Переполох

Морозное февральское утро вторгалось в окна ярким солнышком и не предрекало никакой опасности.
Анна проснулась рано, потому что коту-эгоисту приспичило погулять. Поскольку выходить он привык через форточку, естественно, следовало встать, чтобы ее открыть. Слегка высунув нос, Тимка попятился назад и наотрез отказался выходить, из чего хозяйка сделала вывод: на улице не просто холодно, а очень холодно. Радиопрогноз подтвердил ее догадку (– 30о), предупреждая родителей об отмене школьных занятий младшего звена.
«Господи! Как же я устала от этой бесконечной зимы!»
Ощущение гуляющей по телу простуды отзывалось периодическими коликами и ломотой, от чего настроение было неважным. «Да, долгое ожидание автобуса на сквозной остановке дает о себе знать, - думала Анна, - наверное, стоит позвонить на работу, отпроситься. Сегодня пятница, плюс два выходных – можно основательно прогреться и совсем «ожить» к понедельнику. Если еще раз перемерзнуть, то это затянется надолго».
Начальник, добрая душа, всегда относился с пониманием к сотрудникам, поэтому, выслушав о недомогании, добродушно изрек:
- Давай, лечись…
Морозы неизменно угнетали Анну. И с возрастом она не просто с трудом их переносила, она их люто ненавидела. Тяжесть от количества натянутых вещей приносила дискомфорт не только физический, но и моральный.
Проводив младшего сына-шестиклассника в школу, она никак не могла отделаться от чувства вины. «Вот она, взрослый человек, осталась дома в тепле, а ее крошка попёрся по такому холоду… И внучек простыл, посему не придет поиграть с любимой бабулей…». В душу закрадывалось необъяснимое беспокойство. Чтобы не дать ему разрастись, Анна достала корзину с вязанием, веря, что рукоделие «реставрирует» психическое состояние.
…
- Что-то Егорка со школы не спешит, поросенок. Придет, уши надеру.
А беспокойство нарастало. Из рук буквально все валилось. Вязание не удавалось. Она стала чаще подходить к окну, как бы пытаясь пронзить взглядом всю дорогу до школы.
В дом вошел муж, громко хлопнув замерзшей дверью:
- Егора еще нет?.. Ты одноклассникам звонила?.. Почему нет?…
Анна сама не знала, почему до сих пор не кинулась к соседям на телефон. Тело наливалось свинцом. Становилось трудно дышать, разговаривать - тем более. Внутри нее просыпался вулкан, готовый разверзнуться жгучей лавой, хотя внешне она старалась не показывать своего состояния.
- Ну, паразит, покажись мне только, выпорю, - процедила сквозь зубы, когда муж, безнадежно махнув рукой, бросил выходя:
- Сам позвоню.
По возвращении на вопрошающий взгляд жены озабоченно ответил:
- У Артема его нет, но он видел его с Игорем. Они, якобы, собирались к нему домой. Телефона там нет. А живет он в районе центра, где-то недалеко…, - и стал подробно описывать, где живет Егоркин одноклассник.
Перед глазами поплыли разноцветные круги на темном, почему-то, фоне. Обычно Егору разрешалось задерживаться после занятий до трех часов. Такой был уговор у мамы с сыном, и он, практически, не нарушался.

«Уже полшестого… На улице жуткий мороз и темень. А вдруг он где-то присел и замерз. Хорошо, если в людном месте – прохожие не позволят – поднимут. А если в переулке где-нибудь? Даже взрослый человек не успевает сообразить, когда замерзает, он просто засыпает, а тут ребенок...». Воображение уже рисовало бедного обессилившего ребенка, лежавшего в сугробе и почти занесенного снегом, а разум четко диктовал: с ним ничего не случится, с ним все нормально, он просто заигрался в гостях…».
- Хочешь, я поймаю машину и съезжу к Игорю?
- Да! - хотелось выкрикнуть ей, но она сдержанно произнесла – «подождем до шести», косясь на входную дверь.
От окна Анна уже не отходила, будто присохла (или примерзла). «Иван уехал полчаса назад. До рынка минут десять... Пока достучался, вошел, объяснил – еще десять... На обратную дорогу еще столько же, - судорожно вычисляла она, - значит, с минуты на минуту появятся». Оставшиеся минуты показались вечностью. «А если его нет у Игоря? Если Иван не нашел его нигде? Нет-нет… с ним ничего не случилось, он в порядке… Убью обормота!»
Наконец, в свете уличного фонаря у калитки показались два силуэта. «Слава богу, жив».
- Ну, щас я тебе…- прошептала, а сама машинально пошла разогревать ужин.
Вряд ли угрозе суждено было сбыться. Она и шлепнуть-то его не сможет – руки-ноги словно налиты чугуном, а голова готова была разломиться на части.
Хлопнула дверь, показалось виноватое лицо сына.
- Мам, прости, я поступил плохо…
Мать отвернулась, потому что к горлу подкатывал ком, а предательские слезы норовили выплеснуться жгучим водопадом.
Пол уплывал из-под ног, она еле дошла до дивана, обессилено опустилась и прикрыла ладонью глаза. Не понимая, что с ней творится, она старалась глубоко, но тихо дышать, усмиряя пробудившийся вулкан, но слова Ивана пресекли всяческие попытки:
- Ну, поплачь, выплесни.
Сил сдерживать себя больше не было. Громкое, трубное и какое-то чудовищное рыдание вырвалось из груди.
Испуганный Егор выскочил из своей комнаты, припал к ее коленям и в слезах быстро-быстро затараторил:
- Мамочка, родная, любимая, ну прости меня, я же не думал… всё же хорошо, всё нормально… ну, прости, дорогая…прости… прости…
Анна обхватила Егоркину голову, унимая истерику, и хриплым шепотом произнесла:
- Никогда так больше не делай, слышишь?
- Никогда, мамочка, никогда…