтожеству.

       Глава тринадцатая.
«Здравствуй, Бренточка.
Я не знаю, когда дойдет мое письмо, может, через месяц, может, через пару недель – но я все равно очень скучаю по тебе. Я считала, что этом мой собственный мир, что этом моя родина, мой дом – оказалось, совсем нет. Они прекрасно обходились без меня, и обошлись бы еще долго. Я не нужна здесь, совсем. А я ведь до последнего верила в то, что предсказание мастера – правда Я в это так верила… Ты не представляешь, как это нужно и важно – быть нужной и важной. Я не нужна здесь, и вернуться к вам уже не могу… У меня нет денег, купить еды вам даже не на что – я не могу возвращаться с пустыми руками. Это так стыдно.
Прости меня, прости. Я не могу молчать, я могу тольок говорить. Потому что все те, в кого я верила, оказались мне совершенно чужими. А если и вы, те. которхы я уже люблю, точно так же меня забудете? Лучше уж совсем никуда не уезжать, никогда.
Мне страшно думать, особенно о том, что со мной станет потом. Я думала, все будет так просто. Мне повезло, что пока мне есть где поесть и поспать, но это же не будет продолжаться вечно?
Прости меня, Бренточка. Я хочу, чтобы ты была счастлива на свой родине, потому что она у тебя есть.
Эллада.»
Я дописала письмо на дешевеньком бланке, отдала и заплатила несколько монеток за отправкую Больше денег не было вообще, ни монетки. Я вышла, необремененная ничем, кроме мыслей. Но и от мыслей казалось, что к сердцу привязали гири.
Ина уходила на работу а я до сих пор не знала, что это за работа такая. К Одану я больше не приходила, с Хелигой не сталкивалась.
Я прожила в городе несколько дней и никак не могла найти себе приличного места. На роль клерка я была не вполне согласна, секретарская должность была мне не по зубам. А продавцом у чужих людей я боялась становиться. Теперь, во второй раз я больше боялась, чем тогда.
Лето оканчивалось, сыпались листья с деревьев. Но большая их половина еше была на остове дерева, и их редкие в городе кроны полыхали ярким желтым огнем.
И все же я любила свою жизнь. Я была счастлива. я была спокйона. Я ничего не боялась, все было в порядке. В городе нарастали следующие осенние выборы, с листьями вперемешку летели рекламные листки. Навязчивая пропаганда являлась даже во снах.
Я шла по улице, мне хотелось попасть на ту самую улицу. Было глупо, но я хотела с ним поговорить. Разве я не имела пава спросить его о наших сокрусниках? Согласна, это был всего лишь повод. Но какой повод.
Я зашла, дверь была открыта. В гостиной никого не было, но стоял кейс Одана. Я понядеялась, что он дома.
- Одан! – позвала я, и голос дрогнул.
Никто не отозвался, я замерла на месте и не могла больше сделать ни шага. Что-то начинало болеть, и по спине как-будто ползали горячие змейки.
- Элла! – закричал Одан. Я дернулась от неожиданности и почувствовала страшную боль.
- Ну осторожнее нельзя было… Звонок висит как-будто не для всех!
Я осела на пол, было очень больно.
Одан подлетел ко мне, приложил руку ко лбу. У него были какие-то очень холодные руки.
«Господи боже мой, как в каком-то любовном романе. Как назло, похожа ситуация. Если девушка хочет зафиксироваться в доме, лучше падать в обморок сразу, без всяких объяснений.»
 Одан поднял меня с пола и посадил на кресло.
- Ты уже капканы расставляешь…
- Звонок висит на видном месте. Ты еще через забор под током перелезать не пробовала?
- Сарказм неуместен. Что это было?
- Ловушка на магов. Теперь ты не сможешь колдовать примерно неделю.
- Что? Че ты сказал?
Одан замолчал, вышел из комнаты и принес мне чего-то выбить. Было по-преженму больно. И я чего-то в себе не чувствовала. Как если бы вдруг пропал пульс.
Я выпила воду, села поудобнее.
- Зачем пришла? Дело?
- Нет. Я хотела спросить.
Говорить было тяжело и немного больно. Это охранное заклинание всегда било в спину, как и все заклятия такого рода.
- Как наши? Все дошли до третьего курса?
Одан сел напротив, достал какую-то папку и стал писать.
- Почти все. Марвад ушел после второго курса – не прошел экзамены, я тоже еле ужержался. Мне не хватало сил. Яра срезалась на предварительном экзамене, преподаватели внезапно поняли, что она не училась все два года. Кстати, она собирается выйти замуж за Пайлла.
- Кто это?
- Медик, ты что, забыла?
- Ты учился на его направлении?
- Да. Они с Ярманой ждут, когда она достигнет возраста. Ей сейчас восемнадцать.
- Как все?
- Хорошо. Джед потерял свой статус крутого – его побил Мар, - Одан усмехнулся.
- Ты хорошо к ним относишься. Лучше, чем раньше, правда?
- Не знаю. Оказывается, я привык к ним. Но не на столько, чтобы полюбить.
- А я жалею, что относилась к ним так плохо.
- О чем ты?
- Может, о них просто приятнее вспоминать, чем общаться. Как там Ада, Рут?
- Они разругались к тертьему курсу. Рут, кажется, отбила у Ады парня. А вообще не знаю.
- Балла. Ага.
Смешно-то как. Если бы у меня все было так просто.
- Как Аласта По?
- Нормально, если можно так сказать. Ее папу уволили из банка. Она туда больше не попадет. Бедная.
Одан очень изменился за три года. Он стал таким взрослым… И красивым.
Он поднялся и подошел ко мне.
- Как ты?
- Нормально.
- Ты уверена? Попробуй встать.
Я поднялась, но было все еще больно.
- Кем ты теперь работаешь?
- Помощником по делам защиты не-магов.
- Ты никогда не собирался идти в министерство.
- Я никому не нужен с моими способностями.
- Я тоже. С моими.
Одан смутился и нухмурился.
- Перестань. Ты сможешь найти себе работу.
- Ты сам говрил, что не смогу. И доучиться не смогу тоже.
- Пойдем.
Он открыл дверь и провел меня в большую комнату. Там стояли шкафы с книгами, они все совершенно не подходили под тон комнаты – их все привезли как-будто из другого места. Там, кроме книг, стояли папки.
- Это архив, - пояснил Одан. – Ты знаешь, откуда он у меня?
- Откуда я могу знать? Ну так откуда же?
- Его оставил мне мой старых хозяин. Сильман. Он хранился раньше в Грамоне, но я перевез их сюда. Этот архив – моя старая работа.
- Ну?
- Я объяснял тебе принципы моей работы. Мы никогда не выбрасывали интересующую нас информацию.
- Теперь она вся устарела.
- Ты думаешь?
- Конечно же. Это элементарно.
- Это – вся жизнь Сильмана. Ее мне оставил он, и еще свой дом. Но дом уже больше похож на старую развалину… Ну да ладно.
- Зачем ты показываешь мне это? Какое мне может быть до этого дело? Почему именно мне?
- Тебе нужна работа. Работа, на которую тебя могут взять без всяких свидетельств и документов. Кстати, твой старый паспорт у тебя остался?
- Да.
- Сохрани его, пригодится. Сейчас проводятся акции, оформление паспортов всем и каждому. Могут быть проблемы…
- Ну так что?
- Здесь может быть информация о людях, которые могут помочь тебе в этом. Я могу не помнить их всех, но найду тебе папки по Модгину.
- Зачем ты это делаешь? Ты уверен, что я хочу этим заниматься?
- А у тебя есть какой-то выбор?
- Есть. Я могу отказаться. Почему-то мне кажется, что ты меня обманываешь. Может, тебе поступило такое задание – отлавливать несанкционированных магов, чтобы они не навредили простолюдинам. Это похоже на правду.
Одан молчал и только смотрел в окно.
- Не хочешь, не надо. Только как ты будешь жить?
- Никак. Может, мне легче умереть, чем возиться в этой грязище. Я не хочу общаться со всякими подпольщиками.
- Чего же ты тогда хочешь?
Это был хороший вопрос. В точку.
- Не знаю. Я не понимаю ни себя, ни других.
- Как же ты жила все эти годы?
- Училась. Сначала. Меня очень хорошо учили магии, лучше, чем в университете. А потом просто жила. Ты знал о когда-то проводимом проекте в лесах духов?
Одан приподнял брови.
- Не знал… Так вот, там живут люди, которые когда-то собирались строить лучший город мира. Они доживают свой век там, у них даже и еды нет… Почему все так? Они ведь лучше, чем все остальные. Почему они должны жить так?
- А ты уверена, что им плохо?
- Им не плохо. Им очень тяжело. Ты не знаешь, что это такое.
- А ты – знаешь?
- Нет, поэтому и вернулась. Зря, наверное.
Стыдно было теперь за то, что убежала. Сбежала от трудностей. Я всегда так делаю…
- Ты говоришь странные вещи, - произнес Одан через несколько секунд. – Что с тобой происходит?
- Почему ты решил, что со мной что-то происходит? Со мной все в порядке.
- Наверное, я стал очень подозрительным.
- Да уж.
Скрипнула дверь за спиной, Одан поднял голову. Хелига вошла неслышно, и неизвестно, когда. Но вряд ли она стала бы подслушивать. Впрочем, может, и стала бы.
- Вы здесь? Разговариваете? Сейчас обедать будем.
Мы вышли на кухню – Хелига отказалась накрывать в гостиной наотрез. Хелига приготовила какой-то сногсшибательный суп.
- Вы не знаете, что это за гадость? – спросила я, имея в виду охранную систему. – Меня ее шарахнуло.
- Да? Поздравляю. Одан, - Она повернула голову. – тебе не кажется, что все это слишком…
- Она не позвонила, я ее и не отключил.
- Но все равно. С тобой все в порядке? – Снова повернулась она ко мне.
- Да. А когда ее действие пройдет?
- Ну… Мне на полторы недели хватило. Тебе дней на шесть…
- Это потому что у меня высокий уровень?
Хелига кивнула. Мы доели, я встала мыть свою тарелку.
- Элла, ты что? Ты собираешься мыть ее руками?
- Да.
«Ну вот, опять. Выпадаю из процесса. Они ведь не привыкли делать что-то руками, они правы, возможно.
Иферна считала иначе. Я до сих пор слушаюсь этого правила.»
- Я так привыкла.
Я помыла тарелку и села на табуретку – уходить не хотелось, а предлога остаться никак не придумывалось.
Я вышла из кухни. Прошлась по коридору. Все двери в спальни были закрыты, своей библиотеки кроме архивной в доме не было. Дверь на второй этаж была наглухо заперта. Я вышла в гостиную и села на диван. Музыкальная шкатулочка появилась на столе – ее наверняка принесла Хел. Музыка была совсем другой, нежели в Брентиной шкатулке.
«Как много прошло времени. Как она, интересно?»
Хелига вышла и села напротив.
- Одану завтра на работу.
- Зачем он туда устроился?
- Сама не могу понять. Что ему там делать?..
На столе лежала пачка сигарет, Хелига смотрела на эту пачку, видно, что хотела закурить, но что-то ее держало.
- Бросила курить, вот досада. Не буду начинать заново.
Она выбросила пачку в мусорное ведро с громким вздохом.
- Ты скучаешь по ней?
Хелига сама начинала разговор на эту тему – зачем? Зачем ей это было нужно?
- Не знаю. Я слишком недолго была с ней, я слишком плохо ее знала. Так и не успела узнать. Это плохо, что я так быстро ее забыла?
- Она сделала тебе большой подарок. Это было хорошее наследство. – Хелига села снова.
- Что вы имеете в виду? – удивилась я. Я не понимала…
- Если бы она не умерла в тот момент, ты бы не получила своей силы. Вы бы так и были – навсегда привязанные друг к другу.
- Почему вы думаете, что мне этого не хотелось?
- Ты бы умерла, если бы она осталась жить.
- Нет.
- Да. Сама знаешь, что да. Ты ничего не умеешь кроме магии. Чем бы ты стала заниматься?
- Не знаю. Живут же люди как-то.
- А ты хочешь жить «как-то»?
Я встала, у меня разболелась голова.
- Все, хватит. Это бесполезный разговор. Вы хотите меня убедить, что это была большая милость, что вы убили ее? Зря. Вам это не удастся.
Я это сказала и остановилась – о чем я говорю? Что со мной происходит?
Хелига поднялась, у нее побелело лицо.
- Ты опять… Ты хочешь со мной так же, как с Гродлом?
От меня плыли в стороны волны. Я не лишилась магии – совсем нет. Теперь все начиналось сначала, как тогда…
- Вы сами начали этот разговор. Я не просила вас.
Одан вошел, и приложил руку мне к спине. Я успокоилась, и из меня больше не лезла злость волнами сил. Одан взял меня за руку, и повел к выходу
- Мы пойдем прогуляемся, - бросил он на прощанье Хелиге.
Мы шли по улице, было часа три дня. Светило солнце и было очень хорошо, но черезз час уже должно было начинать тементь.
- Я слышал, о чем вы говорили.
- Ну и?
- Ты так и не ответила на вопрос. Ты еще скучаешь по своей сестре? – Оден не смотрел на меня, не поворачивал головы. Почему ему так важно знать?
- Не знаю, правда не знаю. Скорее нет, чем да. Но зачем тебе это?
Он ничего не ответил. На улице было тепло и дул легкий ветер. Гнал по мостовой желтые листья.
Мы вышли за пределы города, и пошли по той самой дороге, как три года назад. Она вела к амфитеатру.
- Куда мы идем?
Одан молчал. Ненавижу. когда люди уходят все в себя. Мы шли вперед и впереди уже стала видна фигура каменного стадиона. Темнело, и мне стало казаться, что пора возвращаться домой.
Мы подошли ближе. Ворота были распахнуты. Никого не было. Гулял ветер и качал железную створку ворот, летели листья и какие-то бумажки. Обрывки старых газет.
Мы зашли, и вышли на арену. Я прошла по передниим рядам. Не рискнула спуститься на песок – было все-же страшно, и после дождя песок превратился в серую грязь.
- Пусто тут как… Закрыли Бои, да?
Одна кивнул.
- Повезло гладиаторам. Ты даже не представляешь, как. Они этого очень долго ждали.
Я посидела немного, голову сквозило от всяких мыслей. Все спустилось до ощущений, каждый поток воздуха я воспринимала как неожиданно воспоминание. Как хорошо, что осталось только хорошее.
Потемнело и мы пошли обратно. Мне не хотелось уходить, как ни странно. Мне здесь было до странного хорошо.
Город зажигал свои огоньки огонечки, стало даже светлее, чем днем. Мы шли по какой-то улице и я никак не могла вспомнить, как мне теперь добраться до дома Ины и ее мамы.
- Мне домой пора. Не знаю только, как пройти. Топографический кретинизм.
- Я хочу отвести тебя в одно место. Пойдем?
- Куда?
Мне никуда не хотелось. Почему-то я так и не смогла заново привыкнуть к такому скоплению народа.
- Да успокойся. Ты должна знать. Так пойдем?
Я ничего не ответила, потому что отказываться не было сил. Я знала, что Одан не станет меня застявлять, но внезапно вспомнила Иферну. Ее никогда не волновало, что думаю и чувствую я. Для того, чтобы добиться желаемого, она могла пойти на все – вранье, колдовство. Ей было наплевать на мнение других. Она так прогнула меня под себя, что я уже почти не могу общаться с обычными людьми.
Мы прошли по еще десятку улочек, без названия и имени, и вышли к полыхаюшиему здания. Огромные круглые окна, наполовину уходящие в землю, разбрасывали тонны света, Нескольок человек топтались у входа. Одан пропихнул меня вперед и я поднялась на три ступеньки. Мы вошли в полутемное помещение, и кромешная мгла перемежалась там с ослепительным люминисцентным светом.
«Клуб. Я никогда не бывала в заведениях подобного рода. Кто бы мог подумать, что Одан станет шляться по таким местам.»
Здесь собираются в основном мои сверстники. Это было так страшно, потому что именно их я боялась, и гораздо больше чем младших или старших – я не была на них похожа, и мне было страшно от мысли, что они станут оценивать и вешать на меня ярлык. Одан протащил меня по освещенному квадрату и усадил на узкий диванчик за какой-то переборкой. Голоса присутствующих гудели и смешивались в странное шуршание. Одан сидел рядом, какие-то лица, позеленевшие от света фонаря, оглядывались на нас. Я спряталась за Одана, хотя получилось не очень качественно.
«Может, здесь здорово. Здесь можно потанцевать. Все ходят по клубам, если они есть, почему я не должна? Это престижно, круто.
А я не умею даже танцевать. Только когда никто не видит, но это сейчас ничем не поможет.»
Я не видела, где находятся музыканты, но заиграла музыка, ни на что не похожая. Она сливалась в грохот и вой, так, что это едва ли можно было назвать музыкой.
- Зачем ты меня сюда привел? – неожиданно разозлилась я, и зшипела на Одана, хотя нас и так никто не мог услышать.
- Не свирепей. Скоро все поймешь.
«Опять отделывается туманными фразами. Плохо это.»
Круглая сцена в углу осветилась мягким рыжим светом и вышла изящная фигура, на которую сразу все уставились. Стало немножко светлее, и эта девушка стала петь. У нее был приятный голос, но ничем не примечательный. Все больше смотрели на ее внешность, чем слушали ее голос.
- Ну и что? – снова зашептала я. Одан пришел с двумя стаканами какого-то питья. Я попробовала - это оказался чай со льдом. - Может, уйдем отсюда? – Я даже заныла.
- Ты не узнаешь? – спросил Одан в ответ. – Нет, правда?
Я пригляделась к девушке, которая плавно покачивалась в такт музыке на сцене. У не была потрясающая фигура, которую еще больше подчеркивало длинное гладкое платье. И короткая стрижка на черных волосах. В них посверкивали блестки.
Это не могло быть так, хотя…
- Почему ты мне заранее не сказал?
- Здесь несложно догадаться. Ну как? – Одан не был доволен удачной шуткой. У него было напряженное лицо.
- Никак.
- Ты ведь не знала, правда?
- Угу. - Я опустила голову.
- Я думал, ты должна знать.
- Как это странно. Ина – здесь.
- Да. Ина – именно здесь.
- А ее мама знает? – Это все по-прежнему казалось бредом каким-то.
- Знает, наверное… Я не в курсе.
- А когда она сюда устроилась, не знаешь? – я опять задал вопрос.
- Точно не знаю. После смерти отца, наверное. Ты думаешь, он допустил бы все это безобразие?
Одан произнес это с такой яростью, что я поперхнулась от неожиданности. Конечно же, он ревновал ее. Но это все и правда безобразие.
- Как ты думаешь, где я могу с ней сейчас поговорить?
- Тебя могут пустить в гримерную. Но только вместе с ней. Надо подкараулить ее, когда она будет уходить.
- Ты пойдешь со мной?
Одан мотнул головой – не хотел. Ну и не надо.
Музыка опять сменилась страшным грохотом. Я встала и стала пробиваться к сцене. Несколкьо не совсем трезвых голосов возмущенно чертыхались позади, но я все равно шла. Было так темно и ярко…
Я схватила Ину за руку, ко мне сразу подлетел какой-то страшный охранник. Ина сначал испугалась а потом сразу улыбнулась и рукой остановила мужика в черном.
- Это ко мне.
Мы прошли в гримерную за сценой и там она устало разлеглась на диване.
- Фху! Все, надо собираться.
Я стояла и молчала, не знала, что сказать все то время, что она переодевалась.
Она тоже молчала, переоделась и мы вышли. Одана нигде не было, наверное, он уже ушел. Я смалодушничала и ничего не сказала о нем Ине.
- Почему ты так долго мне не говорила? А еще подруга…
Ина виновато пожала плечами, на самом деле все было понятно – она стеснялась. Я представляю, как она себя чувствовала виноватой.
Я пришла домой и мы все вместе посидели и попили чая. Инина мама жаловалась нам на какую-то соседку.
- Я, конечно, все понимаю, но у меня тоже есть свои дела! Я не могу сидеть с ней постоянно…
- Ну так скажите ей.
- Да понимаешь… - Госпожа Кин замялась. – Неудобно как-то.
- Хотите, я к ней завтра схожу?
- Ну, сходи, - неуверенно ответила она.
Я ушла в свою комнату, а Ина незаметно куда-то испарилась. Так происходило теперь всякий вечер, возможно, так происходило и каждый день, просто теперь я стала замечать это.
Мы с ней почти не разговаривали, очень редко. Прошло всего три года, а мы уже перестали находить темы для разговора.

Я вошла на почту, я улыбалась – я была так странно счастлива. Почему-то я была уверена, что сейчас я найду письмо от Бренты до востребования, и она снилась мне сегодня. Я оставила такое счастье.
«Здравствуй, Эллада.
Кажется, что так много прошло времени после твоего ухода. Так много, так много всего произошло.
Тетя Лива собирается уехать, грустно это. Говорят, у нее есть какие-то родственники в Баксхине. Она даже предложила мне поехать с ней, но я отказалась. Ничего нет ужаснее быть бедной родственницей. А даже если и не родственницей, но все равно бедной – еще ужаснее.
Без тебя так скучно стало, так грустно – я уже отвыкла от одиночества. Так грустно, и дом стоит пустой. И музыка сотни маленьких молоточков и колокольчиков разносится по пустому помещению, ужас. Но мне теперь всегда снятся хорошие сны – спасибо. Спасибо, спасибо.
Скоро осень наступит, как я буду без тебя… Наверное, перееду к тете Палиме, ей скучно одной, а мне - холодно, хвороста не напасешься.
Духи уходят из леса. Я не знаю, почему, тебе бы они, возможно, и рассказали. А мне – нет. Они уходит из этих лесов, их заповедная роща опускается в долину, и покосились колонны. Наверное, это у них такое предзнаменование.
Может, я преувеличиваю, но мир умирает вокруг. Это так ужасно, а я ничего не могу с этим сделать. Мне так страшно, даже не знаю, как. Я остаюсь совсем одна, а это так грустно…
Ну да ладно. Желаю, чтобы у тебя все получилось.
В яркий свет облаков,
Там где мир нежных снов,
Там где свет теплых слов,
Нет преград и оков.
Я желаю попасть,
Не одной, а с тобой,
Каплю счастья украсть,
И вернуться домой.
       Твой лучший друг.»
«Друг… Друг… Лучший дуг, добрый друг. Как хорошо, что она у меня есть!»
Я вышла на улицу, предчувствия меня не обманули, как хорошо. Я была так счастлива…
Темный дом госпожи Шафс стоял через два дома от того, где сейчас жила я. Я поднялась по лесенке. В сумке у меня лежала бутылка натурального сока – так мне посоветовала госпожа Кин.
Я постучалась, мне ответили и я вошла. Почтенная дама сидела на своей кухне и пила чай. Как положено, я поздоровалась, поставила на стол бутылку сока.
- Вот, пожалуйста
- Тебя зовут-то как?
- Элла.
- А полно?
- Эллада.
Лицо у нее сразу посмурнело, она забормотала что-то. В покое лицо ее ни на что не было похоже, а теперь показалось мне неприятным. Пожалуй, именно так оно и было – она была полукровкой и черноту глаз теперь разбавило болотной серостью. У нее был чересчур маленький для ее лица нос и безвкусная шаль на плечах.
- Ну что ж, садись.
 Присела, стул скрипнул и дама вновь покосилась на меня.
- Сегодня хорошая погода, - ляпнула я.
- Да, - неуверенно ответила дама. Госпожа Кин описывала ее как чрезмерно общительную, но пока это заметно не было. – Солнышко вышло. У тебя родители-то кто?
«С чего бы это она съехала?»
- У меня нет родителей.
- Из приюта, значит?
Язык чесался ответить, что приюты для собак и кошек бывают.
- Нет. Я жила у духов.
- У духов? – Носик дамы покраснел. – Ну и как там?
- Хорошо. Они меня очень любили.
Опять повисла пауза.
- Говорят, они там какую-то идею проповедуют?
- Да, Орден. Но я туда никогда не входила, не знаю.
- Это хорошо, - наконец-то расслабилась она. – там, говорят, проповедовались такие идеи… Противоречашие всяким устоям.
Мы недолго посидели, пока она засыпала меня вопросами. И про то, какой шампунь предпочитаю, и дралась ли когда-нибудь, и как я отношусь к нравам нынешней молодежи. Это было ни на что не похоже.
- Пожалуй, надо прогуляться. – поднялась она. Наконец, шквал вопросов закончился. Я поднялась, она заперла за собой дом и мы пошли по улице. Она уцепилась мне за руку и мы пошли по улице.
Я не помню, сколько мы шли – она требовала от меня постоянно останавливаться и проверять, не пора ли нам возвращаться. Я уже давно подумывала, чтоо уже давно пора, но она все шла и шла.
Вдруг она вспомнила о чем-то и рванула в дом. (Рванула – это фигурально выражение.) Э
тот дом напоминал контору и не был похож на жилище.
Там было много людей – я запомнила только это. Эта странная тетка повлокла меня по рядам сидений к самом у центру и широкой сцене, завешеной черным холстом. Я не понимала, где мы вообще…
Это мог быть частный театр, где гоняли новые бездарные пьесы и прочее. Шафс усадила меня на кресло и села сама.
- Что мы здесь делаем? – я повернулась и немного приподнялась. – У меня дела, я не могу здесь оставаться.
Волна людей накатила и двери хлопнули – я обернулась и увидела как они захлопнулись, их закрыли с той стороны те люди, что стояли около дверей. Я подсокила и понеслась туда. стала колотить в двери, потому что внезапно накатил безумный ужас. Мне показалось, что я попалась.
Какие-то люди неодобрительно зашипели на меня, и я села на свободный стул. Какая-то тетка потеснилась и стала что-то мне говорить, у нее был совершенно невозможный акцент и я даже не поняла ее. Я села и попыталась понять, что это за место-то такое.
Свет в зале погас. Люди притихли. Занавес на сцене развдинулся, неприметный низкий человек вышел на сцену. Мне показалось, что я знала его раньше, могла просто встретить его на улице, но все равно запомнить.
- Здравствуйте, дорогие! – обратился он. Присутствующие приветственно загудели.
- Сегодня замечательный день, не правда ли? Я рад за вас. Правда рад. Сегодня среди нас присутствуют многие, кто никогда не бывал здесь, нам бы очень не хотелось, чтобыони испытывали некий дискомфорт. Давайте познакомимся с ними.
Какая-то девчонка, мгновенно реагируя на слова этого человека, повернулась ко мне с переднего ряда и с любопытным лицом заговорила.
- Привет. А как тебя зовут?
- Эллада. – сказала я и захлопнула рот – не следовало сразу все выкладывать.
- Ах, какое потрясное имя! - с придыханием воскликнула она. Мужчина с переднего ряда развер6нулся и с улыбкой сказал, глядя мне в глаза:
- В переводе с старого эльфийского «осторожная».
Но вот только улыбка эта оказалась фальшивой.
- Эллада! Классное имя! Редкое такое…
- … у нас еще нет своей Эллады!
- Ох, а как же сокращать?
Они все так набросились на меня, что я опешила. Мне стало страшно и я не знала. что мне делать.
- Перестаньте! – я подумала, что закричала, но голос сел от страха. Это было похоже на страшный сон. Я огляделась вокруг и заметила нескольких таких же, как я, окруженный стаей этих странных… Даже не знала, как их назвать, они вели себя как идиоты.
Я сделала вокруг себя щит и получилось даже слишком – я на секунду перестала чувствовать что-либо. Потом я заметила, что этот человек снова вышел на сцену и стал говорить.
- Дорогие мои. Я рад что вы сейчас со мной. Думаю, что я когда-то сделала очень правильную вещь – не сломался а выдержал все. Когда мне было хуже всего, я смог помочь себе, и вам смогу помочь. Во всяком случае, я очень хочу этого. Вы знаете. что делать. если хочется умереть. Так поделитесь же этим с другими!
Они закричали все в один голос, это было так странно. не очень пока понимала, о чем они все говорят, но тема была чем-то близка. Что делать, если хочется умереть, что делать, когда тебе хуже всего…
Эта девчонка опять развернулась ко мне.
- Тебе нравится здесь?
Я пожала плечами. Она скривилась, и бросилась ко мне, схватив меня за руки.
- Ты понимаешь, как нам нужны эти встречи! Мы не можем без них, мы бы погибли без них… Ты знаешь, что сможешь придти сюда когда тебе будет сложно. Ты понимаешь, какое это важное место! Мы же умрем без него!
Я успокоила ее, что все в порядке. Эта девочка, видимо, не в себе.
Они говорили, говорили так много, что я не совсем понимала, о чем.
Когда лекция закончилась, ряды с сиденьями раздвинули и они стали свободно циркулировать по залу. Ко мне подходило все меньше человек, на меня уже не обращали внимания. Я заметила. что у многих был этот странный акцент…
- Здравствуй, Эллада.
Этот человек говорил со знакомой интонацией человека всезнающего, как у мастера. Конечно же. он знал мое имя.
- Здравствуйте.
- Тебе понравилось среди нас?
Я смотрела на него. отвернула голову и заметила Шафс среди кучки каких-то теток ее возраста. Она привела меня сюда. Тем, кому хуже всего. Она знала о моей… жизни? Она знала? Ей могла сказать госпожа Кин. Значит, она специально сделала это.
- О чем ты задумалась?
- Какое вам дело?
- Не будь груба.
- Я не понимаю вас. Кто вы такие?
У самого у него акцента никакого не было. Он говорил как и все модгинцы. Он был флидом, типичным флидом. У него были глаза цвета пыли и узкие кости рук – это было заметно, когда он осторожно поправил ворот.
- Надеюсь, прихожане хорошо с тобой обошлись.
- Да, все в порядке.
- С тобой все в порядке? У него были добрые глаза. Не такие, как у всех.
«Его интересует, что я чувствую. Странно как. И подозрительно.»
- Да все в порядке. Правда в порядке.
Он пожал плечами и отошел, а я так и не догадалась спросить, кто он вообще такой. Этому человеку было лет тридцать, у него были каштановые волосы –я запомнила на всякий случай.
По середине зала забил огромный фонтан магической энергии. Люди отпрянули от него. но оптом потянулись к нему. Сам поток почти не было видно, но его чувствовало. У него н было цвета. Потому что он был для всех, и от него шла очень теплая волна. Я подошла, кровь зиграла, стало внезапно так хорошо.Сознание помутилось, я подошла и погрузила руки в поток. Потом было очень больно. Открытая энергия была очень опасна, потому что должна была входить в самое сердце, а не через всю поверхность кожи. Это нам говрили в университете, и так говорила Иферна.
Мне стало плохо, и очень больно. Я не могла вспомнить, что случается после открытых ожогов. Я сидела на стуле и смотрела по сторонам. Открыли двери и я вышла вон.
На улице собирался дождь, голова кружилась и тяжелый воздух казался каким-то густым. Дышать еле оставались силы.

Я открыла глаза, мне показалось, что я просыпалась. Это был сон? Я приподнялась на руках, в глазах от резкого движения потемнело. Рядом на койках лежали женщины самого разного возраста и они сразу поприветствовали меня.
- Проснулась спящая красавица! Зови доктора, - крикнула полная женщина в оранжевом халате другой, в синем.
Это была больница, или что-то о чень похожее. Я никогда не была в настоящей больнице и тем более в палате, поэтому не знала.
- С чем попала-то, девочка?
Я не очень поняла, но потом сообразила:
- А? Ожог магией, наверное. Да.
- А, - кивнула головой женщина, хотя по лицу показалось, что она не совсем меня поняла.
Пришел доктор, померил мне давление, больно зажав руку, посмотрел, нет ли каких повреждений на коже.
- Так… Идешь в министерство магии. Там свой врач есть, к нему и обращайся.
Он выписал мне сразу какйю-то бумажку и вывел меня из больницы. Пока я шла по цлице, до меня дошло, что я не знаю, какой сегодня день и час. Я пошла к зданию министерства – я теперь знала, где оно находится.
Консьерж пропустил меня, я поднялась по лестнице и зашла в кабинет – там сидел маленький щуплый человек. Он сразу вскочил, как тольок я вошла, и постоянно теребил пуговицу.
- Здравствуйте. Меня направили из больницы ко врачу сюда. Который по болезням магов.
- Как же вы так, - по идее наставительно, а на деле очень робко высказал мне человечек, - умудрились-то? Это ведь все очень серьезно.
- Я знаю, что серьезно. Но так получилось.
- Так… Идете сейчас в сто седьмую комнату. Все.
В коридоре было несколько дврей. Одна из них оказалась сто седьмой.
Я постучалась, мне ответили и я вошла. Я немного опешила, когда увидела Одана, но в этом не было ничего особенного – он здесь работает, все в порядке.
- Здрасьте.
Одан оторвал глаза от каких-то бумажек, посмотрел на меня и ничего не сказал сначала.
- Что случилось?
- Ты мне какую-то другую должность называл, я не думала, что ты здесь за доктора… - сказала я. Надо было как-то начать.
- Что? А… Тут пока нет своего доктора, я заменяю. Что с тобой?
- Магический ожог.
- Причина.
- Понимаешь, Одан…
- Так, - оборвал он меня, – я попросил тебя сказать, что случилось. На тебя напали, или это просто неосторожность, или что-то еще?
- Ну… Я обожглась об открытую магию.
- Как?
- Одна тетка меня затащила на собрание некоего общества. Там был открытый поток. Я, кажется. коснулась его руками.
Одан покачал головой и пробурчал что-то.
- Что за общество?
- Если бы знать. Правда, не знаю. Они такие странные… Они мне говорили, что у меня очень хорошее имя, представляешь? Я даже не знала, как на это реагировать.
Одан поднялся из-за стола и посадил меня на кушетку. Он была мне высока и я не доставала ногами до пола.
- Больше никогда не ходи ни на какие собрания, поняла?
Куда уж понятнее. Он взял меня за руку, ощупал и осмотрел.
- На коже ожога нет. Как себя чувствуешь?
Я пожала плечами.
- Хорошо… Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Хотелось только лечь и заснуть. Больше ничего.
- Ты не помнишь, где было это собрание?
Я не помнила, совсем не помнила.
- Жаль… Это очень опасно, понимаешь? На тебя очень сильно повлиял этот удар, на других, возможно, тоже. Никогда больше не ходи туда, хорошо? – заверил меня Одан.
- Только объясни, почему. Это я была виновата в том, что меня ударило. Чем они все могут мне навредить? Они совершенно неопасны.
- На первых взгляд. Понимаешь… Я не знаю, в чем состоят их проповеди, но они все – сумашедшие.
- Ты не знаешь, а уже говоришь.
- Перестань! – Он огрызнулся. – Ты должна это просто понять.
Я вышла из кабинета, припоминая это чувство кромешного ужаса. И вместе с тем хотелось ощутить это все вновь… Ничего особенного не было, но мне хотелось вернуться туда.
«Одан сказал, значит, его нужно послушаться. Тьфу ты, бред какой. Но он прав.»
Я пришла домой и там ко мне бросилась госпожа Кин.
- Элла, боже мой! Где ты была!
Я сказала что-то про друзей и очень невежливо поднялась к себе в комнату. Было очень плохо.
Вечером пришла Ина, закатилась ко мне в комнату и стала стаскивать меня с кровати схватив за ногу. Я не спала но подняться не было сил.
- Ина, - взвыла я, как только упала уже на пол. – Ты что, издеваешься надо мной!
- Эл, ну хватит уже спать, ну правда. Спит себе и спит целыми днями, так и жизнь вся пройдет.
Я поднялась на ноги – по полу потрясающе дуло. Ина потрясла меня за плечи, она стала такой высченной – даже странно.
- Ну что?
Инка достала из пакета какие-то шмотки, я посмотрела на них и стало все понятно – Инка накупила мне чего-то о смерти модного, так что теперь я вполне могла стать еще одним инкубаторным кадром. Я оделась, потому чо в платье её мамы уже было стыдно ходить. Мы вышли. Ина что-то щебетала мне, но я не очень понимала, тольок отдельные слова.
Она привела меня в свой клуб, охранник долго ко мне подозрительно присматривался.
- Да со мной она, со мной.
Мы прошли на эту закрытую вечеринку и мне чуть снова не стало плохо от этого яркого света. Там было так много каких-то сопливых подростков, девочек с тоннами макияжа, парней с безумными прическами и понтовыми прикидами. Это было так странно, как будто бы даже знакомо. Три года назад такого не было, атких людей было меньше. Хотя. я могла просто их не замечать.
Ина подвела меня к группке девушек, они были ровестницами Ине, но не мне. Они очень хорошо выглядели, но это могло показаться в полутьме. Ина болтала с ними, я плохо понимала, о чем, но потом дошло – о ком-то, кого я не знала. Ина не догадалась меня представить и я была пустым местом в полном смысле. Ина говорила ужасным тоном – как-будто и не она говрила. Ей так хочется казаться другой здесь… Я отошла от них, когда они грохнули смехом, и Ина не заметила этого, а мне хотелось просто спрятаться. Я села в уголочке, и мне было страшно, что кто-то из этой публики может меня заметить. Через некоторое время Ина заметила меня на моем месте, подбежала и стала говорить мне, о том что я веду себя совсем не так.
- Ну ты что, Эллка! Ну присодиняйся к нам, познакомишься хоть с кем-нибудь.
Я пожала плечами – какая разница?
- Ну ладно. Только не надо потом мне заявлять, что я тебя бросила, хор?
- Что-что?
- Ну, поняла?
Она снова говорила этим кичливым тоном, мне стало противно так. я поднялась и я ушла, не прощаясь. Допустили дурочку до крутой тусы, она и рада! Она была теперь похожа на Рут, она так же хотела считать себя «крутой».

«Здравствуй, Бренточка.
Мне плохо в городе, и так тяжело… Хочется к тебе, обратно.
За те годы, что я не появлялась на своей родине, все позабыли обо мне и я стал совсем не нужна. Моя лучшая подруга нашла себе других, гораздо лучших, и теперь мне не друг, не враг, а совсем-совсем просто так.
Осень наступает, но тепло пока, - это хорошо. Надеюсь, у вас так же тепло и сухо.
В нашем лесу красиво сейчас – светло и легко. Я заметила, что как бы тяжело тебе не приходилось, мир вокруг все равно остается до слез прекрасным. Ему как-убдто бы и все равно до твоих горестей, а, может, он просто тебя поддерживает.
Здесь сплошные дома, дома, и почти нет деревьев. Но все равно хорошо, потому что вечером закат окрашивает окна в яркое золото, и от этго становится красиво. Празднично.
Моей жизни как-будто бы и нет, одно только сплошное воспоминание.
Эллада.»
«С наступлением Осени, Эллдочка.
У нас и правда красиво до невозможности, листья летают почему-то вверх и потом опадают золотым дождем. Так хорошо, но духи ушли из города и обрыв осыпался – теперь можно спускаться в долину. Колонны лежат, как остатки какого-то древнего храма, и каменые дома духов стоят пустые, по ним гуляет ветер. Я каждый день хожу там и приношу тете Ливе огромные букеты желтых листьев и камешков – они лежат в домах духов, белые, розовые или зеленые, переливающиеся и бледненькие. Они красивые, тетя Лива обещает взять их с собой, когда уедет. Она твердо решила это сделать, но до морозов еще будет жить в Темноречье.
       Большое горе случилось в последние дни лета – умер дедушка Лен. Я пришла к нему домой и увидела его, сидящим с своем кресле – он будто бы спал, как обычно. Я попросила дядю Гвена похоронить его рядом с заповедной рощей. Это так грустно… Нива тоже погибла после него – она отказывалась есть свой корм и умерла от голода. Почему я плакала тогда. сидя в опустевшем доме. до сих пор не могу понять – ведь смерть это тоже часть жизни. Но ужасна смерть тем именно, что постоянно думешь, кто ушел и больше никогда не вернется. Что такого второго человека не найдешь, и его может никогда больше и не быть… Почему все так? Те, кто тебе дорог, уходят от тебя раньше, чем тебе того хочется. Иногда даже жалеешь, что я не умерла еще в детстве от воспаления легких, и не успела еще тогда привязаться к тем, кто теперь бросил меня.
Я остаюсь совсем одна, и никого нет рядом. Если бы я не писала тебе я бы умерла просто от тоски, хотя от нее и невозможно умереть.
У меня теперь остались книги, которые я прихожу читать каждый день. Жалко, что тебя нет.
Ты не знаешь, ангел мой,
Ты не знаешь, что со мной.
Я теперь одна навечно,
Я теперь одна с собой.
Брента.»
Я прочитала письмо Бренты, и испытала смешанные чувства: Брента никогда не писала такого. Она редко писала о том, о чем она думает, о том, что гложет ее, а теперь не смогла удержаться. Это было так ужасно…
Я шла по улице. Долго-долго шла. И пришла на арены, туда, куда мне приходилось возвращаться, чтобы перестать жалеть о будущем. Там было хорошо сейчас, тенисто и прохладно, не было этого палящего солнца. Я прошлась по песку, посидела на каменном бортике, мыслей не было. И даже плакать не хотелось. Дедушка Лен умер. Старикик умирают иногда, с этим ничего не удастся сделать. Их не оживишь даже магией, потому что магия есть только в жвых, а мертвые е чувствуют ни магии, ни нашей боли.
Я вернулась в город и пошла в дом к Одану и Хелиге. Она должна была уехать, я была не в курсе. в городе ли она еще.
Я позвонила в дверь, Хелига открыла мне. У нее было странное лицо, то ли радостное, то ли ошарашенное. Она сказала мне, что очень рада встрече и сама уже хотела ко мне идти. Одан уже был дома, сидел в своей комнате. Я заглянула. Он сидел на кровати, съежившись, и через некоторые промежутки времени шелкал пальцами по стекнке.
- Господи, что он делает?
Хелига пожала плечами.
- Спроси. Он ушел, по-моему, в глубокий астрал.
Мы сели на кухне, она дала мне чая с мятой. Туман в голове сдуло как-будто бы ветром, на запах вышел Одан.
- Привет. Как самочувствие?
Я ответила, что хорошо, теперь припадков слабости не случалось почти совсем.
Одан сел, я посмотрела на него и очень удивилась – он плохо выглядел. У него посерело лицо и глаза покраснели.
- Скоро выборы… - вскользь заметила Хелига. – Смех какой-то. Балаган.
Я молчала Одан налил себе кофе и стал пить. Меня замутило от запаха, я вышла из кухни и остановилась в корилоре.
- Фу, гадость какая, - поморщилась Хел. Одан глотнул и вылил остатки в раковину.
Я прошла по коридору и зашла в кабинет Одана. Там стояла красивая зеленая лампа из стекла и металла, и стеклянная дверь выходила на балкончик в полуметре от земли. Он выходил на двор и улицу.
Солнце теперь светило под углом и все осветилось светом. Бабушки сидели на скамейке, шушукались. Старичок сидел на краешке тротуара и чертил палочкой какие-то фигурки, понятные только ему одному. Дерево с золотой кроной одиноко стояло посередине двора и кидало желтые листочки. Один листок поймала внучка одной из бабушек, и вложила его в большую цветную книжку – на память. Люди шли по дорожке и из черные тени извивались на камнях, как песочные змеи. Старик сидел и рисовал палочкой секретные схемки.
Из-за уголка вынырнул молодой человек с девушкой. Он плюхнулся на край лавки, вытянул длинные ноги. Девушка стояла в сторонке и смущалась.
- Скучно стало жить! – потягиваясь, произнес он. Он тоже поймал лист с дерева и протянул его своей подружке. – Прямо тоска какая-то.
Старушки на лавочке покосились на него, отсели подальше. Бабушка взяла девочку за руку и посадила рядом с собой. Старичок крякнул и стер всю свою работу. Начал заново. Порывом ленивого золотого ветра сорвало еще кучу листев, и они рванулись вверх, в самое небо.
- Тишина какая-то, зловещая, - зверски произенс парень. – Обленилось время, и мы заодно. Ну что за жизнь!
Девочка раскрыла книжку и стала читать, водя пальчиком по строчкам. Разглядывала яркие картинки, и задерживалась взглядом на лицах красивых принцесс.
Прохожие выходили из-за угла и расстилали свои тени на озаренной мостовой. Низкие дома закрывали солнечное небо, их крыши теперь сияли золотом, а дома – прохладными красками.
- Люди, вы со мной согласны? Что жизнь наша похожа на кисель.
- Неправда, - неожиданно сказала я. – Жизнь прекрасна, лучше не бывает. Разве не так? Ведь жить - очень хорошо. А вам что, не нравится?
Парень посмотрел на меня изумленно и пожал плечами. Он рассчтывал только на монолог.
- Так хорош мир, хороша и жизнь. Просто мы этого даже не видим, очень редко. Что-то завязывает нам глаза, можно так всю жизнь ничего не увидеть. Почему же мы не видим, а? И даже не чувствуем…
Старик посмотрел на меня, я не видела с расстояния его глаз, но знала, что он думает. Скольок он видел здесь таких, сколько еще увидит!.. Не я первая, не я последняя.
Небо так нестерпимо светилось, было так красиво, что даже странно, как я раньше этого не замечала. Осень в городе – тоже осень.
 В комнате сидел Одан за столом и на широком кресле сидела Хелига. Она смотрела на меня. Наверное, они тоже меня слышали. Хелига дернула плечами и вышла.
Я села на ее место, поджала ноги и сжалась в комок.
- Эллада, - Одан позвал меня, но я не отозвалась. – Что с тобой происходит?
«Не знаю. А его это интересует - может, я для него не такое уж и ничтожество.
Жалко, что я совсем одна. Никого не интересует то, что я чувствую, о чем думаю. И семьи тоже нет. И родных. Куда они все делись? Почему их нет со мной рядом, когда они так мне нужны… Были ли они когда-нибудь, или их и не было вовсе?»
Одан подошел ко мне, сел рядом.
- С тобой что-то не так.
- Какая тебе разница? А вообще… Жалко, что у меня никого нет. Ни мамы, ни папы. Никого.
Я закрыла лицо руками, я вспомнила тот день на кладбище. Там была вся моя семья – Итэна. Я уже почти не помнила ее. Она была не совсем как я – другая. Я не могла узнать ее в зеркале.
- Понимаешь, никто не вспомнит обо мне. У тебя хотя бы есть Хелига.
Слезы покатились, я не могла их сдержать и было стыдно – плакать перед Оданом. Лучше бы он ушел, не видел меня такую.
- Успокойся.
Я вытерла слезы, посмотрела на светящуюся светом штору и стало легче. Одан погладил меня по голове, это было так странно – он не был склонен к таким проявлениям.
- Что с тобой происходит?
- Крыша едет неспеша, тихо шифером шурша.
- Твои шутки неуместны.
Одан опять сел за свои бумажки, он зажег зампу, потому что становилось уже темновато.
- Зачем тебе все это? Неужели тебе так нужны все эти бумажки?
- Это моя работа. А ты рассуждаешь как ребенок. Будто бы не понимаешь, что в жизни приходится заниматься не только тем, что тебе нравится.
- Я все понимаю.

Я сидела у госпожи Кин в комнате листала одну-единственную в доме книгу, - она была о каком-то сумашедшем, желавшем захватить мир. Ина привела к себе в гости подружку – Лислу, кадется, ее звали именно так. Они теперь сидели у Ины в комнате и листали какой-то модный журнал.
- Элла, ты больше не заходила к госпоже Шафс?
- Нет, госпожа Кин. Вы знали о том, что она ходит на некие собрания?
Инина мама очень удивилась, услышав об этом. Он присела напротив меня и попросила подробно рассказать об этом сборище. Я рассказала, а она, ничего не объясняя, встала и пошла прочь, что-то шепча себе под нос.
Я сидела и мне до смерти хотелось послушать, о чем там болтали эти две кумушки. Я взяла книгу, и прошла в свою комнату, задержавшись у их двери.
- … давай его пригласим. Ну один всего парень, ну что такого! – ныла Лисла.
- Ну щас, - вскипела Ина. – Девичник так девичник. Никаких парней.
- Ну, хочешь, пригласим Яна?
- Ну щас! Вообще, моя мама его ненавидит. Она даже фартук порвала, когда о нем услышала, прикинь?
Было совсем неинтересно, я взяла в своей комнате закладку и пихнула в книгу.
В дверь постучали: я инстинкитивно напряглась. Обычно дверь открывала госпожа Кин, но ее сейчас не было, я подошла к двери и отперла замок. Худой мальчки стоял за дверью, у него была сероватая кожа и посиневшие босые ноги. Он был Слугой. Это было так заметно по пустым глазам и плохой одежде, по детскому лицу несчастного, что было странно, что его еще не выручили.
Он держал в руках стопку газет, взял одну и протянул мне.
- Вот. Спасибо, - сказал мальчик дрожащим голоском.
- Да, спасибо, - рассеянно ответила я. – Хочешь, зайди, поешь чего-нибудь.
Он покачал головой, ему нельзя было. Я еще раз его поблагодарила, кинула газету на стол и задумалась. Надо было что-то сделать для него. Я шарахнулась к себе и достала из чемодана свои шерстяные носки, привезенные еще из Байина. Схватила их и помчалась на улицу догонять этого мальчика. Он ушел уже довольно далеко.
- Мальчик, - окликнула я его. – Вот, держи.
Он не понял моего жеста, я сунула пару носков между газет, кивнула ему и пошла дальше. Как легко жалеть, когда есть, что ему дать. А когда почти что и нечего?
Я вернулась домой, взяла газету со стола. Раскрыла и остановилась на странном портрете – запоминалиь одни глаза, очень знакомые. Я прочитала заголовок и стала сразу читать дальше.
Эта статья была об Одане. О найденном наследнике трона. Написана она была осторожно, с полным незнанием, как большой читатель ко всему этому отнесется. Но с ходу давила на жалость – шло трагичное переложение злоключений «бедного мальчика». Портрет был, сразу видно, рисован с чьих-то слов, потому что похожи были тольок черные волосы, а глаза было невозможно не узнать. Портрет был больше похож на Гродла, чем на Одана, но это было не очень важно.
Автор писал, что еще неизвестно, заявит ли новоявленный наследник свои права на трон. (Опять же осторожность автора.)
Скорее всего, со статьей помогла Хелига. Она разбиралась со всей этой шушерой, Одан их всех не знал и знать не хотел. Я вышла на улицу и пошла в их дом.
Хелига стояла на кухне и готовила что-то сдобно и съедобное, я заглянула, поздоровалась и пошла искать Одана. Его дома не оказалось, Хелига тоже не знала, где он. Мы посидели на кухне и обсудили эту статью.
- Это вы устроили, да?
- Ну да, вобщем, - согласилась Хелига. – Мне хотелось ему помочь.
- Он всерьез собирается заявить свои права?
- Конечно всерьез, - Хелига нахмурилаась. Я так и не поняла, как она к этому всему относится.

Я шла по улице, несла сумку с продуктами для госпожи Кин. Я стала замечать, что она ко мне немного относится как к прислуге – даже не как раньше, когда я работала в магазине. Я уже была не очень подругой ее дочери и не очень другом семьи. Это было не унизительно, но как только появится возможность, я сразу же уйду. Господин Кин никогда не смел ко мне так относится.
На площади кишели люди, летели листовки. Огромный плакат призывал народ сопротивляться «лживым посулам монархии» (так прямо и было написано), не верить заверениям новоявленного наследничка. На воротах во дворец, которые до дня выборов стояли закрытыми, был грубо нанесен рисунок, изображающий флида с серыми глазами. Это изображаение даже больше напоминало девушку, но главными были снова глаза. Этим рисунком было все сказано.
Одану пришлось снова носить темные очки, потому что теперь каждого флида с глазами, отдающими в серину, могли посчитать принцем. Он готовил что-то очень важное, на несколько дней уехав из города.
Хелига пригласила меня пройтись с ней по магазинам, я согласилась, хотя сама купить ничего не могла, а ждать кого-то ненавидела. Мне нужно было выйти из дома, под любым предлогом. Ина смеялась с тремя своими подружками. Меня не пригласили, а я не собиралась напрашиваться.
Мы шли по улице, она засматривалась на витрины, и до поры до времени ничего не говорила.
- Ты так и не определилась с работой? – внеезапно спросила она.
- Не пойду уборщицей. И продавщицей – тоже.
- Ну, естественно! С твоими-то возможностями. Совет – держи кулаки за Одана.
Я не поняла, что она хотела этим сказать.
- У него должно все получиться. Королям не требуются доказательства своей правоты в такой мелочи, как набор штата. Никого не волнует, кто будет сидеть на теплых местах, если они будут приносить пользу. Ты понимаешь?
Если Одан станет королем, я смогу получить любую должность при дворе. Должность мага.
- Он ни за что не будет мне помогать.
- Будет, - Хелига была на все сто уверена в этом. – А если не он, то кто-то другой. Да нет, Одан не такой идиот, чтобы не понять твоей пользы.
Мы зашли в большой светлый магазин, там играла музыка и зашкаливали цены. Хелига пошла по платьям и потянула меня за собой. Она выбирала себе что-то яркое, серебристое. Я увидела бирюзовое платье с тонкими белыми цветами – остановилась перед ним, и не смогла больще отойти. Я настолько не любила ходить по магазинам, что редко присматривалась к вещам. Но это чудо был настолько прекрасным, что я не могла оторвать от него глаз. В этот магазин теперь стоило приходить всего лишь из-за одной вещи, но какой!..
На улице дул ветер и резко похолодало. Мое платье с неполным рукавом стало внезапно очень холодным, я меленько застучала зубами.
Хелига взяла меня за руку, и мы побежали домой. Там было тепло, хорошо и уютно. Хелига меряла обновки и села пить чай в роскошном вишневом костюме.
«Как странно – я чувствую себея совершенно спокойно. Я не злюсь на нее – уже совсем. Я предала Итэну, и мне почти даже не стыдно. Интересно, она бы поступила так на моем месте? Нет. Итэна умерла бы от голода, но не стала бы принимать этих подачек. Или это не подачки? Итэну теперь нельзя предугадать, я этого не могу сделать тем более.
У нее были немного другие глаза. Более распахнутые и ресницы длиннее. И худее гораздо.»
- Элла, - осторожно позвала меня Хелига. – О чем ты думаешь?
Я пожала плечами, естественно, я не стала отвечать правду.
- Ты так и не рассказала мне о том, где пробыла все эти годы. Даже удивительно – для девочки быть такой молчаливой. Я думала, девочки из людей очень несдержанны.
- Рассказывать? – я неуверенно спросила ее.
- Угу, - кивнула Хелига. – Обещаю, не буду перебивать.
- Ну, после университета я поехала в Байин. Черт знает, че меня туда поперло. Просто моря никогда не видела. Приехала. Там очень дома маленькие, но так странно было – как одна небольшая деревня. Там очень холодно, потому что ледяное море. Постоянно кричат чайки и еще летают большие, но узкие птицы.
Там я случайно познакомилась со старухой – она оказалась ведьмой и с первого взгляда определила, что я, вобщем, тоже. Она предложила мне стать моей учительницей. Вот. Я у нее прожила год и сколько-то месяцев. Она меня не очень-то учила, но все равно… Потом я уехала от нее, и поехала куда-то… хотела попасть в Идии, но приехала в такое место – Темноречье. Это как-бы колония людей у духов. Только там почти никто и не живет. Там я познакомилась с очень хорошими людьми… Они правда очень хорошие. Я у них прожила больше года. Мне с ними было очень хорошо…
Я вспомнила тетю Ливу, Обру, Палиму, дяду Гвена… Они все не смели называть себя «господами».
Хелига смотрела на меня, с какой-то жалостью смотрела.
- Ты это хорошо про узких птичек сказала.

Одан вернулся в город через пару дней. Он сиял, даже иногда улыбался. Но все равно улыбка эта была тяжелой, натянутой. День выборов налетел неожиданно – с неба лил первый осенних холодный дождь, небо посерело и стало очень холодно. Хелига подарила мне толстый пиджак, я почувствовала себя бомжом, которому отдают все обноски. Но на самом деле все было в порядке. Я почему-то чувствовала, что отдам этот долг со временем.
У меня стало меньше собственных мыслей – думать было страшно. Постоянно вылезали на поверхность темные мысли и чувства, которые надо было загонять подальше.
Итак, день выборов. На улице выкрикивались последними запоздавшими агитаторами лозунги, горожане с раннего утра выходили из домой и всеми семьями шли на выборные участки. Я вышла днем за руку с госпожой Кин – у нее кружилась голова и она боялась идти одна. Мне по возрасту пока не полагалось голосовать, и я шла как сопровождающее лицо.Я осталась за пределами участка, и пока стояла на улице смотрела на людей, стекающихся на выборы. И не только людей. Они все шли, потешно подвязавшись шарфиками разных цветов, и можно было по синей или сиреневой сумочке в руке у какой-нибудь древней старушки угадать, за кого она отдаст свой голос.
Госпожа Кин вышла я довела ее до дома и снова пошла к замку. Народа собралось много, они все стояли и продолжали кричать каждый свое. Это все начинало отдавать крупным безобразием, и отряд наблюдающих за порядком уже приготовился к решительным действиям.
Какая-то женщина раздавала выходящим листовочки, мне такой не досталоьс. И я не знала, о чем они. Каждые пять минут выходила новая партия отстрелявшихся, женщина кидалась к ним, они – от нее, и так постоянно.
К вечеру в минутных газетах уже появлялись предварительные выводы подсчета голосов. Я пришла к Одану и Хелиге – по всему дому было что-то разбросано, раскидано и их самих не было. Я нашла обоих на террасе с другой стороны дома. Одан зарылся с головой в свежую газету, я знала,что он там читает.
- Привет, Элла, - поздоровалась Хелига.
- Здравствуйте. Привет.
Одан поднял голову над газетой.
- Сегодня состоится бал среди претендентов. Последний момент перед оглашением результатов. Пойдете со мной?
Я не ожидала, что он меня пригласит. Это сборище было только среди участников, я знала о нем, но не надеялась попасть туда.
- Что нам там делать? – хмыкнула Хелига. – Там же сплошные чиновники.
- Я там быть должен. Я могу пойти и один.
- Ну щас! Элла, только тебе есть, что одеть?
«Да уж, хорош вопрос. Найти бы что-нибудь, так ведь нет…»
- Хороший вопрос. – Я села, табуретка на трех ногах покачнулась.
- Эх, была бы гардеробная, - заныла Хелига. – Я бы нашла тебе что-нибудь.
- Ну так найди. Или купите. – Одан достал из кармана несколько новеньких, недавно начавших новый порядок, купюр. Он протянул их то ли мне, то ли Хелиге.
- Что так много? Расточительствуешь? – Хелига подозрительно сморщилась, но деньги взяла.
- Нет. Готовлюсь к триумфу.

Мы шли по улице, я боялась и стыдилась – мне покупали платье. Покупал его практически Одан. Но это было немного, самую малость, но приятно.
В том самом платье по-прежнему висело на выставке то самое платье – но и денег Одана не хватило на него. Оно было слишком дорогим. Огромное красное нечто, которое мне чуть не прикупила Хелига, осталось лежать на полке, в итоге я нашла красивое, серое.
«Одану пойдет под глаза. Я буду буквально серой мышью, ну ладно. Быть таковой даже интересно.»
Хелига разошлась и взяла для себя черное, с переливами. Вся эта тряпичная возня была в новинку. Но приятна.

Газеты замолчали и перестали делать смелые заявления – результаты, видимо, были уже выяснены. После бала должны были сразу же объявить итоги.
- Странно, глупо как-то, - думала вслух Хелига.
- Что?
- Бал устраивают в последний момент перед оглашением. В последнй миг, когда кандидаты все еще остаются конкурентами.
«Зачем вообще утстраивать бал? Это ведь только лишние расходы. Хотя… Это будет здорово. Красиво. И чем больше вокруг тебя богатства и блеска, тем меньше думаешь о тех, кто этого всего лишен.»
Одан оделся быстро, он нормально выглядел, но темные очки не шли к костюму. У него были покрасневшие глаза, он плохо спал по ночам. Хелига ругалась с ним, что он всю ночь хлопал дверью на кухню.
Я вышла, уже одетая, Хелига с удовольствием посмотрела на меня – платье мне шло, как ей казалось. Оно было холодное и подходящее для лета, а никак не для осени. Но – красота требует жртв. Хелига выглядела хорошо, и я, и Ода н на ее фоне терялись. Она закрасила черные корни волос и теперь все было в порядке.
Втроем мы вышли из дома, Одан поймал на улице экипажик и мы поехали ко дворцу.
- Первый бал, - зашептала мне на ухо Хелига, - очень важен. Он может быть и первым, и последним, и одним из многих, но каждый – особенный.
«Зачем она говорит мне это все? Как будто я всю жизнь буду ходить на балы. Я даже танцевать не умею. Бал – это красиво, но что мне там делать? Я никого не знаю из модгинского общества, и меня там никто не знает.»
Замок весь светился изнутри. Устроение этого «прощального» торжества проводилось из кармана некоего аристократа старого двора, Хелига наверняка знала кто это, точно догадывалась, но нам не говорила.
Всю дорогу Одан сжимал лихорадочно руки, он боялся – это был его шанс, возможно, что и последний. Мы вышли, от ветра мне сразу стало холодно.
Пока мы шли по внутреннему двору, я увидела замок в новом свете – он светился, был таким красивым и совершенно знакомым. Оглянувшись на Хелигу, я заметила, что она улыбается – она очень рада. что возвращается сюда.
Мы вошли в сияющий холл – он был набит гостями. Играла тихая музыка, хелига растолкала многих, кто впервые был здесь.
- Куда мы идем-то? – спросила я, цепляясь сзади.
- Здесь балов не проводят. Здесь не подходит пол, всех скоро проведут в большой зал. На нады быть там раньше, потом раздавят, - сковзь зубы на ходу пояснила Хелига.
Я ухватила одана за уркав и по цепочке мы потащились по лестнице наверх.
Широкие резные белые двери в зал были приоткрыты. Хелига заглянула туда, вздохнула с улыбкой, освободилась от моей руки и нырнула в зал.
Одан снял очки, толкнул меня в спину, я зашла в зал. Хелига держалась за руки с каким-то почтенным господином в мундире и через секунду они уже вальсировали через всю залу.
Я подняла голову, и стала совершенно задыхаться от восторга. Огромные люсты висели на далеком потолке, на них горели по старинке, свечки. Тысячи, миллионы свечей. По стенам плыли белые цветы, волны и картинки – тут и там встречались лица улыбающихся женщин и мужчин,– они все когда-то были хозяевами в этих залах. У них у всех были тонкие руки и необыкновенные глаза. Колонны были большими и не очень круглыми, скорее угловатыми. Балкончики и площадочки с балясинами были по краям, по стеклянной стороне зала.
- Везет же тебе, - сказала я с завистью.
- О чем ты? – изумился Одан.
- Здесь все – твое.
Зал этот, белый, кремовый и сливочный, а также много-много комнат во дворце – все это принадлежало ему, по праву принадлежало
- Это ведь твой родовой дом. С возвращением!
Двери распахнулись и толпа гостей ввалилась в зал. Хелига с почтенным господином пропала из вида, а потом снова появилась.
- Ах, дядя Гелан, вот, совсем забыла ведь.
Она подвела седого усатого господина к нам. Одан ужасно смутился и стал тыкать мне в спину кулаком – нервничал.
- Его высочество принц Одан, - помпезно предстаивла она своего сны. – Знакомтесь, это генерал Геланион.
Тот улыбнулся в усы и поправил серебряные волосы.
- Думаю, нам еще удастся представиться друг другу как положено. А пока я – крестый вашей матушки.
Одан сделал короткий поклон головой и вежливо поздоровался.
- А кто же эта юная особа? – взглянул Геланион на меня. С удивлением, со страшным удивлением.
- Это… - Хелига замялась. – Талантливый молодой маг. Эллада.
Почтенный господин поклонился мне, я была не в курсе всех этих церемоний и присела в поклоне. Так делали в книжках.
- Доброго вечера.
Гостей все прибавлялось, Хелига и Геланион быстро куда-то ушли, Хелига смотрела на старого знакомого со светящимися глазами, - им было о чем поговорить. Наверное, они давно не виделись.
Одан взял меня за руку, и мы пошли на далкончик за резной перегородкой на пяти ступеньках. Я села на приступочку, пока Одан куда-то долго и внимательно смотрел.
- Ты кого-то там высматриваешь?
- Да. – Одан не отвернул головы, так что говорить с его спиной было очень приятно.
- Кого?
- Ты его не знаешь. Он тоже один из кандидатов – зверский конкурент. Синий шарфик. – Это было похоже не усмешку.
Я поднялась и попыталась смотреть туда же , куда и он. Поражали наряды пришедших дам – женщины лет сорока, а то и пятидесяти были в платьях с декольте и вырезной спиной. Они светились и сверкали, как райские птицы.
На полукруглый постамент центре зала легко вбежал тонкий человек в мундире старого дворцового служащего.
- Дамы и господа! Рад приветствовать вас на нашем бале – рад, что вы приняли на себя труд прийти сюда. Этот бал – прощание. Уже завтра все пойдет по-новому, с новым правителем, можно сказать, что это начнется новая жизнь. Тот, что устаривает этот бал для вас, так же прощается со всем старым, что было до этого. Желаем с удовольстивем провести этот вечер, желаем вам встретить новое с радостью. Этот вечер должен стать вечером больших надежд… - сокровенно добавил он. Вокруг него порхала усилительная система – его бы просто не было слышно с его реальным голосом.
- Добавлю, что музыкой, которую вы будете слышать весь вечер, мы благодарны господину Шайнсу, с оркестром Старого двора.
Человек в мундире поклонился, сошел с постамента и отправился по дорожке из зала. Дамы в неожиданных кринолинах обернулись ему вслед.
- Кто это? – спросила я Одана. Он мог энать это.
- Гайдек, - ответил он. – Дирижирует, как всегда.
Заиграла музыка, она понеслась сразу, с места и не глядя. Кого она сметает на совем пути – все как по команде закружились в танце. Я не умела танцевать, Одан пригласить не додумался и не собирался, но и смотреть было интересно. Оркестранты сидели на своей платформе, скрипачи и пианисты. На них было интересно смотреть.
Я положила руки на поручни и стала смотреть на тех, кто пока стоял у стены. Толстая седая дама в лиловом выделялась из всех своей высокой прической из серебряных волос, эта прическа колыхалась над ней, странно, что не падала. Тонкая девочка с веснушкми жалась к стенке, пока полный господин с рыжыми усами не пригласил ее. Я никогда не видела в одном месте столько флидов и только флидов.
Музыка была божественна. У меня перхватывало дыхание от волн звука, мне тоже хотелось нестись куда-то, кружась и летя.
- Госпожа, - Одан внезапно развернулся и поклонился, - могу ли я пригласить вас на этот танец?
Я согласилась, и когда Одан взял меня за руку, я сразу честно призналась:
- Только я не умею танцевать.
       * * *
Моя дом. Мой дом. Эта мысль билась в голове у Хелиги, когда она вошла в первую цокольную залу и повела Эллу и Одана в бальный зал. Тканей и зеркал на стенах больше не было, и цветов – тоже. Пайна сажала белые розы в коридоре к зале, теперь от роз остались только лепестки, заложенные в книги. Это был ее дом, разоренный, но все же ее. Гродл никогда не чувствовал к своему замку этой привязанности, только Хелига была прикована к своему дому стальныи цепями. Тем больнее было жить вне его.
Оркестр гремел струнами, Хелига вошла в свой зал, и приостановилась – смутно знакомая фигура говорила с маэстро. Вздохнуть бы, и не выдохнуть – все было совсем, как раньше.
- О боже мой, - воскликнул старый друг. – Хелли, ты?
Хотелось броситься на шею, крестница могла это сделать. Но придворный этикет никогда этого не возволял. Да еще и на глазах у всяких там…
- Дядя Гелан, здравствуйте, здравствуйте!
Старик смотрел на нее, внимательно смотрел, как смотрят на подросших детей – в сущности, так оно и было. Крестного можно было помнить на всех днях рождениях маленькой принцесыы, сама Хелига могла и не помнить того вечера – второго дня рожденья принцессы. Геланион запомнил на всю жизнь, как Эдна держала на руках дочку, и просила его позаботиться о девочке, когда она вырастет. Эдна страшно верила всем этим приметам – Хелига родилась в грозу. Плохая примета. Ей казалось, что с ее дочкой непременно что-то случилось. И случилось, но тольок позже.
Хелига смотрела на своего старого крестного, но больше, конечно, друга. Здесь, в этом зале. В свой первый бал, ее никто не пригласил и она танцевала с тогда – знаменитым генералом Войны За Пролив. Ей не дали упасть в грязь лицом, хотя все могло быть.
- О боже мой, - покачал головой Геланион. – Ты всю жизнь была красавицей.
Он, так же, как и тогда, подхватил ее за руки и сделал несколько кругов. Хелига хотела счастливо смеяться, так это было похоже и оживляло старые воспоминания – это было почти как на рождество, похожее одно на другое, но праздничное.
На секунду погрухзившись в мир воспоминаний, она совсем позабыла о них. Элле шло платье, но она сутулилась и стеснялась, Одан был в полном порядке. Элла очень терялась на его фоне, так быть не должно.
Она представила дядюшку Гелана своему сыну и его подружке, - соединила прошлое с настоящим. Элла готова была провалиться сквозь землю, это было видно по ее глазам, и Гелан напрягся с ног до головы – он не любил людей. Всех, до единого, как и все.
Элла неловко поклонилась и совершенно неуместно – ее не учили всем этим тонкостям, она не могла их знать. Гелан взял Хелли под рук и повел в сторону. Они вышли на лестницу, Хелига присела на край пустого мраморного вазона.
- Мы так давно не виделись, - взлохънул старый генерал, - ты стала слишком взрослой. Это действительно твой сын?
Хелига не почувствовала сарказма, кивнула. На самом деле сейчас огна гордилась Оданом. Он все сделал сам, ей даже не нужно было его ни о чем просить.
- Я постарела за это время.
- Хо-хо, а уж я-то как постарел! – усмехнулся он.
- Это ведь ты все это устроил? Прощальный бал…- Хелига задумалась. – Почему прощальный? Ты уезжаешь?
Старик погруснел, кожа на лбу собралась в складки.
- Для меня каждый день прощальный. Иногда начинаешь задумываться о возрасте – он так часто стал о себе напоминать… Слишком часто. Да и Гайдек немного переборщил с объявлением…
Хелига не могла слушать о старости. Почему-то ей всегда казалось, что те служанки, которые служили последние дни во дворце, стали бы обсуждать ее, когда она состарилась бы. Она был не сомгла слушать их тоненьикх писклявых голосочков, которые смеялись бы над ней за каждым углом…
Внизу, на лестнице, копошились опоздавшие. Они не знали. куда им идти, за ними было смешно наблюдать.
- Дядя Гелан, вы слишком переживаете по этому поводу.
- Нет, - повысил голос старик. – Ты не понимаешь, ты слишком молода, чтобы понять.
Ладно. Я хотел поговрить с тобой. Принц вышел на выборы?
- Да. Я не думала. что все будет так серьезно…
- Это было глупо, слишком рисково. Он имеет право на власть, зачем ему вся эта катавасия?
Хелига пожала плечами. Геланион поглядел на принцессу, и понял, что в ней кажется странным – волосы. Он помнил ее только как брюнетку, как и полагалось.
- Он не может захватить власть. Он – король по праву. Его должны выбрать сами Модгинцы.
- Тебе не кажется, что он пришел слишком позно? Что он будет делать…
Геланион прервался, мимо прошла стайка девушек в бирюзовом. Высокая дама из флидов, но слишком крепко сложенная, шла во главе.
- …с одним городом? Зачем он ему, зачем ему пепелище королевства?
Хелига все это понимала и знала, стараясь лишний раз не думать об этом. Ей даже казалось, что ради одного возвращения во дворей, хотя бы на один день, она была готова на многое...
- Он все сможет. Я в него верю. Не думаю, что он стал бы так рисковать, если бы не мог все восстановить.
Они помолчали, музыка была слышна из-за неприкрытой двери в зал. Хелига невольно смотрела по сторонам и упивалась своим родным домом.
- Как Гродл? – спросил Геланион, но больше из вежливости – с детства наследник ему не нравился. Хелига могла бы стать королевой, если бы не он и не уклад вещей.
- Не знаю, - развела руками Хелига. – Я ничего не слышу о нем.
- Ты не боишься, что Одан… Ах да, у его человеческое имя – с эти нужно будет что-то делать.
Музыка остановилась, Хелига взяла старика под руку и повела в зал. Эллы и Одана не было видно, наверное, они пошли танцевать. Интересно было бы на это посмотреть.
- С именем придумаем что-нибудь. Одвий – это эквивалент на нашем, да?
- Король Одвий… Звучит.
Элла и одан вынурнули из толпы – Эллада крутила головой и смотрела оп сторонам. Одан вел ее за руку, и они не видели ни Хелиги, ни Геланиона.
- Эта девчонка… - проскрипел Гелан. – Кто она такая?
Хелига задумалась – представить Эллу было очень трудно.
- Ведьма. Редкая ведьма, очень сильная. Дурочка только, ушла из института, хлопнула дверью.
- Эти люди такие импульсивные.
- Да, - ответила Хелига, помолчав. – Ее очень жалко, я виновата перед ней. И Гродл – тоже. Соотвественно, и Одан. Наследник, только наследство плохое.
- Ну ладно. – Геланион подтолкнул Хелигу в спину. – Иди к ним. Я найду вас, когда все карты выложат на стол.
Хелига посмотрела вслед своей старой жизни. Они так давно не виделись и сейчас не очень хорошо поговорили – почему-то ей казалось, что он еще не простил ей той ссоры. Почти двадцать лет назад, а кажется, что вчера.
       
       * * *
Мы потанцевали, я пару раз наступала Одану на ноги, но он не обиделся. Он смотрел по сторонам и опять кого-то высматривал. Когда музыка закончилась, мы пошли безо всякого направления, просто так. Несколько женщин в голубых платьях поразили меня.
- А кто они?
- Голда и дочери. – Одан чуть не засмеялся. – Вон та, длинная. Это и есть Голда. А те, что поменьше – ее дочки. Они хотят добраться до власти.
Хелига подошла к нам, улыбаясь. По ее лицу было видно, как она счастлива.
- Как вы? Танцуете, молодежь?
Я вымучено улыбнулась, ее внимание вдруг стало неприятным. С меня хватило той радости, что уже была во мне, и теперь хотелось домой.
Я не помнила, куда, зачем я шла, только шла – и все. Вокруг мелькали светлые и темные платья дам, спины в костюмной ткани, и играла музыка, немного более слабая, чем тот, первый вальс. Одан постоянно пропадал куда-то, Хелига искала в толпе своих знакомых. Но она ошибалась – ей было не видно их лиц и пару раз она позвала по имени совершенно незнакомых флидов. Ее это злило и смущало.
Открылись окна в стеклянной стене и стало очень холодно. По залу загулял ветер, а у меня по коже – мурашки.
Голос глашатая не доходил до созанния, и к тому же у меня начинали стучать зубы, что тоже не способствовало слуху. Хелига грела мне ладони, у нее были вспотевшие руки, и так мы стояли и слушали.
- … этот вечер стал вечером больших надежд для всех. Несомненно, завтрашний день принесет нам большие перемены, да-да, господа! Итак, победителем выборов на звание главы города нашего Модгина становится Одан Драгомир, его высочество принц Модгинский!
В зале повисло тяжелое молчание. Одан подскочил к нам. У него по белому лицу плыли красные пятна. Толстый человек в галстуке «бабочкой» подошел к нему с масляной улыбкой и пожал ему руку.
- Или все же стоит склониться в поклоне, Ваше Величество?
Одан слабо улыбнулся, Хелига стояла рядом и тоже улыбалась – тот человек отвесил ей поклон и поцеловал руку, как-то даже позабыв, что она – принцесса, мать практически монарха, и такое панибратсво непозволительно.
Огненные, цветные вспышки за окном приманили всех туда сразу – крестный отец Хелиги Геланион стоял в углу и улыбался таинственной улыбкой, пока мы все стояли и смотрели на фейерверк.
 - Сегодня на самом деле чудесный день!
Одан решил сразу же ехать домой, а завтра – на новую работу. Они подвезли меня до дома Ины, я вышла и вдруг подумала, что теперь для меня все не так уж и плохо. У меня почти что есть место при дворе…
«Это быдет здорово. Придворный маг – серьезная должность.
Я теперь не буду сидеть ни у кого на шее и перееду в гостиницу.
А потом куплю себе свой собственный дом. Он будет таким, каким мне захочется… Там будет хорошая мебель и отдельная комната для книг.»
Я вошла в свою комнату, тихо прокравшись по дому – все уже спали. Ины не было, наверняка, она снова была в своем этом клубе. Я зажгла лампу и достала книгу. У меня тряслись руки и строчки мелко дрожали.
«… Грэйс шла по коридору, Гай держал ее за руку и не отпускал. Она уже была готова пожалеть о том, что пошла с ним. Но и возвращаться она не могла, не хотела.
Гай сжал ее руку, он дернул ее и она прижалась к стене. Из зарешеченного вентиляционного отверстия падал серый бледный свет, падал прямо на лицо Гая. И только сейчас она заметила, насколько он стар. Губы одрябли и под глазами набежали тяжелые складки. Так выглядели древние старики, которым уже было не страшно умирать, не страшно тащить за собой других. Зачем тогда он, Гай, все это делал? Если и есть человек, так страшно цепляющийся за жизнь, так это он, Гай. Зачем он делал все это? – спрашивала себя Грейс, когда он прижал ее к стене, чтобы ее тень не падала на решетку. Она почувстовала, как скребут по спине костлявые горячие пальцы, как царапают жатый шелк платья.
Она опустилась на колени и прорвала колготку. Гай шел, согнувшись, сзади. И толкал ее, когда она еще не успела подняться.
- Быстро вставай, - зашипел он, - видит бог, я не хочу бросать тебя здесь.
Почему-то Грейс восприняла его слова как предупреждение. Она поднялась, идти было больно, в полутьме проемов между стенами было сложно идти, и стенки все сжимались. Когда Грейс стала едва-едва проходить плечами в проеме, и колено заныло, ей стало в первый раз по-настоящему страшно. Это было похоже на клаустрофобию, она могла застрять здесь, в темноте, и Гай не стал бы мучиться и вытаскивать ее.
- Зачем мы все это делаем? Господи, зачем?
Причитания вырывались из груди сами собой, она не могла заставить себя за молчать. Она сжала плечи и снова шла вперед.
- Замолчи, Грейс, - снова зашипел Гай сзади. – Заткнись!
Он закричал шепотом, и его голос сорвался. Грейс притихла, потому что от этого страшного шипения было только страшнее.
Впереди мелькнул свет, Гай толкунл Грейс в спину и она упала вперед, навзничь, из-за узкого коридора она не могла двинуться. На узкую лестницу перед лифтовой шахтой она упала, успев схватиться за поручень. Гай тяжело упал на пол, кучей серости и шипяших проклятий. Ему Грейс доверила свою дальнейшую судьбу. От него теперь все зависело.»
Эта книга была о странном алчном человеке, который подговорил молодую и довольно глупую жену богатого дельца подстроить одну непритяную штуку против. Когда я дочитала до середины, я поняла, что этот Гай – сумашедший. Почему они не убили эту гадину сразу, до того, как она успела наделать столько гадостей? У этого человека было много жертв, и он сам – в том числе. Эта книга так и называлась «Миллионы Гая Стоукера».
       
       Глава четырнадцатая.
 
Одан вошел в новую должность как полагается – он вновь сделал дворец резиденцией Модгинских монархов. Коронация состоялась на третий день, и сама я церемонии не видела – меня не пустили, так как пускали только высокопоставленный флидов. Правда, им больше не придется быть высокопоставленными – новый король собирал себе новый двор. Смести собирались почти половину прежней «верхушки». Я переселилась в дом Одана, орн разрешил мне пожить тамю пока я не определюсь с жильем. Он теперь жил в своем собственном доме и ничего ему не было больше нужно.
На следующий день после коронации мы все узнали, за чем же уезжал Его величество перед выборами – он умудрился за пять дней собрать голоса всех жителей приграничных городов с Опустелой зоной, приморских городов и даже полупустых человеческих колоний.
Я вошла во двор королевского дворца и остановилась – Хелига махала мне рукой с высоченного балкона. Через десять мину она вышла, лакеи открыли мне двери, я вошла и покачнулась. Все было совсем не так же, как раньше. По цокольному этаже носились новые, пока что экскурсионные группы прислуги – старые работник показывали им устроение дворца в общем. Все как следует отмыли от пыли недолгой анархии и теперь снова сверкали мраморные полы и хрустальные окна. Хелига тоже сверкала – от счастья. Она с радостной уллыбкой поправила фартук на горничной и по лестнице мы отправились во второй корпус. Флиды с папками ходили там также – туда сюда по этажу, а некоторые, более старшие, нервно курили у окон трубки. Хелига провела меня по коридору и ввела в приемную. Очередь заволновалась. Хелига улыбнулась им и сказала:
- Господа, простите великодушно, я много времени у его величества не отниму.
Я зашла и на секунду остановилась – Одан сидел на столом и копошился в бумажках. В черных волосах поблескивал стальной обруч.
- Доброе утро, дорогой, - блеснула Хелли. – Как работа?
Одан поднял голову, увидел меня и слабо улыбнулся.
- Добрый вечер… да, черт… Привет.
У него было усталое лицо, хотя было еще только утро.
- Долго еще мне носить эту гадость?
Так он говорил об атрибуте короля – короне.
- Долго, милый. Всю жизнь, если получится. – Хелига вздохнула. – Да ладно, не пугайся. Не делай такое лицо. Прием окончится, снимешь.
Она подошла и пошевелила бумажки у него на столе.
- Секретаря надо.
- Нет, - отрезал Одан. – Я все должен сам.
Хелига пододвинула кресло и погрузилась в чтение какой-то папки.
- Этого можешь сразу отбросить. У него судимость.
- Правда? – Одан изумился. – Я не заметил.
- Я же говорю, секретаря надо.
Одан взял следующую папку и стал лисать. Мне хотелось спросить, что он делает, но не хотелось его отвлекать. А подойи и понять по документам, как Хелига, я не могла.
- Да, Эллада. – Одан поднял голову и посмотрел на меня. – Тебе нужно пройти хоть какой-то курс, мне тут ходячий динамит не нужен.
Он смотрел на Хелигу, ему нужно было к ней обратиться. С этим всегда возникали проблемы.
- Да все я сделаю. Позанимаюсь, хотя, не думаю, что это настолько нужно. Она справлялась в Идиях сама, без моей помощи…
- Мне нужна уверенность.
Я стояла и не знала, куда себя деть.
- Элла, - позвал меня Одан. – У меня есть серьезная работа для тебя.
- Соглашайся. – Хелига кивнула мне.
- Какая работа?
Одан долго смотрел на меня, и мне почему-то показалось, что ему тяжело говорить.
- Так ты согласна?
В окне за его спиной сияло солнце. Жидкое, светлое, как и полагается осенью. Я хочу, чтобы зимой я могла купить себе новое пальто и сапоги…
 - Да, согласна.
Одан поднялся, и протянул мне пачку документов.
- Это документы – паспорт, справки и прочее. На твое имя.
Я прочитала, стало смешно – он перепутал мою фамилию. Галата – это было совсем не то.
- Спасибо. Спасибо, правда.
- Теперь ты подданая королевства флидов. Ты не против? – Хелига издевалась, это было понятно.
- Да не против, не против.
Одан бросил ручку в стакан, подошел ко мне и потрепал по плечу.
- Удачи. Учись. Приступишь со следующей недели.
- Ты так и не сказал мне, в чем будет заключаться моя работа.
Одан нахмурился и снова зашелестел бумажками.
- Думаю, тебе придется уехать на некоторое время из города. В рабочую командировку. Потом, естественно, не сразу. Ты будешь работать в штате магического обеспечения.
Я попросила уточнить.
- Чтобы не скакал фон, чтобы не было перегрузок и вспышек. Чтобы внешние потоки магии не сливались во внутренние. Это может быть опасно, понимаешь?
- Ты будешь тратить на это время, деньги и магов? Зачем?
Мы оба прекрасно знали, что без этого можно обойтись, и что это, в целом. Не слишком нужно. Скачки напряжения в свободном пространстве случались крайне редко, и внешняя энергия тоже не могла слиться с внутренней, они были слишком разными для этого.
Одан потер переносицу – очки он не носил больше. а привычка осталась, - и пождал губы.
- У меня не может случаться осечек. Никаких.
Хелига встала с кресла и небрежно бросила Одану на стол папку.
- Эллка, бери документы и пойдем уже. Общественность волнуется.
В дверь ненавязчиво скреблись, или просто тихонко стучались. Мы вышли, девушка в очочках с папкой в руках стояла около двери.
- Проходите! – кивнула Хелига и мы пошли по леснице. Я собиралась уходить, но Хелига это заметила и поймала меня за руку.
- Ку-ку, солнышко! Пошли учиться.
Мы поднялись на ее башню, прошли в новую комнату- по бархатным шторам я поняла, что это бывший кабинет Хелиги. Теперь это была своеобразная чайная, на столе стояли чашки и маленький фарфоровый чайник. По комнате ползли влажные клубы чайного пара.
- Думаю, начнем с самого начала. Просто слушай, больше ничего не требуется.
Магический фон – это соединения магии в свободном пространстве. Ты, наверное, знаешь, что вся магия, выходящая из колдующего, остается в мире и со временем преобразовывается в природную магию. При скачках напряжения в силовом фоне выход нашей магии тормозит и это все буквально заталкивается в нас обратно. Это опасно и очень неприятно. Потоки любой магии можно контролировать, если на это хватает сил.
Между делом она налила мне в чашку чай, я попробовала. Это было похоже на отвар Иферны, но не обжигало изнутри настолько.
- Пей, пей. Итак, продолжаем. Эти потоки магии реагируют на определенных лиц, которые встречаются очень редко, но встречаются. Честно, не знаю, почему так происходит, но давать выход магии при них очень опасно – потоки раздражаются и не поддаются контролю.
Я посмотрела на мутную гладь чая и вспомнила Иферну. Она говорила мне что-то похожее, про отверженников, которые могут убить мага. Она считала, что они делают это специально, их магия именно такого тона.
- Неужели нельзя заглушать их раздражение? – спросила я.
- Не знаю, я с ними никогда не встречалась. – Хелига передернула плечами. – Но их не чувствуешь. Вообще. Пока не отзовется, эха не услышишь.
Ну вот. Их лучше беречься, короче. Потом… - слова у Хелиги иссякли. – Это основное, с чем тебе придется работать. Да, и еще. Не знаю, точно, но тебе придется постоянно поддерживать мысленную связь со своими коллегами. Ты знаешь, как это делается?
- Да знаю, конечно! – я обиделась – Хелига думала обо мне хуже, чем было на самом деле.
- Хорошо… Думаю, что завтра тебе стоит придти, я хочу показать тебе кое-что.

Я шла по улице, в кармане лежали мои собственные деньги - аванс, который мне выдали в кассе при дворе. Я работала в замке уже неделю, пока что только приглядывалась к своим сотрудникам. Через две недели нас отправляли в командировку в Опустелую зону – я не знала точно, куда, Одан молчал, а кроме него никто ничего не знал.
Нас было четверо – я, Лара Кардман, Ник Грай и Янина. Ларе было пятьдесят лет, она всю жизнь прожила в деревне и недавно приехала в город, когда узнала о своих способностях. Она была абсолютно честной флидской женщиной. Всегда говорила только правду, но иногда выдавала такое, что у всех волосы становились дыбом. Я ей не нравилась, потому что она сразу мне сказала: ты мне, Элка, не нравишься, потому что ты, мол, камень за душой какой-то носишь. Скрытная ты, что ли, какая-то, темная.
Ник Грай меня тоже не любил, потому что у меня был десятый уровень, а у него седьмой. Я была от людей, а он –от чистокровных флидов. Ему не нравилось, что новый король так льнет к людям. Он называл его за глаза только полукровкой и больше никак. Я Ника не любила, потому что мы с Ладой были на «ты», а он требовал к себе более почтительного обращения, хотя ему было всего двадцать с лишним лет, а Ларе – гораздо больше.
Янина была самой старшей из нас. Она была полукровкой и поэтому уважала нового короля, в том числе и за то, что он дал ей работу. У нее была злая, противная дочь и маленькая внучка, которых она не любила и помогала только из чувства родства. Она была потрясающе сильной ведьмой и помогала мне, если я чего-то не могла. Она никогда не обзывала меня неумехой, как это делал Ник.
Рядом с ними я поняла, насколько я примитивна – практически, как одноклеточное существо. Мои способности были снижены до минимального восприятия, и были направлены на негатив – я добивалась позитива, но это было не так-то просто. Янина срывалась на меня и шипела, что мои силы повязяны с эмоциями, и что я должна что-то делать. Я знала, почему так происходит – я получила сови способности не чисто от рождения, а в следствии того, что от Итэны мне достался «ключик». Теперь все было прикрепелено к чувствам намертво.
Я шла по улице и с удовольствие обо всем этом думала. Одан был прикован к своему кабинету, но был этим полностью доволен. Мы почти не виделись, потому что оба были заняты по уши. Но я заработала свои собственные деньги, и теперь хотелось их все потратить.
На Пятой улице открылся книжный магазин, который отманивал покупателей от магазина госпожи Кин. Я зашла туда и обомлела – зашла только посмотреть, но поняла, что уйти оттуда просто так будет сложно. Ряды полок, никем не контролируемых, уходили вдаль. Я спросила у девушки, загружающей свободную полку, почему здесь нет прилавка.
- Если отсюда вынесут книгу, с которой на кассе не будет снят волшебный маячок, то мы сможем найти покупателя. Скоро поставят новое заклинание и в этом случае вора просто не выпустит. – Девушка городо улыбнулась. – А вас что-то интересует?
Я помотала головой и прошла дальше. Надо было понять, покакому принципу здесь расставлены книги наконец добраться до приключений. Стеллаж с розовыми книжечками пролетела сразу – это были на сто процентов любовные романы. Черные тома в суперобложках с люминисцентно-красной кровью (то бишь, детективы,) я тоже прошла. Шкаф с тем. что мне нужно, был пестрый – там были самые-самые разные книги. Я взяла толстый том с тигром – белым на черном. Он стоил дорого, золотой. Я могла купить, что и сделала.
Теперь шла уже в приятной тяжестью книги в руке. Новые книги плохи только тем – догадки о содержиании новинки отвлекают от дочитывания старой книги.
Я зашла в магазин, он уже готовился к закрытию. Пахло сладким, как когда варенье протекает на раскаленную плиту, и еще пропеченным тестом. На прилавке стояла огромная банка малинового варенья. Я остановила пробегающую мимо продавщицу и она пробила мне варенье и еще баночку с солеными огурцами. Сумка отяжелела и рисковали оборваться ручки.
На почте сидела знакомая женщина – она улбынулась мне и протянула бланк. Я поставила на подоконник пакет с банками и попросила ее оформить посылку. Она изумилась, посмотрела на меня и заметно удивилась. Она взяла пакет и понесла на упаковку, пока я строчила письмо.
«Здравствуй, Бренточка, с новой осенью тебя.
(«Черт! Забыла ведь чая купить, с клубничным запахом… Ей было бы притяно.»)
Наверное, мне стоит попросить прощения за все письма плаксивости, потому что теперь все не так уж и плохо в моей жизни. Я нашла хорошую работу, теперь я живу и никого не боюсь, потому что имею право на эту самую жизнь.
Я приготовила для тебя сюрприз, надеюсь, тебе понравится. Не посылаю ничего свежего – испортится по дороге. Угости там кого-нибудь.
Я немного счастлива, но скучаю по тебе. Желаю тебе счастья, Бренточка.
Твоя Эллада, с наилучшими пожеланиями.»
 Я оставила письмо и положила его в коробку с продуктами. Женщина улыбнулась мне и спросила:
- Тот же адрес?
- Угу, - кивнула я.

Янина сидела в нашей комнате и за своим столом. Только у нее и был стол, на нем она делала специальные смеси. Такие вещи умела готовить Иферна и пыталась научить меня. но я не могла запомнить смешных названий трав и доз при смешивании. Янина готовила эти смеси, заваривала их и давала нам пить. Олни были противные но считалось, что они успокаивают наши силы и потоки внешней энергии.
Ник раселся на диване, Лара – на стуле, а я – на окне. Так мы сидели постоянно и удобнее всего, если задуматься, было Нику. Мне в хребет упирался косяк проема окна, Ладе было неудобно сидеть на стуле, а Янина не могла откинуться на спинку кресла, потому что работала. Но я молчала, мне было как-бы все равно, а Ник постоянно на что-то жаловался, только Лара была совершенно довольна всем, а значит, счастлива более всех.
 - Вы знаете, когда мы едем? – спросила Янина, капая масло в пробирку. Она готовила мазь от ожогов, на всякий случай в дорогу.
Ник в ответ развел руками, Лара что-то прогудела, а я пожала плечами.
- Не знаю, говорят, что уже скоро. Дня через два.
- А, я все равно уже уложилась, все одно, - махнула рукой Лара. – Белье тольок нижнее не положила. Не знаете, там холодно будет?
Ник фыркнул, а Янина тихонько улыбнулась. Лара была в своем репертуаре, но это было просто бесподобно.
- Все равно зима скоро, везде холодно будет. – Ник потянулся. – Зачем нас туда посылают? Полукровочник, кровопивец, что ему, магов не жалко?
- Там будет строиться новый приграничный город, - Янина сосредоточенно работала. – Будет сокращаться приток иностранцев в королевство.
- Так там же не живет никто! – Ник всегда ругался на приезжих, так что теперь ему нечего было возразить. – Надо с моря приезжих сбрасывать, они же все с островов прут!
Ник взял со стола книгу и пролистал.
- Бред какой-то, - сказал он и отбросил книгу.
 Я пришла домой и достала из шкаыа всю свою одежду. На тот аванс я купила себе и обновок – не все же ходить в Хелигиных обносках! Было платье, костюм синего цвета и широкая юбка, к которой мне было нечего одеть.
Я положила все это, и еще пару утепленных туфель, в чемодан. Когда я собирала вещи появилось какое-то приятное чувствво, теплое и интересное. Моего в комнате осталась только книга на столе и я сама. «Тигр» лежал на кухне, до него я до сих пор не добралась.
«Грейс лежала на широкой кровати и смотрела в зеркало на потолке. Она была красива. Необчайно красива, и чем больше приглядывалась к своей чистой коже и глубоким зеленым глазам, тем приятнее и жарче становилось.
Она вышла на порог – вставало солнце. Над морем светились порозовевшие чайки и блики волн смешивались в бриллиантовое сияние.
Она жила в это потрясающем доме уже месяц и не знала, что происходило в это вермя в большом мире. Кем стал Гай Стоукер, кем стала там она сама.
Гай оккупировал здание суда, он взял его с налета и теперь держал в заложникакх всех там служащих. Про него говорили, что он сумашедший, но знали, каким количесвтом денег он обладает. Жители домов напротив целые дни проводили с биноклями в руках и смотрели как развиваются события. Пока что из окон никто не выбрасывался. Значит, все было в норме.
Девушка Риз, она тоже смотрела в окно и выискивала глазами злого гения. Ей сказали, что он потрясающе красив, да и богат к тому же, так что ей стоило подождать своего счастья. на рисовала в мозгу картины его безумия, ей казалось, что не иначе как любовь свела его с ума. Любовь к девушке, случайно встреченной на улице, и он не знает, что она также ждет и помнит его… Она витала в этих мечтах и не могла догадаться, что это за суховатый сморщенный старик ежеминутно мелькает в окнах. Почему-то ей казлось, что все будет так, как она уже тысячу раз передумала. Ей этого хотелось сейчас болше, чем чего-либо другого.
Гай сидел в архиве и перелопачивал папки ссо тсраыми делами. Оно должно было здесь быть. Они не могли его выбросить, сжечь, взворвать, утопить и в землю закопать. Перед ним была вся архивная информация, но времени оставалось все меньше.
Команда личной охраны Гая держала всех присутствующх в зале. Они быстро согнали их и теперь просто сторожили, чтобы никто не выбрался.
Гай вышел из архива. От света в коридоре он немного солеп, но глаза тем не менее отдыхали от бесконечной череды папок с тонкими убористыми подписями.
- Гектор! – Гай начинал комнадовать по полной. Охранник встрепенулся и толкнул второго. – Выводите людей по одному в хранилище. Чем быстрее они будут искать, тем быстрее они выйут на свободу.»
Эта книга была очень странной. Все меньше мне нравилась и я только принципиально не бросала ее. Но я не понимала мотивировки героев, особенно Грейс – она убила своего мужа ради того, чтобы жить хозяйкой в роскошном доме. Иметь много денег и слуг. Какая дикость.

Я надела перчатки и запахнулась шалью. Я купила ее, потому что снег пошел совершенно внезапно и рухнула погода – ударили морозы так, что застывало дыхание и в носу что-то покрывалось льдом. Мы ехали в экипаже, запряженном четырьмя лошадьми. Было холодно, но поездку все же не отменили.
- Вот так и знала! Не взяла носков шерстяных…
Лара вздыхала в противоположном углу. Янина рядом со мной сидела и вязала шарфик.
- Янина, свяжите мне чего-нибудь.
Янина улыбнулась и кивнула. Ник сидел и пытался сотворить Теплое поле. Оно было на граднум-уровневой высоте, в этой местности она была невозможна.
- Блин, ну холодно ведь!
Я сжала руки и сосредоточилась. За окном потемнело и под потолком уже качался фонарь Лары – она принимал форму масляного фонаря, таких, какие были еще в самых старых хозяйствах. Делать поле было бессмысленно, я и не пыталась. Я не знала, если честно, применения всем этим тонкостям, мне это и не было нужно, просто объяснить, что я делаю, я не могла…
«Только не обломаться. Ошибаться перед ними я не имею права.»
Стало чуточку теплее, Янина подняла глаза и поглядела на меня. Это было, конечно, не шик. Но пар изо рта идти перестал.
- О, ну хоть лучше, - выдохнула Лара.
До отъезда Одан со мной почти что не разговаривал и я до сих пор не очень осознавала. Куда нас несет. Вроде бы, там даже не было города, но тогда где нам предстояло жить? Одан мог бы мне все это рассказать. Хелига сама не очень знала. да у нее было забот по горло – она частично вела собрания делегатов из других городов, и контролировала сеть трнсляции. Это было мудрое решение – чем меньше будет живых в цепи передачи информации, тем лучше. Магов было мало, но по паре на город нашлось. На нее теперь свалилось тяжкое бремя власти, но она не таготилась им. Одан – тоже. Он был королем по крови и по содержанию, он теперь был на своем месте.
Мне было даже не страшно, было даже хорошо. Стало теплее и сразу полегчало. Ник перестал что-то там бухтеть, Лара сразу обрадовалась, а Янина все равно сидели и вязала. Но лицо стало довольней.

Я поспала в карете, трясло несильно и в окно почти не залетали снежинки. Лицу стало теплее, легче и приятнее. Сны снились какие-то сложные, запутаные, без всякой связи и сюжета.
Мы вышли и я в каком-то полусне спустилась вслед за всеми по ступенькам. Люди в толстых и объемных шубах взяли наши чемоданы и стряхнули возницу с козел – он спрыгнула на землю и сразу попросил выпть чего-то согревающего. Мы шли вниз, я не очнеь понимала. зачем, а потом ддогадалась.
Нас усадили в большом помещении, холодном, немного сыроватом, но совсем не душном. По стенам полыхали факелы. Мы сидели за столом, положа руки на столешницу. Я размотала платок – было совсем не холодно. Янина убрала свое вязание и тоже сняла шапку. Лара сидела и искала что-то в своей сумке.
Высокий флид в кожаной тунике подошел к столу, встал перед нами и сказал что-то Янине, сидящей ближе всех. Ник спросил, где мы вообще находимся, но тот флид говорил только с Яниной.
- Итак, уважаемые маги! – начал он. – Вы прибыли на основание будущего города – у него пока нет названия, построим и назовем. Пока что мы будем вынуждены жить в старых гномских залах, как эта, например, так что уж необессудьте. Будьте осторожны сами и обеспечивайте безопасность нам. Кажется, для этого вы сюда приехали.
Меня зовут Гендан, я руководитель бригады рабочих. Вы зх-наете свою работу. я знаб свою, надеюсь, мы не будем мешать друг другу.
Нас разместили по комнатам – я, Лара и Янина попали в общую большую, а Нику, как единственному мужчине, досталась отдельная конура. Кровати были жесткие, и Янина первым делом сделала себе воздушную подушку.
- Ну что ведь делает… - проворчала Лара, глядя на меня. – Молодая, а все ведь для комфорта, для удобства. Горбатой будет к старости.
«На жестком полезно спать. Спина распрямляется.»
Я достала из чемодана пиджак и натянула его прямо на свитер, потому что в нашей комнате было холодно. Потом, идя как-то за всеми, я пошла смотреть все устройство этих подземелий. Было душно от факелов, а середины переходов оказывались неосвещенными, и ходили все по стенке. Эти переходы соединяли между собой огромные залы – потолка даже не было видно, и стены в них были полые – говорили, что там захоранивались урны с мощами гномов. Но они настольок давно покинули эти пещеры, что там уже вряд ли что-то созранилось. Мы посмотрели туалет, и пошли в столовую. Хотелось есть.
Нам выдали по чашке чая с чем-то алкогольным и по бутерброду – это был уже ужин. Одна проблема в этих пещерах была – не было известно, день сейчас или ночь.
- Как-бы не захмелела, а…
Лад подозрительно на меня покосилась, я расплылась в улыбке и сказала ей. что со мной все хорошо.
- Ну да… Разбирайся потом с тобой, Элка.
Ник пошел за второй порцией, но ему никто ничего не дал, и тот снова стал ругать Одана. Ник считал, что тот мог позаботиться и о боле плотном пайке для работников.
Наша работа началась со следующего дня. Я встала с кровати, не выспалась и ноги очень замерзли – одеяло было коротко мне, а носков я не догадалась взять. Ночью Лара храпела, расталкивать и предъявлять претензии было недобно но спать было невозможно. Надо было взять у Янины снотворного.
Окна не было, и я могла только догадываться, сколько сейчас времени.
Мы позавтракали и руководитель бригады сразу же повел нас по нашим рабочим местам – во многих штольнях скакало напряжение магии. Оно наверняка осталось от гномов, но у них былол совершенно другое устройство магии, странно, что мы могли что-то с ней сделать, а она на нас как-то повлиять. После гномов осталось мощное поле, его невозможно было рассеять. Гендан постоянно шептался с Яниной, та показывала на меня, а Гендан все так отрицательно качал головой – он не верил, что я могу что-то сделать. Но Янина не сдвинулась со своих позиций, и меня бросили в одном из огромных залов. Опущенные части потолка сейчас поддерживались деревянными стропилами, можно было надеяться, что потолок не рухнет мне на голову. Я присела на краешек цоколя уходящей вниз шахты – мне нужно было прочувствовать это поле. Оно висело вокруг, я не видела его, но по звуку дыхания и по отпущенному короткому снаряду я поняла, что ни бум-бум во всем этом. Это было что-то такое, чего я не знала, не понимала, и с чем в жизни не сталкивалась.
Оно давило на меня, и я почти слышала треск разъезжающегося камня, разрывваемого изнутри неизвестной мне силой. Я должна была сдержать ее.
«Нельзя сопротивляться. Нужно договариваться…»
Какие-то правила дипломатии теснились в голове и никак не могли вырваться наружу.
Надо было что-то сделать. Иногда возникают ситуации, когда лучше умереть, но сделать. Сделать все, что сможешь, но выполнить свою работу. Я сосредоточилась, и начала.
Кодовать было легко, и чтобы ни говорила Янина, мне хватало одного чувства, чтобы делать что-то. Теперь мне даже казалось, что я стою на коленях перед этой тайной магией, потому что если она пощадит меня, все будет в порядке. Хорошо был она не звала землю обратно в землю, и тогда эти залы будут стоять так же, как и при гномах.
Это и был ответ. Когда-то преподавательница истории говорила нам о магической связи гномов и земли, эльфов и их своей стихии, духов и деревьев… (К людям относились животные. Я вот только пока этой связи не чувствовала.) Считалось, что земля стоит на страже у гномов и прогоняет чужаков сама, ее даже не нужно каждый раз просить. Это была та самая сила, и пока она меня простила… Но каждый раз сдерживать ее было бесполезно, нужно было придумать что-то другое.
Через неделю я перешла на лругой участок, это была старая недобитая шахта. Я спустилась вниз, там было темно, душно и сыро, это была недоделаная шахта – вентеляция там была никакая, вернее, никакой вентеляции не было. Там было легко, потому что по стенам были вделаны защитные камни – гномские, но флиды уже переделали их под себя. Это все было непритяно, напоминало хозяйничание в чужом доме, но дома на поверхности росли, у них должен был буть фундамент. И он был, пока все там держалось.
Одан принял странное решение, решив построить город практически на «сотах». Если это все однажды провалится, это будет нечто…
Но на третью неделю прибывания в гипотетическом городе я поняла, почему все так получилось. Гномские старые ходы расстилались на многие километры воркуг сетью подземных дорог, никто не знал даже, на какие расстояния они расходятся эти ходы, и сколько выходов на поверхность сушествует, уж не говоря о том, где они все. Однажды, когда мы сидели в буфете на обеде и хдебали суп из рыбы, услышали какие-то шепотки, бродящие по сообществу строителей. Янина сидела и мешала в тарелке суп.
- Не знаете, что там такое?
- Пропал рабочий, - ответила Янина. – Лад, передай, пожалуйста, соль.
У нас за спиной за столом сидела бригада флидов с новой стройки, они о чем-то преговаривались.
- Слышь, он письмо из Модгина получил, говорит, такой, мол, читать писмо надо наедине с собой и прочее… Короче, понесло его в какие-то старые шахты. Помнишь, там даже стропил не установлено, там работ никаких не проводили…
Теперь многие хотели представить так, что это они последними видели этого потеряшку. Но вообще он был из артели инженеров и не общался с рабочими, разве что на стройке. Янина это все узнала, поэтому у нас была избранная информация.
Через пару дней его нашли, и это был восторг – обед дали на несколько часов раньше, потому что найденный хотел есть, а устраивать исключения для кого-то отдельно не было принято. Мы все завалились на обед, рабочие с поверхности, продолжавшие ходить за едой сюда, рабочие с «низов», архитекторы, инженеры и проектировщики. Нас, магов, было мало, и мы все умещались за малым столиком.
Бледный отощалый мужчина шел, поддерживаемый бригадиром и главным инженером. Те, что проходили мимо, дружески похлопывали его по плечу, но тот едва держался на ногах и только вдыхал запах котлет. Его привели к нам и попросили сделать ему подкрепляющий сеанс. Он не ел двое суток и поэтому был слаб.

Я жила, работала, и это было потрясающе. Каждый раз, спускаясь в шахту или проходя в зал наступало чувство ответсвенности за свою работу. но тем сильнее была гордость, что я могу эту работу делать. Когда в переходах случались мелкие обвалы, у меня сердце уходило в пятки, мне казалось, что это я виновата, не сделала того, что должна, того, что было нужно.
Я зашла в зал, этой части владений гномов я еще не видела. Это была высокая часть, вверху были прорублены низкие узкие окна, и свет прорубал тонкие желки в полетмени. Этот свет был белым. Холодным. Там, наверху, сейчас была ночь или раннее утро. Я зашла и сразу почувствовала, что этот зал отличается от других. В углу были видны резные узоры, геометрические в большинстве своем: там были квадраты, круги и объемные прямоугольники. Это выглядело как один огромный пейзаж, или натюрморт? Ступеньки поднимались немножко вверх, но этого подъема н чувствовалось почти совсем. Я поднялась, в полу был прочерчен квадрат – как след от чего-то здесь мог стоять трон гномьего короля.
«Как странно. Я всю жизнь жила с тайным ощущением, что гномы – это народ полностью сказочый. Но жили и они, и эльфы и тролли, и великаны… О гномах больше всего всякий странных историй, неизвестно, добрые они или злые. Они всегда редко выходили на поверхность, сейчас в Модгине – в многонациональном городе, - найдешь отсилы пару гномов, и то наполовину. Они не выходили на поверхность, их бы ни за что не приняли – они, должно быть, бледные и страшные. Они не видят себя, не знают и не понимают, их бы и не приняли верхние жители. Все так понятно.»
Та территория, за которую я теперь отвечала, с каждым днем становилась все шире. Я держала на себе все это, и чем больше становился груз, тем тяжелее мне было его нести. Обвалы случались в залах редко, слишком много там было камня, да и строители знали свое дело – но каждый раз, когда такое случалось, я чувствовала эту дрожь подземной силы. Мне становилось больно, словно это меня шибало разрядом, а не что-то или кого-то другое.
Я перестала считать дни, и единственное, что вносило хоть какой-топ орядок. Это завтраки, обеды и ужины. Я знала, что во время ужина должен быть вечер, но не могла сказать точно, что именно это время суток на поверхности. Могло создаться впечатление, что время там идет по-иному. Иногда я просыпалась ночью от храпа Лады и мне казлось, что сейчас день и только день.
«Привет, подружка.
У тебя сейчас зима, я желаю тебе выдержать ее. Я знаю, как тяжело тебе приходится. Наверное, если понадобтся, тебе лучше будет срубить дерево, чем замерзнуть. Жизнь – это то, что у тебя есть, это самое дорогое, и ты должна беречь ее. (Если честно, то я боюсь потерять тебя – пока ты есть, мне есть кому писать и о ком думать. Без тебя я потеряю равновесие.) Ты не представляешь, какой может стать жизнь, если тебе будет все равно до того, что происходит вокруг. Прекрасной. Лучше не бывает. Это и есть жизнь
Я работаю, и мне кажется, что хорошо работаю. Иногда устаешь до смерти, но это приятная усталость, после нее лучше и крепче спишь. Я люблю свою работу. И это не смотря на то, что я живу под землей, как крот. Пока. Пока не построится новый город, не самый лучшй, но нужный флидскому королевству. Я работаю на флидов, знаешь, и даже не стыжусь этого, потому что людям я оказалась не нужна. Или просто они так решили.
Гномы построили когда-то в незапамятные времена свои чертоги, и теперь они могут сать настоящей погибелью для других, а могут стать и спасением. Когда король пригласит сюда топографов и картографов, все будет совсем замечательно.
Я рада своей работе. Теперь есть, на что жить. Иногда приходишь, валишься с ног, но приятно все равно – потому что ты просто счастлив. Скоро моя работа закончится и я вернусь в Модгин. Это грустно, но я уже сейчас подвываю от постоянной подземной жизни.
P.S. Надеюсь, тебе понравилась моя посылочка.
Элллада.»
Я отправила письмо, понесла его в «офис» почтовиков. Они сидели и печатали коробки с письмами по разным городам – половина рабочих была родом из Граскина, туда они и писали письма. Я бросила письом в ящик и ушла. В главной, самой безопасной зале, где и проходила почти что вся жизнь «нижнего» города, висел на стене огромный календарь. Там зачеркивали дни красным карандашом и писали на полях записки дщруг другу. Я никогда не писала, потому что мне некому было сообщать, что, мол, гвозди-то нам уже привезли, оказывается, Бод. Я посмотрела на число, уже перечеркунтое – двадцатое ноября. Скоро уже и новый год. Как странно, боже мой.

Мне стала часто сниться Иферна. Я старалась не думать о ней, не думать о том, что с ней стало – это проклятое чувство вины не отпускало, хотя я не была виновата перед ней. Иногда, совсем редко пробивало, и я вспоминала, как из-за нее мне приходилось отталкивать людей в очереди в магазин, как из-за нее я провела год своей жизни в странном состоянии. Я так и не поняла ее до конца, почему она была такой, какой была. Я так и не поняла, что это было, - может, это и был ужас?
Она всегда пила кофе, когда злилась. В эти моменты ей казалось, что силы уходят из нее каждый день, по капельке, по крошечке. Кофе давало ей лживый мираж, что она несказанно сильна. Она всегда требовала от меня ответа, о чем я думаю, почему у меня такое задумчивое лицо. Она влезала в мои мысли, когда я не контролировала себя. Это было так ужасно, так… Стыдно, и именно что мне! Не ей, а мне за то, что она видит мои думы. И за то, что она так понимающе усмехалась, я ненавидела ее в эти моменты.
Итак, она снилась мне. Итэна снилась мне реже, чем старуха, но обе прносили ужас. Я боялась их во сне больше, чем днем. Иферна приходила и стучала кулаком по стеклу, звала меня. Что она хотела мне сказать этим?
Я копалась в себе, искала, что же все-таки происходит. Янина смотрела на меня в единственный выходной, как я сидела и рисовала рожицы в тетрадке.
- Ник опять бесился? – спросила Янина, когда заметила, чтоя рисую ушастика с усами.
- Ну да. Скоро будет биться об стенку головй от ярости. – Я улыбнулась.
- Ну, на самом деле его тоже можно понять… - покачала головой Янина.
- Ага, - ответила я, – наверное, только не знаю, почему. Что же с ним такое, чего мы не знаем, что-то, за что нам стоит его прощать.
- Ну ты вопросики задаешь? – улыбнулась Янина.
Говорили, что наверху повалил новгодний снег. Я решила собраться и выйти наружу.
Скелет непостроенного города был залеплен шапками снега, строительство прекратили на время, пока не закончится снегопад. Стропила, дома без крыш и стен, осколки камней от орудий, огромные каменный плиты, черехз которые приходилось перелезать каждый десять метров. Гулять по городу пока что было опасно, но мне хотелось выбраться подальше, я даже не представляла, как выглядят окрестности. Я вышла за деревянный, какой-то игрушечный забор, и увидела, что идти-то и некуда – вокруг была только голая снежная пустыня. Ни деревца, ни холмика, все только затянуто снежной мглой. Я возвратилась домой, и в душе поселиось ожидание – пришло настроение нового года.

Ник сидел и вытряхивал крошки кофе из баночки. Кофе он возил с собой, растворимый, и пил его, когда волновался. Янина мощилась от запаха, я его не очень-то и чувствовала, а Лара вообще не просыпалась пока.
- Черт, да что же такое! – закричал Ник – он капнул когда-то водой в банку и теперь кофе прилип к донышку.
- Сочувствую, - произенсла Янина.
Ник стукнул кулаком по столу, моя чашка подпрыгнула и я облилась чаем. Было обидно, потому что болело горло и хотелось попить чего-нибудь горяченького, а больше чаю мне никто бы не дал.
- Да что ты делаешь!? Ну просто прекрасно.
Ник пробурчал извинения, а я пошла переодваться. Пока теплый чай не превратился в холодную сырость на юбке. Я прокралась в комнату – Лары не было, она наверняка уже встала и направилась в ванную. Я переоделась, бросила юбку – в выходной придется стирать. Возвращаться к завтраку не хотелось, и я села на кровать, поближе к фонарю.
Ник вел себя уже нагло. Это хамсво было внутри него, с этим нечего было поделать. Но это было все же хамство. Я не могла с этим просто так смириться.
Уроки Иферны припоминились моентально, и я даже удивилась – она хорошо меня чила. Я почувствовала, как прохожу его полосу охраны – и теперь я могла чувствовать то, что чувствует он. Это была то ли месть, то ли наоборот, помощь. Это было так странно. Я огляделась – цвета в комнате были как-убдто совершенно другими, я оказалась здесь впервые. Это было все чужое. И на стенах, вместо штор, висели красные бархатные драпировки. Такие были в моем старом доме и такие же – в министерстве, где я раньше работала. Это были мысли Ника, точнее, это могли быть его мысли.
Внезапно появилась картинка, похожая на бред, - огромный водопад и незнакомая девушка, которая стояла на ходулях. Для меня это все не имело нкиакого смысла, а для Ника наверняка все было очень понятно.
Сейчас она думал о том, что Лара явилась в столовую в красных тапочках и халате. Ник думал обо всем этом с отвращением, и с темю что женщины в ларином возрасте так не одеваются для мест скопления народа. Его мысли были сальными и неприятными, и пока ничего интересного не было.
Только снова выскакивали картинки из снов, как я поняла, там часто встречалась красивая женщина, больше похожая на эльфийку, чем на кого-то другого – кто она я не знала. Тольок чувствовала, что Ник очень скучает по ней.
У меня заболела голова, когда я вспомнила вдруг, что пора на работу и что я слишкмо долго держусь. Я быстро отключилась, и вышла из комнаты. Только на третьем переходе я вспомнила, что забыла захлопнуть крышку чемодана. Когда я открывала дверь, у меня дрожали рукию словно я совершила преступление. Вобщем-то я его и совршила – именнно вторжение в личную зону некоего лица и было запрещено законом, одно из единственных. Магия не имела границ, пока она не касалась других. Я нарушила закон.
Я зале ничего не получилось – я постоянно думала о том, не поставлено ли каких счетчиков, контролирующих магические пережвижения? Это было в духе Одана, но мы такого не ставили, а больше магов здесь не было.
Все было в порядке. Я пришла вечером в комнату, в углу Ягнины появилось крсло и торшер – ей подарили к новому году. Бригадир очень уважал Янину, делал ей подарки за труд. Она сидела в новой детали интерьера, обложившись подушками.
- Здравствуй, Эла, - поприветствовала она.
- Здравствуйте, - сказал я и рухнула на кровать поперек. Спина болела и ноги почему-то больше не двигались. – О боже мой, завтра у нас снова рабочий день!.. – простонала я.
- Терпи, - поджала губя Янина. – Но вообще ты мне что-то совсем не нравишься. Ты не должна так на все реагировать. Бледная какая-то. Усталая.
- Вы не знаете, на новый год будут делать выходной?
- Ну, должны. А вообще не знаю.
Я легла еще до ужина и заснула моментально. Ночью я проснулась и поняла, что до утра еще далеко, а спать дальше не удастася – и решила навестить Ника. Я совершенно не осознавала, что это плохо, еще и потому, что об этом никто и не подозревал, быть может, даже не умел. Ему снились мны, я не столько видела их, сколько чувствовала. Я плохо понимала их, но ощущенине муки не уходило.
Через несколько дней я простудилась и слегла, работать было очень тяжело. Я смотрела в серый потолок и чувствовала себя мертвым никому ненужным гнилым бревном, о котором все давным-давно позабыли. Иногда я проникала в мысли Ника – он часто обдумывал, во что были одеты Янина и Лара, обдумывал с точки зрения человека из высшего общества. Я многих его мыслей не понимала, мыслей о незнакомых мне лицах и местах. Он вспоминал свой старый дом – красивый старый район Модгина, но я не узнавала этих мест.
Янина пришла вечером раньше – у нее болело сердце, настроение резко испортилось и мне казалось, что направлена эта злость и на меня. Хотелось разрядить обстановку, сказав что-то приятное.
- Вам ужасно идет голубой жакет, - стала подлизываться я. –
Янина посмотрела на меня, и я заметила – сегодня она была в сером вязаном свитере.
- Тебя не было вчера с нами в столовой. Ты не могла видеть, в чем я была одета.
Я и не заметила, как проговорилась. Болтать легко, разгребать проблемы потом только сложно. Янина смотрела на меня внимательными глазами, она как-будто бы все поняла.
- Я видела вас еще утром.
- Ты спала в это время. У тебя была температура.
- Вам показалось, я не спала. Знаете, голова болела. Я не могла уснуть.
Янина усмехнулась и сразу болезненно поморщилась.
- Молодец. Просто молодец. Ты считаешь меня такой дурой? Я прожла гораздо более… - она перевела дыхание, - длинную жизнь, видела многое. Ты влезаешь к нему в голову, думаешь, это совсем незаметно?
Я ничего не отвечала, мне нечего было сказать. Так говорили с преступниками, так говорила и она со мной.
- Ты знаешь, что делаешь? У Ника начинаются галлюцинации, хоть он и молчит, но я видела. К нему лезут твои воспоминания. Неужели ты думаешь,что твое вторжение пройдет бесследно?
Она продержала паузу.
- Я не хочу читать тебе морали… Но запомни… - она снова препрвалась. – Ты нарушаешь закон. Не думай, что ты такая умная, можешь нарушать законы. Его придумали не идиоты, они знали. наверное, что делали. Делай что хочешь, но я не буду молчать вечно.
Она посмотрела на меня, поднялась и накапала себе в стакан капли. Ей сейчас не хватало сил, чтобы вылечиться.
- Ты поняла меня?
Я кивнула. Она жестко со мной поговорила, и первые секунды мне хотелось влезть и к ней в голову, чтобы понять, что она собирается делать.
- Зачем ты это делала? – Лицо Янины смягчилось.
- Э… Не знаю, как сказать. Я хотела понять его натуру. Понять, почему он ведет себя так, как ведет.
Янина покачала головой.
- Дурочка… Ты бы все равно не поняла этого. Тебе так уж хочется узнать, почему совершаются поступки? Так уж ли надо это знать?
Она выпила лекарство и легла. Лара пришла позже, она что-то там полистала перед сном и погасила свою лампу.
Через четыре дня я вылечилась, но все болело от постоянных магических зарядов и от горькой микстуры, которая вылечила простуду но расслабила меня с ног до головы. Я читала газеты днями, и пыталась представить все события, происходящие в Модгине. Эти мелкие новости о грабежах, карманных кражах и открытиях новых магазинов казались иногда милыми и домашними, а иногда – гадкими и мелочными. Однажды я прочитала новсть о построении пограничного вала. Его строили по реке от моря по границе с Опустелой зоной и одичавшими лесами. Это была вроде как необходимая мера защиты, и это было тревожно – значит, нужно было от кого-то защищаться. Король ввел новую пошлину на възд в страну, что увеличивало приток денег в казну. Это было умно с ео стороны, это признавали даже газетчики.
Что-то должно было произойти и уже очень скоро – что же это будет?
       

       Глава пятнадцатая.
Город построили уже через полтора года. Дома теснились и сплетались в улочки, они были по три-четыре этажа и Ник говорил, что лучше будет жить под землей, чем преселится в этот курятник. В этих домах уже провели все коммуникаци и скоро можно было переселяться. Но пока здесь еще не был горожан, а у города не было названия – его так и не удосужились придумать. Окончившие работу строители сидели по дворам на остатках материалов и обмывали постройки. Одан, вернее, его величество Одвий, должен был посетить город. Никто пока еще не знал, при каких обстоятельствах н это сделает.
Стену должны были проводить в паре километров от города. Не знаю, почему, но все по-прежнему называли это стеной, хотя на самом деле это была цепь пограничных пунктов. Они на некоторую часть уходили под землю, за что Одана стали называть полугномом. Это было смешно, но неочень. Одану бы не понравилось. Город решили все-таки оставить в пределах стены, потому что это был город короля, практически его целиком. Говорили, что назовут наш город именно что так – Одскингор. «Город Его Величества».
Теперь я часто выходила на поверхность, было лето, и там было так хорошо… Я была счастлива, очень счастлива. Работать с залами почти не приходилось – я защищала дома и недостройки от гроз, а когда приходила моя смена лечила заболевших. Но я уже скоро возвращалась в город, все ждали распоряжения короля. Ник был уверен, что король запрет в свой город игрушечных магов на всю оставшуюся, а Лара решила остаться – этот город был ей ближе, потому что здесь она была почетной дамой, а не деревенщиной, как в Модгине.
Я за это время написала Бренте сотню писем, а вот поехать к ней не смогла – мне требовалось персональное разрешение. Его мне, естественно, никто не дал. Я не могла бросить своей работы.
Брента писала письма тоже, но редко, потому что на почту ей приходилось ездить вместе с ребятами в Идии. Больше столицы духов не было, не было и части ее жизни. Она редко писала мне стихи, и все больше – грустные. С каждым письмом я чувствовала свою вину, и было стыдно писать о своем счастье. Я знала, как больно ей это.
Газеты стали присылась мало. Я прихожу в ларек, мужик, который сидит там, отвечает, что ничего нового нет, я ухожу. Он сидит, покуривает и поплевывает. У него никакая память на лица – каждый раз он говорит мне одну и ту же фразу.
Скоро мы должны были переселиться наверх. Как будто мы собирались здесь еще долго жить, мы покупали мебель, если хватало денег. Я зашла в первый мебельный магазин и увидела кресло – маленькое, мягкое, удобное. У меня было в кармане четыре золотых, я потратила на него три. Я блв счастлива, только немножко было жаль потраченных денег. Жаль, что не было дома, где я бы могла поставить эту первую моя вещь.
День переезда превратился в сплошной праздник – диван, который Лара купила и многострадально опускала в нашу комнату, отказались выносить обратно. Четверо здоровых мужиков подняли это огромное, зеленое и бархатное, но не удержали и он рухнул на пол. Впервые в жизни я услышала, как дрожат стены подземелий. Янина сидела рядом и паковала чемодан, она смеялась, пока Лара ругалась с грузчиками. Это было так смешно, что Ник зашел к нам, расхохотялся и вынес наши чемоданы наверх. Я не думала, что переезд может обернуться такой радостью. По коридорам сновало много незнакомых лиц, но именно в этот день это не было неприятным.
Вещи оказались скоро погуржены, мы ехали на подъемнике отдельно от них. Лара боялась, как бы не разбили ее вазы, Янина волновалась за торшер. Мое кресло тоже ехало среди всех, но я была почему-то спокойна.
Наш дом был совсем не такими, какими я его себе представляла. С момента постройки я ни разу не была ни в одном из домов, теперь же я зашла и удивилась. Зеленые стены, крашеные под мрамор, черные лестницы и темные, коричневые окна. Это было так таинственно, необыкновенно, и мне казалось, что здесь уже кто-то жил, давно, на стенах висели картины и портреты, иногда даже мерещились белые пятна от шкафов и остатки обоев. Но мне нравился наш новый дом.
Теперь мы жили в отдельных комнатах, меня, как самую молодую, запихнули наверх, и подарили кусок моей лестницы, Янина жила в правой части первого этажа, а Лара – в левой. У нас осталась общая кухня и столовая, я была этому страшно рада, если честно, потому что привыкла к Янине и Ларе за время работы и совместной жизни. Мы двигали мебель вместе. и вчетвером с рабочим Яном тащили мне наверх кровать – ее я купила на остатки от зарплаты. Как назло, мы поняли свои ошибки. Я и Лара – мы не купили светильников. Янина хитро улыбнулась и пошла проверять свой торшер. Он не сразу заработал, но все равно. Лара подсчитывала деньги, мне подсчитывать уже было нечего. Я вздохнула и пошла подметать в своей комнате.
Вечером мы сели за стол, сходили в новый магазин, где все пока продавалось по бросовым ценам. Купили банку чая и огромный торт. У нас не было столовый приборов, поэтому мы резали его отмытыми ножницами. Это было такк непривычно, у меня было такое ощущение, что я оказалась в своем родном дому. Все было очень хорошо и удобно, это было от того, что не было пока никаких домашних правил, мы их пока не придумали.
Янина пригласила своего большого друга бригадира Гендана, и он завился в чисто женский дом как и подобет мужчине – с коробкой конфет (единственной дорогой вещью в магазине) и букетом цветов. Никто не знал, откуда он их взял, но было очень приятно.
- Гендан, заходите пожалуйста, - распахнула дверь перед ним Янина. – Спасибо, что пришли. Эллочка, возьми цветы, поставь в вазу, пожалуйста.
Мне было приятно, что она так меня назвала и я пошла наливать воду на кухне. У нас в доме был водопровод, боже мой…
- Мою, мою вазу возьми! – крикнула с кухни Лара. Шоколад с торта никак не желала отмываться с ножниц.
Цветы были поставлены, чай разлили, Гендан рассказывал, как устроились его «ребята».
 - Грустно, вы ведь уедете уже скоро! – вздохнул Гендан. – Мы уже так свыклись другу с другом, жалко расставаться.
- Ужасно жалко, - сказала я. Лара покачала головой и улыбчнулась.
- Ос-споди, да зачем вообще уезжать? Чего я там в этом Модгине не видала? Пыль, грязь, дерева ни одного не найдешь. А здесь – красота! – Лара положила себе еще тортика. Он оказался ужасно вкусным. Ничего в своей жизни вкуснее я не пробовала.
«Брента умерла бы от счастья, дай ей попробовать такого тортика.
Какой хороший сегодня день – он просто не может быть плохим! Как я всех люблю!..»
- Нет, я не имею права умереть, не повидав еще раз Модгина, - категорично заявила Янина.
- Ой, Ян, ну что ты вот… - поморщилась Лара.
 
- Гендан, кушай тортик, он вкусный!
Лара положила Гендану кусок торта, и он стал стрзу отказываться.
- Ой, ну что вы!... Куда же, съем же ведь весь, а дамам ничего не оставлю. Вы вон, Элле лучше положите. Она какая-то бледненькая сидит.
- Нет, спасибо большое. Я наоборот очень рада.
Я улыбнулась, Янина даже приподняла брови от такой моей радости.
- Ну вот и хорошо, - сказала она и все же положила мне торта.
- Нет, хорошо все-таки все вышло! – вздохнула Лара, хлебнув чаю.
- Да уж, хорошо! – улыбнулась Янина. – Как мы с этим диваном-то, а?
 Я засмеялась, Лара покраснела и тоже хохотнула.
- Гендан, вы представляете, мы как всегда, отличились: мы не могли пропихнуть диван в дверь… Нет, ну ты помнишь, как они его волокли?! Кошмар…
Лара закрыла лицо рукой и подозрительно затряслась. Гендан посмотрел на нас и улыбнулся, что-то себе под нос пробормотав.
- Помните, какие у их были лица? – воскликнула я. – Не забывается такое никогда.
Я попробовала изобразить, Янина не сдержалась и захохотала. Гендан откусил кусок торта, но поперхнулся от смеха и мы долго и усердно били его по спине, пока все не прошло.
В дверь позвонили, и хрипатый дверной звонок захлебнулся трелью. Захлебнулся даже очень хорошо – дальше было слышно только шуршание и хрип.
- Пойду открою, - покрасневшая от хохота Лара встала, и неровной походкой пошла к двери по пустому пока коридору. Ник влетел в комнату с огромным букетом, подозрительно похожим на гендановский, и Лара кивнула мне: я пошла за банкой, она стояла на кухне. Ваз больше не было.
- Здравствуйте, дамы и господа! – шутливо поклонился Ник. – Примите к столу. Есть ужасно хочется.
- Опоздал, дорогой, - покачала головой Яна. – Мы уже почти все съели.
- Ну не все же? – улыбнулся Ник, садясь на мой стул. – Чтой то вы все такие… осчастливленные?
- Да так, - махнула рукой Лара, садясь к столу. – Переехали очень хорошо. Ты-то как?
Он повел руками и мимоходом пожал руку Гендану – они были знакомы достаточно хорошо.
- Разместили практически в общежитие. Никто из нас не умеет готовить, так что уже скидываемся на кухарку! – горестно вздохнул Ник. – Возьмите меня к себе, а? Я картошку чистить умею.
Все засмеялись, я тоже. Вечер был – не вечер, а сказка какая-то. Праздники должны случаться не часто, но их потом должно быть приятно вспоминать.
С каждым днем в новом доме мы узнавали кучу нового – даже с соседями познакомилсь. Мыши были малеькие, серенькие, а клопы кусались. Иногда по ночам я просыпалась и мне казалось, что я живу в одной огромной клоповне. Лара страшно боялась мышей и ставила на них мышеловки. Но мне они нравились –мышки оказались не полевками, а нормальными домашнимы мышками. Но к клопам я так и не смогла првыкнуть.
Работа наша прекратилась, мы почти ничего не делали, и с каждым днем только все больше обживали наш дом. Подшивали занавески, убирались и переставляли мебель в наилучших вариантах – это были приятные хлопоты, очень приятные. У меня такое было в первые в жизни, и я получала несказанное удовольствие.
Лето шло, шло, и наконец в воздухе стало пахнуть холодом и сыростью. Приближалась осень, ничего не менялось. Припоминались слова Янины о Модгине, и я поняла, что тоже хочу туда вернуться поскорее. Душный номер гостиницы, темнота и крохотная свечка, все что угодно, но я не могла больше здесь. Я была в Одскингоре и не навсегда, и все никак не уезжала.
Каждый вечер мы собирались на кухне, там и был с грехом поплам установлен торшер Янины – даже свечек у нас пока не было. Мы сидели, просто занимаясь своими делами после ужина, Янина вязала а я читала «Белого тигра». Лара сидела и полировала антикварные чайные ложки, или же просто сидела и разгадывала кроссворды.
- Элла? Принеси мне из моей комнаты клубок, хорошо? Синенький.
- Как синенький? – встрепенулась Лара. – Я вообще такой цвет ужансо нелюблю. Может, не надо синенький?
- Это Элке.
Я встала и пошла по теному дому в комнату Янины. Там было темно, и цвет я едва различила, но долго простояла у окна. На улице напротив наего дома установили фонарь. Он светил так невыносимо оранжево и делал темное небо коричневым, шоколадным. Я вернулась на кухню, посмотрела на лица женщина и подумала, что с ними что-то не так.
- Что это с вами? – спрпосила я. – Вы улыбаетесь или хмуритесь?
- Элла… - слабым голосом спросила Янина. – Налимоненная часть тела… Четыре буквы…
Янина положила лицо на руки и засмеялась, придушенно. Вязание лежало в стороне. Лара сидела и давилась смехом.
«Кто же так говорил? Моську лимонить? Нет, не помню…»
- Лицо? Хотя, не знаю…
- Это как же так? – удивилась Лара. – Но вообще подходит.
Янина сидела и сматывала шерсть.
- Лар, не покупай больше этого кроссворда. Ты хочешь довести меня до астмы? – Янина улыбалась и хмурилась одновременно.
- Смех продлевает нам жизнь, - сказала я, пытаясь найти страницу в захлопнувшейся книжке.
- Слышите, говорят, король скоро почтит нас своим присутствием. Приезжает он. – Сказала Лара, опять что-то записывая в кроссворде. – У него имя какое-то неприятное… Одан… - Она фыркнула.
- Да имя как имя. – Пожала плечами Янина. – Мальчик такой симпатичный, это же надо – король. Его можно даже пожалеть, в таком возрасте…
- А сколько ему лет-то?
- Он меня на три года старше, - включилась в беседу я. Книжка теперь лежала для отвода глаз, я постоянно теряла строчку.
- Откуда ты знаешь? – подозрительно прищурилась Лара.
- Мы с ним учились в одном университете на одном курсе.
Мне хотелось похвастаться. Хоть и неприлично хвастать влиятельными друзьями.
- Да? Серьезно? – изумилась Янина.
- Угу.
- Ну и как он? В смысле, в повседневной жизни? – поинтересовалась Лара.
- Нормально. Даже хорошо. Его девчонки доставали.
Дамы покачали головами – мол, само собой.
Разговор умолк и я наконец нашла нужную строчку.

«Аудиения – завтра.» Эти слова звучали у меня в голове, и я никак не могла их связать с Оданом – завтра я увижу Одана. Хорошо. Мне было интересно на него посмотреть, мы так давно не виделись. Уже год без малого. Я разволновалась и плохо спала ночью, поэтому слушала, как шуршат мышки и клопы. Хотелось пить, хотя бы просто воды, но спускать ноги с кровати было старшно – наступать на клопов было страшно и неприятно. На постель они не лезли, я посыпала все каким-то вонючим средством и оно помогло, но по полу они все равно бегали.
Мы зашли в большой дом с лепниной. Мне было почему-то страшно, потому что не было огромный стражников в латах и при оружии, а были только высоченные охранники, одетые в темное, и их я боялась больше. Я читала о таких. Они знают, на какое место тебе нажать, чтобы ты навсегда онемел или тебя парализовало. Мы вчетвером прошли мимо и попали в покой короля – в кабинет. На улице шел дождь, было сумрачно и у него на столе столяа зажженая лампа. Он сам стоял рядом со своим креслом. Я не совсем узнала его – он изменился, и мы никогда еще не встречались в такой обстановке. Ник стоял рядом со мной и бормотал себе что-то под нос. Одана он ненавидел по-прежнему.
- Здравствуйте, рад вас видеть. – Одан кивнул нам. – Надеюсь, вы простите меня за то, что так долго прожили здесь без особой цели, но я вынужден попросить вас остаться здесь еще ненадолго. Пока что никто ничго не знает, но вам я должен сказать – но прошу вас, не отказывайте моей просьбе, пока я просто вас прошу. Вы очень нужны мне здесь и особенно сейчас.
- Что происходит, ваше величество? Вы можете нам объяснить? – Янина снова взяла на себя все переговоры. Я была рада такой начальнице.
Одан замолк, опустил глаза и стукнул по столу пальцами – так он делал, когда волновался. Может, остальные этого и не понимали, но я-то замечила, что он ведет себе не совсем как хозяин всего. Он король, и не должен так ломаться перед магами. Просто магами.
- Вы слышали когда-нибудь о тайлемах? – спрсил он.
Лара покачала головой, Ник передернулся. Я тоже не знала, оч ем он говорит.
- Племена? Кажется, так называют степные народы за опустошенной зоной?- Янина подала голос первой.
- Вы правы. В последнее время их приток увеличился, и после введения пошлины на въезд они стали особенно агрессивны.
- Прекрасно, - потер руки Ник. – Он уже втравливает нас в войну.
- Хм, - Одан сделал шаг вперед, он глядел на Ника. У него сверкали глаза, он то щурился, то сжимал губы. – Мы теперь уже потеряли восемь пограничных отрядов. Посмотрел бы я на вас, если бы вы были на их месте. Так ли вы были бы равнодушны.
- Ха, - усмехнулся Ник и оттеснил Янину. Теперь он был примерно в полуторах метрах от Одана. – Вам уж равнодушным остаться не придется. И что уж там сторожевые отряды, что уж там деревенские… Как бы самому на троне остаться… Чтож, от вас мы большего и не ожидали.
Ник развернулся и вышел из комнаты вон. Телохранители собирались пойти за ним, но Одан сделал им знак рукой и они остались на месте. Одан посмотрел на меня, и мне стало жутко – у него были злые глаза, каких я у него никогда не видела.
- У него ужасный характер: взрывной, несдержанный. Негатив сплошной, - посетовала Янина. Я почему-то сразу догадалась, зачем она это сказала.
- Нервы у него ни к черту. Каэшно, под землей жил стоко времени! – жуть. – У Лары внезапно появился этот негородской говор, который она очень редко показывала. Она говорила уже почти нормально.
- У него в Модгине какие-то дела, ему туда срочно надо, - сообщила я тихо Янине.
Одан посморел на нас, вздохнул и продолжил:
- Вы будете очень нужны здесь. Скоро приедут остальные. У вас нет никаких проблем с жильем?
- Нет, нет! – Лара замахала руками.
 - Все в порядке, ваше величество, - Янина кивнула и спросила: - Мы можем быть свободны?
- Да, конечно. И еще… Я очень на вас надеюсь.
Лара и Янина вышли, а я махнула им рукой и осталась. Мы с ним слишком давно не виделись, чтобы сейчас не поговорить.
Одан сел на стол и потер лицо ладонями.
- Привет, - я улыбнулась ему. А потом почувстовала, как улыбка сползает с моего лица.
- Что с тобой, Одан?
- Меня уже сто лет никто так не называет. Я уже отвык. Почему ты мне ничего не писала? Я даже не был в курсе вашей работы. – Он потянулся и прокашлялся.
- Ты не мог для этого найти кого-то другого? Я не могу писать о работе. – Я вспомнила то письмо Аласты. Как мне было даже не обидно, а мучительно стыдно. – Почему ты так тяжело дышишь?
- Пошли. Не хочу тут разговаривать.
Он вывел меня на террасу. Одан все продолжал кашлять, и отворачивался от меня, будто я не замечала, что он ужасно болен.
- Почему ты никак не лечишься?
- Не лечусь? Ты издеваешься? Это не лечится.
Он сел на перила и покачнулся туда, в открытое, свободное небо.
- Слезь, а? Я не могу, я боюсь за тебя. – Я помолчала секунду. – Что с тобой? Почему ты так странно говоришь?
- Я так и не смог сказать им всей правды. Не смог. – Одан слез на мраморную плитку и отвернулся от меня к небу. Незаметно, со спины подошел вечер, и солнце уже готовилось садиться, отпуская последние лучи, похожие на мутноватый, душный и горький запах увядающего цветка.
Он снял черный королевский камзол. Похожий в свое время носил Гродл, но тому они шли гораздо больше.
- Почему я должен сообщать своим подданым, что все очень плохо? Именно я…
Мне стало страшно от его слов, новенькие крыши домов казались старыми, мертвыми и обшарпанными, и в небе черные тонкие птицы летали кругами, кругами, без конца и без начала.
Одан не говорил больше, только молчал и не реагировал на мои вопросы. Минут через пятнадцать тихой паники я не выдержала и потрясла его за плечо:
- Что ты все время молчишь? Перестань!
Он развернулся, посмотрел на меня и закусил губу.
- Может, тебе стоит вернуться в город? В Модгин?
Он смотрел на меня, а я все поняла. Значит, все очень серьезно…
- Нет, нет… Да почему? Что происходит?
«Пусть он сам мне это скажет. Я опять напридумывала себе всяких ужасов…
Хорошо бы.»
- Я потом тебе скажу. Зачем тебе знать? Ну так ты поедешь?
Я пожала плечами. Я хотела туда вернуться, но не сейчас. Страшно было что-то менять, потому что изменненное могло больше не вернуться на свое место.
- Не знаю. Да, кстати, а Хелига сейчас там, или приехала?.. Я ее не видела здесь.
Одан вздохнул и развел руками:
- Она приедет скоро. Должна была.
Мы помолчали, но мысли у меня в голове от того кричали только громче.
«Он что-то скрывает, боится сказать. Слова в горле застревают. Ему старшно, он боится. Чего? Он не скажет ни за что. Глупо. Мы уже сто лет друг друга знаем, но хоть мир рухни, ближе все равно не станем. А иногда этого так хочется.»
- С тобой все-таки что-то происходит. Ты превращаешься в тень, на тебя грустно смотреть.
У меня было слишком много слов, которые все равно были слишком грубыми и не могли передать того, что мне нужно было. Я прервалась и окончила нелепым молчанием.

Вокруг нас происходило что-то страшное. Я чувствовала это по отрядам людей в форме, которые наводняли улицы, по знакомым лицам строителей, но уже в новой одежде солдат, по черной стене, закрывающей горизонт и окольцовывавшей город. Иногда появлялся в городе ветер, навевающий настроения рыцарства и героизма, всего того, за что кровопролитие можно простить. Но это все не оставалось на месте надолго, и сразу уходило.
Каждый день, гуляя по нашему дому, мне было больно смотреть на мелочи, отличающие дом от помещения – новые подшитые занавески, картины на стенах, кружевные салфетки и хрустальные светильники. Я смотрела на свой дом и мне казалось, что скоро мне придется со всем этим расстаться, что погибнет наш дом, как погибнет член семьи.
Все знали, что происходит, но боялись называть надвигающееся по имени.
Женщина в аккуратном костюме шла по улице, по которой ехала паровая машина, вела по улице маленького мальчика с ангельскими кудряшками. Мальчик, в свою очередь, тянул за собой рыцаря с лошадкой на колесиках.
- Ло, пожалуйста, поторопись.
- Ма, Гай за нами не поспевает! – ныл мальчик.
- Сынок, перестань, - раздраженно шикнула мама. – Тебе не кажется, что ему уже стоит помочь? Не мог бы ты пока понести его на руках?!
Мальчик нахмурился и покачал головй:
- Нет, мама, как же можно? Мы с ним поедем на войну и насовершаем кучу подвигов, и должны относиться друг к другу с уважением. Как же я могу себе позволить такое с ним отношение?
Мама вздрогнула от такой рассудительности и пошла все же быстрее. Я наблюдала за этой сценой, и услшыла впервые правду – из уст ребенка.

Хелига приехала в город на третьей неделе июля – она пришла к нам домой, и Лара опешила, увидев ее. Янина вышла из своей комнаты, я наблюдала за ней с лестницы.
- А зачем вам понадобилась Элла, ваше высочество? У вас есть к ней какие-то претензии? – осведомилась Янина. – Вы явились за ней сами, для этого должен быть серьезный повод.
- Простите, она знакомая и однокурсница моего сына, этого достаточно?
Я спустилась и по дороге накинула свой новый белый пиджак.
- Здравствуйте. Я сейчас выйду.
Я обулась и вышла на крыльцо.
- Простите за беспокойство, до свидания, - бросила Хелига Янине и Ларе. Янина смотрела на меня с каким-то подорением, а Лара хмыкнула и закрыла дверь.
- Какие у тебя тут церберы… - усмехнулась Хелига.
- Они не церберы. К ним никогда не приходила с визитом принцесса.
Хел улыбнулась но не покраснела – факт есть факт.
- Но зачем вы пришли? Какие-то новости?
Хелига молчала, мы шли по главной Фонарной улице. В середине был проведен канал, маленькая речка, и на воде играли блики фонарей.
- А здесь неплохо. Как все быстро делается…
- Да. Тут очень хорошо…
Мы недолго гуляли по улице и в итоге пришли в королевский дом.
Огромная гостиная была абсолютно пуста, горели светильники, хотя на улице еще не было до такой степени темно.
- Садись, - повелела Хелига. Какя-то девшка, возможно, горничная, вошла и задвинула шторы на окнах. Я почти не заметила ее.
- Ты собираешься оставаться в городе? – Хелига села напротив и закинула ногу на ногу.
- Да. Правда, я пока не понимаю, зачем, но пока не буду уезжать. Одан же сказал…
- Одан? – Хелига изумилась, - ах, да… Он что-то там такое придумал…
Я ждала, что Одан придет. Столько накопилось незаданных вопросов, а время все шло и шло, только все оставалось на месте. Но он так и не пришел тогда, Хелига рассказывала мне о погоде в Модгине, а я рассказывала, как лечилась во время простуды. Ничего бесполезнее нельзя и придумать.

Я не заметила, как все началось. Войска уже были переброшены к границе, и я тогда не знала, что и король поехал с ними. Роль магов, нас, и тех трех десятков, что стянули со всей страны, пока была непонятна. Все было настолько нормально, что когда в полдень я вышла на совершеннно пустую улицу, я не заметила ничего странного. Никого не было, только и всего.
В этот миг все началось.

       * * *
В этом доме было холодно, по ногам дул сквозняк. Балкон выходил на запад, там сейчас был Одан, и неизвестно, что с ним сейчас было. Почему-то за него было страшно именно сейчас, а не тогда, когда он принял решение, не посоветовавшись. А сейчас Хелиге уже было бесполезно обижаться. Хелли вышла на балкон. За стеной было плохо что-либо видно, но она чувстовала: сейчас, прямо сейчас.
В груди зияла пустота, хотелось кричать в полный голос. Хелига села на коленки и сжала руками плечи – она уже готова была закричать, в горле запершил вопль. Но она представила себе лицо сопливой горничной, покручивающей пальцем у виска на госпожу, и передумала. Вив, мерзавка, сбежала, неизвестно с кем сбежала. Ее-то Хелига научилась не стестняться. Она сразу поднялась на ноги и наступила на подол платья. На всякий случай заперла дверь в комнату, тронула рукой штору и вернулась на балкон. Как они далеко!.. Она не увидится с сыном еще долго. Тогда она могла помешать ему. И не было бы сейчас войны, не было бы сейчас этого страха. Бывает, что хочется настучать себе по голове. Сейчас именно так.
Войны ее приучили бояться с детства, были эпизоды с дядей Грайлем, отцом Гродла, старшим в роду, королем. Ее приучили бояться всего, что нарушит заведенный порядок, нарушит часовой механизм жизни. В груди все же билось страшное чувство, словно болотные духи высасывали жизнь и мысли, в наказание за побег от жизни и предательство… Давно ей не было так плохо.
Всегда в такие моменты Хелига вспоминала свое детство. Это было самое счастливое время в ее жизни, больше ничего вспоминать не хотелось. Детство не вызывало в ней боли, не отзывало ложью. В ее детстве всегда был братик – Гродл. Его не хватало именно того, которым она его помнила до университета, до начала войны. Хелига ушла с холодного балкона и легла на кровать. Ей бы лучше уснуть, не помнить пока ни о чем…

Она лежала на краю бассейна и фонатнчика во внутреннем дворе замка. Живот холодил мрамор, ее няня никогда не разрешала ей лежать на холодном камне, но все равно она не могла здесь не быть, только здесь вода приглушала звуки фортепиано. Гродлика учили игре на пианино. Он стучал по клавишам, выводил мелодии, повторял еще и еще, и Хелига уже не могла этого слушать. Ее должны были скоро отправить учиться в университет. Через полтора года. Старшего брата Гродла, тоже мага, никто учиться в университете не заставлял, только ее… В этот момент она ненавидела все здесь больше, чем старый домик бабушки. Она здесь была как бедная родственница, не приведи господь оказаться такой. Она распоряжалась только Палимой, и кричала на нее, когда на самом деле хотелось уткнуться ей в передник и расплакаться.
Гродл играл и играл, и она сходила с ума от этого звука.
- Перестань, в конце концов! – закричала она, и голос показался ей самой дурным. Хелли подбежала к фортепиано и захлопнула крышку. Гродлу прижало пальцы, он зажмурился, закусил губу, но не заплакал и не захныкал.
Хелига села в углу, прямо на пол, и заплакала. Горячие слезы пробегали по шекам раскаленными дорожками, и она ничего не могла с собой поделать.
- Чего ты? Нет, ну правда? – спросил Гродл, слезая с табурета. Голос у него дрожал от боли.
- Ничего, - ответила Хелига, вытирая слезы. Брат подошел в обнял ее, и Хелига удивилась этому прявлению. Она не помнила за Гродлом такого, но стало легче и слезы подсохли. Учительница музыки стола и смотрела на них, на то, как Хелига отряхивает платье и вытирает слезы. Прыщавая женщина с высоким голосом хорошо играла на пианино, но не любила детей. Хелли это чувствовала, а вот ее дядя – совсем нет.

Хелига проснулась, сон ее был похож на историческую хронику. Так было когда-то, сейчас все совсем по-другому. Подушка была мокрой от слез, белое полотно окрасилось черной потекшей подводкой.
Никого не было вокруг, даже Гродла. Сейчас его не было совсем. Он умер сразу, как только однажды испугался маленькой девочки. Хелига снова мысленно звала его, но он не отзывался, и она не могла его найти. Его не было.
Никого не было.
 
* * *
Война уже шла, но мы пока что даже не видели наших врагов – я тоже. Но представляла себе тайлемов. Недолюди, недоживотные.
Мы жили все так же, но теперь на мприходилось изображать покой и домашний уют. У нас были собраны чемоданы, мы готовы были в любую минуту сорваться с места. И сорвались – в одно прекрасное утро.
По зеленому сумраку утреннего дома гулял сквознячок, было очень тихо и за окном накрапывал серенький дождичек. Ник позвоник в дверь, он изо всех сил выдавливал из звонка звук, но никак не мог. Я услышала, влезла в платье прямо на ночную рубашку и понеслась открывать.
- Доброе утро, - кивнул он, и позвал Янину и Лару.
- Поздравляю, - кисло произнес он, когда Янина выползла из своей комнаты. – Нас вызывают в армию прямо сейчас.
- М…А как мы туда поедем? – сонно спросила Янина, протирая глаза и зевая во весь рот.
- На телеге. Кто-то пешком. Кстати, тебе наверняка пешком, - сказал он мне.
Мы собрались довольно быстро, Лара отдалла соседям продукты и мы пошли на приемный пункт. Оттуда мы должны были начать свой путь. У меня в чемодане лежала только книжка, платье и белье. Больше ничего там не было, Лара вела за собой чемодан, я несла его в руке, а чемодан Янины вел Ник. Шел дождь, все было серо и мокро. Мы пришли туда, там было много магов, и иногда я замечала знакомые лица. Я могла видеть изх в университете, но они были наверняка с других курсов – я не узнавала их. Мы вышли на дорогу, и пошли все вместе. Янина ехала на телеге, Ник шел где-то рядом с ней. Лару я не видела, а сама шла в кильватере у компании высоких женщин. Они были похоже одеты, наверняка из какой-нибудь культовой секты. Я боялась подходить к ним слишком близко, и тольок сжимала ручку чемодана. Без моих друзей мне было почему-то очень одиноко, и я только и мечтала добраться до места поскорее. И снова воссоединитья с ними.
       Выглянуло солнце и согрело нас, мокрых и уставших. Мы шли уже долго, и у меня начинали гудеть ноги, но я не могла останавливаться, потому что в этом случае я бы больше не могла идти дальше.
Мы пришли к вечеру туда, где была война. Было темно и черно, то ли лагерь, то ли что? Нас завели в огромный барак с просветами в стенах и обтянутый снаружи толстой дерюгой, я бросилась искать Янину и остальных. Янина сидела в углу и обнимала совй чемодан.
- Здраствуйте, - сказала я и голос дрогнул. – А где все.
- Не знаю даже… Ник за водой пошел. Нам пить нечего. Садись.
Я села с ней рядом на кровать и сжалась, так как боялась, что она почувтсвует, как меня трясет.
«Господи, как же мы теперь будем? Как же? Что нам здесь делать, как нам быть?»

Прошел день, стало немного легче. Я нашла Одана – мне было так страшно, что даже Янина не могла меня успокоить. Лара пропала, но потом мы нашли ее в соседнем жилище – ее распределили отдельно от нас, из-за чего она страшно преживала.
Врачей старшно не хватало, и не магов, а хирургов, волшебников, которые могли зашить прореху в теле. Одан был неплохим врачом, и работал так же, как и все. Я видела его, выходящего из больничной палатки, у него на руках была кровь, и он держал окровавленные бинты. Он заметил меня, но пока он не освободился, я ждала его.
- Ты приехала? Все-таки приехала?
- Как и все.
Мы сидели на большом бревне около костра на улице. Никого не было, солдаты тянули свою песню в своей «казарме», и казалось, что так было и будет всегда. Этот мир был вне времени.
- Когда это все закончится?
Одан изумленно на меня поглядел и ответил, что все только начинается. Все тольок начинается.

Мы ждали боя много дней. Много-много дней. Как же я удивилась, когда узнала, что прошла всего неделя. Пороховые новые ружья выдавали лишь немногим, так как их было мало, а старомодные арбалеты быстро ломались. Магов также набирали в войско, я от незнания, что делать, тоже едва не попала туда. Одан удержал меня и сказал, что я слишком молода, чтобы идти на пушечное мясо.
- А как же они… Они все погибнут?
Это напоминало низкопробный кровавый хоррор, и те слова, что я говорила, были неестественны.
- Нет, - покачал он головой. – Но я не хочу, чтобы ты туда шла. Ты нужна в другом.
Мне было старшно, с Оданом, без него, постоянно, и я усатвала от этого страха. Я не могла спать спокойно, я удивлялась хладнокровию Ника – он смеялся и шутил.
Солдат построили и повели на бой. В карьере было неудобно, как докладывал королю Грайслер, генерал Грайслер, но оттуда можно было сразу уйти в гномские «норы».
Оставшихся магов свели в освободившиеся покои короля (Одан ушел вмесет со всеми. С ним не могло ничего произойти.) и поставили карту. Мы должны были делать защитное поле, и поддреживать его как можно дольше. Я никогда не работала на сопротивление. Я держала свой купол, и чувствовала, как его силятся пробить, как каждый удар бъет меня, рискуя убить совсем.
 Мы выдержали – раненых привезли в лагерь, и их было не так уж и много. И больше никого не было. Армия ушла под землю, и мы остались одни. Грайслер, король, остальные, - никого не было, и мы не знали теперь, что нам делать.
Оставшиеся отряды солдат, и те, что прибывали из центров королевства, оставались последней защитой – на нас могли напасть в любой момент. В лагере было пусто, и хоть и было лето, было очень холодно и шли дожди. Ник ущел со всеми, его не было,а Янина не выдержала еще первого поддержания нашей армии. Каждый день я садилась на свое место, и подключалась к общему каналу – я чувстовала, как меняется что-то у наших – я не знала, что. Мне тсало внезапно очень легко, спокойно. Через пару дней внезапно, словно из-под земли появился гонец – он принес весть, добрую весть. Они ушли пустыми ходами подземного народа, и тайлемы пошли вслед за ними. Но как много их было… Кто-то, составлявший письмо, писал, что «с каждым днем они наплоывают на нас горячими волнами, как море, каждый день мы только и успеваем убивать их, тольок ради того, чтобы самим остаться живыми. Как их много, как дики они, как много нам еще предстоит» - этот флид был немплохо осведомлен о стиле письма. Эти слова его, которые в нашем «доме» зачитывала Янина, я запомнила надолго, они, как привязчивая песня, вертелись у меня в голове. Я не могла от них избавиться. И в голове рисовались несуразные картинки, - темные тела тайлемов, вопли и свист пуль и стрел, серая масса наших солдат и тольо напирающая волна тайлемов…
Ночь была тиха и спокойна, именно так, как должно быть ночью в глухом лесу или на кладбище - ни звука, ни шороха. Никого не было, совсем никого. Посапывала Янина, выпившая на сон грядущий снотворного, ряды коек тянулись от стены до стены, но часть из них была пуста, и все равно все спали мертвым сном – я поднялась, влезла ногами сразу в сапоги, накинула платье и вышла на улицу. Горел костер, было очень холодно, трое солдат сидели у костра. Было похоже, что они уже давно спят, повалившись друг на друга. Я сделала пару шагов по улице, подышала ночным воздухом и ушла обратно. Едва мне удалось заснуть, как я услышала крики, и уже видела. Как все, полуодетые, выбегают из палатки. Я, сонная, вышла тоже, и первым я увидела, как нечто огромное отбросило худую Лизз, - она жила рядом с нами. Это была тайлем, представитель своего плеемени.
«Они все такие уроды? Они все такие сволочи?»
Это было похоже на плохой рисунок гориллы в учебнике зоологии, он кричал нам что-то на своем варварском наречии – при дикой внешности у него были осмысленные глаза. Я больше не видела Лизз, но я уже знала, что со мной происходит. Тайлема ударило, сильно ударило – он не отлетел ни на какое расстояние, но упал и как минимум потерял сознание.
Вокруг ничего нельзя было разобрать, все бежали куда-то и кричали, я ничего не могла понять. На нас напали тайлемы. На нас напали тайлемы. Мне не повезло потерять сознание. Мне нужно было бежать куда-то спасать свою жизнь и жизнь тех, кто был рядом. Мне было очень страшно, я сделала щит вокруг себя и побежала. Янина только-только вышла, как наткнулась на еще одного тайлема – я увидела это. На секунду мне хотелось изобразить, что я не заметила этого, и я даже успела подумать свою сочувственную мину на поминках – но я дернулась к Янине и ударила разрядом в тайлема. Он впитал его, я остановилась. Около нашего жилья уже много дней валялась какая-то доска, я схватила е и запустила в тайлема. Она попала только частично, но этого мне хватило – он упал, я подхватила Янину и взяла ее под свой щит. Она поддержала его и мы побежали вместе. Раздавались выстрелы, а мы все бежали и бежали – мы спрятались в доме короля. Мы, оказывается, не могли тайлемам ничего сделать – они были совершенно устойчивы к магии.
Нашим удалось нейтрализовать их – взять в плен или просто убить. Их поместили в яму, накрытую решеткой, чтобы они не могли выбраться оттуда. Песчаные края ямы осыпались и не давали им выйти на волю.
Тот, что поймал Лизу, оказался убит мной. На магию ему было наплевать, а вот удара он не пережил.
Теперь многие узнали наконец. как они выглядят.

Лето кончилось, а ничего не происходило. С «большой земли» нам прислали городские газеты – из Модгина. Там не было ничего об идущей войне, все словно позабыли о том, что происходит. Наши ходили где-то под землей, мы не имели понятия, что с ним просходит, победили они, или уже давно умерли. Король пропал, и вместе с ним сгинули еще тысячи солдат.
Приходила осень, мы больше не могли жить во времянках – в палатках и спать практически на земле. На нас редко нападали тайлемы, но их было много, и это было видно. Они были огромны, сильны, но зачем-то бежали прочь со своей родины. Нас было так мало, что я знала всех, кто был среди нас – по именам и по фамилиям. Янине было очень плохо – она простудилась и мы никто не могли ее вылечить. Во сне она что-то кричала, и мне казалось, что она очень хочет вернуться домой. В Модгин. А я, вы думаете, не хотела? Лара собрала вещи и перешла к нам жить – ее поранили заостренной палкой при последнем нападении.
Может, война уже давно кончилась, но нам об этом никто не сообщил.

* * *
В темноте ничего не было видно, лица были видны как белесые клочки в темноте. Нужно было что-то говорить, хотя на самом деле нужно было просто молчать.
- Только вот не говори, что скоро мы выйдем на поверхность, - в гробовой тишине произнес кто-то. Одан не видел его, естественно. И не смог бы ему в любом случае ничего сделать. – Плавали. Знаем. Ты уже сто лет нам это говоришь.
- Мы скоро выйдем. Клянусь. Вы слышите? Если вы будете искать виноватых, мы никогда не выйдем отсюда. Мы подохнем здесь, как крысы, запертые в подвале. Если вы не захотите выбраться. Мы никогда не найдем выхода.
- А разве так мы его найдем?
Одан стоял перед тьмой, и возникало ощущение, что он говорит сам с собой. Перед глазами не было ничего, кроме беспроглядной темноты, и эта темнота запирала его в своих душных, тесных клетях.
- Найдем. – Он читал, что никогда нельзя надеяться на худшее. Люди на это всегда надеятся, он – лишь немного. – Нам совсем недолго осталось. Или вы считаете, что я хочу оставаться здесь? Подумайте о тех, кто ждет вас там, наверху… Или вы хотите, чтобы они остались огдин на один с тайлемами?
- Так сделай же что-нибудь!
Это было смешно. Оказалось, что король – это не призвание и даже не должность. Это – просто имя, только и всего. Они говорят с ним как с просто человеком, и к которому к тому же не очень хорошо относятся.
- Мы выйдем отсюда. Вы слышите, - выйдем! Если сегодня же вы не перестанете обращаться ко мне на «ты», то выйдут как раз не все…

И они и правда вышли. Свет резал глаза, Одан не был знаком с этим ощущением и поэтому не сразу понял, что это. Он слышал вопли, он слышал, как они кричат и смеются, захлебываясь в смехе. Кто-то стал сразу же есть листья с дерева, - они не ели почти неделю нормально, и листья хотя бы моли наполнить желудок. Не верилось, что они действительно вырвались. Тогда и начинаешь верить во что-то, дающее временную силу твоим словам.
Не было ничего и никого вокруг. Не было войны, не было тайлемов. Они остались там, под землей, нетрудно было представить, что они заблудились и умерли, в то время как они пока еще живы. Но они голодны и не знают, куда им идти.
Элла? Ты слышишь меня?
Было так страшно больно, это была боль нереальная и немыслимая. Она тянула к себе во времени, на дно, в другой пространство, и Одан не мог жолго ждать, когда она отзовется.
Это ты? Я не думала, что вы еще живы. Вы юросили нас, каждый день мы подвергаемся опасности в то время, как вы шатаетесь неизвестно где!..
Что с тобой? У вас что-то случилось?
А разве того, что мы обороняемся от этих уродов недостаточно? Где она, ваша война? Где же наши воины, куда они все подевались? Почему мы уже не можем даже держать защиту магией?
       Мы выбрались и скоро будем с вами. Обещаю. Как много тайлемов с вами?
Не знаю. Я их не считала. Возвращайтесь скорее.
Боль не прошла, даже когда он вернулся в мир. Было больно, болело и сердце и кровь, и еще нужно было им сказать.
- …Вы все должны знать – мы нужны тем, кого вы оставили. Сейчас мы нужны им больше, чем кому-либо. Когда-нибудь вы вспомните, что всегда нужно думать не только о себе. Так вот сейчас подумайте о них всех. Мы должны быть с ними, и унгичтожить этих гадов, ибо если мы не сделаем этого, они отравят жизнь еще многим поколениям…
Он был великолепен. Это не было смешно, этио было немного страшно – черая худая фигура, жизнь из которой выходила с каждым разом. Она выходила и растворялась в воздухе, она впитывалась в слушателей. Им пора было возвращаться.

       
 * * *
Они пришли, и успели прорвать кольцо тайлемов на пути почти что домой, в их лагерь. У меня в сердце бушевало странное чувство, мне хотелось петь и танцевать, я верила, что скоро все это закончится. Они возвращались, боже мой!
С едой стало получше. Но они то уходили на бой. То снова возвращались с победой ли, с поражением, - никто так и не знал. Так прошла вся зима, в ожидании чего-то.

Я выскочила на улицу, и прослушала, как Янина позвала меня к своей постели – она не могла выйти на улицу, так как еще не оправилась после болезни. Но я не остановилась и побежала бегом по улице, чтобы дойти до Одана и не успеть замерзнуть.
- Мала? – внезапно услышала я. Я обернулась, и увиедла знакомое лицо, правда, обросшее бородой. Он как раз шел в бритвой в руках и котелком воды.
- Мар! – закричала я, и бросилась назад против движения. Не заметив, как, я обняла его, но сразу отпустила.
- Привет!
- Привет! Ты где сейчас живешь? А, ладно, приходи вечером в крайний шатер, ладно?
Я кивнула, сжала его руку на прощанье и побежала вперед. Сегодня замечательный день!..
Одан ходил по шатру, слегка покачиваясь, и не заметил.как я вошла. Его охраны не было, как будто на время он перестал быть королем.
- Привет! – сказала я. стараясь попасть в поле его зрения.
- Здравствуй, Элла.
Он сел в кресло, и тут я вспомнила…
- Ты ел что-нибудь?
- Сейчас принесут.
Я села рядом с ним и взяла его за руку. Оказалось, что я успела по нему соскучиться.
Хелига ворвалась в шатер, и бросилась обнимать Одана. У него были почерневшие глаза, серое лицо, и он пытался разжать объятья матери. Она плакала и у нее потекли «глаза». Она и меня обняла, и я не ожидала этого – она не держала себя в руках, совсем не держала.
Хелига села в уголочке истала молча смотреть на Одана. Ему принесли огромный стакан чая и миску колале – полоски теста, зажаренные в масле со специями и овощами, чем-то похожие на макароны. Пока Одан ел, она достала из своей сумки газету и подсела поближе ко мне.
- Ты видела это? – спросила Хел, протягивая мне газету. Там было написано, что в Модгине случилась страшная беда – выпал снег за нескольок недель до наступления весны. Это настолько неестественно, что горожане находятся в откровенном шоке… А о войне – ничего.
- Ну и что?
- Как что? – удивилась Хелига. – Они не добрались до Модгина. Это ведь хорошо, разве не понятно?
Я пожала плечами, но от ее слов потеплело на сердце – я поняла, что тоже рада этому.
«А с другой стороны – они все сидят там себе и позабыли о нас. Это сложно простить, но возможно…»
       Глава шестнадцатая.
Я шла между шатрами, которые теперь казались ярче и свежее, чем были. Мне больше не было страшно, я шла с легким сердцем. Палатку, где обитал Мар, я быстро нашла, и, заглянув туда, позвала его оттуда. Его соседи отдыхали разными способами – один что-то готовил на костре, другой подбирал ложкой по доске какую-то мелодию, другой бинтовался, а прочие просто лежали и смотрели вверх, сквозь щели в холодное небо. Мар махнул мне рукой и вышел.
«Я помню его мальчишкой немного ниже меня ростом. Какой он страшно взрослый, боже мой…»
Мы вышли, поздоровались, поулыбались и пошли туда, куда несли ноги. Как ни странно, долго молчали – не могли начать.
- Как у тебя дела?
Я пожала плечами.
- Хорошо. Работаю, хотя и недоучка. А ты?
- Ушел со второго курса. Я ведь здесь как солдат, даже не как маг…
- Правда? А разве…
- Что?
- Ты не работаешь по специальности?
 Хотела спросить что-то еще, но за целый день позабыла, что. Мы шли, и наконец ушли довольно далеко от лагеря. Далеко-далеко расстилалось только бесконечная степь, покрытая мерзлой зимней травой. Все было то ли серо, то ли пего, и таяло в воздухе. Одно дерево стояло, и как только мы дошли до него, Мар на него сразу зачем-то влез.
- Лезь сюда, - потянул он меня за руку.
- Нет, не хочу. Я немного высоты боюсь, - доверительно произенсла я.
Вечерело, и все наполнилось прозрачной темнотой, мигом, когда все чисто, промыто вечерней сыростью. Мы молчали, неизвестно почему, хотя и хотели говорить.
- Ты ходил в поход вместе со всеми? Тебя ведь не было здесь, когда мы ждали…
- Не было, - согласился Мар. – Никогда не думал, что Одан из королевской семьи. Помнишь, мы проходили по истории?.. Ганзе Единственный, первй король в Модгине… Он его пра-пра… По нему и не скажешь.
- Скажешь. У него королевские глаза.
- Знаешь, я на его глаза никогда не смотрел.
- Конечно, зачем тебе. – Я помолчала. – Тебе было страшно, там?..
Мар не ответил.
- Не знаю. Смерть - это разве не страшно всегда? На самом деле мне было все равно. Ода только было жалко. Представляешь, мы чуть не заблудились в этих подземельях! – Он изобразил улыбку.
- И смех, и грех.
Опять повисло молчание. Я буду боряться его всю жизнь – когда начинаешь думать, и мерещится, что читаешь чужие мысли.
- Ты встерчался с кем-нибудь из наших после выпуска?
- Нет. Да и с кем? А нет, вру – с Джедом, он с каой-то девченкой по Модгину шел. А больше ни с кем… А ты?
- Я – нет. Кроме Одана и вот, - тебя.
«Было небо, было солнце,
Как же звонко средце бьется,
Как мне жить теперь на свете,
Ведь прошли мгновенья эти.
Стихи… Я читала их давно-давно, и не помню, где…»
- Хорошо бы скорее кончилась эта война… - вздохнула я и ужаснулась себе – у меня зазвенел голос.
- Да. Ты куда поежешь?
- В Модгин. А ты?
- Тоже. Скоро все закончится… Через месяц мы все это будем со смехом вспоминать, да?
- Конечно.
Солнце подкрасило облака лимонным цветом. Мар наконец-то спустился с дерева и мы пошли обратно. Мне было легко и спокойно, неожиданно спокойно. На прощание я обняла его, мне казалось, что мы больше не увидимся, и хотелось дать ему понять. что я к нему хорошо отношусь.
- Пока.
- До встречи, - я махнула ему рукой.
Он улыбнулся и скрылся в своей палатке.

Считалось, что это уже последний рубеж. Тайлемов с их примитивным оружием убивали одного за другим, и Грайслер, генерал Грайслер, говорил, что это уже победа. Однажды Янина, ходившая с заявлением на отпуск, пришла и вручила бланк и на меня. Вместе с довязанной наконец-то шалью.
- Носи на здоровье. Тебе в Модгине пригодится, там еще снег.


Одан устроил нам телегу, которая возила продукты в лагерь, и она прихватила нас на обратный путь. Мы влезли туда, и я что-то беспрерывно болатала, лоходя до визга от восторга. Поешл снежок, он оседал у меня на волосах и таял под последними лучами солнца, выглядывающего из-под облаков.
Когда мы приехали, мы с Яниной расстались и пообещались встретиться через пять дней на этом же месте. Я пришла домой, бросила чемодан и рухнула спать. Пахло пылью и нежилым, пустым домом.
На улицах было тихо, снег стаял и сейчас было абсолютно сухо. Улицы были пусты, я ходила по ним и не заходила в магазины – было так хорошо и я была так счастлива. В темноте зимнего периода город стал еще краше, еще таинственнее. Я вышла во двор, заметенный мелким снегом и села на лавку. На первом этаже дома было распахнуто окно, из него выглянула старуха, замотанная в платок, она выбросила во двор ведро и вышла через дверь, подозрительно косясь на меня. Я улыбнулась и ушла, она ничего про меня не знала, не знала, откуда я тут взялась. Они никто ничего не знали…
Я шла по переулкам, которых раньше не знала, и внезапно наткнулась на тупик. Я перелезла через невысокую кирпичную стену и пошла широким двором какого-то склада. Никого не было, тольок во дворе валялся кусок железа – она напоминал ручной пороховик – пушку с разрывными снарядами. Это военный склад. Я пробежала по стенке и вылезла с другой стороны. Мне теперь казалось, что я сотни раз бывала здесь, и знаю здесь все наизусть.
В этот вечер Модгин принадлежал мне, и даже когда пошел скупой сухой снег, я не пошла домой. Мне некуда было идти, я обходила пустой двор за двором, и везде нахоидал свое, родное. Как же я любила этот город, кто бы тольок знал!..
«Итэна не бывала здесь, не былвала здесь так. как сейчас я. Понравилось ли бы ей это? Не знаю… Я так и не знаю, что она любила и что ненавидела. Но она не любила сидеть на одном месте, и в то же время новых мест не любила. Я тоже не люблю, но если открываю одно такое, то плачу ему неизменной верностью.»
Было темно, я плохо различала дорогу и все равно шла. Я вышла на окраину города, на старую его часть. Здесь почти что не было дворов и переулков, только огромные ворота из металлических листов. Я вышла за эти ворота – вниз шла долина, и пологие холмы на север… Здесь света было больше, на воздухе и на открытом пространстве. Было очень красиво смотреть на долину, на светлое молочное небо, на бесконечный простор… Я позабыла обо всем. но через минуту щелканьле фонарей разбудило меня и я вспомнила, что мне уже пора. Домой я вернулась уже ночью, но спать не хотелось. Я читала, пока не заболели глаза а потом легла спать.
Отпуск прошел, как во сне. Если можно убежать от войны, я это и сделала. Ее здесь не было, чудо сберегло моя город от зла и тьмы. Если бы я могла. я бы осталась здесь навсегда. Одан не стал бы мне запрещать, он бы все понял. Но он бы решил, что я пользуюсь его положением, что я его использую. Я не хотела. чтобы он так думал, и все же пришла в назначенный день и час с чемоданом к Янине.
Шел снег, сильный. Он хотел завалить весь путь, он не пускал меня обратно – так мне казалось. пока мы шли по дороге. Одскнигор мы уже миновали и шли теперь по широкой колее, занесенной снегом.
Мы вернулись в лагерь, нас там никто не ждал: но все были рады и счастливы. Янину позвали к какому-то раненому, на меня не обратили вниманя. Я кинула чемодан и спросила у соседей, что же произошло.
- Война закочилась. Собираем манатки и переселяемся в город, как цивилизованный народ.
Оказывается, последний бой отгремел совсем недавно. В лагере была такая тишина, как никогда за все это время, словно никто еще не успел свыкнуться с наступившим миром.
Одан сидел в совем шатре и писал что-то, снова писал. Я зашла к нему, и еще даже не успела задать вопроса, как он сразу же сказал мне:
- Можно ехать обратно. Все закончилось, Эл.
Голос короля был не таким, как весь этот год – он был счастлив, наконец-то счастлив.

Ваатага солдат в день всеобщего отъезда накинулась на барак, в котором они жили, и повалили его напрочь с радостными победными криками и воплями. Лагерь уничтожался, как неприятное воспоминание. Последний ужин на костре из досок моего временного дома был ужасно вкусным.

Одскингор моментально превратился в город победы – единственный город в стране, который также подвергался недолгой осаде и нападению. Мы вступили в него строем, как подобает практически военным, и на стенах домов были прикреплены разноцветные фонарики и флажки. Это был праздник, который будут отмечать еще долго.
На бал по случаю окончания войны приехал весь модгинский свет. В моду резко вошел военный стиль, и женские наряды были защитных оттенков. Хелига нарочито улыбалась всяким там расписным куклам, а на самом деле терпеть их всех не могла. Она говорила этом не, больше было некому. Бал готовился для всех, - для дворян и простых солдат. Одана возненавидят аристократы, но зато простаки вынесут на руках. Как ни дико это все было после войны. Но Хелига сделала победителя маленький подарок – она нашла роту лучших портных, которые шили костюмы гостям. Это было совершенно честно, ведь победители достойны поощрения. Даже в виде простого роскошного платья.
Одан заперся в своих покоях и не выходил из них. Хелига не была в курсе чего бы то ни было – она вместе со мной выбирала платье нам на бал. Черно-белый бал королевства… Она не могла думать ни о чем другом, и иногда о собственном сыне. Одним из вечеров он вышел в коридор, споткнулся о табуретку охранника и ушел обратно. Я сидела в кресле под лампой и ждала Хелигу. Одан не видел меня, а иначе он, наврное, наконец-то объяснил нам всем. что присходит.

Существует предрассудок, что белые платья – это всегда свадьба, радость и счастье. Я смотрела на белое чудо, слабое и едва светящееся в полутьме комнаты. Хелига сидела в примерочной и пыталась придумать, что сделать с черным гладкимплатьем, которое собиралось в складдки. Я смотрела на свое платье и не могла понять, как я покажусь в нем на людях. Это платье было похоже на наряд Белой женщины, на наряд мертвой девы.
«Ну да, Хел меня такой и считает. Но платье-то красивое, но в нем можно сразу в гроб…»
Я не стала даже мерить, сложила его и взяла к себе. Когда я вернулась домой, в непромытый пыльный дом, мне было очень странно – я скоро уже снова уезжала, и Янина тоже. Лара с грустью отпускала нас, мы обещали ей приезжать к ней по праздникам. Опать нигде не было светильников по вечерам, и мы нещадно жгли свечи.
Янина сидела и вязала себе шапочку из хлопковых ниток, Лара что-то готовила к ужину, я просто села на свое место в уголке и попробовала ловить каждый звук, каждое движение воздуха, каждое свое ощущение. Это могло так скоро закончится, надо. чтобы осталось хотя бы воспоминание.
«Дорогая Бренточка!
Я не писала тебе так невозможно долго, ты уж, наверное, и забыла меня. Так много вермени прошло, столько всего произошло. Ты так далеко, что наверное, и не знаешь, что у нас туту творится – я пережила войну, пережила и мир… Как много прошло времени. Мне кажется, что я перстала быть самой собой, и эта жизнь – вовсе не моя, а чья-то другая. Но она мне нравится.
Как ты там? Лето теперь, я знаю, какое это для тебя облегчение. Надеюсь, у тебя все хорошо, я очень на это надеюсь. Скоро уже я приеду, и, пожалуйста, напиши мне. что нужно привезти из города.
Мне хочется сделать тебе и всем что-то приятное, но иногда мне кажется. что это больше глупость, чем доброта.
Здоровья и силы тебе, Брента.
Эллада.»

К главному зданию города срочно пристраивали огромную террасу для бала. У нас не было места, чтобы просто танцевать. Все торопились, потому что и так долго ждали конца…
Горели свечи, музыканты настраивали инструменты. Одану уже не было жалко денег из кололевской казны, и всем хотелось поскорее поставить точку войны. Никого не было, тольок Одан, как бледная тень, бродил по зале и прикасался руками к стенам и балкам. Он пока что не врил, что все это настоящее.
Хелига беседовала с генералом Грайслером в коридоре. Хелига улыбалась и кокетливо краснела, сдержанно смеялась и снова краснела. Гарйслер вел себя как истинный кавалер и вел даму как и положено – плавно, взяв под локоток. Одан посмотрел на них, вытаращился, но гости стали собираться и он уже не имел права на собственное мнение. Он сказал пару слов под начало и заиграла музыка… Оркестр собирали в спешке, поэтому иногда они чуть фальшивили.
Я не могла танцевать – я стеснялась своего платья, своей неловкости. Большая часть людей были далеко не из аристократов, и их можно бы было не стесняться, но я не хотела вгонять их в еще большее смущение. Почти никого из высшего модгинского общества не было – до простаков они не снизошли. Я недолго послушала музыку и вскоре ушла – мне было скучно. Потому что Одан сидел на своем троне, а Хелига танцевала с Грайслером.
Я вышла, пошла по широкому холлу, застеленному светлым ковром. Знакомая изящная фигура шла мне по коридору навстречу, я остановилась и поздоровалась.
Ина не сразу меня заметила, лишь кивнула и огляделась с высоты своего роста. Ее волосы стали еще короче и еще чернее, а она сама – еще более лощеной и светской. Она уже не обращала на меня внимания.
- Ты не видела Одана?
- Нет, - момнетально соврала я. – Зачем он тебе?
- Поговорить, - пожала она плечами.
- Она обычно сидит в каминной, когда сбегает от всяких мероприятий. Ты можешь подождать его там, - сказала я и ушла поскорее. Ина была в коричневом дорожном костюме из шелка, и я в своем платье а-ля Хелига была гораздо лучше. Я даже была довольна, что отправила ее неизвестно куда, я имела на это право сегодня.
«Ну что, бывшая подружка? Не нужна я тебе стала… Совсем не нужна.»
В старой зале собрались те «голубокровные», что все же приехали но на бал не пошли. Они стояли переговаривались, и среди них я узнала несколько знакомых лиц. Первой была моя бывшая однокурсница Аласта Ай.
- Несложно догадаться, к кому ты, - сказала я ей, подойдя. Я вошла в раж, я могла говорить что угодно и кому угодно.
Аласта посмотрела на меня, и засюсюкала:
- Ой, привет, а где Одан? Ты его не видела? Вау, какое платье! Прелесть.
Я пожала плечами, и отослала ее в ту же самую каминную, куда и Ину. Интересно будет посмотреть, как они там встренутся… Я ушла в кабинет Одана, который он позабыл запереть, села и подключила маленький экран, который у Одана на столе работал автоматом, мне нужно было только «разбудить» его. Ина ходила по комнате из стороны в сторону, подходила то к окну, то к черному холодному камину. Аласта, как культурная, постучалась и зашла. Одана не было, она что-то спросила у Ины, та не ответила и только развела руками. Огромое окно, выходящее на на низкие дома и широкие степи, показывало четкую черную линию горизонта, и я на секнуд подумала, что у меня что-то с глазами – что-то темное шло на нас оттуда… Мне стало трудно дышать, я боялась даже думать о том, о чем я подумала…
Я поднялась и вынеслась из комнаты. Я пыталась обновить Щит, который раньше начинал работу практически мнгновенно. Сейчас было не так, я бежала в эту самую каминнную и мне нужно было поскорее посмотреть… Я надеялась все же. что мне показалось. Почему купол не работает?
«Его никто не поддерживает. Невозможно одной охватить такую огнромную территорию.»
Я влетела в комнату, и обалдела, когда увидела там только Аласту. Ина уже успела куда-то смотаться.
Я подлетела к окну, перевела дыхание, посмотрела. Глаза заболели, так сильно я приглядывалась. Это они там были… Это точно они. Я была права. Нельзя было верить, что война так быстро закончилась.
       
       * * *
Хелига-маленькая ползла по стене. Она не помнила ничего, только то, что ей нужно найти источник этого беспокойства. Стены звенели, она чувствовала это каждой клеточкой тела. Большая-Хелига и не подозревала о таких вещах.
Девушка в белом стояла у окна, и на фоне стены и окна она была одним белым пятном. Было слышно, как стучат ее зубы… Второе, темное пятно, металось по комнате и все же и близко не приближалось к белому пятну.
- Этого не может быть, - произнесла белая, Хелига-маленькая узнала голос и вернулась в старое обличье.
Аласта увидела ее и поклонилась. Хелига не ответила на приветсвие но мимоходом подумала: в юности Хелига и сама была такой. Неужели действительно?
- Здравствуйте, ваше величество. А где его величество король? Мне очень нужно поговорить с Оданом.
- Где Одан? – закричала Элла.
- Эй, постойте! – пискнул кто-то, входящий в дверь. – Я первая вообще-то.
- Ты что, совсем? – взмханула руками Элла, и ероша волосы на голове. – О чем ты говоришь? Ты что, не понимаешь, что!..
Хелига остановила Эллу, в ее душе колыхалось смутное подозрение.
- Что случилось, Элла?
- Там… Кажется, опять… Нет, ну, может, у меня опять галлюцинации, или просто показалось… - стушевалась Элла. Хелига посмотрела в окно, в на улице было тепло, светло и радостно. Она не сразу, порняла, о чем говорит Элла.
- Надо с Оданом поговорить… Да… - Хелига потерла горло и вышла из комнаты. Две красивых девушки, темненькая и беленькая Аласта, тихо шипели на Эллу и друг на друга.
Хелига вышла в коридор, там было как всегда светло, просторно. Она шла по нему, и никого не видела, и мыслей не было в голове – они все куда-то пропали. Хелига дошла до своей комнаты и сходу заперла дверь на ключ. В груди все болеоло, вылезала память, что нужно найти Одана… Но она не могла выйти из комнаты – принцесса не могла показываться на людях с таким лицом.
       * * *
 Ина кричала на Аласту, та в ответ ей говорила, что она здесь никто и она не имеет права на нее кричать. Я не знала, что делать, я даже не удивилась, что Хелига сползла со стены и превратилась сходу.
- Заткнитесь, обе! – я не выдержала и закричала на них. Голос сорвался, но сейчас это не было таким уж горем.
«Янина будет в шоке. От кого она это узнает?»
Нужно было идти, искать Одана… Он должен что-то делать, а этих двух ничего не интересует… Они и не знают ничего, и знать не хотят. Я должна его найти… Меня снова посетило чувство, что кроме меня этого никто не сделает.
«Янина так и не сможет вернуться в Модгин… Тьфу, о чем я думаю – конечно же, она еще туда вернется…»
- Слышь, что вы все тут какие-то… нервные? Что-то случилось? – спросила Ина.
- Так, сейчас разберемся… - обронила я и вышла.
«Надеюсь, кто-то другой сообщит нашим эту новость… У Янины, когда ее шокируют, становится лицо, как грусть на карикатуре. Нет, лучше я сама ей скажу…»
Я вышла, побежала в зал. Одан был там, я подлетела к нему, и стала что-то быстро-быстро говорить… Я и не помню, что произошло, но Одан посерел, схваьтил меня за плечи, и так мы вынеслись из зала. Перед глазами все кружилось, я и сама не знала, куда мне деваться…
- Ваше величество, принцесса… - раздался чей-то тихий вкрадчивый голосок. – С ее высочеством, кажется, истерика…
Мы побежали туда, стайка слуг стучалась в дверь, из-за которой раздавали сдавленные всхлипы и отрывистые удары. Одан достал из кармана ключ, отпер дверь и мы вошли. Хелига сидела, скорчившись, на кровати и била сжатым худым кулаком о спинку кровати. У нее из разбитых костяшек шла кровь, но она только плакала и била рукой дерево. Одан подбежал к ней, схватил за руку, она забилась и стала что-то невнятно бормотать. Я стояла в стороне и смотрела на нее. Что с ней? Я не поняла, но и сама была на грани того же состояния.
- Успокойся, - погладил мать по голове Одан. – Выметайтесь отсюда! – рявкунл он на слуг. Они покачали головами и вышли, но дверь за собой не закрыли.
- Элла, закрой дверь, - велел мне Одан, минуты дверь успокаивая Хелли. Я закрыла дверь и присела с другой стороны. Хелигу трясло, но она уже не плакала так сильно. У нее были сухие глаза, покрасневшие и припухшие, но слез не было.
Одан ничего не говорил, только обнимал Хелигу и гладил ее по голове.
- Одан, - сказала Хелига охрипшим голосом. – Элла… Это правда?
Она снова залилась слезами, она вырвалась из рук Одана и выбежала на балкон. Одан сел, схватился руками за голову.
- О чем она говорила? Прости, но я ни слова не понял из всего того, что ты сказала.
- Не знаю, может, мне показалось, но… Какая-то тьма на горизонте. Мне кажется, это тайлемы.
Казалось, Одан не услышал меня. Он остался с Хелигой, а я вышла. Я пошла домой, мне нужно было успокоиться самой и проверить – у меня что, галлюцинации? Не может такого быть. Хелига это тоже видела.
Из домов доносились приглушенные звуки то ли праздника, то ли застолья – этот день теперь останется на веки вечные королевским праздником. Странно как-то. Что они празднуют? Победу?
Дома никого не было, совсем никого. Янина, возможно, отправилась к Нику, Лара могла пойти и на бал, точно. Я села на кухне, а потом вскочила и пошла на улицу. Мне нужно было посмотреть, проверить, и сделать это можно было только так. Я вышла за пределы города, я должна была почувстовать что-то, но ничего не было, кроме звенящей пустоты и тишины, которая в теплом летнем вечере была совсем мирной. Но мне не могло показаться.
Я вернулась, в резиденции короля горели все окна, какие только можно было представить – я пошла туда, я все еще была в бальном белом платье и могла сойти за благородную. Гости, приехавшие из Модгина танцевали в большой зале – там было душно от свечей и тесно, но онивсе равно изображали свое, избранное общество. Одана не было видно, я пошла к Хелиге – она не пустила меня, но через десять минут вышла уже в порядке – на ней было белое платье, красивое, легкое. Молча она взяла меня за руку и мы пошли в зал.
- Пойдем. Да, кстати, что это за девушки дожидались Одана? Ты знаешь их? Как ее, - Аласта и Ина, кажется?
- Да.
Мы вышли в зал, где Хелигу сразу поймал Грайслер и увел куда-то. Это было роскошное общество, они танцевали плавные гордые танцы, и музыканты играли для них старательно. От этого горько становилось. Одан появился, взял меня за руку.
- Какие у тебя холодные руки. Бедшь танцевать?
Я покачала головой, у меня внутри все болело и я не могла казаться счастливой. Все в порядке. но я не могла себя в этом убедить…
- Ты мне не поверил сегодня, да?
Одан ушел от ответа, и ушел в гущу гостей. Они танцевали, дамы – в белом, а господа – в темном, в черном и щегольском. Как это все на сон было похоже, на сказку или ужас…
В глубокой ночной темноте ничего не было слышно и видно. Было так хорошо и спокойно, я смотрела в темноту, больше делать было нечего.
Все произошло быстро – в распахнутые двери ворвались тайлемы, начались крики. Маги, находившиеся в зале, стали пускать в тайлемов снарядами. Они все не видели этих существ, они не знали, что им по барабану… Я сделала над всеми разумными существами купол, но его хватило ненадолго… Меня толкнули в спину, я не успела увернуться и упала на пол. Тайлемы были вооружены огромными дубинами и планками с мелкими острыми шипами. Они впивались глубоко в тело, причиняя страшную боль.
Обрадованные, расслабленные, ощутившие безопасность, ни у кого не было оружия. И еще больше не умели им пользоваться. Тайлемам не пришлось прикладывать особых усилий, чтобы повязать стаю мирных людей. Многие из пленныхб были в нарядных бальных котюмах.
Всех, кто был в городе, всех оставшихся в живых, привели в конце концов к нам. Дом то был тих, как могила, то разражался криками восторга тайлемов. Не знаю, сколько мы там сидели, - я засыпала и не могла следить за ходом времени. Нам выдавали воду маленькими поциями, наверное, все-таки туда что-то подмешивали, - голова не соображала и постоянно хотелось спать.
«Где же Одан? Где он? Куда он мог деться? Что с ним? Жив ли он еще? А Хелига? Куда они пропадают именно в моменты, когда все мы…»
Что на нас так действовало – отрава, которой нас кормили, обездвиженность, или лица друг друга, в такой малый срок посеревшие, отощавшие и постаревшие… Зачем они сохранили нам жизни? Почему они это сделали? Кто руководил ими – не могли эти дикари сами делать что-то, кроме войны и убийства. У них не хватило бы воображения. Они что-то задумали, это стало понятно, когда они подняли нас и повели куда-то. Мы превратились в такой скот, гадящий на пол, мечтающий только о еде и воде, которым можно было легко и просто управлять… Шел дождь, а мы шли по дороге, связанные цепочкой, или даже не связанные – никто и так никуда не бежал.
       * * *
Это была чистая правда, у Эллы были глаза и чутье… Одан не слушал или не слышал ее, - может, он понимал, что все, что говорит его страя мать просто бред. Когда в город ворвались тайлемы, Хелига узнала это одной из первых – она все видела и слышала, она видела, как быстро все происходит. Она достала из ящика стола ножичек – старинная штучка с отравленным лезвием. Банальность, но иногда сгодится и такая вот «пчелка», особенно когда хочется жить.

Одан стоял в своем кабинете, Хелига стояла за его спиной, и оба неотрывно смотрели на вождя тайлемов – он был скорее похож на человека, чем на тейлема. Он улыбался, и торжествовал – он не взял с собой только одного тайлема, словно был уверен в своей неприкосновенности.
«Как мы могли так… Куда делась королевская армия, куда она вся подевалась? – думала Хелига. – Как все могло получиться так?»
- Здравствуйте… Ну что же вы так оплошали – ни охраны, ни караула… Мы думали о вас гораздо лучше. – Он улыбался, и длинные кривые зубы делали Вождя похожим на животное.
«Откуда они могли взять такое количество воинов? Как быстро, боже мой…»
- Вы не станете отрицать, что мы победили? – с издевкой произенс Вождь. Он прошелся по кабинету короля и подошел к Хелиге, взял ее руку будто для галантного поцелую.
- Отойди от меня, животное! – взвизгнула Хелига и вырвала свою руку. Она не могла понять, что на нее нашло, но больше, чем когда-либо, ей хотелось обмочить руки в чужой крови.
Вождь покривился и отошел.
- Мальчик, ты держи свою мамашу в узде. Она так и истерику устроить может.
Одан сжал зубы, и посмотрел на Вождя.
- Город ваш. Чего еще вам надо?
- Хм.Вам интересно, чего нам нужно? Вы уничтожили цвет ашей армии, уморили их подлостью, под землей. Даже кровь тех людишек, что уже поплатились за глупость своего короля, не смоет позора.
- Не смешите меня, что вы все делаете из мести, - рявкнул Одан. – Эпидемия выгнала вас из ваших родных земель и вы вторгаетесь в наши владения. Кто дал вам на это право?
Вождь ухмыльнулся.
- И все же мы победили. Твои подданные в моих руках, мальчик.
- Чего вы хотите?
- Вы отдадите нам ваш город. Модин, кажется? Он богат и велик, а моим воинам нудны краша над головой – для них и их семей. Я вернну тебе людей, а ты сдашь мне город.
- Зачем он вам? – спросила Хелига. Ее Модгин… Как они могли его просто так взять и отдать?
- Заткнись, женщина! – произнес сопровождающий Вождя. И в тот же миг в него ударил снаряд – и прошел даром. Хелига удивилась и закусила губу, чтобы сдержаться.
- Вы в нашей власти, ваше величество. Соглашайтесь.
«Армия истощена. Мы не сможем отбить удара, - думал Одан. – если мы впустим их в город, то они не оставят нас в покое – они убьют нас всех, уничтожат и превратят мое королевство в свое жалкое логово… Как же больно думать об этом.»
- Я смогу предложить вам лучший вариант. Для этого нам нужно будет поговорить… Но не здесь. В Модгине – и мы решим там все наши вопросы.
«Я должен успеть придумать что-нибудь. Маги… Они должны помочь чем-нибудь. И -фармацевт Лодс. Он еще может варить свои зелья, он должен придумать что-нибудь…»
- Но поедем мы сами, отдельно.
«Они не могли сами все спланировать. Они тупы и дики, кто мог им помогать?»
Хелига смотрела на хищную улыбку Вождя и подумала, что он делает все как по сценарию. Гродл знал все, и только он мог так ненавидеть своего конкурента – Одана… Его родного племянника, занявшего его место. Только он знал, куда следует бить. Только бы это был не Гродл.

       * * *
В город нас ввели, как пленников. Модгин уде сдался, и невозможно было понать, как давно – на улицах уже никого не было, только на городской стене нас встретили тела защитников. Мы прошли город, у меня ныли ноги и было тяжело идти, но поняла, что мы идем дальше. Мне стало страшно, потому что я поняла, куда нас ведут. Арена снова принимала своих пленников…
Нас рассадили по клеткам, как животных – они там и сидели еще в те времена, когда по праздникам устраивались трюки с большими кошками и медведями. Было тесно и темно, ввсе улеглись пластом, я не могла даже просто подняться на ноги. Нас кормили и поили нормальной водой, от чего у нас даже появились силы на разговоры.
- Как вы-то сюда попали?
- К брату в Одскингор приехал, погостить, он там служил. Навестил родственника…
- Как вы думаете, мы отсюда выберемся?
- Странно, что мы еще живы… Они не настолько умны, чтобы понимать, что нас не стоит убивать.
- И я думал. что они не настолько глупы, чтобы не понимать, как опасно оставлять нам жизнь.
- Они в воду что-то подмешивали. Мы волю потреяли, никто даже не попытался сбежать по дороге сюда.

Зажегся свет, кто-то шел мимо клеток. Я увидела илцо Одана, подскочила к решетке и, просунув руку меж прутьями, потянулась к нему.
- Одан! – было шумно, и я не слышала даже своего истошного голоса. – Одан!
Он подошел, я уцепилась за него руками и закричала ему в лицо что—то.
- Помоги мне! Я больше не могу, Одан, я умру здесь! Пожалуйста, Одан!..
Одан тяжело дышал почти мне в лицо, я кричала на него, потому что сейчас мне было страшно – я почти чувствовала себя животным, одичавшим зверем. Я почти плакала, так мн хотелсоь уничтожить эту решетку… Но я не могла этого сделать. Он потерся лицом о мои руки и ответил:
- Я все сделаю, слышишь? Я обещаю, ты выйдешь.
Сзади меня прижали к прутьям, они тоже тянули руки к оролю и кричали, что он должен нас всех вытащить…
«Как все может быть так? Наше королевуство пало, после, казалось бы, победы… Наши города так просто сдались нападению без предупреждения и открытого боя. Боя и не было…»
Нашим надсмотрщиком был огромный тайлем, который только приносил ведра для помоев, а также с едой и водой. Я ненавидела его – не за то, что он был из дургого лагеря, не за изуродованный город, даже не за убитых защитников города в серой форме королевской охраны, - а за то, как он обращался с нами. Он орал на нас за то, что от нас стало вонять нечистоплотностью, за то, что в «казармах» низки потолки, но не слушал всего того, что мы ему отвечали и не говорил с нами.
- Слышь, ты, заткнись! – взорвался Малн, - Мы в своей стране, мы у себя дома. Посмей еще раз сделать нам замечание, ты, животное!
Тайлем зарычал нам что-то, на своем идиотском языке, мы ничего не поняли, но тон был даже красноречивее.
- Убирайся в свою вонючую пустыню! – вскочила я, - Урод! Ты и все твое поганое племя! Да знаешь ли ты вообще, что такое обувь и нормальная одежда? А еда? Ты ел когда-нибудь из тарелки?
Я била рукой по прутьям клетки, кричала, не могла успокоиться. Кто-то из женщин сжал меня сзади и попросил меня замолчать. Я покричал еще, но тайлем кинул в нас больой палкой, и я заткнулась. Ненавидеть сильнее было просто невозможно.
Я подумала, и решилась. Влезть в крохотный мозги этого тайлема оказалось легко – несмотрея на то. что они равнодушны к магическим атакам. Там не быдло ничего, но я решила все же сказать ему пару ласковых… Я почти слышала свой голос, как в самых страшных кошмарах: «Умри, животное, как подыхают сотни невинных коров на кострах твоего грязного племени. Пусть каждый, убитых и оскорбленный тобой, утягивает тебя в темное царство смерти вслед за собой, разрывая тебя по кусочку…» Я испытывала почти наслаждение. Но имели ли мои действия результат – я не знала, только наш тюремщик скончался через несколько дней. Если бы я могла, я бы уничтожила их всх одного за одним, но их было слишком много на меня одну…
 
       
       * * *
В голове Хелиги не укладывалось – куда делась наша армия? Куда она могла исчезнуть, рассыпаться по крупинке? Но только теперь ничего не было, только пустой убитый город и пленные, который были достойны воли гораздо больше, чем тре, кто их этой воли лишил.
- Надо что-нибудь делать, Одан!
- Что? Что? – метался Одан. – Я видел Эллу, - обронил он, и его голос задрожал. – она скоро совсем сломается.
- Что же делать? Ну, думай же! – закричала она. Принцессса и король сидели в кабинете, и их замок был похож на тюрьму.
- Они хотят, чтобы их впуситили во дворец.
- Что-о? – взвилась Хелига. – А больше они ничего не хотят?
- Мне не успеть собрать армии. Что же делать, господи?..
Одан сидел, обкусывал губы, и качался из стороны в сторону.
- Кроме города они ничего не требуют за пленников? – охладевшим тоном спросила Хелига.
- Город и все его жители. Это слишком... Зачем им это все надо? Зачем им город – зачем этим дикарям почтение, зачем им все эти атрибуты?..
Хелига подумала и поняла, что не может больше так. Чтобы все исправить нужно сделать невозможное, а она не может, и никто не может… Что же делать?
       
       * * *
Чьи-то руки выхватили меня, я поняла, что сейчас натолкнусь на прутья клетки, но этого не случилось. Меня вытянули в темноту, я не поняла, что происходит, но не произнесла ни слова.
«Что это?»
Меня тянули за руку, мы бежали по улице темной и пустой. Из-за угла выплыла компания тайлемов, мы забежали в какую-тол подворотню, спрятались ненадолго. Ничего не понятно, но я вырвалась из плена…
Мой дом, дом Одана горел изнутри, как фонарик. Меня привели сюда – а здесь не могли быть враги. В свете я смогла разглядеть своего спасителя – это был точно мужчина, с коротким ежиком волос.
- Так, барышня, король с вами встретиться не сможет, так что вам придется здесь закрепиться и спрятаться. Пока, - махнул он рукой, втолкнул меня в раскрытую дверь дома и ушел.
«Я даже не успела спросить, кто он такой. Наверное, из личной охраны Одана.»
Хелига поймала меня, обняла и сразу оттолкнула.
- Элла!..
Я поняла, что с ней. У меня был завал с гигиеной.
- Я могу помыться?
Через полчаса я сидела в гостиной, Хелига принесла с кухни чай – и казалось, что ничего, совсем ничего не изменилось, есть только мир, покой, свет желтой лампы и домашний уют.
- Что происходит? Что? – спросила я, когда смочила горло сладким-сладким чаем.
- Элла, - Хелига прочистила горло. – По-моему, все очень плохо. Я не понимаю, что делать… Это нападение – его не должно было быть, понимаешь!? Мне кажется, что есть еще кто-то, кто руководит ими.
- Они травили нас чем-то. Откуда он мог у них взяться? Кто бы знал… - у меня закручилась голова от такой вкусноты.
- Господи, что же делать?.. – Хелига распустила пучок и платиновые волосы рассыпались по плечам. Она их красила, у нее начинали отрастать корни. – Одан в панике. Если бы он не ввязался во все это, сейчас все могло бы быть по-другому.
- Все будет в порядке, - сказала я, почему-то сейчас я поверила в то, что все и правда будет хорошо. Я через столькое прошла, и не я одна, это не может не закончиться одним счастьем, одним на всех. – Мы что-нибудь придумаем. А где Одан?
Хелига протерла глаза, и пожала плечами.
- Он что-то хочет сделать. Он сделает, понимаешь? Ты веришь в это?
- Конечно, верю.

Хелига ушла, примерно под утро. Она говорила всякую бессмыслицу, было видно, как все это ее доканывает. Я осталась одна в пустом доме.
- Ведь он все сможет, правда? Мы ведь победим, правда? Наверное, мастер Ман был прав – я не просто так живу здесь. Я нужна им, я могу что-то сделать. Но помогите же мне, кто-нибудь!
Мой голос разносился по дому, и эхо отдавалось от стен.
- Итэна покинула меня, не просто так, может, именно для того, чтобы я сейчас… - я замолчала. Мне хотелось побить себя за то, что я сейчас сказала.
- Я хочу, чтобы мне помогли. Пожалуйста, мне сейчас так сложно быть одной, я не знаю, что делать. Я хочу им помочь, - им всем, но и мне нужна помошь!
«Я хочу помочь Одану. Это его битва тоже, больше всех его.»
Я зашла в кабинет, где валялись его бумажки, я села за стол, выдвинула ящик, и увидела стопку маленьких книжечек в красных переплетах. Я взяла одну.
Сказки Светлого Леса.
 «Дорогая Элла!
С приходом нового года мне бы хотелось, чтобы твоя жизнь хоть немножечко становилась похожа на сказку. В этих глупых наивных сказках есть то, чего нам так не хватает – света. Пускай он будет у тебя, я очень хочу этого.
Одан.»
Это все были сборники сказок – я листала их все и читала теплые слова, от которых хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Он это все мне писал – он это писал от всего сердца, и все это мне… Неужели я заслуживаю этого?
Насекомыши – это название мне понравилось, я раскрыла эту книгу и стала читать…
«…За спинкой хрупокй гусеницы распустились легкие крылья. Только бы не сломал их кто-то ненароком, не уничтожил этот маленький комочек счастья… Она летала впервые, и могла бы она петь, пела бы обязательно, лучше Соловья, и посвящала бы свои песни им одним – насекомышам. Блошкам, комарам, стрекозкам и длинноногим кузнечикам.»
Чайка и Море, - эту книгу я взяла утром, в тишинне. Красная суконная обложка скрывала под собой слова Одана – это был подарок на мой день рожденья, который Одан решил мне устроить 14 мая.
«С днем рожденья, Эллочка!
С днем рожденья тебя, живи лучше, проживаю свою жизнь так, чтобы потом было приятно вспоминать. Жизнь нормальная, жизнь прекрасная, что бы ни произошло!»
       
«Чайка летела над морем, свежие облака, легкие, ощутимые лишь капельками на крыльях, было только огромное небо и корабли с белоснежными парусами в гавани. Только бы не гнали она чайку, не бросались бы в нее камнями, не ломали ее крылья! Она перелетела через целое море, чтобы просто взглянуть на эти корабли, на гордых птиц моря.
Маленький мальчик столя на пристани и смотрел на чайку, кружащую над ним в небе. Почему она не улетает? Что держит ее здесь?
Мальчика позвали на корабль, он влез по канату и спрыгнул на палубу. Чайка все кружила, и матрос Яв бросил в нее огрызком яблока. Мальчик спросил его, зачем он сделал это, а тот ответил, что ему потом не хочется драить палубу…
 Маленькое рыбацкое судно вышло в море, но эта посудина казалась чайке роскошным белокрылым кораблем.»

Я заснула под утро с книгой в руках.
«Все будет замечательно!»

       Глава шестнадцатая.
Страшно было на улице. Я выглядывала из окна, и сквозь стекло чувствовала, как кто-то сейчас может видеть меня, и вряд ли этот кто-то – друг. Дворик стоял пустой, никто не сидел на лавочке и дерево пропало… Грустно, если спилили.
Я не писала писем и только мучительно ждала. Читала, смотрела через шторку в окно, настукивала ногтями мелодии, еле задержавшиеся в голове. Дни тянулись годами, но и они когда-нибудь кончались. Это все должно было когда-нибудь кончиться, чтобы можно было вспоминать о пережитом ужасе с облегчением.
«Все должно закончиться хорошо. Все должно закончиться хорошо.
Если долго убеждать себя, так и получится.»

Итэна сидела рядом со мной, словно так и надо. хелига носилась по кухне и готовила нам завтрак, и я чувствовала, что Одан где-то тоже здесь, просто я его не видела. Итэан меала чай в чашке, и нечаянно пролила его. Она ойкнула, я вскочила и стала стирать чай со стола. Он капал на пол, и уже половина кухи была залита.
- Ну что ты наделала! – со злостью произнесла я, у меня были липкие руки и сама я была такая грязная. Меня это очень разозлило. – Нельзя было поосторожнее?
- Не кричи, - дрожащим голосом сказала Эна. – Я не виновата ни в чем. Почему ты кричишь на меня?
- Ты не могла немного осторожнее?
- Не кричи на меня.
Она плакала, а я была настолько зла, что готова была ее ударить. Тут вошел Одан, и я проснулась.

Этот сон был слишком реальным, я чувствовала и думала. Я отдавала себе отчет во всех своих действиях. Мне казалось, что я схожу с ума.
Я вышл на улицу, там было пусто, меня немного покачивало и я больше не думала, что могу умереть. Мне не было страшно, я все могла. Тайлем, выкатившийся из какого-то дома, из которого доносились звуки то ли пира, то ли загула, уставился на меня, не ожидая, что кто-то еще способен просто так выйти из дома и идти по самой середине улицы.
- Ну давай! Попробуй меня убить!
Я вспомнила озверевшие руки, которые тянулись к свободе и молили о ней. Я не стала делать себе щита – у тайлема не было никакого дельнебойного оружия.
- Ну, давай! Убирайтесь отсюда, уроды!
Я развернулась и бегом побежала вон из города, к старым воротам. Тайлемы, набредшие на винный погреб ресторана «Глори», упились до такой степени, что даже не заметили меня. Я вышла и пошла по дороге. Было раннее утро, и туман еще не осел на поле. Горы рисовались вдалеке, было прохладно и светло… Светало, солнце только пригревало землю… И я увидела, как яркое свечение наплывает от линии горизонта. Я подумала, что это конец света наступает, как вода, которая накатывает и смывает кровь… У меня по щекам потекли слезы, я прошла немного по каменстой дороге и села на землю. Закрыла лицо руками, я была так счастлива, и так было больно. И стыдно за этот проклятый сон…
Я лежала и смотрела в небо, не видя ничего. Как много времени прошло, но ничего не происходило, и я пока была жива. Кто-то взял меня за руки и поднял с земли. Это действительно был конец света, так как перед глазами я увидела мягкие расплывающиеся фигуры духов и чрезмерно четкое лицо мастера Мана.
- Здравствуй, дева Эллда.
- Здравсвуйте… Здравствуйте.
Мне хотелось снова осесть вниз, но теперь уже больше от счастья – если пришли духи, значит, все теперь точно будет хорошо. Они спасут нас всех, они могут это сделать…
Одан подошел ко мне, и я почувствовала, как он подхватил меня, когда я уже почти падала. Мне показалось, что он тоже плакал, но так могло и просто светить солнце. Почти что в обнимку мы столяи так, а потом бегом помчались в город.
Духи изгоняли тайлемов из города, и мне никогда не понять, как они это делали. Это быдло их волшебство, но тайлемы убегали сами, они боялись их, как я боялась раньше. Я бежала по городу и заходила во все жома. Чтобы сообщить, что все уже – все закончилось, все будет хорошо! Я потеряла Одана, наши руки разжались, он счастливо улыбнулся и пошел прочь. Я знала, куда он идет. В свой дом.
       * * *
Хелига спала в своей комнате. Все должно было когда-нибудь разрешиться, и она даже во сне ждала этого. Просыпаясь, она каждый раз понимала, что все останется по-прежнему.
Кто-то важный приехал в горд – за дверью гудело, кто-то ходил и говорил. Что-то происходило, но что? Хелига не решалась выглянуть, да и зачем? Чтобы натолкнуться на пару новых рож, ничем одна от другой не отличимых? Ну уж нет.
Когда постучали, она не открыла.
- Хелли, открой, - сказали, и постучали начтойчивее. Хелига узнала голос, но испугалась и подумала, что у нее галлюцинации.
- Кто это? – На всякий случай спросила.
Дверь открылась и без помощи Хел. Заросший бородой и явно не мытый мужчина вошел в комнату, Хелига не сдержалась и вскрикнула.
- Господи… Как ты здесь оказался?
Это был Гродл, она не сразу узнала его. Гродл ничего не сказал, и сразу захлопнул дверь.
- Здравствуй, для начала.
Гродл подошел к Хелиге и коротко ее обнял. Хелига почувствовала острый запах сырости.
- Здравствуй. Ты так давно не выходил на поверхность… Где ты был?
Гродл не ответил, подошел к окну, потрепал рукой занавеску.
- Ты не отвечаешь… Это ты все подстроил?
- Что? О чем ты говоришь?
- Обо всем. Одан исчез, я не знаю, где он. Мне не верится, что он сбежал…
- Значит, мы все в семье такие, - невзначй обронил Гродл, потрогал рукой сеткло и повернулся к Хелиге. – Я ничего этого не делал. Это все сделало твое чадо – он уничтожил мое королевство.
- Он – уничтожил? – вскипела Хелига. Она никогда не ругалась с Гродлом из-за кого-то. Но Одан того стоит. – Как он мог уничтожить то, чего уже не существовало?
- Все, хватит, - отрезал Гродл. – Что у вас тут происходит?
- Ничего, - Хелига села на кровать. – Они не могли сами все это придумать… Эта игра должна чем-то закончиться, но чем?..
Гродл сел рядом с Хелигой.
- Надо думать… Расскажи мне, что у вас тут происходит! Они заняли город… Армия?
- Не собрать. Жертв много, оружия нет. Они его уничтожили, слава богу, что сами не умеют обращаться с ружьями.
Гродл посмотрел на Хелигу – она почти не была накрашена, но выглядела все равно… хорошо. Он уже отвык от нее, сколько они не виделись? Сколько-то лет.
       * * *
Никто в это не верил, но догадывались, что духи не так просты и эфирны, какими кажутся. Они имеют право карать и миловать, они знают твою вину, даже если никто на свете о ней не подозревает… Одан смотрел на них, когда они впивались в тайлемов, так, что те бежали прочь от них, но никак не могли убежать. Они проникали внутрь их, и на секунду Одану показалось, что скоро они примутся и за спасаемых. Одан шел по улице, и тайлемы были ему больше не страшны…
Одан пришел домой и первым делом открыл клетки в тюрьме – охранник куда-то подевался, так что ничто не помешало ему.
Вождь тайлемов вылетел из своих «покоев» - из того крыла замка, в котором он обосновался. ОН вылетел, увидел Одана, спокойно идущего по коридору, и зарычал на него от злости – он, видимо, понял, что он проигрывает…
- Здрасьте. Доброе утро. – Одан позволил себе улыбнуться, впервые за последний год.
- Ты, щенок… Да понимаешь ли ты…
Одан прошел по коридору в библиотеку, открыл огромную книгу истории и написал на форзаце огромными буквами: «Теперь все будет по-старому и даже лучше, теперь наша столица вновь станет нашей. Ликуйте же все и радуйтесь!»
Он подошел к окну, там светило солнце. Теперь все будет хорошо, все будут счастливы…
Раздался страшный треск и запертые двери библиоткеки разлетелись в щепки. Множество тайлемов ворвалось, они все бросились на Одна, и он почувствовал горячую, огненную волну под ребрами… Все оборвалось в одно мгновение, и Одан вспомнил напоследок светлую череду образов и книжечки в красной обложке, до сих пор лежащие в его столе. И Элла.
       * * *
Я неслась по улице, и видела, как разбегаются тайлемы. Я колдовала – духи кормились моей магией. Я чувстовала себя в каждой капле воздуха, в каждом миллиметре солнечного света, во всем. Я не была так счастлива уже очень давно, и сейчас я готова была идти-бежать по улице и петь во все горло. Я помогала духам, чтобы им было легче находиться здесь. Данво я не была так горда собой, давно…
Солнце светило во всю, духи мелькали повсюду. И через некоторое время в городе стало пусто, тихо и безлюдно. Тайлемов не было. А модгинцы еще боялись выходить из своих домов, они еще не все знали, что все закончилось.

Прошло много часов гуляния по пустым улицам. Я сегодня работала доброй вестницей. И все же было страшно идти во дворец, не зная наверняка, что там все уже законичилось. Хорошо закончилось. И все же пойти туда пришлось.
Коридор был завален трупами тайлемов – выпустили пленников. Они все были свалены кучами, неравномерно, словно разом упали, чтобы не подняться больше. Они сжимали в руках свои первобытные палки. На трупах остались следы от ногтей, кулаков и даже просто зубов. Животные напали на нас и превратили нас в себе подобных.
«Где же Одан? Где Хелига? Их опять нигде нет.»
 Я прошла по стенке, чтобы не испачкаться в крови, и пошла в башню Хелиги.
- Хелли? Где вы? – позвала я. – Где вы? Где все вообще?
Хелига лежала на кровати поперек.
- Элла? Я уже ничего не понимаю… Что произошло?
- Все хорошо, - улыбнулась я. – А где Одан?
- Мне бы тоже хотелось знать. И Гродл… Он ушел, и пока не вернулся…
«Он вернулся?»
Мы вместе вышли, Хелига плохо держалась на ногах, да и я… Поддерживая друг друга мы спустились в основное здание, где постепенно становилось многолюднее. Слуги выползали из своих норок и растерянно бродили по первому этажу.
Толпу освобожденых пленных, грязных, замызганных, мы узнали сразу. Они спускались с лестницы и несли кого-то на руках, то ли героя, то ли героя посмертно. Они увидели Хелигу (Она остановилась спросить что-то у своей горничой. Она говорила на флидском, я ничего не поняла.)
Они принесли тело и положили на лестницу у ног Хелиги. Она посмотрела на лицо несчастного, я тоже…
Мне было даже больнее, когда я увидела лицо Одана. Он то ли убыдался, то ли кусал губу, у него были закрыты глаза, а по кровавому морю на рубашке было понятно, что он мертв. Он – мертв. В это трудно верилось. Только что мы стояли в обнимку и я чувствовала его горячую колкую руку в своей руке… Хелига опустилась на колени и поцеловала Одана в лоб. Это был обряд. Похороны должны проводиться на второй день.

Кто-то подошел сзади и срьезно сказал.
- Эх… Я сам отнесу его.
Гродл поднял Одана, и ушел вместе с ним. Хелига плакала, я впервые видела ее настоящие слезы. Наверное, я тоже плакала, потому что Ник вышел из опустившей глаза компании пленных, подошел ко мне, погладил по плечу и сказал:
- Бедный парень.
«Он так и не успел подарить мне эти книги. Нет, он и так мне их подарил, они предназначались мне. Он меня любил. Гораздо больше, чем я думала, и болше, чем я того заслуживала.»

       

       Последняя глава.
Война перемешала все и забыла расставить по своим местам – я потеряла в ней все, что имела. Я так и не нашла Янину, Лару – никого не было, я не знала, что с ними, живы ли они еще. И обещания встретиться с Марвадом я не выполнила.
На похоронах я сидела в траурном королевском экипаже. Я не могла выйти, я бы расплакалась прямо там. На похороны молодого короля пришли сотни горожан и просто людей, они молчали, так как совсем не знали Одана, но были ему чем-то благодарны. Он столько для нас всех сделала, а сам теперь уже в могиле…
Ни один из выживших не пришел на площадь отметить продолжение своей жизни. Наврное, всем было так же горько и гадко, так же плохо, как мне, как Хелиге. Я жила сейчас во дворце, потому что нам обеим требовалась поддержка.
После войны оказалось, что наступил почти что голод. Королевство было настолько истощено, что не работали ни магазины, ни кафе, и есть было почти нечего. Гродл быстро взял все в свои руки, он пощел на соглашение с властями Идий. Они могли бы помочь нам. С приморья в город каждый день везли рыбу возами, и скоро все должно было восстановиться.
Долго так не могло продолжаться, мне пора было уезжать. Хелига знала это, хотя я ей ничего и не говорила, и придумывала какие угодно поводы, чтобы удержать меня.
- Ты не можешь просто так уехать. Когда Одан брал тебя на работу, он оформил тебе подданство. Ты хочешь остаться вечной рабой? – сухо спросила Хелига. Ее голос был похож… на пепел, именно.
- Я ничего в этом не понимаю.
- Ты хочешь свободы, как и все хотят. – Она замолчала. – Если хочешь, пойдем проямо сейчас.
Как и тогда она оставила меня на подходе к залу, а сама ушла. Я зашла за поворот и пошла по залу с колоннами – солнце светило и отталкивалось от каменного песочного пола. Гродл сидел на троне, невенчанный король, а человек из Идий сидел напротив в маленьком кресле. Именно таких называют ловкими, прозорливыми. Он оглядел меня, хмыкнул и что-то шепнул своему коллеге, стоящему поблизости.
- Мне бы не хотелось, чтобы нас прерывали, ваше величество, - произнес он, и это звучало как мурлыканье кота, готовяшегося напасть на мышь. – У нас слишком важные переговоры…
- Думаю, вы можете минуту подождать, - оборвал его Гродл. И выжидающе посмотрел на меня.
- Здравствуйте, ваше величество. Когда- то я даровала свою свободу вашему королевству, во имя его процветания и силы. А сейчас я прошу вас отпустить меня. Здесь я больше не нужна.
Гродл посмотрел на меня, (до какой степени у них похожи глаза!) и я увидела, что мы простили друг друга. Так это и должно было закончиться. Мы все были одним целым, все до единого – мы боролись и мы победили. Одан победил. Это его победа. Мы все обязаны ему.
- Уверена ли ты, что так хочешь покинуть наше славное королевство? Нужна ли тебе свобода? – он говорил старый, давно устроенный текст. Так выпускают птиц из клеток.
- Нужна, - кивнула я. – Сейчас как никогда нужна.
- Подойди же ко мне.
Я прошла к трону, купаясь в лучах света. Как красиво здесь сегодня! Как льется свет через систему окошек в каменных сводах!
Я присела на колени перед троном короля. Гродл положил руку мне на голову, произнес пару слов на флидском и отнял руку.
- Ты свободна, целиком и полностью.
Я поднялась, посмотрела на Гродла и отвесила ему поклон.
- Спасибо. До свиданья.
Я прошла по залу – как красиво здесь было… Но я никогда больше этого не увижу.
- Пока, - сказала я и обнялась с Хелигой. Она очень не хотела, чтобы я уезжала, но отходную все же дала.
- Я провожу тебя, Эллочка, - пробко предложила Хелига. Она не плакала, но у нее дрожал голос.
У меня в чемодане лежала стопка книг в красных переплетах, листы бумаги для Бренты, карандаши, банка варенья, соль, специи, немного крупы, колбаска и настоящие яблоки. Надеюсь, они доживут до Бренты…
Мы с Хелигой шли по улице, чтобы я села на телегу до Идий. На улицах черех один все фонари были замотаны черными тряпками, это был траур. Встречалось множество людей на костылях, и это было страшно. Но во всем остальном Модгин остался прежним.
Я долго высовывала из окошка подвернувшейся кареты голову, чтобы видеть Хелигу подольше. Она стояла посреди площади коней, и мимо нее с грохотом проезжали телеги. Она махала мне руками на прощанье, она была такая маленькая и одинокая… Мне было ее жаль. Я очень долго смотрела на нее, стараясь запомнить Хелли именно такой. Но потом мы заехали за угол, и – скоро и город терялся в тумане где-то внизу, мы ехали в гору. Чтобы лошади не надрывались, я и две худых женщины пошли рядом с экипажем. Оборачиваясь, я видела Модгин в последний раз.
       * * *
Хелли сидела в своей комнате и смотрела на стопку газет. Первая полоса во многих из них была черной – в знак траура. Из окна было видно, что горожане стоят и держат в руке каждый по свечке – было так светло, что больно было смотреть. Гродл тоже был там, и скоро должен был вернуться.
Он подошел к сестре со спины, и долго не знал, что сделать – да и что он мог ей сказать? Она не закатывала истерики, но он знал, что она покачивается на краешке, чтобы не сорваться.
- Хелли? – он тронул прядку ее волос. Она обернулась и слабенько улыбнулась. – Здравствуй. Элла уехала?
Хелли кивнула и поджала губу.
- Как странно. Я не думала, что она сможет нас когда-н ибудь простить.
- Но ведь простила же.
- Она добрая девочка. Наверное. Жаль, что она уехала. Она не сказал, когда вернется?
Хелли покачала головой.
- Давай выйдем на балкон. Здесь слишком душно.
На площади все еще горели свечи, и ветер не тушил их. В зеленоватом сумраке все казалось нереальным, ненастоящим.
- Красивый Модгин, правда?
- Да. Правда. Хорошо, что все осталось как прежде.
Гродл покидал его, кажется, что это было давно, сотни лет назад… Все было по-прежнему, ничего почти не изменилось. Живя долгие месяцы в казарменном городе, он мечтал сюда вернуться. И вернулся. Все стало на свои места как будто бы.
- Знаешь, я думала, все будет совсем не так, - вдруг сказала Хелига.
- А как?
- Одан не должен был становиться королем. И Элла не должна была уходить в глубокое подполье. Она была создана для чего-то, открывающего новую ступень, она могла сотворить настоящее чудо!.. Но этого не произошло, видишь.
- Она уже сотворила чудо.
- Ты думаешь?.. Может быть, - Хелига затихла. – Все вышло совсем не так…
На улице начинался вечер, и свет начинал меркнуть. А свечи все равно горели и их пламя колыхалось от ветра.
Что будет потом? Гродл думал, думал… Он слишком долго ждал возвращения на трон, а теперь он не знал, что делать. Все скоро должно было прийти в норму. Но когда? Возможно, когда все это забудется, и будут вспоминать о героях – как о светлых образах Войны, а о победе – как о истом чуде.
Они будут делать надменные, серьезные лица и вспоминать силу и отвагу умерших, положивиших свою жизнь за победу. Они будут гордиться этой победой и своей страной… Хотя они даже не узнают, что это такое. Как это – видеть, как твой дом разоряют, видеть, как все умирает вокруг: флиды, люди, деревья, духи… Как умирают все, как умер Одан.
По небу пролетела большая белая птица – как погибших похоронили вместе, так и их душа соединилась в одну, огромную душу.
       * * *
Деревья показались впереди, и я, поудобнее обхватив чемодан, помчалась навстречу моему лесу, моему Темноречью. Деревья стали еще выше, еще громче их ветви шумели на ветру. Я бежала по траве к дому Бренты, меня вело то ли наитие, то ли память, но наконец я вышла на знакомую поляну. Так же невыносимо кудрявились кусты, и ветви где-то очень высоко сплетались в купол. Домик выцвел, но был все таким же родным, хорошим…
«Я дома! Я дома, дома!»
Брента сидела на террасе и штопала носок. У нее отросли волосы, и она стала выглядеть гораздо более взрослой, хотя была по-прежнему очень худенькой и хрупкой.
- Брента! Брентка!
Она отбросила носк на стол и встала на ноги. Она не сразу поняла, но потому заулыбалась и бросилась меня обнимать.
- Элла! Элка!
Когда мы уселись за стол пить отвар из крапивных листьев (жуткую гадость, на самом деле), она джержала меня за руку, боясь, что я растаю в воздухе.
Все осталось по-прежнему, и я благодарила бога за то, что он не отнял у меня мой мир, мой дом. Тетя Лива взяла к себе Бренту жить зимой, Монра по-прежнему живет там и воспитывает младших кошек. Дочка тети Палимы Дайла переселилась в Темноречье, тетя Обра и дядя Гвен по-прежнему живут в своем доме…
- … Люси с братиком прибегают иногда сюда. От дедушки лена осталось много всяких забавных штучек, и книжек тоже…
Брента расказывала взахлеб, не останавливаясь, я не заставляла меня говорить. Я сидела, слушала, и понималаа, что сейчас заплачу.
«Я дома! Я дома!»
В вазе стоял букет из цветов, которые просто упоительно пахли… Я вдыхала этот запах, и думала об Итэне, об Одане. Они там, на небе, радуются за то, что я сейчас так счастлива… Моежт, это и правда справедливость.
- А духи? – спросила я. – Они больше здесь не появляются?
- Нет, - грусто вздохнула Брента. Она очень похорошела за то время, что меня не было. - Как я рада все-таки, что ты вернулась!
- Я тоже… рада… Я дома наконец.

У меня так много всего было: целая жизнь. Первый дубль: Итэна. Легко, хорошо и весело. Потом появился Одан, потом Эну я потеряла. Потом Хелига, потом Громминские, все сразу.
Итэна умерла – второй дубль. И все, что потом было… Долго, тяжело, и так не скоро, - когда все стало проще, легче. Я училась, - третий дубль. Потом Иферна, кажется, что это было так давно… Потом Брента, потом работа в Одскингоре… А потом – война. И Одан ушел от нас. Война…Она уже закончилась, но еще гремит в душе, рушит последнее, что там осталось. И теперь – еще одна, вторая жизнь… Сколько у меня их уже было? И все они были счастливыми, самыми лучшими, и я не хочу проживать их по другому.
- Брентка, я все-таки сейчас умру от счастья. Нельзя быть такой счастливой сразу.