Мрак.
***
Ранним утром Рейчел открыла дверь в свой чулан…
***
Солнце играло весёлыми бликами между деревьями, а к кристально голубому небу нёсся го-рестный вопль…
***
- Странная смерть. Даже не знаю, что думать. Всю ночь сидел, - Дедушка Гиг сел рядом с Рональдом. – Пат заключение прислал. У него почти все внутренности выгорели: желудок, лёг-кие посередине, почки, трахея. Пат и сам не знает, отчего это может быть. Вот и я думал, ду-мал…
Рональд отставил чашечку с кофе:
- Слышал я про всякие такие случаи. Люди смотрели на картину “Плачущий мальчик” и за-горались изнутри. Некоторые психологи утверждают, что человек в состоянии себя сжечь, толь-ко изначально в него это не заложено, но он может до этого допереть, поковырявшись в своём подсознании.
- Он был слишком мал, чтобы ковыряться в своём подсознании. Ему было пять лет. Он был обычным весёлым мальчиком.
- А может ему в рот прут раскалённый засунули?
- Гениально! Я аплодирую. Надо же никто не додумался, а ты додумался. Молодец! Да лад-но, не сопи обиженно. Нёбо у него не обожжено. И прямая кишка тоже… А то, бог знает, что тебе ещё в голову придёт.
- А обнаружил его кто? Мать?
- Вообще, первой, да. Но полицию соседи вызвали, когда её вопли услышали. Ты бы видел её. Бедняжка совсем свихнулась. Сидит в отупении и бормочет: “Сынок, сыночек…”
- Я бы тоже с ума сошёл, если бы с моим Ридди что-нибудь случилось.
- Понимаю. И ещё один нюанс. Место преступления. Я был там. Всё наводит на мысли о ри-туальном убийстве. Рядом с телом найдена чёрная свеча и чаша с кровью. Кровь собачья. Уже проверяли. Подумаешь над этим делом, а? Ты же говорил, что когда в колледже учился, был са-танистом.
¬¬¬- Я не в секте был, а в Церкви Сатаны. Там другим вещам учили.
***
- О чём задумался, милый?
- Ребёнок умер. Почти одного возраста с Ридди. Дедушка на меня дело повесил. Я сегодня в морг ходил. Никогда не видел таких лиц у мертвецов. Чёрт! До сих пор мурашки по телу.
***
- Здравствуй, Рональд! Я знал, что ты снова придёшь в нашу тёмную обитель.
Курт Блэк, настоятель Церкви Сатаны, продолжатель дел Антона ЛаВея, поражал необычай-ной радостью и умиротворённостью на лице. Его глаза всё время смотрели вдаль, как бы пронизывая пространство и время. Он был облачён по обычаю в чёрный балахон. На шее на толстой цепочке висел громадный символ Бафомета.
- Да нет, Курт. На этот раз ты не угадал. Возврата к прошлому нет. Я здесь по делу.
- Нет, это ты меня не так понял. Я знал, что кто-нибудь из вас придёт. В районе погибает ре-бёнок, в районе есть Церковь Сатаны. Два этих факта не свяжет только дурак. И я знал, что ско-рей всего придёшь ты. Я слежу за тобой и знаю, что ты только вернулся из отпуска. Значит, первое подвернувшееся дело повесят на тебя. И к тому же ты был сатанистом в молодости. Теперь всё становится яснее ясного. Но ты то знаешь, что мы не убиваем детей, они наш идеал. Мы буквально молимся на них.
- Ты знаешь что-нибудь об этом деле?
- Ничего, кроме того, что написано в газетах.
- Курт, около тела найдена чёрная свеча и собачья кровь. У ребёнка вместо внутренностей пепел. А лицо у него такое, как будто он рад смерти. Подумай, Курт! Ведь ты же знаешь все секты в округе, все группировки и психопатов-оккультистов.
- Ошибаешься, всех не знаю. Сильно на меня тоже не надейся. Если я найду этого человека, и он меня заинтересует, ты меня знаешь, я не выдам его.
***
- Привет, Гиг. Что? Плохо спал сегодня? Садись, кофе налью.
- Здравствуй, Рональд. Дерьмово действительно спал. Всю ночь шёпот какой-то мерещился, а под утро мать приснилась и умоляла меня застрелиться. Да… Это наверное под впечатлением. Вчера в Интернете искал подобные случаи.
- Нашёл?
- Нет. Байки только, да всякую там чертовщину с этих пророческих сайтов. И ещё один ин-тересный факт. В ту ночь, что погиб ребёнок, в нашем районе дочь убила свою мать топором, а в психиатрическую клинику доставили мужчину с диагнозом сомнамбулическая одержимость. Он боится крестов и вообще всякой церковной утвари. При этом обладает невероятной силой и паронормальными способностями.
- Хочешь, чтобы я проверил?
- Я сам уже всё проверил. Эти два дела не имеют к нашему отношения. Если конечно все они не от первоисточника.
Рональд, несмотря ни на что, был в хорошем настроении. Он рассмеялся.
- Ты что? Веришь в инфернальное излучение?
- Тут хоть во что поверишь, - угрюмо произнёс Дедушка.
- Да брось, Гиг. Мы даже не знаем, убийство ли это. Ведь каких-либо следов насилия не об-наружено.
- Это-то и не даёт мне покоя. У тебя есть что-нибудь?
- Нет.
- Плохо!
- Ладно, Гиг, отвлекись. Завтра Хеллоуин. Я Риду маску купил.
- Знаешь, Рональд, я боюсь завтрашнего дня. Знаешь, что я понял? У ребёнка внутри был выжжен перевёрнутый крест…
***
Свет ударил в глаза. Рональд приподнял веки, снова зажмурился. Лампочка ярко светила и помаргивала.
“Какой дурак свет включил?”
Жена Маджори спала рядом. Рональд встал, подошёл к окну. Из темноты плыли голоса:
- Авэ Сатанас!
- Шемхамфораш!
- Бог мёртв!
Сзади подошла жена:
- Что, дорогой?
- Ничего. Куртовы празднуют. Иди спать.
И тут откуда то из паха пробулькнулся ужас. Внутренности рухнули, потянулись вниз. Ро-нальд пошёл, буквально побежал к сыну.
А за окном торжествовал неистовый смех…
***
Маджори посмотрела на вошедшего мужа.
- Что случилось, Рональд? Почему ты такой бледный?
- Рид заговорил наконец-то.
- Правда!? Что, что он сказал?
- Он во сне заговорил…
- Ну не томи, что он сказал?
- Он сказал: “Дьявол…”
***
- Рональд! Рональд, ну успокойся. Выпей лекарство. С сыном всё нормально, он спит.
- Это я, я во всём виноват. Проклятие! Проклятая молодость! Мой сын во сне зовёт дьявола!
И снова зашёлся в истерике.
***
“…У меня депрессия. Жуткая депрессия. И уверенность, что наступили времена дьявола. У меня очень плохие предчувствия.
Вчера я ехал мимо кладбища и видел огни святого Эльма, огненные язычки на крестах. Вы не знаете, что это за огни, а я их с детства боюсь. Огни эти появляются на мачтах перед моряка-ми. И те знают, что они больше не властелины своей жизни и все скоро погибнут.
Когда я был маленький, у нас дома висела картина. Тонущий корабль, на мачтах как бы язычки свечек, ангел с добрым лицом, благословляющий на смерть и моряки, которых топит само море. Эта картина до сих пор горит в моей голове.
Отец тогда рассказывал мне всякие сказания про это, а я лёжа под одеялом думал, как это дерьмово знать, что через несколько мгновений тебя не будет. Совсем не будет. И сейчас я чув-ствую тоже самое. Я много раньше думал о бессмысленности жизни, и мне было больно, пусто на душе. А сейчас мне страшно. Я чувствую близость конца, необычного, и потому страшного. И я впервые почувствовал, что скоро не взойдёт солнце…”
***
Утром Рональд, помятый, с плохим самочувствием вышел из дома, и первое, что увидел: чёрную хламиду у порога. Приглядевшись, он понял, что это один из сатанистов, бесновавших-ся вчера на площади. Подошёл поближе. Взяв за плечи, осторожно перевернул, и отшатнулся. Рот, осклабившийся в безумной радости, стеклянные полуприкрытые глаза, в лоб вдавлена пен-таграмма, раньше висевшая на груди. Ни капли крови.
Тяжело дыша, Рональд поднял голову и увидел второго. Тот свисал со стены. Невероятно длинный язык, за которым высунулась вся гортань, был прибит к стене. Скальп лохмотьями свисал с головы.
Сознание окуталось туманом нереальности, не позволяя сойти с ума. Ошалело вертя голо-вой во все стороны, Рональд натыкался взглядом на висящих, лежащих в самых невероятных позах растерзанных служителей тьмы.
И тут он услышал молитву на енохианском:
- Мадариатзех досех пехрифах лил кахисах…
- Курт!!!
Курт стоял на коленях посередине площади, обратившись к всходящему солнцу. Капюшон спал с его головы, ветер играл его длинными вьющимися волосами. Он сильно изменился. Ра-дость и умиротворённость на его лице теперь заменяли беспокойство и напряжённость. Он вы-глядел совсем старым. Кожа посинела, между бровей врубилась складка.
Курт дрожал…
***
- Проклятие, Рональд! Меня не покидает мысль, что начался Апокалипсис. Ты только пред-ставь, в эту ночь умерло что-то около десяти миллионов человек в мире. Так гляди и поверишь в Господа Бога. Ты допрашивал этого ублюдка?
- Зря вы его арестовали. Или вы серьёзно думаете, что он расправился с тридцатью, причём такими странными способами?
- А что, прикажешь всё на нечистую силу валить?! Загипнотизировал он их, или ещё что-нибудь. Они многое умеют эти суки!
- Он не стал бы их убивать, даже если от этого зависела его жизнь, поверьте мне. Они были единственным смыслом его жизни. Да и был он наверняка в церкви. Он никогда оттуда не отлучался, алхимию изучал.
- А как, по-твоему, он на площади оказался?
- Не знаю, по-моему, он и сам не знает.
***
В соборе сегодня было очень много народа. Необычность ночи почувствовал каждый. Почти во всех глазах сквозил страх. Дородный священник читал Откровение:
- И взял Ангел кадильницу, и наполнил её огнём с жертвенника, и поверг на землю: и про-изошли голоса и громы, и молнии и землетрясение…
Слышался кашель, всхлипы, невнятный шёпот.
- И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле…
Фальцетный визг заметался по храму. У священника вытекали глаза…
***
И наступила Ночь, наполняя вязкостью воздух. Неся на своих крыльях флюиды Ужаса и не-понятного, неприемлемого сознанию Чего-то. Люди, уже не люди, а марионетки своих инстинктов, бесновавшиеся днём с целью развеять след страха, оставленного прошлой ночью, рассасывались по домам, в жуткой спешке не обращая внимания на шевелящиеся кресты кладбища, на тени, тянущие бесплотные руки им вслед, на необычайно бледного, светящегося изнутри мальчика, сидящего на дороге, воющего диким шакальим визгом.
Захлопывались двери, задёргивались шторы. Читались молитвы, заклинания. Снотворное и выпивка наполняли желудки.
Тысячи людей не в силах унять необычный ужас сходили с ума.
Вскрывались вены, выпивался яд, с хрустом ломались шейные позвонки, и мелко дёргался вывалившийся язык. Десятки литров мозгов и крови выбивались металлом на стены, мебель, пол…
***
В мясо забив последнего санитара, дико рыча, пациенты клиники для душевно больных, на-полненные первобытной необычной силой и злобой, сомнамбулической толпой бежали за летя-щим над полом одержимым, трясущимся и исходящим пеной.
Они знали, что идут на Битву…
***
“…Не знаю, не знаю! Я могу только предполагать. Я не верю в бога, в дьявола, по крайней мере в таких, какими их представляет христианство. Но я верю в Природу. Так вот я думаю, Природа решила избавиться от людей способом самым страшным из тех на какие способна. Её же создания стали причинять ей слишком много хлопот. Она мутировала в своей основе. Все законы Природы поменялись…
…Но это всего лишь абстрактное предположение человека. А мышление человека ничтожно. Скорее всего, истина недоступна, её нельзя измерить в человеческом понимании…”
***
В семье Рональда горе.
Кое-как заставив спать Маджори, напичкав её транквилизаторами и снотворным, Рональд, отупевший и ничего не понимающий, с открытым ртом смотрел на опустевшую кровать сына.
Час назад Рональд зашёл пожелать Ридди спокойной ночи. Открыв дверь, он обомлел. Его ребёнок возносился, раскинув руки и свесив голову на бок, в столбе света, бесконечно уходящего вверх. Это длилось мгновение, затем всё исчезло.
Кинувшись к кроватке, Рональд обнаружил лишь одеялко, на котором остался отпечаток ре-бёнка, как на Туринской плащанице Христа…
***
В соборе, где был ослеплён священник, проводилась Чёрная Месса. Дьяволопоклонники, видя в наступивших событиях скорый приход своего Тёмного Князя, жгли иконы и бесновались с удвоенным старанием, давая выход своей неуёмной фантазии.
К концу церемонии, когда тела уже содрогали оргазмы, входная дверь сорвалась и влетела глубоко в храм. Внутрь стали вплывать сумасшедшие. Над их головами горели яркие нимбы. В стеклянных глазах не было никаких чувств. Абсолютно голый, синюшный одержимый неистово размахивал массивным деревянным крестом и ревел грудным басом:
- Падите ниц пред Архангелом Михаилом!
Сектанты оцепенели. Их предводитель, бритоголовый, весь в шрамах и свежих ранах, оки-нув всё мутным наркотическим взглядом, первым догадался:
- Божье войско!
И две толпы схлестнулись в неумолимой жажде убийства…
***
Бомж, сидящий посреди мусорки, мало обращал внимания на шёпот вокруг него, летающие огоньки. Для него это было не впервой. Безучастно смотря, как сами собой разгибаются прутья на кладбищенской ограде, он хмыкнул и отхлебнул из бутылки. Почувствовав что-то не то, он глотнул ещё разок. Посмаковав, нравоучительно произнёс:
- И воды сделались кровью…
Икнул и завалился спать.
***
Наконец-то Ночь закончилась. Первые лучики солнца заиграли на окнах, даря проблески надежды.
Люди, понёсшие в своих рядах немалые потери, в единодушном порыве устремились на улицу навстречу солнцу. Отупевшие, одуревшие от страха и химии, они покидали свои убежи-ща в надежде, что день сможет развеять всё то, что принесла ночь. Большая их часть, даже са-мые заядлые атеисты устремились к храмам. Но о службах не могло быть и речи. Часть из них разрушилась за эту ночь, уцелевшие соборы были осквернены. Повсюду на улицах валялись изуродованные трупы.
Не найдя духовной поддержки, загнанные в тупик, в неистовой панике люди стали уничто-жать друг друга…
***
Здесь было темно и спокойно. Рональд находился в лачуге самого настоящего жреца Ордена Вуду с острова Гаити. Родительское сердце живо пока в нём надежда. Он пришёл сюда узнать, где его ребёнок. И после долгих уговоров жрец согласился провести обряд. Мерно однообразно звучал бубен, вводя в оцепенение. От нашёптывания тарабарщины мурашки бежали по спине. На стенах плясали огненные блики, отбрасываемые пламенем. Шаман раскачивался, зрачки его медленно закатывались.
При виде этого бельмастого чудовища Рональд инстинктивно отшатнулся. Зрачки вернулись на место. Жрец напряженно и сердито взглянул на Рональда. Подошел, наклонил голову набок, осклабился.
И тут только Рональд понял, что перед ним не жрец. И тут же получил удар магическим по-сохом в живот.
Какая-то необычная, очень сильная и неприятная боль появилась чуть выше пупка. Отврати-тельно запахло кислым говном.
- Ты мне живот проткнул! – В визгливом отчаянии крикнул Рональд. В это время посох молниеносно влетел в его рот…
***
“…Пишу, и уже сам не знаю почему. Возможно, потому что мне уже не с кем поговорить, а возможно это дарит мне некую надежду и успокоение посреди этого всемирного хаоса. А, ско-рее всего, потому что просто привык записывать свои мысли в эту тетрадку. Вряд ли, конечно, кто-нибудь прочтет эти строчки, но в глубине души я лелею надежду, что и через несколько де-сятков лет, а может быть и столетий, я сохранюсь в этих строках последних переживаний.
Снова наступила ночь, принеся вновь свои ужасы. Ухмылка пробегает по моему лицу при мысли, что я адаптировался уже ко всему этому. Полная апатия овладела мной. Что это? Сила воли или её отсутствие? Может мне тоже покончить с собой? А имеет ли это смысл? Сегодня в моей ванной вскрыл вены мой самый близкий человек. Теперь что-то бесплотное, похожее на неё, витает в моей полутёмной, освещённой лишь двумя свечами, квартире и очень жалостливо просит её убить. А как я сделаю это? Я даже погладить её не могу.
Сейчас в углу на несколько секунд проступили очертания мальчиков, которые дьявольски неслаженно, как зажёвывающий магнитофон, стали петь “Авэ Мария”.
Думаю, утро уже не наступит. Да и какая разница. День. Ночь. Агрессия потусторонних сил сменяется агрессией людской. Сегодня, вышедши на улицу, увидел, как посреди улицы толпа парней насилует девчонку и ломает ей кости. А у меня уже адреналина не хватило ей помочь. Какая разница теперь, где и как помирать? Или теперь уже и умереть нельзя? Всё встало с ног на голову. Твой плевок уже летит не на землю, а в тебя.
Весь день сегодня за окнами был дьявольский шум. Драки, убийства. Колотили всё, что по-падалось под руку. Слабые люди. Повсюду полыхают пожары, давая хоть какой-то свет. Мои домашние приборы показывают очень высокий уровень радиации. Неудивлюсь, если державы решили напоследок перекинуться парой-тройкой ядерных боеголовок. Хотя и приборы, весьма вероятно, показывают ложную информацию.
Впрочем, в мире не все окончательно свихнулись. Кто-то сверху пробовал было взять браз-ды правления в свой руки. Когда ещё было электричество, регулярно выходил в эфир какой-то дядька и уверенно говорил, что всё будет нормально, паниковать не надо, они разберутся, они уже взяли под контроль ситуацию и вскоре всё пояснят людям. Но какое тут спокойствие, когда во время одного из эфиров у диктора кровь со рта хлынула, а спустя час на экране телевизора появилась надпись: ”И после жизни будем помнить, и будет мука нестерпимой”.
Вот такие вот дела.
Ад ли раскрылся, врата ли тёмных сил. Вселенский разум ли мстит или издевается. Да и ка-кая разница. Легче от это всё равно не будет…”
***
…Ибо слаб человек…
Бесы.
1
В деревне сегодня произошло невероятное. Кто-то разрыл две свежие могилы, извлек трупы и кого-то ими кормил. Версия о том, что злоумышленник сам обгладывал мертвецов, даже не рассматривалась. Версию о том, что дикие животные разрыли могилы, тоже откинули. Глубоко очень, да и не смогли бы звери вынуть гробы и сломать их.
В деревне не было кладбищенского сторожа. Это место чтила даже молодежь. Злодеяние об-наружила бабка Марфа:
- Чувствую, пахнет нехорошо. Подумала, собака-какая сдохла, ну и пошла её искать, выки-нуть со святого места то. А тут вижу могилки-то Матренина и Гришкина разрыты, а дальше доски, косточки белесые. А матушки! Как припустилась я оттудыва, да к Никитичу…
Никитич – местный молодой участковый к чести его старуху не осмеял, а пошел, проверил. Могилы действительно были разрыты, гробы разбиты в щепки, сами тела, почти безмясые, ле-жали тут же. Никитича вывернуло, и он побежал вызывать опергруппу из района.
К кладбищу стал подтягиваться народ. Никитич и ещё несколько мужиков не пускали их за ограду. Там работали районные. Часа через два тела увезли. Прихватили и Гришкину мать, три дня назад его схоронившего. Парня зарезали в пьяной драке. Мать была просто убита горем, и теперь, когда она узнала, что случилось, у неё отказало сердце.
На следующий день пришел отчет из района, в котором было сказано, что трупы были об-глоданы, и что никаких следов найдено не было.
Начались догадки, поползли самые невероятные слухи. Пропитый, опыханный народ сорев-новался в фантазии.
2
Никитич с дедушкой Игнатом сидели на завалинке, щурились приятное весеннее солнце. Дедушка Игнат, самый старый на селе человек, покряхтывая, покашливая, рассказывал:
- Бесы это сынок. Это я тебе с уверенностью могу сказать. Вот вы там кумекаете что-то. А мне сразу все ясно стало. Да погоди ты, не ухмыляйся. Думаешь, небось, совсем старый из ума выжил. На-ка выкуси! Это сейчас вы ни во что не верите. А зря… Послушай-ка вот. Я тогда ма-ленький ещё был. Деревеньку эту только-только срубили. Пропали тогда у нас трое мальцов. Искали всем селом неделю. Кур тогда повадился таскать. А у соседей прямо во дворе корову за-драли. Долго думали, что за напасть такая. Спасибо попу из соседнего села. Умный такой был батюшка, образованный. Бесы, говорит, это, сыночки дьявола. Освятил он деревню. И, знаешь, как отрезало.
Никитичу нравилось слушать деда, греясь на солнышке. Чтобы поддержать разговор, он спросил:
- Дядя Игнат, а где они водятся? Бесы-то?
- В лесу ясен пень. Под ручку с лесовым разгуливают. Ведьмочки к ним ещё прилетают, ко-торые с нечистой силой знаются. Детей-то, я думаю, им Машка снесла. Была такая у нас бабен-ка. Ворожить могла. Ну и задобрить решила, видимо, нечистых. Да чем-то не приглянулась им. Видим как-то, из лесу бежит. Избитая вся, исцарапанная. Глаза нет, уха нет, говорить не может, дрожит только. Слегла тогда, да и померла грешница. А в лес долго ещё ходить боялись…
3
Точно в воду смотрел дедушка Игнат. Вскоре у людей начал скот пропадать. Куры, овцы, даже кошки. Народ, сетуя на бездейственность Никитича, стал жаловаться в район. Оттуда по-ступил приказ Никитичу с проблемой разобраться. Для того он туда и поставлен.
Дальше больше. Исчез ребенок. Мальчишка без отца рос, мать пила. Шатался он по селу, кое-где его подкармливали. Пропажу не сразу приметили. Мать только на третий день поняла, что сын не ночует дома. Думала, убежал паршивец. Уверен был бы в этом и участковый, если бы не эти постоянные пропажи. Никитич стал подозревать волков, которых в деревне отродясь не водилось. Получив лицензию на отстрел, участковый ночами ходил по улицам с ружьем.
4
Наконец он его выследил!
Кирилла Кузнецова, ветерана-авганца, в селе не любили. Странный он был мужик. Сильный, мрачный, и не пил. С людьми не общался. С детьми обычно возился, да с собаками.
Заметил Никитич, что в последнее время он в лес зачастил. Чуть ли не целыми днями там пропадает. Как-то ушел с утра. Днем видит Никитич, бежит с леса Кирилл. В дом забежал, ми-нут через пять вышел, снова в лес припустил.
Никитич к себе. Ружье со стены сорвал.
- Куда, сыночек!? – всполошилась мать.
- В лес! Не волнуйся. Приду скоро.
В лесу прохладно. Уже комары оживели. Летают рядом, пищат. Никитичу не до них. Он ос-торожно вглубь подвигается, вертит головой во все стороны.
Кирилл его первым нашел. Жахнул выстрел. В дерево рядом с Никитичем стукнуло. Поя-вился сам Кирилл. Никитич глянул ему в глаза и содрогнулся. Глаза блестели злой сумасшед-шинкой.
- Извини, брат! Не узнал.
- Руки вверх, гнида! Бросай пушку!
Кирилл не обратил внимания на этот оклик, сунул в кобуру “макаров”.
- Пошли!
И исчез за деревьями.
В лесу потемнело. Зашло солнце. Никитич осторожно пошёл за Кириллом. В молодое сердце прокрадывался страх.
Прошел ещё немножко и увидел Кирилла на опушке. Тот стоял и смотрел на разбитое грозой дерево, из расщелины которого торчала детская ручонка.
- Вверх руки! Сейчас стрелять буду! Брось пистолет!
Кирилл повернулся, вынул “макаров”, посмотрел на участкового. Его лицо исказилось.
- Дурак ты! Мент! Сука безмозглая! Думаешь, я его туда запихал!? Они его тушат! Им боль-ше гниль нравиться. Почему, как ты думаешь, его не клюют птицы? Подойди посмотри, на нем даже опарыша нет. Уйди! Я их перебью! Они больше никого не унесут. Может, ты думаешь, что бесов нет. А я их видел! Ви-и-идел!!!
Голос Кирилла сорвался на фальцет, рука с пистолетом дрогнула. Нервы Никитича не вы-держали, он спустил курок. Словно эхо услышал ещё один выстрел.
Дым рассеялся. Кирилл лежал далеко, подергивался. Смотреть на него не хотелось.
Никитич присел. И тут только заметил, что ранен. Вся штанина была в крови. Закатав её, увидел обломки костей. Стало муторно на душе. Подавив обморок, перетянул ногу ремнем. Хо-тел было идти, опираясь на ружьё. И тут нахлынула боль. Бросило в пот, дрожь. Он упал. Его ласково погладили по голове.
- Мама, мамочка! – расплакался Никитич.
- Что ты здесь разлегся? – серьезно спросила мать. Она нашла его, своё взрослое дитя. Мате-ринское сердце подсказывало, надо быть сильной, надо внушить свою уверенность сыну.
- Я не могу идти! Совсем!
- Брось, успокойся, - мать села на землю, положила голову сына на колени, нежно погладила. – Сейчас полежишь немножко, отдохнешь. Вместе дойдем с божьей помощью. Ты молодой. Нога быстро заживет. Будешь как прежде бегать. Всех баньдюков переловишь. Порядок наведешь. А там, глядишь, и президентом станешь. Зарплату хорошую будешь получать. Мне домик под Москвой купишь с участком. Буду картошку тебе выращивать, капусточку, репку. Чтоб свое кушал, без химикатов…
Взошла луна. Вдали хрустнула ветка.
И тут со всех сторон раздались шорохи, мелкие шажки.
Шли бесы…
Последний Тамплиер.
Предисловие.
Он шел. Он почти бежал, натыкаясь на острые углы пещеры, размазывая кулаком кровь по лицу. Кровь свою, не вражескую! Он пытался рычать от яри, но из горла вырывался только сип. Горечь накатывала с новой силой. Он ускорялся.
Вот за поворотом взметнулся его плащ. Когда-то белый, девственно чистый, теперь же рван-ный и грязный. Но на спине, как прежде, алела буква Т. Символ крови, былого величия и клят-вы.
Они пожалеют. Все пожалеют. Всё человечество.
Наконец он пришел. В пещерном гроте горели свечи. На стене, блестя, переливаясь синим мертвенным светом, висело изображение козлиной головы. В глазницах горели ярко красные алмазы.
Рыцарь опустился на колени.
- О отец всего сущего, отец наслаждений и страданий, я не прошу утешить меня, или хотя бы взглянуть на меня. Я знаю, ты всегда смотришь на людей, в отличие от твоего врага, который сверг тебя. У тебя есть шанс отомстить его созданиям здесь на земле. Добровольно предаю себя в руки твои. Вынь душу из меня, растопчи её. Мое тело ныне твое тело. Заклинаю тебя. Яви же этим недочеловекам настоящую мощь. Пусть вместо мессии явится антихрист. Аминь.
Блеснуло лезвие. Ладонь залило кровью. Рыцарь возложил свою кровоточащую длань на ал-тарь, поднялся с колен, взглянул в глаза Бафомета и пошел к выходу.
В темноте ярко горели его звериные желтые глаза.
Историческая справка.
В начале 14 в. французский король Филипп Красивый нанес сокрушительный удар по мона-шеско-рыцарскому Ордену Тамплиеров, обвинив их в ереси, волхований, ведьмовстве, содо-мизме, поклонении дьяволу.
Глава 1.
(Наше время).
Джейн внезапно проснулась. Мозг не сразу адаптировался, оставаясь во власти страшного и несуразного сновидения. Постепенно пришло понимание, что это был только сон. Она оглядела комнату.
Нет, она все еще спит. Как иначе тогда объяснить, что её маленькая сестренка Сара, одетая в белый халатик, освещенная тусклым лунным светом, вытянув ручонки, перебирая ножками, двигается по её комнате. Джейн стало не по себе. Она взглянула Саре в лицо.
Крылья носа мерно раздувались. Сестренка дышала глубоко. Веки наполовину закрывали глаза. Было видно, как под ними беспокойно двигаются зрачки.
“Да она спит!”
Джейн снова посмотрела на сестру. Та уже стояла на подоконнике открытого окна.
- Сара! Бог мой!
Белое существо в оконном проеме вздрогнуло, попыталось обернуться, медленно просевши вперед, и скрылось в мертвенно сияющей преисподней двадцатого этажа…
Глава 2.
- Почему все так несправедливо? Куда смотрит ваш Бог? Она же была совершенно безгреш-ной!
Джейн плакала, сидя на скамье рядом со знакомым молодым священником.
- Бог берет к себе кого любит, дабы безгрешен он был и познал красоту рая. Поверь, ей там хорошо. Не убивайся, дочь моя.
Священник поморщился. Видно было, ему не очень приятно называть дочерью равную ему по возрасту девушку.
- А где доказательства, что она с Богом? Где гарантии, что ей хорошо, что она вообще не стала ничем?
- Надо надеяться. Жизнь непонятна и сложна. Надо верить. Вера дает силу.
- Ты говоришь шаблонами, в твоих речах нет жизни, нет утешения. Ты сам то веришь в Бога, или для тебя это только работа. Если бы я только знала, что сестренка болеет лунатизмом в са-мой тяжелой форме, я бы глаз с неё не сводила.
- В средние века лунатизм считался одним из видов одержимости бесами. Им страдали те, кто не был крещен, или кого крестили неправильно, - вдруг брякнул священник.
Джейн разрыдалась с новой силой от его бестактности.
Глава 3.
Она перегорела. Теперь уже не осталось ничего. Ни жалости к Саре, ни обиды за жизнь свою трахнутую. Внутри образовалась пустота. Чтобы её заполнить, Джейн заливала в себя спиртное. Что тут можно ещё сделать. В восемнадцать лет она схоронила мать. Но тогда она была крепкой, как кусок титана. Нужно было растить свою сестренку, которой исполнился один годик. Ни слезинки тогда не выпало из её глаз. Всю себя она посвятила Саре. А теперь у неё ничего не осталось кроме долгов. В свои двадцать шесть она никому не нужна. Отца не было никогда. Парня так и не появилось. В заботе о сестре Джейн не следила за своей внешностью. Была толста и прыщава. Теперь она стала алкоголичкой.
Однажды Джейн подняла голову и сквозь пелену опьянения увидела женщину ещё более страшную, чем сама. Худощавая морщинистая беззубая негритянка, трясясь, протягивала ей си-гарету. Джейн отпихнула её руку.
- Дурочка, я хочу тебе помочь, - прошамкала негритянка.
- Не нуждаюсь. Сама себе лучше помоги.
- Мы можем кардинально изменить твою жизнь. Подумай. Позвони в любом случае.
Женщина сунула в руку Джейн бумажку и исчезла из поля её зрения. А Джейн снова урони-ла голову на стол, продолжать свой нудный и тревожный сон…
Глава 4.
Она позвонила. Во всяком случае, хуже-то не будет. Не может быть хуже.
- Здравствуйте, Джейн! – ответил приятный мужской басок.
- Откуда вы знаете, что звоню я? – промямлила Джейн.
- А мы много чего знаем. И умеем. Приезжайте к нам в любое удобное для вас время. Увидите, - баюкал голос и назвал адрес.
Джейн решила, несмотря на довольно поздний час ехать сейчас же. Ведь сказали в любое удобное время.
Таксист недоуменно посмотрел на неё, когда она назвала адрес.
- Извините, но я человек суеверный. Я туда не поеду. Я могу вас высадить за квартал до кладбища.
- Вы, вероятно, ошибаетесь, я еду не на кладбище. Ну да черт с вами, останавливайтесь, где вам будет угодно.
И верно, таксист ошибался. Завернув за угол, Джейн увидела не кладбище, а роскошный особняк. Она постучала. Дверь сразу же распахнулась. Знакомая негритянка в ливрее дворецко-го гостеприимно растягивала темный провал рта в улыбке.
- Добро пожаловать. Сэр Артур ждет вас. Прошу за мной.
Она провела Джейн в просторный зал, в котором горело столько свечей, что было светло как днем. Мебели почти не было. Зато по стенам висели картины.
Прямо напротив Джейн висела полотно, изображающее пламя, язычки которого сворачива-лись в фигуры мучающихся людей. За огнем скалилась козлиная голова.
- “Инферно”. Неизвестная картина Леонардо да Винчи. Нравится?
- Жутковатая.
Джейн обернулась. Позади неё стоял мужчина. Странными были его глаза. Они были жел-тыми и, глянув в них, трудно было отвести взгляд. Позже Джейн поняла, что тот совсем не мор-гал. Остальные черты лица были непримечательными, волосы длинные, черные. Трудно было сказать, сколько лет хозяину. Ему могло быть как двадцать, так и сорок лет. Одет он был в бе-лый плащ.
- Здравствуйте, Джейн. Меня зовут сэр Артур. Я хочу помочь вам. Я знаю о вашем горе. Вы верите в Бога, Джейн?
- Верила до недавнего времени.
- Понимаю вас. Как бы это странно не звучало, но небесная канцелярия решила вернуть вам вашу сестру. И эту миссию возложили на меня. Прошу вас, Лилит, - обратился он к своей слу-жанке-дворецкому. Женщина вывела из-за портьеры девочку.
Джейн закричала и осела на пол. Сомнений быть не может. Это её сестренка Сара. Живая, красивая и такая родная.
- Вы хотите этого, Джейн?
- Да! Да, черт побери! Ой, извините…
Нервы Джейн были на гране срыва. Её переполняла радость и боязнь, что это очередной сон. Сэр Артур улыбнулся. Широким жестом он махнул рукой и положил перед Джейн бумагу на откуда-то взявшийся стол.
- Тогда распишитесь в получении.
Плохо соображающая Джейн стала шарить по карманам в поисках ручки.
- Нет. Высшие создания признают действительной только подпись кровью.
Сэр Артур протягивал кинжал. Не задумываясь, Джейн взяла его, провела лезвием по указа-тельному пальцу, склонилась и кровенящим пальцем поставила роспись под непонятными письменами.
- Всё, теперь она ваша.
Сэр Артур подвёл Сару. Джейн схватила её, прижала к себе и, бормоча благодарности, попятилась к выходу.
Домой шла пешком, сжимая сестренку и боясь её отпустить.
Придя в квартиру, Джейн сделала хлопьев и любовалась, как Сара уплетает свое любимое лакомство. Потом уложила сестренку спать рядом с собой. Долго смотрела лежа в её личико. И, наконец, счастливая заснула…
Глава 5.
Внезапно Джейн проснулась. И сразу увидела Сару, стоящую на подоконнике открытого ок-на, пристально смотрящую на неё.
- Сара! Нет!
Дико захохотав, Сара рухнула вниз.
Обезумевшая Джейн бросилась к окну. Но внизу, на освещенном уличными фонарями ас-фальте, не было, как в пошлый раз, скорчившегося изуродованного тельца.
Не зная, что думать, Джейн бежала к тому, кто её обманул. К сэру Артуру.
Завернув за угол, теперь Джейн увидела не роскошный особняк, а чернеющие могильные плиты. Она не удивилась. Ей уже было все равно.
Зайдя на кладбище, она стала звать сэра Артура.
- Слушаю вас, - раздалось у неё за спиной.
- Вы обманули меня! Давайте обратно мне мою Сару! – исступленно кричала Джейн, обер-нувшись. Но никого сзади неё не было.
- Сожалею, но вы можете встретиться теперь только на том свете, - грустно произнёс голос вновь за её спиной.
Джейн медленно обернулась. Сэр Артур стоял рядом.
- Где? – мучительно выговаривала слова Джейн. – В раю?
Тут сэр Артур рассмеялся. Дикий его хохот один в один был схож с хохотом падающей Са-ры.
- Нет, не могу! Эти людишки, с их вечной надеждой. Нет! Ваше пристанище – ад! Твоя сест-ра принадлежала нам с рождения. Знала бы ты, какие мысли были в её крохотной головенке. А ты продалась нам с потрохами, подписав ту злополучную бумагу.
- Кто ты? – прошептала Джейн.
- Я часть той вселенской силы, которую называют Дьяволом. У меня мало времени Джейн. Прошу, - сэр Артур указал рукой на свежевырытую могилу.
Джейн не колебалась. Она спрыгнула в яму и легла на сырую, пахнущую гнильем землю, скрестив руки. Сверху черная на фоне лунного света фигура с горящими глазами стала забрасы-вать её землей. Какие же всё-таки у него манящие глаза. Желтые, неморгающие.
Джейн, не отрываясь, смотрела в них, пока земля не упала ей на лицо…
Евангелие от Молоха ( Семиглавие ).
Глава 1.
1. Вначале было Зло. И Зло сотворило Бога. И Бог стал Злом.
2. В Хаосе нашел Бог ангелов и поработил их, и они стали рабами его.
3. И дал Бог ангелам имена и обязанности, и стал повелевать ими.
4. От ангелов у Бога родились дети. И он дал им имена и обязанности, и стал повелевать ими.
5. Сына от ангела Вельзевула назвал Бог Дьяволом и дал ему обязанность следить за дру-гими ангелами и доносить на них.
6. Видел Дьявол, что Бог не так могущ. Он не захотел преклониться пред ним. И напал Дьявол на Бога с отцом своим Вельзевулом, призывая других ангелов.
7. Немногие ангелы были на стороне Дьявола. Остальные убоялись Бога и его отмщения.
8. И была битва великая. И поверг Бог Дьявола. Ибо Бог был Злом.
9. И пленил Бог Дьявола и отца его Вельзевула и ангелов, которые были с ними. Но не мог Бог уничтожить их.
10. И сделал Бог посреди Хаоса Землю, и поверг Дьявола на Землю, и закрыл ее Небом.
11. Посреди Хаоса сотворил Бог геенну огненную, и назвал ее Солнцем. И заточил Бог в Солнце Вельзевула и ангелов неугодных ему, и обрек их на вечные муки.
Глава 2
1. Увидели ангелы, что можно творить, и сделали каждый по Планете, Звезде или Телу Не-ровному, и стала Вселенная.
2. А Дьявол, на Земле пребывая, сотворил Луну, и светло стало ночью.
3. Боялся Бог творений Дьявола на Земле и послал к нему соглядатая, ангела именуемого Иеговой.
4. И не знал Дьявол, что Иегова спустился на Землю. А Иегова вредил ему всяко.
5. Иегова был Злом, ибо Бог, пославший его, был Злом, а Зло было Богом.
Глава 3.
1. И создал Дьявол человека по образу и подобию Божьему, дабы мог Бог со стороны по-смотреть на себя.
2. Но заботился Дьявол о человеке, жену ему создал в помощь, насадил растения и живот-ных пустил для пропитания. Нарек Дьявол мужа Адамом, а жену Лилит. И счастливо жили они в местечке, называемом Эдем, не зная плохих своих сторон.
3. Явился тогда Бог Дьяволу на Земле, и говорил громогласно: “Зачем насмехаешься надо мной падший ангел! Если человек создан по подобию моему, да будет он, как я, влады-кой на Земле над тобой и над всем. Да будет горд, да будет гневен, да будет алчен, да бу-дет похотлив, да будет завистлив, да будет прожорлив. Но могущ этим будет!”
4. Гордо отвечал ему Дьявол и богохульно.
5. “За то, что хулишь меня, отныне злом будешь среди людей”, – слова были Божьи, и воз-несся он.
6. Гулял Дьявол по саду Эдемскому и увидел, что люди боятся его.
7. Горько стало Дьяволу, что испортил Бог творение его. Лилит обратил в прах он, опасаясь блуда и размножения, а Адама изгнал.
8. Но нашел Иегова Адама. Когда спал тот, сделал из ребра его жену ему, а место то при-крыл плотию.
9. Проснулся Адам и увидел столп света с собой рядом.
10. “Адам, я Господь, бог твой!” – раздалось из столпа.
11. Простерся Адам ниц. Иегова вывел жену ему. “Вот жена твоя!” И назвал Адам жену Евой.
12. Иегова же завещал чтить его, и поклоняться ему, и приносить ему жертвы, и рассказал, что злом считать, что добром.
13. Адам познал Еву жену свою, и она зачала и родила Каина, и еще родила брата его Авеля.
14. И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец.
15. Спустя некоторое время приносили жертвы они на совершеннолетие.
16. Иегова жертву Авеля принял, а жертву Каина нет, и поссорил их.
17. И ударил Каин Авеля во гневе и зависти. И умер Авель.
18. Так узнал человек, что убивать можно, и еще более приблизился к Богу.
Глава 4.
1. Поздно узнал Дьявол, что выжил человек и размножается. По всей Земле уже ходили его предки.
2. И наслал Дьявол тучи по всей Земле. И лил дождь из них сорок дней и ночей и всю зем-лю залил водой выше самой высокой горы.
3. И думал Дьявол, что сгубил самое неудачное творение свое – человека.
4. Но выжил человек.
5. Спас Иегова человека, именуемого Ной, и жену его, и детей его, и животных для него, и растений для него.
6. Снова стал жить на Земле человек, когда спала вода, и размножался.
7. По всей Земле ходили предки человека, когда узнал Дьявол, что выжил человек.
8. И перемешал Дьявол языки человеческие, дабы не мог он общаться с сородичами.
9. И даровал Дьявол человеку совесть, дабы мог человек подняться над своими слабостями.
10. Но слаб был человек в своей видимой мощи, и не могла помочь ему совесть.
11. Собрал Иегова людей, говорящих на одинаковых языках, в группы и назвал их народами.
12. И пришла мысль Иегове один народ над другими поставить.
13. И выбрал народ Иегова, называемый евреями. Ибо был народ тот завистлив, прожорлив, алчен, гневен, ленив, похотлив, горд более других народов.
14. Открылся евреям Иегова, объявил себя Господом и предрек, что займут всю Землю они, а народ остальной будет у них в подчинении.
15. Двинулись евреи, прославляя имя Господне, и полилась кровь.
16. Много людей гибло у других народов, еще больше гибло их у евреев.
17. Иегова людей с обеих сторон умерщвлял. Одних в устрашение, других в наказание.
Глава 5.
1. Много времени утекло в мерках человеческих.
2. Родился человек.
3. И мать его Мария по причине слабоумия своего говорила, что он сын Божий.
4. И нарекла его мать Иисусом.
5. За время своей жизни не усомнился Иисус, что от Бога он был.
6. Дьявол, увидев однажды Иисуса, когда принимал крещение он, даровал ему милость свою. И чист стал Иисус, и увидел Добро, и учить стал людей.
7. Много ходил Иисус по городам и проповедовал.
8. Двенадцать учеников выбрал он себе. Но не могли понять они его.
9. Учил Иисус, что человек есть ангел в телесной оболочке, и что презреть можно нужды телесные. Тогда обретешь состояние, которое назвал Иисус Царствие Божье.
10. И прозвали Иисуса Христом.
11. Учил Христос, что все есть Царствие Божье. И понять, и почувствовать это нужно, и то-гда только свободу обрящешь.
12. Учил Христос, что не враг человек человеку, и можно ближнего своего возлюбить, как себя, и даже больше себя.
13. Но не могли понять люди учения его.
14. Ибо слабы были.
15. И был схвачен Христос, и пытаем был, и распяли его, как преступника наигнуснейшего.
16. Не было людей с тех пор познавших Добро.
17. Ученики Христа продолжали проповедовать и извратили учение его.
18. Каждый понимал по-своему учение Христа и кровь поливал дабы доказать, что прав он.
19. Большие раздоры сеяло учение сие во все последующие времена, и все более лилась кровь.
Глава 6.
1. Много людей умерло со времен сотворения Адама.
2. При смерти вылетали души из них. В душе вся сила и энергия оболочки телесной.
3. Души в небе растворенные находил Дьявол, и брал их, и прятал под оболочку земную.
4. Могучая сила и огромная энергия стали под оболочкой земной. Расходилась иногда Зем-ля, и вырывался тогда огонь из недр ее.
5. Назвали тогда люди недра Земные Преисподней. Адом.
6. И думал человек, что в Аду Дьявол, бывший для него Злом, мучает умерших, живших неправедно. А праведник после смерти в Рай попадает, место на небе с деревьями плодо-выми.
7. О праведности же у каждого свое было мнение.
Глава 7.
1. И настанет день называемый Рогнароком. Сумерки Богов.
2. Конец света.
3. И разорвет Дьявол, силу набравший, Небо, оболочку Земную.
4. И все люди погибнут в тот же миг от огня солнечного.
5. И вылетят души из них.
6. И вырвутся души из Преисподней.
7. И поведет Дьявол души всех людей живших на войну с Богом и ангелами его.
8. И будет Битва величайшая. И ангелы разделятся, и будут воевать друг с другом. И Дья-вол с Богом будет биться.
9. И все погибнут. И растворяться в вечном Хаосе.
10. И все творения их погибнут. И поглотит их Хаос.
11. Так будет, ибо быть по-другому не может.
12. Ибо так было раньше и так будет после.
13. Вначале появляется Зло, и все, рожденное им, гибнет. Цикл за циклом.
14. Остаюсь лишь я.
15. Я Молох.
16. Я был и буду.
17. Ибо я есть Хаос и не вмешиваюсь в дела, творящиеся во мне.
18. Человек, читающий Семиглавие сие, прочти: невмешательство есть залог вечности твоей.
19. Прочти и подумай.
20. Подумай и жить продолжай дальше, как можешь. Ибо скоротечна жизнь твоя…
Кикимора.
Хочу рассказать вам один бывший со мной случай, потому как должен высказаться, настоль-ко сильное он произвел на меня впечатление. Думаю, в рассказе мне более полно удастся пере-дать со мной случившееся, нежели я кому-либо устно поведаю.
Вобщем, забросили меня как-то стечения обстоятельств в глухую, почти мертвую деревуш-ку. Настолько глухую, что за продуктами приходилось ездить за тридцать километров. За триде-вять земель прямо. Но зато вокруг все дышало нетронутой, девственно чистой природой. Ал-мазно-кристальная родниковая вода, влажный, ласкающий ноздри воздух, кучерявые луга, ве-личественные, густые леса – как раз то, в чем так нуждалась моя истерзанная индустрией душа.
Жил я у дяди в крепкой бревенчатой избе. Дядя был отшельником. Ему не нравились люди, их извечная злоба. Он стремился быть ближе к природе, после страшной гибели своей жены (подробности я не знаю), и устроился в здешние леса лесничим. С тех пор и живет здесь со сво-ей пятилетней дочкой.
Моему приезду он не очень обрадовался, но гнать не стал.
С дядей мы совсем не разговаривали, но я часто ходил с ним в лес. Он по своим лесничим делам, а я грибочки рвал, природой любовался. А с Варей, его дочкой, мы разговаривали часто. Смешно хлопотая надо мной и черпая из кастрюли борщ, Варя, делая серьезное лицо, рассказы-вала мне, сколько картошки они собрали осенью, какого большого волка убил ее папа, как ей охота в школу и как недавно ее больно поклевал соседский петух.
Однажды утром Варя, кладя передо мной картошку, сваренную в мундире, полушепотом мне сказала, волнуясь и горя от возбуждения:
- Сегодня с папанькой для лесового дяденьки подарочки готовить будем. Чтобы дяденька добренький был и не обижал нас в этом году.
Я поразился тогда, как может быть, чтобы полузабытый языческий обряд до сих пор сущест-вует в этом месте. Единственным объяснением у меня тогда было, что суровый дядя играет с дочкой в сказку. Но я понял, что это не так. Когда вечером мы втроем принесли на опушку леса корзинку, полную снедью, то там уже было несколько таких же корзин. Я спросил Варю, укра-шающую свою корзину красными ленточками и еловыми ленточками, чьи это корзины. Она от-ветила, что соседские, что в этот день каждый дом несет свою корзину с вкуснятиной в дар ле-шему и его семье, а кто пожадничает, будет жестоко наказан.
Нехорошие мысли заворочались в моей голове. Я всю свою жизнь пытаюсь доказать себе, что ничего сверхъестественного не существует. Так, чтобы доказать себе, что нет бога, я год был адептом молодежной секты “Черные небоги”. Осквернял церкви, а то и пострашнее дела творил. Помню, например, как мы вырыли для ритуала полуразложившегося младенца из моги-лы. Сейчас мне трудно поверить, что я был таким. Но что было, то было.
Или, к примеру, чтобы доказать себе, что нет мира мертвых, я ночами сидел на кладбище, фотографировал, пытаясь запечатлеть на пленку призраков, записывал на магнитную ленту зву-ки. А днем устраивал спиритические сеансы с блюдечком, с планшеткой. Не найдя никакой связи с душами я успокоился.
Но теперь моя уверенность снова поколебалась. Двадцать с лишним человек, все население одной деревни верят в лесных духов. Я не мог это так оставить. Не смог бы жить с такими мыс-лями в голове.
На обратном пути я сказал, что забыл кепку, вернулся и выбросил нашу корзину в ближай-шее озеро. Домой вернулся немного взбудораженным. Фантазия рисовала картины жуткой рас-правы с нами неведомого лесового.
Однако, прошла неделя, все было спокойно. И я стал позабывать уже свою шалость. Но, проснувшись как-то утром, я услышал собачье поскуливание. Собаки дядя не держал, и поэто-му, не умывшись, я выбежал на крыльцо.
Дядя в незаправленной рубахе сидел прямо на грязной земле. Он плакал. Размазывая кулач-ком слезы, он тихо бормотал:
- За что лошадку-то? За что?
Тут только взглянул я на двор и все понял. Нашей доброй и кроткой лошаденки, безропотно возившей нас в район, просящей при встрече с ней хлебушка, любящей класть морду на плечо и доверчиво закрывать глаза, ее больше нет. Куски мяса валялись по всему двору. Защемило сердце, у самого слезы побежали. Повернулся, зашел в дом. Перед глазами стояла лошадка, прядущая ушами, серая в яблочко.
Дома в углу беззвучно содрогалась Варя. Не стал я ее успокаивать, не смог бы. Лег на кро-вать и предался в руки нахлынувшей депрессии.
Через некоторое время вошел, всхлипывая, дядя. Взял со стены ружье и вышел. Нашел в се-бе силы подняться и я. Взял лопату и похоронил конягу.
Дома сделал яичницу, пора было кормить обессилевшую Варю завтраком. Она уже успокои-лась и без аппетита стала ковырять желтую массу.
- Лесовой все это, - сказала жалобно она. - Не понравились наши, видать, подарочки. Папка к нему пошел. Боюсь я за папку.
Я не стал ее спрашивать, откуда она взяла, что во всем виноват леший, видя, что она вновь готова разреветься, а просто пододвинул ей компот.
Дядя не приходил два дня, с Варей началась истерика. Делать было нечего. Я взял свое ру-жье, патроны, забросил в рюкзак картошку, спички, казан, соль, сало, надел курточку и сказал Варе:
- Ну, вот что, я папку твоего искать пойду. Ты не переживай, я максимум на два дня. Кушай тут, и будь умницей.
- Делай зарубки, - сказала на прощание мне Варя.
И я пошел в лес. Продвигался я до вечера, изредка выкрикивая дядино имя и полосуя ножом попадающиеся по пути деревья, чтобы найти дорогу назад. Вечером я набрел на озеро и, поев печеной картошки с салом, заночевал.
Утром внезапно я проснулся. Мурашки ходили у меня по телу, и я понял, что чего-то жутко боюсь. Я сел. Еще не рассвело. Я стал разжигать костер. Потом взял горящую ветку и пошел за водой. Идя по тропинке, я увидел какие-то смутные очертания в тумане около озера. Сердце прыгнуло в груди. Поставил на землю казанок, опустил в него головню, снял с предохранителя ружье и стал осторожно подбираться к воде. Все произошло очень стремительно. На мгновение передо мной мелькнул белый выпученный глаз посреди зеленой потрескавшейся кожи, клочок седых волос, в нос ударил смрад. Я заорал, выстрелил. Существо ломанулось в кусты.
Меня била дрожь. Вернувшись, я развел сильнее костер и дико ворочал головой, не убирая палец с курка, до тех пор, пока не рассвело. Потом я пошел по следам этой твари. Вперед меня гнало мое любопытство и страх. Я не люблю чего-либо бояться. Я не строил теорий, я просто шел вперед. Шел долго, не останавливаясь. Где бежало существо, легко было определить. Там были сломаны кусты, и разрыта опавшая хвоя.
Впереди замелькали просветы опушки. Я осторожно, стараясь не шуметь, приблизился к ней, выглянул из-за деревьев. Поначалу взору моему открылась только поляна, заросшая густой травой. Я уже собирался выйти, как услыхал сочное причмокивание. И тут только заметил ог-ромный провал норы на склоне холма, ручеек у его склона и сидящего около ручья мальчика. Мальчик выглядел забавно. Был он чумаз, беловолос, с большими голубыми глазами. Кутаясь в большую фуфайку, увлеченно что-то уплетал. А вот что он уплетал, понял я чуть позже, когда, пыхтя, из норы выбралась старуха, точнее кикимора, то существо, которое утром напало на ме-ня.
Запомнил я тогда грязные седые волосы на голове и безобразные пучки волос по всему телу, зеленую всю в лопинах кожу, перепончатую ладонь с длинными пальцами, погладившую маль-чишку по голове. Больше я ее не рассматривал, в голове взорвалась уверенность, что мальчишка ест руку, человеческую руку, дядину руку. Тут все поплыло у меня перед глазами. Помню про-снулась ярость, пронеслись перед глазами картины плачущего дяди, Вари в сарафанчике, кики-морья ухмылка. Жаль, не было среди них картины беловолосого парнишки, зеленой ладони, по-глаживающей его голову и любовного взгляда белесых глаз. Помню, как в прицел поймал седую голову, почувствовал сопротивление курка, гул и красный фонтан, взметнувшийся на той стороне поляны. Помню… Да, не хрена больше не помню! Только вдруг понял, что стою около ручья, всего бьет дрожь, палец все еще судорожно жмет на курок. А в двух шагах зеленое существо, обхватив безголовое тельце в фуфаечке, измазываясь в крови, издает пронзительные ястребиные вопли, полные безнадежной горечи. Помню, как автоматически перезарядил ружье, поднял его. Старуха оторвалась от тела и посмотрела на меня. В ее белесых глазах прочел я тогда больше чем жизнь. Там был весь смысл жизни. Была в них и горечь, и любовь, и надежда, что смерть скоро соединит ее с потерянным сыном.
Я выстрелил, упал на колени. Ревел, сжимая ладонями голову. Сколько натворил я одним взмахом руки, бросающей корзину, и в одно мгновение разрушивший многолетний баланс мир-ной жизни людей с обитательницей леса, в которой горела материнская любовь, чувство, перед которым я преклонялся, самое крепкое и беззаветное чувство живых.
Шел домой и успокаивал себя тем, что заберу Варю в город, воспитаю. Сделаю из нее на-стоящего человека, способного любить природу и людей.
Но этому не суждено было сбыться. Варю забрала у меня бездетная сестра ее матери. И я до сих пор плохо сплю по ночам. И в душе у меня тяжкий груз неискупленной вины.
Когда сны заберут нас…
***
ОН находился один в неизвестном ему сумрачном коридоре. Толи от страха, толи от холода было довольно зябко. Стоять на месте было глупо, и ОН двинулся к двери в конце коридора. Из щелей, окаймляющих дверь, лился свет, разбиваясь на лучики. Казалось, посреди мрака эта дверь, окруженная лучистым ореолом, вела в царствие небесное. ОН протянул руку и рывком распахнул эту дверь, заранее щурясь и готовясь к резкому удару света по глазам. Но за дверью тоже был сумрак. Ни капельки не удивившись, ОН прошел внутрь.
Внутри комнаты стоял стол. На нем лежал обнаженный человек. Не смотря на мрак, челове-ка было очень хорошо видно. Человек не двигался, и, казалось, дремал. Руки и ноги человека были накрепко привязаны кручеными веревками к вбитым в стол скобам.
ОН приблизился к столу и невозмутимо достал большое серебряное распятие. Человек на столе мгновенно открыл глаза и зарычал, приоткрыв клыкастый, полный крупными белыми зу-бами, рот. Глаза человека наливались кровью, а кожа приобретала синюшный оттенок.
ОН высоко поднял распятие и трижды перекрестил им лежащего на столе. Привязанный хрипло заревел, его красные глаза стали вылезать из орбит. Потом задрожали ноги, конвульсия постепенно охватила все тело. Человек часто замотал головой, открыв рот и высунув, казавшийся просто невероятно длинным, язык.
ОН сказал “Аминь”, и человек замер, закрыл глаза.
Но ОН знал, что это не все. Рот человека открылся, оттуда пузырясь и булькая, стала выте-кать густая черная жидкость, растекаясь вопреки законам физики, образуя нечто вроде черного солнца. Запахло полынной горечью.
ОН оглянулся. Стены вокруг исчезли, со всех сторон к НЕМУ подступала НЕЖИТЬ…
***
Пол, идя по улице, устало тер глаза кулаками. Проклятый сон! После него он не смог уснуть и сейчас чувствовал себя куском дерьма.
- Ты выглядишь не очень здорово. Болеешь? – флегматично спросил его Раб, когда Пол за-шел в его гараж.
- Да, - растерянно буркнул Пол. - Думаю, я сегодня не смогу петь.
- Ну-у-у, Пол, - капризно затянула златокудрая девушка Элен. – Итак, никуда не движемся. Репетируем раза два в месяц, а материал так вообще не накапливаем.
- Заткнись! – зашипел на нее Пол. – Говно все это! Все это вонючие юношеские мечты. У нас не группа, а говно. Песни – говно, музыка – говно. Все это уже было у других групп в сто раз лучше сыграно и спето. Разве ты не видишь, что Тим знает лишь три аккорда. Раб наиговнейший барабанщик всех времен и народов, быстрее него черепаха бы сыграла. Ты сама ни хера не можешь. А мне уже надоело тут у вас скриминговать и играть на басу. Вы до сих пор утешаетесь, что для себя только и играете. А мне нужны контракты, нужна публика.
- Да пошел ты, Пол. Ты в любой момент можешь отсюда свалить, ты же знаешь,- флегма-тично произнес Раб и зевнул.
- У-у-у!!! – зарычал Пол и выбежал из гаража, громко хлопнул дверью и пнул по ней напос-ледок.
- Люди - низкие существа, - заметил Раб. – Они не могут контролировать свои чувства.
В гараж вошли еще два парня. Ник, скрипач этой группы с порога крикнул:
- Ну, говорил я вам, что найду клавишника. Вот знакомьтесь, это Билли. У него неплохо по-лучается. Билл, а это мои друзья, теперь и твои. Элен - бэк-вокалистка, у нее кристальный голо-сок. Раб - это наш ритм, барабанщик-виртуоз. А Пол и Тим сейчас подойдут.
- Ник, - вяло произнес Раб, - Пол уже ушел. Не мог бы ты нам подыскать еще басиста и во-калиста.
***
Встретились они через месяц.
Группа “Одержимые небом” выступала первый раз среди других групп на metal party, по-священной дню молодежи. Это был их дебют, и дебют успешный. За месяц они подготовили четыре песни.
Нежно плакала скрипка с переливом клавишных и чистым высоким девичьим пением, пол-ным печали. Их сменял тяжелый гул электрогитары. Новый вокалист, бледный худощавый па-рень то чего-то нашептывал, то вытягивал высокую ноту, то утробно рычал. В музыку отлично вписывались медленные ударные.
Несмотря на некоторые помарки, народу понравилось их выступление. В зале то и дело под-нимались вверх горящие зажигалки.
Наконец группа, одетая в белые плащи с капюшонами сошла со сцены. Подписывая протя-нутые ей бумажки, сигаретные пачки, фотографии и прочую ерунду, Элен заметила Пола. За месяц он изменился. Щеки ввалились, вокруг глаз образовались чернеющие синяки. Элен поспешила к нему.
Они поздоровались, и, заметив в глазах Пола нечто несчастное и жалостливое, Элен по-матерински обняла его и повела к кафе.
От кофе Пол отказался и взял себе молочный коктейль.
Вначале на все попытки Элен выяснить, почему у него такой плохой вид Пол мужественно говорил, что все нормально, и даже пытался улыбнуться. Но потом раскис и стал жаловаться на бессонницу. Он пачками лопал снотворное, но это не помогало.
Элен пообещала, что поговорит со своей матерью-психотерапевтом.
***
- Я вижу сон, какой-нибудь странный сон. Просыпаюсь и не могу больше спать. То есть мне хочется спать, я чувствую чудовищную усталость, пью снотворное, а уснуть у меня не получа-ется.
Пол разговаривал с матерью Элен, миссис Бенс.
- И сколько же ты спишь?
- Часа три. Мне удается уснуть только после захода солнца.
- А сон? Ты видишь все время один и тот же сон?
- Нет, это каждый раз разные сны. Но каждый раз они направлены на борьбу зла и добра. Как бы вам объяснить, я чувствую, что эти сны взаимосвязаны. В них я на стороне Бога. А меня окружают все время создания Дьявола. Разные-разные. О многих из них я и не знал до этих снов. Во сне я вообще другой, у меня новые знания, я читаю псалмы, произношу проповеди. Я не боюсь эту нежить. Я чувствую себя сильнее ее. Но каждый раз, когда либо я, либо нечистые вот-вот победят, я просыпаюсь. А ведь в реальной жизни я даже не религиозен.
- Слушай, Пол, ты можешь рассказать мне свой последний сон. Что тебе снилось?
- Сегодня, то есть вчера во сне я ехал вначале на автобусе. На очередной остановке выглянул на улицу и обратил внимание на одетого в черный плащ мужчину с длинными черными волосами под прямой пробор. У него были абсолютно черные глаза, без зрачков. Проходя мимо автобусной остановки, он поднял голову и буквально ожег меня взглядом. Кстати, во снах у меня повышенная чувствительность, я ощущаю боль, как в реальности. Так вот у меня возникла уверенность, что тот мужик сам Сатана. Автобус тронулся, а я был уже на улице, за спиной этого мужчины. Я следовал за ним и славил Господа. Потом он исчез, а я увидел открытый канализационный люк. Я спустился в канализацию и по колено в нечистотах побрел вперед. Во сне у меня была уверенность в том, куда я иду. Я увидел водоворот и встал посередине него. Меня стало засасывать вниз. Вода крутилась все сильнее, образуя конус, в котором я заметил несколько кукол. Они крутились с поднятыми руками и открытыми ртами, как мучающиеся грешники в аду. Меня засосало во мрак, вода исчезла, и я смог дышать. Идя вперед, я начал расплескивать святую воду во все стороны из пузырька, который достал из-за пазухи. Вокруг меня вспыхнул свет, и со всех сторон ударил в мои мозги голос “Изыди”. Я проснулся.
- Пол, ты очень увлекательно рассказываешь. Ты случайно не выдумал все это сам?
- Нет. Мне действительно нужна помощь…
***
Днем сеанс гипноза с Полом повести не удалось. Парень был абсолютно не гипнабелен. Ре-шено было попытаться ввести Пола в транс в то время, когда он мог уснуть, после захода солн-ца.
В кабинете миссис Бенс горело тусклое освещение. Пол, расслабившись, закрыв глаза, сидел в кресле. Он уже прошел первый этап, введение в легкий транс. Миссис Бенс тихим нутряным голосом говорила:
- Пол, чувствуешь, как при вдохе твоя грудь касается рубашки, слышишь, как тикают часы в соседней комнате. Ты уходишь в себя, Пол, все глубже и глубже. Все черней и черней стано-виться перед глазами. Ты расслабляешься все больше и больше. Ты засыпаешь, Пол. Твое дыха-ние становиться глубже. Твой сон все крепче и крепче. Ты спишь, Пол, но ты слышишь меня. Слышишь, понимаешь и отвечаешь на мои вопросы. Где ты сейчас, Пол?
Пол молчал. Видно было, что он спит, но на вопросы отвечать явно не собирается. Тогда миссис Бенс решила просто понаблюдать за спящим.
Два часа Пол спал, безмятежно сопя. Миссис Бенс сидела рядом с ним и зевала во весь рот. Она пошла за кофе.
Вернувшись, она увидела, что лицо Пола оживилось. Он вертел головой, сдвинув брови.
- Пол, - закинула удочку миссис Бенс,- что ты сейчас видишь?
- Стриги! – прошептал Пол. – Женщины, продавшие себя дьяволу. Они давят детей и выпи-вают из них внутренности. Сейчас я выведу их на чистую воду. Они не избегнут священного очищающего пламени. Все! Все в нем сгорят!
Пол забормотал что-то вроде молитвы. Разобрать в этой тарабарщине, да и то с трудом, можно было лишь “аллилуйя” и “аминь”.
Но, вдруг, Пол остановился и зловеще сказал:
- Не смотри, не смотри на меня так. Тебе не перебороть мою веру. Не перебороть. Иисус Христос, наш жених. Ведьмы не могут причинить вреда священному инквизитору. Да откуда вы беретесь!? Заклинаю вас именем Господа Бога нашего, сгиньте исчадья ада, порождения тьмы.
Пол часто задышал и начал просыпаться.
- Пол, ты спишь. Ты продолжаешь спать. Ты спокоен, Пол. Дыши глубже и медленнее.
Пол действительно задышал глубже и медленнее. Его лицо выражало покорность и смире-ние.
Миссис Бенс пристально всматривалась в его лицо и уловила все более проступающую бледность. Машинально опустила руку, пощупать пульс, но отдернула ее, наткнувшись на что-то липкое. Опустив глаза, миссис Бенс увидела, что из ладоней Пола, лежащих на подлокотни-ках кресла, толчками выбивает алая кровь…
***
Миссис Бенс сидела за столом и писала в журнале:
“Поверить не могу, у Пола появились стигматы, сквозные отверстия на ладонях и ступнях, как у Христа. Такое в моей практике впервые. Парня еле удалось разбудить до приезда врачей. Слава богу, он потерял не слишком много крови. Его мозг настолько погружается в сон, что увечья, полученные им во сне, появляются на самом деле. Но откуда у него эти сны. Генная па-мять или очередная загадка подсознания? Когда Пол проснулся, он произнес вполне осмыслен-ную фразу:
- Не надо поддаваться снам. Когда ты живешь в них, они забирают тебя…”
***
В больнице Пол умер.
Сильнодействующее снотворное подействовало. Утром он не проснулся. Вскрытие показало, что умер Пол вовсе не от действия снотворного. У него просто лопнуло сердце от невероятно большого выброса в кровь адреналина.
***
Пол приблизился к НЕЙ. Лицо его… Хотя у него не было лица. Синяя пергаментная кожа обтягивала череп. В глубоких провалах светились неземной грустью зеленоватые глаза.
- Обещай мне, - зашевелил губами Пол, - обещай все опубликовать, что я тебе скажу, доне-сти до людей. Это важно. Это мой последний завет. Ты слышишь меня? Ты понимаешь?
ОНА послушно кивала головой.
- Так слушай, все запомни. Сны – это далеко не то, что мы думаем. Они забирают нас, они забрали уже миллионы людей. Они сильнее богов. Как бы тебе объяснить. Приблизительно, бо-ги – четвертое измерение, а сны – это пересечение нашего подсознания с пятым измерением. Приблизительно так, большего ты не поймешь. Но снов надо опасаться. Они затягивают нас. После смерти во сне покоя уже не будет. Нам холодно здесь, одиноко, - бормотал Пол, уже рас-творяясь в сумерках.
***
Элен в недоумении огляделась. Сон был как явь. Ее передернул озноб. Она перевернулась на другой бок и попыталась уснуть, но сон не шел к ней…
***
“Элен, ты должна, напиши…” Эта фраза теперь преследовала ее каждую ночь. Теперь она не ходила ни в колледж, ни на репетиции группы. Целыми днями она сидела за компьютером и дрожащими от переутомления пальцами набирала ту бредятину, которую ей во сне надиктовы-вал Пол. Она понимала, что это сумасшествие, но в ней жила большая надежда, что когда она допишет книгу, ее перестанут мучить эти проклятые сны.
***
На прилавках города появилась книга “Когда сны заберут нас”. Рекламный щиток возле но-винки гласил: “А вы задумывались когда-нибудь о своих снах? Откуда они? Не являются ли сны чем-то большим чем мы?”
***
Пол подошел к НЕЙ, нежно обнял за талию и, положив голову на ЕЕ плечо, зашептал:
- Спасибо. Я так ждал этого.
ОНА, чувствуя сладкую истому, шептала в ответ:
- Теперь… Теперь я смогу спокойно спать?
- Да. Да, моя дорогая, теперь ты уснешь так спокойно, как никогда. Теперь ты будешь со мной. Мне было так одиноко в этой серой тягучей бездне. Они сказали мне, если я выполню их наказ, ты будешь со мной. И вот ты здесь…
- То есть, не тебе, а им нужна эта книга?
- Да. Люди нужны им. Не знаю для чего. Не надо задумываться о снах, иначе ты попадешь под их влияние, и они засосут тебя к себе. Как меня… Как тебя… Теперь я знаю, что такое Ад. Книга вышла, теперь люди будут больше думать о снах, разбираясь в их сущности, и попадать сюда. Но я счастлив, что ты попала сюда. Проходи, родная. Добро пожаловать в этот мир холода и мрака…
История со счастливым концом.
(Це просто стеб)
Глава 1.
***
Негр Том жадно пожирал вареную кукурузу. Одной рукой он лез в котел и тащил в рот се-рую слизистую массу, другой чесал грязный пупок, торчащий пумпончиком на выпученном пу-зе, глядя на которое можно было заподозрить Тома в беременности. Том блаженствовал, в пред-вкушении наступающей сытости его мозги предались красочным мечтам. Он видел себя мис-сионером, одетым в белые одежды и пробирающимся сквозь джунгли к диким племенам соро-дичей. Сородичи, одуревшие от духовного голодания, увидев его, бросаются навстречу, ползают на коленочках и дерутся за то, чтобы поцеловать распятие, болтающееся у него на шее.
Том уже представлял, как девушки сосут ему член, надеясь, что он крестит их раньше дру-гих, как хлопок двери развеял его грезы, и Том с удивлением рассмотрел около своей физионо-мии дуло дробовика. Последовав взглядом чуть дальше, он узрел добрую улыбающуюся морду, принадлежащую Толстяку Брауну. Сей последний, утробно икнув, отправил праведного Тома осваивать гостеприимство рая.
Сам Браун от выстрела плюхнулся на свой плюшевый толстенький зад и, оттирая мозги, за-ляпавшие ему глаза, никак не мог понять, с чего это темный сукин сын так разлетелся.
***
Группа темнокожих острова Гаити собралась, дабы присутствовать на ритуале посвящения в шаманы Вуду. Близился уже кульминационный момент, когда на новоявленного шамана должны спуститься духи, и тот в честь этого спляшет в горящем пламени. Ритмично звучали барабаны, тамтамы, бубны. Весь завешенный звенящими бирюльками посвящаемый дрыгался, как только мог. Вот он начал бормотать что-то вроде:
- Я одержим духами Лоа! Ну и одержим же я!
И, бодро топоча, он двинулся к огню. Зашедши в костер и расставив ноги насколько хватало пластичности, шаман начал было кривляться. Но тут в его белых штанах появилась черная про-горелая дыра.
- О-о-о! – трубно сказал шаман и, схватившись за промежность, рухнул и задрыгал ногами.
В толпе негров, грустивших о том, что их соотечественника покарали духи, был человек, который смеялся. Это был местный аббат. Он ржал, потряхивая пузом и деревянным распятием почесывая себе зад.
От этого увлекательного занятия его оторвал бородатый мужичок в кожаной безрукавке, в кожаных штанишках, и с мексиканским сомбреро на голове.
- Я дико извиняюсь, отец. Но я нуждаюсь в вашей помощи, - сказал он, ведя аббата под ло-коток. – Я знаю, что вы приехали из Германии и принадлежите к древнему, славному роду Шейбергенов. Вот один из ваших великих предков меня и интересует. Генрих Шейберген, жив-ший в шестнадцатом веке. Вы, конечно, его не помните…
***
- Отец Генрих, Мы случайно оторвали ему ногу, - сообщил вбежавший монашек.
Отец Генрих покривился, его мучила изжога, следствие неумеренного поедания даров при-хожан с жертвенника.
- Как это случилось? – поинтересовался Отец, и стал жевать привезенный из Китая опиум.
- Да мы ему на ногу испанский сапог надели, стали постепенно заворачивать. Ну, само со-бой, спрашиваем, не колдун ли он, а он не отвечает. Мы то не заметили, что он без сознания, вертим в свое удовольствие ручки. Нам то интересно, когда он закричит. Довернули до упору, хотели раскручивать, а в резьбу мясо забилось. Ну, мы стали дергать, а у него нога отвалилась, - монашек глупо посмотрел на епископа и хихикнул.
Епископ Генрих посмотрел на монашка, и ему стало весело. Засмеявшись, он крикнул:
- Так поможем же страждущему!
И со всех ног кинулся в пыточную комнату.
- Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, - крикнул он радостно с порога и стал кружиться во-круг дико орущего колдуна, пытающегося остановить кровотечение.
Отец Генрих начал его успокаивать, пугая крестом. Видя, что его действия не приносят же-лаемого результата, он треснул, что было мочи, капризулю крестом по голове. Тот удивленно раскрыл рот и замер.
- У-тю-тю-тю-тю-тю-тю, - сказал епископ и пощекотал толстым пальцем колдуна по шее. И тут только заметил, что тот почил.
Епископ расстроился, заплакал и, подошедши к человеку, привязанному к дубовому стулу, оттопырил ему веки и засыпал туда песок.
Пожелав всем спокойной ночи, Генрих Шейберген чинно удалился.
***
- Да, веселый был у вас родственник, - продолжал бородатый. – Кстати, меня зовут Смит. Я последний ковбой Америки.
Он повернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление произвело это сообщение на аббата, но к своему разочарованию увидел, что в преосвященном лбу застрял томагавк, а сам священник, глядя вдаль остекленевшими глазами и трясясь, хитро улыбается.
- Гм! – удивился последний ковбой Америки, - Вроде бы я его не убивал. Неужели у меня начались провалы в памяти?
Но тут из ближайших кустов вдруг выскочил Толстяк Браун и, заметив Смита, видимо, по-считал своим долгом представиться:
- Я разрушитель! Деструктор! Зверь! Да здравствует наш отец, Сатана!
Толстяк Браун бешено тряс головой, отчего амплитуда колебания его перемазанных кровью щек была весьма значительной, и крестил ковбоя, расставляя пальцами в воздухе точки для пен-таграммы.
Ковбой пукнул.
- А я Смит, последний ковбой Америки, - пробормотал он.
- Ты христианин? – с надеждой спросил Браун, пыхтя, выковыривая огромный валун из зем-ли.
- Я ковбой. Мне чужда религия.
Но, видя приближающегося Брауна, тяжело решающего судьбу камня (Деструктор сомне-вался между ударом камнем по голове и броске им в лицо), Смит счел нужным добавить:
- Но я всегда уважительно относился к Дьяволу, Сатане, Шайтану, Вельзевулу, Люциферу и их адептам
Секунды через две слова дошли до Брауна. Он остановился и недоверчиво спросил:
- И ты веришь во зло, как во спасение?
- Верю, - заверил его ковбой и, состряпав кружок из указательного и большого пальца, дело-вито тряхнул им. – Только через зло можно спастись, через добро никак. Я тоже частенько бы-ваю злым у себя на родине, в Техасе.
Тут лицо Брауна расплылось в масленой улыбке, а заплывшие жиром глазки стали узеньки-ми и лукавыми. Он высоко поднял камень, на выдохе произнес:
- Тогда почему ты гулял с пидором?
И, подпрыгнув, расстался со своим грузом.
Смит вовремя разгадал этот маневр. Он бросился вперед, одновременно приседая и выхва-тывая из-под безрукавки револьвер. Камень сбил со Смита шляпу, а из его револьвера вылетело шесть пуль. Долго бы они путешествовали по свежему воздуху, но неожиданно на их пути по-встречалось препятствие, и они застряли в пышной белой груди.
Смит подошел к лежащему Брауну и самодовольно сказал ему:
- Да, приятель, нагнал же ты на меня страху. Из-за тебя я обосрал свои любимые рейтузы. Но все же ты у меня словил свинца.
Толстяк Браун, пуская розовые пузыри изо рта, пробулькал нехорошие слова, предлагавшие Смиту оттрахать себя, одновременно совокупляясь со своей матерью. Ковбой Смит пришел от этих слов в хорошее настроение. Он оттянул штаны и, понюхав, долго лазил туда то ладонью, то носовым платком. После этих процедур он обрадовался еще больше и понесся через поле, высоко подпрыгивая и вскидывая ноги.
Глава 2.
***
Финны Микка и Юсси сидели на лавочке и курили коноплю.
- Хорошая у тебя трава. Вот уже третью курим, а не забрало нас.
- Да, трава хорошая. На балконе выращиваю. Это не то, что тебе какой-нибудь Вяйне пред-ложит, выкуришь полкосяка, и глаза вылезут.
- Да… От твоей травы глаза не вылезают, а даже наоборот, на месте стоят. Только спать мо-жет захочется, если курить конечно долго. А так, сиди, кури в свое удовольствие и будь спокоен за свои глаза. Они не вылезут, останутся на месте. А много ты травки собрал?
- Три с половиной килограмма я ее собрал, до конца лета, думаю, хватит.
- Так значит, ты ее до конца лета собираешься выкурить?
- До конца лета я ее выкурить планирую.
Подошел полисмен:
- Что это вы тут сидите?
- Лавочка есть, вот и сидим. Стоя, курить неудобно.
- Неудобно, неудобно… Думаю, что-нибудь плохое замышляете?
- Да мы не думаем даже. Вот о посевах разговаривали.
- О посевах, о посевах… Марихуану, небось, курите.
- Никакую марихуану мы не курим. А курим очень даже коноплю.
- Коноплю, коноплю… И чего это вы ее курите?
- Курим, потому что она хорошая. От нее даже глаза не вылезают.
- Не вылезают, не вылезают… Вам кто разрешил ее курить?
- Ну, я разрешил Юсси, а Юсси разрешил мне. Юсси разрешили еще папа Юсси, мама Юсси, дедушка Юсси, двоюродный брат Юсси. Мне разрешила моя мама, мой…
- Мама, мама!!! Хватит! Проваливайте отсюда! И не попадайтесь мне оба!
- До свидания, - сказал Юсси.
- До свидания, - сказал Микка.
И они пошли по улице.
- Невежливый был все-таки полисмен. Не поздоровался, а сразу кричать начал. С нервами у него не в порядке.
- Нервы у него совсем в плохом состоянии. Видимо он сильно расстроился, что не получи-лось с нас штраф взять. А ведь так хотел паскудник.
- Хотел негодяй. Лишь бы им с добропорядочных граждан штрафы получать.
Добропорядочные граждане шли на работу.
***
Ночью с кладбища доносились звуки разрываемой земли и голоса:
- Чертовски твердая земля. И чего это босс решил зарыть его на кладбище? Можно было на поле каком-нибудь зарыть. Не понимаю я нашего босса иногда.
- Да, всякие бывают у него прихоти. И чем интересно ему этот человек помешал?
- Думаю, босс его просто не хочет больше видеть.
- Ты думаешь, видеть он его больше не хочет?
- Думаю, не хочет он больше на него глядеть. Ему еще повезло, что живым его зароем. Я помню, как босс Лори зарезал. Как свинью! А этому повезло.
- Конечно, повезло! Всякие способы бывают. А наш босс добрый. И под землей можно не-плохо жить.
- Достойно там можно дожить до седых волос, если, конечно, не употреблять наркотики.
- Да, долго он там проживет, если не будет употреблять их. Ему еще повезло, что он теперь не повстречает Вяйне. Тот мигом посадил бы его на свою коноплю. И без глаз бы парень остал-ся.
Глава 3.
Михаил Александрович сидел на табуретке, прихлебывал чаек и злобно косился на жену. Вчера он вышел из тюрьмы, где сидел по обвинению в зверском убийстве в состоянии аффекта. И теперь его терзали смутные сомнения, что жена осталась ему верна.
Ну, не может ядреная баба без мужика десять лет прожить, думал он, и состояние аффекта вновь заполняло его сердце. Когда сердце переполнилось, и Михаил Александрович понял это, он взял скалку, и с криком:
- На ***, ты мне изменяла сука подзаборная!!!
прижал жену к стене, и принялся бить ее скалкой по голове, вкладывая в удары всю нена-висть и негативную энергию, накопившуюся за годы тюрьмы.
Когда таковой энергии не осталось, Михаил Александрович посмотрел на дело рук своих. Жена еще дергалась, а из месива, бывшего ранее головой неслись невнятные писки. Тут Михаи-лу Александровичу стало жалко жену, и он проткнул ей сердце ножом.
Поняв, что поступил нехорошо, он решил уйти из дома. Правда, не в монастырь, а куда глаза глядят. Но, вышедши, увидел, что к ним топает сосед, алкоголик. Видимо, решил поздравить с возвращением.
Михаил Александрович, заскрипев зубами, взял вилы и спрятался за створкой ворот. Сосед, весело икая, вошел и, дабы возвестить о своем пришествии, громко рыгнул. Это была последняя отрыжка в его пропитанной алкоголем жизни. Зубья вил пробили голову и вынесли на одном из кончиков на свет божий круглый белый соседский глаз.
Михаил Александрович вышел из засады и улыбнулся. Как-никак, он избавил соседа от ут-реннего похмелья.
Глава 4.
***
Епископ Генрих забивал клинышки пытаемой женщине между пальцев. Иногда он отвлекался и выдергивал у нее ноготок. И, не обращая на вопли внимания, бормотал:
- Я изгоняю бесов из тебя, больной, но возрожденной через святой источник крещения име-нем бога живого, именем бога правого, именем бога святого, именем бога, искупившего тебя своей драгоценной кровью. Да удалится из тебя всякое зло дьявольского обмана и всякий нечистый дух, заклинаемый тем, который придет судить живых и мертвых. Аминь. Помолимся.
Епископ помолился сам и, подхватив руку пытаемой, безвольную из-за перебитых суставов, перекрестил ее. Совершив эту процедуру, он продолжал:
- Бог милосердия, допускающий по милости щедрот своих претерпеть порчу тем, кого ты любишь, кого ты в любви принимаешь, для исправления наказуешь; тебя призываем мы, чтобы ты оказал милость свою слуге твоей, чтобы то, что ради земной слабости гибнет, что осквернено дьявольским наваждением, воссоединил в единство тело церкви. Смилуйся, Господи, над нашими воздыханиями; смилуйся над слезами полной веры в твое милосердие. Допусти ее к таинству примирения с тобой через Христа, нашего Господа. Аминь.
Отец Генрих отдышался, утер ладошкой влагу на лбу, острым крюком проткнул ноздрю женщины и, потянув на себя, спросил:
- Признаешь ли ты себя виновной в колдовстве, ведьмовстве, волховании, математике, аст-рологии, перелетах в воздухе, заговорах на людей, умерщвлении младенцев, наведение порчи на людей, а также на скот домашний?
Тут отец Генрих заметил, что обвиняемая со слезами на глазах что-то беззвучно лопочет. Он пальцами залез в ее рот, раздвинул его и, заглянув в воспаленные глубины, покачал головой.
- Что за народ эти монашки, вечно напаскудят. Вот извольте полюбоваться, язык выдрали. Ну, озорники! Без вина их сегодня оставлю. Ну, ты кивни, - обратился он дружеским сочувст-вующим тоном к женщине, похлопав ее по голове, - и мы тебя сожжем.
Подсудимая, затрясшись в рыданиях, кивнула. Она устала от боли.
Епископ Генрих радостно вздохнул. Он считал себя добрым человеком. Но, несмотря на это, не любил кого-либо отпускать на волю. Однажды, он в доказательство своей невиновности за-ставил женщину пронести в руках раскаленное железо четыре шага. Когда та пронесла, про-жегши руку почти насквозь, отец Генрих счел это доказательством союза женщины с Сатаной, и сжег ее по обвинению в ведьмовстве. Другая женщина при том же эксперименте, только взяв железо в руки, тут же бросила его, не в силах стерпеть боль. Отец Генрих сказал, что она не-крепка в своей вере, раз она не может вынести боль, напомнил ей про страдания Христа и запы-тал до смерти.
Мимо пронеслись монахи, прогибаясь назад, словно голова не поспевала за ногами. Один из них, обернувшись, крикнул:
- Отец Генрих! Вальденсы!
“Вальденсы! Это плохо!” – орало в мозгу отца Генриха. Он заметался, не зная, что делать. Разлетелось окно, вылетела дверь. Звеня и крича, заскакивали внутрь вооруженные крестьяне. Передний бросился на епископа, повалил его на пол и, приставив короткий меч к шее, злобно прошипел:
- Где кубышка?
Отец Генрих то ли в порыве смелости, то ли в порыве отчаяния, а может, и вовсе по нечаян-ности дернулся вперед. Меч до половины разрезал его горло. Крестьяне засуетились, пытаясь остановить кровь, что-то спросить. Но все напрасно. Священный инквизитор вскоре умер.
***
“Да, где же его кубышка?”
Смит открыл глаза. Радость победы над Толстяком Брауном прошла, и он понял, что по-следняя веревочка оборвана. Сокровища инквизитора Генриха Шейбергена так и останутся пре-даны земле и забвению. Почему-то Смит считал, что их еще не нашли, и не найдут никогда. Да и был ли клад? Отходная яма, где под дерьмом хранилось золото, серебро, драгоценные камни, была притчей во языцех среди немецких бедняков, но в официальных документах архива Смит не нашел и намека, а из головы последнего из рода Шейбергенов утекли мозги вместе со всеми его знаниями и памятью. Это был тупик. И пылающая надежда заработать на безбедную ста-рость стала быстро угасать.
Смит всхлипнул. Ему было жалко себя. Он уже не молод, он без денег, он уже не так энергичен, не так сообразителен. Будущее виделось ему паскудным, голодным и беспросвет-ным.
Он вздрогнул, услышав тихий стук в дверь. Кто это может быть? Смит облизал губы, достал револьвер, подкрался к двери и резко распахнул ее. За дверью только ночь, стрекочут цикады.
Смит закрыл дверь, но не сделал от нее и двух шагов, как стук раздался снова. Смит, резко обернувшись, всадил в дверь две пули. Сзади него произнесли:
- Не дело быть таким нервным.
Сердце захолонуло. Смит снова сделал резкий оборот, но тут понял, что револьвера у него уже нет. Его руки с размаху натолкнулись на что-то твердое. Кто-то сзади обхватил его голову, дернул ее назад. Смит, полный ужаса, шумно вздохнул. Почувствовал внутри что-то горькое и морозящее и ощутил, что, закручиваясь, проваливается в тягучую бездну. Пока сознание не по-кинуло его окончательно, он услышал злой шепот:
- Опять обосрался, говнюк!
***
Яркий свет. Смит вновь закрыл глаза и вновь открыл. Ярко. Режет глаза. Черт возьми, где он? Неужели тот свет существует? Да, наверное, это его душа. Ни руками, ни ногами не поше-велить.
Способности соображать возвращались медленно. Ощущения тоже. Клад. Блестят драгоцен-ные камни…
Но нет, это он вновь погрузился в грезы. Через полчаса Смит сообразил, что у него гудит го-лова, вздрогнул и почти проснулся. Он голый, распят на стене. Забавно. Дернулся – зазвенело. Руки-ноги в оковах, распластаны по стене. Напротив висят еще двое. Смит уснул. Когда про-снулся, смог осмотреться. Круглая комната, по стенам люди. Кроме него, еще двое. Лысый кре-пыш с воловитым безучастным взглядом и худощавый жилистый мужик, весь от макушки до пяток поросший черным волосом. Этот глядел зло, исподлобья. Смит чувствовал себя затормо-жено, он не боялся. Говорить не хотелось.
Скрип. Входят люди. Четверо. Трое из них становятся напротив распятых. Четвертый в се-редине. Это маленький карапуз с плешью, в белом костюме, с толстой сигарой во рту. Он ее пе-ребрасывает языком из стороны в сторону.
Этот карапуз что-то забубнил. Стоящий напротив Смита молодой человек сказал, махнув рукой на толстяка:
- Это ваш хозяин. Сейчас он будет разговаривать с вами. Я буду переводить. Ваших товари-щей по камере зовут Михаил и Микка. Понятно?
Смит ощерил редкозубый рот. Это посчиталось знаком согласия. Последний ковбой Амери-ки видел, как люди около других сокамерников говорят на непонятных ему языках, машут ру-ками на “хозяина”, на него самого. Наконец, они замолкли. Тогда хозяин вновь забубнил. Сми-тов переводчик стал пояснять:
- Хозяин говорит, что много путешествовал по странам. Заодно присматривал людей для своей затеи. Он знает о вас все. Даже, сколько раз вы в день дрочите.
- А можно узнать, что за затея? – промямлил Смит.
- В свое время хозяин сам все скажет. Он выбрал вас потому, что вы говорите на разных языках, вы отморозки, вам нечего терять, и ваше сердце не знает страха.
- Но мое сердце знает страх! – завопил Смит.
Карапуз-хозяин перестал болтать, подошел к Смиту, вынул изо рта сигару и, выпустив дым в лицо ковбою, заговорил на чистом английском:
- Тем хуже для тебя. Тебя я взял из-за другого. Знаешь, зачем вы мне? Вы будете драться. Как гладиаторы, но в лабиринте, а я буду наблюдать. Это будут символические бои. Зло и ярость против бесстрашия и спокойствия. Жизнь против смерти. У каждого из вас в руках будет оружие, которым он последний раз убил.
- То есть, у меня будет револьвер? – с надеждой спросил Смит.
- Точно. Соображаешь. Пустой револьвер.
- Я стрелял из полного!
- Но он же у тебя опустел.
- Да, пошел ты, толстяк! Я не буду твоей забавой!
- Имеешь право отказаться. В этом случае я тебя самолично убью. Ты подохнешь мучитель-но. Знаешь, что такое шлифовальный станок. Так вот, я миллиметр за миллиметром буду со-шлифовывать твои руки и ноги, пока не сточу их под ноль. И если ты посмеешь остаться жив, я забью в твою голову гвоздь. Ну, как?
- Да, - кивнул Смит, сглотнув. – Вы умеете уговаривать.
- Еще бы. Но не все так плохо. Победитель получит миллион долларов. А это не хилая сум-ма. Розовая мечта любого босяка в мире. Они, - “хозяин” кивнул на двух других, - будут драться друг с другом. Русский и финн. Зло против спокойствия. Другой бой с твоим участием. Жизнь против смерти. Хочешь увидеть своего противника?
У Смита были дурные предчувствия. Он ничего не ответил. А “хозяин” продолжал:
- Ты знаешь, что такое замбия?
- Оживший труп, если не ошибаюсь.
- Не ошибаешься. Знакомься.
Он посторонился и пропустил здоровенного толстяка. Когда на него пал свет, из зада Смита с шумом вырвался воздух. Он с удовольствием сел бы пол, но кандалы остановили этот благо-родный порыв.
- Ты сдох… Тебя нет… - бормотал Смит.
Это был Браун. Только из пышущего здоровьем румяного толстяка он превратился в си-нюшный одрябший мешок. В его приоткрытый рот влетела муха и заметалась там, ища выход. Браун лениво закрыл рот. Сглотнул.
- Малыш Брауни, - любовно сказал “хозяин”. – Мне он нравился. Я называл себя Сатаной, а он меня веселил. Я забавлялся, как забавляется взрослый, глядя на расшалившееся дитя. А ты оборвал его веселую беззаботную жизнь. Да-а… Я не мог отказать себе в удовольствие свести вас снова. Поэтому ты здесь.
- А? А? – мычал Смит, кивая головой на Брауна.
- А это замбия. Сделана по моему заказу жрецами Ордена Вуду. Смыслит он, конечно, хре-ново. Но, зато, идеальная машина для убийства. Ну-ка, малыш, покажи, на что ты способен.
Браун сделал два резких шага. Тут в груди его заурчало, как будто кто-то, наделав в унитазе кучку, жмет на смыв. Браун покачнулся и рухнул вперед. Когда его голова глухо бухнула об пол, вверх подлетели его ноги. Но вскоре весь Браун вялой массой валялся на полу.
Плешивый “хозяин” перебросил сигару из угла в угол, присел, повернув голову Брауна к се-бе. В шее Брауна хрустнуло.
- Э! – всплеснул руками “хозяин”. – Надули, гниды! Везде обман!
- Значит, я победил! – возликовал Смит.
- Посмотрим! – буркнул хозяин, и стремительно вышел.
За ним вышли его холуи-переводчики. Дверь захлопнулась.
Глава 5.
***
Михаил Александрович напряженно вглядывался в коридор лабиринта, сжимал вилы, держа их зубьями вперед, слушал, пытаясь уловить малейший шорох своего противника, финна Микки. Они были почти на равных, у того была лопата.
Все тихо. Михаил Александрович двинулся вперед. По углам сверкали глазки видеокамер. Лабиринт был в постоянных разветвлениях, сужениях, тупиках. Просто зал, разделенный тон-кими стенами. Удар мог последовать внезапно, как сзади, так и сбоку, и спереди. И он последо-вал. Проклятый финн притаился за углом. Лезвие лопаты было нацелено в голову, но из-за при-родной кривизны финна пошло вскользь, срезав толстый пласт кожи со лба русского, тот заорал настолько яростно, что спокойствие Микки оставило его, и финн бросился наутек.
Не смотря на боль и кровь, заливавшую все лицо, Михаил Александрович потерял над собой контроль из-за ярости и состояния аффекта, так хорошо знакомого ему. Он бросился вдогонку и, когда в поле его зрения попала широкая спина, Михаил Александрович метнул вилы, вложив всего себя в бросок.
Розовая пелена застлала взор. Оттерев ее, русский увидел финна лежащим на полу. Тот кряхтел, лез рукой за спину, пытаясь достать застрявшие там вилы. Михаил Александрович с разбегу подхватил упавшую лопату за конец черенка и страшно махнул ею. Описав широкую дугу, лопата с сочным чвяком приземлилась. Михаил Александрович наносил удары беспоря-дочно. Ребром, плашмя, как придется.
- На! На! – орал он. Говорил и другие слова, которые надлежит произносить любому рус-скому в надлежащих ситуациях.
Увлекшись, он не услышал сзади себя шагов.
- Перкеле! – произнес спокойно голос за его спиной, и Михаила Александровича не стало.
***
Группа крепких лысых парней топала тяжелыми ботинками по коридорам лабиринта. В ру-ках каждого был короткий автомат, на поясе висели гранаты.
Впереди послышались вопли. Парни все также спокойно шли вперед. За поворотом они увидели, как голый мужик шинкует лопатой груду мяса, увенчанную нетронутой лысой головой.
- Дьявол! – сказал спокойно передний.
Стрекотнула очередь, и голого мужика унесло. Передний все также спокойно продолжал:
- Чью травку я буду теперь курить вечерами?
- Ничего, - сказал другой. – Мою покуришь.
- Да ну тебя, Вяйне, сам знаешь, что от нее бывает.
К ним приближалась другая группа. Впереди шел плешивый толстяк в белом костюме. Он курил сигару.
- Здравствуйте, господа, - заговорил толстяк на английском. – Чем обязан?
Из толпы парней выделился один. Единственным его отличием была бородка-эспаньолка. Он тоже заговорил по английски:
- Среди дня вы похитили моего человека. И теперь, я гляжу, он мертв. Это что, вызов?
- Нет, не вызов, - ответил толстый. – Я готов заплатить за вашего человека.
- Я не торгую людьми, толстый урод!
- Это ты зря сказал! – толстяк выплюнул сигару.
***
Голый несчастный Смит, дрожа и плача, лежал в уголке. Приближалось время его боя. Те-перь противником у него был здоровенный негр. Символическая схватка “жизнь и смерть” пе-реименовалась в “белое и черное”. Негра дали жрецы Ордена Вуду взамен некачественной зам-бии Брауна. Негр был настолько свиреп, что голыми руками убил одного охранника. “Хозяин” тогда только посмеялся, ему нравились подобные инциденты. И теперь Смит в ближайшее вре-мя готовился оставить бренный мир. Никакой надежды на себя и на пустой револьвер не было.
За спиной раздался стрекот. Еще один. Гулко бухнуло.
“Война”, – подумал Смит и еще больше сжался в своем уголке.
Шум и грохот приближались. Вот грохнуло особенно гулко. Часть противоположной стены обрушилась.
Смит посмотрел на проем и, полный отчаяния, бросился в него.
***
“Я выжил! Я выжил!”
Смит грязный и голый бежал по улице неизвестного ему города, неизвестной страны. Член, болтаясь, хлопал его по животу.
У Смита ничего не было. Но все же он, как никогда, был счастлив.
А снег все падал…
1.
В большом коридоре на скамейке сидел мужчина и плакал. Когда у тебя жена умирает от ра-ка, единственное чего хочется, быть уже мертвым.
Дверь легонько скрипнула, из реанимационной вышел доктор.
- Зайдите, - сказал он. – Ваша жена очнулась. Она хочет поговорить с вами.
- Как она? – с надеждой спросил мужчина. – Ей полегчало?
Доктор пожал плечами.
- Боюсь, это последние слова, которые она скажет.
Мужчина вошел, осторожно приблизился к кровати. Его жена повернула к нему голову, всю обмотанную трубками. Он нашел в себе силы улыбнуться, она вымученно улыбнулась в ответ.
- Здравствуй! – сказал он, наклонившись и поцеловав ее. – Как ты?
Она хныкнула.
- Не надо, - мужчина гладил ей плечо. – Скоро не будет боли. Ты окажешься в прекрасном месте. Там будут горы. Ты ведь любишь горы. Ты будешь забираться на их вершины и оттуда смотреть на нас. А через некоторое время к тебе присоединюсь и я.
- Да, - она улыбнулась. – Слушай, Джек, я хотела бы тебя попросить. Я записала несколько мелодий. Они лежат в компьютере в моей папке. Выпусти их. А на обложке пусть красуется та гора. Помнишь, мы ездили туда в прошлую Пасху. И пусть из-за ее склона поднимается солнце. Как тогда. Помнишь? Обещаешь сделать это? Так не хочется бесследно уходить.
- Конечно, конечно, Люси, родная моя. Я все для тебя сделаю.
- Та гора особенная, - хриплый голос сменился шепотом. Люси впадала в бред. – Солнце… Склоны становятся просто огненными. Скоро я буду там, на этой горе…
2.
Позади остались похороны. Горе стало притупляться. Джек начал обдумывать, как выпол-нить свое обещание.
Люси играла на скрипке и записала несколько своих произведений. Это были красивые, очень душевные мелодии. Джек всегда плакал, когда слушал их. Они напоминали ему, какая за-мечательная была у него жена. Она не заслуживала такой мучительной смерти. Целый месяц Люси пролежала в коме после того разговора. И весь месяц у него рвалось сердце. Когда она умерла, он облегченно вздохнул. Отмучилась.
Он позвонил директору Малого Симфонического Оркестра, в котором играла Люси, и выяс-нил, что в выпуске данной пластинки проблем не будет, если музыка понравиться самому ди-ректору. Малый Симфонический Оркестр сотрудничал с лейблом, который занимался выпуском лазерных дисков и винилов с классической и неоклассической музыкой.
Еще Люси указала, какой должна быть обложка. Она говорила про гору, на которую они ез-дили в прошлую Пасху. Люси занималась альпинизмом, она и мужа этому научила. Они, прак-тически, каждые выходные ездили тренироваться, а по праздникам выбирались подальше и по-коряли какую-нибудь новую вершину. Благо горы были у них под боком.
Однажды Люси вычитала, что недалеко от них есть гранитная гора. Всю неделю она только о ней и говорила, а на Пасху они поехали на ее поиски. Найти эту гору было не сложно. Оказы-вается, она была местной достопримечательность, и даже дорожные знаки подсказывали, как к ней проехать. Это была действительно очень красивая гора, высотой не более пятидесяти мет-ров, так что забраться на нее не составляло труда. Но на солнце гора блестела и переливалась перламутром. Особенно это было красиво при восходе.
3.
Джек сидел за столом в ресторане и всматривался в лица входящих.
Ну, наконец-то! Вот он, его старинный приятель и однокашник Майкл, ветеран Вьетнама, Чокнутый Майк.
- Здорово, старик! Рад, что ты меня пригласил. Честно говоря, не думал, что ты помнишь о моем существовании, - прохрипел Майкл. – У тебя проблемы, что ль, какие-то?
- Здорово, друг! Я тоже рад тебя видеть. Садись, что будешь? А давненько мы с тобой не ви-делись.
- Да уж год, наверное.
- Извини, семья. У меня вот жена умерла.
- Да, я слышал. Давай помянем.
Майкл подозвал официанта и заказал бутылку виски. Выпили по одной.
- Знаешь, у меня все-таки дело к тебе есть. У тебя снегоход на ходу?
- Ага. А что?
- Вобщем, мне надо проехать к гранитной горе.
- Хех. Ну, ты псих. Давай еще по одной. А потом попытаешься меня заинтересовать.
Выпили.
- Ну, колись, давай. Тебе сдохнуть охота. Сейчас же сезон снегопада. Лавины почти каждый день сходят.
- Знаешь, Майк. Только не смейся. После смерти жены, у меня только и желание, что сдох-нуть.
- Да какие тут смехи. Добро пожаловать в депроклуб. После Вьетнама у меня только такие мысли в голове и водятся. Выпьем.
И они выпили еще по рюмке.
- Не думай, что это просто так, - язык у Джека начал заплетаться. – Это пожелание Люси. Она хотела, чтобы я выпустил ее музыку. А на обложке, чтобы была эта гора. Мне нужно сфо-тографировать эту гору.
- Ну, ты чудак. Таких фоток можно кучу достать уже готовых. Да и солнца сейчас нет, сплошной снег валит.
- Ты не понимаешь. Эта обложка будет памятником моей Люси. Я сам хочу построить па-мятник своей жене. Это же так символично. Гора, которая сверкает, как драгоценный камень заноситься снегом. Больше она не блестит. Это и есть смерть.
- Да что ты понимаешь в смерти. Блин, у нас виски кончилось. Ладно, пошли ко мне. У меня еще есть бутылка. А я прочту тебе пару поучительных нотаций.
4.
В грязной обшарпанной квартирке Майкла Джек спал, полулежа на диванчике. Сам Майкл тоже изрядно поднабравшийся сидел рядом на кресле и, прихлебывая из бутылки, рассуждал:
- Да… Вьетнам сильно уродовал жизни и личности. Меня сейчас все называют чокнутым. А ведь уходил я туда совсем нормальным. Но если бы у меня был шанс пережить жизнь сначала, я бы все равно записался добровольцем. Понимаешь, Джек, мне трудно со всем этим жить, но на войне я узнал цену жизни. Научился уважать смерть. Жизнь, Джек, это дешевая шлюха, готовая покинуть тебя при любой удобной возможности. А смерть непоколебима и горда. Лишь тем она улыбается, кто принимает ее с распростертыми объятиями. Смерть многолика. Для каждого у нее свое лицо. Лицо обдолбаного узкоглазого коммуниста, выскакивающего из-за деревьев, ли-цо доктора с блестящим скальпелем… Да… Одно лишь ожидание смерти сводит человека с ума, заставляет делать ужасные вещи. Но когда смерть настигает, она заглаживает свою вину. Человек становиться идеальным. Ты просишь меня пояснить? Хорошо. Во Вьетнаме было много парней, у которых крыша съехала от постоянного страха. Они издевались над вьетнамскими детьми, насиловали их женщин, убивали стариков. Но, когда они возвращались на родину в цинковой обертке, для матери они оставались ее детьми, которые когда-то сосали ее грудь, которые могли весело и беззаботно смеяться от любого пустяка. Друзья помнят о них лишь хорошее, а враги забывают. Двадцать грамм в голову, и подонок становится богом. По-твоему я циник, Джек. Да, наверное, ты прав. Я много повидал крови и смертей, побывал в таких переделках, от которых до сих пор страшные сны. Глупо надеяться, что моя психика осталась в норме. У меня не осталось друзей, Джек. Вот и ты обратился ко мне вовсе не затем, чтобы просто посидеть и вспомнить какими хулиганами были мы в школе. Мне тяжело быть трезвому, а пьяному вдвойне тяжелей. Чувства, которые я прячу, лезут наружу, как говно после несвежего ланча. Мне, как и тебе, очень хочется все прекратить. Много раз я брал в руки лезвие. Но каждый раз откладывал. Ведь смерть и так неизбежна, может и жизнь меня чем-нибудь еще порадует. Вот ко мне пришел ты, Джек. Ты заинтриговал меня. И я поеду с тобой хоть на край света. И если мы найдем смерть под лавиной, что ж, я буду рад. Я буду счастлив, как ребенок, наконец-то получивший свой рождественский сюрприз. Я буду стоять и улыбаться прямо ей в лицо. Смерть с ликом белого снега. Что может быть прекрасней. Выпьем. Выпьем, брат Джек. Твое здоровье, мамаша-смерть, мы ближе к тебе с каждым нашим вдохом.
5.
- Все, приехали! – сказал Майкл после нескольких безуспешных попыток завести мотор, от-крыл дверь и вылез из снегохода.
- Дерьмо! Тут снегу по яйца! – заорал он от неожиданности, глубоко провалившись.
Кое-как добарахтавшись до капота, стал ковыряться в моторе.
Джек поморщился. Они застряли на полдороге к горе. Этот кретин, Майкл, повез его сокра-щенным путем, ссылаясь на то, что сейчас все дороги перекрыты из–за угрозы лавин. И сейчас они торчат посреди заснеженного поля. Идет снег. Видимость очень плохая.
- Ну все, чувак, - Майкл плюхнулся рядом. – Если бы мы были несколько предусмотритель-ней, было бы намного круче.
- Что с мотором?
- Хана. Если бы вчера я его посмотрел, не были бы мы в такой жопе.
- В жопе? Что ты имеешь в виду?
- Ну, сам посуди, мы посреди поля, где снегу по яйца. Машине хана. До ближайшей дороги миль десять по моим подсчетам. Искать нас некому. Лыж мы с собой не взяли. Вот и поразмыс-ли.
- А до города сколько?
- Миль пятнадцать. Замучаешься идти.
- Ты идти собираешься?
- А что делать? Святого духа ждать. Все вылазь, пока следы снегохода не очень засыпало. Легче ориентироваться.
Майкл выпрыгнул из машины. Джек за ним. Он охнул от неожиданности. При погружение в толщу снега брюки задрались и снег попал на голую ногу. Снега было действительно очень много. Если не по яйца, то, по крайней мере, выше колен.
Майкл уже бурился вперед, высоко задирая ноги и выставив для баланса руки вперед. Джек с решимостью двинулся по его следам.
- И сколько нам так топать? – спросил он.
- А я откуда знаю? Боюсь, до вечера не доберемся, - зло буркнул Майкл.
6.
Холодно! Как же холодно! Джек осторожно подвигал окоченевшими пальцами. От каждого такого движения словно когтями скребли душу. Они здесь не выживут! Везде снег. Никаких следов уже не видно. Сколько они уже идут. Часа три- четыре. А какая усталость! А снег все па-дает сплошной стеной. Повсюду только снег! Глаза режет, они слезятся. Слезы Джек уже не вы-тирал. Больно было шевелить руками. Он глубоко запрятал ладони в рукава. Пытался тупо идти вперед. Но мысли постоянно соскакивали на ощущения. Била проклятая одышка. Брюки стали сплошной ледяной коркой, кожа на лодыжках стерлась. Каждый шаг доставлял боль. Когда ка-залось, сил уже не было, Джек рухнул вперед, в снег. Сказал, еле двигая непослушными губа-ми:
- Теперь ты иди.
- Слушай! – Майкл слегка приподнял его за воротник. – Ты всего минут двадцать впереди шел! Я же не железный.
- Я больше не могу. Давай ляжем здесь и помрем, Майкл.
- Что ты несешь! До города не так далеко. Мы выберемся, идиот. Завтра ты будешь сидеть дома, и прихлебывать чай.
Майкл обошел Джека и пошел впереди. Джек с трудом поднялся и осмотрелся. Везде одно и тоже. Белый и рыхлый снег… Джек двинулся за Майклом. Подул ветер. Сильный ветер на-встречу. Нос и щеки у Джека обмерзли уже давно. Казалось, сейчас мерзнет только душа. Ветер легко проникал в тонкую курточку, промораживая насквозь. Джек шагнул еще два раза, его стошнило. Он сел в снег. Как холодно!
Подошел Майкл.
- Я вижу, ты совсем выдохся. Давай отдохнем немного.
Он присел рядом.
- Майкл?
- Да.
- Откуда ты знаешь, что мы правильно идем? Помнишь, нас учили, что когда не на что ори-ентироваться, человек ходит кругами.
- Знаешь, я не буду тебя обнадеживать. Может и так, но надо надеяться. Я не намерен просто лечь и замерзнуть. Смерти придется напрячься, чтобы получить меня в свои костлявые ручонки.
Джека бил озноб от холода, боли и усталости. Ему надо согреться. Хоть немножко. Он по-смотрел на Майкла, на его теплую зимнюю куртку.
- Майкл?
- Что еще?
- Дай мне свою куртку. А то я сдохну сейчас.
Майкл посмотрел ему в глаза.
- Старик, ты думаешь, мне не холодно? Меня, как и тебя, просто трясет. Просто я мужик, а ты тряпка! Все, хватит валяться. Пойдем!
Майкл поднялся и зашагал вперед. Поднялся и Джек. Он уставился на широкую спину Майкла.
Как же он раньше не догадался! Это все Майкл. Это он все подстроил. Он не раз говорил, что ждет смерти. Он решил умереть таким способом и прихватить на тот свет Джека. Преда-тель! Это ему с рук не сойдет! Джек спляшет еще на его могиле.
Усталости как не бывало. Кровь снова хлынула в вены. Адреналин подогрел все тело, пога-сил боль, унял дрожь. Хвала Господу, Джек прихватил свой армейский нож. Вытащив его, Джек практически бегом бросился за Майклом. Догнал, схватил за плечо. Когда Майкл обернулся, ударил ножом вниз под куртку и сразу же выдернул его. Майкл охнул, как-то бессмысленно вскинул руки и повалился на колени. Остановиться Джек уже не мог. Он схватил Майкла за волосы и бил, бил его ножом в лицо…
7.
Весь занесенный снегом Джек открыл глаза. Так, где он? Вчера он шел-шел. Наверное, по-том потерял сознание. Джек попытался пошевелить руками, но не смог. Он понял, что не чувст-вует свое тело.
- Майкл! – еле слышно позвал Джек.
Да, где же его носит? И тут Джек вздрогнул. Он же убил Майкла. И тут вспомнилось все до мельчайших подробностей. Тот удар в живот, который Джек совсем не почувствовал, нож во-шел и вышел безо всякого сопротивления. Вспомнил, как Майкл взмахнул руками, как он бил Майкла хаотично и беспорядочно в лицо, как потом посмотрел на дело рук своих. Майкл был очень обезображен. Лицо превратилось в кровавые лохмотья, оба глаза вытекли, нижняя че-люсть была неестественно выворочена. Джек помнил, как торопливо стянул с Майкла куртку. Брюки снимать побрезговал, они все пропитались кровью.
А ведь Майкл был его школьным другом. Они были самыми хулиганами в школе. Кто-то из великих сказал: “Самая нелепая смерть от рук тех, кому доверяешь”. “Я должен был выжить, должен был хоть немного согреться и дойти до города”. Джек с трудом повертел головой. Везде снег. Никаких следов. Откуда он пришел? Куда идти?
“Дошел?” – спросил сам себя Джек и хмыкнул. Он уже ничего не чувствовал, сплошная апа-тия. Он больше ни шагу не ступит и скоро будет с Люси. Джек лег и улыбнулся. Он чувствовал, что скоро умрет, он знал это.
И вдруг сердце рухнуло вниз. Он же убийца. УБИЙЦА! Он попадет в Ад. А Люси иначе как в раю быть не может. Джек приподнялся, поднял свое изуродованное мукой лицо навстречу падающим снежинкам и, срывая связки, кричал:
- Господи! Господи-и!
Тихо кружились идеальные по своей форме и красоте снежинки, ложась на землю. Но по-среди этой заснеженной пустыни Бога не было…
Евангелие от Молоха
© Copyright: Синистер Молох, 2008
Свидетельство о публикации №208052000415
Свидетельство о публикации №208052000415
Рецензии