1. Блоха
-1-
Решив вспомнить дикую неформальную молодость и отвлечься от вялой повседневности, я собрался сходить на концерт «Алисы», который, ко всему, предвещал музыку двадцатилетней давности.
За несколько месяцев перед этим в городе проходил ещё один концерт. Это была совсем иная музыка и, скорее всего, совсем иные люди. Только на концерт этот я не попал, потому что в это время где-то в средней России упрямый тепловоз тащил меня по зелёным холмистым далям прочь от родных мест.
Однажды уже поздно вечером меня вытащили на улицу мои школьные друзья. Мы пили настоящий «джин» и запивали его настоящим «тоником». Один из пацанов был человеком, с которым мы вместе когда-то «алисаманили». Именно через Миху я когда-то с «Алисой» и познакомился.
Сегодня благодаря встрече с ним я укрепился в уверенности пойти на предстоящий концерт.
Через несколько дней я приобрёл дорожавший каждый день билет и сообщил об этом Михе.
У кассы дворца спорта стояло несколько человек, приобретавших билеты на разные концерты. Судя по реакции пожилой кассирши на моё желание купить билет на «Алису» – именно она продавала здесь билеты двадцать лет назад.
В день концерта мне пришлось съездить туда-обратно на дачу, где у меня сохранилась единственная футболка с «Алисой» - «Джаз».
Остальные футболки и разные, порой уникальные, атрибуты рокерской культуры были розданы разным людям, в том числе Михе. А Миха, в свою очередь, растерял всё на многочисленных концертах.
Существует такая традиция: футболки, шарфы («розы») и прочее выбрасывать на сцену в знак одобрения. Часто всё это оказывалось во время концерта на музыкантах группы.
Не смотря на футболку, одет на концерт я был достаточно нелепо: под футболкой был бадлон, сверху совсем не рокерская куртка, а низ составляли тяжёлые армейские берцы (любую другую обувь после концерта можно смело выбрасывать) и армейского стиля зелёные штаны с накладными карманами.
На концерте, естественно, бывает очень жарко. Все одеты там очень легко, многие вообще раздеваются по пояс. Я этого не делал, так и оставался в бадлоне с футболкой поверх, лишь куртку я сдал в гардероб.
Зато моя «старая» футболка вызывала у встречных уважение, о чём мне некоторые и сообщали.
-2-
За несколько часов до концерта я встретился с Михой. Мы оба не хотели идти сегодня с большой компанией и не хотели много перед концертом пить.
Поспешили к метро за подругой Михи, а потом вместе с ней пошли в бар, находившийся в подвальном этаже моего дома.
В баре этом я никогда не был, только заглядывал туда пару раз, не смотря на то, что бар существует уже давно и возле него постоянно видны весёлые молодые лица.
С Юлькой Миха познакомился не далее, чем пару недель назад, оказавшись в одной тусовке где-то на Юго-Западе. Однако с тех пор эта пара была уже неразливаема.
Улицы запестрели красно-чёрными цветами. Не было в городе места, где нельзя было встретить кого-нибудь с надписью «Алиса».
Столики бара были тоже уже заняты людьми, которые «согревались» перед концертом. Скоро послышались разные возгласы, связанные с «Алисой», и послышалась музыка «Алисы». Бармэнша только радовалась за шумную молодёжь.
Удивительно было для современного бара, но почти на каждом столике стоял графинчик водки, даже если за столиком сидели одни девушки.
Мы пили только пиво – живое, тёмное «Василеостровское».
С Юлькой я быстро нашёл общий язык. Когда она однажды сказала, что у неё есть примета, если на неё прольётся пиво, всё сложится удачно, я ни секунды не мешкая, махнул в её сторону своей кружкой – в шутку, конечно.
После бара мы взяли в магазине ещё литровую упаковку красного вина и постояли на спуске к Неве.
У дворца спорта было уже множество неформального народу – он был здесь везде.
Вид молодых людей отличался особенным колоритом: много кожи, металла, разных фенек, шипов, значков, пёстрые футболки, балахоны, шарфы и так далее На головах встречались невероятные причёски, часто раскрашенные в самые дикие цвета. Во всём изобилии неизменно преобладали красно-чёрные тона.
Отовсюду слышались радостные крики и песни.
Мы подошли к фонтану, где влились в одну компанию. Перездоровались со всеми, перезнакомились. Ещё проходило множество людей, с которыми тоже здоровались, некоторые даже прыгали обниматься. Особенно приятным было то, что во всей этой толпе находились люди, с которыми были знакомы давным-давно и которые спустя годы всё-таки помнят.
Постоянно и непонятно откуда появлялось пиво, тара от которого хрустела и звенела под ногами.
На входе в дворец спорта уже происходило столпотворение. Всю толпу, как это всегда бывает, запускали через одну дверь. На этот раз, как ни странно, была ещё вторая дверь, а позже открыли ещё и третью, входить в которую нам уже стало невозможно, поскольку сзади сформировалась плотная пробка из людей. Не смотря на все открытые двери, бока в очереди изрядно мялись, потому что со всех сторон постоянно напирали. Причём движение было подобно накатывающимся волнам: один напор, второй, а потом всё откатывалось назад – до хруста в костях.
Лица прошедших светились счастьем, а их карманы и бока тщательно ощупывали. Времена, конечно, меняются, и сотрудники правоохранительных органов были настроены к разноцветной молодёжи уже не столь враждебно, как это бывало раньше. Поэтому в этот раз я не заметил разбросанных на полу разных браслетов, ремней, ошейников и прочих «опасных» предметов. А доходило раньше и до спавших штанов, лишённых последнего ремня.
Ко всему, в этот раз через кордон пропускали даже почти намертво пьяных, державшихся на ногах часто только за счёт поддержки товарищей.
Раньше, бывало, изымали билеты.
Два раза меня забирали в милицию и везли от дворца в отделение в «козелке», где люди были невозможно спрессованы и размещались чуть ли ни на головах друг у друга.
В первый раз меня отпустили, и на концерт я попал. Второй концерт я провёл в переполненном аквариуме в компании таких же, как я. Среди задержанных, которые постоянно прибывали, попадались и хорошие знакомые. Даже здесь была бурная радость от встреч и дружные песни, а все попытки милиции их прекратить, не смотря ни на что, успеха не имели.
Вот прошли кордон. Хотя нам постоянно и рекомендовали не задерживаться на входе, мы везде ждали друг друга, чтобы не потеряться.
Разделись в гардеробе. Раньше мы этого не делали. Летом без разницы, а вот самый мой первый концерт «Алисы» происходил зимой в мороз больше, чем двадцатиградусный. Одет я был тогда как капуста: сверху свитеров, бадлонов и так далее была напялена гордо футболка, выше лишь потрёпанная джинсовка.
Интересное место на концерте – туалет. Мужская часть публики часто заходила в ближайший – независимо от того, женский он был или мужской. А самые же смекалистые девушки, зная о длиннющей очереди в женский туалет, пользовались исключительно мужским.
Не смотря на все запреты, в туалете было, конечно, накурено. В прочем, курили все и в вестибюле, и в зале, лишь иногда выбрасывая недокуренные сигареты в ответ на замечания администрации.
В вестибюле продавали кассеты, диски, футболки и прочее. Ещё продавали пиво: конечно, по завышенным ценам и далеко не лучшее, но, тем не менее, оно пользовалось здесь огромной популярностью. Взяли пиво в пластиковых стаканах и мы.
-3-
На концерте я поймал одну блоху – такая прикольная блоха. Я даже концерта почти не видел, весь концерт был занят ей.
Среди нас троих вместе с пивом неожиданно оказалась девушка, отколовшаяся от своей компании. Поначалу я её и не заметил: очень уж маленького она была роста. Зато сразу, когда увидел, стал восторженно её рассматривать. Волосы были какого-то противоестественного чёрного цвета с вкраплениями красного. Глаза были мощно накрашены с огромными стрелками. Алисовский балахон, прикид. А самое большое внимание привлёк ошейник на шее с огромными шипами, которые я сразу же принялся ощупывать.
Я сразу заявил ей, что она такая маленькая, поэтому во время концерта я буду следить за тем, чтобы её не задавили.
Концерт, естественно, задерживался.
По экранам в зале демонстрировали довольно интересное видео: с суда Кинчева, с концертов «Алисы». Но в экраны мало, кто смотрел, а со всех сторон раздавались крики – сольные и групповые: «Костя, Костя!» или «Алиса!»
Действительно, за весь концерт она ни разу никуда не упала. Я активно работал локтями и плечами, за счёт чего вокруг девушки всегда была безопасная зона. Кто-то даже выражал мне своё недовольство, но, видя во мне неотступную решимость, быстро остывал.
Пару раз девушка всё-таки вырывалась от меня и сама прыгала в самую гущу – в «слэм».
Большинство из слэмившихся составляли полуголые парни, которые скакали во все стороны, толкая друг друга и всех вокруг плечами и всем, чем попало.
Что там делать этой маленькой девочке?
Я помню, сам уже заваривал подобную кашу, когда, попадая на концерт, оказывался вдруг в таком спокойствии, что уже сильно чего-то не доставало покрепче.
Иногда я поднимал девушку вверх, чтобы она видела что-нибудь на сцене. Раз я пытался поднять её на плечи. Но почувствовал сильную боль в левом боку: у меня тогда, похоже, было сломано несколько рёбер. Вообще, я думал, что благодаря рёбрам загнусь где-нибудь посреди концерта. Но, даже не смотря на весьма неприятные толчки прямо в больное место, я выдержал, и после концерта, наоборот, неожиданно пошёл на поправку.
Есть песни, на которых весь зал садится на корточки. Прежде всего, это – песня Виктора Цоя «Спокойная ночь», которую Кинчев обещал исполнять всегда.
В темноте зала стихают все крики, лишь слышится дружное подпевание, а сверху и со всех сторон горят яркими точками огни множества зажигалок, а порой горят и свечи. Когда песня ускоряется, весь зал единым прыжком вскакивает вверх.
Два раза посреди концерта мы с ней выходили в вестибюль. Было непросто протиснуться к выходу и обратно, но она тащила меня за руку и пробивалась везде так стремительно, что мы плавали по залу подобно лодке.
Я поразился, насколько много было народу. Кажется, группа, благодаря своим музыкальным экспериментам, благодаря уходу из её состава некоторых старых музыкантов растеряла уже былую популярность. Но такого, по-моему, даже раньше не бывало: во всём зале яблоку негде было упасть от сцены и до самых дальних бортов, трибуны были заполнены все, люди огромными гроздями свешивались из всех выходов с арены, и даже в вестибюле во время концерта было полно народу.
Она сказала, что у неё повышен сахар в крови, поэтому мы и вышли. Только вместо лекарства она пила пиво, которым я её угощал. Мы там с кем-то общались и получали замечания за курение в непредназначенных для этого местах.
Раз мы вдвоём сидели на лестнице, долго разговаривали и много друг о друге узнали.
Несколько раз почти невероятным образом наталкивались в зале на Миху и Юльку. Юлька тоже постоянно рвалась в самый слэм, а Миха её тоже пытался удерживать. Позже девушки обе припоминали нам то, как мы мешали им там поотрываться.
Были в толпе разгорячённые девушки в растянутых тельняшках, с которыми у наших девушек возникали некоторые столкновения.
Вообще, на концертах часто не обходится без конфликтов. Но все они быстро исчерпывают себя. И даже, наоборот, зачастую растворяются в братании и во взаимопомощи.
Сразу множество рук тянутся за упавшим на пол – ему грозит скорая участь быть растоптанным.
У сцены на этом концерте что-то незаметно было широкого кордона из «космонавтов» – милиционеров в шлемах и со щитами, которые в былые времена щедро рассыпали в разные стороны удары дубинками, но толпа в своём единстве тогда постоянно продолжала на них давить и осыпать разными ругательствами, а также окурками и прочим мусором.
Играла песня «Воздух», которую, Кинчев как-то обещал никогда больше не играть, потому что она «изжила себя». Вообще, Константину Евгеньевичу свойственно менять свои точки зрения и даже сильно иногда переживать из-за этого, а в основном же забывать сразу и без сожаления. Хотя это не моё дело.
Во время песни «Воздух» я держал девушку за талию, и мы медленно пританцовывали. Когда прозвучали последние аккорды песни, перегнувшись через её плечо, я неожиданно поцеловал её в губы, она ответила, и мы целовались так долго. Процеловались мы также и всю песню «Иди ко мне».
Только концерта я так почти и не запомнил. Были там какие-то старые песни, которые я знал наизусть. Были новые – их я вообще слышал впервые и никак не мог понять того, кто их подпевает. Кинчев был наряжен во что-то старинное, панковское такое.
К завершению концерта чувствуешь себя невероятно изнемождённым. Но когда музыканты со сцены вдруг собираются уходить, зал настолько дружно и негодующе кричит «Алису, Алису» или «Костя, Костя», что, бывало, группа возвращалась и исполняла ещё несколько песен.
После концерта Ника убегала от меня к своим подружкам, рядом с которыми почти засыпала. Её телефонный номер я попросил записать Миху. Они своей компанией поехали в свой Красносельский район, а мы с Михой и Юлькой перешли через мост, перемахнули через забор, во дворе родной школы попили ужасного вина и разошлись.
2. Первый снег
Внезапную для обоих встречу с Никой мы назначили возле «Юбилейного».
Я пришёл туда и плавал среди окружающего как облако. Скоро должен был начаться концерт группы «Пилот», и возле дворца спорта было множество людей неформального вида. Как выяснилось, большинство из них на концерт вовсе не собирались, а приехали сюда чисто потусоваться.
Раньше мы тоже ходили постоянно куда-нибудь потусоваться. Даже на школьных новогодних ёлках, помнится, устраивали что-то дикое и реально угрожали здоровью оказавшимся поблизости разным «рэперам», «рэйверам» и прочим – тогда с ними за что-то непримиримо воевали.
Ника и её подруга Аля приехали сюда для того же. Хотели они ещё повстречать здесь кого-то, но они так и не появились. Зато Ника постоянно бегала вокруг фонтана, здороваясь то с одними знакомыми, то с другими.
Естественно, народ был в основном уже выпивший, кое-кто уже прилично. Слышались песни. Какие-то были и под гитару. Благодаря Нике приходилось приписываться к некоторым музыкальным кружкам и даже пытаться подпевать.
Много лет назад на рок-фестивале «Пилот» выступал перед «Алисой». Ему крупно не повезло. В сторону музыкантов сыпался разный мусор и отборная брань. Публика в значительном количестве сидела на полу спиной к сцене. Тем не менее, группа мужественно отыграла свои песни, а её солист даже пинал летевший мусор обратно в толпу.
А мне, ни смотря ни на что, песни понравились – это было, по крайней мере, лучше многого на фестивале.
На фестивале, кстати, запомнилось, как пара изрядно выпивших алисоманов посреди фестиваля сгребли на середину зала какой-то хлам и запалили костёр, вокруг которого стали греться. Работники правоохранительных органов огонь, конечно, быстро затушили, а парней забрали на «беседу», после которой те вернулись, но очень грустные.
Так вот, потом «Пилот» играл несколько раз перед концертом «Алисы» на «разогреве». И многие, кто раньше поносил группу, после этого стали её слушать, ходить на её концерты и петь под гитару её песни.
Но сейчас «Пилот» снова среди большинства алисоманов вызывал недовольство и даже нескрываемое презрение, как и многие пришедшие на него. Что-то большинству не понравилось в музыке, которую теперь стала играть группа.
На улице было далеко не жарко. И когда концерт уже начался, я пригласил девушек куда-нибудь посидеть. Зашли в один кабак – всё занято. Нашли места в следующем, где в общем-то было довольно убого. Но мы пили пиво, очень тепло общались, и нам было всё равно до всего окружавшего. Даже когда на соседнем столике оказались на время милиционеры.
А видок у девчонок был довольно стрёмный: Ника была вся «Алисе» и по-рокерски раскрашена, а у Али на голове во все стороны торчали крашеные «колючки». У меня на лице тоже была оставленная ради прикола борода, которая почему-то вызывала у некоторых встречающихся опасения.
Потом никто из нас уже не хотел оттуда уходить. Но нас ждали. И, нехотя поднявшись, девушки распихали по карманам остатки закуски (разного крекера), и мы отправились обратно к «Юбилейному».
Концерт уже давно закончился, но народ продолжал тусоваться.
Пришли сюда Миха с Юлькой. Миха был какой-то взъерошенный и недовольный, пил много пива, мы соответственно тоже. А Юлька со своей неугасимой энергией всех развлекала.
Я взял в руки холодную руку Ники, и весь оставшийся вечер наши руки почти не расставались.
Вдруг посыпал снег. Это был первый снег в эту зиму.
Ото всюду послышались радостные крики – народ искренне радовался. Было удивительно и трогательно всё это наблюдать. Я поднял на руки Нику, и мы тоже что-то кричали.
Метро уже скоро закрывалось, Нике и Але надо было далеко ехать, а остаться здесь было негде. Пришлось прощаться.
Я проводил Нику до турникета, где мы крепко поцеловались.
К нам пристал какой-то михин знакомый, мы ещё много пили, а потом все собрались в подземном переходе, где играл на гитаре парень. Его гитара пошла по рукам, и в переходе, среди прочих, послышались алисовские песни.
Благодаря бороде и кепке присутствующие среди прочих скин-хеды принимали меня за своего, причём отчего-то говорили, что я – очень сердитый.
Скоро мы ушли вчетвером вместе с михиным знакомым.
Очень вовремя ушли. Потому что, как мы потом узнали, приехал ОМОН, и в переходе похватали и забрали первых попавшихся восемь человек.
Мы ещё гуляли и пьянствовали до утра уже на Ваське.
3. Камчатка
-1-
На мой вопрос, возможно ли нам сегодня встретиться, Ника ответила, что возможно вполне, а где и когда – она ещё перезвонит.
Прошёл по городу достаточно необычный маршрут: Средний проспект – 6-я линия – Академический садик (там я встретил резвящихся пони) – Румянцевский садик (его на Ваське называют ещё Соловьёвским или просто «Соловьём») – Университетская набережная – Дворцовый мост – арка Генерального штаба – Невский проспект – Кирпичный переулок – Большая Морская улица – Невский проспект.
Когда я был на Невском, мне позвонила Ника и спросила, смогу ли я через 40 минут быть на Сенной.
После морозного воздуха, стоя на выходе из метро, я чуть ни стал засыпать и чуть ни пропустил, когда пришла Ника с Алей и её другом Егором.
Когда я стал рассматривать Нику (каждый раз я с любопытством наблюдал какие-нибудь новые её прибамбасы), она сразу сказала, что постриглась. А ещё она покрасила волосы – теперь в фиолетовый.
Первый день настоящей морозной зимы мы отмечали на улице напитком, который назвали «прощай гастрит, здравствуй язва». Готовится он следующим образом: из бутылки безжалостным образом выливается четверть «Кока-Колы», а на её место наливается коньяк, всё перемешивается и пьётся.
Алин молодой человек был то ли панк, то ли скин-хед с мрачным прошлым. Один глаз Егора всегда смотрел всегда подозрительно и оказался стеклянным – наследие одной автомобильной аварии. Работал Егор в крайне интересном месте – в морге.
Мы пришли к вечному огню на Марсовом поле – этакому всепогодному обогревателю свободного пользования. Немного согревшись, перешли через Троицкий мост и пошли куда-то в сторону Юбилейного, пока я ни предложил свернуть вправо. Там поблуждали и общими усилиями отыскали «Камчатку».
Когда я был здесь в последний раз, тут ещё был какой-то карман с углём, люди с явными признаками музыкантов грузили уголь лопатой в тачку и увозили всё, чтобы закинуть в пылающее жерло котельной.
Сейчас на месте котельной располагался музей-клуб. Ещё на стене повесили памятную доску, посвящённую Виктору Цою.
Мы выпили за Цоя и зашли в клуб, где пили тёмное нефильтрованное пиво.
Атмосыера клуба была всем очень приятной. Не хватало только музыки. Зато на сцене резвился молодой полосатый кот и чуть не уронил электрогитару.
К сожалению, было уже довольно поздно и нам сообщили, что клуб скоро закрывается. Мы оставили какие-то дикие записи в книге «Отзывов» и пошли.
Сегодня Нике я продекламировал песню «Guano Apes» про сноубордистов со словами «And now I’m flying like an angel to the sun». Ей понравилось. Только она усмотрела в этом историю очередного смертника.
Весь вечер мы с Никой держали друг друга за руку.
Я её поцеловал и даже не заметил, как это произошло. Мы целовали друг друга уже всю оставшуюся дорогу, пока нас не разъединил турникет в метро.
-2-
Однажды уже довольно поздно вечером, когда я собирался выспаться перед каким-то ответственным делом, позвонила Ника. Она сказала, что она сейчас в «Камчатке» и можно было бы увидеться.
Я отправился туда почти бегом, приветствуя по пути церковь, которая показалась мне очень милой.
На сцене на акустической гитаре играл парень. Юлька с Никой пытались его слушать и приплясывали, а после каждой песни хлопали в ладоши.
Здесь же за столиком пара с двумя свидетелями пришли отметить свадьбу после загса. Они пили коньяк, из-за чего недолго поругались с барменшей, потому что со своими напитками нельзя, а предложить коньяк она не могла.
Девушки уже выпили, я взял им ещё коктейлей, а себе пива.
Юлька общалась с кем-то по телефону и во время разговора сказала, что сейчас она гуляет с Кукушкой и кукушкиным молодым человеком. Мы с Никой переглянулись, с некоторой краской на щеках улыбнулись и дотронулись друг до друга.
Ника похвасталась раскрашенными красным с какими-то фиолетовыми переливами ногтями.
В книге отзывов Ника написала, что помнит и благодарит. А я пририсовал к Кукушке стрелочку и написал с тремя восклицательными знаками, что она лучше всех. В ответ Ника улыбнулась как весеннее солнце.
4. Магазины
Отложил все дела и решил встретиться с Никой. Из-за учёбы освободится она поздно, а у меня ещё полно времени. И я пешком отправился от Стрелки до «Приморской», причём петляя хитрыми манёврами. Отлично прогулялся, только на ногах появились какие-то невозможные мозоли.
Мы встретились на Финляндском вокзале.
У Ники в ухе даже не было бритвы, зато висели два чёрных кролика с красными глазами. И вообще, если бы ни рюкзак («торба») с «Гражданской обороной» (советский панк-рок), она выглядела бы почти прилично.
Особенно хорошо на ней сидело новое тёмное пальто. Пальто и зимние сапоги ей приобрела недавно мама в качестве возмещения морального ущерба за какие-то выброшенные медицинские иллюстрации.
Приехали в «Костыль» (рок-магазин «Кастл рок»).
Магазин находится здесь уже очень давно. Когда-то он располагался в полуразваленной будке: она и снаружи и изнутри была оформлена как-то по-сатанински (внутри, кроме прочего, помню, были какие-то черепа), здесь всегда играла тяжёлая музыка, было накурено и полно народу. На улице постоянно обитали разные сомнительные личности. Среди разной молодёжи попадались и взрослые дяди. Были среди всех и взрослые дяди-нацисты: очень серьёзные и вовсе не нынешние скин-хеды.
Потом будку разрушили, а магазин перебрался в подвал в этом же дворе. Постепенно это место стало терять былую зловещность.
Сейчас магазин расползся по ближайшим подвалам, а мы с Никой так и не нашли ничего заслуживающего внимания.
Я подарил Нике плитку шоколада. Когда она его съела, настроение её заметно улучшилось. Она мило поблагодарила за шоколад, который, она сказала, ей давно не удавалось съесть в таком количестве одной.
Мы пошли по Невскому, разыскивая какой-нибудь книжный магазин. Были в доме Книги, потом в доме Офицерской Книги. Долго блуждали по этажам, Ника листала разные книжки – как-то забавно суетясь и что-то бубня себе под нос. Книги, правда, большей частью были довольно жёлтыми.
Когда мы уже собрались выходить, она вспомнила, что остался ещё первый этаж… Я остался ждать её у входа. Если бы я ещё курил, из меня бы уже давно закапал никотин. Ника вышла сияющая и приобретшая себе какие-то цветные блокнотики, папочки, карандашики. Всё было смешно и трогательно.
Когда я спросил, видела ли она памятник Барклаю Детолли со стороны канала Грибоедова, она рассмеялась и взялась за мою руку.
Потом мы бродили по разным улицам и каналам – нам всё равно было, куда идти. Ника сказала, что она рада гулять просто так, а не пьянствовать тупо, как это бывало часто раньше. Она говорила, что у неё хорошее настроение, и, действительно, как будто светилась. Она постоянно что-то болтала, я много узнал о ней нового.
Мы поцеловались на Банковском мостике с крылатыми львами. Потом поцеловались сидя на скамейке на Сенной. А потом ещё на эскалаторе – пора уже было ехать.
Но в метро Ника вдруг опустила глаза, опустила голову, замолчала, замкнулась. Когда я спросил, что случилось, она сказала, что просто её всё достало. Она хоть и улыбнулась на прощание, как я попросил, её настроение передалось и мне: я уехал очень серьёзный и переживающий за Нику. Потом ночью она мне несколько раз снилась.
5. Победа
-1-
- Почему это я – блоха?
- Потому что маленькая, прикольная и бешеная!
Я встретил Нику, когда она выходила из медицинской академии в обнимку с телефоном.
Это было через два дня после концерта, на котором мы познакомились. Я был с рюкзачком и собирался ехать на дачу. Но перед дачей заехал сюда на Пискарёвку, чтобы встретиться с ней.
Зная, что у неё вечная проблема с деньгами на счету мобильного, я захотел немного помочь. Подошёл к автомату, который чёрствым женским голосом давал мне указания. Но голос этот, оказалось, сдачи не даёт и с удовольствием проглотил крупную купюру. А мне всё равно приятно было сделать хорошее, хотя других денег у меня почти и не было.
Мы пошли в сторону Богословского кладбища и в одном прохладном осеннем дворике присели на скамейку. Она сидела слегка боком ко мне и всё время как будто прятала от меня глаза. Разговаривали.
Удивительно, но она – золотая медалистка. Не смотря на разъезды, пьянки, тусовки, бескомпромиссность по отношению, например, к учителям, дикий внешний вид и отрицание порядков, она ухитрилась окончить школу с золотой медалью.
Сейчас она поступила в медицинскую академию. Учится здесь перебиваясь с двойки на тройку, и лишь по отдельным предметам она сохранила свою безупречность. Говорит, что ей это очень неприятно, ей очень неприятно, когда она – не лучшая. А здесь она считает себя не только не лучшей, но даже не одной из лучших.
Предлагал ей поехать тоже на дачу – отсюда совсем рядом. Но вечер она захотела посвятить восполнению пробелов в учёбе.
Потом несколько раз я встречал её здесь после учёбы, делав небольшой крюк по дороге на дачу.
Однажды после встречи с ней я опоздал на электричку и несколько часов промёрз в ожидании следующей. Много разговаривал с ней по телефону: она искренне меня жалела и говорила, что если бы знала, то осталась бы здесь со мной дольше.
Встречались мы ещё на Финбане – Финляндском вокзале: всё-таки здесь потеплее, чем на улице.
Без повода подарил ей на вокзале розу. Подарил и спросил – можно ли вообще алисоманке дарить цветы. Розу она благодарно взяла, а потом сказала, что вообще-то она не алисоманка, ей просто всё это нравится и особенно нравятся выезды.
Цветку вместе с Никой пришлось перетерпеть мороз на улице и давку в метро.
-2-
Время от времени Ника беспокойно упиралась в телефон и загадочно переглядывалась с подругами, посвящёнными в тайну.
Она мне рассказывала про то, какие все алисоманы за редким исключением сволочи. Например, один Джон, который возле «Юбилейного» играл с компанией на гитаре, очень хорошо играл: один раз так же «классно» играл на гитаре одного её знакомого, очень хорошей гитаре, а потом гитару утащил с собой, и гитара куда-то канула.
Что-то похожее Ника говорила про Кинчева, называя его в «диктатором» – потому что собрал огромную армию с помощью лозунгов вроде «Мы вместе».
Понимаю, что в этом человеке говорит, прежде всего, неприязнь к насилию над своими убеждениями, желание сохранить свою непохожесть, свою полную самостоятельность от всего. Только если чересчур сильно этого хотеть, можно оказаться в лагере одинаковых непохожих.
Всплыла ещё одна причина, почему, с одной стороны, она недолюбливает алисоманов, а с другой сама оказалась среди них.
Как-то, говоря про алисоманов, она вдруг странно посмотрела на меня и сказала, что Дима очень нехороший, я даже не знаю, насколько нехороший. А Диму я знаю довольно слабо: на том концерте, помню, он напился в хламину, помню, было удивительно, что его пропустили и потом мы с ним, несколько протрезвевшим, немного пообщались, в том числе в компании с Никой.
-3-
Однажды у метро «Озерки» я встретил маленькую девочку с доской за спиной: доска была чуть ли ни в два раза больше девочки. Но девочка мужественно тащила доску на спине вместе с другим скарбом.
Ника занимается сноубордом. Её пристрастил к этому занятию отец.
На каких-то соревнованиях на Красном озере в прошлом году она заняла второе место среди женщин. Быть совершенной победительницей ей помешала только одна очень противная девушка.
Старается не пропускать никаких соревнований. Ездит на соревнования в разные места.
Сейчас она проводит на снегу всё свободное время, зарабатывает инструкторством, с трудом совмещая свои занятия с запущенной учёбой. Добирается одна ночью откуда-то чуть ли на оленях.
В районе Нового года она собиралась в Словакию – что-то не получилось.
Потом собиралась в Абзаково. Она бескомпромиссно утверждала, что это в Хабаровском крае, где-то на Урале. Я предложил ей учебник по географии. Она потом извинилась за себя, за то, что стоит до последнего даже за глупость.
6. День Рождения
-1-
Её подруга Аля однажды «выдала» Нику, сообщив мне, когда её день Рождения.
Свой восемнадцатый день Рождения Ника задумала подарить Москве: скоро она едет туда с большой компанией на концерт.
Ника сказала, что вообще день Рождения – это один из её самых нелюбимых дней, как и Новый год.
Ника обещала позвонить в выходной. Но звонка так и не было. Обещанного три года ждут, но я не мог выдержать и недели. Позвонил сам. Она сказала: «На самом деле, это очень хорошо, что ты позвонил». И сказала, что сильно ушибла ногу.
Я примирился с моим прошлым, о котором долгое время предпочитал не вспоминать, переоценил его и взглянул на него по-новому: с радостью в глазах. И понял, что ещё не разучился любить.
Хотя прошлое по-прежнему сопротивляется, отказываясь вытянуться в нить, и всё не упускает возможности запутаться, завязаться узлами, стать похожим на удавку.
-2-
В наушниках заиграла песня «Закрой за мной дверь, я ухожу», я собрался второпях и оказался на «Площади Восстания», где Ника подошла незаметно как на кошачьих лапах: раз и уже стоит скромно улыбается.
Сегодня у неё совсем мало времени перед поездом. А мне она предложила или встретиться ненадолго попозже или съездить с ней домой, где она переоденется, пообедает и соберётся в дорогу.
Её комната была совсем не пустая и не унылая, как это часто встречается в современных модных инкубаторски фальшивых квартирах. В этой комнате была жизнь, пускай и сопровождаемая лёгким беспорядком.
Комната была увешана фотографиями, плакатами, надписями и многим другим.
Собака «волк» встретила меня достаточно дружелюбно.
Ника показывала мне разные свои фотки, а также свои творения, сделанные в «фотожопе», как она это называла.
Она спела под гитару несколько песен собственного сочинения – прямо серенады для меня, только, наоборот, неромантического содержания.
Её день Рождения завтра, но её мама, а ещё дядя и тётя отмечали скромно сегодня – при этом не называя повода, чтобы не поздравлять заранее. К столу призвали и меня, где мы с Никой медленно выпили немного шампанского, время от времени переглядываясь, и где из меня старались выудить биографию. Особенно старалась тётя, мама же наоборот проявляла ко мне мало внимания.
Раз мне пришлось сказаться курящим, чтобы мы вышли на лестницу, и Ника смогла покурить.
Я сказал передавать в Москве привет Косте.
В этот день у меня появилось странное ощущение, что я себе принадлежу уже не совсем в полной мере.
-3-
Минорно забасили молчавшие много лет купола католического собора.
Ника после возвращения из Москвы, после похода в свою старую школу и в свою академию была очень усталая. Когда я ей звонил, она внезапно стала рассказывать, что утром ей было очень грустно.
Я попросил её ладошку, положил в неё свой подарок и поколдовал над ним. Я подарил Нике золотую с фианитами подковку.
Концерт ей понравился. Концерты в Москве происходят гораздо чаще, чем в Питере. А залы гораздо меньше, значительную часть публики которых составляли всё те же Питерцы.
Один товарищ оставил свою торбу в кафе. Про неё вспомнили и вернулись. Сумка оказалась у бабули, которая сказала, что увидела там надпись «Костя Кинчев», долго его кричала, но никто не откликался.
Когда я был у неё дома, попросил взять почитать её стихи. И она дала мне несколько потрепанных тетрадок.
7. Новогодние блуждания
-1-
Одна мама, увидев за окном в пять минут первого ночи 1-го января маленькую девочку, которая в полном одиночестве брела по заснеженной улице, удивлённо и риторически сказала своей дочке: «наверно её родители пьют…» На что дочка ответила, что знает эту девочку, и её родители вовсе не пьяницы…
Новый год. Совсем не хотелось этого праздника. Тем более, что Ника во все праздничные дни решила избавить меня от нашего общения, она задумала всерьёз заняться подготовкой к сессии, а сам Новый год просто отсыпаться. Но она обещала быть хотя бы на связи.
Я не знал, как буду праздновать, тем более, что мне и видеть-то в этот Новый год никого особенно не хотелось. И вот в магазине, где я вдруг приобрёл плакат с волком и ещё маленький значок «Анархия» у меня появился смутный, бредовый, но всё-таки план. Я ещё взял целый килограмм фисташек, три плитки шоколаду, бутылку шампанского и две бутылки коньяка.
Отключившись от всего мира, приехал на станцию метро «Озерки», где больше двух часов прождал автобуса. А на улице, между тем, холодало. В момент прибытия автобуса очередь в миг рассыпалась, все погрузились в него абы как. И вот везёт меня автобус в ночи неизвестно куда вместе с пассажирами, в лицах которых не было заметно ничего новогоднего. Как ни соглашались подсказать мне, когда выходить в Коробицине, остановку я свою чуть ни проехал, если бы ни женщина, которую я встретил чуть позже ещё раз.
Выйдя из автобуса, оказался перед развилкой вместе с парой, которая тоже была здесь в первый раз. Вместе с ними поднявшись в гору, путаясь постепенно набрели на горнолыжную базу, куда их пригласили на празднование Нового года. Меня же сюда никто не приглашал. Я спрашивал у всех людей, которые мне попадались, где находится инструкторская. Достаточно долго её проискал, а когда нашёл, в ней никого не оказалось. Делать больше ничего не оставалось, по скользкой дороге я почти побежал обратно до автобуса.
Весь вечер я звонил Нике. Но на длинные гудки никто не отвечал. И вот, когда я спешил обратно к остановке, трубка неожиданно ответила. Девушка сказала, что Ника поссорилась здесь с начальством, всё бросила вместе с телефоном на зарядке и куда-то уехала.
На остановке в темноте громко смеялись три парня со сноубордами, и им, похоже, было всё равно, куда ехать. Они были только немного разочарованы тем, что сегодня не удалось покататься.
И вот они сказали, что автобус в Питер недавно прошёл. Ушёл на десять минут раньше!
Парни сели на автобус, на котором намеревались добраться через Мичуринское в Сосново, где у них был кто-то знакомый. У водилы автобуса я узнал, что автобусов больше не будет, а в Питер пойдёт только в шесть утра. Я решил поймать какую-нибудь машину.
Но машин почти не было. Опаздывали только в другую сторону – на курорты в свои компании.
Я решил, что всё-таки лучше куда-нибудь идти, чем стоять на месте и побрёл в сторону Питера, хотя скоро дойти совершенно не представлялось возможным. Понемногу заправлялся коньяком, который был у меня в рюкзаке. Вокруг была только тишина и заснеженный местами лес. Я уже смирился с мыслью встретить с этими деревьями Новый год. И даже, может, распластаться где-нибудь здесь немного поспать.
Пара машин всё-таки проехало. И даже пронёсся в сторону Питера пустой автобус. Но никто не пожелал остановиться. Вот и думай: встречаются ли хорошие люди, случаются ли чудеса – особенно в Новый год. И вдруг один микроавтобус остановился.
Водитель довёз меня до посёлка. Он позвонил своим друзьям, которые подтвердили, что в город уже ничего сегодня не пойдёт и что из посёлка в Питер никто больше не собирается. Он посоветовал мне местную дискотеку и сказал, как туда дойти. Не взял ни копейки.
Знаю я эти сельские дискотеки. Поблагодарил мужика, поздравил с Новым годом, а сам пошёл дальше в темноту.
Откуда ни возьмись появилась иномарка с рыжей лампочкой на крыше. Как-то настороженно остановилась. Таксист вёз в Мичуринское гастарбайтеров, сейчас ехал оттуда домой. У них, говорит, карманы набиты деньгами, а они жмутся за каждый полтинник; тем не менее, и этот таксист не преминул содрать с них по три шкуры. С меня взял гораздо меньше. Но довёз только до Зеленогорска. Это всё-таки ближе к дому.
На вокзале в Зеленогорске был, как и я опоздавший, пропитого вида мужчина. Он предложил мне водки, но я вполне довольствовался своим коньяком. К нам подошёл гастарбайтер и предложил скинуться на троих на такси до Питера, а узнав, что денег у нас не так уж много, готов был отдать большую часть. Сели в такси. Но водила, увидев не одного, а троих, назначил цену выше. Испитый стал объяснять водиле вежливо, но матом, что денег вообще-то больше нет и что всё-таки ж Новый год. Водила стал грубить и гнуть пальцы. Пришлось выйти из машины. Гастарбайтер всё-таки поехал, а водила взял с него столько, сколько хотел с нас троих.
Кто-то из редких прохожих предложил нам не сидеть здесь, а идти в Центр, где у них ёлка. Мы туда и поплелись. Новый год я встретил на скамейке в компании этого испитого, где он из сумки достал бутылку шампанского.
К нам с интересным вопросом, как доехать до Питера, подошла странная женщина. В ответ мы, конечно, посмеялись и предложили шампанского. Я предложил ещё шоколаду, которого у меня было полсумки. Испитый, будучи уже довольно пьяным, стал открыто приставать к женщине. Она говорила про своего мужа и сопротивлялась – только больше для виду. Про меня этот испитой товарищ скоро совсем забыл, а я этому только и рад был. Я думал дождаться, когда на улице после полуночи начнётся какое-то движение, поймать кого-нибудь и отправиться домой – может, даже с кем-нибудь там ещё успею погулять.
Постепенно холодало.
Народ в Зеленогорске какой-то зажатый. Людей на площади становилось всё больше, но к сцене подходить все как будто боялись и стояли вдалеке вдоль забора. Зажигал возле неё лишь алкаш, раздевшийся до пояса. Только когда на сцене появились ведущие, артисты, люди несмело стали перебираться ближе к сцене и скоро заняли всё пространство перед ней.
А я смотрел на сцену, смотрел на веселящихся людей, попивал коньяк.
Совершенно не могу вспомнить, откуда она взялась и как мы познакомились. Она жестоко воспользовалась моим расстроенным состоянием. Помню лишь магазин, а потом в её квартире ей сильно мешала моя цепочка на шее, которая потом была непостижимым образом порвана и куда-то завалилась… Потом пили, постоянно пили, пили всё, даже спирт.
Пришёл в себя и стал всё осознавать я только спустя два дня. Она оказалась совершенно невозможной, я держался, но в конце концов не выдержал и разразившись несколькоминутным монологом исключительно матерными словами не оборачиваясь ушёл.
А на улице была благодать: светило солнце, воздух был морозный и прозрачный. Впереди, куда только достаёт зрение, разлёгся незамёрзший, сияющий на солнце залив. У прохожих с радостными румяными лицами спрашивал, как мне добраться до вокзала. Путь до вокзала оказался на удивление больше, чем длинным. Наконец, я погрузился в автобус до Питера, где только сейчас включил телефон и для всех появился.
На моей шапке висел чёрный значок с красной «анархией» и красовался там все новогодние каникулы, пока ни подевался куда-то вместе с шапкой.
-2-
Почему-то позвонил в квартиру, возле которой тёрлись две чёрные кошки.
Уже не хотелось, но это была всё-таки возможность с ней повстречаться и, наконец, поздравить. То ли я так и не нашёл её квартиру, то ли в этой квартире меня не хотели видеть. Возможность не оправдала себя.
«Ника, где-то у тебя в доме лежит букет роз. Я бы выбросил его на улице, но замёрзнет ведь. А так, может быть, подберут добрые люди, а может, и нет…»
А вообще какая блоха меня укусила?
-3-
На новогодние каникулы приехал в Питер один дружок из Ростова.
Я много гулял, встречался с друзьями.
Ростовского дружка с трудом подняли перед самым поездом, доставили на вокзал, нахлобучили на него шарф «Зенит», погрузили в вагон и отдали на попечение проводнице.
Только висела на мне печать. Висела до тех пор, пока я ни получил ответ: «Я буду жить!» Это всё-таки приятно. Неплохой подарок на Новый год.
8. Три с половиной концерта
В одном магазине встретил Миху с Юлькой. Миха предложил погулять с ними. А на юлькином лице было какое-то скорбное выражение: как будто жалела меня, зная что-то, что другим неизвестно. Я попил с ними на спуске пива и «побёг» домой. Говорили, среди прочего, про то, что «дедушка» Кинчев совсем «исписался» и уже окончательно «сбрендил». Про общего же нашего знакомого – ни слова: казалось, что умалчивали нарочно.
Однажды я увидел афишу фестиваля, на которой была указана кроме прочих групп и «Алиса». Думал пойти. Но в моём календарике с парусником этот день был обведён кружком – я работаю. Эту новость я воспринял философски: значит не надо мне туда ходить. Потом я увидел «Чижа» и думал пойти тогда туда, но и этот день оказался рабочим. Когда увидел афишу концерта «Алисы» в СКК с новой программой, название которой я так и не смог прочесть, и увидел, что в этот день я не работаю, я радостно вознамерился туда пойти. И в тот день, когда встретил Миху с Юлькой, я собирался купить билет (чем раньше, тем дешевле). Но только вечером вспомнил, что чего-то в этот день я забыл сделать. И хорошо, что не сделал: потому, что из-за праздника 23-го февраля мой график смещается, и я тоже буду работать. Вот такие дела.
Сегодня должен быть концерт «Чижа» – один из трёх питерских концертов, на которые я не попадаю. Я доехал после работы до «Юбилейного» с некоторой надеждой повстречать её – где же ещё, как ни на концерте её можно увидеть. Но, похоже, концерт был не в «Юбилейном»: там уже был потушен свет. А если бы концерт всё-таки был там, то не в зависимости от того, когда бы он закончился, неподалёку ещё долго бы кто-нибудь тусовался. И точно: «Чиж»-то был в «Октябрьском».
Следующим проходил фестиваль в «Юбилейном», на котором в числе прочих выступала и «Алиса» (раньше «Алиса» выступала значительно реже, особенно в Питере – было даже, что всего один раз в год). Я снова отправился туда после работы, а ещё после гриппа и после большого количества алкоэнергетического коктейля, от которого в прошлый раз мне хотелось спать в течение двух дней, а в этот я ночью никак не мог нормально заснуть (таким я угощал Миху и Юльку в «Камчатке»). Ещё и похолодало довольно неприятно. Вот и мёрз возле выхода из дворца спорта вместе с несколькими странными легко одетыми личностями, не смотря на все просьбы которых охрана безжалостно не пускала их даже постоять между дверей. Все кого-то ждали.
Когда концерт далеко ещё не заканчивался, из дворца выходили люди, которые, похоже, оказались на концерте совершенно случайно: многие из них легко одетые недовольно ёжась бежали к свои автомобилям, некоторые после концерта отправлялись продолжать своё гуляние на каток здесь же неподалёку. Среди них меня удивила девушка длинной своих каблуков – она явно не была в зале и вообще удивительно, как перемещалась среди толпы, которой был набит дворец.
Уже потом вышел взрослый солидного вида мужчина с большим чёрным флагом, на котором красным было написано «Алиса». Флаг был на внушительного размера древке: непонятно каким образом он пронёс его внутрь, ведь такие предметы изымаются в первую очередь. Зато древко вызвало неожиданный интерес у милиционеров, когда он с ним выходил уже обратно.
Кстати, все выходящие на улицу делились на две половины: одни сразу крючились от холода, другие вздыхали облегчённо свежим воздухом.
Начала выходить шумная разноцветная публика. Большинство, конечно, были ещё дети, но много было и людей повзрослее. Ники я нигде не встретил. У фонтана почти никого не было, и все спешили скорее в метро, хотя была ещё очередь в магазин. Я видел даже людей, с которыми Ника была тогда, когда я встретил её в первый раз (среди них был и тот Дима): сегодня в их компании было всего четверо. Под холодным ветром я быстро пошёл домой через мост.
Беспокойной ночью вспомнились слова песни (Виктора Цоя), они как бы прочувствовались:
Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька.
Ты не можешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить…
Потом в самый летучий день в календаре был ещё один концерт. На него мне даже предлагали бесплатную проходку, но отпрашиваться с работы ещё один раз подряд не получилось. Да и на «Алисе» я уже был…
Я снова в похолодавший вечер приехал на этот раз к СКК. Внутри шёл концерт, басовые тона даже вырывались на улицу.
Ко мне подошла закутанная с ног до головы в лёгкий плащ девушка с почти посиневшим лицом и не попадая зубом на зуб попросила написать СМС-ку подруге о том, что она ждёт здесь её до конца и до упора. Я уже начал писать, но подруга уже позвонила сама.
Когда открылись все двери и по ступенькам волной стала спускаться толпа, я понял, что не смогу в ней ухватиться даже и за одно лицо. Тогда я позвонил Миху. Я ждал у «бабы, которая держит в руках какую-то фигню». Сначала из толпы повыплывали мои недавние киевские попутчики, а потом и Миха с Юлькой.
Кто-то бесполезно пытался отыскать свои ремни, скиданные милицией в кучу на входе. Юлька оставила здесь ремень с Украины. А когда-то с Михой после концерта здесь благополучно выкопали из сугроба своё спрятанное пиво – только замёрзшее.
Концерт, сказали, был похож на киевский, только поменьше старых песен, побольше спецэффектов и Кинчев с трибуной.
Втроём мы пошли не со всеми к метро через парк, а пошли другой дорогой к метро «Электросила». В поезде ещё во всю ехали с концерта и вели себя вполне прилично и весело. Только мы пронесли с собой пиво в пластиковых бутылках. На Ваське мы разошлись сразу. Я даже уснул потом сидя и слушая музыку.
Стал снова звонить Нике. Один раз она даже сняла трубку, а я успел сказать лишь растерянное «ало», после чего телефон снова погрузился в океан длинных гудков.
«Ника, я понимаю, почему ты не хочешь отвечать. Я к тебе вообще ничего не собираюсь предъявлять. Я просто хочу знать, что ты жива и здорова, и что ты есть».
9. Незалежные стороны
-1-
Миха удивился, откуда я знаю про концерт в Киеве 23-го, на который он собирается ехать. А узнал я про него от Ники: она ещё перед Новым годом мне говорила, что думает туда отправиться. Мне идея навестить Киев тоже очень понравилась, только тогда я на будущее сказать ничегошеньки не мог.
Чтобы попасть на какой-нибудь концерт, придётся как-то отпрашиваться с работы. И я взял отпуск сразу на два дня, причём теперь благодаря 23-му получилось так, что отдыхаю я целую неделю.
На работе пришлось наплести, что еду на свадьбу друга в Тулу: вообще туда действительно уехал один мой приятель и исчез там с девушкой.
Билеты я брал буквально через пару дней после того, как их взял Миха: я не стал ждать, пока на работе окончательно решится вопрос – отпустят меня или нет. В кассе плацкарты в ту сторону уже не было и пришлось брать купейный через три вагона от Михи. Обратно плацкартные были – в соседнем.
Когда за окошком печатались мои билеты, я с тревогой начал понимать, что денег у меня в кошельке маловато: на купе я вовсе не рассчитывал. Но облегчённо вздохнул, когда выгреб из кошелька вообще всё и мне с точностью до чирика хватило.
Иногда рождение проблемы знаменует собой избавление от другой большей проблемы, надо лишь грамотно воспользоваться возможностью… Таким образом, в дорогу у меня появился рюкзачок, в котором, в прочем, почти ничего и не было.
Встретились старые друзья, и путешествие началось.
Кто-то сказал, что выгодно поменять рубли на доллары, а доллары там на местную валюту. И вот мы ходили кругами, пытаясь найти обменник. Только все они как-то синхронно позакрывались, а в одном единственном открытом нам сказали что-то, из чего мы оба не поняли ни словечка и после чего отказались от всей этой затеи с курсами.
На вокзале нас сразу встретила компания отъезжающих и провожающих и сразу же предложила пива.
Подошла Юлька, и вместе с ней купили поесть в дорогу – что-то почти нелепое и мало практичное, но серьёзно разбираться с нашим меню ни у кого желания не было.
Все подобрались к поезду. Скарба у всех было очень мало, лишь розы (шарфы) «Алиса Питер» висели почти на каждом.
Всего с нами и не с нами в поезд садилось человек около пятнадцати. Был там и Дима, и вообще компания с Юго-Запада. Только Ники опять не было, и ничего про неё ни разу не было слышно, а я ничего не стал спрашивать.
Сразу после проверки билетов в поезде началось движение во все стороны, и оно из моего скучного купейного четвёртого скоро перенесло меня в первый плацкартный вагон, где ехали мои. Была идея переселить из плацкартного в купе девушку, только ничего не получилось из-за разницы в длине наших маршрутов.
Недовольно и хитро поглядывали украинские проводники…
После пива на столе появилось дорогое виски, которое даже не попахивало, как обычно, нашей самогонкой. Потом была хорошая водка, которая время от времени пряталась под стол, скромная закуска, довольно громкие беседы и совсем не восторженные взгляды попутчиков с соседних полок. Меня скоро назвали «Челом с бешеными глазами».
Разговаривали про разные выезды. Последним был выезд в Ёбург – Екатеринбург сокращённо. Большинство людей так и не помнит с него ничего, а кто-то возвращался оттуда больше недели и брели будто слепые котята. Кто-то ездил в Ригу. За пьянство их сняли с поезда, и они переходили границу пешком и добирались какими-то собаками. С документами на границе у них трудностей не было, зато возникли проблемы с алисовской атрибутикой, потому что красные звёзды в Латвии приравниваются к свастике, и им предъявляли распространение экстремизма.
На днях умер Егор Летов. В Питере люди собирались через несколько дней идти на концерт, даже взяли билеты.
Вообще веселье в поезде было наполнено какой-то грустью. А без Ники у меня было ко всему какое-то безразличие. Может, она и не поехала после того, как узнала, что еду я.
Большая часть алисовской армии ехала в первом вагоне, но ехали и в других. Кто-то в третьем вагоне разбил стекло. Несколько человек сняли с поезда.
-2-
Откуда ни возьмись появились милиционеры и пригласили меня на разговор в своё купе. Разговор был долгий. Их было двое: один добрый, второй злой. Я почувствовал, что моё ближайшее будущее они давно определили, а всё разговоры уже были бесполезны. И меня понесло: я долго объяснял ментам, какие они плохие, бесчеловечные люди, что по жизни они ничего из себя не представляют и ничего хорошего их не ожидает, если они не изменятся. Не смотря на то, что говорить я старался как можно вежливее, «злой» мне постоянно угрожал (хотя я не помню, чтобы свои угрозы он претворял в жизнь), и в конце концов я был в браслетах снят с поезда, а на костяшках пальцев уже позже я обнаружил следы каких-то ударов.
Попал я в клетку на мрачной станции Сущёво где-то в Псковской области. Пытался спать, но проснулся от того, что сильно замёрз и хотел в туалет. Милиционер любезно согласился меня проводить. После этого я мирно с ним разговорился и пообещал, что плохого от меня ничего не будет. Он мне, похоже, поверил, но отказал в том, чтобы я посидел где-нибудь сам вне клетки и снова запер за решёткой – такой мол порядок. Полная глушь, и можно было понять положение этого молодого парня, которого в неё отправили. Он дежурил там совсем один и говорит, что если бы не я, то давно уже бы спал, как обычно.
Сержант спросил, поеду ли я дальше или меня отправить в Питер. Конечно, возвращаться было категорически неохота. Он выпустил меня, сказал подождать на скамейке, а сам в зале ожидания взял у меня пятьсот рублей и в кассе стал суетиться насчёт моего проезда. Кассирша что-то писала, куда-то звонила. В конце концов меньше, чем за триста рублей мне дали какую-то бумажку, с которой я и пробирался дальше.
Милиционер проводил меня до поезда и поговорил с еле проснувшимися на упрямый стук проводниками.
В новом поезде я сразу же потребовал пива и, попив его в тамбуре, расстелил бельё и залез на свою полку.
Украинские проводники только утром узнали, что я россиянин, а до этого, не знаю на каком языке я с ними говорил, были уверены, что я украинец.
Проснулся я на постоянно спадавшем вниз матрасе под громкие слова с щедрым украинским акцентом.
Это был плацкартный какой-то прицепной-перецепной вагон из Мурманска в Киев. Ехали в нем, в отличие от предыдущего, главным образом пенсионеры, которые, в прочем, довольно сочувственно отнеслись к моему состоянию.
А проводники же, наоборот, вымогали из меня магарыч в виде бутылки за то, что взяли на поезд. Я в принципе согласился, даже спросил, где мне достать водки, на что подмигнув глазом, проводник сказал, что возможность её приобрести у меня ещё будет впереди.
Но водки я так и не купил, а они только поудивлялись короткой истории о том, как я остался почти без денег. Только раз перебили на середине рассказа и спросили, зачем я тогда нужен на Украине без денег.
В поезде я обнаружил, что из кошелька кто-то вытащил пять тысяч. У них ещё сохранились какие-то остатки совести: тысячу мне всё-таки оставили. Какая-то мелочь также осталась у меня в карманах. Но забрали одну из двух пачек «Кэптэн Блэка», взятых с собой чисто поприкалываться. Особенно поразило меня то, что они даже раскрыли упаковку жвачки и вытащили оттуда несколько подушечек. Не милиция, а гопота какая-то!
-3-
Ехал в Киев, а попал в Минск: вагон приехал туда и стоял почти шесть часов в тупике в ожидании того, как его подцепят к поезду «Минск-Киев». Пенсионеры изнывали от ожидания, а я отправился гулять по городу.
Очень чистый город. Европейского в нём даже как будто больше, чем в Питере, но при этом есть и что-то советское. Людей и машин на улице даже в час «пик» совсем немного. Вообще, мало шумихи, суеты. Но много вежливости, терпимости, человечности…
Неторопливо, как и окружающие машины, по дороге важно шёл большой пушистый кот. Неподалёку с достоинством трапезничала чем-то толстая ворона. А ещё рядом сновало много галок, занятых какими-то своими делами и мало обращавших внимание на всё вокруг.
Газоны на площади Незалежности, через которую проходила улица Независимости были заботливо застелены еловыми лапами. По промышленному району, в который я случайно забрёл и который совсем не выглядел доисторическими трущобами и не выглядел современными пёстрыми гигантами, но выглядел как-то по-детски уютно, ходили старинные изящные округлые трамваи.
Объявления на вокзале и многие надписи везде вежливо велись на белорусском и русском языках. А на вокзале в Витебске вообще объявляли станции исключительно по-русски.
Я отправил две СМС-ки, и деньги на телефоне вдруг кончились не смотря на то, что перед выездом я их туда клал, а больше же никуда не звонил. Так я оказался ещё и без связи.
Средствами я располагал совсем небольшими, поэтому за день жадно съел только солянку в кафе у вокзала и купил в дорогу маленькую шоколадку и бутылку минеральной воды. Осталось ещё много бумажной мелочи с нулями, которые можно было бы поменять только на наши копейки.
Ночью не давали спать разные таможенники и пограничники, а утром мы подъезжали к Киеву.
Минск проводил меня слёзами дождя, а Киев не смотря на тепло и солнечную улыбку, встретил ураганом.
Вокзал мне чем-то напомнил Сенную площадь времён большой ямы, только без ямы: грязно, людно, суетно.
Сам город произвёл гораздо лучшее впечатление.
Взял три пластмассовых погрызанных жетона на метро за полторы гривны. В метро и без часа «пик» народу было не продохнуть. Питерское метро всё-таки интеллигентнее. Даже противная реклама в Питере как-то скромнее: здесь без неё не осталось не единого свободного места ни в вагоне, ни на станциях. Зато вместо сеанса какого-то дзен-буддизма и медитации под стук колёс и под мелькающие картинки из сплетений серых проводов в киевском метро можно что-нибудь смотреть по развешенным под потолком экранам. Доехал до Крещатика – места, про которое я что-то слышал и которое является центральным в городе, вроде Арбата в Москве.
Оказывается, было ещё довольно рано, а я до сих пор жил по питерскому времени, как и в Питере некоторое время ходил по киевскому. Дождался открытия билетной кассы в подземном переходе и на поменянную тысячу, которую мне щедро подарили сотрудники правопорядка, приобрёл билет на концерт. Кассирша куда-то звонила, бегала со мной в другую кассу к коллеге, где остался ещё билет. А поначалу она вообще предлагала мне оставить деньги, за билетом же подойти позже. На всякий случай, денег я оставлять не стал, но подошёл попозже со своими деньгами сам.
Теперь остались какие-то деньги, и я мог, наконец, что-нибудь поесть. Зашёл в какое-то «швыдко»– это, как я понял, вроде бистро. Здесь было совершенно безлюдно, и лишь девушка-барменша самозабвенно разговаривала по телефону: она так в обнимку с телефоном меня и обслуживала от начала и до конца моего завтрака, даже не пытаясь быть вежливой или хотя бы вернуть бедному неместному его сдачу (я так и забил на неё). С глупым видом изучал меню, пытаясь представить себе хоть что-нибудь из имеющегося в нём. В конце концов взял какую-то «картоплю». Посмотрел на эту печёную развороченную картофелину в фольге с каким-то грибным салатиком сверху и напару с беззастенчивым голодом принялся есть. Официантка сделала замечание, что это едят вилкой. Пристыжено стал ковырять быстрее вилкой. Не наелся ни каким боком, но «спасибо» всё же сказал, хоть и не получил ничего в ответ.
Быстро отучил себя смотреть на какие-нибудь надписи: так было как-то спокойнее.
Если к кому-то обращаться, то большинство отвечает очень вежливо и любезно. Но попадались некоторые, которые, заслышав неместный выговор, моментально переходили на такой язык и подбирали такие слова, что после сказанного оставалось только беспомощно махнуть рукой и удалиться.
Пошёл к Софийскому собору – это место в Киеве я хотел посетить больше всего. Отдал последние две гривны за вход. Походил по двору, но на входе в сам собор вдруг встретился турникет, и светлая богомольная бабуля сказала, что надо заплатить ещё 20 гривен. Я расстроился почти до слёз и ушёл. С таким же чувством пошёл в собор Михаила-Архангела.
Не хочу я говорить ни про церковные раздоры, ни про «патриарха всея Руси-Украины» (похороненного, кстати, перед входом в самый первый русский храм), но скажу про плакаты у входа в Михаило-Архангельский собор: на них были изображены звёзды из кроваво-красной колючей проволоки на фоне карты Советского Союза. Плакаты были посвящены голоду на Украине, тому, сколько жителей погибло от рук русских коммунистов. И вот снаружи храма вот эти звёзды, а внутри какие-то турки, которые весело дурачились и фотографировались на фоне икон.
Только вид с гор на долину Днепра меня, наконец, стал успокаивать – вода…
В городе много замечательных гористых улиц, выложенных брусчаткой.
Немного не дошёл до района Печёр.
Возле здания Рады увидел две палатки армейского образца с деревянным крестом. Подошёл ближе. Это оказался временный храм Александра Невского на месте разрушенного большевиками. Конечно, восстановление храма – дело отличное, но то, что Александр Невский оказался вдруг при украинском патриархате, меня позабавило.
Вообще весь город буквально овеян националистическим гонором. В первую очередь, конечно, майдан Незалежности. На нём есть даже столб, на котором под стеклом были сохранены надписи, которые оставляли во время «революции» оранжевые гости со всех сторон Украины.
Только среди других надписей я увидел одну – «"Киса и Ося здесь были"»: от души порадовался и, наконец, понял смысл всей этой «оранжевой» шумихи.
Почему бы парням из какого-нибудь Закарпатья ни приехать в Киев, ни потусоваться, ни послушать концерты, ни пожить в палатках, ни бесплатно поесть? Тем более что на работе, на учёбе за отсутствие ничего не сделают и всё уже оплачено…
На майдане Незалежности весь день играли в полную громкость разные советские песни – это было странно слышать.
-4-
Долго я ходил по центру Киева, время от времени возвращаясь на Крещатик в надежде повстречать своих. Встречал кого-то из «Алисы», спрашивал про питерских. Но никто их не видел. Одни предлагали водки, но я не стал.
Наконец увидев над одной улицей перетяжку с загадочным призывом «Закоханем у фитнес!», я решил пробираться к залу, тем более, как я понял, находится он далеко не в центре: куда-то ехать, а роскоши перепутать дорогу и ехать на каком-то транспорте, кроме метро, я себе позволить не мог.
Название зала ЦКМ НАУ никому не говорило совершенно ничего. Благо я узнал, что это где-то у Авиационного института. Про него уже кто-то где-то слышал. Но никто не мог сказать, где же это точно, только приблизительно. И вот покатавшись в метро туда-сюда (выходить наверх мне было никак нельзя), на станции на букву «Щ», наконец, повстречал приличного студента, который более или менее толково объяснил, что мне надо выйти, пройти под мостом, пройти рынок с неграми, и там уже рядом. Не понял я только, что же он имел в виду под словом «негры». Вышел, увидел рынок, но никаких негров, только славяне. Спрашивал у одних, у других про институт, но все попадались неместные. Только бабули, торгующие семечками, сказали мне идти прямо. И вот иду я прямо – всё рыночные ряды. И вот вижу негра. Сначала подумал – померещилось. Но вот ещё один негр, ещё, целый ряд негров, торгующих дешёвыми кроссовками и спортивными костюмами. Действительно, обычные такие негры – чёрные.
Иду прямо. Что-то захотелось мне убедиться, правильно ли я иду, у женщины, стоявший на остановке. Она, интеллигентно возмутившись, сказала, что прямо я никуда не приду и выйду только на львовскую дорогу, что мне нужно повернуть направо и проехать одну остановку на скоростном трамвае. А потом удивилась, что эту остановку я вознамерился идти пешком.
Нашёл. Возле того, что раньше наверно называлось дворцом культуры Авиационного института, была только небольшая группа людей и под лестницей пила водку. Стопку предложили и мне. А ещё дали закусить плавленым сырком, которому я безмерно обрадовался. Сказали, что «Алиса» уже репетирует, а девчонки уже вручили Кинчеву цветы. А ещё сказали, что внутрь чуть не пустили гитариста «Алисы» Лёвина, который был с какой-то девицей.
Был тут один питерский на костылях. Его я видел на Витебском вокзале. Только он ехал через Москву. А я через Минск – этому парень очень обрадовался.
Общались с одним парнем из Одессы. Вообще были люди с Минска, Москвы, Липецка, Тулы, Рязани, Владимира, Кирова и так далее. Севастопольцы были с Андреевским флагом.
Народ всё прибывал, на улице темнело и заметно холодало, а моих всё не было. Я уже стал волноваться – мало ли что могло случиться.
Какой-то киевлянин ходил и орал, что Россия – дерьмо. Непонятно, зачем тогда ему вообще «Алиса»? Кто-то ему популярно объяснил (это был Емеля), что не следует так говорить. Чуть позже кто-то уже носился с украинским флагом и орал «Слава России!»
Наконец, буквально уже за двадцать минут до концерта я увидел знакомые лица. Только они оказались какие-то невозможно грустные. И лишь Миха бросился меня обнимать чуть ли ни со слезами. Оказалось, все они всё время только пили и из всего города видели почти одну только съёмную квартиру.
В отличие от питерской традиции концерт начался точно вовремя и, пока мы пили пиво и курили в туалете, Кинчев уже спел первую песню «Земля».
Хотя билеты у всех стоили одинаково, у кого-то они оказались обычные, а у кого-то в фан-сектор. Но охранники, увидев меня в обнимку с Михой и с шарфом «Алиса Питер» пустили меня к фанам.
Зал был с сидениями и с возвышением в сторону конца зала. Вся настоящая тусовка была лишь на тонкой полоске между первым рядом сидений и сценой. В остальном же густо всё-таки наполненном зале люди большей частью смирно сидели и слушали музыку. Я недолго думая забрался ногами на кресло в первом ряду и повлёк за собой Миху и Юльрку. Никто и слова не сказал, но с опаской поглядывали на надписи «Питер».
Концерт мне понравился очень. Новые песни, которых я ни одной так и не знаю, были обильно разбавлены старыми добрыми. На одной песне по залу вдруг стало прыгать множество воздушных шариков, а большинство людей по-детски сильно обрадовались. А самое главное: я всё-таки здесь, а рядом друзья.
На песне «Красное на чёрном» я вообще залез на высокий забор и затащил туда Миху. Охранники, правда, нас оттуда быстро, но вежливо спустили. Скоро Миха забрался туда снова. Удивительно, что на этот раз его никто не спустил, а сам Миха не свалился оттуда, еле державшись на ногах.
На «Спокойной ночи» сколько я не тянул всех вокруг, никто ропотно так и не присел, но я всё равно присел сам.
На крики после окончания концерта «Алиса» вышла и сыграла ещё цоевскую «Песню без слов» и «Мы вместе».
В столице всё-таки иностранного государства на концерте произошла диковинная вещь. Когда один раз Кинчев наклонился к публике, в лицо ему что-то угодило. Он развернул комок, и это оказался большой чёрно-жёлто-белый флаг с надписью «Киров». Кинчев так и протанцевал с этим развёрнутым флагом.
Вообще среди алисовцев стало появляться много лозунгов вроде «Великая Россия», «Светлая Русь» и тому подобное.
А недавно я узнал, что в Питере есть такая организация, которая называется «Чёрно-красная сотня».
Была на концерте ещё одна питерская совершенно пьяная несовершеннолетняя девчушка. Её я тоже поднял к нам на скамейку и почти пожалел об этом: она была совсем невменяемая, всё время падала и невозможно вешалась – в прочем, не только на меня. Она отдала мне свою торбу, и я сохранил её через весь концерт. А после концерта я увидел девочку снова и отдал ей её сумку, только она её потом всё равно потеряла, а в ней были все документы, деньги, билеты, причём не только её.
Кстати, свой рюкзак со всем добром я сдал в гардероб. Его на входе вообще никто не проверил. Там могло бы быть всё, что угодною. А было всё-таки из запрещённого для проноса: коробка с черносливом.
В гардеробе впервые увидели, что все вещи тщательно охраняло много охранников, стоявших традиционно почти не двигаясь и угрожающе.
На одном концерте в Москве алисоманы добровольно вызвались помочь сильно не справлявшейся гардеробщице и выдавали одежду очень добросовестно и организованно.
После концерта все собирались очень медленно. А мы втроём с Михой и Юлькой поехали на съёмную хату на такси. Таксист оказался уже их знакомым и очень хороший человек: всю дорогу он рассказывал мне про достопримечательности Киева, а ещё хвалил Питер и говорил, что он, ни смотря ни на что, остался всё-таки настоящей столицей.
Зашли в украинский супермаркет: никогда никто из нас ещё не видел, чтобы супермаркет находился в каком-то дворовом закоулке. Взяли поесть, взяли пива.
А ключей у нас не было. В квартире как будто горел свет. Мы по-всякому туда ломились, но никто не отвечал. Оказалось, мы ломились в соседний подъезд. Скоро подъехали и остальные наши с ключами.
К утру в трёхкомнатной квартире оказалось народу чуть ли ни в два раза больше, чем снимало первоначально, благо об этом не знала хозяйка. Появилась здесь и бешеная малолетка, она пыталась уложиться со мной или ещё с кем-нибудь. Были с нами ещё два брата-близнеца. Их за что-то обозвали в Киеве финнами. Поначалу они сильно обижались, а потом это прозвище пристало к ним капитально.
Естественно, на столе появилась водка. Я поел пюре из пакета, выпил стопки три и скоро пошёл отдыхать – больно уж я запарился за последние дни. Мне постелила на полу в своей маленькой комнатке с Михой Юлька. А люди пили почти до утра.
-5-
Проснулся я первый от телефонов, которые в разных комнатах стали попеременно будить своих хозяев, которые, в прочем, не обращали на них ни малейшего внимания.
Кто-то лежал без ничего как попало на полу, кто-то на стуле на кухне, кто-то спал в ванной, кто-то в туалете. Почти всем было дурновато. Наконец, все с трудом поподнимались и поехали на вокзал. По дороге быстро пришли в чувство с помощью пива, а в поезде продолжали – некоторые опять водкой.
Девочка страшно раскаивалась во вчерашнем поведении. Без билетов и документов мы думали провезти её в Питер в «гробу» – багажном отделении под сидением. Но, к счастью, каким-то образом нашёлся человек из Москвы, у которого была её торба.
Проснулся в квартире и некий Емеля, который ехал на квартиру на улицу Леси Украинки, а попал почему-то к нам на улицу Слуцкой. Он как раз из «красно-чёрной сотни». Кроме алисовского шарфа на нём была надета настоящая папаха и полная портупея. Совершенно безбашенный человек.
Я ехал на этот раз в соседнем от всех втором вагоне. Попутчик у меня был нормальный севастопольский парень, живущий в Питере. Он рассказывал, что в Севастополь не пускают крымских татар, натовцев и моментально срывают украинские флаги. Много с ним разговаривали и приходили к выводам на счёт того, что всё, что творится в русско-украинской политике плохого, скоро перебродит и неизбежно придёт к нормальному равновесию.
Естественно, я ехал в основном в первом вагоне. А вообще амплитуда шатаний по поезду была намного больше, чем в первом поезде.
В Чернигове в одних футболках ходили по вокзалу и орали песни.
Снова в поезде ехала группа – в четвёртом вагоне. Только Костя поехал к себе в Москву.
Стёкол в поезде на этот раз разбили уже не одно, а два, несколько вагонов было перепачкано кровью. Первоначально под подозрение начальника поезда (российского) попал почему-то клавишник «Алисы» Ослик. Потом начальник поезда ходил и ругался на всех нас и на «Алису». Но всё-таки в вагоне-ресторане он сидел с нами, извинялся и только разве не пил с нами будучи на работе.
Как-то гитарист Лёва сильно ошибся на концерте на «Спокойной ночи». Этого, конечно, мало кто заметил.
В поезде он тоже ошибся, когда высокомерно отказался поздороваться с одним алисовцем-боксёром.
Он сидел со всеми в вагоне-ресторане, а потом боксёр позвал его на разговор в тамбур.
Вообще эта боксёрская компания никому из других алисовцев не нравилась.
Даже Матросу – он часто как раз организует выезды в другие города. Вместе с Матросом в ресторане, как дураки, пытались взломать мою бутылку пива, которая оказалось, открывалась легче простого и без открывашки.
Меня многие угощали и вообще относились к моим трудностям с участием. Кто-то за мою футболку называл меня «Джазом».
В качестве подарка за мои приключения на станции Жлобин мне на кровать каким-то образом попали мягкие тапочки, проехали со мной всю дорогу, а потом я, так и не обнаружив хозяина тапочек, не стесняясь положил их в рюкзак.
Приехали в Питер. Разбрелись все совершенно неорганизованно. Миха поблагодарил меня за то, что ездил с ним и, как я ни пытался отказаться, сунул мне стольник на дорогу. А ещё кто-то неизвестный положил мне денег на телефон очень вовремя. Скорее всего, он, конечно, просто ошибся.
После всех приключений в этом году сказали, что я сильно похудел. Я и сам ощущаю, что брюки на мне стали уже безобразно висеть: хоть делай в ремне новую дырку. В конце концов я был удивлён, когда в магазине подозрительно спросили, есть ли мне восемнадцать…
10. Из прошлого
-1-
Живёт такая девушка. Её молодость связана с панками, трубами и вообще разными рокерскими запутками. Основным местом её тусовки была «труба» (подземный переход) на «Петроградской».
В таких «трубах» собиралась раньше значительная часть рокерской общественности, особенно зимой. Конечно, вместе с бомжами их постоянно гоняли, заводили в пикеты и так далее. Но, не смотря на все усилия милиции, многие подземные переходы были местами всё-таки опасными для прохожих. Была, конечно, и грязь, но в основном молодёжь здесь просто общалась и веселилась. Самой центральной «трубой» был переход метро «Невский проспект».
Девушку зовут достаточно редким именем Илона. Отца у девушки по какой-то причине не было, а мать частенько выпивала. Вместе с матерью и сестрой они ютились в маленькой комнатушке в коммуналке.
Илона родила сына. О его отце она предпочитает никогда не вспоминать. И, чтобы имя сына никогда ни с кем не ассоциировалось, назвала его Генрих – проще Гера или Герыч.
Сейчас Илона работает в одной государственной силовой структуре. Гуляет с сыном. По вечерам неуклюже ездит, страшно волнуясь, на своей «пятёрке». Живут они всё в той же комнате.
Один раз вместе с Илоной и одним товарищем пили пиво у «Петроградской». Было очень прохладно, и мы переползли в подземный переход. Проходили девушки – старые ульянины знакомые – такие же немного не в себе неформалки. Одна девушка присоединилась к нам.
Мы с товарищем пошли в туалет: как нам подсказали девушки – есть всё-таки польза в Макдоналдсе. А когда вернулись, илонина подруга, приплясывая от волнения, сказала, что Илону забрали в милицию.
Достучались мы всё-таки до запертого наглухо пикета, Илону сейчас же и отпустили.
Оказалось, забрал её мент по старой памяти – тот самый, который забирал её здесь неоднократно пять лет назад. Как Илона сказала, он всегда был самый противный из ментов, дежуривших на этой станции. А были и такие, кто к молодёжи очень тепло относился, чуть ли ни песни с ними пел.
Мент поначалу от радости снова её схватить не слышал даже никаких её доводов. А когда всё-таки увидел её удостоверение, очень растерялся, что-то несуразное, но вежливое пробормотал и отпустил.
На Новый год эта девушка напилась вся, до последней клетки организма. Она вела себя безобразно, ей было плохо, но ни милиция, ни скорая не хотели её забирать. Она ползала на четвереньках в одном нижнем белье и в спущенных до ботинок штанах, она кусала милиционера за руку, но ничего не изменилось.
Вообще, людей, которых когда-нибудь увлёк рок-н-ролл, можно в большинстве случаев легко узнать и встретить в них в общем-то очень человечных людей, конечно, если они пережили всё это и никуда ни свернули, если не забрала по своё крыло «чёрная рок-н-ролл мама», если не одолело лихо…
-2-
Когда мы напялили на головы повязки «Алиса» и счастливые затусовались в какой-то парадняк отметить наше первое рокерское обмундирование, проходящая женщина сазала, что мы «чёрта на себе повязываем». Мы были преисполнены гордости за то, что стали теперь «неформалы».
Раньше все парадки были открыты – можно было затусоваться в любой, где только не очень нервные жильцы. Сейчас везде коды, домофоны, да и жильцы стали какие-то подозрительные. А ещё были открыты все дворы, проходные. В них можно было спрятаться и скрыться от кого угодно, можно было вообще почти не показываться на улицах, а перемещаться только по дворам.
Некоторые парадки становились постоянными местами тусовки. Одним из подобных злачных мест была «Тёмная»: не заблудиться, чтобы выйти на эту старинную лестницу, мог только уже бывавший здесь; парадная, естественно, была вся исписана, лифт чудом ездил и не обрывался, а сама парадная имела форму гроба.
Была у нас группа. Мы распределили между собой, кто будет гитаристом, кто басистом, барабанщиком и так далее.
Потом мы стали учиться играть на гитаре. Что-то балалаили. Один раз даже спели три песни со сцены на каком-то фестивале детско-юношеских достижений в кинотеатре «Прибой».
Группа так и не сложилась, но появилась тусовка, которая обрастала волосами и, приобретая и утрачивая людей, несколько лет бороздила улицы и задыхалась в угаре.
Нашим центральным обиталищем была «бомба» (бомбоубежище). А вообще подобные места были много где: разные дворы, парадняки, кладбища. Постоянно действующим местом тусовки было Богословское кладбище: два раза летом оно разливалось как бушующий нетрезвый океан и стонало звуками гитар.
Братство. Лозунг «мы вместе» имел смысл. Значок, футболка, повязки или что-нибудь подобное – ты уже свой, даже у незнакомых. На улице все рокеры обязательно здоровались между собой – либо «козой» (растопыренные указательный палец и мизинец), либо специальным рукопожатием. Алисоманы, кроме этого, говорили «Алиса – мы вместе», а специальное рукопожатие имело свою особенность: перекрещивание рук дополнялось «козой».
Противостояние. Одни неформальные группировки не могли терпеть существования других. Сейчас вроде притихло, но тогда была война: врагами рокеров (алисоманы, киноманы, панки, грэнджеры, мелаллюги и так далее) были рэперы, рэйверы, кислотники. Снимали друг с друга атрибутику, дрались. Были и целые побоища – «стрелки». Кислотники становились союзниками, которых терпели скрипя зубами. И во вражду ввязались ещё разные скин-хеды: то на одной стороне, то на другой, а в конце-концов – против всех.
Да и внутри неформального «братства» били и раздевали своих же: особенно по признаку времени. Молодые были – «пионеры» и готовы были на всё, чтобы перестать ими быть.
Зато было железно: с девушкой не трогать. Однажды после концерта я шёл с девушкой по мосту. Чем-то она была похожа на Нику. И, кстати, тоже так и не вернула мне видеокассету с концертом памяти, который был в 1990-м году.
Что-то из порядков сохранилось, но стало, бесспорно, мягче.
Лица. Очень многие потерялись наверно навсегда в лабиринтах памяти. Некоторые потерялись и вообще – на этом свете.
Был один по прозвищу «Ублюдок»: он прославился тем, что в одном свитере на голое тело разгуливал по улице и орал антиамериканские лозунги в знак протеста против бомбёжек Югославии.
Был один «Комар»: он ушёл из очень богатой по тем временам семьи, стал наигрязнейшим панком и никогда не появлялся дома – сторчался и исчез.
Что влекло молодёжь на улицу, в тусовки? Кто же знает? Наверно, время. Становится больше спорта, больше разных развлечений. Тяга молодёжи к приключениям, к разным объединениям всегда была и будет. А ещё – «экстрим», который действует подобно наркотику. Люди всё равно скучают. Но когда они имеют деньги, они могут найти больше способов борьбы с вечно грызущей время скукой. Молодые люди стали больше ходить на разные концерты, а для нас по дороговизне редкие концерты были чем-то особенным: остальное наше время занимала тошнотворная выпивка и бегство от холода и закона.
11. Эхо
-1-
Вот сегодня 17-е января – день, когда Ника собиралась освободиться от своих забот и показаться людям.
У меня находятся некоторые её вещи, у неё – мои. Было бы неплохо поменяться.
Всё, что произошло за последнее время – похоже на какой-то обман. Продолжать с ней какие-то отношения – непозволительно для гордости, прекращать – тоже глупо. Точка вроде бы поставлена, тем более, с её отношением ко мне. Да и вообще, нелепо это всё. Возвращаться к прошлому, пусть и обретя в нём новое, – похоже, полный бесполезняк. Только между нами осталось ещё много невысказанного – как это всегда бывает. Но всё же опять хочется верить, что всё не так, как всегда.
Всё-таки что-то продолжает привлекать к этому человеку. Я знаю, что Ника переживает за то, что вокруг неё случаются несчастия (она на это всего лишь намекала, но я прочёл это в её стихах), она, может, боится погубить ещё кого-то. Только я этого не боюсь: я уже привык к обществу опасных людей и, вообще, ходить по лезвию бритвы. Я боюсь другого: кажется, что я для неё совсем ничего не значу.
Будь, что будет. Пускай гордость пострадает, зато ничего не погубит. Чувства пора спрятать в карман подальше. А с интересным человеком почему бы и ни пообщаться.
-2-
Приснилась Ника. Приснился сон, будто бы меня призвали на учения или какие-то ещё подобные боевые действия. Каким-то образом я узнал, что на них ещё прямо вместе со мной призывают в качестве медика Нику. Я быстро и прямо-таки чудом разыскал Нику и сказал, что ей тоже надо куда-то зайти насчёт документов по поводу всего этого дела. Она первая начала разговор, что не хочет ничего вспоминать… На что я сразу ответил, что я не хочу слышать ни никаких объяснений, ни вообще каких-то разговоров насчёт того, что уже прошло. Нике это очень понравилось, она сразу рассветлела и заулыбалась и вдруг ласково меня поцеловала. И вот мы снова идём держась за руки…
Снилось, что Ника переехала жить в какой-то пригород. Я приехал к ней на странном транспортном средстве. И она меня приняла, захотела, чтобы я остался на ночь, а на следующий день мы собирались вместе на концерт.
В день, отмеченный туманом и шишкой на голове, я залез в интернет. Интернет – это западня. Не даром – паутина. Еле вырвался из паутины, провисев в ней несколько часов. Можно бы сказать, что бесполезно, но не совсем так. Через запутанные цепочки «друзей» я нашёл много фоток, на которых есть Ника. Я узнал её фамилию (она когда-то мне её сообщала, но я её тогда сразу же и забыл), узнал кое-что про её спортивные достижения, кое-что про отношения с Димой. Ещё нашёл фотки снятые на какой-то станции по дороге из Киева – там был я. Видел фотки с разных концертов, в том числе с киевского. Раньше не пускали с фотиками и диктофонами – отнимали. Сейчас, особенно с мобильниками, щёлкают все. Вообще сегодня я увидел многих из недружной, как мне сейчас показалось, «Армии «Алиса»».
В «паутине» меня нашёл и «попросился» ко мне в «друзья» Дима. Перед этим я отправил сообщение Юльке, она «постучалась» ко мне, и мы стали иногда переписываться.
Интернет – это единственное, что говорит мне о том, что Ника жива и вообще существует. Достучаться я до неё не могу, да и не хочу пытаться.
Но всё-таки время от времени я наблюдаю, как она меняет свои фотки и надписи. На фотках она то в бюстгальтере, то с собакой («Волком»), то валяется где-то на снегу, то ещё что-нибудь. А надписи вроде «пошли вы все», «ушла, вернусь нескоро», «крэйзи», «Кеша-Кукушка» и так далее.
Крайней была её надпись «… Улетела в облака… Дура!» После этого у меня не стало доступа к нету.
Была задумка поехать вместе с Михой и Юлькой в Архангельск, я даже спрашивал об этом концерте, но со всем навалившимся пропало, что главное, желание куда-то ехать. «Алиса» свой первый концерт после Великого Поста (теперь во время постов она не играет концертов) даёт впервые в Алма-Ате. Туда Миха тоже не сможет поехать. В общем, пока все мои поездки закончились.
-3-
Это была лишь сказка короткого момента, который не вернуть, момента, ослепительного как вспышка.
Что нас могло связать, кроме этого момента? Трудно даже представить её и меня рядом. Но и плохо было, когда этой девушки не было рядом, зато с ней было как-то легко.
Один раз Ника, смущаясь, просила не считать её предательницей за то, что на выходных она агитировала за какую-то политическую партию. За какую точно, установить сложно, потому что все партии были похоже одна на другую. Только заплатили, сказала, меньше, чем обещали. Зато, прибавив эти деньги, Ника купила себе розу (шарф) с «Алисой». А про свою политическую деятельность она пожелала скорее забыть.
Ника жила с горечью от потерь близких людей. Однажды он получила письмо откуда-то из Архангельска о смерти своего хорошего друга. Было у неё ещё что-то подобное тяжёлое на душе, о чем она мне просто не рассказала.
Про «эму» Ника говорила «позёрство». Тем не менее, каждый раз, когда я встречаю где-нибудь крашенных в вороний цвет с разными железяками в губах, носах и так далее непонятного пола существ в тесных брюках и оттого особенно нелепых огромных инкубаторских кедах, я сразу вспоминаю Нику – они чем-то похожи.
Хотел примириться с прошлым, а оно показало язык.
И всё-таки – жизнь: дорога, хоть и вся в колдобинах, или звериная тропа, или последний путь.
-4-
Вообще, во всей этой неформальной тусовке такие же люди, как и везде. В ней живёт и плохое, и хорошее. Есть, например, та же дружба только за бутылкой: в остальное время лучше бы и не встречались. Друг друга здесь так же часто предаёт и забывает. Но неожиданно можно встретить и горячую поддержку, и светящиеся души.
Всё-таки это – фонтан. Искусство вся эта музыка, не искусство, но что-то во всём этом есть, что заставляет переживать, думать, жить. И в то же время присутствует неизвестное безудержное тёмное.
Неформальные романы пишутся на гранях, острых как лезвия бритв, разделяющих светлое и тёмное.
12. Аукцион
«Аукцион, где тебя покупают, тебя продают…»
Прикатил к ДК Ленсовета. Нервничал ужасно. У меня был один лишний билет.
Звонил Михе: они где-то с Юлькой.
Я ходил кругами и пытался билет кому-нибудь отдать: но билет у людей либо уже был, либо был не нужен вообще. Я налакался пива.
Догадался подойти к кассе, может там кто билет покупать будет. И сразу наткнулся на двух женщин, которые брали билет у барыги, который там приторговывал. Я перебил их и предложил билет бесплатно. Сначала все подрастерялись. Потом я вытащил билет, и женщина несмело его взяла. Оказалось, ей как раз нужен был один билет для подруги и как раз в бельэтаж. Она поблагодарила, предлагала денег, но я отказался, сказал, что у меня есть.
Зашёл в зал в тот момент, когда погасили свет. Билетёрша с фонариком посмотрела мой билет и указала место где-то в темноте. На своём месте я просидел минуты две. Не могу сидя. А вокруг такой тухляк, все сидят, почти не шевелятся, даже узкая полоска людей возле сцены стояла в основном как на похоронах. Я колбасился один. Постепенно на моём левом фланге откуда-то пришло порядочно людей, и многие тоже танцевали и радовались. Вообще, чем дальше шёл концерт, тем больше появлялось в разных местах в зале эмоций.
Видел живьём Лёню Фёдорова на концерте (памяти Башлачёва) – мне он представился ужасно талантливым человеком. Видел Олега Гаркушу. А вместе «Аукцион» никогда не видел. И песен их совсем почти не слышал. Подпевал только припев песни «Не хочу и не умею быть таким, как все, этот вызов я бросаю логике вещей».
Девушка одна в одиночестве слева от меня как-то очень страстно танцевала.
Концерт хороший был, но всё же захотелось сильно в туалет. Когда вернулся, девушки уже не было. Потом она появилась, но уже дальше от меня, она встала со своего места, больше не садилась и продолжала колбаситься в одно лицо.
Группа ушла, все долго хлопали, они вышли снова. К этому моменту я оказался гораздо ближе к сцене и зажигал там. Не знаю, подруги ли это той девушки или нет, две стриженные под мужчину девушки попросили меня оттуда уйти, потому что я им всё загораживаю. Мне почему-то стало обидно.
Концерт закончился, а мне стало ещё обиднее, когда мы шли с девушкой рядом по лестнице как-то чересчур медленно, а обидно было за то, что она уйдёт сейчас куда-нибудь и вряд ли когда-нибудь ещё появится. Мой голос, уже давно затёкший где-то внутри от неиспользования, что-то слабо прохрипел, но я даже удивился, что она вдруг согласилась познакомиться и дала свой телефон.
Её зовут Оля. Я, наконец, увидел её лицо, и оно оказалось весьма милым. Она спросила, как мне концерт и сказала, что сейчас очень устала, две ночи не спала, только из путешествия в Рязань, в … И действительно, она выглядела усталой, а глаза её были какие-то растерянные. Мы договорились как-нибудь встретиться, когда сможем. Она встала в очередь в гардероб, а моя куртка оказалась в другом гардеробе, где народу было раз в десять немереннее. Она уехала на «Московскую». А я звонил ей три раза подряд. Каждый раз я говорил ей что-то хорошее, потом поздравил с праздником и ещё извинился за то, что, когда звонил в предыдущий раз, обманул её в том, что ещё стою в гардеробе, хотя сам оттуда как раз уже выходил.
Странным образом во всей огромной толпе меня нашла женщина, которой я отдал билет. Она снова меня благодарила и говорила, что концерт был обалденный.
Потом Оля исчезла. Исчезла туда же, куда исчезла Ника, куда исчезли очень многие, куда исчезли все…
Приложение
Ника спряталась в лесу забвения и прихватила с собой мой диск «Энергия», а ещё 30 кассет с редкими записями «Алисы», за которыми в своё время много побегал. Подковка – это подарок.
У меня остался её диск Башлачёва (диск вроде тоже не её, она взяла у кого-то и не отдала), теперь Башлачёв, повстречавшийся с лихом, стал мне значительно ближе. И остались тетради с её стихами. Поскольку я жестоко был ею кинут, то считаю, что имею право обнародовать эти стихи, а если нет, то пускай сама мне об этом сообщит.
Итак, вот некоторые стихи. Знаки препинания в них – мои (изначально они находились лишь в самых острых местах).
Может, эти стихи хоть немного помогут понять, что всё-таки произошло.
***
Где моя ночь?
Где мой дом?
Я хочу уйти прочь…
Но звонит телефон.
Вмажься,
Растворись во снах!
Нам не остаться,
У меня больше размах!
Твои глаза напротив юга
Теряли контур на стене,
И всем была бы ты подруга…
Кому угодно, но не мне.
И наше время как бы зло
Кидалось на прохожих…
Просто нам с тобою повезло,
И мы остались непохожи.
***
О как хочется петь
И так не хочется спать,
И мне эту песню допеть,
Но завтра в атаку не встать.
А гимны волкам уже пропели,
И нет больше счастья в быту.
В темноте сухо колышутся ели
А мы как и были в плену.
Здесь романтики нет,
Здесь обычная скучная жизнь,
А мне так хочется петь,
А может и просто выть.
И где проснёмся мы завтра –
Тайна покрытая пылью и пеплом.
Мне бы дожить до заката,
Улететь подхваченной ветром.
И так не хочется спать,
Так не хочется верить,
Что завтра надо встать,
Опять смотреть на закрытые двери.
***
Мне надоела моя бессмысленность.
Мне надоела моя неосознанность.
Моя жизнь поросла цветами.
Меня самой почти не осталось.
Мне надоело умирать каждый день зря.
Как хоровод унылых песен, роятся мысли в голове.
Зачем я так? Мне грустно? Кто я?
Зачем вернулись все ко мне?
А новый день несёт обман,
И кроются за счастьем раны.
Поезд встал. Нажали на стоп кран.
Я забывалась, и меня позвали.
Пришла подруга в чёрном платье,
И тихо села на кровать.
«Пришла с собой тебя забрать я,
Но ты лежи и не вставай».
Я присмотрелась – нимб над головой
И всё же кто ты: смерть, спасенье?
Помолчав сказала: «без разницы, я за тобой:
Ты так устала, не жизнь – сплошное огорченье».
Так тихо прошептала и ушла.
Окно открылось в старом доме,
А через миг я поняла:
Я в коме.
***
День прожит зря.
Никто не поймёт, что случилось.
Просто умерло солнце,
И новое утро разбилось.
Осталась только ночь…
Простилась один на один.
И пусть идёт дождь,
А ты никуда не ходи.
Безмятежностью сна
В моём чёрном доме
Стоит тишина.
Словно в сахарной коме,
Я хватаюсь за вздох.
Кто-то умер, а я нет,
Кто-то кричит,
Сорвавшись. На свет!
Дайте, сволочи, жить,
Не стреляйте!!
Меня учили не просить,
Но слово моё отдайте.
Не заслужила его тишина,
Не сорвёт его пустота.
Упрямо буду шептать: «Победа!»
И радоваться всем назло.
Хотелось бы сказать: «Приеду!»
Но рвётся крик: «Мне повезло!»
Красным зачёркиваю жизнь,
Хватаясь взглядом за прохожих.
Намного легче всех забыть,
Кто как и я, остались не похожи.
***
Узоры рельс, паутины проводов,
Пыль оставшихся позади городов,
Страх позабытых любимых имён,
Праздник оставленных счастливых времён,
Полный ноль на душе,
Грусть в вагонной суете,
Полна голова дурацких идей,
Мелькают лица незнакомых людей,
Усталые мысли о бывшей весне
И грядущее счастье в тревожном сне –
Всё это было так красиво:
Ушло куда-то, но помню: было!
Удушливой горечью забилась голова
Под любимую песню, как всегда.
Со спокойной душой глотая дым
Вспоминаю, что было вчера.
Ночь. Я поняла и сердце темноты.
И всё. Всё это просто слова.
Ничто не вечно под этой луной,
Красота захлебнётся уродством.
И красной линией перечеркнётся
Жизнь между мной и тобой…
***
Зима своим покровом сыпет ночь,
В белой крошке купается луна.
И две недели был бы дождь,
Но всему виной зима.
Тёмной ночью да под звёздами
Так страшно одному идти домой.
Зима метелями, морозами,
Своей смертельной красотой
Пугает…
Холодает.
За окном дни пропадают.
Так страшно быть одной,
И страшно оставаться собой.
А если ты устал и сел в сугроб,
Ты замёрзнешь, лишь заснув, умрёшь.
Потратят много денег на похороны и гроб,
И новый год пройдёт, а тебя не вернёшь.
Так что беги пока хватает сил,
Не жди пощады от зимы.
Девчонку с лицом смерти не проси…
Лишь сильнее снегопад, где остаются сны…
И всё ещё…
Холодает,
Метель за окном завывает,
Всё теряется в реальности снов,
Всё под властью снежных оков.
***
Гордо наступала на люки,
Не пугала чёрных кошек перед собой.
Шла вперёд, хоть опускались руки,
Шла вперёд за своей звездой.
Где зелёный свет как предчувствие,
Не плохих мыслей отсутствие…
Что-то там ждёт впереди,
Но я принимаю вызов судьбы.
И хорошо, если кто-то рядом.
Офигенно, если нет никого.
Не привыкай к странному взгляду –
Отойди, отпусти одного.
Ведь ангелы здесь больше не живут,
Пусть страшно одиноко в этой пустоте.
Упали все с небес и не поют –
Сами виноваты, и жить нам в тишине.
Играли в детские игры,
Не заметили как закрылась дверь
В окно полетели плюшевые тигры,
А я всё же иду за мечтой своей.
И на все вопросы – потом, всё потом.
Будет место, будет время,
А нет и хорошо…
Будет тело, будет племя…
И через жизнь по лужам
Дорога – не дорога, название одно.
Хотелось бы домой на ужин,
Но вместо этого мы пьём вино.
Каждый по местам,
Каждому по яме.
Всем по заслугам, делам.
Все мы виноваты сами
В том, что…
Ангелы здесь больше…
Не живут…
Каждый нашёл себе неверного друга.
Мы хотели найти приют,
А находим лишь разломанные судьбы.
***
Вечер. Только страх из подворотни.
Вечер. Ожидание огня.
Вечер. И шагают сотни –
И шагают поперёк меня…
А я стою на мрачной крыше,
Мне так больно сделать вздох.
Голоса на улице всё тише,
Всё шипит: скорее б ты подох…
Задохнуться в этом море грязи…
Так лишь сделай шаг вперёд.
Повсюду чернь, случайные связи,
И ты оказался на краю. Вот.
Ты стоишь и видишь –
Догорает солнце дня.
Ты летишь, не слышишь
Чужие голоса.
Голоса на улице всё тише.
Свои, чужие. Всё смешалось здесь.
Ничего не хочешь слышать,
Ты ждёшь коварную тётку-смерть.
***
Два часа – кто-то снова разобьётся,
Две минуты в грозовую даль.
А на этом свете ох, не живётся, не живётся,
Так давай! Свою печаль в стопки разливай!
Звёзды падали на землю -
Стремительно и как бы невзначай.
Не ощущала темнота потерю,
И всё казалось «до свидания», не «прощай».
И уходили люди, звёзды, годы –
Никто не замечал их тишины.
И лишь кричали «Дайте нам свободы».
Но в этой свободе уж по уши мы.
***
Только чай и сигареты,
Только горечь от разлуки.
Так кончается лето,
Так опускаются руки.
И не новость – вновь домой:
Мрачный серый город
Ждёт тебя, зовёт с собой –
С головой да в омут.
Не напрасны обещанья,
Просто хочется завыть.
Будет долгим ожиданье,
Но иначе мне не быть.
Просто так пройдут дожди,
Просто так спадёт листва.
Хоть не можешь, но ты жди:
Жди, когда придёт зима,
Своим холодом остудит
Пыл горячих двух сердец.
Но поймут, быть может, люди,
Что уж близится конец.
И холодный снежный ветер
Заметает все следы,
И пылающее сердце
Станет сердцем пустоты.
Пахнет обречённостью, пахнет роком.
Неформальный роман
© Copyright: Сергей Петро, 2008
Свидетельство о публикации №208052200188
Свидетельство о публикации №208052200188
Рецензии
Так, это второе, что понравилось. Живое. На тыканье-выканье не обращаю внимания, ну не пропечатывается у меня это Вы, смирись. Терпи, не отстану, пока не разберу тебя по строчкам. Отзываться не обязательно, ты все сказал и выложил на всеобщее обозрение, высказываться буду только я, - читатель.
Антонина Берёзова 04.01.2009 09:41 • Заявить о нарушении
Антонина Берёзова 04.01.2009 09:41 • Заявить о нарушении