Родные люди

       Опять я в поезде. За окном мелькают московские окраины, народ суетится, готовясь на ночлег, а мне не хочется вставать, стелить постель. Я сижу и молча гляжу в окно. У горизонта небо краснеет от лучей заходящего солнца, еще чуть - чуть и наступят сумерки. В вагоне загорится аварийный свет, пассажиры угомонятся и заснут, а я все сижу и слушаю стук колес. Почему они всегда поют разные песни. Едешь на юг, они выстукивают: «К морю, к морю, едем к морю!», а сейчас: «Домой, домой, скорей домой!». Действительно! Я еду домой! Много лет я живу в Москве, но родным этот город так мне и не стал. Я еду в Днипро! Так ласково называют на Украине мой родной Днепропетровск! Родной он мне не потому, что я там родилась, а потому что оттуда вся моя родня, там прошло мое детство и до сих пор там живет моя мать и сестра. К ним я и еду! Еду с надеждой, что меня там любят и ждут. Надоело одиночество, бесконечное мотание по командировкам и постоянное ощущение ненужности никому. Так хочется прижаться к пухленькой мягкой щеке сестренки, почувствовать эту близость, которая связывает только родных людей. В памяти всплывали картины детства, когда мы были очень дружны. Лет в двенадцать Наташка научилась шить и мы, купив в магазине пару метров цветастого ситца, пытались выкроить два сарафана. Ткани явно не хватило, и сарафаны получились очень короткие. Я смело пошла на танцы и в таком, а Наталья так стеснялась, что пришлось дошивать рюшки внизу и на лямочках «для красоты». А в четырнадцать ее послали в колхоз на практику, и так как мне одной дома делать было совершенно нечего, я поехала с ней. Жили в палатках, умывались в реке, еду готовили на костре. Грязные, полуголодные, но счастливые мы вернулись домой, и привезли с собой целое богатство: мешок картошки, лука, помидоры, огурцы. Мама была счастлива: теперь еды хватит надолго. После выпускного, я уехала поступать в Москву. Мама меня не отговаривала, знала, что это бесполезно. На прощанье сказала только: « Не поступишь, возвращайся домой, нечего тебе там…!» Наташа осталась в родном Днепропетровске. Я поступила сразу, училась, летом ездила домой, после института - повезло, так не хотелось, чтобы заслали в какую-нибудь дыру, предложили работу в Москве. Наташа не поступала совсем. Пошла работать. Ее послали на курсы повышения квалификации, где она и познакомилась с Виктором, своим будущим мужем. Год назад они поженились. На свадьбе я не была – очередная командировка. Вот теперь хоть познакомлюсь.
       Разобрав постель, легла лицом к стенке. Колеса стучат, вагон покачивает, тонко звенит ложка, оставленная в стакане, но так лень вставать, я уже засыпаю.
       Утро. Пассажиры опять суетятся, снуют туда сюда по вагону, торопятся сдать постель и собрать чемоданы. За полчаса до прибытия на вокзал уже стоят в проходе, боятся, что их не выпустят или поезд уйдет, не дождавшись высадки последнего пассажира. А я опять смотрю в окно и вижу знакомые места моей юности. Вот, наконец, мост через Днепр и поезд медленно вползает на вокзал. Это не московский Курский вокзал, где полно народу в любое время суток, и на платформе некуда яблоку упасть. Несколько встречающих, вместо носильщиков - пара мужичков, с утра уже с кислыми лицами надеются заработать на бутылку. Где же Наташа? Вот же она! Стучу в окно, но поезд проползает мимо, и знакомая фигурка исчезает из вида. Я засуетилась, как те пассажиры, которые боятся, что их увезут в тупик, и начала пробиваться к выходу.
Хотела броситься с воплем и объятьями к сестре, но поняла, что что-то случилось. Наташа стояла вся натянутая, как струна, глаза тревожные, руки судорожно сжаты.
- Что-то случилось?
Она кивнула головой, но продолжала молчать, глаза наполнились слезами.
- Мама?
Она опять кивнула.
- Что с ней? Она в больнице?
Отрицательный ответ.
- Когда?
С трудом, разлепив пересохшие губы, Наташа прошептала:
- Похороны сегодня, в двенадцать. Сердце.
 Ноги как-то сами подогнулись, и я села прямо на чемодан. Слез не было. Наверно, в этот момент я еще так до конца и не поняла, что произошло.
Всю дорогу я думала о нашем с Наташей детстве и юности, а про маму фактически и не вспомнила. Она присутствовала где-то рядом, поодаль, всегда в тени, незаметная, тихая.
- Как же так? Что же вы ничего мне не сообщили?
- Ты же уже здесь, что ж теперь? Решила заранее не говорить, не волновать.
В такси ехали молча, говорить ничего не хотелось, мысли путались:
- Вот тебе и отпуск, обрадовалась, домой приехала! Господи! Почему мне так везет?
Украдкой посмотрела на Наташу, как будто она могла подслушать мои мысли, и стало стыдно. О чем я думаю? Такое несчастье, а я все о себе, да о себе. Это же моя мать умерла, а не чужая тетя! Я пыталась вспомнить ее лицо и поняла, что не могу. А когда я последний раз заглядывала ей в глаза, разговаривала с ней по душам? И разговаривала ли вообще? Я ведь ее совсем не знаю и не помню. Уже много лет не видела, да и фактически не вспоминала о ней. Даже, когда жила в ее доме, не видела ее сутками. Мать работала на двух работах, с утра до ночи. А мы все с Наташкой, да с Наташкой. Конечно, мы виделись иногда, но всегда наспех, бегом, бегом. Куда-то все торопились. У нас никогда не было свободного времени. Мы просыпались – ее уже не было, мы приходили вечером – она уже спит. Да у меня и мысли не возникало поговорить с ней. О чем? Что она могла понять? Мы же совсем другие! Другие? Какие – другие? Очень умные, образованные, современные! А она что? Три класса приходской школы? Вот так вся молодость и прошла: у матери – без нас, у нас – без матери.
Смотрю на Наташу. Нос и губы опухли от слез. И сейчас она смахивает со щеки слезу. А я не плачу. Опять стало стыдно. Что же я, бессердечная такая, что ли?
- Куда мы едем?
- Заедем домой, оставим вещи и сразу в морг.
- А Виктор где?
Я заметила, что Наташа как-то вся напряглась и затаила дыханье.
- В командировке, в Набережных – Челнах.
- Он, что, не приедет?
- Нет!
- Почему?
- Он ничего не знает? Пока.
- Что, значит, не знает? Я ничего не знаю, муж твой ничего не знает? Объясни мне, пожалуйста, что у вас здесь происходит?
- Ничего не происходит, успокойся, не смог он приехать.
- То говоришь, не знает, потом говоришь – не смог! Что же на самом деле?
- Не знает, да и не смог бы. Не стала я ему ничего сообщать. Он там новые машины получает, кто вместо него?
- Ну, ладно, как знаешь, тебе видней!
Оставшееся время до дома молчали.
       
       Похороны и поминки были скромными и тихими. Наташа, я и две соседки по дому. Гроб нести было некому, нанимали рабочих с кладбища. Горсть земли, красные гвоздики и деревянная табличка с фамилией. После поминок, Наташа села за стол, накрытый нелепой скатертью с огромными розами. Лицо ее стало каким-то чужим.
- Ну, что ж, садись, надо поговорить!
- О чем?
- Завтра сходим к нотариусу, тебе нужно подписать документы.
- Какие документы?
- Давай на чистоту? Ты давно уже здесь не живешь, ничего не знаешь, как мы тут последнее время с матерью намучились. Болела она очень. Да это пол беды. Изменилась она, то ей не так, это… Виктора невзлюбила. Все гадости про него говорила.
- Мама? Не может быть? Наша мама?
- Может, может! Еще как может!... Вернее – могла!
- А документы здесь при чем? И какие документы?
- Заявление, что ты отказываешься от своей доли наследства, вот какие.
- И большое наследство? – усмехнулась я.
- Большое – не большое, но тебе - то оно ни к чему?! Ты там, в Москве, у тебя все есть, а мы тут из сил выбиваемся, чтобы кусок хлеба заработать.
- Конечно, у меня в Москве все есть!
- А что, нет? Жируете там, колбасу жрете, а мы тут - на картошке с капустой, считай круглый год.
- Картошка с капустой - со своего огорода, небось? А колбаса - из туалетной бумаги! Конечно, лучше!
- Из какой туалетной бумаги?
- Ладно, проехали! Подпишу я все твои документы, не волнуйся! Мне от вас ничего не надо!
Помолчали.
- Ты когда едешь?
- Куда едешь? – опешила я.
- Домой. Когда поедешь? Дня через два?
- Да хоть завтра!... Что ж ты меня из родного дома гонишь? Я ведь в отпуск приехала, домой! Я к тебе приехала! Не столько к матери, сколько к тебе, а вон как вышло: и матери не застала, и сестре не нужна!
- Ты сядь, погоди! Послушай! Тебе этого не понять! Ты всегда была не от мира сего!
- Не нормальная, что ли?
- Да, нет! Не такая, как все! В своем мире каком-то жила. Ты же вокруг себя никого и ничего не замечала.
-Чего не замечала? Или кого не замечала? Ничего не понимаю, а где же я была? Я же все время с тобой была?
- Со мной, да не со мной! Помнишь Пашу Кулика?
- Помню. Он все тебя в кино приглашал. Да мы же потом с ним ходили. «Миллион лет до нашей эры»! Наверно, только из-за кино его и запомнила! До сих пор помню, какая там музыка была!
- Да не меня он приглашал, а тебя! Только к тебе подойти боялся, через меня действовать решил. А я то, дурочка, действительно подумала, что он меня приглашает. Нравился он мне!... А Сережу Рябоштана, помнишь?
- Такую фамилию разве забудешь? Но самого его, не очень!
- На мотоцикле все к нам приезжал, покататься приглашал.
- Мотоцикл тоже помню, а Сережу нет.
- Он мне тоже нравился. Только он перед тобой на мотоцикле выписывал, а не передо мной!... А Сашку Безуглого помнишь?
- Помню, чернявый такой, симпатичный. Пропал потом куда-то, в Донецк учиться что ли уехал. Еще история какая-то с ним была, с девчонкой какой-то, но я не очень в курсе… А что?
- Он ведь поначалу со мной ходил, а потом на танцах тебя увидел и…
- И?
- Аборт я от него делала! – тихо выдавила Наташа.
- Как аборт? Что ты? Я ничего не знала?... А мама знала?
- Мама знала… А ты не знала.
- Как же так, Наташа? Мы же все время вместе были, ты и я! Почему же я…
- Потому что тебе все по фигу было! И мать, и я! Ты только собой и была занята!
- Что значит собой? Я же все время рядом была!
- Не знаю я, куда ты смотрела, а только ничего ты вокруг себя не видела, говорю же: не от мира сего. Так вот. А Виктор…
- А Виктор что? Я же его и не видела ни разу! Я что, и его у тебя отбила?
Ничего не ответив, Наташа поднялась и достала из-за шкафа большой плоский сверток из коричневой почтовой бумаги. В нем оказалась картина. Наташа поставила картину на стул, отошла в сторону.
- Вот, полюбуйся!
Оранжево-лиловый закат. Последние лучи солнца окрасили в этот цвет и море, и небо, и берег. Молодой человек выносит из бурлящей волны девушку. Она откинула голову назад, и длинные золотистые волосы падают прямо в воду. Лицо поднято вверх, тонкое, красивое. Глаза закрыты.
- Она утонула?
- Нет, ей хорошо! Ты посмотри внимательнее, ничего не замечаешь?
- Нет, а что?
- Подойди, посмотри!
- Куда смотреть?
- Девушка. Она тебе никого не напоминает?
Я повернула голову к картине, и, вдруг, поняла. Почему же я не увидела этого сразу?
- Ой, девушка на меня похожа!
- Вот именно!
- Вот это да! А кто же рисовал?
- Виктор рисовал.
- Виктор? Твой муж? Он же меня никогда не видел?
- В том-то и дело, что никогда не видел. Он служил в армии. Там тоже нужны «художники». Наглядная агитация. А в свободное время он рисовал для себя. Картина называется просто – «Мечта». Понимаешь? Мечта! Ты – его мечта! Он эту картину на стене держит, каждый день на нее смотрит.
- А как же она за шкафом…?
- Пока его нет! Смотреть на нее не могу! Понимаешь? Прошу тебя, возвращайся в свою Москву! Не ломай ты мне жизнь! И так она у меня не сладкая! Если он уйдет, я руки на себя наложу!
- Куда уйдет? Ты что говоришь? Мне- то он не нужен!
- Вот именно! – Наташа не выдержала и зарыдала.
- Наташенька, не плачь, пожалуйста! Я завтра же уеду! Обещаю! Только не плачь!

       И вот, опять я на вокзале. Сижу в зале ожидания, жду московского поезда. От нечего делать развернула коричневую почтовую бумагу и внимательно смотрю на картину. И чем дольше я на нее смотрю, тем больше мне кажется, что девушка совсем на меня не похожа.
- Какая красота! - сказал молодой человек,сидящий рядом.
- Подарок!
- Просто мечта!
Слово резануло слух.
- Знаете что? Берите! Я дарю вам эту мечту! Мне она не нужна!
- Что вы? Это же такой дорогой подарок! Вам же кто-то подарил, от всей души, а вы?
- Подарили, от всей души, родные люди!
 Я сунула картину в руки молодому человеку и пошла на перрон. Объявили посадку на московский поезд.