Школьные рассказы и интермедии

Класс Ботаники.

За учительским столом, возле доски, пьют чай с травами и с крендельками ботаничка Дина Михайловна, химичка Раиса Викторовна и печень Саши Полякова. На доске кнопками приколото изображение человека мужского пола в разрезе. Дина Михайловна и Раиса Викторовна сидят на стульях, а печень Саши Полякова полулежит на столе. Под печень постелена газетка «Вечерний Ташкент» от 25 мая 1989 года. 9:15 утра. Уже жарко. Волосы Дины Михайловны и Раисы Викторовны развеваются воздухом вентилятора. Печени Саши Полякова тоже жарко, но вентилятор её не спасает, печень, несмотря на оживленную беседу, продолжает работать, перерабатывая лошадиную дозу лошадиного молока. Раисе Викторовне приходится, время от времени, тряпкой для доски подтирать кумысную лужу в середине стола.
Д.М. (с ведром) - Cколько же надо было выпить кумыса, что я уже второе ведро меняю? Рая, куда поставить?
Р.В. - Поставь сюда, сейчас подотру.
П.С.Р.  - Я ему говорю – Саша, ты два года держался, чтобы не мучить меня, и вот опять за старое – один стакан кумыса, второй третий..  Как мне это надоело! Я тоже кумыс люблю, но не в таких же количествах.
Д.М. - И что ты теперь собираешься делать?
П.С.Р. - Я решила уйти от Полякова окончательно. Пока поживу в классе ботаники, попробую себя в роли наглядного учебного пособия, а он пусть попробует пожить без печени.
Д.М. - Без печени люди не живут.
П.С.Р. - Люди не живут, а этот, я уверена, сможет.
 (плачет слезами лошадиного молока)
Р.В. (подтирая кумысную лужу) - Ну не плачь, милая печёночка. Я думаю, у вас все со временем образуется, надо просто отдохнуть друг от друга, развеется. Может ты хочешь ещё кумыса?
П.С.Р. (кричит, сквозь белые слезы) - Какого кумыса?
(успокаиваясь) - А от зеленого чая я бы не отказалась.
Р.В. - Можно я из своей кружки?
 (обливает печень Саши Полякова зеленым чаем из своей кружки)
П.С.Р. - Ой, спасибо, Раиса Викторовна, плесните кипяточку, чай уж больно крепкий.
(Раиса Викторовна вытирает лужу на столе, которая теперь чайного цвета)
Д.М. - Да, вот это учебное пособие! Я никогда не видела живой печени, да ещё говорящей человеческим языком и большой любительницей зеленого чая.
Р.В. (восхищенно) - Дина, я тоже никогда не видела. Думала, что это только у Гоголя по Невскому проспекту бегал нос майора Ковалева. А это даже не нос, а целая печень.
Д.М. - Рая, и куда же мы эту печень положим? Где живут печёнки?
Р.В. - Наверно в животе, справа от пупка. Или слева.
Д.М. - Я и сама раньше так считала. Слушай, а что, если мы Поляковскую печень засунем в мой аквариум с рыбками?
Р.В. - Ты думаешь Поляковской печени понравится общество рыбок? А что, если они не сойдутся характерами, и рыбки её покусают?
П.С.Р. - Они меня не покусают, рыбки отравятся кумысом и передохнут от зеленого чая.
Д.М. - Мда, с рыбками нельзя, куда же нам тебя деть? (оглядывает классную комнату)
Р.В. - Я знаю куда! Мы её забальзамируем, как печень Ленина, и мавзолей с печенью положим на полку, рядом с тычинками и пестиками.
П.С.Р. - А какой бальзам – рижский, что Бабинская привезла?
Д.М. - От рижского я бы и сама не отказалась.
Р.В. -  Да, было время – Поляков со здоровой печенью, Бабинская и рижский бальзам.
П.С.Р. – Да вы что, не было такого времени! Когда я была здорова у нас рижский бальзам всегда запечатанным стоял. А вот Бабинскую припоминаю. Саша как её видел, всегда просил, чтобы я радостные фермента начала вырабатывать.
Р.В. - А когда нас видел, то что просил?
П.С.Р. - Ничего не просил. Когда вас видел, я спокойной была. Он мне всегда говорил – с учителями будь спокойна, не обращай на них никакого внимания. Вот видите, редкостная сволочь – «не обращай внимания».. Как не обращать, это же мои самые любимые учителя? Смотрите, какой из меня ферментированный чай выходит!
Р.В. (подтирая лужу переработанного ферментированного чая) - Ну что ж, Бабинскую ты вспомнила, на нас обращаешь внимание, пойду приготовлю бальзамчик.
П.С.Р. - Раиса Викторовна, не надо бальзамчика, я его столько накушалась. Лучше приведите Инну Бабинскую, я столько лет ею не ферментировалась.
Р.В. - Хорошо, сейчас поищу Инну. Только, дорогая моя, как же ты её увидишь, глаза же остались у Полякова?
П.С.Р. - Я её печёнкой почувствую.
(неожиданно распахивается дверь, в комнату влетает разъяренный Саша Поляков без печени)
С.П. (не замечая своей печени на столе) – Где, где она?
Р.В. - Саша?!
Д.М. - Поляков, ты?!
С.П. - Я, я! У меня нет настроения с вами разговаривать. От меня сбежала печень, вы видели -где она?
П.С.Р. (утопая в слезах ферментированной радости) - Сашенька, родной, вот же я, твоя любимая печень. Я так по тебе соскучилась!
С.П. (со слезинкой в глазу) - А как я по тебе скучал, ты даже себе представить не можешь! Иди ж ко мне! (Дина Михайловна и Раиса Викторовна смущенно отворачиваются, Саша делает печени французский поцелуй, проглатывает её, кашляет, тут же у Саши появляется небольшой животик)
П.С.Р. (голосом Саши) - Саша, только обещай мне никогда больше не пить кумыса!
С.П. (голосом счастливого Саши) - Только чай!
(ко всем присутствующим) - А то у меня от кумыса не только печень убежала. Кишки тоже были готовы к побегу, но я вовремя их остановил.
 (одной рукой гладит свой животик, другую, ещё мокрую, обнюхивает)
Р.В. - Саша, какой ты стал большой!
Д.М. Какая у тебя печень!
С.П. - Да, увеличенная. Дина Михайловна, Раиса Викторовна, мы с печенью так рады вас видеть (печень в животе Саши Полякова впервые при виде учителей химии и ботаники начинает вырабатывать ферменты радости), мы обязательно ещё поговорим, а сейчас, извините, нет времени, объявили построение, начинается линейка, а мне доверили торжественно поднять флаг Узбекской Советской Социалистической Республики.
Р.В. (с тряпкой в руках) - Беги, беги, Саш! Мы, с Диной Михайловной, сейчас стол подотрем и к вам присоединимся.
С.П. (выходя из класса, с улыбкой на лице) - Тогда до скорого!
П.С.Р. (уже в коридоре, своим внутренним голосом) - А ты мне Бабинскую покажешь?
С.П. (на бегу, своим внутренним голосом) - А как же! Только обещай мне не злиться больше на Инну и её пуделиху?
П.С.Р. (умиротворенно, ощущая, прислоненную Сашей к животу, розовую плюшевую пуделиху) - Обещаю!


Мика Хаккинен

- Ионин? – охранник сравнивал глаза Паши с глазами на фотографии. Еще можно было сравнить брови, ресницы, высоту лба, волосы, нос, губы, подбородок.. Но охранника волновали только глаза.
- Ионин.  (Паша прямо смотрел в глаза сурового охранника)
- Фин?
- Почему фин?
- Знал я одного финна, фамилия у него была Хаккинен, а звали Мики.
- Гонщик?
- Гонщик. А ты не гонщик, ты угонщик!  (сострил охранник и подтолкнул Пашу к входной двери) Проходи!
Когда Паша оказался на школьной территории, он сделал глубокий вдох, стараясь поймать запах пирожков со стороны столовой. Но в носовые пазухи врезался резкий запах свежей краски. Школа готовилась к встрече выпускников и в очередной раз перекрасила полосу препятствий для занятий по НВП.
Пирожками не пахнет, поищу одноклассников – решил Паша. Павел уже давно пытался разыскать своих одноклассников, перерыл весь интернет, совершил кругосветное путешествие на теплоходе «Узбекистан». Но свои, как в воду канули. В этот раз Паше повезло, не успел он дойти до начальных классов, как ему навстречу шла его одноклассница Стелла Котова.
- Привет, Стелла!
- Привет, Паша!
- Ну как дела?
- Ничего, Паш. Наших видел?
- А я и не искал, - огрызнулся Паша, - и вообще, мне некогда, у меня сейчас совещание.
И Паша направился обратно в сторону столовой.
Какую горечь обиды испытывал сейчас Паша Ионин, трудно передать словами. Несправедливое отношение Стеллы, его одноклассницы, пускай и старших классов, которая искала своих, своих, а не его своего, душило широкую Пашину грудь. Хотелось пустить скупую мужскую слезу, но Паша сдержался, потому что был весьма скупым на слезы человеком, и твердо решил провести собрание класса, пускай даже в одном своем лице. Он пытался попасть в столовую, но его просили не входить, там готовили столы к торжественной встрече. Тогда Паша вбежал в кабинет труда, благо дверь была открыта. В дальнем конце класса древний старик уныло обтачивал заготовку молотка.
- Давно сидим? – громко, чтобы старичок услышал, спросил Паша.
- Давно, сынок! Иди домой! Сегодня занятий не будет. В школе встреча выпускников, а всех учеников отправили на почтамт ящики сколачивать.
- Что же это, не успел прилететь, а меня обратно домой гонят?
 Давай, старик, заканчивай свой молоток, я тебе из Канады кувалду вышлю.
Мне срочно надо собрание провести!
- Хорошо, сынок, только ты мне не молоток, ты мне кетмень пришли, а то мои ученики погнули последнюю лопату на вчерашнем субботнике.
- Я тебе не только кетмень, я тебе бульдозер пришлю, только погуляй где-нибудь часок.
Паша выпроводил старика, плотно закрыл за ним дверь, уселся между токарным и фрезерным станками, откашлялся, и начал речь:
- Ну, что молчим? Что притаились? Кого ждем? Я не понимаю, я вообще сейчас с кем разговариваю? Меня кто-нибудь слышит? Ау?!
Паша случайно нажал кнопку включения фрезерного станка и, в ответ на его вопросы, завибрировал станочный электромотор. Паша нажал кнопку выключения, мотор перестал трещать, и Паша продолжил:
- Значит, ничего внятного вы мне сказать не можете? Да и о чем мне с вами говорить, после двадцатилетнего молчания? Хорошо, раз уж мы сегодня все собрались, расскажу вам, как нужно правильно обтачивать форму молотка, чтобы потом он бил точно по гвоздю, а не по пальцу. А гвоздь нам с вами надо забить сегодня такой, чтобы не один другой класс нашего выпуска, не смог сравниться с такими гвоздями. И не надо мне жужжать над ухом! (обратился Паша к станкам, хотя станки молчали)
- Корнеев, к доске! Корнеев, ты не слышишь, что я к тебе обращаюсь? Где Корнеев? Я спрашиваю вас – где Корнеев? Со мной вообще сегодня кто-нибудь будет разговаривать?
В этот момент открылась дверь, и в класс вошла директор школы.
- Мати мякинен, мяки тякинен! – произнесла она, протягивая Паше свою царственную руку.
- Ничего не понимаю, извините, у нас собрание.
- О, господин Ионин! Оказывается Вы ещё не забыли русский язык в своей Финляндии. Очень рада, очень!
- Какой Финляндии, я из Канады, вот паспорт.
- Ну что вы, что вы, какой паспорт? Финского человека можно признать без всяких канадских паспортов.
- Я вам повторяю, я канадец, и никогда в Финляндии не был.
- Господин Ионин, это совсем лишнее объяснение, мы вам верим. Будьте добры, пойдемте со мной, скоро начнется торжественная линейка, и мы должны как следует подготовиться. Дело в том, что Вам доверена великая честь - пронести на плече вашу одноклассницу Галю Загребельную, которая в этот момент будет звонить в колокольчик над вашим ухом.
- Она не моя одноклассница, это не моё плечо, это не моё ухо..
- Господин Ионин, успокойтесь, пожалуйста, всё пройдет хорошо, пойдемте со мной!
- Хорошо, хорошо! Только дайте мне закончить собрание!
- Конечно, господин Ионин, я все понимаю. Я жду вас в коридоре.
Директриса закрыла за собой дверь, и Паша обратился к своему классу:
- Вот видите, как меня уважают! Видите, чего я достиг! Меня даже финном теперь считают. А вы? Даже слова внятного сказать не можете, только станками жужжите. Значит так, пока я буду носить Загребельную с колокольчиком, в классе должен быть порядок! Корнеева найти! Хоть из под земли достаньте, тьпу на меня, но чтобы был! Всё.
Директор школы подошла к Паше и взяла его за руку. Из директорской доносился звон колокольчика. Галя Загребельная репетировала последний звонок.


Репортаж

17 школа. Нодир Туляганов со съёмочной бригадой поднимается по лестнице на третий этаж. Перед тем, как войти в класс Ирены Рубеновны, Нодир меняет тембр голоса, добавляет баску, стучит в дверь, и поставленным голосом телевизионного репортера произносит – у нас на связи первая учительница и классный руководитель Гэ класса – Ицковская Ирена Рубеновна ! Ирена!
- Да, кто там?!
- Ирена, что сейчас творится за закрытой дверью у вас в классе?
- С кем я говорю?
- Узбекское телевидение ведет репортаж из 17 школы о встрече выпускников 1989 года. Вы помните этот выпуск? Ирена!
- Да, припоминаю. Я дала путевку в жизнь огромному количеству бездельников и тунеядцев.
- Ирена Рубеновна, может быть Вы назовете нам хотя бы некоторые фамилии Ваших любимых выпускников?
- Попробую. Все мои ученики 89ого года уже в начальных классах начали морально разлагаться и деградировать. Чего стоит только один Каримов, а его друзья - Галуза и Кремер.. А Загребельная, Бабинская, Шарага, Давыдова, Шнейдерштейн.. Эта компашка напомаженных девиц легкого поведения..
У меня фотография сохранилась, сейчас я вам её покажу. Записывайте фамилии – Гасанова, Захарьева, Халмурадова, Ташпулатов, Мирзоянц, Эйдельнант, Лим, Лян (всхлипывает), Лям Лин (плачет), ЛиЛя, ЛяЛи (рыдает)..
- Ирена! Меня слышно? Извините, мы потеряли звук, но попробуем восстановить картинку. Поднимайте кран с оператором на третий этаж! Снимай с окна!
- Ильяев, Теляев, Монаков, Поляков.. (камера поднимается вместе с краном и снимает Ирену Рубеновну сквозь открытое окно на третьем этаже)
(Ирена Рубеновна утирает платком сначала глаза, потом фотографию в рамке под стеклом, которую держит у себя на коленях. Резко подносит фотографию к губам)
- Маленькие вы мои, сладенькие вы мои, на кого же вы меня старую оставили, на кого же вы меня несчастную покинули.. (причитает)
(берет себя в руки, сморкается и металлическим учительским голосом восклицает)
- Телевидение!
(нет ответа)
- Телевидение, где ты?
(нет ответа, идет к двери, крутит ключом в замке, открывает дверь) Кто это, что это? Выключите свет!
- Осветитель, выключи свет! (Нодир Туляганов, рыдая, бросается в ноги своей классной руководительницы) Оператор, выключи камеру!
- Нодирчик, дорогой! (теребит волосы Нодира, целует макушку головы) Встань, Нодирчик! Ты вернулся к мамочке, ты вернулся к своей Ирене?! (плачет)
(неожиданно отталкивает Нодира от себя и бежит по коридору за оператором)
- Ах ты, папарацци! Не смей снимать, слышишь?! Не смей!
(Нодир Туляганов заходит с микрофоном в класс, садится в первый ряд за первую парту и говорит на камеру, прикрепленную на кране за окном)
- Вот за этой партой я просидел почти 10 лет. Перед  Иреной Рубеновной. 10 лет на глазах у старшего следователя. Сколько лет прошло, а парта меня помнит! (камера зумирует на поверхность парты, крупным планом появляются вырезанные на парте надписи – «Туля», «Толстый», «Сымыс»)


КПП

Проходная 17 школы. У проходной в очереди стоят выпускники 1989 года, их дети, жены, мужья, родственники, товарищи, выпускники других годов и прочий люд. КПП хорошо охраняем - два охранника, одетых в бронежилеты, держат в руках огромные говорилки связи, на плечах автоматы Калашникова. На крыше соседнего дома залег снайпер. Над школьной территорией завис вертолет Узбекских ВВС. При этом, никто не отменял дырку в заборе, напротив Алайского базара. Но этой дыркой добропорядочные выпускники из дальнего зарубежья, кроме Гали Загребельной, и не думали воспользоваться, смиренно ожидая своего часа у проходной. Сейчас в проходную будку вошла Назима Абрарова. Охранники проверяют её металлоискателем. За ней Паша Ионин с семьей, за ними Аня Агронская, Радик Ильяев, Искандер Каримов, Марина Яновская, Сережа Эйдельнант.. Все с семьями, немного уставшие от долгого перелета и стояния в очереди возле школьной проходной. Перелёт прошел бурно, все заново знакомились и братались за бутылочками виски, бренди и просто - русской водки. Сегодня у многих болит головушка. Помятые лица выпускников, их жен и мужей, не выражают подобающих этому дню признаков веселья и радости. Только дети выпускников резвятся как дети, как их родители двадцатилетней давности. Детки попами жмутся к огромной стене, разделяющей двор школы от улицы, возрождая забытую игру, в которую так любили играть их родители. Игра, с очень странным для американского ребенка названием – «дзопа к стеньке».
 Иська глазами высматривает Диму Галуза и Володьку Кремера, которые сообщили ему, что уже подходят к школьным воротам. Сыновья Кремера, два брата близнеца, известные немецкие  художники, по личной просьбе директора школы, дают открытый урок младшеклассникам, разрисовывая школьный забор в стиле граффити. Школьники старательно баллончиками растушевывают картины по мотивам работ русских художников – передвижников. К школьной проходной подъезжает шикарный Лексус, в котором находится Анжела Шнейдерштейн. Она тоже летела из Нью Йорка в одном самолете со своими одноклассниками, но место её находилось в бизнес классе. Охрана открывает дверь автомобиля, помогая Анжеле выйти из машины, Анжела приветственно машет ручкой в сторону стоящих в очереди одноклассников, и направляется в проходную. Потеснив Пашу Ионина, вежливо протягивает ему руку – Айм, сорри, Энжела! Ошеломленный таким вниманием Паша, только и смог произнести - Паша! Айм глэд ту си ю! По Анжеле водят металлоискателем, выпускники остались ждать своей очереди.


Писательница

Наташу Николаенко охранники долго не пропускали. Наташа не звенела, не было у неё ни наркотиков, ни алкоголя, ни прочей ерунды. Причиной были книги. Наташа хорошо подготовилась к встрече, написала десять томов школьной литературы о десяти годах, проведенных в семнадцатой школе. Самой толстой книжкой явился первый том, который Наташа назвала – «Первый раз, в первый класс». В этом томе писательница подробно поведала читателям о своих звездочках на прописных тетрадках. Второму тому Наташа придумала более оригинальное название – «Второй раз, во второй класс». В нем Наташа рассказала, о своей учебе во втором классе, о субботниках и парадах космонавтах, о том, как бумажные звездочки на обложках тетрадей заменила одна металлическая звезда на фартучке второклашки, с выбитым на металле детским личиком вождя в иллюминаторе. Как нелегка жизнь настоящих октябрят, как важно правильно подготовиться к посвящению в пионеры. Третий том назывался просто – «Третий раз в третий класс». В этой книжке Наталья поделилась своей пионерской историей, как принимали её в пионеры, как галстук повязали, как ей понравился музей Юлиуса Фучика, как сильно на неё подействовало название книжки чехословацкого писателя-антифашиста – «Репортаж с петлёй на шее». Все остальные тома Наташа посвятила своей титанической учебе в семнадцатой школе. Благодаря феноменальной памяти и сохранившимся записям в дневниках, Наталья с скрупулезной точностью рассказала о всех своих пятерках, полученных по всем предметам на всех уроках. Седьмой том вышел в двух частях. Первая часть была посвящена пятеркам, а вторая комсомолу. Наташа так и назвала вторую часть – «Комсомол в жизни советской ученицы». Приведем некоторые выдержки из этой книги: – « Я всегда думала об учебе. Говоря словами Пастернака – мне во всем хотелось дойти до самой сути. До сути дойти очень сложно, но я к ней стремилась. И тут пришел комсомол. Лично мне он  был не нужен. Я прекрасно без него обходилась и дальше бы обошлась. Но я жила в то время, когда без комсомола трудно было строить свою дальнейшую жизнь. Единственный раз в своей жизни я поступилась принципами и вступила в эту бессмысленную организацию. Мне пришлось забить на учебу и учить комсомольский устав. Во время вручения комсомольского билета, я пропустила контрольную по алгебре и сочинение по русскому. Из-за этого у меня началась депрессия, и на следующий день я не была готова к уроку по узбекскому языку и плохо бежала на физкультуре. Мне ещё повезло, что Башарат Хашимовна не вызвала меня к доске, а добрый Борис Николаевич поставил мне пятерку с минусом. Вот столько переживаний из-за комсомола выпало на мою несчастную ученическую голову». Как видите, в этих строчках, Наталья уходит от своего привычного философско-аналитического языка, воспользовавшись, не свойственным её лексикону, словам, таким как – «забить» и «суть». Наташе повезло, что этот политический манифест увидел свет уже в наше время. Если бы она написала это сочинение в 8 классе и отдала бы его на проверку Ирене Рубеновне, её бы ожидала участь Стасика Юденича, Марины Спектр, Наташи Лян, которые ушли из нашего класса намного раньше получения аттестата. Восьмой том Наташи Николаенко также вышел в двух частях. Первая часть, как обычно, касалась каждой полученной пятерки, а вот во второй части Наташа позволила себе лирическое отступление. И её можно понять. Пришла первая весна, когда Наталья обратила внимание на противоположный пол. Девушка, как и подобает талантливому писателю, со всей честностью и откровенностью поведала о том, какие мальчики из 8-го Гэ ей нравились, какие новые, неизвестные доселе, мысли её посещали. Наташа позволила себе описать несколько эротических фантазий, которые которая она увидела в своих сновидениях. В наше время эта часть восьмого тома издана отдельным тиражом, обвёрнута в полиэтиленовую пленку и продаётся в специальных магазинах. Именно эту книжку Наталья подарила охранникам при входе в школу. Им так понравилась обложка, где была изображена юная девушка с дневником на коленях, что они попросили у Наташи автограф на память.


Афросиаб

То же раннее утро, ресторан «Афросиаб».
Несмотря на утро, в ресторане полно народу. Кто-то вешает шарики, кто-то расставляет стулья, протирает бокалы, раскладывает тарелки, носит пакеты с соками, водой и спиртными напитками. Из посетителей только один Владик Пономарев. Он сидит за столиком, пьет утренний кофе и курит первую сигарету.  Захир Мухамеджанов что-то записывает в блокнотик, дает указание бармену.
- Заха, ну иди сюда! - Владик делает глоток кофе, ставит чашку на блюдце, глубоко затягивается, и медленно, кольцами, выпускает дым. – Заха!
- Влад, подожди! Значит – сначала, для разогрева, сделаешь мой фирменный коктейль – «17 школа». Только смотри, не переборщи с водкой! Как говорил наш трудовик про заготовку для молотка - 17 раз отмерь, один точи.
- Заха, ну иди же! На два слова!
- Влад, только быстро.
- Заха, а ты чего здесь торчишь, у вас же сбор в 8.30?
- Влад, я бы с удовольствием, но ты же видишь. Мне нужно быть в ресторане, я должен всё подсчитать, проверить, подготовить.
- Чего проверять? Что, твои сами не справятся?
- Справятся, но это не тот случай. Слишком ответственное мероприятие.
- Хорошо, давай сделаем так. Ты сейчас побежишь в школу, а я останусь здесь и всё проконтролирую.
- Нет, Владик, я должен сам.
- Ты что, мне не доверяешь?
- Доверяю, но проверяю.
- Хорошо, ты можешь хоть на часик в школу заскочить, а потом обратно. А я пока за всем послежу.
- Ладно, если на часик. Слушай, ты в таком понтовом галстуке, одолжи на часик. А тебе будет задание – проверь, чтобы бармен ничего не напутал с пропорциями. 17 раз отмерь, один точи!
- Понял, понял, за всем прослежу! (завязывает галстук на шее Захира)
- Ну как я, ничего?
- С галстуком от Пономарева любой ресторатор очень даже чего.

Владик в «Афросиабе» у барной стойки.
(бармену) - 17 раз отмерь, один точи! Сделай мне кофе, пожалуйста.
Влад садится за столик и закуривает сигарету, смачно затягивается и пускает колечками дым. К нему подсаживается бармен, ставит чашечку кофе на блюдце.
- Спасибо! Скажи мне, братан, чего я с тобой тут сижу?!
- Плохой кофе?
- Кофе хороший. Молодец, хорошо заварил! Слушай, сам справишься? Запомнил? 17 раз отмерь..
- .. один режь!
- Отлично!
(бармен продолжает разлив коктейлей)
(сам с собой) – Как же быть? Доверяй, но проверяй! (бьет ладонью по лбу) – Чёрт! Как же я забыл?! (берёт в руки сотовый телефон)
- Галя, привет! Ты уже в Ташкенте? Тебя встретить? Жучки с тобой?
- Привет, какие жучки? Кто звонит?
- Галя, Галя, это Пономарев Владик, хулиган из семнадцатой школы. Т.е. бывший хулиган.. Галя, мне срочно нужен жучок!
- Привет, Влад! Ничего не пойму, какой жучок тебе нужен?
- С камерой!
- С какой камерой?
 - Слежения.
 - Слежения? Влад, за кем ты следить собрался?
 - За барменом. Он коктейль готовит – «17 школа», может разбавить состав, и вместо крепкой «17-ой школы», получится слабенькая «5-ая».
 - Понятно. Влад, только нет у меня жучков.
 - Галя, ты меня убиваешь. Мне хотя бы один, над барной стойкой повешу.
 - Влад, у меня нету жучков, я не шпионка. Это только во сне такое бывает, чтобы Галя в Ташкент с жучками летела. Во сне, понимаешь?
 - Во сне? Это был сон?
 - Сон.
- А Встреча Выпускников тоже сон?
 - И Встреча Выпускников тоже сон.
 - И как же мне быть?
 - А ты бармена с собой в школу возьми, это же сон!
- Как с собой, а коктейль?
- И коктейль с собой возьми. Возьми и себе, и мне, всем возьми! Чего только во сне не бывает!

 
Бейсик, бейсик, бейсик..

А в это время в классе информатики можно было услышать такой разговор между Юлей Шиссель и её мамой Сабиной Анатольевной:
- Мама, мама, мама, мама..
- Что, доча?
- Мама, мама, мама, мама..
- Что, Юлечка?
- Мама, мама, мама, мама..
- Что случилось?
- Мама, мама, мама, мама..
- Да что, в конце концов, с тобой происходит? Успокойся!
- Мама, у меня сегодня было предчувствие!
- Какое предчувствие, дочка? Тебе что-то приснилось?
- Да, мне приснился Тимур Мананов!
- О, боже! Ты не заболела?
- Почему заболела, мама? Я же тебе говорю – мне Мананов снился, и знаешь - кем он во сне был?
- Кем, доча?
- Звонарем?
- Подожди, Юлечка, ничего не понимаю. Он тебе во сне по телефону звонил?
- Да причём здесь телефон? Он в колокола звонил!
- Какие колокола, Юля? Он же татарин!
- А что, у татар колоколов нету?
- Может быть и есть, кто их разберет.
- Так вот, он был звонарем. Звонил в колокола, разные колокола – большие, маленькие, узкие, широкие, длинные, короткие, прямые, кривые, цветные, черно-белые..
- Бейсик, бейсик, бейсик!!!
- Мама, ты чего?
- Это я так, чтобы ты прекратила чушь нести.
- Какую чушь? Мама, мне Тимур приснился!
- Да поняла я уже. Звонарь – Тимур Мананов, твой одноклассник. Тимур Мананов – звонарь, твой одноклассник. Твой Тимур Мананов – звонарь одноклассник..
- Бейсик, бейсик, бесик!!!
- Юля, ты чего?
- А ничего! Сама перестань чушь нести!
- А, я поняла, он тебе нравится?!
- Чего нравится, а вот и не нравится, а вот и не нравится ни капельки! (плачет)
- Ну, хорошо, хорошо. Только успокойся. Ну не нравится, ну не капельки.. (гладит дочку по голове) А во сне он тебе нравился?
- Да!!! (кричит-рычит, искры из глаз)
- Хорошо, хорошо. (продолжает гладить дочку по голове)
Юля, а он какой, Тимур Мананов? (задумчиво)
- Он такой, такой.. Мама, он прямо зверь, вот он какой! (вскакивает, изображая брачный период в жизни самца) Мама, нам надо его разыскать! (кидается к матери)
(Сабина Анатольевна словно остолбенела, смотрит в одну точку, пауза)
- Мама! Ты что меня не слышишь?
- Зверь, зверь, зверь, зверь..
- Бейсик!!!
- А? Что случилось?
- Ты не слышала, что я сказала? Нам надо его найти!
- Где мы его искать будем? Он же вон какой! Юля, у него таких как мы пруд пруди.
- Я где-то слышала, что он в Казань уехал. Мама, поедем к Тимуру в Казань!
- Юлечка, а как же семнадцатая школа? Если мы уедем, кто же здесь преподавать останется?
- А мы его с собой возьмем. Будет преподавать пение. Т.е. колокольный звон.
- Точно, точно! Вечерний звон – бом, бом, как много дум.. Хорошо эту песню твои одноклассники на моих уроках пели.
(раздается стук в дверь, Сабина Анатольевна и Юля вскакивают, поправляя одежду)
- Кто там? (хором)
(открывается дверь, первой появляется мужская рука с букетом колокольчиков, за ней появляется Тимур Мананов)
- Ах! (хором)
Сабина Анатольевна и Юля падают без чувств под звон школьного звонка. Перемена.




Казус


Саша Тамонов всегда был очень похож на своего папу, учителя истории - Владимира Ивановича Тамонова. Бывало нельзя начать урок. Смотрит завучиха Татьяна Евгеньевна в учительский журнал, а там по расписанию у неё алгебра в 10Б. Она плетку в сапог, наручники в сумку, веревку в стол. Сверху, на облегающее кожаное бельё, строгий учительский костюм и бегом в математический класс. Дело в том, что Татьяна Евгеньевна была жуткой мазохистской. Но от учеников учительница вынуждена была скрывать свои наклонности. Нельзя же новенький преподавательский стол превращать в пыточную. И тогда Татьяна Евгеньевна стала гасить свои мазохистские наклонности садистскими. Садизм – это все-таки гораздо ближе нашим учителям, понятней, и детки к этому привыкли. И вот, заходит Татьяна Евгеньевна в математический класс, где у неё алгебра в 10 Б, скалит зубы в приветственной улыбке, но начинает понимать, что она лишняя на этом празднике жизни. За её учительским столом сидит преподаватель истории Владимир Иванович. Надо сказать, Татьяна Евгеньевна всегда была неравнодушна к красавцу – историку, не раз хотела предложить Владимиру Ивановичу отхлестать её плеткой. Но Владимир Иванович вечно собирается в дорогу. То на двадцать седьмой съезд партии надо ехать в Москву, то на концерт группы «Круиз» сходить во Дворец  Дружбы Народов. Говорят - Владимир Иванович на переменках в учительской надевал косуху, наушники и слушал тяжелый рок за томиком Маркса. 
 Ничего, ничего, продолжайте, - шепчет Татьяна Евгеньевна, - я Вам не буду мешать, я постою в сторонке, там, за дверью. Выходит из класса и закрывает за собой дверь.
А Саше Тамонову ничего не остаётся делать, как провести урок истории, в то время, как его папа – Владимир Иванович, стоит в очереди за билетами любимой группы.


Голос Америки

Радик Ильяев любил слушать разные антисоветские радиостанции, которые очень не любило советское правительство и глушило звук всевозможными способами. Кто-то сказал Радику, что без шумов голос Америки ловится, если покрутить ручку настройки приемника, прижавшись к красивой девичьей груди. Посмотрел Радик на своих одноклассниц, и больше всех ему понравились груди трех десятиклассниц - Анжелы, Анаиды и Ани Агронской. Так понравились, что он, забыв про транзистор, подошел к Анжеле и нежно положил свои ладони на девичьи грудки. 
- Половим с тобой «Голос Америки»? – доверчиво спросил Радик.
Анжела не оценила находчивость юного радиолюбителя и влепила Радику пощечину.
 Тогда Радик подошел к Анаиде с тем же вопросом – половим «Голос Америки»? Анаида два раза прокрутилась вокруг своей оси и точно попала ногой Радику в причинное место. Радик скрючился от боли и в согнутом состоянии подполз к Ане Агронской. Сил у Радика оставалось только для того, чтобы промолвить  - голос, голос.. Аня сняла со стены звуковую колонку и поставила перед борцом за чистоту звука. Из динамика доносилась английская речь. Звук был чистым шумов не наблюдалось – I had played, you had played, we had played..  Дина Алексеевна в школьной рубке запустила кассету с английской грамматикой.

Инкина пуделиха

Расскажу вам следующую историю. В пятом классе мы с Димой Шкарупой были тайно влюблены в Инну Бабинскую. Мы со Шкарой сидели на последней парте третьего ряда. Инна тоже на парте последней, но ряда второго, соседнего с нами. Она стабильно занимала место возле картины «Рожь золотая», а также возле шкафов с колбами, электрическими каруселями и книгами по методической литературе. Соседку или соседа по парте ей часто меняли. Перед Инной сидели Лена Левина и Юля Шиссель, Марина Лим и Наташа Лян. Мы же корпели возле шкафов, из которых высовывались капюшоны наших курточек и рукава наших кофточек. Задние парты были идеальным местом для восприятия всех Иренины сценических постановок и непринятия их близко к сердцу. Когда спектакль был скучным, мы начинали придумывать разные затеи. Очень любили громко соглашаться со своим классным руководителем. Например, Ирена говорила – Иванов полный идиот, поддонок - да, дети? И мы громче всех утвердительно кричали – да, Ирена Рубеновна. Как кричала Инна Бабинская я не помню, но помню, что Иннеса была девушкой серьезной, но любила отвлекаться и потрясающе улыбалась. Казалось, что перед тем как улыбнуться, она накручивала себя – не буду улыбаться, не улыбнусь, перестаньте! Но затем, долго и томно выдыхая воздух из легких, расплывалась в широкой улыбке. Чтобы получить эту улыбку, мы часто превращали тетрадные листы в маленькие комочки и запускали их на заднюю парту соседнего ряда. Инна была очень терпеливая девочка и вскакивала только на пятнадцатое точное попадание, при этом всякий раз выкрикивая мою фамилию. Поляков! - возмущалась она, и Шкара от смеха падал под парту. Бывали случаи, когда мы попадали в Ининых соседей.  Дураки! - опустив глаза шептала Юля Шиссель. Ну, мальчики! - бодро встревала Лена Левина. Козел! - восклицала Марина Лим. Со Шкарой мы прекрасно уживались за одной партой, но частенько начинали её делить, ручкой отмечая на парте границу владений. Сесть за одну парту с Инной Бабинской не представлялось возможным, так как мы состояли в мальчишеской партии шестого звена и имели привилегии над другими звеньями, так как по столовой дежурили в субботу, а по субботам в столовой давали плов. Но, всё-таки, две три недели я сидел за одной партой с Инной Бабинской. А было это так. Дима уехал в горы на очередное соревнование по ломке рук и ног на горных лыжах, и меня тогда решили пересадить к Инне, которая в это время сидела одна. Медовым эти пол месяца я назвать не могу, потому что мы пиво не пили, мед не ели, но ни до ни после, я не испытывал таких волнительных чувств, от своего присутствия на школьных занятиях. Какое было счастье, когда Инна приносила фломастеры и спрашивала меня – ну и как они пахнут? Я претворялся, что ещё не помню запаха, брал её руку с фломастером, подносил к своему носу, и вдыхал теплый сладкий запах Ининых фломастеровых рук. Когда Инна спросила меня – хотел бы я взять щеночка, когда ощенится её пуделиха, я расценил это предложение, как признание в любви. И каждый день вопросами мучил маму – но мы точно возьмем щеночка? И, получив утвердительный ответ, бежал с коробкой в прихожую обустраивать жилище для своей будущей собаки. Когда вернулся переломанный Шкара, я пересел за свою парту. Сильно не страдал, ведь теперь в моей квартире будет жить Инночкин питомец. Страдания начались после, когда Инна сказала, что мама раздала всех щенят, и в этот раз на меня щенка не хватило. Я столько дней носился с воображаемым псом, пахнущим фломастерами, и теперь всё это превратилось в дым, у меня не будет щенка Инкиной пуделихи. Я обиделся на Инну, на её родителей и на всех пуделей и пуделих. А тут Шкара придумал безкомочный способ вызова реакции нашей Бабинской. Бабинск, Баб, Б! Только теперь всё больше в ответ раздавалось – Шкарупа!


Тю-тю

Пришел Слава Огромнов в гости к немецкому художнику Володе Кремеру, а там все картины на школьную тематику. Погулял Славик по мастерской и остановился возле одной картины – стоит Вовчик посреди степи. В одной руке как рюмку держит малюсенького Максима Черногаева, в другой малосольный огурчик в виде Славы Огромнова. Посмотрел Слава на это безобразие, постучал указательным пальцем по виску, и говорит: – Ты чё, Володя – тю-тю? Чего это ты меня таким маленьким изобразил, я же Огромнов!


institute Shredara

Гуляла Галя по Вашингтону, забралась на холм капитолийский, села на травку, отдыхает и песенки поет – аа, в Африке горы вот такой вышины.. Пела она песенку, пела, да так устала, что заснула, и видится ей во сне, что президентом Соединенных Штатов Америки стал её одноклассник Сережа Эйдельнант. Президент доложили, что на холме, возле его апартаментов, сидит Галя Загребельная, его одноклассница и песенки поет – аа, в Африке реки вот такой ширины.. Президент говорит своим помощникам – аа, и зеленый попугай, хватит Гале сидеть на холме и песенки петь, пусть заходит! И вот, встречает Сережа Галю в Белом Доме, водит её по комнатам, с секретаршами и с администрацией знакомит. А потом показывает ей особенную дверь, на табличке которой выгравировано – institute Shredara. Заходит Галя в эту дверь, а там сад роскошный с диковинными растениями - пальмы разные, магнолии, кипарисы. Между ними стоит клумба, а в середине клумбы растет редиска. И президент обращается к Гале – это  чудо нашей селекции, новый символ Америки, ташкентская редиска, выращенная на американской земле. И знаешь как мы её назвали? Как? – дрожащим голосом спрашивает Галина? А вот как – говорит Сережа, и протягивает Гале сертификат. На нем написано – rediska zagrebelnaya. Фи – обиделась Галя – не хочу быть редиской, не хочу быть американским символом, хочу в Москву, к ребятам! Тут Галя проснулась и стала искать свою сумку. Нашла сумку, расстегнула молнию, а в сумке - зеркальце, визитница, ключи.. Наконец, Галина нащупала билет на рейс до Москвы через Амстердам. Облегченно вздохнув, Галя прячет билеты в кофточку, ближе к сердцу. До посадки на желанный рейс остаётся неделя.


Саша, Таня и Ирена Рубеновна.

Лето, яркое солнце, шпанка, красные вишенки.
Чимганские горы, заброшенный открытый летний кинотеатр, начало утра.
Белое панно киноэкрана, не маленькой сцене возле экрана за большим длинным столом располагаются известные деятели и винодеятели кино и театра.
На скамейках кинозала рассаживаются молодые люди - юноши в белых рубашках и светлых костюмах, девушки в летних платьицах, обычные студенты и выпускники театральных вузов без выпендрежа и тусовочной эстетики.
Все очень волнуются - и корифеи сцены, и Нины Заречные.
К микрофону выходит Михаил Захарович Левитин:
 - А сейчас позвольте мне зачитать список лучших актеров и актрис. Итак, лучшие актеры..
Читает около 15-20 фамилий, седьмым в списке произносит - Саша Поляков.
Я в недоумении, но через мгновение по-молодецки счастливо вскакиваю с места и выкрикиваю слова:
 - Ура!!! Я вхожу в 15 самых лучших актеров современности?!
Ироническая улыбка режиссера, смех в зале.
Ведущий перечисляет лучших актрис. Когда произносит фамилию Шарага, останавливается, смотрит в зал, находит знакомые глаза и произносит тихо и вежливо:
 - Да, Таня, и Вы входите в 15 лучших актрис современности.
Таня опускает глаза и говорит – спасибо.
Ступеньки лестницы в парке. Над парком горы. Солнце, тени от деревьев. По ступенькам,, держась за ручку, спускаются радостные Саша и Таня. Очень юные, почти дети, легкие как пушинки.
Таня:  -  Саша, я очень устала
Смыкает и размыкает веки глаз.
Саша (берет Таню на руки): -  Конечно, у тебя сегодня был очень волнительный день.
Неожиданно к Тане и Саше подбегает маленькая пожилая женщина с фиолетовыми волосами, почти старушка.
Старушка: - Поздравляю, мои дети! Я за вас сегодня так счастлива!
Таня, разбуженная старушечьим голосом, встает на землю, оставляя глаза закрытыми.
Старушка (протягивая Тане ветку с вишней): - Смотрите, как быстро спеет вишня!
Таня открывает глаза, забирает у старушки ветку вишни, рассматривает ягодки. Все вместе не спеша идут по аллее парка.
Таня: - Что Вы, Ирена Рубеновна, вишня только спеть начинает.
Таня находит на ветке несколько спелых ягод и угощает ими поочередно Сашу и маленькую старушку.
Люди, солнце, ветки деревьев, тени, Чимганские горы.


В 1983 году я побывал в Болгарии, это был второй случай в истории класса, когда наш ученик выезжает за границу. Болгария, не бог весь какая заграница, но, в плане жвачек и некоторых предметов детской одежды, я мог на равных конкурировать со знаменитым нашим египтологом Боситкой. Я думаю, именно мои Сперминты и МакДональды сподвигли Радика на решение стать стоматологом. Какими только способами он не выманивал у меня мои болгарские запасы, пока, наконец, у него не разболелся зуб от передоза «Орбита без сахара». Иське Каримову досталось меньше жвачек, чем его предприимчивому другу, но в пятом классе была очень популярна игра в фантики, вкладыши и этикетки от изделий со жвачной продукцией, и я, обладатель огромного состояния пахучих бумажек (деньги не пахнут, пахнут фантики), насладившись всеми прелестями обладания такой коллекцией и, подобно богачу, уставшего от своих немыслимых богатств, потеряв всякий интерес к своим сокровищам, передал всю коллекцию, безвозмездно, в руки Искандара. Когда об этом узнал Кремер, он посмотрел на меня, как на блаженного, сказал об этом Славе Огромному, и тот постучав указательным пальцем у виска, первый раз сказал своё знаменитое – тю-тю.
Показ мод Народной Республики Болгарии проходил на уроках физкультуры. Именно перед стартом кросса на 18 кругов вокруг школы, которые я бежал, в то время как Туляганов с Хидоятовым слушали пульс сердца и восстанавливали дыхание у крыльца школьного бомбоубежища, я впервые надел майку с большими колесами гоночного Порша на груди. Сначала я хотел подарить эту майку Ларисе Найсберг, благо колеса точно соответствовали формам её созревшей груди. Ведь Лариса, когда бежала, была очень похожа на марку, изображенного на моей майке, автомобиля, как если бы он три раза перевернулся в воздухе, упал, но продолжал движение. Для обтекаемости своих форм при беге, Лариса придерживала грудь руками, как раз в тех местах, где были изображены колеса спортивного авто на моей майке. Майку я решил оставить себе, после чего все увидели, что у меня грудь колесом, а Галуза, за мои издевательства по поводу его бесколесной груди, сочинил этот клич, который был популярным до того самого момента, пока я не надел свою вторую болгарскую майку. Майку – пищалку. Она пищала на том самом месте, где у человека находится солнечное сплетение. Майка имела такой громадный успех, что Галуза, со своей кричалкой, больше не котировался. Я опять был в центре внимания. Моя слава далась мне не легко. Все ждали урока физкультуры, как боксеры начала раунда, приняв стойку для нанесения разящего удара. Боксеры из наших ребят получались не важные, лишь с третьего-четвертого удара майка начинала пищать, а с пятого-шестого я терял сознание. Из комы выводили меня наши девочки, которым тоже была интересна моя свистулька (только поймите правильно), и они со свистом принимались делать мне искусственное дыхание. В благодарность нашим девчонкам, я готов был вырвать сердце из своей груди, но получилось так, что я только выдернул свисток, оголив свое красное, от побоищ, солнечное сплетение. Испорченную майку пришлось сдать Ирене Рубеновне на тряпки для уборки класса, а грудь моя снова приняла форму колеса, а точнее колес дедушки спортивных болидов Формулы-1.
Последним предметом спортивной одежды из моей модной коллекции болгарского производства, показанной на пыльном подиуме футбольного-гандбольного школьного поля, стала эксклюзивная модель выходных кроссовок, с кармашком с молнией-замком и первой, доселе невиданной, застежкой - липучкой. Кроссовки пользовались бешеной популярностью у моих одноклассников, ведь физкультура шла первым уроком, и всем нужно было сохранить свои двадцатикопеечные запасы для столовой на большой перемене. Со временем, я перестал узнавать свои ноги, они больше не вылезали из кроссовок, приняв округлую форму чеканной меди. Пришлось, испортив эксклюзив, срезать карманы и вернуть стопам прежнюю форму человеческих конечностей.
Жвачки были сжеваны, фантики розданы, кроссовки стерты, майки разорваны на лоскутки, но память о болгарской коллекционной одежде хранят мои ноги, хранит моя шиномонтажная грудь.



Как мы провожали в последний путь наших вождей.
За время моей учебы в школе, в стране, которая тогда называлась СССР, произошло три скорбных события, связанных с тем, что Генеральные секретари ЦК КПСС один за другим уходили в мир иной, ритуально воздействуя на наши неокрепшие детские души. Уходили стариками, было понятно, что дни их сочтены. Но, чтобы так сразу, один за другим...
Первым ушел Брежнев. Наш дорогой Леонид Ильич. Я помню, когда нас принимали в октябрята, самым главным условием принятия было - не перепутать кто в стране сейчас самый главный. Два Ильича, но Владимир Ильич – это тот, кто лежит в Мавзолее, и нарисован в детских книжках в кепке и с кошечкой на руках, а Леонид Ильич, тот дяденька, который очень странно говорит по телевизору, любит произносить словосочетание «наша молодежь», и у него много звездочек на пиджаке, почти столько же, сколько у нашей отличницы Алены Гусенковой на обложках тетрадок.
К моменту смерти вождя, мы доросли до пионеров, еще не устали от красных галстуков, еще не так часто можно было встретить пятна на белых рубашках, с погонами на детских плечиках и костром со звездой на рукаве. В школьном вестибюле поставили портрет, а школьников ставили возле портрета посменно. 45 минут два школьника, потом смена. Каждому школьнику флаг пионерии в руки, с Ильичом, который в Мавзолее, звездой и костром. Объяснили, что нужно стоять неподвижно. Не помню с кем я стоял, но кажется, это была девочка. Таким образом, моя неподвижность была цементная, потому что в то время я очень стеснялся девочек и 45 минут провел в немом оцепенении. Наградой за стояние стал выходной день, который объявили по случаю похорон Леонида Ильича.
Вторым ушел Андропов. Юрий Владимирович правил страной чуть больше года. За это время мы еще повзрослели, окрепли, возмужали. Нахватали всяких приличных и не приличных оценок, неуды и уды за поведение (были и примы, но как исключение). Что такое смерть вождя мы теперь знали, как проходят траурные мероприятия тоже. И то, что нас ждет выходной, за примерное стояние возле портрета вождя, радовало больше всего. Главный вопрос - вместо какого урока я буду нести своё «боевое дежурство»? В этот раз нас поставили с Рустиком, моим другом. Нас спросили – постоите вместе? Мы по-пионерски громко и синхронно ответили – постоим!, и отдали пионерский салют. Но стоять нам вместе возле портрета Андропова оказалось совсем не легким занятием. И Рустик, и я - очень смешливые мальчики, и подколоть друг друга, вообще не вопрос. Нас спасло то, что, во время нашего дежурства, уже никто не проверял серьезность исполнение ритуала - «почетный караул». Мы даже один раз покинули пост и забежали в столовую посмотреть, чем будут кормить на большой перемене.
В день похорон – выходной, это само собой разумеется.
Третьим ушел Черненко. Константин Устинович тоже долго не задержался. Год, и всё. Вот такой кризис управления страной стариками. Страна устала от похорон, можно сказать – смертью вождя теперь никого не удивишь. В школе не только не организовали «пост №1» возле портрета умершего, но и портрет вождя повесили какой-то маленький, незначительный. И дополнительного выходного в день траура не было. Может быть, он пришелся на воскресенье. Мы не очень по этому поводу расстроились, потому что совсем скоро начинались весенние каникулы. А в конце марта в Ташкенте яркое Солнце, поют птицы и распускаются первые цветочки.
А Горбачев не умер. И слава богу! Здоровья Вам, дорогой Михаил Сергеевич!