Прощай, Комсомольская правда!

ПОСЛЕДНИЙ СОБКОР

Чужой среди своих

- В «Комсомолке» задерживаются люди либо талантливые, либо порядочные…
Вячеслав Фронин, не закончив фразу, бросил передо мной пачку сигарет:
- Кури…
Сигареты били дорогие, заморские. Я курил и думал: пройду ли я этот барьер в лице первого зама? Фронин был последним из членов редколлегии (в то время в ней были исключительно одни члены, других органов не было), кто проводил со мной собеседование. То, что я не талантлив, было ясно, как пень. Андрей Константинов, бывший челябинский собкор, только что взлетевший на 6-й этаж, приземлил меня сразу, как я только приехал утверждаться в «КП» собкором по Челябинской области:
- Кто ты есть? Ничтожное говно, вот ты кто. Посмотри, вон идет Сунгоркин – он написал книгу про БАМ. Книжка – толще, чем у Льва Толстого. Лауреат премии Ленинского комсомола, между прочим. А вон Песков, у него премия еще толще – Ленинская… Видишь, сидит товарищ, слегка нетрезвый? Это Саня Афанасьев – гений! Вот так вот, дедулька!
Ну, как тут не пасть духом?
«Дух шестого этажа» - эти слова въелись в мозг навечно, как цирроз в печень алкоголика. На этаже пахло окурками, которые «мариновались» в банке из-под растворимого кофе. Морда у меня была кислая, как это запах. Пригляделся к двум стажерам, сидящим на подоконнике: где-то я их уже видел…
Коля Худобин из Кемерово – плотный, борода лопатой. Рустам Арифджанов из Баку – стройный (кто это сейчас помнит?), седой, на белой рубашке – алые следы горячих поцелуев и крепкого портвейна. Несколько лет назад встречались в Магнитке, на всесоюзном слете нештатных корреспондентов «КП», сидели за одним столиком в кафе. Надо же оказаться в том же составе в один и тот же час на этаже в «Комсомолке»!
 На этаж взяли нас всех. Коля Худобин продержался в «Комсомолке» года два: «Не могу писать для этой газеты: сяду за стол – дрожь в коленках!». Талант у Коли был, уверенности не было. У Рустама все было с излишком – и наглый был, как черт, двери ногой к начальству открывал, и писал радостно и легко (впрочем, так же, как и пил). Поработал собкором в Тюмени, затем быстро перебрался на этаж, блистал во всей восточной красе. А я что? Серая мышь. Владимир Сунгоркин, работавший под Афанасьевым (зав. отделом рабочей молодежи), выражений не выбирал:
- Кого берут, а? Совсем безрыбье, что ли? Ты странный какой-то, в костюме ходишь, при галстуке. Не кэгэбэшник ли? Не пьешь ни с кем…
Забегая вперед, скажу, что через несколько лет я жестоко оторвался на семинаре в Суздале. Заместитель редактора Валерий Симонов, посмотрев на нас с Юркой Кулибабой, собкором с Украины, сказал: «Что-то вы скучные сегодня ребята, на вас это непохоже…». Валерий Петрович, можно сказать, невольно заказал скандал, который имел для меня печальные последствия.
       Мы с Кулибабой приударили за какой-то девушкой. Пока я ходил в буфет за «Амаретто» (ликер, вошедший в историю спиртных напитков под названием «бабоукладчик»), Юрка времени не терял. Я их, что называется, застал, завязалась драка … Меня заперли в номере, из которого я вышел на улицу через стекло. Босой, по пояс голый, с травмой позвоночника, я ночью бродил по окрестностям Суздаля, пока не сдался в милицию. 20 дней я не мог ходить. В редакции меня простили, но за разбитое стекло деньги все-таки вычли. Так я вошел в историю славной газеты под именем Смирнов – Суздальский.


В поисках «подвала»

На утренних планерках у дежурного редактора, так называемых «топтушках» (народ топтался возле стола), шла битва за место на газетных полосах. Обычно в дефиците был подвал на второй полосе.
- Народу в конторе хренова туча, - орал дежурный редактор, - а подвала нету!
На «топтушке» нужно было продать часто еще не написанный материал, сочинив нечто вроде рекламного слогана – выслушивать длинные речи здесь было не принято.
- Мужик зарубил топором шесть человек… - робко предлагает отдел информации.
- А тема?
- Так шесть человек. Топором…
- 20 строк, не больше.
В супермаркете обыскали школьника – охране показалось, что пацан что-то стырил. В наше время – рядовой факт, сейчас не только школьников, респектабельных джентльменов к стенке в супермаркетах ставят (и за дело – тырят!). А тогда обозреватель Инна Руденко, представитель касты неприкасаемых, написала целую полосу об оскорбленном человеческом достоинстве.
Подняться до таких глобальных обобщений у меня ума не хватало. Приходилось ждать, когда в воздухе запахнет сенсацией, а для этого приходилось постоянно крутить своим провинциальным носом.
Как-то начальник женской колонии полковник Гудков за рюмкой водки рассказал мне, что был в командировке в старой тюрьме для опасных преступников. Верхнеуральский централ был построен при царе, и ходили легенды, что там некоторое время сидела Фаннни Каплан. За Каплан полковник сказать ничего не мог, но по секрету сказал мне, что, участвуя в уничтожении архивов, обнаружил дело на родственницу Адольфа Гитлера, которая сидела в тюрьме после войны и там же была упокоена. Дело полковник сжигать не стал, отвез его областному прокурору, но со страху толком не просмотрел, и фамилии родственницы фюрера не запомнил.
Я наивно пошел в КГБ, но начальник областного управления, добренький такой генерал, потрепал меня по плечу и сказал, что в моем возрасте уже пора прекратить верить в сказки. Где искать правду? Пал я в ноги к Борису Клипиницеру, фотокорреспонденту ТАСС, который собкорил в области лет 30, всех знал, мог открыть любую дверь, и все узнать. Клипиницер, старый волк, решил дело просто – поставил бутылку какой-то шестерке из органов, и выяснил, что дело лежит не в КГБ, не в прокуратуре, а в милицейском архиве.
Кое-какие подробности из дела узницы Верхнеуральского централа мы узнали, узнали и имя этой женщины – Мария Коппенштайнер, одна из родственниц Гитлера, живших в Австрии. Публикация вышла в субботу, а в понедельник в МВД России состоялся брифинг, на котором были обнародованы документы. Шум был большой. До этого ни журналисты, ни историки как-то не интересовались судьбой родственников фюрера. Оказалось, что после войны канули в неизвестность более 40 австрийских родственников Адольфа, включая несовершеннолетних детей. А Мария Коппенштайнер, осужденная на 25 лет «за преступления против человечности», была лишь простой крестьянкой, которая видела-то Гитлера всего лишь пару раз.
За этот материал я получил гонорар в 1000 рублей – стоимость полутора бутылок популярного в те годы спирта «Рояль».
Даже тяпнув рюмку-другую, собкор должен был держать ухо на взводе. В баре я услышал историю о двух челябинских музыкантах, придумавших гитару для Пола Маккартни. Думал, что пьяный бред, но, оказалось, все честно: Анатолий Ольшанский и Владимир Устинов придумали новую двенадцатиструнную гитару, у которой два ряда струн, металлических и нейлоновых, были расположены на разных уровнях. Звучала гитара просто бесподобно. Пол Маккартни, к которому сумели пробиться уральские умельцы на концерте в Лос – Анджелесе, назвал гитару «инструментом XXI века» и дал согласие включить себя в число авторов изобретения. Лет десять я писал в «Комсомолке» про то, как совершенствовался инструмент, как играли на нем лучшие гитаристы мира… Увы, бизнесменами музыканты оказались никудышными - фабрика по производству гитар, основанная ими в Подмосковье, разорилась. А Толя Ольшанский и Володя Устинов смирились с тем, что при жизни они не будут богатыми и знаменитыми (Маккартни связан долгосрочными контрактами с фирмами по производству музыкальных инструментов, и не имеет права появляться на публике с уникальной гитарой). Что в итоге? Володя не перенес инсульт, а Толя женился на дочери индийского махараджи и тихо живет в сказочной Вене.
Приходилось ли врать в «Комсомольской правде»? Приходилось, но искренне. Я, например, наверное, больше всех в СССР писал про «снежного человека», даже участвовал в одной из знаменитых экспедиций. В «снежного человека» я верил как в торжество социализма. Но оказалось, что все это – бредни. Когда за участие в экспедициях стали платить деньги, участники поисков перессорились, и признались мне, что слепки следов, мутные фотографии и так далее – чистая липа.

Если тебя не берут в герои…

- Слушай, хлеб не ел, как писать будешь?
Хозяин частной пекарни, где готовили изумительно вкусный лаваш, задал этот вопрос перед моим уходом. Я собирался написать про первый кооператив, а вот продукцию не попробовал.
Я много писал о настоящих героях. И мне захотелось встать с ними если не в один ряд, то хотя бы чуть сзади. Я прошел шесть туров кастинга популярной телепередачи «Последний герой», но понял, что герои там не нужны – организаторы искали не личности, а типажи для сценария. На остров меня не взяли.
Если тебя не берут в герои, иди туда сам. В 50 лет я поднялся на высшую вершину Африки - Килиманджаро. Нельзя назвать это подвигом, но поступок, думаю, в этом возрасте достойный. Еще раньше, в 48 лет, стал вице-чемпионом России по греко-римской борьбе среди мастеров. Мечтал поехать на чемпионат мира, но врач сказал, что пора завязывать: мол, в третий раз он шею на место мне уже не поставит.
Однажды я сфотографировался с двумя очень сильными мужиками – чемпионом мира по пауэрлифтингу Лешей Серебряковым и одним из сильнейших стронгменов мира Эльбрусом Нигматуллиным. Я стоял между ними и загадал желание… Жаль, что опять же по причине здоровья оно не сбылось. (Делал заявку на установление рекорда Гиннеса по транспортировке автобуса «Икарус»). Но кое-чем можно было гордиться. Занявшись, как говориться, на склоне лет, силовым многоборьем, я сидя протащил на 10 метров сцепку из двух джипов «Тахо», кантанул колесо в 320 килограммов, пробежал 70 метров с весом 120 килограммов. Что касается рекорда, то у меня подскочило давление, и рекорд пришлось устанавливать Эльбрусу, который первым в мире протащил на 4 метра два автобуса весом 28 тонн.
В апреле 2007-го года исполнилось 20 лет с тех пор, как я был утвержден собственным корреспондентом «Комсомолки» по Челябинской и Курганской областям. В конце 80-х собкоровский корпус постепенно был упразднен. Если я и войду в историю «КП», то останусь последним собкором этой газеты в Челябинской области.
За это время все мы изменились. Изменилась и газета. Не всегда она меня радует. Бывает, что и поругиваю коллег. Но читаю каждый день.

Сергей СМИРНОВ