Легенды озера Песно

       Если выйти из Санкт-Петербургского метрополитена на станции «Владимирская» и пешком пройти по Загородному проспекту до знаменитых Пяти углов, то отсюда уже рукой подать до дома № 28, где расположен один из самых удивительных музыкальных мvзеев: «Мемориальный музей-квартира Н. А. Римского-Корсакова».
Здесь бережно восстановлен подлинный интерьер последней петербургского жилища великого композитора,собраны многие вещи, принадлежавшие лично Николаю Андреевичу и членам его семьи. Я до сего дня с удовольствием вспоминаю интереснейшие встречи с музыкантами и композиторами, постоянно проводившиеся в этом уникальном "концертном зале". На них всегда царила особая задушевная атмосфера, унаследованная от знаменитых на весь Петербург «Корсаковских сред».
…Уважаемый Николай Иннокентьевич!
Администрация Мемориального музея-квартиры Н.А.Римского -Корсакова приглашает Вас принять участие в вечере, который состоится 27 сентября 1989 года.
Будет присутствовать внучка композитора, Татьяна Владимировна Римская-Корсакова. Директор музея-квартиры, кандидат искусствоведения О.С.Игнашёва…
       Когда на мой письменный стол легло это письмо, я сразу же решил, что темой своего выступления обозначу давно не дававшие мне покоя легенды озера Песно. В те дни я служил военным капельмейстером в Луге, и по долгу службы часто выезжал в окрестности этого изумительного по красоте озера, приютившего на своих берегах последнее земное пристанище великого композитора. И всякий раз мой путевой блокнот обязательно пополнялся какой-нибудь удивительной историей, передававшейся из уст в уста в нескольких поколениях. Были среди них и причудливые фантазии вроде таинственного поселения древних славян, возникающего посреди озера из голубого тумана, и романтичекие легенды о леших, русалках и водяных, поутру отдыхавших на песчаных отмелях,и даже потенциальные музыковедческие открытия. Представился, наконец, удобный случай рассказать обо всем этом музыкальной общественности, и я решил в первые же выходные выехать в Любенск.
       …Автобус ловко притормозил возле остановки «Любенск-Вечаша», хлопнул дверцей, и озорно чихнув в пролетавшего мимо шмеля синими колечками, деловито покатил в Плюссу. Ошалевший шмель, реактивно загудев, кинулся было вслед за обидчиком, но вскоре успокоился, и вновь запетлял по ароматному лугу в сторону озера. Я двинулся за ним по полевой дороге, опьяненный полуденным запахом трав, и не сразу сообразил, что шагаю по знаменитой подъездной аллее, хорошо известной по описаниям и фотографиям разных лет. Деревья сильно выросли,аллея поодичала,но была вполне узнаваема. Я разволновался: вот сейчас, за этим поворотом, откроется взору то самое имение «Вечаша», где Римский-Корсаков так много сделал для русской музыки в последние годы жизни. Еще несколько шагов, и мое волнение сменяется недоумением и растерянностью. Как же так? Ведь решение о реставрации усадьбы принято еше в начале 80-х годов, но голый сруб все еще, подобно фальшивой ноте в аккорде, вносит диссонанс в здешнюю красоту. Да и сама природа вокруг как-то ожесточилась и побуйнела, словно мстя людям за ржавое железо и битое стекло, — не свернуть с узенькой дороги в сторону. С грустью вспомнил я любовно сберегаемый людьми заповедный лес, окружающий пригородный домик Гете в Веймаре. Не только бумажку бросить, а и травинку сорвать неудобно — такая красота и ухоженность. И платит там природа за доброту прозрачной синевой ручьев, изумрудной зеленью лужаек и неповторимой красотой вековых деревьев. Платит щедро, воспитывая в людях чувство неповторимости и уникальности бытия. Такая вот получается обратная связь, и если прервать ее когда-нибудь насильно, на смену ей придут отчуждение и вражда.
       По тенистой аллее я спустился к озеру и долго простоял на подмостках купальни, где так любил обдумывать свои цветомузыкальные партитуры великий композитор. «Цветной слух», — так суховато определят музыковеды эту удивительную способность Римского-Корсакова «видеть» музыку. Но думается мне, что прежде всего это была великая чуткость его сердца, способного отозваться особой стрункой на самую малую толику прекрасного в окружающем мире, отозваться песней души, как это издревле присуще роду человеческому.
       Временный Музей отыскался на краю живописной поляны, в двух небольших домиках, вместивших в себя всю экспозицию. Рядом приютились дощатые сараи, в которые на зиму убирают нехитрое хозяйство лодочной станции, и крытый деревенский колодец с холодной ключевой водой. Еще в Луге я узнал, что всем заповедником с помощью нескольких человек управляет Валентина Ивановна Сложеникина, любезно разрешившая мне ознакомиться с достопримечательностями экспозиции самостоятельно. Радуясь отсутствию посетителей, я тотчас приступил к неторопливому осмотру, подолгу задерживаясь у экспонатов.
Сразу и надолго поразила меня посмертная маска Н. А. Римского-Корсакова, о существовании которой я, к своему стыду, даже не подозревал. Впрочем, не столько сама маска, сколько отсутствие принятой в таких случаях атрибутики с указанием дат, имен и прочих подробностей. Я сказал об этом Валентине Ивановне, хлопотавшей о чем-то по телефону в своем крохотном служебном кабинете под скрип колодезного ворота за окном.
— Кто снимал посмертную маску с композитора, нам, к сожалению, установить не удалось, — вздыхает директор музея. — Поступила она к нам в нюне 1968 года из Михайловского, куда, в свою очередь, ее передала дочь Николая Андреевича — Надежда Николаевна Штейнберг. Да вот вам документы, смотрите сами.
На стол ложится пухлая серая папка, и я читаю: «Приложение к акту... Коллекционная опись... № 200 — посмертная маска Римского-Корсакова. Материал — гипс. Одна штука»… Все… Больше никаких сведений. Кто этот неизвестный скульптор, сохранивший на века для людей последние черты великого композитора? Какова его судьба? Как его имя? Трудную загадку загадала потомкам чья-то бумажная душа, низведшая уникальный памятник до уровня садового канделябра.
И еще один документ из серой папки показался мне интересным. Приведу его дословно: «Ленинградский областной государственный архив. г. Выборг. Фонд 2922, опись 1, дело 298, листы 1 и 2. Отчет о командировке в Любенск (1928 год) и акт о передаче экспонатов в Лужский краеведческий музей". Далее шел длинный перечень предметов, стреди которых я обнаружил "старинный музыкальный инструмент черного цвета с клавишами слоновой кости". Прочитав эту казенщину я подумал, что теперь не остается никаких сомнений в том, что до войны в Луге действительно был рояль, принадлежавший Римскому-Корсакову. Сгорел ли он вместе с Лужским музеем при бомбежке, или вывез его на чужбину последний владелец «Вечаши», в сорок третьем объявившийся в здешних местах в форме немецкого офицера, теперь установить трудно. Но уже почти полвека живет в народе легенда о том, что вместе с другими экспонатами рояль надежно укрыли от оккупантов лужские патриоты. Легенда эта, красивая и высокая, родилась и питается уверенностью в том, что не может оказаться родная земля повинной в безвозвратной утере бесценной реликвии. И если не вмешалась в святое дело чья-нибудь черная душа, то обязательно вернется рояль к людям, вернется и займет привычное место в музее на берегу светлого озера Песно, когда-то вдохновлявшего Римского-Корсакова на создание подлинных шедевров своими пейзажами. А красота здешних мест неповторима и уникальна.
Не случайно несколько лет назад в эти края вернулись белые лебеди — пара длинношеих красавцев — шипунов. Наверное, привел их сюда инстинкт предков, когда-то вольно селившихся на камышовых берегах древнего озера. Прошли долгие тяжелые годы, и снова кружат над синим озером прекрасные белые птицы, осеняя крылами эту благословенную землю. И кто знает, может быть, однажды обронит царственное перо гордая Лебедь, и опустится оно из поднебесья на землю, указывая людям священное место, где по преданиям захоронено сердце великого композитора. И тогда, устыдившись слепоты своей и черствости, установят люди на этом месте прекрасный памятник, и потечет сюда нескончаемый поток человеческой благодарности гениальному соотечественнику, чье творчество вошло в сокровищницу мирового музыкального искусства. .. Автобус на Лугу давно ушел, и я решил возвращаться через Плюссу поездом. Уже в пути я сообразил, что еду по дороге, которая стала последней для композитора. Печальный путь этот не был отмечен достопримечательностями, разве только вековые деревья, уцелевшие при бомбежке железнодорожной станции в войну, могли служить свидетелями того, как 10 июня 1908 года из Любенска в Петербург проследовал скорбный кортеж. Тело Римского-Корсакова похоронили на кладбище Новодевичьего монастыря, и памятником ему стал древний курган с новгородским крестом, на котором отлили надпись:
«Николай Андреевич Римский-Корсаков.
6 марта 1844 г. — 8 июня 1908 г.»
А над могилой Стасов скаpал: "Он был последним из титанов «Могучей кучки», страстно утверждавших славянское начало в искусстве XIX века, и вся его жизнь принадлежала русской музыке..."
До самой Луги мне не давала покоя мысль: да чем же сердце Римского-Корсакова хуже сердца Шопена? Почему до сих пор не проведены необходимые исследования? О чем думают столичные музыковеды, обросшие диссертациями по творчеству "Могучей кучки"? Ведь нельзя исключить, что на священном месте сейчас попросту построен какой - нибудь "общественный объект", грубо попирающий Память и Сердце, которое до последнего удара хранило к русской земле поистине лебединую верность...
       Мои размышления прервал наплывший силуэт куполов Воскресного собора, и вскоре я шагнул с поезда на лужский перрон. Дома, сев за машинку, я по свежей памяти набросал тезисы будущего выступления, в котором намеревался рассказать о захороненном в Любенске сердце композитора, о его пропавшем рояле и других прекрасных легендах, бытующих на берегах старинного озера Песно, где каждое утро взлетают навстречу солнцу сизокрылые лебеди…


Луга-Липецк
2008 г