Блокнот 1

Блокнот 1.



Мне почему-то кажется, что пощечина выглядит куда эффектнее взрыва атомной бомбы.



Нет ничего смешнее, чем объяснять непонятную шутку. Ничего не вызывает такой злости, как объяснение понятной шутки: ты говоришь «Я понял!» и смеешься, а он «Нет же! Тут она…». И повторяет то же самое.



Нет несчастнее тех, кто счастлив в слезах.

Нет счастливее тех, кто счастлив в слезах.

Нет несчастнее тех, кто счастлив без слёз.

(Ненужное зачеркнуть)



Мы тут, между прочим, этого самого. А Вы?



Так ведь диез – это прошлый век!



Писатель и дурак должен быть беден.



Относительно чайных церемоний.
Стол. За столом сидят трое.
- Чайку?
- Да, спасибо. Я сама очень люблю почаевничать.
- Ой, ну что Вы, у нас с Клавдией целая церемония. Мы соблюдаем все правила.
- Как китайцы что ли?
- Что Вы, что Вы! Какие китайцы? Я же говорю, все церемонии. Чай мы завариваем пять раз, ведь именно в пятый он самый вкусный.
- А до пятого всё сливаете?
- Что Вы, зачем же!? Но пятый самый вкусный. Вот, кстати, этот я уже заваривал четыре. Хотите?
- Ой, ну… да, спасибо.



- Что Вы чихаете, у Вас что, аллергия?
- Боюсь признаться, но да.
- На что?
- Боюсь, признаться, но на всё.
- Но ведь рядом ни цветов, ни животных. На что же? Быт может на меня?
- Боюсь признаться, но, возможно, и на Вас.



Из разговора.
- Неужели Вам и вправду всё кажется настолько смешным?
- Вы себе даже не представляете.



Из разговора.
- Вот представь, приехал ты, значит, в страну N, идёшь по улице, а на встречу тебе мужик. Спрашивает русский ли. Отвечаешь, что да. И тут он тебе: мол, вы враги, грабители и убийцы и танки сюда пригнали и разрушили всё. Убивать, говорит, таких надо. Как будто это ты танки сюда пригонял! Ты что, стерпишь?
- Нет, конечно. Такое – нет! Я набью ему морду, а потом изнасилую его жену. Для убедительности пригоню танки и взорву всё на хрен.
- Вот… стой! Опять ты меня не понял!



Он стоял в дверях, желая заплакать, а на его ботинках таял снег, растекаясь по паркету и впитываясь в ковёр.



«Я проснусь, и всё будет иначе. Всё будет по-другому» - думал он во сне. С утра всё осталось также, разве что простыни оказались мокрыми.



Я ей сказал «Я люблю с сахаром». Как она не поняла, что я предлагаю переехать ко мне? Дура!



Мы, конечно, молчали, но между нами было такое!



Давайте дружить астрально.



Я оптимист, но презираю прошлое. Вчера презирал то, что было до этого, сегодня презираю вчера. Ну а завтра буду презирать сегодня. Всё! Ложимся спать! Мне уже не терпится.



Он приходил в восторг от любых книг и выражался исключительно «половина мировой литературы». «Это прекраснее половины мировой литературы!», «Это прекраснее обоих половин мировой литературы!», «Даже прочитав половину мировой литературы я не был так поражен!», «Это читается дольше, чем половина мировой литературы!». Вот какой он был и есть.



Высокое прекрасно, а прекрасное далёко. (Про искусство)



Записка в ванной: Меня в 08:00 и точка. Так мне и скажите. Скажите, что я передал.
Подпись: себе я, может быть, поверю…



Я вру себе, вру вокруг себя, и за это приходится платить. В конце концов, это честно.



Я бы хотел всю ночь сидеть и разговаривать с тобой. Люди настоящие только ночью.


 
- То есть, если я потерял свою любовь, то где-то её стало больше?
- Я готов в это поверить.
- Тогда я счастлив.



Поверь, это не печаль. Это проблема времени суток.



 - Отчего же? Я не несчастлив. Просто, порой, становится нестерпимо грустно.
- И что же тогда делать?
- Ложиться спать.



- Однажды я видел такое. Я был в цирке и на арену вышел клоун. Он строил из себя недотёпу – всё время спотыкался, ударялся головой. Все смеялись, кроме одного мальчика. В антракте он хотел мороженное, но у его мамы не было на это денег. Он стала кричать на него, она ругала его от собственной беспомощности, безысходности. Билеты в цирк были её подарком ему на День Рождения. На большее она была не способна. Я знаю это, поскольку тоже был там и всё слышал. Клоун увидел, что мальчик плачет. Что может быть хуже, чем плакать в собственный День Рождения? Он подошёл и взял его на руки. Ребёнок обнял его и продолжил плакать. На арену выскочил конферансье, но его будто бы и не существовало. Ни его страхов, ни его жадности, ни бед не существовало. Были лишь клоун, ребёнок и его мать, их слёзы и горе.
- Почему ты рассказал это сейчас?
- Так ведь сейчас ночь, а это невозможно понять в другое время суток.



Искусство не требует жертв. Жертвы приносят люди, думая, что это сможет помочь.



Вряд ли бы Пушкин справился, будь у него обычная шариковая ручка.



- Почему половина мировой литературы посвящена вопросам, на которые нет ответов? Почему бы, не писать о таблице умножения или законах физики? Вы считаете, что там нет чудес? Вы ошибаетесь!
- Там есть чудеса. Как и везде. Но о понятном писать куда труднее. Так что лучше поговорим о любви.



Про Борю.
Уже в школе мне говорили, что я выгляжу на 25 лет. Когда я поступил в институт мне говорили то же самое. Даже на старших курсах мне продолжали твердить, что я выгляжу лет "ну не мень чем на 25!". Когда моя жена родила, врач сразу поняла, что я отец - "Ваш ребенок выглядит очень взрослым". Когда через много лет я пришел оформлять пенсию, мне сказали "надо же, а выглядите вы не больше, чем на 25".

ещё одна история про Борю.

-- Вот, а это Боренька ещё маленький.
-- Но ведь он изрядно пьян?!
-- Ой, точно-точно. Это он уже в институте.



Сидит писатель за столом и дописывает последние страницы романа, проговаривая то, что пишет "Бежим, спешим, опаздываем, всё время пытаемся выхватить что-то, получить для себя. А ведь так нельзя. Жизнь спешки не потерпит." Заканчивает писать, закрывает тетрадь.
-- (говорит вслух) Так, а теперь быстро к редактору! Он работает ещё полчаса, значит могу успеть! Быстро! Дело жизни и смерти!


Ринотиллексомания – ковыряние в носу.



Физик Лен Фишер (Великобритания) узнал, как лучше макать в чае печенье, но никому не сказал. Профессор Жан-Марк Вондер-Браун из университета Восточной Англии узнал как наливать чай, не проливая ни капли но тоже никому не сказал. А всё из-за Шнобелевской премии.



Наука открыла серьезным нудным ученым глаза на бесконечность знаний, но в это же время закрыла им другую бесконечность.


Марксизм – плод предвыборной агитации. (Из случаев на семинарах)


Братья Фрэнк и Чарльз Дьюри с детства любили технику и мастерили всевозможные механические игрушки. На одной из них они достигли скорости 15 км\ч. Это был первый в Америке легковой автомобиль.


Наука сама по себе неотразимо привлекательна и награждает своих почитателей уже тем наслаждением, с которым они служат ей. (Альфред Брем)