Недолюбленная

 Её родители были влюблены в вещи. А живых не замечали.
 Странно, да? Но и так бывает.
 Мама обожала как раз вот все эти шмотки: платья, брючки, свитера…. Она постоянно бегала по магазинам. А папа был без ума от денег. Он охотился целыми днями на них, а потом гладил, жалел и складывал в банки.
А она была одна. Её звали Анной.
 «Анечка, пойдём в садик!» - так говорила ей мама, когда та была маленькой. И брала Аннушку холодными руками за рукава и тащила её в пропахший щами детский сад. Аннушка плакала. Мама не замечала. А папы вообще дома не было.
       А ведь Анечка так любила сказки.
 «Аня, убери за собой кровать! Вымой посуду! … А ну марш в школу!» - так кричала мама, когда Аня стала первоклашкой. И Аня прилежно мыла посуду, убирала кровать, ходила в школу. Но она ещё чего-то ждала. Наверное, ласкового слова. Или хотя бы… любви.
       Но её родители были влюблены в вещи….
       И тогда Аня попросила: «Купите мне животное». Родители протестовали. Но она все же добилась своего: ей купили черепашку. Аня была радостна. Но черепашка почему-то не хотела её любить. Она просто жевала специальный гранулированный корм, иногда плавала, пускала мутные пузыри…. И вдруг умерла.
       И здесь любви не было.
       Что же делать? Анька пришла в уныние. Но вдруг какой-то маленький мальчик подарил ей бумажную в жирных пятнах валентинку. Мальчика била дрожь, когда он протянул её. И Аню снова одолела надежда. Надежда любви.
       «Анна, мерзавка! Прекрати шляться где попало! Посмотри что у тебя с успеваемостью!» - так орала мама, когда Анна стала подростком. Но Анна уже не слушала маму. И папу она давно уже послала куда подальше. Анна и шлялась, и курила, и пила. Она была лидером в жуткой подростковой толпе.
       И она... искала любви…
       Но она так настойчиво заискивала перед долговязыми мальчиками-подростками, что они, все как один, посчитали её несущественной вещью, недостойной их драгоценного внимания. И Любовь получали какие-то прилежные Кати, скромные Маши, бестолковые Юли; а вот она служила лишь жалкой игрушкой для удовлетворения бесстыжих потребностей.
       И поэтому на выпускном Анна поняла, что опустошена, что у неё нет сил.
       И она отошла от толпы одноклассников, жадно пьющих вино на глазах у взволнованных родителей. Одноклассники кричали что-то ей; может быть, что-то ободряющее и весёлое. Но она отошла… и села на грязную полинявшую скамейку…
       А была как будто весна – время любви и надежды.
И ветер бросал в лицо Анны ароматы земли и деревьев. Ветер был бесподобен и щедр.
       Но Анна плакала.
       И за этим плачем Анна не заметила, что кто-то подошёл к ней и сел рядом. А это был – мужчина.
       Он долго глядел на её чистый пробор в волосах, на её дивные руки в веснушках, на чёрные дорожки слёз, текущие по щекам. Он наблюдал. А потом он вдруг произнёс со вздохом:
- Бедная же ты моя Недолюбленная….
       Она вздрогнула и обернулась. Она увидела красивого мужчину – самого красивого мужчину, которого она когда-либо видела. Она крикнула ему:
-Ты кто?!
-Я? Ветер,- ответил он грустно.
       Анна не поверила. И… Анне стало так неприятно! Зачем врать-то? Скажи: Я Иванов… пройдоха и лентяй, глупый и ничтожный… не сочиняй ничего о себе! И Анна рассмеялась очень грустно. И поднялась со скамейки.
-Но я Ветер, знаешь ли, - сказал мужчина.
-Ты также щедр разве? – спросила она. Её рука указала на зазубренный вихрь, кидавший в людей пригоршню толстого песка.
-Нет,- удивленно ответил он.
-Тогда о чём мы с вами говорим?
       Анна сделала шаг в сторону. Ветер – настоящий, не этот навязчивый ненужный ухажёр - ласково потрепал её по макушке голосами опьяневших выпускников. Но что ж - надо было куда-то идти. Тащить своё тело. И Анна пошла по тропинке, уходящей вглубь парка.
       И, кажется, она не слышала – да, это, наверное, так,– она не слышала, как этот мужчина прошептал строптиво:
-Бедная же ты моя Недолюбленная…
       Она не слышала…. Она шагала куда-то… Куда, зачем? И хотелось не прошептать, хотелось крикнуть: обернись, Анна, взгляни! И даже ветер - настоящий, щедрый ветер – и он шептал ей что-то в горячее ухо.
       Да, он шептал хрипло, шуршал уныло: «Анечка, Аня, Анна…. Ты не только не любима, ты, ты – ненавистна… Твои будни – это всё нелюбовь, нетепло, несердечность….Но ведь такова твоя судьба, ведь правда? Родители, черепашка, парни – разве не доказывают тебе этого? … Ах, Анечка, Аня, Анна! Покорись, покорись, покорись и живи мрачно…».
       Но как бы он ни был прав, этот жестокий природный вихрь, я не прощу, не прощу – я, тот мужчина! – его бессердечных слов. Я не Ветер, но я… я, быть может, что-то большее для неё, нежели просто красивый прохожий…. Я ли Любовь её? Не знаю…. Но не прощу – знаешь ли! – не прощу!
       Вот он шепот: «Покорись…»… Но где же этот крик: «Обернись! Взгляни!»? Его не было…. Я молчал. И под молчание она удалялась.
       Мы не виделись больше….
       Так судьба же – быть недолюбленной? Но как пронзить, как разрушить её? Всего лишь взгляд, всего лишь шаг. Но – взгляд и шаг, которые никогда не случаются….
       И - пусть это будет служить тебе утешением, Анечка, Аня, Анна, - но в разметавшихся вихрях того буйного ветра было выведено грустное имя твоё: Недолюбленная…