Thou shalt always kill

Предложение, от которого невозможно отказаться — сходить ленивым летним утром, как раз в те самые мгновения, когда город еще не успел перейти от бурного ночного экстаза к размеренной будничной жизни, в весьма многообещающее новое кафе. Говорят, там варят вкусный кофе и подают свежие круассаны. Говорят, что там куча зелени, света и приятных разговоров. Что там собираются лучшие люди, но не в смысле толщины кошелька, а именно что интересные. Говорят, что даже само убранство релаксирует и вызывает кучу приятных эмоций.

Так вот, все это полная ложь. Ужасная ложь, страшный обман. Ну, как минимум из-за кофе. Кофе здесь представлял собой сугубо мерзкую черную субстанцию, с некоторым подозрением на растворимость, которая по какой-то странной случайности была слегка мокра и сложена в кружки. Изысканный аромат железной банки, тонкий букет сотен тысяч различных химикатов и кружки, вымытой дешевым чистящим средством. Черный влажный шлепок в кружке, ложечка и сахарница. И не говорите, молчите, пожалуйста, о Starbucks — куда какой-то сети забегаловок до лучшего кафе города! Впрочем, в городе нет и Starbucks, а памятник тамошнему каппучино в виде фирменного стаканчика стоит на полке. Нет Starbucks — кушайте, что дают.

Мы сидели около окна и кушали, что нам подали. Подали, как уже упомяналось, мерзкий кофе, который по какому-то странному недосмотру оказался даже теплым, ели вполне достойные круассаны, ковырялись зубочистками во рту и вели ленивый разговор. Кафе действительно располагало к такому времяпрепровождению: тихие звуки последнего сборника Cafe Del Mar, бездна солнечного света, в котором просто тонули белые столики, роскошная зелень и небольшой декоративный фонтанчик в самом центре зала. Мы сидели около окна и смотрели на панораму города. Кафе располагалось на восьмом этаже одного из зданий нового офисного комплекса расположенного на холме, откуда открывался роскошный вид на его большую. К сожалению, роскошный вид портил сам город: однообразные панельные блоки, узенькие полоски дорог и дымок от разных заводиков. Испытательный полигон эффекта домино: если можно было бы толкнуть пальцем одну из бетонных коробок, весь город бы слег на землю. Красиво, завораживающе и совершенно необратимо.

Посетителей было не очень много: час все же достаточно ранний. Ленивые офисные клерки, отлынивающие от бумажной рутины, пожилые парочки, одинокие импозантные молодые люди, вольные художники, будто бы живущие в таких местах.

Мы тихо разговаривали о каких-то сущих мелочах, совершенно необязательных, несущественных, когда Мила внезапно вскрикнула.

— Боже мой! Смотрите же, человек! За окном только что пролетел человек! — ее голос полоснул по полуденной дреме, разрезав безмятежное спокойствие. «Там пролетел человек, прямо за окном пролетел самоубийца!! Быстрее, вызывайте скорую, спасателей! Ну же, чего вы все сидите?» — визжала она. Паника! Мы ошалело осматривались по сторонам: людям было совершенно безразлично. Ну разве может девочка с эмо-челкой говорить о чем-то серьезно? Рей, не теряя времени даром, подошел к окну и, прижавшись к нему, попытался посмотреть вниз.

— Внизу вообще ничего нет. Ну, просто дорога и все. Машины, несколько человек, пара мусорных урн, но ни тебе ошметков, ни кровавого пятна, ни трупа, ни паники, вообще ничего! — озабочено пробормотал он, все еще поглядывая на улицу.

— Мила, а ты уверена, что тебе не показалось? Ну, мы тут сидим, вообще, на самом солнцепеке, — может, привиделось просто? — успокаивал ее Пирог.

— Ну, не знаю. Может быть. Но это было так реально… — Мила все еще с некоторым сомнением в голосе, но уже успокоившись, вернулась за столик и отпила кофе.

Инцидент, казалось, взволновал только нас. Вокруг будто бы ничего не изменилось: Cafe Del Mar, пожилые парочки, импозантные молодые люди, вольные художники. Сущая идиллия!

— Слушай, Мила, а ты не могла перепутать человека, скажем, с вон той чайкой? — Лена показала пальцем на жирную белую птицу, которая уселась на карнизе и поглядывала куда-то вдаль. Довольные ухмылки, хихикание: инцидент свелся к шутке и дружеским подколам.

— Мил, а этот чувак был симпатичный?

— Вот еще одним кандидатом на пост мужа Милы стало меньше! Как же так?!

— Да идите-ка вы!.. — надула губки Мила и отвернулась.

Мы замолчали и, все еще улыбаясь, принялись смотреть на то, как чайка чистит себе перья. Вообще, следить за тем, как животные ухаживают за собой — сплошное удовольствие. Как, например, кошка умывается, жмурясь от яркого солнца: неторопливо, размерено, грациозно, уверенно. Будто бы не существует ни времени, ни забот, ни проблем. Ритуал, обряд, ни больше, ни меньше! Между тем, на карниз прилетело еще несколько чаек, которые начали о чем-то перекрикиваться и летать кругами.

Внезапно мы разом вцепились в стол и закричали: ровно мгновение назад перед окном пролетел еще один человек. «Ну, что я вам говорила?!!» — заорала Мила и вцепилась в руку Облакову. Мы пребывали в шоке где-то с полминуты, а затем начали тормошить соседей, крича, что за последние пять минут с крыши выбросились двое самоубийц.

«Как, уже двое?» — озабоченно спросила парочка пенсионеров, сидящих чуть поодаль. Потом они встали и просто вышли. Внезапно люди начали радостно кричать, озабоченно тормошить друг друга, поздравлять и, бурно жестикулируя, обсуждать что-то. Достаточно много человек, сорвавишсь с места, устремились к выходу, обгоняя друг друга и грубо отталкивая, образуя гневную возбужденную пробку, грозившую взорваться в любой момент. Несколько молодых людей выбили окна и вышли через них. Просто спокойно, даже торжественно, немножко гордо и чуточку претенциозно вышли из. Между тем, сквозь другие стал виден дождь из человеческих тел: старых, молодых, юных и в возрасте. Мальчиков и девочек, девушек и юношей, бабушек и дедушек. Они падали с многоэтажного здания почти непрерывной струей, единым потоком мяса и костей. Вокруг начали аплодировать и кричать слова одобрения.

— Что за чертовщина?!!! Да что тут, ****ь, происходит?!! — истерили Лена с Милой, вцепившись в какую-то особенно эмоциональную бизнес-леди. Та, словно в каком-то трансе, не обращала на подруг внимания и завороженно хлопала в ладоши, заливаясь лихим смехом.

Между тем, я стоял и, не в силах вымолвить ни единого слова, смотрел, как на крышах других домов, начинают появляться толпы людей, которые тут же прыгали. Просто падали. Вниз. Кто-то драматически раскинув руки, кто-то отрешенно, кто-то, лихо разбежавшись, в отчаянном прыжке летел навстречу асфальту, заваленному человеческими телами. Да какими телами: от тел там был только намек на форму. Страшные кровавые ошметки, куски мяса, превращавшиеся в фарш от ударов со стороны подлетавшего пополнения. Буквально за считанные минуты улицы были заполнены трупами по пояс. Буквально за считанные минуты крыши были переполнены ликующими потенциальными самоубийцами.

Удар. Я обернулся и увидел, как Рей, исполнив аперкот по челюсти какого-то юнца, начал его трясти и выпытывать, что здесь происходит.

— В смысле, самоубийцы? А, это ты про тех, кто с крыш прыгает? Ты что, серьезно? Телевизор, что ли, не смотришь? Деревня!.. — забормотал паренек, отплевываясь кровью: Рей, не рассчитав сил, повредил ему челюсть. — Сейчас это просто невероятно модно! Ты посмотри, кто сейчас на пике популярности: знаменитости, покончившие с собой! Певец, прямо посреди выступления, закричавший слова укора своей девушке и воткнувший в сердце кол. Чувак, не справившийся со своими проблемами и пустивший по вене смертельную дозу черного!

— Ой, это ты про Сида Вишеза?! Такой лапочка!!! Он святой! — умильно закричала субтильная девочка в очках, стоявшая рядом.

— Ребят, вы тут ****улись все что ли? — оторопело пробормотал Рей, брезгливо отходя от молодых людей.

— А ты, верно, из того поколения старперов, что почитают разных игру разных актрис или хорошие книги, да? — вызывающе толкнула в плечо его какая-то дамочка. — Какая разница, прожить ли в пустую еще 50 лет, либо умереть достойно уже сейчас? Сейчас мы хотя бы красивы! Все так делают, посмотри вокруг!

— А если все будут с крыши прыгать, то и… бля… — только и смог выдавить из себя Рей, ошарашено сев на удачно подвернувшийся стул.

— Что значит все!!! Ты считаешь, что суицид — это попса?!! Да ты ничего не понимаешь! Просто так прыгают позеры! Ты посмотри на Романа Сидорова — гений! Гений! Непризнанный гений, который понял, что мир — пустышка! Ян Кертис! Курт Кобейн! Да я умру как они, без показухи и прочей публичной шелухи! Мне надоел этот мир, мир-пустышка, мир склочных и ворчливых сук, которые живут без цели, но высасывают жизнь из лучших людей! Я умру, как они и покажу остальным, чего стоила на самом деле! — завизжала дамочка.

— А я не смог справиться с несчастной любовью, она меня грызет, выматывает все силы. Я сам себя загоняю в могилу! Умру, чтобы показать этой суке, как я на самом деле люблю ее! — излишне помпезно, даже торжественно произнес представительный бизнесмен в шикарном пиджаке, обращаясь то ли к дамочке, то ли к Рею. Тот сидел совершенно сбитый с толку и не мог связать даже пары слов.

— Все на крышу! Быстрее, быстрее, а то ваши тела потом не найдут! Время заканчивается, время на исходе! Пусть ваши жизни закончатся достойным финалом! — кричала барменша, зазывающе маня к выходу. Терять было нечего — мы вчетвером сорвались с места и побежали смотреть, что происходило на самом верху. Пирог остался на месте и пристально наблюдал за кем-то.

«А я останусь дома — выйти мешают перила балкона!» — плакала маленькая девочка в телевизоре над барной стойкой, держа в руках портрет модной певички, которая недавно умерла от передоза наркотиков. Впрочем, останавливаться и досматривать передачу времени не было — все, все на крышу!

Было не до лифтов — ступенька, ступенька, сбившееся дыхание. Мы остервенело неслись по лестнице, обгоняя и перепрыгивая споткнувшихся. Прямо за нами спешила барменша, крича что-то воодушевляющее, торопила и подгоняла.

— Вас, молодой человек, не похожи на остальных. Почему вы хотите покончить с собой? — поравнявшись со мной, спросила она.

— А кто вам сказал, что я хочу покончить с собой? Я слишком люблю жизнь!

— О, это так примитивно. Неужели у вас нет причин? Ну, может быть несчастная любовь? Бросила девушка, трагический случай?

— Ну, не без этого… — горько ухмыльнулся я.

— О, уже лучше! Могу я узнать причину?

— Страх неопределенности.

— Ну, не хотите, так не говорите! Самое главное, что есть причина — несчастная любовь. Что может быть лучше суицида во имя любви?! Люди это просто обожают! — прокричала она, и, достаточно легко обогнав меня, весело помахала рукой.

На крыше творилось нечто невообразимое. Люди толкались, пихались, пытаясь пробиться поближе к началу очереди. Кто-то не выдерживал, кричал прощальные слова и прыгал с края. Кого-то бесполезно и бессмысленно сталкивали. Ближе к одному из краев находилась самодельная трибуна, на скорую руку смонтированная из строительного мусора, в изобилии находящегося на каждой уважающей себя крыше. На трибуну постоянно поднимались люди и произносили речи. В сущности, все разнообразие предсмертных прощаний можно было свести к трем разным типам (остальные были слишком редки):

       1. Несчастная любовь.
       2. Непонимание миром.
       3. Уход из жизни кумира.

После произнесения речи, человеку аплодировали и кричали о правильности принятого решения. Человек разбегался и прыгал с крыши. За дополнительную плату предлагали прыгнуть на колья или быть расстрелянными в полете. Само собой, что услуги не пользовались большой популярностью вследствие скупости людей.

Пытаясь разобраться в творившейся кругом вакханалии, мы и не заметили, как Мила отделилась от команды и начала слушать остальных. Мила слушала, слушала, внимала разговорам, увещеваниям, убеждениям. И вот уже она на трибуне, с рассказом о своей первой любви. Аплодисменты. Бег. Грациозный, величественный, смертельно красивый. А вот крики Рея. Попытки Лены протолкнуться сквозь толпу. Звуки исчезли. Я смотрю на Милу и понимаю, что ее уже не остановить. Замедленная, покадровая съемка.

Это конец.

— Достаточно. — спокойный, взвешенный голос Облакова вернул к реальности. Голос Облакова заставил людей расступиться, прижаться друг к другу, давая дорогу. Этот спокойный голос, нарушая все законы физики, в один миг затормозил Милу у самого края, заставив выгнуться в неестественной позе и не упасть. Одно слово изменило мир. Одно слово ввергло его в неестественное молчание. Время остановилось. Время не закончилось, но просто встало и замерло.

— Oh my God! Пирог Облаков собственной персоной! — знакомый голос, чеканивший каждое слово, несколько издевательские нотки: на трибуне стояла барменша и насмешливо посматривала на него. — Сколько лет, сколько зим! Ну и что же ты тут забыл, а?

— Море, это мои люди. Эти четверо — мои и точка. Если ты тронешь хоть одного из них пальцем, я за себя не ручаюсь. Ты прекрасно знаешь, кто я такой и на что способен. Ты знаешь мои силы, знаешь свои. И ты понимаешь, прекрасно понимаешь, что может случиться.

— Ты мне угрожаешь, милый? — из Море лился яд. — А эти четверо знают, почему ты вынужден зваться таким глупым именем, как Пирог Облаков? Ну, или как ты вообще появился тут?

— Это совершенно лишнее. Даже если они и узнают, вообще говоря, это ни на что не повлияет. И не пытайся уйти от разговора: ты только что чуть не погубила моего человека. Вот она, девочка-эмо, застыла на краю пропасти, выгнув спину, готовая в любую секунду распрощаться с жизнью. Но если это произойдет, то и тебе придется не сладко, знаешь ли.

Вы знаете состояние, когда мысли заканчиваются? Когда ты пытаешься осознать все происходящее, но голова пуста? И просто стоишь, наблюдаешь за событиями? Иногда оторопело, иногда отстраненно, иногда пренебрежительно? Но совершенно пассивно и безвольно. Мы втроем стояли и переводили взгляд то на застывшую вокруг толпу, то на Милу, то на Облакова с Море, стоящих в расчищенном от людей круге.

— А ты заметно изменился после нашего пришествия. Размягчился что ли? — с едким сарказмом отметила Света Море. — Может, ты теперь тоже человек?

Пирог не человек? Что, ****ь, за ***ня тут происходит, ответьте мне!

— А ты осталась прежней. Все никак не можешь привыкнуть к новому образу жизни здесь, на Земле? Брось свои шуточки, ты еще не знаешь, на что способны сами люди. Не нужно самоубийств, они найдут сто способов, как уничтожить друг друга, да таких, что ты будешь просто сидеть и озадаченно чесать голову, поражаясь изобретательности.

— Заткнись, Облаков! — резко огрызнулась Света.

— Сука! — прошипел тот в ответ.

Наступившее молчание было самым тягостным из всего того, что мне удалось пережить до сих пор. Невероятное напряжение, будто сто пятьсот миллионов тонн материи скопилось в одной точке. Будто вокруг громыхали беззвучные, невидимые молнии. Цвета исчезали. Мы оторопело смотрели, как мир становится черно-белым. Нет, он вовсе не уходил в сумрак, просто цвета исчезли. Только черное и белое, всё и все, кроме Море и Облакова, которые, сжав губы, сверлили друг друга взглядом. Монохромная сущность, бесцветная реальность.

— Давно не виделись, Пирог… — неожиданно ласково пробормотала Света. В то же мгновение краски вернулись, исчезли толпы людей, а Мила, сладко спящая, оказалась около нас на поверхности крыши.

— Привет, милая? — улыбнулся Облаков, и Море прыгнула в его объятия.

Я подошел к краю крыши. Жаркое яркое солнце, панельные дома словно кости для домино, узенькие полоски дороги, куча зелени внизу. И никаких человеческих тел.

Полдень.