Вымышленные герои

       - Господи, какой нежный, чувствительный ребёнок!.. – Блэндайн смотрит на меня как маленькая восторженная девочка на самую красивую куклу в игрушечном магазине, - Элайн?..
       - По-моему, ты, грубо говоря, ловишь с меня кайф… - говорю я, осторожно отпивая шампанское, боясь размазать непривычную помаду на тонких губах.
       - Ооо… ну, называй это, как знаешь… - смотрит так, как будто хочет показаться искренне смущённой.
       Но я-то в курсе, что она начисто лишена природной стыдливости и это скорее её сомнительное достоинство, чем несомненный недостаток.
       - А ты бы как это назвала? – просто захотелось заставить её пошевелить мозгами, слишком уж она отвыкла от этого за последнее время.
       - Эээ… в общем да, ты права, милая, - вульгарно размазывает вызывающе-алую помаду по щеке, тем самым, вызывая у меня смутное и почему-то нежелательное отвращение.
       Совсем невменяемая, покачивается в такт доносящейся, словно из глубин преисподней “Kashmir” Led Zeppelin. Мне кажется, что у неё нет никакого чувства ритма, а может даже, музыкального слуха. Не исключено, что она совершенно невежественна и даже не воспринимает вокал Роберта Планта. От всех этих мыслей мне становится скучно и как-то своеобразно возвышенно-депрессивно. Чувствую себя декаденткой. Впрочем, разве это не обычное моё состояние?..
       - К чёрту, - бормочет Марк, задыхаясь в собственных спутанно-рыжеватых волосах, - Простите меня… я вас не знаю… а вы кто?..
       Смотрю на него сочувственно. Теперь совершенно очевидно, что мы подсунули ему что-то не то. Непослушной рукой он зачем-то лезет под ремень джинсов, задерживается там, и я вижу его взметнувшиеся дрожащие, в маленьких, мгновенно проступивших капельках слёз, ресницы. Он, с тихим, сладострастным вздохом, откидывает голову, невольно заставляя меня затаить дыхание, глядя на его кадык. Косая чёлка на мгновение приоткрывает идеально-ровный, белый, высокий лоб, к щекам приливает кровь. Он прикрывает глаза, закусывая левый уголок рта, лениво и сонно потягиваясь.
       Наверняка думает, что находится здесь один.
       - Приглянулся этот мальчик? – флегматично кивает на пьяного, с тускнеющей концентрированной зеленоватой женственностью в глазах, Марка.
       - Кажется, это валиум, - немного отстранённо замечаю я, наваливаясь на стол и слегка расплёскивая напитки.
       - Что-что? – отрывается от изучения меню, не переставая покачивать ногой с остроносым клеёнчатым чёрным сапогом, почти до колена.
       - В том бокале с красным вином был валиум. Бедняжка…
       - Он спит?..
       - Сейчас вырубится. Ага. Есть.
       Нижняя часть его лица расслабляется, губа медленно выскальзывает из-под чуть заострённого, не идеально белого клыка, под глазами пробегает быстрая тень, черты становятся более матовыми, тело – податливым, и чуть прогибается на мягких шёлковых подушках.
       - Теперь можно им воспользоваться, - заговорщицким тоном шепчет Блэндайн, глядя на меня с чуть размытым вожделением.
       Меня неприятно поражает мысль, что её внимание переключилось так быстро. Я опрокидываю ещё бокал, ненавистное приторное шампанское течёт у меня по подбородку, она притягивает меня к себе, чтобы слизать, но я отталкиваю её, свирепо сведя брови, и перевожу взгляд на Марка:
       - Он ведь не твой, да?
       - Господи, да с чего ему быть моим! – высокомерный смешок. Театрально прикладывает ладонь ко рту, - Он же ведь ещё совсем… совсем ещё маааленький… - внезапно насторожившись, выхватывает у себя изо рта прилипшую к губам сигарету и смотрит на меня с непонятным не то укором, не то опасением, - а тебе, детка, ведь есть уже восемнадцать?..
       - Какое это может иметь значение, если уж зашла речь?.. – усмехаюсь чуть надменно.
       Должно быть, я совершенно и убийственно очаровательна, если на меня положила глаз столь роскошная женщина. Обычно я нравилась неотёсанным придуркам из средней школы, с потными ладонями, сальными волосами и прыщавыми физиономиями.
       - Никакого. Я же просто спрашиваю. Не будь ты такой… подозрительной.
       - Вообще-то, по-моему, в высших кругах не принято спрашивать женщину о её возрасте. Дурной тон, - алкогольно-расслабленно и высокомерно напоминаю я.
       - Но ты же ещё…
       - Это не важно, - развязно перебиваю я, - …всё, сейчас усну…
       - Ты выпила как раз «сонную» дозу, - наставительно убеждает, подливая мне в шампанское белого вина. Не заметила… Да что с ней?!..
       - Я так-то не пью, - напоминаю я, мгновенно осушая бокал с этим изысканным коктейлем.
       - Хорошо, что предупредила, - косо ухмыляется она, подсовывая мне тарелку с устрицами, - Это на закусь, ага?..
       - Ну, нет, нет, убери, меня сейчас вырвет от одного вида, - поспешно отказываюсь я. Замечаю, что у Марка так вяло и неактивно течёт кровь из носа. Скоро она стечёт ему на губы… сорвётся вниз…
       - Как хочешь, прелесть.
       - Прелесть – это такой дешёвый лак для волос, - фыркаю я, не глядя на неё.
       Она обиженно хрустит солёным огурцом. Мы в России, мать твою. Будь как дома, Элайн, детка…
       - Тебе лучше знать, - не остаётся в долгу она.
       - Вообще-то, моя тётя им пользуется, - на всякий случай поясняю я, в третий раз за вечер, сама, наливая себе шампанское.
       - Твоя тётя?.. – её лицо вспыхивает живым интересом, - Та сумасшедшая старуха, которая держала тебя под домашним арестом?..
       - Да она не старая, как бы… ей ещё даже пятидесяти нет.
       - О, нееет, не говори мне о старых людях! Они ужасны, - отпивает прямо из горла, - Они воняют, на глазах разлагаются, уже в этом возрасте. Ты что, не знаешь, как они пахнут?
       - Знаю…
       - У меня братишке двоюродному сорок лет, так с ним уже невозможно рядом находиться… он весит, наверное, килограммов сто.
       - Не. Моя тётя тощая совсем. И не пахнет. Но мерзкая - сука…
       Марк, не просыпаясь, рефлекторным движением проводит под носом, и его тонкие длинные пальцы окрашиваются пурпурным.
       - Он хорошо играет, - делюсь впечатлениями я.
       - Да вроде, правда, спит…
       - Я не об этом. На фортепиано. Я слышала.
       - Ну да, он вроде выступает в какой-то группе? – скорее из вежливости, чем из любопытства, спрашивает она.
       По её лицу пробегает совершенно неуместная, а оттого, раздражающая, надменная ухмылка. Теперь мне хочется ударить её. Как всегда. Красивую женщину, старше себя и с манерами первоклассной стервы.
       - Он не просто ИГРАЕТ, - выдерживаю паузу, считая искорки в её внезапно округлившихся глазах, - Он этим ЖИВЁТ.
       - Аааа, - вяло отбрасывает прядь волос с лица, - Ну да, ну да… сейчас он этим живёт, а завтра от этого помрёт… ха… ха-ха-ха… прострелит себе башку… дулом в рот, ага… мы таких знаем… много о себе мнили… считали себя проводниками возвышенных чувств и величайших идей… ясный-ясный, светлый кристальный разум… чистейший героин… и ты уже выше… и вдохновение – это ты сам… наконец-то… очистившийся… духовно… просветление, fuck, fuck, fuck…
       - Что ты несёшь?!
       - Кристальную фильтрованную чушь… глядя на твоего сладкого ангелоподобного мальчика… гениального потребителя запрещённых веществ.
       - Он, блин, другой! У него и в мыслях этого нет, - тряся какой-то невообразимо-изысканной ветчиной у неё перед лицом.
       О, как же мне хочется выпить сейчас простого домашнего чая с лимоном или без, из обычной фарфоровой чашки, которой однажды воспользовалась моя тётя, и с тех пор я, страдающая от излишней брезгливости, прикладывалась к ней только со стороны ручки, испытывая неудобство при каждом глотке…
       - Да я, правду сказать, терпеть не могу всех рокеров. На мой взгляд, все они одинаковые…
       - Почему? – выпадаю в осадок.
       Нет сил даже тихо злиться, не то, что вступать в конструктивную перебранку.
       - А, да хрен их разберёт… просто всю жизнь мотаться с концертами, выступать перед всякими упырями малолетними, такими же удолбанными, как и они сами… и так всю жизнь… каким, наверное, надо быть помешанным идиотом…
       - … !
       Немое возмущение. Грёбаная дура. Ненавижу.
       - Между прочим лучше, чем… не знаю, зубы кошкам лечить, или ещё что-нибудь в этом роде.
       - Так можно не кошкам. Все профессии важны, все профессии нужны…
       - Наоборот.
       - … В СМЫСЛЕ???
       Покатываюсь со смеху.
       - Аааа, - до неё, наконец, доходит, - Ну да… уже торможу…
       - Не извиняйся.
       - Да не дождёшься, - проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, - Какая нежная кожа… какой чувственный, утончённый ребёнок…
       - Это ты… эээ… хм… мне?.. – совершенно обалдело таращась на неё, словно в первый раз её видя.
       - Как красиво падает свет…
       - Ну, эммм… да вроде, всегда так…
       - У тебя глаза зелёные.
       - Вообще-то нет…
       - Зелёные, - убеждает она, - Как небо…
       - … ???
       - Как море… можно тебя поцеловать?..
       Из угла, в котором лежит Марк, доносится очень громкий, будто аллергический, шершавый кашель. Обе вздрагиваем, и я нелепо ударяюсь зубами об её скулу.
       Всё-таки она не успевает…
       - Fucking indie-rock must die!!!
       Всё ещё ошалелая, не в силах прийти в себя, только поражённо внимаю её проклятиям. Марк сонно потягивается и открывает томные, с поволокой глаза. Мэйк-ап явно не самый лучший, под нижними веками уже немного смазано, словно он изо всех сил зажмурился, до слёз.
       Продолжает отчаянно и бесстыдно-оглушительно кашлять, бесформенно открыв воспалённо-красный рот.
       - Что с тобой, детка? Приканчиваешь себя потихоньку?.. С чего это тебя так трясёт?
       - У меня аллергия на пыль.
       - Какая ещё пыль? Здесь убирают.
       - Значит ещё на что. Мне надо выпить.
       - Вообще, ты чего проснулся? Это не по сценарию, - хмуро обводит взглядом пустой, арендованный на сутки, лучший в городе, ресторан.
       - Типа тут что-то намечалось, да? – немного виновато, и в то же время с ленивым, тающим в плавающих, обдолбанных глазах, интересом.
       - Сложно сказать, - с явным укором, бросив на меня короткий, мучительно-обвиняющий взгляд, отвечает Блэндайн, – Но ты, конечно, молодец, сам себе уже помог, а что другим делать - это уже их личное дело.
       - Ээээ… ты… о чём? – на всякий случай заранее заливается краской. Неуверенно подходит к нашему столику, садится и внимательно смотрит своими детскими невинными глазами, подперев рукой острый, чуть удлинённый подбородок.
       - Да не, я всё понимаю… расслабься… мальчик…
       Проходит несколько, наполненных бессмысленным, ленивым и пассивно-расслабленным созерцанием, минут, прежде чем он, громко и с детски-непосредственной интонацией в вечно неопределённом бесполо-хриплом голосе, заявляет:
       - Не, ну не мог же я… НЕЕЕТ!
       Хохочет, обнимая самого себя за плечи. Затем, изнывая от чрезмерной нарциссичности, устало, изнурённым жестом, любовно проводит изящной рукой по всему ряду пуговиц своей женской, кружевной блузки, как бы ненароком расстёгивая две верхних застёжки. Приглушённый, почти оргазменный стон, молниеносно возникшая тонкая длинная сигарета между пальцами, серебристый дымок, выпущенный в сторону так, что можно несколько секунд любоваться его выражено-рельефным профилем.
       Закидывает ногу на ногу, смеясь самозабвенно и непосредственно. Блики восторженности играют на гранёных бокалах, отражаясь от его, словно подсвеченных изнутри зелёным, глаз. Под носом и в уголках губ запёкшаяся, тёмная кровь. Кажется, он не чувствует её привкус. Создаётся ощущение, что он вообще ничего сейчас не чувствует, кроме наслаждения от пребывания в таком восхитительном, совершенном и хрупком теле. Ему нравится быть обтянутым такой белой, нежной и гладкой кожей. И нравится излучать свет. Каждый миг, перегорая внутри своим вечным, внутренним огнём, который возвышает его над другими.
       - Pretty fuck, - говорит он, непонятно к чему, вдохновенно читая свою привлекательность в моём восхищённом, затуманенном алкоголем и желанием, взгляде.
       - Fuck YOU! – поправляет его не на шутку взъевшаяся Блэндайн, - Ты что, вообще офигел?! Тебя валиум уже не берёт! Долбанный рок-мальчик… вот все вы в этом… во зараза!..
       - Ну, слушай, я так не играю, - обижается Марк, - Вы хотели меня усыпить… значит, вам либо что-то от меня надо… либо…
       - Да-да, второе, - она раздражённо забирает у него сигарету и тушит, бросив в полупустой бокал, - Не курят здесь, ясно?
       - Но ты же…
       - Ой, ну ты ещё станешь сравнивать меня с собой, мальчишка, - легонько толкает его в грудь и её лицо искажает морщинка жалости и отвращения, - Ты, блин, должен быть мужчиной. Если что, Родину, нах, защищать. В морду должен уметь дать, понял?.. А не глазки, чёрт тебя дери, подводить и юбочки носить on stage.
       - Шутишь, да?
       - Только такой задохлик, как ты, мог так на это отреагировать.
       - Слушай, оставь его, - неожиданно, вздрагивая от собственного неожиданно хриплого, сорванного голоса, прошу я.
       - Эээ… да без проблем, - она демонстративно разворачивается, садясь к нему спиной, и принимается методично разглядывать меня, скомканную и помятую собственным разлагающим душу и тело смущением.
       Резко, превозмогая болезненную ломоту в конечностях, встаю и начинаю медленно течь по направлению к выходу, оставляя бледно-серебряные следы на залитом непроветренной порочностью полу. Это моя прозрачность. Неопределённость. Внутренняя свобода. Из меня можно сделать всё, что угодно, но я не хочу быть слишком податливой теперь… когда всё и так перемешано и преувеличенно-странно. До головной боли. До тошноты. До сонливости.
       - Куда ты, honey? – тревожный блеск в жирно подведённых глазах. Испуг. Боль. Вина. Раскаяние?..
       Боже мой, что я делаю?!..
       - Припёрло, ага, - усмехаюсь одним уголком рта, - Не скучайте, детки.


       * * *


       Талантливые, изнеженные, нервные и соблазнительные гомосексуальные детишки с неизменным болезненным, дерзким взглядом, тонкими запястьями и, нетронутой загаром, бледной, тонкой кожей. Постоянная изнуряющая бессонница, утренние мешки под глазами, природная аристократичность изгибов матового тела, глянец затуманенного наркотической мечтательностью взгляда, предпринятые неудачные попытки суицида, осточертевшее курение в форточку, подгоревшие хлебцы на завтрак, приправленные психосоматической анорексией.
       Меланхолия, интроверсия, депрессия, передозировка, фрустрация, сублимация, мастурбация, рифмоидный бред, галлюцинации, отсутствие релаксации и сатисфакции, распад личности, шизофрения… лоботомия… кома… что там ещё?..
       Сколько таких же, как ты?.. Как я?.. Мы все хотим одного и того же… но не можем объяснить, чего именно… потому что не знаем… научи меня видеть смысл… в кромешной тьме… или объясни уже, какого чёрта нужно было давать мне крылья, если не собираешься показывать, как летать?.. друг… мой собирательный образ из всевозможных разномастных извращенцев, психов и просто неудачников. Тот, кто поделится с тобой своим приватным одиночеством, своей культивированной размноженной болью. Мы заменяем концентрированную боль (беря её непосредственно из очага возникновения) на самую чистую, первично-выцеженную, такую, какой она только рождается… вместо того, чтобы испытывать её от самых прозаических и бытовых вещей, вроде увольнения с работы или провала на экзамене… заменяя эту боль на прямую, непосредственно патологическую, часто причиняемую физически и добровольно… чтобы быть сверх… пить самую чистую, божественную в первородности возникновения боль…
       Может быть то, что мы знаем о самих себе всё до мельчайших интимно-туалетных подробностей нас и спасает… от безрассудного и неизлечимого самовосхищения?..
       Самозабвенно упиваясь собственной идиотичностью подхожу к зеркалу. Внезапно у меня возникает ощущение цикличности всего в этом мире… то есть, в данный момент я почти уверена в том, что всё то, что сейчас происходит уже было когда-то… со мной… или с тобой… с кем-то из нас… и всё повторится снова… с нашими вновь воплощёнными душами… в ещё более совершенные тела…
       Ты сейчас болен красотой или пресыщением?.. перенасыщением… тошнотой… инакомыслием… если ты такой же, как я – то всем вышеперечисленным. А если нет – ты здоров… но тогда почему у тебя такой болезненный цвет лица?..
       Наверняка, Блэндайн сейчас втолковывает тебе…
       - Твоё творчество – это результат сублимации… ты неудовлетворён… сексуально… тем более, ты даже не знаешь, кого ты больше хочешь – хорошенького мальчика или миленькую девочку...
       То же самое она пыталась втолковать мне, когда я выжала из неё все соки своей новой теорией… определённости всякой относительности… я говорила много, мучительно и долго… а потом показала ей иллюстрации… множество чистых листов бумаги… это всё обо мне…
       - У меня больше нет связи со своим прошлым, - сказала я, пытаясь угадать, что она чувствует, глядя на меня немного насмешливо, но всё-таки с отчётливой симпатией.
       - Значит, у тебя НИЧЕГО нет…
       Ну да… и прибери мои листы… это моя лучшая работа…
       …Он бесшумно затворяет за собой дверь, медленно закатывает рукава и подходит к раковине:
       - Как ты?
       - Да никак… холодно…
       Тщательно моет руки до самых локтей, да с таким остервенением, что, кажется, хочет смыть полупрозрачные, едва просвечивающие линии вен.
       - Блэндайн сказала, чтобы ты поспешила. Конечно, если у тебя всё в порядке тут…
       - Какого нах?! – говорю я сама себе, но он неожиданно вздрагивает и принимается тараторить оправдания:
       - Извини, я не хотел так врываться…
       Вспоминаю его галантный стук, осторожно приоткрывшуюся дверь, виноватую физиономию…
       - Да что ты…
       - Но она сказала, что ей очень нужно с тобой поговорить…
       - Поговорить? – усмехаюсь, - Окей, окей…
       - Мне показалось… она… вот-вот заплачет… - он присаживается на корточки возле меня и неожиданно кладёт руку мне на плечо, - что у вас произошло?
       - О чём это ты? – фыркаю я, с ощутимым волнением скосив взгляд на его почти надломившееся, обезоруживающе-чувственное запястье.
       - Ну… она… мне показалось, она любит… тебя…
       - Это противоестественно, - безумие и удовольствие смешиваются в моём охрипшем, севшем голосе.
       Он смотрит на меня с мягким укором. Улыбается. Я тянусь к его губам, боясь, что ответа не последует, но он слишком предсказуем… и уже пьян. Наверняка Блэндайн с горя распила с ним последнюю бутылку каберне, а может ещё какой-нибудь алкогольной дряни. И теперь ему уже всё равно… с кем… а я флегматично думаю о том, что сбывается моя самая дикая и неосуществимая на первый взгляд мечта. Я с ним… только вдвоём… пробую его помаду на вкус… понимаю, что не воспринимаю его, как мужчину… но мне всё нравится… в нём… его косая длинная эмо-чёлка, почти полностью скрывающая левую часть лица, странная нервозность ещё неотточенных мальчишеских движений и жестов, болезненная худоба, это демонстративное безразличие к мнению окружающих, холодная немногословность, явная стеснённость в выражении чувств, скупость внешних проявлений эмоций… потому что я ощущаю его внутреннюю страсть, тщательно сдерживаемые душевные порывы. Я знаю, какой он впечатлительный и уязвимый. Просто вижу это… как никто другой…
       Внезапно я чувствую его… в себе… и это так просто, что кажется каким-то невероятным сказочным сном. Ничего не предпринимаю. Просто жду. Он на меня даже не смотрит. Может, это и к лучшему. Не хотелось бы мне сейчас увидеть саму себя со стороны. Господи, опять эта отвратительнейшая нелепость… мне совсем нельзя пить… и влюбляться… ведь я всё время на что-то надеюсь… и не умею отпускать… и ТЕБЯ не смогу отпустить… после…
       - Эй, - трогаю его за рукав, - ты ещё не… ?
       Взволнованно вздрагивает, встряхивая мокрыми волосами. Долго не может восстановить дыхание, разочарованно собирая шмотьё, и старательно избегает моего взгляда.
       Чувствую странное отчуждение. Мне совсем не хочется находиться с ним рядом. Наверное, он должен был оставить на мне какой-то свой след…
       - А где…
       - Что?.. – он испуганно вонзает в меня совершенно растерянный и непонимающий взгляд.
       - …кровь?
       - Эээ… - по его лицу пробегает тень недоумения, - Fuck! Ты не сказала мне, что…
       - Ладно, чего ты… - легонько касаюсь его плеча рукой, - я даже ничего не почувствовала…
       С отсутствующим выражением лица подходит к зеркалу, проводит под глазами, стирая остатки туши, и неожиданно раздражённо произносит:
       - Да я, блин, тоже… думал, перепил, ага…
       Мне хочется сказать ему что-нибудь столь же мерзостное по своей сути, но как назло ничего не приходит в голову и я с безнадёжным и разбитым видом, направляюсь к выходу.
       - Прости, друг, - бросаю через плечо, - без меня у тебя получалось лучше.


       * * *


       Она не замечает, как я вхожу. И я могу поклясться, что разбитый бокал, выпавший у неё из рук – тоже…
       И она говорит сама себе:
       - Жизнь, чёрт побери, прекрасна… и всё у меня замечательно, так что, не обольщайся, детка…
       У меня подкашиваются ноги. Я еле доползаю до маленького диванчика, обтянутого кожей и с размаху плюхаюсь в самую середину.
       Усталость. Онемение. Вина. Без покаяния. Хладнокровно.
       - Что скажешь, Элайн?.. Должна же ты хоть что-то мне сказать?..
       Еле разлепляю глаза, чтобы взглянуть на неё в этом роскошном саване печали. Так она выглядит ещё восхитительней. Как будто боль пронизывает всё её существо и наполняет привычные предметы в поле её зрения новым, неведомым прежде, смыслом. И я начинаю воспринимать все вещи как бы сквозь неё… всё вокруг… и мне кажется, что я никуда не уходила… просто задумалась на мгновение… и впала в беспамятство… и всё так красиво… что не хочется разбивать столь чудодейственное безмолвие… бессмысленными лживыми оправданиями…
       Я просто смотрю на неё пристально, не мигая. Позволяю прочесть всё это в моих глазах. Это легко. Во всяком случае, у неё всегда получалось…
       - И как он?..
       - Я не хочу об этом говорить… - лениво ворочаясь с боку на бок, - я слишком устала…
       - Отчего же ты так устала, смею полюбопытствовать? – надменно вздёргивает бровь, - Ты нашла худший вариант, если тебе интересно моё мнение…
       - Ну, не надо, пожалуйста… зачем?.. Зачем ты говоришь это мне? Это же всё пустые слова, ты знаешь это…
       - Я бы поняла, если бы тебе нужен был мужчина, - говорит она неожиданно мягко.
       Только слышится приглушённый хруст стекла под её остроносым сапогом.
       - Тогда в чём дело? – немного раздражённо интересуюсь я, отчаянно борясь со сном.
       - Но это же не так. В нём нет ни грамма мужественности. Ты сама не понимаешь, в чём твоя проблема.
       - Никаких проблем, - перейдя на шёпот, - я немного посплю, окей?..
       Что-то глухо ударяется о стену. Мне неинтересно что. Когда она уже это усвоит?.. Мне наплевать.
       Тогда она всхлипывает. Я мучительно вздрагиваю и закрываю уши руками. Не плачь… не плачь, Элайн… она хочет тебя спровоцировать… ты же не будешь плакать?..
       Впервые в жизни я чувствую себя такой уставшей. Я не могу даже сглотнуть отвратительную горечь с окаменевшего языка. Каждый звук разрастается в моей голове, словно пчелиный рой. Внутри собирается неясная, пугающая дрожь. И я уже не верю, что это когда-нибудь прекратится.
       Вместо музыки теперь убаюкивает дождь. Мне кажется, я слышу раскаты грома… только усиленного в сто крат…
       Ощущаю себя больной.
       Я больна…
       И этот ливень всё не прекращается.
       Как болят суставы… и нервы… звенят… в неожиданно-прозрачной тишине…
       Я дома?.. Господи, где я?.. и почему со мной эти люди?.. все эти ужасные извращенцы с гипертрофированным самомнением и на корню отравленным сознанием?.. отчего я не могу быть другой?.. не тянуться к ним, как к единственному спасению?.. к возможному исцелению…
       Ведь я не отсюда… я никогда не буду здесь своей…
       Так зачем они меня мучают?.. почему бы им меня не прикончить?.. я ведь жду этого… сколько раз меня убивали мои кумиры?.. мои некровные братья и задушевные друзья?..
       Чёртовы гомосексуалисты…

       Уже засыпая, чувствую чьё-то холодное прикосновение…


       * * *

       
       Взгляд устремляется в потолок с огромными, хрустальными люстрами. Пахнет едой. Оглядываюсь. Повсюду ходят какие-то люди… они накрывают на столы.
       Марк спит полулёжа, привалившись к подлокотнику кресла. Блэндайн, удобно устроившись на софе, рядом с какой-то тяжеловесной тумбой, заваленной блестящими свёртками и цветами.
       Не хочется их будить. Вообще никогда. Впадаю в ступор, пытаясь вспомнить события прошлой ночи. Из этого саморазрушительного состояния меня выводит кашель. ЕГО парализующий и леденящий кровь, перечёркивающий моё беспамятство, кашель.
       - Спи, спи, - произношу одними губами, но ему становится не на шутку плохо и мне приходится позвать людей и попросить их приготовить для него чай с травами.
       - Офигеть, - поражённо говорит он, придя в себя.
       Я смотрю на его потрескавшиеся губы, болезненное выражение помятого, несвежего лица и мне становится почти его жаль. В нём теперь нет ничего, что могло бы вызывать восхищение или страсть. Сейчас он просто больной ребёнок. И он наверняка также скучает по дому, как и я… по своей клетке…
       В нём нет ни божественной, обезоруживающе-прекрасной андрогинности, ни шарма, ни обаяния. Только микробы… инфекция… простуда…
       Он погас. Его больше нет. Я придумала себе героя. Культивировала его из хилого, обдолбанного подростка. Моя гениальная выдумка… мой самодельный заводной рок-мальчик, из которого вынули батарейки.
       И кто ты теперь?.. Да не он, кто ТЫ – потерянная во времени и унесённая чёртовым идиотским ветром, любимица сумасшедших до гениальности извращенцев, Элэйн Андерсон?..
       Мой неудавшийся герой курит себе в отрастающие, спутанные волосы. Я смотрю на него, как на полного придурка:
       - Ты, правда, сдохнуть хочешь или просто прикалываешься?
       - Прикалываюсь, - усмехается он, - Умереть я планирую в двадцать семь.
       - Конечно, прострелив себе башку из невесть откуда взявшегося у тебя ружья?.. – пробую казаться остроумной.
       - Несомненно, - блаженно улыбается он, и его лицо плывёт в сигаретном дыму.
       Мы говорим с ним по-русски, поэтому мне совершенно не важно, слышит ли нас сейчас ОНА. Сейчас мы в своей отдельной реальности. Наивный украинский мальчик и застенчивая русская девочка. Мы, чёрт побери, рождены, чтобы быть вместе…
       - И чем планируешь заниматься, в таком случае?.. Эти грёбаные восемь лет?..
       - Приканчивать себя ПОСТЕПЕННО, - изящно выпуская дым, - И развлекаться, конечно…
       Я думаю, что он всё-таки умный. И чертовски прав. Какого рожна ещё здесь делать, если не развлекаться, чёрт возьми?..
       - Честно говоря, я не думаю, что ты протянешь так долго, - немного погодя, невозмутимо говорю я, - Тебе не стОит принимать так много наркотиков, если ты не шутишь насчёт двадцати семи…
       - Да это фигня, - машет рукой с дотлевающей тонкой сигаретой, - Я могу бросить хоть завтра.
       - Так почему не бросишь? – смотрю на него и с надеждой, и с безразличием одновременно.
       Тушит окурок об стол и смотрит на меня снисходительно. Наверное, на такие вопросы не принято отвечать. И задавать их тоже весьма глупо. Это я решила про себя в тот момент…
       - Потому что это бессмысленно, - всё-таки он отвечает, заметно побледнев.
       - Что именно?..
       - Всё. Не думаю, что стоит искать смысл там, где его нет. А его нет… ни в чём и нигде… как мне кажется…
       Внезапно его глаза будто загораются изнутри. Он прижимается ко мне и шепчет в самые губы:
       - … только иногда… иллюзия… как огоньки проезжающих машин ночью… светит… и дразнит тебя… когда ты просыпаешься ради чего-то… а не просто, потому что пора вставать…
       Я хочу сказать ему что-нибудь в ответ, но вместо этого только чуть подаюсь вперёд и неловко приклеиваюсь к его сухим, обветренным губам. Прикасаюсь к его горящему лбу, пышущим жаром щекам. Должно быть, у него температура под сорок… А он сообщает, что завтра у него начинается очередной гастрольный тур.
       Мгновение ДОЛЖНО остановиться. Давай умрём вместе… хочешь?..
       - Да ты сумасшедшая, Элайн, - хохочет он мне в волосы, глаза, шею… - мне ещё жить да жить…
       - Тогда давай - вечно…
       Целует меня вдохновенно… как в первый раз… словно никогда не касался губ девушки… а может, так оно и есть?..
       - Какая же я насквозь фальшивая сучка, - говорю я, когда он умеряет пыл, - Какая смазливая ложь… повсюду… там, где я…
       Он слушает внимательно, с нескрываемым наслаждением приканчивая последнюю из пачки. В его глазах – странный провал. Словно он неожиданно очутился здесь, и видит меня впервые.
       Пепел хочет сорваться вниз… наблюдаю за кончиком его сигареты… есть… падает… подвигаю к нему пепельницу, но он упорно её игнорирует, стряхивая на пол.
       - Ну?..
       - Ты о чём?..
       - Почему это ты фальшивая сучка?.. интересно…
       - Потому что Элайн Андерсон – от начала и до конца выдуманный персонаж… ещё один вымышленный герой… на самом деле, я не Элайн.. ну, ты же знаешь, откуда я?.. Я становлюсь Элайн Андерсон, чтобы казаться уверенней в себе… хоть как-то адаптироваться в обществе… я всю сознательную жизнь провела в столь нелепом, одиноком заточении… мне чужд этот мир… мне чужды люди… ВСЕ… и даже Я кажусь сама себе чем-то инородным…
       Молча пускает дым, глядя как бы сквозь меня. Поправляет чёлку, достаёт свои pansy shits, и начинает с индифферентным видом прихорашиваться. Очень жирно подводит глаза. Неизменные чёрные тени. Тушь. Блеск для губ. Впрочем, он мог бы так не стараться, я ведь всё равно сегодня ещё до него доберусь… сладкий поцелуй… бесконечный… как и всё в этом мире…
       - Мне кажется, тебе надо порвать со своим прошлым, - неожиданно говорит он, разглядывая себя в маленьком зеркальце от пудры.
       - Порвать с прошлым, значит порвать с настоящим…
       - Не обязательно…
       - Что ты имеешь в виду?
       - Да ничего… а ты?..
       Пожимаю плечами. Мы молча обмениваемся многозначительными, но всё ещё неуверенными взглядами.
       - Значит, я у тебя первый, ага?.. Но почему именно я?
       - Потому что мне хорошо… с тобой… я хочу быть с тобой… всегда…
       - Но скоро мы все разъедемся восвояси, - напоминает он, - и, быть может, никогда больше не встретимся… к тому же, я изменяю своей девушке… с тобой…
       Смотрю на него с недоверием. Но он чист. Это видно по его глазам. Сейчас, как никогда… он чист…
       - Я, честно говоря, думала, что у тебя всё-таки парень.
       - Да нет, - просто отвечает он и усмехается, - Не было у меня никогда ничего… с мужчиной. Всё это сплетни… слухи… домыслы…
       - У меня тоже. Никогда не было… с женщиной…
       - Мда… - смотрит со странной поволокой. Словно обменивается какой-то тайной информацией… беззвучно… целую его напоследок…
       - Может, пора валить отсюда?
       - А что мы скажем Блэндайн? – отражённое через неплотно зашторенное окно солнце беспокойно пляшет на его ресницах.
       - Ничего… - бросаю взгляд на её разметавшиеся по подлокотнику светлые волосы. Выходим на улицу, несмело ступая на потемневший от недавнего дождя асфальт, - скажем, что я не Элайн… что я иллюзия… плод её воображения… вымысел… и что мне пора… приканчивать своё прошлое… туда, где оно зарождалось… восемнадцать злосчастных лет тому назад…



       15-17. 05. 2008