Мертвый холод

   Я ненавижу холод.
   Это размышления о том, как я ненавижу холод. Они пессимистичны и могут нагнать на вас тоску, так что читать их вам совсем необязательно. Но если решили – это ваш выбор.
   Я заплетаюсь в кокон, который стараюсь сделать толще, чтобы сквозь него ничего не могло проникнуть. Я не хочу, чтобы сквозь него ничего не проходило – ни холодный зимний солнечный свет, ни суета, ни движение, но самое главное – холод. Я жадно слежу изнутри за жизнью, но не хочу в ней участвовать, хочу пережить холод. Он обезличивает меня, делает серым.
   Краски мои выцветают. Я говорю о красках восприятия мира. Даже в редкие минуты радости я все равно ощущаю мир серым с холодными чертами лица. Мир, который будто тоже становится безразличным, глаза его делаются серыми, а мысли скомканы и нелогичны. Но мир продолжает движение, он стремится вперед, стремится изменяться. Что нельзя сказать обо мне. Я не стремлюсь, я останавливаюсь, и в серой дымке своего кокона я неторопливо шарю рукой в поисках кнопки перемотки времени. Но, конечно же, я не нахожу ее. От чего я становлюсь тусклым и набираюсь терпения, чтобы дождаться окончания зимы.
   В моем понимании зима – это белый мир, одетый в белую сверкающую шубу. Тогда я еще хоть как-то становлюсь оживленным, получаю яркую энергию сверкающего снега. Но в Краснодаре это время года нельзя назвать зимой. Здесь это время года можно назвать холодом. Снег здесь стал явлением редким, а жалкие крохи, что перепадают нам с неба, тают на следующий день, оставляя грязное впечатление незавершенности зимы. Только холод в полной мере разгуливает по улицам города.
   Я запрягаюсь в тяжелые одежды. Я очень легко замерзаю, одна из причин, по которой я ненавижу холод. Одежда сковывает, мешает, а когда холод проникает сквозь нее, мне кажется, что он проникает вглубь меня. Маленькой ледяной струйкой в самую средину моего организма и душу.
   Мне кажется, он сокращает мою жизнь. Не в физическом плане, конечно, а в моральном. Я безразлично иду на работу, так же безразлично выполняю ее и иду домой. Я каждый день ожидаю окончания дня, мне хочется, чтобы дни шли неимоверно быстро, чтобы закончился холод. Моя жизнь становится серой, скудной. В этом плане холод сокращает мою жизнь. Зато я успеваю сделать много вещей, дабы сутки пролетели незаметно. Но этот маленький плюсик ничто по сравнению, что делает со мной холод. Мой организм работает на износ, и порой мне кажется, стремясь пережить зиму в череде дел, я умру от физического истощения.
На меня часто находит хандра и меланхолия. Особенно грустно смотреть на поля, где клочками лежат остатки снега, становится очень печально. В такие минуты вспоминается что-то хорошее, но я еще больше печалюсь. Потому что это уже было, а концу зимы не видать края, и мне кажется, что ничего хорошего и радостного не будет. Печально видеть голые деревья. Словно в издевку, природа сделала так, чтобы они сбрасывали свои одежды и стояли зимой голые. Мерзли и стонали от холода.
   Лето мне кажется чем-то необычным. Мне, запутанному в кокон, оно кажется неким божеством, пришествие которого никогда не случится. А, если и случится, то очень нескоро. Я жду тепла больше, чем рассветов, потому что зимой их почти не видно. Даже если они и видны, то словно фурии холодны и безразличны, а потому нет радости от пришествия нового дня. Есть только ожидание окончания дня, чтобы, сидя дома в уюте и тепле, ненавидеть холод и с замиранием сердца ждать лето.
   Поздним вечером 27 января повалили огромные хлопья. Они были размером в половину моей ладони, падали так невесомо, будто хотели подольше покружиться в воздухе. А мир стал тихим, затаился и наблюдал за снегопадом.
   Я тоже затаился и тихо радовался снегу. Небо, решившее наконец-то избавиться от накопившегося снега, все вываливало и вываливало его из своей серой и скучной массы.
Я радовался снегу, и одновременно мне щемило сердце. Завтра снег растает и останется холод. Ему все равно, грустно мне или нет. Он лишь на время отступит, чтобы растаял снег, и вновь вернется.
   Утром 28 января от снежных хлопьев почти ничего не осталось. Стоя у окна и попивая кофе, я думал, что это довольно таки нечестно. Моя маленькая радость растаяла, как снег, оставив за собой мутный серый отпечаток. Лучше был бы мороз и холод – я даже на это согласен, – но остался бы снег.
   Глядя в окно своими серыми глазами, я видел свое тусклое отражение в окне. Наверное, я становлюсь таким же тусклым, и люди не замечают меня. Как и я их. Они стали мне безразличны. Мир стал мне безразличен, мое состояние стало мне безразлично, кроме моих эмоций.
   Они стали серыми. Правильнее сказать тусклыми. Они однообразны и пугают своей примитивностью. Только одна эмоция осталась очень яркой, стойкой к холоду, страшная эмоция, цветение которой я хотел бы загубить. Равнодушие. Что может быть страшнее равнодушия, когда не только близким людям, даже самому себе не приходишь на помощь. Мои эмоции, словно цветы, засохли в холодном саду без тепла и света. Они все еще есть, но они заморожены.
   Я – эмоциональный вампир. Я обожаю чувства и эмоции. Ощущать их в той или иной степени, открывать новые, рассуждать, нравятся они мне или нет. Я люблю наблюдать за реакцией людей в различных ситуациях, жадно поглощать их эмоции, самим быть источником их эмоций. А главное впитывать, жадно пожирать энергетику эмоций, какими бы они не были. Ведь эмоции обладают невероятной энергией жизни. Только равнодушие обладает энергией саморазрушения личности, приводит к примитивному мышлению и дисгармонии. Какая вообще может быть гармония, ее попросту нет. Холод, проникая в меня тонкой струйкой, умерщвляет все чувства, оставляя лишь равнодушие. От чего мне становится страшно, почему я так сильно ненавижу холод.
   Когда я учился в десятом классе, у меня случился самый сильный приступ депрессии. Я хотел покончить с собой, со всем этим нетерпением к холоду и ко многим вещам, которые меня расстраивали. Мой кокон стал комом проблем, который был готов меня задушить. А я хотел задохнуться. Я много думал, сидя у окна и слушая музыку. Именно музыка меня остановила. Я настолько ее люблю, что испугался, а вдруг я не услышу ее там. Там, куда я попаду после смерти. Мысли о самоуничтожении тут же пропали. Тогда только музыка меня спасла. От холода, проблем и много другого.
   Сегодня я слушаю музыку, которая, как и холод, наводит на меня тоску. Я научился бороться с равнодушием, но все равно остаюсь безразличен ко многим вещам.
Я влюбился. Но любовь трудно сохранить. Может, из-за холода, может, из-за того, что она не взаимная и не может быть таковой. Ее маленький теплый огонек все еще теплится во мне, но не согревает. Беречь его трудно, и я даже понятия не имею, зачем берегу его. Скорее всего, чтобы не быть равнодушным к чему-то угасающему.
   Три месяца – декабрь, январь и февраль – пролетели, как одна секунда. Может, потому что я могу назвать их имена за одну секунду? Или существуют другие причины, которых мне не дано понять. Причины, сокрытые глубоко во мне, закрытые от мира коконом. Но, когда я вспоминаю те дни, секунда растягивается в длинный путь, который я прошел в своих мыслях, думая ни о чем сверхъестественном. Всего лишь о холоде, который стал ослабевать с приходом марта и апреля.
   Сейчас начало мая, и мой рассказ тянется почти полгода. Я понимаю, что размазываю сопли, но они у меня от холода. Я до сих пор швыркаю и не могу найти выход из кокона. Скорее всего, потому, что он стал очень толстым. Или, скорее всего потому, что я боюсь посмотреть правде в глаза. Я стал равнодушным, и кокона как такового и не было. Я придумал его, чтобы скрыть правду, скрыть в нем равнодушие, а самому остаться на холоде. На мертвом холоде, который сделал меня равнодушным даже к тому, что я его так сильно ненавижу.