Привязанность

 Однажды некий мужчина утром, завязывая галстук, обратил внимание на налет грусти в глазах.
«Старею, наверное», - подумал мужчина, и эта мысль немного смутила его. Он никогда не думал о возрасте, поскольку считал, что в жизни есть вопросы поважнее, и налет грусти в глазах он объяснил себе возможной усталостью.
Мужчина состоял в браке достаточно долго. Семейная жизнь у мужчины была размеренной и спокойной, и время текло как-то незаметно. Но дети подросли, три года назад сын женился, и в том же году дочь вышла замуж. Дети стали жить отдельно, и дом словно опустел.
Мужчина все эти годы жил довольно насыщенной жизнью; хотя он и отошел от крупных дел, ему приходилось поддерживать порядок в большом адвокатском бюро, его приглашали за границу, его лекции собирали большие аудитории. Он ещё пользовался успехом у женщин – его бесспорно острый ум, привлекательная внешность и идеальный гардероб ещё находили поклонниц. Он обладал той смесью элегантности и изыска, так высоко оцениваемой женщинами, и которая составляет понятие «мужской шарм». Он мог правильно оценить томные взгляды некоторых женщин, добивающихся его благосклонности, мог правильно и точно выбрать подарок для женщины, что было, безусловно, незаменимым качеством, но никогда в таких случаях не терял трезвости ума и рассудочного поведения. Однако, как только он переступал порог своего дома, он словно попадал в другой мир; старый, давно знакомый, оттого, может, слегка затхлый, с оттенком забытых мелодий из граммофонных пластинок, где всё знакомо, всё обыденно, всё на своих местах и давно ничего не меняется. И жена стала как бы частью этого старого мира, никак не сочетающегося с тем, другим миром, остающимся за порогом, а утренний поцелуй после завтрака с обязательным «я тебя люблю» стали, скорее обычаем, чем выражением чувств. Редкие случайные ночи, когда мужчина после вечерней работы стал спать в другой спальне, уже стали закономерностью, и в спальню супруги он теперь входил только тогда, когда постель была ещё нетронута, а жена одета. И тот мир, полный соблазнов, хороших вин и элегантных женщин, которые умели говорить с ним на той тончайшей грани приличия и неприличия, выдающие их дальнейшие намерения, постепенно вытеснял серые будни семейной жизни, и звал мужчину к приглушенной музыке, фешенебельным гостиницам, коктейлям с дамами в глубоком декольте и другим прелестям светской жизни.
День мужчины был достаточно полон событиями, но он выделил из этой череды событий обед с одной из известных бизнес-леди, которой в прошлом помог разрешить запутанное дело с её партнерами, и в результате которого она стала весьма состоятельной. Дама приехала в ресторан, скорее всего, из салона; безупречное платье с выраженным декольте подчеркивало ухоженность и, как выразился мужчина, «неувядающую молодость», поскольку декольте обнажало безупречную слегка розовую атласную кожу. Обед прошел в атмосфере полушуток и полунамеков, и каждый из них точно знал, что кроется за каждой шуткой и за каждым намеком, но хорошее воспитание не позволяло собеседникам переходить дозволенные границы. Но выходя из ресторана, мужчина бросил взгляд на зеркало, и опять заметил грусть в глазах.
Уже вечером, одеваясь к ужину, мужчина опять обратил внимание на глаза, увидел ту же грусть, и подумал, что время уже пришло, - нужно решиться, потому что дальше откладывать уже никак нельзя.
Он вошел в столовую ровно на минуту раньше жены – привычка, выработанная годами; встретив её, он отодвинул стул, усадил её, сам сел напротив.
Жена, чуть полноватая женщина с не слишком ухоженными руками была одета в платье без выреза и длинными рукавами – вероятно, чтобы скрыть неровности кожи, свойственные её возрасту. После первых же глотков вина она раскраснелась, и начала, как обычно, обсуждать семейные дела детей; он тоже, как обычно, молчал, изредка вставляя «да», «ты смотри», «надо же», «нет».
Ужин сегодня немного затянулся; наконец, прислуга подала кофе и вышла из столовой.
Отпив глоток кофе, мужчина внимательно посмотрел на жену, подыскивая слова, чтобы начать разговор – серьезный разговор о том, что он, возможно, уйдет от неё. Решение это созревало давно, оно наполняло мужчину постепенно, и недавнее отражение грусти на зеркале как бы подвело черту для принятия такого важного решения.
В это время жена, полуобернувшись, поправила складку на платье. Он ухватил это мгновенье; этот жест; легкий поворот головы; он увидел её профиль; непослушную челку, ниспадающую за линию глаз; белизну рук; она ещё сохранила изящество. Он вспомнил её, совсем юную, в простом ситцевом платье; вспомнил долгие прогулки с ней; суматошный день свадьбы; те божественные семь дней, когда они были одни, и каждый день собирали в горах тюльпаны, чтобы вечером разбросать их по комнате; её единственное письмо ему, так и не отправленное, которое он случайно нашел среди старых бумаг, и которое помнил наизусть, потому как слово «возвращайся» повторялось в нем сто десять раз; её тихий голос в темноте: «у нас будет ребенок…».
Какое-то чувство, доселе незнакомое, щемяще-грустное, заполнило мужчину. Он понял: всё это время он жил только ею и ради неё; всё остальное – элегантность, изыск, шарм, успех – были производными от неё; и тот мир, мир без неё, куда он собрался, показался ему чужим, пустым, никчемным и безрадостным; и может, только сейчас он всем своим существом понял значение такого простого слова, как «привязанность».
Зазвонил телефон. Звонила одна из подруг жены; она пересела на диван и начала долгий разговор, полный полуупреков, полушуток, сплетен, - обычного набора женской беседы.
Мужчина допил кофе, встал, подошел к жене, слегка коснулся губами к подставленной женой щеке, и вышел из комнаты.