Моё завещание вам

Этот мужчина был достаточно высок, чтобы не затеряться в толпе, но его рост не позволял над толпою возвышаться. Его вес и телосложение предостерегали от попытки помериться с ним силами, но вместе с тем он внушал и впечатление крайней гибкости и раскрепощённости в движениях. Одежда мужчины (а в этот вечер он выбрал тёмные брюки и светлую сорочку, на ноги – лёгкие туфли каштанового оттенка) могла стать уместной и в богато убранной приёмной большого начальника, и в модном ночном клубе, и во время прогулки вдоль-по вечерней набережной.
Этот мужчина мог обратить на себя внимание, но в памяти он не оставался.
Мужчина стоял напротив окна небольшой комнаты, которая считалась кабинетом; его взгляд медленно проползал по периметру комнаты; он прятал ладони в карманах брюк, лениво перекатываясь с пяток на носки, а его блестящие туфли чуть слышно поскрипывали. Мужчина мягко и глубоко дышал, на лице его легко можно было заметить недовольство обстановкой.
Осмотревшись, мужчина подошёл к письменному столу; приподняв металлическую пепельницу, покрытую частыми лепестками завитушек, он вытащил из-под неё несколько листков бумаги, исписанных сжатым почерком экономящего пространство человека. После подошёл к окну, отбросил штору и уселся вполоборота на подоконник, раскованно и уверенно утроив одну ногу на радиаторе отопления.
- Так… - Выдохнул мужчина, разглядывая текст в розоватовом отблеске уходящего солнца. – Я, такой-то, такой-то… находясь там-то и там-то… всё моё имущество завещаю… ага… та-ак… Угу, вот оно. – Мужчина поёрзал, устраиваясь удобнее. Читал он вслух, но негромко, сухо, без выражения; без эмоций и комментировал текст. – "Наверняка вас интересует причина моего поступка". Конечно, интересует. "Всё, что произошло, - мой осознанный выбор. Не следует ни подозревать кого-либо, ни обвинять себя. Всё произошло так, как я желал, мне так лучше". Ну, конечно. "Всё началось несколько лет назад, когда я узнал Его. Тогда я не осознал Его, испугался, но после пришло понимание". Да неужели?..
Мужчина ухмыльнулся, соскочил с подоконника. Подойдя к столу, бросил на него завещание. После повернулся ко мне и, склонив голову к плечу, долго и, как мне почудилось, не моргая, разглядывал моё лицо.
Я же смотрел на незнакомца снизу вверх. Руки и ноги мои были связаны, хотя и будучи свободным, я, наверное, двигаться не смог бы, так мне было паршиво. Мысли в моей непомерно тяжёлой голове, вспыхивая, моментально гасли, и я не успевал их понять.
Скорее инстинктивно, нежели сознательно, я прошептал:
- Кто Вы?
Мужчина промолчал. Шумно вздохнув, он подошёл ближе и сел на пол рядом со мной. На меня он не смотрел, взгляд его упирался в стену под потолком и пропадал в вечерних тенях.
- Знаешь, - начал он, - мне кажется, что смерть от передозировки снотворного какая-то женская. Не мужественная она. Вот харакири… - Незнакомец мечтательно прищурил глаза и улыбнулся. Мне показалось, он даже прищёлкнул языком от восторга. – Да-а… Харакири – это да-а… Или пулю в лоб… Или в рот, что надёжнее… Или разогнаться на машине – и в стену!.. – Мужчина даже показал, как качнется голова, сжав в руках импровизированный руль. – Но с другой стороны, по мне отравление – способ самый лучший…
- Кто Вы? – Голова начала проясняться, но тело оставалось не моим.
- … потому что хватает времени провести реанимационные мероприятия. Я, знаешь ли, одно время посещал медицинские курсы, кое в чём понимаю. Практики, конечно, маловато, но всё же лучше, чем наугад пытаться остановить смерть. – Незнакомец повернулся ко мне. – Может, мне стать врачом? Реаниматологом, например…
Я промолчал.
- Ну что ж… - Сказал мужчина. Встав с пола, он подошёл к столу, взял завещание и вернулся на прежнее место. – Вот здесь ты пишешь: "Всё началось несколько лет назад, когда я узнал Его". Ты ошибаешься. Началось всё гораздо раньше. В то время, когда ты ещё Его не знал, а лишь предполагал, что Он существует…

Я помню это время. Пожалуй, даже лучше, чем бы мне хотелось.
Я приезжал в Москву. Столица встречала запахом. Выйди из электрички, вагоны которой были наполнены воздухом родины – окна не открывались, - и в тот же миг тебя подхватывало амбре вокзала: прогорклое жареное масло, туалет, креозот, пирожки, пивной перегар, опять туалет… Мимо пробегали деловые люди в спортивных костюмах, чаще кто-то куда-то тащил огромные сумки с колбасами и сырами, с продавленных раскладушек, туристических складных столиков и просто ящиков предлагали купить книги. Это были и полупорнографические эпопеи про эмманулей, и сладко-приторные женские мечтания, и в пятнах крови на фоне угрюмых лиц повествования о злых "ментах" и великодушных убийцах, упорно именуемых "ворами-в-законе". Кое-где попадались контрабандные газеты и журналы, откровенные и названием, и содержанием, привезённые из бывших братских республик. Отпечатаны они были на отвратительной мохнатой бумаге с ужасающими чёрными пятнами фотографий. Отдельно выделялись издания посвящённые концу света, НЛО, фантастике, колдовству.
Шныряли воры и попрошайки. Зазывно кричали откровенные напёрсточники и организаторы беспроигрышных лотерей.
Из рваных динамиков музыкальных киосков рвалась наружу рахитичная в своей юности поп-культура.
Носильщики гремели телегами и матерились. Цыганки голосили и хватали за одежду. Все нервничали и спешили.
А при выходе из здания вокзала тебя неизменно встречала устремлённая в ввысь подхваченная ветром крутящаяся в углу кирпичных стен картонная коробка, которая неизменно вырывалась при твоём появлении наружу и падала к твоим ногам. Коробку было жалко.
В синих кривоватых ларьках и матерчатых киосках происходила непонятная жизнь. Смелые люди что-то ели, другие, с остекленелыми загипнотизированными глазами, покупали дешёвые блестящие, но абсолютно бессмысленные и ненужные китайские изделия из вонючей пластмассы. Рваные динамики ревели и здесь.
Лица приезжих были горды, неуступчивы и застывши масками. Завёрнутые в мятые куртки тела несли их в сторону станции метро. Иногда из этой молчаливой озабоченной толпы выпадали одинокие фигуры, купившись на китайскую пластмассу или подозрительный "беляшик", не помня заветов подпольной советской литературы. Спустя мгновение они исчезали.
Под ногами всегда была мелкая, но крайне неприятная лужа, наполненная размокшими газетами и шкурками цитрусовых.
В целом столица не впечатляла. Даже наоборот.
В переходах под чёрными проспектами и в норах, завлекающих в недра метрополитена имени Сами-Знаете-Кого, под стенами, покрытыми белёсой кафельной плиткой, отчего всё пространство походило на хорошо обеспеченный морг, сидели нищенствующие субъекты, бездомные музыканты играли патриотические песни, небритые мужчины, а иногда и женщины, торговали привычным китайским барахлом, но по более высоким ценам, нежели у вокзала, цветами, неприятной на вид едой, книгами.
В этих-то переходах и появились впервые, и, кажется, там так и сгинули, очень красивые качественные книги про Кришну и всех-всех-всех по нереально высоким ценам. Это был другой странный, страшащий и влекущий мир. Проходившие мимо священники прижимали дорогие дипломаты к животам, отстранялись от этих книг чёрными полами пальто и что-то про себя шептали. Может, молились, может, ругались.
Эти книги влекли. Но их цена отпугивала, одновременно заставляя увериться в том, что на белоснежных страницах под золотыми обложками нечто воистину огромное. Мне очень хотелось обладать этими книгами. Ведь они были почти потусторонними. Их не было в моём родном городе. Не было и китайских поделок, и попрошайничество считалось занятием постыдным и недостойным, стыдливым, и рекламный мусор не погружал ещё в себя старых домов времён Екатерины. Всё это было в Москве. А в столице появляются первыми и хорошие вещи. Иногда. Например, дорогие книги в ярких обложках. Я в них верил.
Но, проходя мимо книжных раскладушек, я не решался потратить всю свою наличность на одну лишь книгу, не понимая, что в ней. Тогда я был уверен, что деньги – это нечто важное. Может оттого, что работал много, а зарабатывал мало. И вокруг была ещё непонятая масса иных самых невообразимых искушений.
Я уходил вниз в метро и уезжал. И, вернувшись домой, спустя некоторое время забывал о тех книгах. Точнее, я не думал о них. До той поры, пока в квартире знакомых на книжной полке под пыльным стеклом не встретил сразу дюжину этих томов. Я не сразу заметил известные мне обложки книг – они были закрыты христианскими иконами.
Естественно, я попросил дать мне одну-две книги почитать. Но услышал отказ: "Это не наши книги, они принадлежат другому человеку". Впрочем, после бесконечно долгой череды уговоров, пообещав возвращать все получаемые мною книги в строго назначенный день, мне выделили одну самую тоненькую. Я был крайне рад, странно душевно возбуждён и напуган, так как понятия не имел, что мне теперь делать.
Я читал с упоением. Пробирался сквозь вязь непонятных слов и неясных звуков, пытался понять суть, разглядывая узоры напечатанного чуждого мне языка. Тогда я казался себе в состоянии осознать прочитанное. Но с каждой новой страницей мне рисовался мир непонятный, далёкий, иной; я, размышляя, наполнял его своими красками, так, как научила меня советская школа и рассказы о своей духовной жизни в забытой деревне случайно встреченная мною старуха в одном из холодных вагонов электрички, когда в очередной раз я ехал в Москву.
И всё же я пытался.

Мужчина разглядывал текст завещания в желтеющем свете заплывающим в низкое окно от уличного фонаря. День давно уже угас, в пыльном небе кое-где проявились звёзды. Мои мышцы нудно болели – я всё ещё лежал на полу связанный по рукам и ногам.
- Если Вы не собираетесь ничего делать, - сказал я незнакомцу, - может, развяжете меня? Тело всё затекло, да и физиология своего требует…
Я удивился спокойствию в своём голосе. И на мгновение этому обстоятельству горделиво возрадовался. Мужчина, как мне показалось в полумраке, с изрядной долей удивления во взгляде обратил на меня внимание.
- Кроме того, - решил я не упускать возможности закрепить своё доминирующее положение в начавшемся разговоре, - зачем нужно было меня связывать?
Ожидая ответа, я подумал, что не стану обращаться к незнакомцу на "Вы", и попытаюсь вообще отказаться от конкретизации в обращениях.
- Видишь ли, - начал мужчина, - я… э-э… ну… я связал тебя, потому что не знал, как ты отреагируешь на моё появление. Да-а… Даже кляп заготовил. – Мужчина, изогнувшись в пояснице, из кармана брюк вытащил какую-то тряпку. – Но, если ты обещаешь себя вести спокойно, я тебя, конечно же, освобожу, и мы с тобою поговорим.
- Я обещаю, что буду вести себя достойно, - пообещал я. – Но прежде мне нужно в туалет. Сами понимаете, много часов, судя по темноте за окном, повёл я в этом пыльном углу.
- Понимаю, - интонации мужчины мне показался меланхоличными. – Ты обрати внимание, - оживился незнакомец, - что именно я спас тебя от смерти. А ещё в течение долгого времени ты был связанным в полном моём распоряжении. И, заметь, ничего дурного я тебе не сделал.
Я согласился кивком головы.
- Поэтому, - продолжил незнакомец, - ты должен понимать, что я не враг тебе.
Я вновь кивнул головой, уверяя своего незваного друга в том, что понимаю. Мужчина несколько секунд разглядывал моё лицо, видимо, решая верить мне или нет, но всё же развязал узлы верёвки, что стягивала ноги и руки.
Медленно разминая затёкшие суставы, морщась от ожидаемой боли, я совершенно не обращал на незнакомца внимания. Делал я это даже несколько демонстративно, но всё же прислушивался, пытаясь угадать перемещения мужчины, при этом не смотря в его сторону. Вскоре конечности мои стало покалывать от восстанавливающегося кровообращения.
- Ну вот, - начал мужчина, когда я сумел-таки подняться на ноги, доковылять до туалета и, возвратившись, плюхнуться на диван. – Ну вот, - сказал незнакомец и умолк.
- Что? – Поинтересовался я, понимая, что продолжения не последует. Мужчина молчал. В его позе ощущалась странная неуверенность, тревога. Возможно, мне это только казалось. Он уже не был тем пугающим, каким я увидел его впервые.
- Ты как сюда попал? – Я соскочил с "Вы" легко и естественно.
- Это не важно, это не трудно, - отозвался незнакомец.
- А почему я?
- С тобой больше шансов.
Я помолчал. Не понимая, как реагировать на апатию моего гостя, подумал, что будет уместно предложить ему чаю. Незнакомец отказался.
- Ну, - я помялся, подыскивая слова, - а зачем ты меня… ну… откачивал?
- Чтобы предложить тебе сделку, - мужчина оживился. – Всё очень просто: ты остаёшься при своём, не ослабляя себя суицидом, и я… я получаю своё…
- Ничего не понял, - отозвался я в ответ.
- Да всё просто, - незнакомец улыбался. Настроение этого человека менялось скоро и без видимых причин. - Ты зачем хотел покончить с собой?
- А это не твоё дело, - хмуро отозвался я, - к тому же, я не просил тебя приходить.
- Верно, но ведь ты так мог страшно навредить себе, - мужчина говорил, продолжая скалиться той улыбкой, которую растягивают, объясняя простые вещи недогадливым детям.
- Я бы даже сказал "смертельно", - сострил я. Незнакомец неопределённо хмыкнул в ответ. – И я не понимаю твоего веселья, - продолжил я, начиная злиться.
- Ты многого не понимаешь.
- Ты кто такой? Что тебе нужно? – Меня все эти улыбки и смешки просто выводили из себя.
- Мне нужно твоё тело.
- Что?!
- Твоё тело, - повторил незнакомец беззаботным голосом. Улыбаться он, впрочем, перестал.
- Ты извращенец что ли?!
- Дурак, ой, дурак ты! – Мужчина вдруг громко и весело засмеялся. – Ты о чём подумал-то?
- А том и подумал…
- Нет, всё гораздо проще и интереснее. Как объект вожделения ты меня ничуть не прельщаешь. Я хочу предложить тебе сделку. Я уже говорил об этом. Объект нашего договора – твоё тело. Целиком. А не отдельные его нюансы. Ведь ты об этом подумал?

Вечерами, лёжа в постели, я закрывал глаза.
Самое сложное в первое время было избавиться от мыслей, очистить голову ото всего. Я заставлял себя не слышать; закрыв глаза, не реагировать на отблески света фар проезжающих автомобилей, что освещали потолок через окно; далее я ощущал своё тело, не думал о нём, а ощущал, а через некоторое время, полностью расслабившись, избавившись от всех ощущений (прикосновений, звуков, освещения), я переставал своё тело осознавать; сначала ноги и руки, после туловище, голову; я становился лёгким, точнее, я не имел веса, так как не имел физического тела; в это время пространство вокруг меня становилось податливым, и я раздвигал стены в стороны, они разлетались так далеко, что переставали существовать; в это время я уже не был человеком, но всё же моё сознание и осознание своего Я оставалось; в эти мгновения, может, часы, а, может, и столетия (кто знает?) я становился чистой жизненной силой, может энергией, но всё же живой энергией; тогда я поднимался немного вверх и летел; мир взрывался, распадался на части, словно я выбирался из рваной дыры тёмного шара; я летел вперёд, я был лёгок, быстр и светел; подо мною склонялись по направлению моего движения острые листья тёмно-зелёной травы; эта похожая на осоку трава покрывала всё пространство, ни слева, ни справа, ни впереди не было ни единого пустого от этой травы места; я не касался травы, но знал, что она жёсткая и острая, что она опасна, но опасна не сама по себе, а только для меня; трава тянулась до горизонта, а он был чёток и правильно округлой формы; я долетал над травой до самого горизонта; я знал: там кто-то есть, кто-то живой, весёлый, сильный; я летел к нему, но я боялся, этот кто-то отчего-то страшил меня; и уже на подлёте, зная, что встреча близка, я останавливался и медленно возвращался назад, в своё тело, и оно плавно и нежно принимало очертания, я начинал чувствовать физически, а бесконечное небо и нескончаемые травы блекли, исчезали, уходили во тьму…
Потом я открывал глаза.
Моя комната была вокруг меня, ничего не менялось.
И всё же я был счастлив. Удивлён, счастлив и неподвижен, уже в памяти перебирая, восстанавливая свой полёт. То были, как я искренне считал, самые счастливые переживания, какие только способен испытывать человек.
Мои ночные эксперименты длились долго. Полёт каждый раз давался мне всё легче. Я становился самоуверенней, но всё же не приближался к тому месту у горизонта, где кто-то был. Значительно позже я понял, что так и не долетел до того, кто был за горизонтом, так его и не узнал.
Наверное, это смешно, и всё же происходящее я не хотел называть медитацией. Более того, и с прочитанным в тех книгах, что мне давали знакомые, я свои опыты никак не связывал.
Той ночью, последней моей ночью, привычно освободившись от тела, я взлетел. Но на этот раз вверх, только вверх. Было ли это осознано с моей стороны, не помню. Но я взлетел. Я видел над собой черноту бесконечности, а внизу чернели пятна городов. И чем выше я поднимался, тем свободнее ощущал себя. Это чувство нереально свободного полёта пронзало меня насквозь.
Продираясь сквозь пустоту, я впитывал её сопротивление, и оно проходило сквозь меня, ничуть не принося мне хоть каких-нибудь неудобств. Это сопротивление было прохладно. Как я мог чувствовать его? Не знаю. Просто я его чувствовал. И чем дольше продолжался мой полёт, чем проще мне становилось лететь, тем свободнее я становился; чернота вокруг уже не было нерушима, то там, то здесь я замечал светлые огни. Мимо меня проносились такие же, как и я. Я их чувствовал, я понимал и разделял их восторг и свободу, я делился с ними своей радостью.
А потом я увидел Его. Это не была простая светящаяся точка, подобная мне, это было нескончаемое множество таких светлячков, слитых воедино, но не физически (хотя можно ли говорить о физике Там?!), а по собственной воле. Они летели рядом; их скопление более всего напоминало пушистое облако, постоянно меняющее свою форму. И, хотя каждый из светлячков был самостоятелен, вместе с тем они существовали едино. И над ними и внутри них существовал Он.
Он был огромен. Я подлетел ближе.
Он был добр. Я знал это, понимал, чувствовал. Он был добр настолько, что позволял не только слиться с ним, став ещё одним огоньком в этом странном облаке, но я мог, имел право впустить Его в себя.
И тогда Он подался ко мне одним пёрышком своего светящегося облачного тела.
Это было Прикосновение.
Это было Прикосновение.
Это было Прикосновение.
Это было прикосновение добра и мудрости. Он знал всё. И Он хотел отдать мне своё знание.
Знание поглотило меня, словно вода. Но это была очень холодная вода, холодная вода абсолютного знания и пустоты. Она растворяла меня, и это стало самым чарующим чувством, что когда-либо я испытывал. Сколько оно длилось? Миг. Но я уже знал кто Он, Его любовь...
Я испугался. Я внезапно осознал, что не в силах уместить всё, что Он мне давал, что эти дары уничтожат меня. Метнувшись в сторону, прочь от Него, словно вынырнув, нахлебавшись воды, устремился вниз…
Вскоре я открыл глаза в своей комнате.
Больше я не летал. Больше я не мог летать. Что-то произошло, полёт стал для не меня нереален.
Но помнил я всё.
Моя память хранила мои полёты рьяно и нежно, не позволяя им ни поблекнуть, ни стать ярче, полёты существовали во мне такими, какими и были на самом деле.
Но понимание, что этого уже не повториться, порождало едкую щемящую грусть, скребущуюся внутри сознания тоску. Я хотел вновь летать. Летать свободно и уверенно, не опасаясь ничего. Я желал встречи с Ним. Новой и долгой встречи.
Как я мог этого достичь?
Размышляя, я пришёл к твёрдому убеждению, что мне мешает моё тело. Оно перестало быть для меня чем-то важным, я понимал, что глупо и неправильно кутать это тело в дорогие одежды и кормить его хорошей пищей. Зачем? Ведь я знал, что кроме тела есть нечто большее, нечто такое, что тело дать не может. Порой, я ненавидел своё тело за то, что оно держит меня внизу, в этом мире.
Спустя несколько лет поисков, попыток и раздумий, я понял, что мне во что бы то ни стало необходимо избавиться от своего тела.

- …Ну, теперь понятно? – Незнакомец заметно нервничал. Я же ничего не понимал. Вернее, смысл фраз моего гостя я улавливал, но целиком собрать картину повествования не мог. Мужчина внимательно разглядывал моё лицо. – Хорошо, - продолжил он, - давай сначала. И медленно.
У каждого человека есть… э-э… душа. Да, пусть будет душа… Именно о её свободе ты грезил, когда решился на самоубийство. Так? – Я утвердительно качнул головой. Мужчина, помолчав, продолжил. – Но ты мечтал именно о свободе, а суицид душу ослабляет. Если бы я тебя не откачал, то ты… то есть, твоя душа, не смогла б быть той, которой ты её познал раньше. Ты не смог бы стать вольным. Вольным на столько, насколько может быть свободной душа человека, который не совершал подобного шага. Понимаешь?
- Это сейчас о том, что самоубийство – смертный грех?
Мужчина досадливо взмахнул руками:
- Какой грех? – Почти вскрикнул он. – О каких грехах ты говоришь? Ведь ты Там был! Неужели ты до сих пор веришь в рай и ад?! Нет их! Нет сейчас и не существовало никогда. Есть человек, есть его душа. Именно та душа, которой ты так удачливо смог управлять. А человек с того момента, когда в нём появляется душа, всю свою жизнь здесь, на земле, эту самую душу меняет. Живёшь ты в мире со всем, что есть вокруг, так и душа твоя растёт и крепнет. Разрушаешь что-то, так и душу свою калечишь. Что не понятного я говорю? А?
- Всё понятно, - огрызнулся я в ответ. – Мне не понятно, что ты от меня хочешь.
- Помочь! Тебе помочь и себе. – Незнакомец внезапно обмяк, из его голоса исчезли пыл и азарт. – Я не был самоубийцей, но всё же прожил свою жизнь так, что от меня настоящего почти ничего не осталось. Там я не мог стать свободным, Там я был маленьким и слабым, привязанным к земле. Я не стал свободным, пойми это. Впрочем, у тебя есть шанс этого не знать. Позволь мне прожить остаток жизни в твоём теле, возможно, я смогу всё исправить. А ты уйдёшь добровольно, но не убив себя.
- Стоп. Я не понимаю. Ладно, ты каким-то образом попадёшь в моё тело, но чем тебе не нравиться твоё?
- Нет у меня тела, - проговорил мужчина, - это лишь образ, который я сумел сотворить. В нём нет жизни.
- Я ничего не понимаю, - проговорил я почти по слогам. – Ты входишь в моё тело. Так?
- Да.
- А я куда?
- Туда, - незнакомец показал пальцем наверх.
- Понятно. И ты доживаешь мою жизнь?
- Да.
- Зачем?
- Чтобы воссоздать себя настоящего.
- То есть, свою душу?
- Да. Пусть будет так.
- Понятно, - пробормотал я. - А если я откажусь?
- Тогда меня не станет. Я потратил все силы на это тело.
- Какое?
- То, в котором я сейчас.
- Оно не настоящее?
- Оно не настоящее.
- И что?
- И всё. – Мужчина тяжело вздохнул. – Если ты откажешься, то меня не станет.
- Ты умрёшь?
- Нет, - улыбнулся незнакомец, - я уже умер. В физическом теле я уже давно умер. Впрочем, это не страшно. Я перестану быть вообще. – Мужчина заглянул мне в глаза. - Ты меня понимаешь?
- Наверное, да. – Мне казалось, что всё происходит не на самом деле. Что этой ситуации, этого разговора не существует. Но я сомневался, может, я лишь хочу, чтоб ничего этого не было. Я попросил время на размышление. Мой гость сказал, что не может мне ничего запретить, но предупредил, что времени у него осталось очень мало.
Я ушёл на кухню, налил себе крепкий чай. Незнакомец отказался. Подумав, я вытащил из-за шкафа с посудой припрятанную пачку сигарет. Полгода я не курил, но сейчас сигарета была мне просто необходима.
Я сидел на жёстком табурете, отхлёбывал чай и дымил пересушенным табаком. Мне не давала покоя мысль, что то существо, человек он или действительно сгусток души, оказалось сейчас в моём полном распоряжении. Но почему я должен нести ответственность? Почему мне принимать решение? Я понимал: я благодарен ему за то, что он остановил мою смерть. Теперь я его должник. Но я не просил его об этом, более того, откачивал он меня не ради меня самого, а для себя. Я ему нужен живым. И это заявление о желании обладать моим телом… Выходило, что я оказывался обычным инструментом. И это обстоятельство злило, уничтожая чувство благодарности.
Но я не мог позволить себе разрешить ему умереть теперь навсегда. Я знал, что соглашусь на это нелепое предложение. Если меня просят сохранить жизнь, то как я могу поступить? Разве не станет отказ моему незнакомцу актом более страшным, нежели моё удачное самоубийство?
Ведь в таком случае я сознательно обрекаю его и не на смерть даже, а на прекращение жизни вообще.
Ведь я хотел убить только своё тело, а убивать чужую душу я не мог.
Я сидел у стола, а внутри меня была пустота от решения, на которое я был готов, но страшился его. Круто заваренный чай сушил гортань, отвыкший от сигарет организм реагировал лёгким недомоганием и туманом в голове.
Что делать? Может, само собой всё закончится? Мне всё равно необходимо время, чтобы решиться.
И тут я понял, что пока я ковыряюсь в себе, сидя на кухне, там, в комнате, умирает душа. Был ли человек, что обладал ею ранее хорошим или плохим, стала ли его жизнь на земле заметна или сгинул он где-то, и никто его не оплакал, имел ли он право на сострадание и жалость?
Какая разница!
Я знал: я не могу погубить его окончательно. И не потому, что добр, а только чтоб остаться собой.
Я вернулся в тёмную комнату. Мой гость не смотрел на меня.
- Я согласен, - сказал я негромко.
Мужчина медленно поднял голову, казалось, он заглянул мне внутрь, а не просто посмотрел в глаза.
- Но я должен задать тебе несколько вопросов, - продолжил я.
- Если успею, то я отвечу на них, - голос незнакомца звучал глухо и сухо. – У меня остаётся совсем мало времени.
- Постараюсь не затягивать, - пообещал я. – Когда у тела появляется душа?
- Зачем тебе это? – Удивился мужчина.
- Мне скоро отправляться Туда, я должен знать хотя бы примитивные вещи.
- Хорошо, - согласился незнакомец. – Душа может появиться при рождении. Это редкий случай, ведь для него необходим предполагаемый талант этой души. Он решает сможет ли новая душа прожить достойную жизнь, Он и творит новую душу. Но это ни сколь не означает, что всякая новая душа достигнет своего предназначения, освободит и реализует свои возможности. Ведь жизнь души полностью зависит от жизни человека. Но чаще те, кто не смог добиться результата, заложенного Им в душу, снова и снова появляются в новых телах, для того, чтобы воплотить замысел.
- Это реинкарнация?
- Не совсем, но похоже внешне.
- А я… моя душа, новая? – Мужчина, услышав мой вопрос, некоторое время раздумывал.
- Мой ответ повлияет на твоё решение? – Наконец негромко произнёс он.
- Нет, ни в коем случае, - пообещал я и знал, что это правда.
- У тебя новая душа, - незнакомец смотрел мне в глаза.
- Понятно, - качнул я головой. В комнате повисла осязаемое напряжение. – Мне предстоит вернуться в другое тело?
- Ты хочешь знать, воплотил ли Его замысел? – Мужчина улыбнулся. – Я не знаю. Никто не знает, кроме Него.
Я немного помолчал, собираясь с мыслями.
- Скажи, а почему ты не… э-э… воплотишься? Да, почему ты не воплотишься в новом теле?
- Я не могу, - ответил мужчина еле слышно. – Моя жизнь на земле почти уничтожила мою душу. Мне не позволено войти в новое тело, возродиться в нём, но я могу просить впустить меня у того, кто уже владеет телом. Так я могу дожить его жизнь как новую свою. Поэтому я и подобные мне ищем таких, как ты.
- Дожить жизнь в чужом теле – это выход?
- Зачастую да.
Я тяжело вздохнул.
- Начинай, - скомандовал я. Я знал, что этот разговор – лишь попытка оттянуть время. – Что нужно делать?
- Ты согласен?
- Начинай скорее.
- Закрой глаза.
Стало темно. Постепенно исчезли звуки и ощущение собственного тела. Вскоре я перестал вообще что-либо чувствовать. Я ушёл.

 Что было за те земные годы, что я провёл Там, рассказывать бесполезно. Я, когда совершенно избавился от тела, понял, как мало мне открылось в то время, когда я находился вне тела, но имел его.
Я очень многое узнал.
Поэтому решил вернуться.
Нет, надо мною не довлел какой-нибудь пошлый меркантильный интерес, ни деньги, ни власть, ни слава, ни что-либо ещё земное, материальное меня не прельщало. Но незаконченность моей земной жизни не позволяла полностью оторваться от земли. Я был свободен, но был всё же ограничен странными человеческими мыслями и размышлениями. Я не пережил смерть физического тела, а это означало, что я не прошёл всего, что пройти был обязан.
Я решил вернуться.
Я знал, что увижу. Я был готов.
Незнакомец в моём теле оказался убийцей. Вся эта комбинация, в результате которой скомканная душа незнакомца обрела плоть, оказалась лишь хорошо продуманной ложью. Да, времени на это у него было предостаточно.
Конечно, он не лгал открыто и безапелляционно, он просто не договаривал, не открывался полностью, где-то внутри себя храня свой интерес.
- Я вернулся, - сказал я.
- Не ждал тебя так скоро, - отозвался незнакомец. Я нашёл его в старом сарае на окраине небольшого городка. Он сидел на колченогом стуле в центре мусорной свалки. – Видишь, - привстал незнакомец и, разведя руки в стороны, повернулся вправо и влево, - тело твоё поизносилось. Что ж, старость не обмануть. Да и остаток твоей жизни я прожил очень неспокойно... Ты хочешь вернуть себе тело?
- Ты прав.
- Не думал я, что ты сумеешь понять всё так быстро.
- Я способный.
- Да-а, - протянул незнакомец и, словно соглашаясь с самим собой, покачал головой. – Ты способный. На многое, видимо, способный.
Я не стал искать физического облика – это было бессмысленно. Ведь мой собеседник прекрасно знал, кто с ним говорит, хотя и не видел меня. Со стороны это выглядело так, словно старик в грязных изодранных одеждах разговаривает с порождением своего воображения.
- Как Там? – Спросил незнакомец.
- Хорошо, - отозвался я. – Ты не успел.
- Да, - незнакомец вздохнул, задумчиво потёр подбородок. После долго рассматривал морщинистые ладони. О чём он думал в это время? Вспоминал тех, кого убивал? Сожалел о том, что не смог уничтожить свою душу окончательно и теперь обречён блуждать среди живых у земли вечно, не в силах взлететь? Пытался оправдать себя? Не знаю. Мне казалось, он просто устал. Устал существовать в неволе, которую считал свободой, пока уничтожал свою душу.
- Ты думаешь о них? – Спросил я.
- О ком? – Ухмыльнулся незнакомец.
- О своих жертвах.
- Зачем? – Старик улыбался. – Ведь они всё равно появятся в новых телах и проживут полные жизни. Зачем мне о них думать?
Я молчал. Мой собеседник был прав.
- Почему тебя интересуют они, а не ты? – Незнакомец распахнул полы пиджака и из-за брючного ремня вытащил пистолет, передёрнул затвор. – Ведь ещё не всё для тебя закончено. Понимаешь о чём я? – Старик, продолжая улыбаться, поднёс пистолет к голове и приставил ствол к виску. – Понимаешь?
Я понимал.
- Там, - махнул незнакомец свободной рукой в сторону пыльного окна, - все ищут меня. Чтобы убить. Если они найдут труп преступника, покончившего с собой, то не станут убийцами. Но ты не получишь своего тела. Правда, забавно, что бывший самоубийца зависит от самоубийства? Но если ты каким-то образом и вернёшь тело, то их убийство, расправа над тобой, будет гораздо страшней, ведь не ты виновен, не ты совершил всё это. – Пистолет у виска начал подрагивать – сухие мышцы быстро уставали. – Вот такая интересная задачка у тебя. Как решишь её?
Я видел старика с пистолетом в руке, старика, готового выстрелить. Что ему терять – он не успел. Он обречён на вечность. И мне было жалко незнакомца. Да, он убийца, да, он искалечил жизни многим людям, да, он испепелил свою душу... Но мне было его жаль.
- Зачем ты сделал это?
- Что?
- Уничтожил свою душу.
- Так получилось, - ответил старик, - так получилось… В этом тоже есть своя прелесть.
- Убивать себя?
- Не тебе столь пафосные разговоры о жизни и смерти вести. Ты кто? Самоубийца. Я, я спас тебя. Не забывай. И не пытайся меня поучать.
Он решился. Я видел начало движения пальца на спусковом крючке. В тот же миг я забрал своё тело назад себе. Получилось это легко и быстро – незнакомец был слишком мал и слаб, чтобы мне сопротивляться.
Я ощутил вес тела. Мне это чувство показалось странным. Ещё я понял, что очень болен и стар, что я устал.
Я сидел на кривом стуле, в моей руке был зажат пистолет.
Незнакомец вился рядом.
- Ты сильнее, кто бы мог подумать? – Уловил я голос незнакомца. – Сразился с тем, кого почти не стало, герой.
- Замолчи, - прошептал я, - убирайся прочь. Я не желаю тебя слышать.
- Придётся, - мне показалось, незнакомец смеялся, - я не могу сдвинуться с места. Слишком слаб, слишком слаб…
Внезапно передо мной вспыхнул яркий свет. Моего незнакомца не стало. Я поднял глаза к потолку:
- Спасибо, - пробормотал в пустоту, что существовала над крышей этого сарая, - спасибо, Ты мудр.
Я знал, что это Он не позволил моему незнакомцу долгие времена не сметь ни жить, ни умереть. Он слишком полон любви, чтобы не заметить и то, что стало с одной душой, так к Нему и не возвратившейся.
- Спасибо, - прошептал я вновь.
На этом моя история прерывается. Мне предстоит найти возможность выйти незамеченным из города. После сдаться властям.
Меня осудят за те преступления, что совершил не я.
Я понесу наказание вместо незнакомца.
Но я знаю, что умру сам. И никто не возьмёт на себя тяжесть убийства, даже убийства как казни, ведь закон не разрешает казнить.
И скоро я вернусь к Нему.
Вернусь совершенно свободным.
Находясь в здравом уме и твёрдой памяти, я заявляю: всё, что вы прочли – правда. Впрочем, вы можете не верить, всё равно рано или поздно, поймёте, что всё это так и было.
Я буду вас ждать…