Глава 9. Охота ягуара в полнолуние

Глава 9. Охота ягуара в полнолуние

Устал размышлять? Некому утешить? Не находишь выхода из положения? Пляши!
Радостен, счастлив, свободен? Пляши!
Желаешь понять волю богов? Пляши!
       Из древнеегипетских текстов


1

В ту ночь не спалось не только Танечке.
Справа от Ивина храпел, разбросав волосатые руки, Виктор Иванович Орлов. Слева вторил ему Апраксин. И дело было вовсе не в том, что Ивин не мог бы снова, вслед за тем, что случайно проснулся, захрапеть в унисон – разумеется, мог. Просто ему почему-то расхотелось спать.
Что-то висело в ночном воздухе. Что-то говорило: как же можно спать в такую ночь?
Со стороны домика долго доносился звук, напоминавший тарахтенье сверчка. Пишущая машинка? Значит, их юная гостья тоже бодрствует… Ах, полнолуние, полнолуние!
Любопытства ради он попробовал узнать, что снится его новым друзьям.
Повёл ладонью вначале над Орловым… И увидел то, о чём никогда не рассказывал Виктор Иванович. Рассказ от первого лица:

«Музей или выставка. Стеллажи, витрины. Китаяночка, ростом мне по грудь. Одета в джинсы и курточку; куртка жёлтого цвета, внутри мягкая, в пупырышках, внешне кожистая, с капюшоном. Короткая стрижка.
Вопрос:
– Ты приезжий?
Отвечаю:
– Да. Первый день и уже скучно.
Вопрос:
– Меня зовут Синь и у меня есть подружка. У тебя есть приятель?
Она называет меня Гуань-фу.*

* Вдовец (кит.).

Следующий эпизод: по дороге, мощёной белым-серым камнем мы идём к рощице, где высится беседка – не беседка: круглая, большая, из того же бело-серого камня, с потрескавшимися колоннами, вся увитая вьюном-повиликой, зелёным с мелкими белыми соцветиями. Это тантристский Храм Влюблённых.
Мы проходим чуть дальше. На этой, поросшей платаном вершине горы, на площадке за храмом, по кругу над обрывом – деревянные хижинки с широким входом. Внутрь можно войти, там сложены кошмы и одеяла, есть небольшой запас пищи. В уголке – статуэтка божества и горит лампадка. Здесь могут встречаться влюблённые, оставляя божку небольшую плату за кров, пищу, ночлег. Синь спрашивает: «ну как?……….».
Следующий эпизод:
«Запретная долина». Много белых с розовым, кирпичных, с облупившейся краской то ли храмиков, то ли домиков. Входы заперты, но можно проникнуть с тылу. Захожу сзади одного из них, там потайной вход. Спускаюсь по ступенькам, начинаю поднимать одну заслонку за другой…»

Хороший сон. Спокойный. Кто такая эта Синь? И кто такой Гуань-фу?
Ивин повёл ладонью над Апраксиным.

«Храм. Гигантский, до неба, красно-белокаменный шатёр с маленькой луковичкой наверху. Шатёр сверху донизу в стрельчатых окошках. По-над воротами, опоясывая его – надстройка с небольшими часовенками по углам. Куполков много, какие-то по цвету то ли синие, то ли фиолетовые, металлически блестят как ёлочные шарики. Между ними – дорожки-балкончики…
Я любуюсь этим храмом. И мне надо войти в него.
Изнутри это храм кажется гораздо большим, чем это кажется снаружи. Мраморные лестницы, огромные белые залы… Это Храм Знаний. Это музей. И в каждом из его огромных залов звучит живая музыка – в центре каждого – возвышение, а на нём музыкант – скрипач, пианист или гитарист… Как здорово придумано, ведь играют же музыканты в ресторанах, так почему бы им не поиграть и в музее-храме?..»

У одного – храм. У другого – храм…
«Что обычно снится мне? Моя Аня. И Щёголев с Прокофьичем всё так же спорят над куском малахита…
Нет, не заснуть мне сегодня!»

Он наскоро оделся и вышел из палатки на свежий воздух.
«Тум-бутум! Тум-бутум!..» – доносилось со стороны моря. Поглядел в ту сторону – и ахнул: красота какая!
Яркая, ослепительно-белая луна плыла над горизонтом. Её было особенно хорошо видно отсюда, если смотреть в угол, образованный скалами. Широкая, переливчатая, блестящая серебром дорожка пролегла по воде от горизонта до берега.
И, пересекая эту дорожку, по морю неспешно скользил кораблик под четырёхугольным парусом. «Тум-бутум! Тум-бутум!..» – отбивал ритмику барабан. Ивину показалось, что он замечает отблески от капель воды, слетающей с вёсел.
«Наш оазис люди откроют нескоро. Лет через полтораста-двести», – помнится, говорил Апраксин.
Грузовой или торговый корабль, то ли финикийский, то ли греческий, шёл по ночной прохладе, куда? В Херсонес или Пантикапей…
Он невольно вздрогнул от внезапной мысли: о Боже, да ведь идёт всего только второе тысячелетие до нашей эры! Не родились на свет ни Еврипид, ни Фемистокл, ни Платон…


2

Только сейчас он заметил, что звуки печатной машинки смолкли.
От домика, изящно пробираясь среди камней, спускалась к озеру девушка. Поначалу он хотел окликнуть её, но решил пронаблюдать. Её чёрный, на фоне ртутно светящегося пятна озера, силуэт одиноко замер на самом берегу.
Чуть слышно шумел водопад. Ещё тише вторил ему негромкий ночной прибой. И только громкий храп из палатки портил всё впечатление.
Ивин захотел подойти поближе.
Подкравшись, он заметил, что она опустилась на колени, протягивая руки луне. Вся её необыкновенно гибкая фигурка была тёмной, только ладони рук светились серебром. Она молилась, беззвучно шевеля губами.
И вдруг она резко поднялась, запрокидывая руки. И встала с высоко поднятыми и перекрещенными руками, на цыпочках. Её лицо было по-прежнему обращено к луне.
Вслед за тем она сделала шаг. И ещё шаг. И ещё.
Ивин готов был поклясться, что она не смотрела под ноги, но ни один камешек не шелохнулся.
И – раз! И – раз! И – раз, два, три! И – раз! И – раз! И – раз, два, три!
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!..
Ему показалось или это было на самом деле? Тихие звуки музыки сопровождали каждое её движение.
Она, убыстряя движения, слегка покачиваясь в такт, двигалась по камешкам берега, изящно поворачиваясь и изгибаясь, не опуская рук, которые вторили её пируэтам.
И – то ли кастаньеты, то ли хлопки крошечных звонких ладошек сопровождали её передвижения.
Вот она напружинилась, изгибаясь как под ветром, пошла по кругу, опустив, как бы из скромности, лицо к земле. Но снова выпрямилась и дерзко посмотрела в лицо луне.
Продолжая и продолжая передвигаться, плясала она в лунном луче, и Ивин с изумлением заметил, что пляшет она не одна. Множество существ, таких же гибких, но полупрозрачных, почти бестелесных, сопровождало каждый её шаг.
Вот она резко, но по-прежнему грациозно отскочила в сторону из круга. Её повадки изменились. Теперь это была сгорбленная, крадущаяся кошка, её растопыренные пальцы как когти рассекали воздух. Вот она поскакала куда-то прочь, но извернулась и присела как лягушка. Вот опять вскочила, бросилась и… рвала невидимыми когтями невидимое мясо жертвы. Её рот… оскаленные зубы… горящие белой лунной яростью глаза… Вот она стремглав понеслась прочь… причём, ни один камешек под её ногами по-прежнему не сдвинулся с места. Вот, переваливаясь, с раскинутыми руками пошла вдоль воды. Вот, снова резко выпрямившись, как-то по-особенному взвизгнула или пискнула и – поскакала, и – помчалась колесом: руки-ноги, руки-ноги, руки-ноги!..

И невидимые существа следовали ей…
Ивин начал понимать, за что невежественные церковники сжигали женщин в средние века. То, о чём он читал, слышал, считал блефом – вот оно, было перед ним.
Это были первобытные, дикие красота и искусство. Это была природа и это была женщина – в истинном облике. И здесь не требовалось что-то приукрашивать и чего-то объяснять.
Барабанчики, кастаньеты и тамбурины смолкли. Исчез и дикий призрачный народец. Она стояла, вытянувшись, одиноко, запрокинув лицо к лунному свету.
Потом внезапно взвизгнула, рассмеялась и – бросилась в озеро.
– Константин Петрович! – услышал он её задорное. – А вы почему не купаетесь?
– Да как-то неудобно было прерывать ваш танец…
– А… это индейский, называется «охота ягуара в полнолуние»! Правда, стра-ашный? После подобного танца ацтеки возлагали девушку на алтарь и вырывали у неё сердце. Вы, случайно, не собираетесь вырвать у меня сердце? – и она повторила слова Анны Петренс:
– А то я испугаюсь и убегу!.. Наша «немка»… ну, преподавательница, говорила нам… Олп!
Она резко нырнула и вынырнула.
– Так вот, сеньора Анна говорила… сейчас… «Ващье тело – есть ващь язьик! МолЪотить язьиком можьет каждый! Но не кажьдый сумьеет телом сказать то же, что языком!» Ой! Здесь и рыбки водятся! Как здорово!

Только сейчас Ивин заметил, что она была совершенно обнажена. У него захватило дух… Нет, нет, совсем не от того желания, которое многократно описано в романах.
Он вдруг осознал, что только что соприкоснулся с древним таинством, о котором не пишут книг, о котором не знают учёные, о котором подавно не подозревают мужчины.
– Да бросьте вы! – она уже выходила на берег и, вся освещённая луной, подбирала брошенное здесь же широкое махровое полотенце. – Вам и Аня говорила, да и тёща ваша… Для любой женщины, которая действительно ощущает себя женщиной, всё это – никакие не «древние таинства», а самая, что ни на есть, обычная реальность. Норма!
– Да, может быть, – попробовал возразить он, потупясь при виде лунного блеска её тела. – Только…
– Только, к сожалению, большинство нынешних женщин так измордованы цивилизацией… – вы об этом хотели сказать?
Она, понимая его смущение, закуталась на этот раз в полотенце и присела на брёвнышке у края воды.
– Хотите, присаживайтесь рядом. А-а! вот… Смущаетесь. Не хотите. Боитесь! Наш мир – вот что он сделал с человеком. Мы стали бояться самих себя. Мы загоняем желания внутрь. И не дай Бог кому-то при всех высказать верную мысль, хотя бы о том, как прекрасны осанка и грудь, или походка встречной женщины! Или о том, как бы он или она хотели иметь побольше детей друг от друга! Или… при всех поделиться мыслью о том, что в любви нужно стремиться не столько к сексу и не столько к духовному общению, но искать золотую середину, «лезвие бритвы». Вы Ефремова читали.
– Разумеется, читал.
– Согласны с ним?
– Согласен…
– Так что же вы, маг и порядочнейший человек, в обычной жизни продолжаете жить так, как те серые, провинциальные люди, что вас окружают? Ваш Тихореченск в пять раз крупнее нашего «Мендыша». А раскованности, естественности, стремления к духовному самовыражению – в сто раз меньше!
– Танечка! Простите, я всё никак не спрошу. А сколько вам лет?
– Без десяти дней девятнадцать. Какое это имеет значение? Да вы хотя бы взгляните на меня, чего вы боитесь, Молчаливый? Да, я наглая и самоуверенная деф-фка! Но сегодня, в эту ночь, перелистнув события, я поняла то, до чего никак не дойдёте вы, самоуверенные мужчины!
Ивин присел на корточки:
– И что же вы сумели понять?
– А то, что занимаетесь вы совсем не тем, чем вам надо было заниматься с самого начала. Вы читали Стивена Кинга? Его, эту… опупею «Башня» или что-нибудь ещё?
– Признаться, нет. Вообще, американская фантастика, особенно в последнее время…
– Ну нет, ну не то, ну не то же! Знаете, он признанный автор «страшилок»! Колдуны, оборотни, вампиры… (Я бы и лучше сочинила!..) Главное, и самое ужасное, что он описывает, сам того не понимая, это – социум. Ужасное положение человечества, когда оно вынуждено задыхаться от испарений собственной жизнедеятельности, которое калечит людей, и в которых потому и рождаются все ЭТИ вампиры и оборотни, чёрные маги и политики. На днях, я чувствую, будет у нас с ними небольшой Армагеддончик…
– Не будет, – усмехнулся Ивин. – Мы, здесь собравшиеся, гораздо сильнее любого там Оскара или, тем более, Кандалова. Просто войдём, товарищ Орлов исполнит служебную «цыганочку с выходом», тем дело и закончится.
– Вы думаете? – с сомнением промолвила она. И продолжала со смехом:
– Я умными словами разговариваю? Никак не отойду от своей «исповеди». Прямо Ефремов в юбке… Нет, ха-ха-ха!.. даже не в юбке! Н-ну, заболталась! Да! Я ведь прочла и ваш рассказ тоже!
– И сейчас начнёте высказывать те же замечания, что и они? Тогда я пойду, наверное…
– «Они»! Звучит как «ЭТИ»! Ах! – откликнулась Татьяна. И прибавила повелительно:
– Подождите-ка. Поразмыслю я над вашими словами. Но подумайте и вы над моими. Вот, обиделись вы, к примеру, на Апраксина. А зря. Ведь он на свете немало повидал. И работал много, и в армии служил… ты… служил, кстати, в армии? Так я и знала… Замкнулся в своей каморке. И Анастасия к тебе приходила. Пустая душа, конечно… А за чем приходила? Может быть, хотела, чтобы её чем-то наполнили? Но ведь ты по уши влез в раковину, только глазки на прутиках – туды-сюды, туды-сюды, у!.. А Виктор Иванович, которого у меня язык не повернётся называть «ментом»? Он и в Чечне воевал, и в Карабахе, и на Амуре с хунхузами бился… Да и я много чего повидала. Да, воровка, и психопатка, и колдунья. И голая при луне танцую, и обматерить могу невзначай. Так что ж меня теперь – сразу в мусор? А я ведь и пьяного могу из лужи поднять, чтоб невзначай не захлебнулся. И у постели больного ночи просиживать. И вслед за любимым – хоть в пропасть шагну… А моя теть Тань, что всю жизнь проторчала в «шанхайчике»?.. Ну, её сразу – в КПЗ? Понимаешь ли, Константин. Бороться правильнее всё же не с людьми, а с их пороками, которые они, по наивности, приписывают какому-то «дьяволу». А ты вначале разберись, откуда в человеке ЭТОТ, «дьявол»! И нельзя ли сделать так, чтобы ЭТОТ, бес из человека вышел? А выйдет он только в том случае, если в нём отпадёт надобность. Ведь человек, по своей природе – добр. И если в нём сохраняется хотя бы искорка любви и доброты, то, разгоревшись, она сожжёт все его пороки, как бы сильны они ни были.
– Эх вы, мужчины! – продолжала она. – Для Бога важны не события! Не дела! И не ваши высо-окие рассуждения! Важны переживания. Важна жизнь, от которой убегать – означает сделать существование никчемным. Да, можно, конечно: бла-бла-бла!.. Я – великий! Я – непонятый! Я – написал великую книгу, а мой друг в Москве не смог её опубликовать! Теперь он мне не друг! Так?
– А ведь вы действительно написали хорошую книгу, я правильно поняла? Да только писали вы её для себя. Вы воспользовались интроскопом, чтобы заглянуть в будущее, так? Вы увидели, из каких людей состоит будущее. И вам в нём так понравилось, так понравилось! Да вот только будущее без настоящего не состоится! Вы это учли, о Константин Петрович?
– Глупости вы… ты, по-моему, говоришь. Десятки, сотни, тысячи мыслителей… Ерунда! Бред! Чушь полнейшая!
– Ах, как много изысканнейших, изящнейших слов слетает с ваших правдивых уст, о достойный рыцарь! Ах, не уходите! Вы ещё не полностью их перечислили! Хотите, добавлю?
– Знаете… Может, у меня вместо мозгов солома, но что вы от меня…
– Солома? – она как-то странно посмотрела на него. – Хм, солома…

«Кто же я во всей этой истории? Дороти, по сказке Баума? – той, что читала я? Элли, по сказке Волкова – той, что читал Фёдор Николаевич? Фёдор, Феденька, Федичка… как же я буду его потом называть?.. Да, а кто же Тотошка? Юрий Георгиевич? Чарик? Или… ну не знаю я!..»

– У Фёдора Николаевича, – как ни в чём ни бывало, в это время продолжала она, – как он считает – нет сердца, но и он хотел бы это исправить… интересно… На самом деле, дорогой Костя, задача мага – искать первозданную истину. И не надо на меня обижаться. Я понимаю, это словосочетание затёрли, превратили в штамп, но… Мы, по главному назначению своему – искатели Первозданности. Всё остальное – лишь приложения… Вы поймите, что каждый из нас, в зрении Господа Бога, каждая душа – только «пиксель», точка на компьютерном дисплее, и Он не может воспринимать нас иначе. Он может «засэйвить»* игру, в этом случае мы воспринимаем постоянные «дежа вю». Он может начисто стереть каждого из нас, способен каждого из нас возвысить или окунуть в грязь. Он – ребёнок! Ему неведомы наши заботы и стремления, ощущения и страдания. Он желает лишь одного – довести игру до конца. И когда наша точка заставляет Его сопереживать нам – Ему и радостно, и больно, и счастливо. Будь он оленёнок, что вышел на прогулку втайне от матери, или тот ягуарчик, что подружился с девчонкой, потщившейся переплыть одну из величайших рек континента!

* То есть, дать компьютеру сохранить в памяти достигнутое положение игры, чтобы иметь возможность, в случае неудачи, ещё раз сыграть её именно с этого момента (комп. сленг).

Он ждёт от нас помощи. Он сам не всегда ориентируется в этой «игрушке». Он сам не знает, кого породил на свет. На наш свет…


«Ничего себе, – думал Ивин. – И это – та девчонка, что несколько часов назад спрашивала меня: "а скажите, Костик, мне идёт эта маечка? а вот этот платочек… нет, пожалуй, не мой стиль… а вот эта кофточка, не очень меня полнит?"»
Скользнул в его памяти и несколько иной момент.
– …Ой, спортивный отдел! Какая милая туничка!.. К ней надо бы найти босоножки… ах, сандалики-сандалики-сандалики, айоу! Мы ведь отправимся в древнюю Тавриду, да?.. Ой, пройдём туда… спортивное оружие, луки, о! Я и стрелять немножечко умею. Это ведь в Крыму жил писатель, что с голодухи охотился с луком на перепёлок? Ну, тот, который написал эту ужасную историю о том, как хорошо иметь много денег, чтобы устраивать чудеса? «Феерию»?
– Вы… «Алые паруса» имеете в виду?
Ивин был поражён её цинизму.
– Так это не цинизм, Константин Петрович, – отозвалась она мгновенно. – Это привычка называть вещи своими именами. Я представляю себе состояние этой бедняжки на другое утро. Рядом, в постели – нелюбимый человек…
– Но она же полюбила его… – не совсем уверенно возразил Ивин.
– С чего вы взяли? На месте Грина (мне, кстати, всегда больше нравился его «Крысолов») я бы… например, поменяла бы их местами. Пусть Ассоль будет взбалмошной богачкой с фантазиями об «Алых Парусах», а Грэй – не капитаном, а так, просто бедным матросом. Смотрите, как усложнилась задача…
– Тогда это будет, например, «Гранатовый браслет» Куприна?
– Это будет жизнь, Константин Петрович!.. Ага!.. Замечательный лук! Килограмм под двадцать… И к туничке как раз подойдёт, смотрите. Возьмём этот!..

– Что это вы всё время улыбаетесь? Ведь я серьёзно!
– Да радуюсь я! Радуюсь, что мы в вас не ошиблись. Вы иногда бываете такой…
– «Мы»… Хмм!.. Давай так, Костя. Здесь собралась интересная компания. В ней невозможно что-либо утаить. В первую очередь – утаить собственное естество. Потому… вы не обижайтесь только… мнения наши, например, о тебе, могут не совпадать с твоим «самомнением». Страшный Суд, он потому и страшный, что на нём многое раскрывается. И бояться этого нельзя!
– «Нельзя»… Как странно вы ввернули это слово… Хорошо. А какого же мнения обо мне вы?
– Я? Вы обидитесь.
– Нет, уж скажите. Что вы думаете обо мне? Хотя бы одно слово!
– Это страшное слово, Костя.
– Нет уж, говорите, говорите!
– Ничего.

– То есть, как ничего… – промямлил Ивин. – Совсем ничего?
– Страдая от невостребованности, ты ходишь по кругу. Тебе это привычно и удобно. А круг есть ноль!.. Где ты повернулся? Где не так пошёл? Считаешь, что всегда прав? И что остальные пусть себе талдычат, я же всё равно прав? Вот и идёшь: направо да направо…

– Допустим, я… – продолжала она, – я разная бываю. Я хочу, я стремлюсь быть разной! Ибо это как учиться говорить на разных языках! Вот тебе – стеснительно на меня глядеть? А для меня это как переодеться в другую одежду, вот и всё… Господи, какая ночь, какая ночь!.. Только… это кто там у вас такой храпучий?
– Мы все понемногу.
– Ладненько, ладненько. Вот что, пойду-ка я, утренние сны погляжу. Завтра столько дел! До завтра, милый сэр!
Необыкновенно стройная, изящная, снова не сдвинув ни камешка, она мелькнула мимо Ивина, бросив на прощанье:
– О Первозданности, о наступлении нового Начала Времён подумай на досуге. В такие ночи не зря всякие слова и мысли приходят!

Константин Петрович вернулся в палатку и вскоре его храп вновь присоединился к дружескому храпу соседей.
Никто из них троих, конечно, не заметил, как сквозь незакрытый вход в палатку проникла беззвучная, блестевшая пятнами в лунном свете змея…


3

А утром обитатели палатки пробудились от дикого вопля!
Выбравшийся из палатки Орлов, в трусах и майке, нервно потрясал рукой, на которую почти до локтя был натянут какой-то предмет – не то чехол, не то чулок. Предмет был живой, он выпучивал глазки, резво помахивал хвостиком и пытался конвульсивно продвинуться разинутой пастью вверх по руке как можно дальше.
– Что это? – спрашивал Виктор Иванович. – Кто-нибудь из вас объяснит мне, что это такое? Ребята, что за шутки?
– Кажется, я догадываюсь, чьих это рук дело, – набивая трубку, заметил Апраксин.
– Татьяна! – безуспешно пытаясь придать лицу серьёзность, крикнул Ивин.
Танечка выпорхнула из дверей дома и проворно подбежала к палатке.
– Ой! Так это я, получается, вам… – она прикрыла ладошкой рот. – Вы только не бойтесь! Это льяка! Просто льяка!
– Какая «ляка»? – простонал Орлов.
– Змея, которая глотает других змей. Вы не бойтесь, она не ядовитая.
– Мне от этого не легче. Пальцы щиплет!
– Это она вас переваривает. Льяка, если не находит другую змею, способна заглотить любой похожий предмет, например – чью-нибудь руку…
– Спасибо, успокоила! Как эту гадость снять? Резать ножиком – жалко…
– Сейчас, минуточку.
Татьяна зажгла и деловито раскурила сигаретку.
– Теперь мы пустим дымку ей в носик, пусть понюхает.
Апраксин хмурился. Ему не нравились все эти нежданные появления. То букет цветов, то эта «ляка».
– Ну вот и всё! – Татьяна отшвырнула удавчика в кустарник.
Виктор Иванович озабоченно потирал запястье и предплечье, кожа на которых заметно посветлела. Вдруг в его голову пришла догадка:
– Танюшенька? А не твои ли это проделочки?
Танечка прыснула и отвернулась.
– И не отнекивайся! Думаешь, я не знаю, что такие змейки водятся совсем не на берегу Крыма?.. Что… А! Наверное, сильно храпел ночью?
– Не то слово!
– Тогда понятно. В армии меня и зубной пастой кормили, и усы чернилами рисовали… Вот ведь придумала, стрекоза! – загрохотал он. И прибавил удивлённо:
– Постой-ка! А ну, повернись, покажись!
И все вдруг обратили внимание на то, что Танюша одета по-праздничному: в длинную цветастую юбку и коротенькую белую блузочку. В распущенных чёрных волосах – алый цветок «персидской розы».
– Ах, какие мы гламур-мурненькие! – съязвил Апраксин. – Губки – от ушей, ножки – бантиком!
– «Мисс Уругвай-2003»! – не обращая внимания на его издевательства, объявила она, гордо закидывая голову и выставляя в разрез юбки смуглую упругую ножку.
– Или «Мисс Пантикапей и Херсонес полторы тыщи лет до нашей эры»! – уточнил Орлов. – Да, сэнёрита, в таком наряде вы, конечно, прогуляетесь по вечерней Москве 1988 года… до первого сотрудника милиции.
– А может, я иностранка! А я и есть иностранка! Ведь вы так любите иностранцев! Ну что, Константин? – обернулась она к Ивину. – Хороша я?
– «Ты прекрасна, спору нет…» – грустно процитировал тот.
– «Но?.. – продолжила она цитату. – Царевна всё ж милее? всех румяней и белее?»
– Постой, а где татуировка? – перебил Апраксин. – Где твоя саламандра?
Действительно, на плече Танюшки синела лишь старая, ещё детская наколочка – пресловутая змея с головой ягуара.
– Эх вы, сыщики! Ту саламандрочку я сама, специальным карандашом рисовала. Смылась он, когда купалась! туда ей и дорога.
– Вот что, Танюша. И это и к тебе относится, Костя, – Апраксин был даже не то, что серьёзен – встревожен.
– Вот что, ребята. Давайте с этого дня подобные розыгрыши прекратим. Непонятно? Сейчас объясню. Получается, что творя подобные чудеса, мы постепенно втягиваемся в виртуальный мир. То есть, в мир нереальный, если хотите – выдуманный. И этим осложняем себе задачу. Теперь, из-за того, что таким образом вы поменяли ход событий, возвращение наше становится проблемой. Придётся по-новому перенастраивать аппаратуру. Понимаете?
– Хорошо, командуй, – согласился Ивин.
– Сейчас нам потребуется срочно, на несколько минут, вернуться в квартиру на Моржукова. Боюсь, как бы в дополнение к вашим «чудесам» не случилось чего-нибудь посерьёзнее…