Нарисованный странник

       Он вытер прицел почти чистым платком – пару раз сморкано – и вновь приник к камушкам на асфальте. Это отвлекало от нервов. Рассмотрел девушек в скучающей ожиданием толпе. Вон та – хорошенькая, в зеленой юбке чуть ниже колен и… ого! кажись, без лифчика! Вся уместилась в емкости с крестом и делениями, будто в химической посудине. Алхимики мечтали вот так, в колбе, людей творить – а он одним шелохновением может ее сейчас удалить в неведомое. Быть или не быть ей – зависит от трехмиллиметрового движения пальца. Как это возбуждает!
       Вдруг ужасно приспичило – едва удержался, чтоб не снять с предохранителя. Нет, жди. Что девушка? Гораздо ярче кайф, когда несоответствие между тремя миллиметрами и масштабом человека в колбе возрастет неимоверно. Оттого, что в кузнице не было гвоздя… Чуть-чуть подождать.
       Он нехотя выпустил девушку из прибора и увел крестик вверх, через окна – на небо. Птица попалась. Это уж совсем неинтересно. Руки задрожали – наверно, от тяжести – и он отложил винтовку.
       На голых локтях кололись подоконниковые крошки. Он их смахнул, остались красные оттиски. Машинально сократил количество измерений для бегущего муравья и счистил плоский трупик с ногтя. С этого и началось когда-то: поразило глупейшее несоответствие огромного желтого ногтя и крошечной жертвы. Из пушки по воробьям, КПД паровоза. Надо наоборот.
       Толпа загудела, взволновалась, он поспешно схватил оружие. Кортеж Кеннеди приближался. Вот она, мечта! Сейчас причинно-следственная связь взорвется восхитительным несоответствием.
       Он перестал дышать, президент удобно разместился в колбе, палец сделал легонький шажок – и свинцовая фигулька помчалась менять историю мира. Она раздвинула нитки пиджака, с приятным чпоком проткнула натянувшуюся кожу и сгинула в темных невнятных внутренностях.

       Или можно начать так.

       Мое предсуществование покрыто плотной завесой забвения. Неясно мерещится лес, где составляющие теперь меня частицы высились толстыми палками, страдая от ветра и бесцеремонной воды, льющейся прямо с неба. Палки были перемолоты, смешаны с клеем и больно раздавлены – и с этого момента я начинаю помнить себя отчетливо.
       Мое изначальное широкое тело искромсали на прямоугольнички, и я теперь один из них; а где ампутированные части – не знаю. Фантомные боли порой мучают. Иногда я встречаю подобных себе, и мы мучительно вглядываемся друг другу в лица, нарисованные на боку: не близнецы ли мы, не сиамские ли братья, безжалостно разделенные и брошенные порознь в жестокий мир? Но трудно узнать: мы напитаны тысячей чуждых запахов, помяты и потерты – и теперь не угадать, родственники мы или лишь однофамильцы…

       Что это за фигня? Да так. Эксперимент. Чехов хвастал, что напишет рассказ «об этой вот чернильнице» – мучат меня его лавры.
       Нет, согласитесь, чем не тема для рассказа: судьба однодолларовой купюры? Непатриотично? Что поделать: рубли родные поминутно реформируют, и биография бумажки никак не может превышать жалкое десятилетие. Да и по миру не особо послоняешься без дворянского титула «Конвертируемая».
       В подличанье вы меня тоже не уличите: не тот уже старикан бакс, чтоб перед ним выстилаться. Юный евро спесь посшибал. Так что впору и пожалеть былого кумира, все глубже всасываемого увы заслуженным болотом.
       Действительно, стоит пожалеть. Радоваться особо нечему, потому что всякий раз, как наш герой, зеленый от чрезмерной жратвы, готов рухнуть – происходят странные вещи. Самолеты падают, потом падают дома, потом бомбят какую-нибудь республику – и болезный бакс непостижимо выправляется. Он опять зелененький, как кузнечик, который, как известно, совсем как огуречик – гладенький и налитой. Кузнечик Чичиков. И души мертвых, отлетая, служат его процветанию…
       И вот явление героя.
       Его, плотно скомканного (чтоб другие не разглядели и не уличили в жадности) сунула мне в ладонь тощая дама с замечательно круглой мордахой. Совсем круглой. Даже немного растянутой в бока, будто на мяч крепко наступили бутсой. Впрочем, ничего удивительного: она читайка. Их сидела целая стая, читайская стайка, будто черные вороны вокруг объедаемого трупа; двое даже очень старых, с лицами вроде яблока, которое закатилось под шкаф, а спустя полгода его оттуда извлек кот-футболист. Я спел им Стенку Разъина, они обрадовались мне, как сыну, и потребовали Москау Найт; в итоге я и получил свой теперешний персонаж. Теперь есть занятие: выдумывать ему судьбу.
       - Что за «читайка»?! – кричите вы возмущенно.
       - Ах да, пардон. Китай ведь Чайна, вот и скомбинировалось. Так кажется смачнее: «В банкетный читайцы пригребли!» Очень уж тоскливо торговать музыкой, вот и развлекаюсь, как могу…
       Он уже почти не зеленый, так умордовали. Естественно, кто ж новый сунет лабуху? Они всегда долго роются, выбирают самый никчемный, который уже нигде не примут… Его особые приметы: I 21047481 B, рядом ручкой: «Terry», а по полям накарябано: «Any one who receive this be blessed with a lot of money if they write this on ten one dollar Bills. God bless you». Я приблизительно перевел со словарем, но вам не скажу. Еще обидитесь, мол, без сопливых знаем инглиш. Прикололся Терри, а может, и не Терри – откуда мне знать?
       Год выпуска: «19…» – а дальше не видно, сгиб. Вот удача! Я могу придумать что угодно в пределах двадцатого века! Поэтому кто мешает мне заявить, что она лежала в кармане Кеннеди, и бурое пятно с края – вовсе не сохлый кетчуп, а кровища президента?

       …Вещи покойного сложили в сейф полицейского управления. Лейтенант Джозеф Вилкинспун сразу приметил бумажку, омытую кровью великого Джонни. Он втайне собирал коллекцию артефактов, и этот просто вышиб его из колеи. Лейтенант не спал ночь, ворочался и пыхтел, даже юная Дженнифер не выдержала, села в постели, придерживая одеяло на груди, и сказала ему заслуженное:
       - Фак ю, крези Джо! – после чего оделась, хлопнула дверцей красного «Крайслера» и уехала к мужу – прямо среди ночи. Интересно, что ему наврала? Мужа давно следовало пристрелить, но он был, сволочь, непосредственным начальником.
       Джозеф караулил сейф целую неделю, и наконец момент настал. Муж Дженнифер ушел играть в бридж, жуя толстый чизбургер; нахальный практикант Билли тоже куда-то свалил. Джозеф тихо отворил сейф и подменил заветный бакс.
       …Погодите. Что-то не то… Если он коллекционер, то бумажка до сих пор у него – дома, в столице, под стеклом. Там, на обороте планеты. Вверх ногами. Значит, у меня не он?
       А, нашел!

       …Лейтенант Вилкинспун спрятал реликвию в бумажник. Теперь важно было не перепутать его и не спустить за пачку «Кэмела». Тут вернулся шеф – кислый, как контакты устаревшей батарейки – и сообщил:
       - Эти ублюдки не дадут мне доесть мой чизбургер! Банда Черного Джека опять захватила заложников. Пошли.
       Джозеф Вилкинспун слишком увлекся перестрелкой, поминутно высовываясь из-за мусорного бачка, по которому, выбивая искры, звякали бандитские пули. Перекатываясь к соседнему бачку, он… ладно, будем милосердны. Пусть он просто не заметил, как выронил бумажник. Схватился только вечером, готовясь пополнить тайный реликварий.
       Ну-к, поглядим внимательнее, что непутевый Джо утратил, а я приобрел за старую совковую песенку. Растопыренный орляра в круге. Бедняга, его же раздавили! Хлопнули по туловищу полосатой плитой – и размазали на черством грунте прерий. Лапы судорожно сжаты: тяжкая была агония; одна уцепила раз, два, три, четыре… тринадцать стрел, другая – ветку. Хотел уцепиться за веточку, когда пришлепывали супостаты – да не помогла, оборвалась. Так, а листиков на ней… надо же, опять тринадцать! Неужели случайно? Дай-ка я и звезды пересчитаю над головой – это от удара, в глазах, предсмертные. Тоже тринадцать! Всюду чертова дюжина!

       …Дальше я хотел написать, как болезный бакс лежал в кармане астронавта Армстронга, когда тот бродил по кинопавильону, изображая лунную высадку. Как им расплачивались с летчиком, бомбившим очередную мирную страну. Как цэрэушники, втайне готовя теракт 11 сентября…
       А потом подумал: ну их на фиг! Времени жаль. Достоин ли какой-то там доллар, чтоб рассказ о нем заканчивать по всем правилам искусства? Ей-богу ведь – нет…
       
       Сентябрь 2004 – май 2008