Нарисуй мне барашка. 4 Mylene Farmer art

Посвящается творчеству Милен Фармер/Mylene Farmer

 Вместо предисловия.
…Я посмотрел на него спящего.
       Красивое лицо: высокий лоб, не крупный нос, миндалевидные глаза в опушке ресниц. Юный Том Форд, брутальный персонаж.
       «Не делай этого!» - сквозняком пронеслась мысль.
       Я зарычал от злости на себя самого. Я зажмурился, представив, как он оставил меня спать пьяного, а сам вышел в прихожую. Кто был инициатором? Не важно. Я представлял сам акт, полный животной яростной страсти случайных любовников. Его пальцы вдавливаются в её белоснежные бёдра, словно в пластилин. Ей больно, отчего внутри неё всё сжимается, а ему того и надо. Ему нужно, чтобы она стала ощутимее. И из его горла вырывается хрип, поддерживаемый её хрипом. Он убирает волосы, обнажая её шею…
       Я представляю это, а в груди давит, в голове жарко, душно. Как и им, охваченным внезапной вседозволенностью, тлевшей столько лет страсти.
       Я открываю глаза. Я всё делаю правильно.

1.
       Я не сразу догадался, кто Она. Когда я получил первое письмо по e-mail от неизвестного адресата, то думал удалить, как спам. Но что-то помешало. Наверное, любопытство. И я открыл письмо, прочитал:
«Dessine moi un mouton.»
       Французским я владею не важно, знаю обще - распространённые слова и фразы. Из этой понял только «dessine moi». При помощи электронного словаря перевёл остальное. Получилось:
«Нарисуй мне барашка.»
       И я нарисовал, отсканировал, сделал вложение и отправил неизвестному адресату. После этого я завершил проверку документов. Ровно в 19.00. выключил компьютер и покинул офис.
       Женя ждала меня в кафе за столиком у окна.
- Привет, - улыбнулась она.
- Привет, - ответил я одними губами, без слов.
       Поцеловав её в щёку, я сел напротив.
- Как прошёл рабочий день? – спросила она, поправляя рыжий локон.
- Как обычно, - отмахнулся я.
       Подошла официантка. Она смотрела на нас, а точнее на меня, как-то странно улыбаясь. Я заказал себе ужин.

2.
       На следующее утро первым делом я проверил электронный ящик. Писем нет.
       Только через два дня я получил ответ на французском. Пришлось задержаться в офисе до 22.00., отменить поход с Женей на выставку. Ей я соврал про «неожиданное задание от шефа». Но всё перевести не получилось. Наверное, поэтому я приехал домой взвинченный.
- Кушать хочешь? – спросила Женя, закрывая за мной дверь.
- Хочу, - кивнул я, снимая обувь.
- Как задание от шефа? – уходя на кухню, - Всё сделал?
- Это не твоё дело.
       Она остановилась, повернула голову, окинув меня презрительным взглядом сверху вниз.
- Извини, я устал. Это так достаёт меня, когда нужно делать что-то незапланированное. Это меня из колеи выбивает.
       Женя не ответила, скрывшись на кухне. Я остался стоять в прихожей, слушая, как она гремит посудой.

3.
       На следующий вечер, около 23.30.
- Нам нужно завести ребёнка, - ущипнув меня за мочку уха, прошептала Женя.
- Ты действительно этого хочешь? – глядя в потолок, по которому от края до края пробежал луч света от фар проехавшего за окном автомобиля.
- Я готова, - ответила она, прижавшись ко мне сильнее.
       Я ничего не ответил, вспоминая содержание переведённого таки письма:
       «Привет. Славного барашка ты нарисовал или нарисовала? Я ведь не знаю, кто ты.
       Извини, что из миллиарда возможных e-mail-адресов я набрала твой. Если ты не хочешь продолжать переписку, то не отвечай мне… Знаешь, я написала, потому что вспомнила тот день, когда на студию ворвался «этот» мужчина с винтовкой. «Этот», так я зову его, поскольку хочу забыть, но не получается. Чаще всего я думаю: «Насколько случайно заклинило винтовку». Если бы не это, то… Смерть бывает так несправедлива…
Но твой барашек милый. Он заставил меня улыбнуться. Спасибо!»
- Эй, - с силой толкнув меня в бок, позвала Женя, - Ты не слышишь меня?!
- Слышу, - ответил я, - На работе завал, вот и задумался.
- Понятно, - отворачиваясь к стене, - Спи.

4.
 - Я сейчас допечатаю документ и выхожу, - сказал я Жене, продолжая одним пальцем набивать ответ француженке, - Ты подожди меня, закажи мне тот шницель… Да, с курицей. Обязательно с чаем. Хотя нет, чай при мне, не люблю холодный, ты же знаешь.
       Я положил трубку и поставил точку в моём менее чем содержательном ответе:
       «Здравствуйте. Я не особо хорошо пишу по французски, но недурно рисую (и не только барашков).
Я вообще в дизайне разбираюсь.Parle moi/поговори со мной.»
       Отправив, я завершил работу, запер офис, сдал ключи на охрану. Я направился к пешеходному переходу, когда мимо проехал автомобиль. Серебристая иномарка с заднего сидения которой на меня смотрела женщина. Её кожа была бледная. Даже тонировочная плёнка не особо затеняла эту белизну. Я перехватил взгляд женщины, она отвернулась. Автомобиль укатил прочь.
       Я перешёл дорогу и поймал такси.
       Жени в кафе не было, но у входа меня ждала официантка.
- Ваша жена Женя? – спросила она.
- Да.
- Она просила передать, что задерживается.
- А почему она мне об этом сама не сообщила?
- Она сообщает, - резко, - Через меня. Вам никогда не говорили, что ваши голоса похожи?
       Я отрицательно мотнул головой. Отыскав взглядом, занял свободный столик.
- Два шницеля, кукурузный хлеб с маслинами, гарниром, картофель - фри и два сока: апельсиновый и морковный, - сделал я заказ через две минуты.
- Морковный со сливками? – уточнила официантка.
- Со сливками, - подтвердил я.
       Официантка отошла, а я повернул голову к окну. Уже темнело и город наполнялся искусственным светом.
       Спустя час я доел почти всё заказанное. Было тошно до жути.
- Ваша жена так и не пришла, - констатировала официантка.
       Я захотел, очень сильно захотел ударить её. Знаете так, наотмашь с оттяжкой, чтобы отпечаток от ладони остался. Я даже представил, как сделал это, и девушка взвизгнула, прижав к пылающей щеке левую руку.
- Я унесу хлеб? – вырвала меня из водоворота мыслей официантка.
- Да, - буркнул я, поднимаясь из-за стола.
       Домой я ехал на пойманном «моторе». Водитель слушал блатные песни, а я тупо пялился в окно. По тротуару прогуливались парочки, их тени скользили по асфальту вместе с движением автомобиля. Многие мужчины, да и женщины, пили пиво из бутылок. Меня тошнило от этих людей.
       Расплатившись с обросшим водителем я поднялся на лифте домой. Подойдя к двери, позвонил. Женя не торопилась. Тогда я открыл своими ключами, вошёл, скинул обувь.
- Женя! – заорал я с порога, захлопывая дверь.
- Я в спальне, - отозвалась она.
- Почему ты не пришла?! – стукнув кулаком по двери, громыхнувшей железом.
- Я больше не люблю то кафе.
- Я тоже его больше не люблю, - проходя в тёмную спальню, - Я проторчал там, запихивая в себя эти жирные шницели, а ты даже позвонить не могла!
- И ты хорошо знаешь почему!
Я пнул кровать. Пожалев об этом, подпрыгнул на одной ноге, сжав ладонями вспыхнувшие болью пальцы другой.
- Могла бы поволноваться за меня! – орал я, - Меня тошнит от жратвы и от злости!
- Прости, - отозвалась Женя, всхлипнув.
- Что с тобой происходит, - бухнувшись на кровать, выдохнул я, - Что случилось?
- А ты не догадываешься? – прикоснувшись ко мне рукой, - Мне страшно.
- У тебя опять приступ агорафобии? – встрепенулся я, чувствуя, как гнев превращается в страх.
- Нет, - обхватив меня за шею, - Я боюсь потерять тебя.
Я приложил ладони к её холодным щекам, прижался лбом к её лбу.
- Меня ты не потеряешь, - чуть улыбнувшись, сказал я, - Мы будем вместе вечно.
       Когда Женя начинала бояться, плакать, то я чувствовал себя взрослым. Мужчина, утешающий свою маленькую возлюбленную. Наверное, у неё предменструальный синдром.
5.
       Я читал переведённый текст письма:
       «Ainsi soit Je/такая я. Эгоистка, владеющая английским (наверное, более привычным для тебя), но предпочитающая французский. Ты попросил поговорить с тобой и вот я говорю. За моим окном свинцовое небо над городом из стекла и бетона. Лучи солнца эфемерны. Но вот миг назад пелену пробил луч и померк. Снова сталь и грусть. Скажи, когда тебе бывает грустно?»
       Я шумно выдохнул, пробежав по тексту второй раз. Во что я позволил втянуть себя? К чему вся эта переписка? Как человек рациональный, я видел в ней один выгодный момент – совершенствование своего французского. Как самец я ощущал некое удовольствие от этой краткой тайной, пусть и не телесной, но связи с другой женщиной. Я поклялся сам себе не изменять жене, но чисто юридически и практически я оставался честен и перед ней и перед самим собой. А что вообще можно считать изменой? В современном понимании это половой контакт? Или виртуальный в том же разряде? Тогда, может, и мастурбация тоже измена?
       Зазвонил телефон. Я свернул файл с письмом от незнакомки и поднял трубку.
- Я вас слушаю.
- Привет, рад застать тебя на месте, - раздался голос Сашки, - Как дела?
- Дела делаются, - улыбнулся я (улыбка была благоприобретённым рефлексом на голос лучшего друга), - на работе болото, но это чисто между нами, а так всё без изменений. А как у тебя, у вас? Как сын?
- Я зову его Калигула, иногда Нерон. Спим часа четыре за ночь.
- Счастливчики, - выдохнул я, вспомнив предложение Жени завести ребёнка.
- И не говори, - хмыкнул друг.
Повисла пауза. Я ждал его слов, а он чем-то шуршал на другом конце провода.
- Ладнонемогупродолжатьвызываютпока, - пулемётной очередью разрядился Саша и положил трубку.
- Пока, - слушая гудки, ответил я.
6.
       «Привет.
       Ты оказался более чем краток. Ответ: «Мне бывает грустно по разным причинам». Это такая шутка? Такое, как бы «да», а на самом деле «нет»? Возможно, мне нужно быть откровеннее, чтобы тебе было чем ответить.
       Так вот отчего бывает грустно мне:
Иногда я вспоминаю, что всем известна под другой фамилией и мой отец не видит во мне продолжение своего рода, хотя ему было бы чем гордиться.
       Я грущу, изредка, что мои волосы от рождения не такие, как у моей матери и поэтому мне приходится их красить. Если бы гены моей матери были сильнее, то я была бы избавлена от этого.
Когда я не в Париже, то грущу о нём.
Мне становится тяжело, когда люди без конца болтают, ведь тишина – золото, точнее сказать молчание - золото…
Знаешь, я сейчас набивала этот текст и подумала, что чаще всего мне грустно от необходимости обманывать. Даже крася волосы или поменяв фамилию (пусть это и сценический псевдоним) я солгала. Ложь – это уродство или способ скрыть уродство (физическое или моральное), что одно и то же. Мне грустно, когда приходится лгать.
       А тебе грустно, когда приходится врать?
Кстати, ты мужчина или женщина, мальчик или девочка, может старик или почтенная дама?»

       Я свернул файл с ответом француженки. Не ожидал, что она ответит так быстро, в тот же день. Ладно, не буду заставлять её ждать.
       Я нажал «Написать письмо», забил её адрес и набрал:
       «Добрый вечер.
       Я мужчина, мне 35 лет, я женат, но иногда мне кажется, что я одинок. Мне приходится лгать, как любому человеку. Уверен, что даже священники лгут. Но грустно от этого мне не бывает. Бывает страшно оказаться за решёткой, когда я вру налоговой. Когда я вру начальнику на работе, то мне всё равно. Максимум, он уволит меня. Для меня не составит труда найти другой источник достойного заработка. Я не вру друзьям, да их не так и много. Посчитать по правде, так у меня один настоящий друг. Что значит «настоящий»? Это в любое время дня и ночи, это в богатстве и бедности, это даже когда есть жена и ребёнок, даже несколько детей и при этом никаких обязательств. Остальные – «шелуха»…

       Я остановил бег пальцев по клавишам, задумавшись о Жене. Она ведь тоже мне друг. Значит у меня два друга.

       «…А грустно мне бывает и в самом деле по разным причинам, как и тебе. Ведь можно «на ты»?
7.
       Ближе к 19.00. я позвонил Саше, но он не взял трубку. Тогда я набрал Женю и попросил встретить меня около офисного здания:
- Хочется погулять, как раньше.
       После этого я потратил пятнадцать минут на конкретизацию понятия «непредвиденные обстоятельства». Нужно было вписать условия о форс-мажорной скорости ветра.
       Поставив точку в договоре, я выключил компьютер и покинул кабинет.
       Женя ждала меня сидя на лавочке сбоку от офисного здания. На ней было белое платье, чуть ниже колена. Красивые икры. Волосы блестели на солнце, напоминая всполохи пламени. Знаете, такой огонь, обильно политый закатом. Завораживающе красиво, особенно в сочетании с кожей цвета слоновой кости.
       Я молча присел рядом с ней, положил ладонь на её колено. Она закрыла книгу и посмотрела мне в глаза. Читала она «Сто лет одиночества». Лично мне этот роман не понравился. Если бы я повторял судьбу своего отца, то давно уже умер бы.
- Можно присесть? – отвлёк нас друг от друга хриплый голос.
       Мы повернулись к высокому худому мужчине, держащему за руку маленькую девочку. Она переминалась с ноги на ногу. На вид ей было лет пять.
- Можно мы присядем? – повторил вопрос мужчина.
- Нет, - ответил я, - Где тут всем разместиться.
       И я указал рукой на занятую Женей половину небольшой лавочки.
       Мужчина, ничего не говоря, зашагал прочь, потянув за собой девочку. Та с неподдельным интересом рассматривала то меня, то Женю.
       Когда мужчина с ребёнком скрылись из вида, я поцеловал жену в щёку. Она улыбнулась.
- Я так по тебе скучал, - сказал я, сжав её колено.
       Она кивнула. Значит и она грустила без меня. Мы смотрели друг на друга в упор минуты две-три. Потом молча, как по команде, поднялись и пошли в сторону парка. Я держал её за руку, смотрел под ноги на выщербленную асфальтовую дорожку. Полотно камешков различных размеров и форм, связанных чёрно-серой массой. Овальные камни, прижимались к шарообразным, соседствующим с коричневыми плоскими неопределённой формы.
- О чём ты думаешь? – спросила Женя, чуть сжав мою ладонь.
- Ни о чём не думаю, - мотнув головой, - просто смотрю на дорожку.
- Чокнутый, - выплюнул мужской голос справа от меня.
       Я повернул голову на звук. Худой с девочкой сидел на лавочке, которую мы только что миновали. Выражение лица его было и испуганным и презрительным одновременно. Я решил оставить его оскорбление без внимания.
       Неспешно мы подошли к парку, углубились в него настолько, что перестали встречать людей. Там, под кроной толстого дерева, кора которого была покрыта глубокими рытвинами морщин. Там, под шёпот ветра мы обнялись, прижавшись друг ко другу что есть мочи. Потом разделись…
       Вернувшись домой мы заметили пропажу романа «Сто лет одиночества».
- Скорее всего, книга осталась у корней того дерева, - сказала Женя, - Как отец семейства.
 - Это дуб, - улыбнулся я.
- То дерево? – убрав со лба чёлку.
       Я молча кивнул, подумав, что у той француженки тоже рыжие волосы, пусть и крашенные.
       И ничего в тот вечер не предвещало…
8.
       Прошли выходные. Я с нетерпением добрался до работы, включил компьютер, прочитал пришедшее «мыло»:
       «Привет. Ты можешь обращаться ко мне на «ты», можешь по имени. Зови меня Готье. Если хочешь, то предложи своё имя.
Не думай, что я наглая. Мой стержень – сдержанность. Я с огромным удовольствием послушала бы о тебе, не сообщая ничего о себе. Мне противно рассказывать о себе, но таковы общепринятые правила общения – надо что-то отдавать, чтобы получать. Хотя, повторюсь, я бы лучше читала о тебе и наверняка знала бы, что ты пишешь правду, ведь ты мне ничего не должен и я тебе, мы фактически незнакомы, нас связал Интернет. Как не парадоксально именно поэтому мы можем доверять друг другу и быть искренними. В обычном же общении незнакомые люди по определению не могут доверять друг другу, поскольку не знают друг друга…
Извини. Меня опять захватила меланхолия. Но я в этом не вся, только на ; (я улыбнулась)».
       Я закрыл файл. Хотел поработать, но руки чесались ответить, мозг разрывался от переполнявших его слов (к тому же было утро понедельника, не до работы).
       Я создал папку «Ответы». В ней сделал файл «№1» . Потом я поднялся, подошёл к розетке сетевого окружения. Я выдернул штекер. Не хотел, чтобы кто бы то ни было, особенно служба безопасности организации, в тайне от меня шарила по содержимому моего жёсткого диска. По крайней мере, не в тот момент, когда я пишу личное письмо совершенно незнакомой женщине.
       Я набрал:
       «Привет. Готье, ты любишь грусть? Хотя зачем спрашивать. Я констатирую – ты любишь грусть. Наверное, в тебя она входит неотъемлемым компонентом.
       В большинство мужчин, особенно не обезображенных интеллектом, на уровне генов включена тяга трахать всё живое. Именно «трахать», поскольку испытывать какую-либо любовь или даже симпатию к «давшим» эти мужчины не могут по определению. Простой пример, я лежал в больнице с лёгкой операцией. В палате ещё три мужика. Один всё названивал, как он говорил, «сучиным» (даже не знаю, как это правильно написать на французском), которых, опять его слова, «чисто шпилил». При этом он жене своей тоже названивал. Хотя показательно, что ни одна из его женщин (за исключением его бабки) его не навестила в больнице.
       Так, что ещё содержит в себе человек?
       Только в обязательном порядке.
       Ладно, Готье, не буду о других думать, я о себе напишу. Ты ведь согласна «послушать».
       Так вот я вмещаю в себя непременным компонентом страх одиночества. Я боюсь быть совсем один. Особенно дома, особенно в темноте (или просто вечером-ночью при свете лампочек). Но не думай, что поэтому я женился. Я женился из-за чувства огромной любви к женщине по имени Женя. А может, я просто обманываю сам себя? Может, я испугался остаться один?
       Я почти всё детство, отрочество и юность был один. Стареющая женщина, моя бабушка (по совместительству опекунша), не могла при всём старании быть полноценным источником общения. Но когда она умерла, я превратился в одиночку. Я был одинок, хотя к тому времени у меня были знакомые и даже один друг. Мне нужна была женщина. Правду говорят, что люди поделены на половинки. Душа ищет душу. Как правило, ищет через секс. И хотя пути плоти неисповедимы, именно она скрепляет души.
       Знаешь, Готье, я сегодня напьюсь. Ты любишь грусть, а я люблю её под водку».

       Я поставил точку, поднялся, закрыл дверь кабинета на ключ. Вернувшись в рабочее кресло обхватил лицо руками и зарыдал. Внутри, в грудной клетке, лежал ком.
       Успокоившись, я подсоединил сетевое окружение, отправил письмо Готье.
       Открыв дверь кабинета, вернулся к столу. Я набрал Сашкин номер, но он не ответил. Ладно, буду пить в одиночестве.
9.
       Заведение, куда привёз меня таксист, язык не поворачивался назвать «кафе», но размеры помещения не позволяли сказать: «Ресторан»! Это было произведение современного искусства с мощными вытяжками, не позволявшими запаху еды марать аппетитный интерьер. Вдоль одной из стен были как бы неряшливо, но глубоко эстетично, разбросаны знаменитые кресла «Sacco». Смешно, что идея антидизайнеров – бунтарей так понравилась миру потребителей и стала каноном 21 века.
       Я стоял, рассматривая серебристую кожу кресел-мешков, когда позади раздалось приветствие:
- Здравствуйте, Павел Евгеньевич!
- Здравствуйте, поворачиваясь, ответил я.
       На меня сквозь стёкла очков прямоугольной формы в плотном обрамлении чёрного пластика смотрели виртуально-зелёные глаза. Я сразу узнал эти линзы.
- Вы меня, наверное, не помните? – протягивая руку, уточнил молодой человек в рубашке светло-синего цвета, удачно подчёркнутого голубым галстуком.
- Как я могу вас забыть, - пожимая руку, - Тык вы для этого кафе закупали?
- Да, я соучредитель, - улыбаясь ещё шире, - У нас тут некая студия-ресторан. Еда дополняет интерьер и наоборот.
- Эти лампы от Джинхонга Лина удачно смотрятся в зоне «Sacco», - ткнув пальцем в «яйца», сказал я.
       Соучредитель на миг вздёрнул голову, его улыбка стала ещё шире и тут он разрядился тирадой:
- Знаете, сколько смеху и споров было, когда мы чистили лампы? Один из участников был вообще в ужасе от того факта, что надо самостоятельно ломать внешнюю «скорлупу» ламп. Он всё время, пока мы хрустели пластиком, вздыхал, хероли надо платить такие бабки, чтобы потом половину светильников на свалку…
- Ну, так ведь вы не светильники выкидывали, да и в процессе вся прелесть, - разведя руки в стороны, перебил я, - Это лампы на собственный вкус. Кстати, вы здорово сняли «скорлупу».
       Тот закивал, ещё раз оценил результаты своего труда, взглянув на яйца-светильники.
- А давайте я вам покажу студию? – предложил он.
- Давайте я сделаю заказ, а потом вы устроите мне экскурсию, - согласился я.
- Это рационально, - кивнул «голубой галстук».
       Мы прошли к стойке бара. Я выбрал из меню водку и кое-что закусить. Потом мы пошли.
- Начнём от клозета, - хмыкнул «голубой галстук».
 - Чтобы аппетит по пути обратно восстановить, - улыбнулся я, - Вообще-то я пришёл пить.
- Проблемы? – спросил «галстук», застыв на месте.
- Грусть-тоска меня снедает, но давайте осмотрим туалет, - я сделал приглашающий жест левой рукой, - Интересно, как вы всё расставили и вообще. С договором, как мне помнится, пришлось повозиться.
- У меня въедливые партнёры, - улыбнулся «галстук», открывая дверь туалета.
- О, - увидев с порога вазу, работы Натали Доминго, - Она тут смотрится органично. Надеюсь, вы достаточно её укрепили?
- Не упадёт, - улыбнулся «галстук», - Не должна.
10.
       Спустя четыре часа «голубой галстук» набрал номер, который с трудом вытянул из меня. Я же развалился на пуфе кислотно-зелёного цвета «Truffle» от Жана-Мари Массо.
- А можно мне повторить, - шепнул я, не обращаясь ни к кому конкретно.
       Перед глазами всё плыло. Сквозь вату слышал слова «галстука», которого, как вспомнилось, звали Игорем.
- …Он сказал, что вы можете его забрать, - говорил Игорь в трубку, - Он не хочет вызывать такси или ехать с кем-либо кроме вас. Откуда я знаю почему! Дать вам его?! Да, пожалуйста!
       Игорь подошёл ко мне и приложил трубку к уху.
- Санёк, это не розыгрыш, - промямлил я, - Забери меня отсюда, а? Санёёёк?
- Заберу, - буркнул тот в ответ, - Верни трубку человеку… тому…
- Игорь! – выкрикнул я, запрокинув голову, отстраняясь от телефона.
- Алло, - ответил Игорь Сашке, - Сейчас продиктую, пишите. Адрес студии… Да, ресторана!
       Я потерял нить происходящего рядом разговора. Я смотрел на источаемый воздушными лампами свет. Он казался перламутровым, шёлковым. Он обволакивал меня…
- Павел Евгеньевич…
- Мы же договорились, - перебил я Игоря, выставив перед собой правую ладонь с растопыренными пальцами.
- Паша, - поправился «галстук», а потом прошептал сквозь зубы, но я расслышал: «Твою мать».
- Паша! – хлопнув меня по плечу, присаживаясь на край пуфа, - Я позвонил и за тобой ща приедут.
- Спасибо, - прошептал я, попытавшись сфокусироваться на лице Игоря.
       Тот уже не выглядел таким радушным. Светлые волосы всклокочены, кожа на лбу и носу лоснятся, глаза мутные какие-то. И только линзы сияли зеленью.
- Игорь, а ты женат? – спросил я негромко.
- Почти, - буркнул тот, пытаясь усадить меня ровно.
- Смешно, - хмыкнул я, - Почти… а ты изменял когда-нибудь своей почти жене?
- Да не женат я, - повёл плечами, - Кому мне изменять?
- Ну, если не женат, то… - я икнул, - Главное не изменять самому себе.
       Я закрыл глаза, вслушавшись в тихо играющую музыку. Именно так, именно вслушавшись, попытавшись проникнуть в неё. «Голубой поезд» Джона Колтрейна уносил меня в другие дали. Прочь из выхолощенного заведения, забитого под завязку до безвкусицы дизайнерскими причудами. Видимо интерьером открывшие ресторан (студия, ха-ха) бизнесмены решили сдобрить паршивую кухню.
- Паша, позвал меня родной голос.
Я ощутил прикосновение. Это Сашка взял меня под руку.
- Пошли-ка домой, друг, - сказал он, - Ты расплатился?
- Да-да, - услышал я Игоря, - Он ничего не должен.
- Нет, - встрепенулся я, открывая глаза, - Я должен показать тебе, Санёк, мозаичного человека!
- Потом, - потянув за собой, как отрезал Саша.
Кажется, я услышал вздох облегчения со стороны Игоря.
11.
Я лежал на заднем сидении автомобиля такси, нанятого Сашкой. Мою голову периодически мотало туда-сюда. Ехали молча. Я слушал игравший в салоне шансон, точнее сказать блатняк.
Вспомнилось, как в возрасте девятнадцати лет у меня вытащили в маршрутном автобусе пару сотен. Я заметил пропажу денег уже перед своей остановкой. Хорошо, хоть мелочь осталась на оплату проезда.
Так в том автобусе водитель слушал блатняк, какая осень в лагерях и всё такое. Меня, помню, подмывало заорать, чтобы он выключил это.
А сейчас я спокойно, даже со слезами на глазах, слушал Ивана Кучина. С живостью, в красках представлял, как в небо взмывает сигнальная ракета, оставляя за собой сноп красных искр, как гаснет она на тёмном полотне небосвода и падает за лесом.
Авто затормозило.
- Пойдём, - сказал Санька, выходя из тачки.
Он открыл заднюю дверцу, помог мне вылезти, взяв под локоть.
- Я минут через пять вернусь, подождёшь? – бросил он «шефу».
Тот утвердительно ответил, и мы пошли по выщербленной дорожке к подъезду.
- Спасибо, Санька, - выдохнул я, поднимаясь по ступенькам, - Я те деньги за такси верну…Ща…
Я попытался запустить руку в карман, но промазал. Санёк встряхнул моё осевшее тело:
- Потом отдашь, - буркнул он, - Где ключи?
Я ударил раскрытой ладонью по карману пиджака. Ключи звякнули.
- Ясно, - залезая во внутренний отворот, выдохнул друг.
Когда мы поднялись на мою лестничную площадку, он прислонил меня к стене.
- Не звони, - ляпнул я.
Женю разбудишь ещё.
А потом по моему телу пробежала волна отвращения. От кончиков волос до пальцев на ногах. Я стоял, прислонившись к той самой стене, к которой ставили крышку гроба бабушки.
Я попытался отстраниться от неприятной тверди и вдруг начал заваливаться лицом вперёд.
- Эй, эй, - вырвалось у Сашки, вовремя поймавшего и поддержавшего меня.
Он открыл дверь, засунул ключи в карман моего пиджака.
- Заходи, - сказал он, помогая мне перешагивать через порог.
Я видел сквозь пелену опьянения, как Женя безмолвно стоит рядом с зеркальным трюмо. Она без слов указала вытянутой рукой на спальню.
- Думаешь, он не знает где у нас спальня! – выкрикнул я, взбрыкнув, словно необъезженный жеребец.
- Эй, тише, - сжав моё дряблое от алкоголя тело, возмутился Саша, - Проходи!
Он отвёл меня в тёмную комнату и опустил в свободном падении на кровать. Секунда. Моё лицо погрузилось в мягкую подушку. В темноте рыжеволосая женщина зашептала что-то для меня на французском языке. Она убаюкивала меня цепью рифм, нитью строк: «Такая я, такой же ты, такие мы. Прошу, не нарушая же тишины. Как нам не закричать в объятьях тьмы. Такая я, такие мы, вся жизнь лишь грусть…И пусть».

12.
Утром меня грубо разбудила Женя.
- Вставай! Опоздаешь! Вставай!
Я матернулся и попытался отмахнуться от неё, как от мухи. Но не попал. Она продолжала орать и я сорвался, обозвал её. Тогда она разрыдалась. Этого было достаточно, чтобы я оторвал голову от подушки.
- Ну, прости, - прохрипел я.
В горле, как в пустыне. Буквы фразы «ну, прости», как перекати-поле на языке.
Она плакала, вздрагивая всем телом, отчего кровать ходила ходуном.
Надо новую купить.
- Извини, - попросил я, усаживаясь, - Просто так тошно на душе было.
- Почему?! – вскрикнула она, убрав от лица ладони, - Почему?!
Я неопределённо мотнул головой, передёрнул плечами. Хотя я знал почему.
А на работе ждало новое письмо от Готье. И сперва мне захотелось удалить его не читая, но не смог. Мне словно мешало что-то, толкало продолжать переписку.
Я открыл файл. Там были стихи. Много и почти все о грусти, о разочаровании, о сексе, о двойственности человека и его внутреннем мире. В строчках одного девочка говорит маме, что любит медсестру, в рифмах другого «запуталась» девочка, мечтающая стать мальчиком, в третьем песнь шлюхи…
Переводить стихи было сложнее. Я понимал смысл фраз, разрозненных, без рифм:
«…Мама, почему я не мальчик? Я хотела бы: бегать по лужам; не любить, чтобы мне только секс был нужен, без чувств, без сердца в кровь. Я хотела бы драться, разбить врагу в борьбе бровь…
…Ты лжёшь, каждой буквой своей. Лжёшь, что любишь сильней. Лжёшь, что со мной на костёр взойдёшь. Врёшь, целуешь и врёшь!..
…Как сексуально небо Калифорнии. В моей крови передозировка эмоций. Как сексуально дорога извивается… Змеёй. Всё проходит, всё кончается…»
Я устал вглядываться в экран, закрыл файл. Налив себе кофе подошёл к окну, за которым проезжал автомобиль золотистого цвета. Из салона бурной рекой вырывался плавный поток песни известной французской певицы. Она пела о сексуальном небе Калифорнии.
Я вздрогнул и пролил на себя кофе.
- Чёрт! – и мой голос эхом прокатился по кабинету.

13.
Я поспешил к шефу и отпросился, чтобы переодеться. К рубашке цвета кофе с молоком не подходило пятно от быстрорастворимого кофе.
Я вызвал такси и пока ждал его, сидя в кабинете, вышел в Интернет. Мне не составило большого труда найти сайт той французской поп - дивы.
Она так похожа на Женю внешне.
Я хотел скачать хоть одну её песню, но тут зазвонил мобильный.
- Выходите, машина подъехала, - попросил приятный женский голос.
- Уже, - ответил я, выключая компьютер.
Я спустился к дороге, сел в авто, назвал адрес. Водитель повернул руль и влился в общий поток, спешащий куда-то.
Через двадцать минут я стоял у подъезда. Подняв глаза к окнам своей квартиры, уловил движение за шторами зала.
Женя.
Поднявшись к себе, я открыл дверь и стоя на пороге сказал:
- Ты не представляешь, что со мной произошло, - скидывая обувь.
- Ты посадил пятно на рубашку, - констатировала Женя, стоя около трюмо.
- И это тоже, - захлопывая дверь.
Я расстегнул ворот рубахи и стянул её через голову. Волосы растрепались.
- Я получил письмо, и ты не поверишь от кого, - подойдя в плотную к Жене, сжимая в руке рубашку.
- От кого? – равнодушно глядя на меня, скрестив руки на груди.
- Ты должна знать эту певицу, очень на тебя похожа, - тянул я с ответом, желая потомить Женю.
Она посмотрела на меня, как на слизня. Губы скривились в презрительную усмешку.
- Ты забыл, что это моя любимая певица, - выплюнула она, метнувшись в сторону спальни.
Я последовал за ней, на ходу расстегивая ремень, пуговицы, молнию. Брюки сползли сами собой. Женя упала на кровать лицом вниз, я остановился под косяком со спущенными штанами. Женя резко села, посмотрев на меня.
- Долго ты ждал, чтобы признаться! – закричала она.
Я выпустил рубаху из руки, открыл рот буквой «о». И хотя желание моё овладеть женой оставалось сильным, я понял, что слияния не будет.
- Долго ждал, так чего сегодня, сейчас?! – взвизгнула жена, ударив кулаками по кровати, - Ты думал, что может выгорит с этой незнакомкой, да? Думал к ней в США или Париж сгонять? Думал, что она настоящая, а она оказалась недосягаемой звездой! Поэтому ты мне рассказываешь?
- Я…
- Ты признался, поскольку не сможешь её заполучить! – орала Женя. На щеках её румянец наливался алым цветом.
- Я…
- Ты думаешь, откуда я всё знаю? – задала она вопрос, свербевший у меня на кончике языка, - Это я писала тебе!
Я сел на пол, прислонившись к откосу. Подобрал ноги поближе, чуть подтянув брюки.
- Я решила пошутить, открыла ящик на импортном портале и написала этот французский бред, - она перевела дыхание, - По её интервью написала. А стихи!? Ты переводил её стихи?! Точнее тексты её песен?!
И Женя зашлась истерическим смехом. Она повалилась на спину, подняв вверх ноги. Она била по кровати руками и головой. Я молчал.
Неожиданно Женя прервала хохот и села, спокойно сказав:
- Но ты опоздал…Ты изменял мне с этой женщиной, а я…
Она не договорила, поскольку я запустил ей в голову сотовым телефоном. Аппарат пролетел в стороне от Жени, вскочившей с кровати. Она схватила подушку и прикрыла ей живот. Я поднялся, чуть не запутавшись в брюках. Голову мою словно в ведро с ледяной водой опустили, отчего её жгло.
- Ты, - только и вырвалось у меня.
- И не говори, что чисто юридически или даже практически ты не изменял мне, - прошипела Женя, - Ты прагматик чёртов! Педант! Ты в своей башке трахнул эту сучку и не раз!
- Я, - не зная, чем ещё кинуть в эту дуру, - Я…
- Вот и я сделала это, - шипела она, а я задыхался не находя слов оправдания.
- С кем? – услышал я свой вопрос, - Когда?
- С Сашкой, - улыбаясь, плотнее прижимая к себе подушку, - Когда ты спал пьяный в стельку. Вон там, - она указала в сторону прихожей, - У трюмо.
Я заплакал. Не хотел, но слёзы выступили на глазах, дыхание перехватило, ноздри с шумом выдыхали воздух. А она не улыбалась.

14.
Она смотрела на меня поверх подушки. Огонь волос потускнел из-за прокравшегося в комнату сумрака. На улице солнце скрылось за облаками. Я сидел на корточках, обхватив колени руками. Рыдать в её присутствии было стыдно, но ничего поделать я не мог. Сидел, сотрясаемый конвульсиями всхлипов. Из носа потекли сопли. Я шумно втянул их обратно, уловив краем глаза, как Женю передёрнуло от звука. Потом она подтянула ноги, подобрав их под себя, скрестив. Я попытался совладать с собой, но только сильнее взвыл, громко выругавшись. Она усмехнулась. Пришлось закрыть глаза. Как на экране, на внутренней стороне век поплыли цветные мазки. Пульсируя, золотой крап менял формы от кругов до перекрещивающихся линий. А когда я открыл глаза, Жени в комнате уже не было. По спине потянуло холодом. Мурашки по телу.
- Твааааааарь! – заорал я, попытавшись подняться.
Ноги таки запутались в брюках, колени подогнулись. Я завалился вперёд на вытянутые руки.
- Твааааааааарь! – взвыл я, дав «петуха».
Она же проигнорировала моё оскорбление и это, как удар под дых. Нельзя метать огонь в лёд, раскалённый металл опускать в студёную воду. Ничего, кроме «пшшшик» не дождётесь. А мне нужен был бой, взрыв, схватка. Я не мог удерживать боль в себе. Но что я мог изменить? Вернуть вспять время путём брани, драки? Невозможно!
Бл..ть, до чего же я педантичен. Думаю цитатами, отношения строю схемами, вместо того, чтобы просто жить.
Я перестал плакать, сев на пол. Стянул брюки, отшвырнул их в сторону тумбочки. Запустив правую пятерню в волосы, сжал кулак. Затылок обожгла боль. Физическая, чуть унявшая смятение души.
- Ааааааааааааа, - прокричал я, уставившись в висящее на стене чёрно-белое фото Жени.
Снимок мы сделали в медовый месяц у профессионального фотографа. Обработали в чёрно-белое изображение, напечатали и обрамили в золото.
Давно надо было избавиться от него!
Я поднялся. На неверных ногах подошёл к фотографии. Остановился. Долго смотрел на её изображение, но ударить так и не смог.
Она такая красивая.

15.
Она была в ванной, когда я вышел таки из спальни. Я подошёл и запер дверь на защёлку.
Хорошо, что бабушка предусмотрела задвижку снаружи.
- Открой, идиот, - взвизгнула Женя.
На дверь посыпался град ударов. Словно ранетки падали на дощатую крышу сарая.
- Открооооойййй!
Я же, уходя в зал сорвал свисавшую с потолка тканевую рыбку в проволочном круге. Как же легко смялся обод. Рыбка выгнулась, отлетел пуговичный глаз.
Так тебе!
Я швырнул работу Сильвии Мариус в стену.
В зале я подошёл к стоящему на низком столике чёрного цвета музыкальному центру. Нажал на кнопку. Приветствие «Hello» появилось на голубой узкой полоске экрана.
Опустившись на колени, согнувшись пополам, я заглянул в нутро столика.
Его Она выбирала; говорила японский стиль. Много она в дизайне понимает, сука!
Компакт диски стояли, как солдаты в шеренге. Нет, как танцующие ламбаду, прижавшиеся друг к другу люди. Я выгреб все CD на пол. Шум от падающих пластмассовых коробочек на миг перекрыл крики Жени, стук в дверь.
- Я и вправду забыл, - выдохнул я, рыбой вылавливая диск, оформленный в чёрно-белые цвета.
- Открооой! – донеслось очередное требование, сдобренное…
Она что, решила дверь пинками выбить?
Вставив CD в приёмник, я нажал «Play». Звук установил на максимум, выбрал композицию. Из колонок тихой, но уверенно нарастающей поступью брызнуло: «туу-туду-ту-ту-туду,туу-туду-ту-ту-туду».
Я поднялся и подошёл к шкафу. В зеркальной дверце отразилось моё покрасневшее лицо. Пригляделся. Колени тоже покраснели, глаза – само собой, да и нос. Чёлка слишком отросла, на висках и на затылке. Из ноздрей волоски торчат. Штуки три, но вид портят. Щетина… Я почесал щёку – колючая.
Женины крики «Открой» утонули в: «Всех послать! Не любовь, а война из века в век. Всех послать! Не любовь, а война, где мир не устроит всех. Всех послать! Не любовь, а война, чья же в том вина? Душа и кровь! Просто смех – в Библии лишь кровь и секс»…
Я подпевал (естественно на французском) выбирая галстук к приготовленной рубашке: «Всех послать! Не любовь, а война из века в век! Fuck them all! Не любовь, а война, где смерть одна на всех!»
Одевшись, я сходил в спальню, нашёл сотовый телефон в складках покрывала.
- Fuck them all! Не любовь, а война из века в век! Трахнуть всех!
Я натянул обувь, открыл дверь, вышел из квартиры. Женя «утонула» в призывах французской поп-дивы.

16.
Я сбежал вниз, вышел на улицу. Ветер принёс запах жарящейся рыбы. Стало тошно. Зажав нос правой ладонью, я поспешил от подъезда. Дошёл до угла высотки. Аптека была открыта. На крыльце стояла старушка, подруга моей покойной бабушки. Блин!
- Здравствуй, Павлик, - прошамкала она, увидев меня.
- Добрый день, - поднимаясь по ступенькам.
Старуха поправила вязаную жилетку, памятную мне ещё с детства. В седых волосах проглядывала какая-то желтизна.
- Как ты живёшь, Павлик? – спросила женщина, - А я всё болею. Недавно нашли сахарный диабет. На лекарства денег не хватает. К женщинам своим-то ездишь? Я на кладбище давно не была. В родительское сил нет поехать и то. Может, когда ты поедешь, возьмёшь старуху. А я часто Машу вспоминаю, - почесав нос, похожий на сморщенную картофелину, - Она же тебе вместо родителей. Ох, прости, прости, старуху, - она взмахнула сухими руками-веточками.
- Ничего, - выдохнул я, как-то свистяще, прикрыв глаза ладонью.
- Ох, я совсем не думаю, - извиняющимся тоном, - Мы, старики, к смерти относимся проще, наша кожа на ощупь тонка, а на самом деле, как у носорогов. Прости, Паша.
- Нормально всё, - ответил я, вытирая слёзы, - Вот, возьмите, пожалуйста.
Я достал кошелёк. Старуха напряглась и взмахнула руками.
- Не надо, Павлик.
- Пожалуйста, очень прошу, - вытаскивая купюры, - И на кладбище, как поеду, вас возьму.
Я сунул ей в руку деньги, сжал ладонь старухи. Кожа тонкая, холодная.
- Спасибо, сынок, - шамкнула женщина.
- Я пойду, мне ещё на работу, - направившись к двери в аптеку.
Она кивнула. Седой одуванчик на тонкой ножке.
У фармацевта я попросил капли для глаз. Расплатившись, отошёл к столику, заваленному рекламными листовками, буклетами. Закапал глаза. Моргнул, одновременно убирая лекарство в карман брюк. Посмотрел в окно. На крыльце старухи не было.
Я вышел, достал телефон, позвонил начальнику:
- …Да, сегодня не смогу…Всё вчера сделал, направил в ООО «Ривьера» и в «Шоколад»…У юристов «Ривьеры» возникли вопросы по конкретизации форс-мажора, но я всё решил…Там хороший заказ, много Италии…Да, слышал, что они Старка хотели, но вы же понимаете…Да, это менеджеров…Я на связи…Спасибо ещё раз, спасибо.
Солнце выглянуло из-за клокочущих облаков. Я прищурился. Глаза чуть щипало.

17.
Я познакомился с Женей в «Клубе литераторов». Так мы называли еженедельные встречи в Доме литераторов при Союзе писателей России. Неформальное общение, обмен опытом, взаимное поливание друг друга критикой, в надежде пробиться куда-то выше. Для меня «подняться выше» означало разместить хоть одно стихотворение в газете городского масштаба. Забегая вперёд, скажу, что ни одной строчки так и не было напечатано. Я довольно быстро охладел к этим встречам, а после знакомства с Женей полностью переключился на завоевание её сердца и руки. Знаете, так сразу решил жениться на этой «рыжеволосой бестии». Так называл хрупкую девушку с кожей молочного цвета заместитель руководителя Дома литераторов, по совместительству куратор встреч юных дарований.
Женя, безусловно, имела дар. Её стихи были не просто рифмованными строчками. Они имели потаённый смысл, понятный далеко не всем. Некоторые даже критиковали Женю за излишнюю символичность её поэзии. Один умник употребил в отношении её стихотворения «Святой Себастьян» выражение: «…как химеры, утопающие в тени». И так он призывал её писать понятнее, чтобы любая хабалка могла понять. Мне тогда жутко захотелось набить морду умнику. Поэтому до сих пор помню его лицо: узкое, с приплюснутым носом, с бисером прыщей в уголках глаз и на висках. Бррр!
Женя не сразу выделила меня, погрязшего в декадансе невысокого парня. Свои стихи я читать стеснялся. Стыд этот был вызван необходимостью обнажатся перед этим скопищем «гениев» (Другое дело опубликоваться в газете, журнале или книге, когда читатель не сможет меня обидеть по прочтению). Они всякий раз хлестали меня критическими высказываниями, больше пытаясь настроить мой внутренний мир (следовательно, и мою поэзию) на волну радости. Но я любил грусть.
Я давно не читал свои стихи, но когда в клубе появилась Женя не нашёл другого способа заявить о своём существовании. Я вызвался, поднялся с кресла. Она, как мне кажется, впервые посмотрела на меня. Я же откашлялся, потом сказал:
- Оно совсем короткое, - расправил листочек, - Солнышко светит, лучики греют, птицы щебечут, трава зеленеет. В небе не облачка, хотите – проверьте! Вот это денёк – отличный для смерти!
Кто-то засмеялся, кто-то ошарашено смотрел на меня, а Женя улыбнулась, но солнечно.
- Стоит сказать, Паша, что ты делаешь успехи, - удивил меня куратор клуба, приподнимаясь, - Кто хочет высказаться?
- Мне очень понравилось, - произнесла Женя, поднимаясь с места, не сводя с меня взгляда, - Коротко и правдиво, как мне кажется. Это нечестно, описывать в прозе и стихах смерть в чёрных тонах, в пасмурные дни. Гораздо честнее, а потому страшнее открыть для смерти день. Так я думаю.
Остальных я не слушал. Я сидел, не сводя взгляда с Жени. Я благодарил Господа за импульсивный поступок – первый мой визит в этот клуб. Я говорил спасибо за отсвет поэтического дара, которым был наделён. За это стихотворение, пришедшее в мою голову над могилами родителей, погибших в авиакатастрофе. Спасибо за всё, за её слова спасибо!
       И после встречи я подошёл к ней и предложил проводить до дома. Так мы и познакомились.

18.
Сперва наперво я дошёл до гаража. Хорошо, что права и пропуск с собой захватил.
- Ах, ты моя красавица, - поздоровался я с машиной.
Включил свет, на пару мгновений зажмурился.
Автомобиль стоял, грустно глядя на меня безжизненными фарами. Цвет, казалось, поблек.
Я провёл правой рукой по капоту; на коже остался серый слой. Тогда я нашёл тряпку в салоне автомобиля, вытер пыль.
- Как твои батарейки? – спросил я, поднимая крышку капота, - Совсем остыли.
Около полутора часов у меня ушло на ренимацию железного коня, десять минут на разговор с соседом по гаражу.
- Ну, поехали, - сказал я, включая зажигание.
Машина ответила протяжным: «Рррррррррр».
Выехав из бетонного мешка, я включил магнитолу, остановился, вышел из салона. Закрыв ворота гаража, выключил свет.
- Пока, - попрощался я с соседом, выглянувшим из своего сегмента.
- Будь здоров, - ответил он, махнув рукой.
Я вернулся за руль. По радио передавали современную попсу.
- Давай же, - выдохнул я, поворачивая ключ.
В голове на миг вспыхнуло видение: Женя у трюмо, Санёк сзади со спущенными штанами, из его горла вырывается хрррриииип…
«Хрррррр», - гудел мотор. Автомобиль выехал из подземного гаража на дневной свет.
Отъехав от комплекса метров на пятьсот, я сдал к обочине, заглушил мотор.
Достав телефон, долго листал электронную записную книжку.
Найдя нужный номер, позвонил. Ответили сразу:
- Да, Павел Евгеньевич?
- Здравствуй, - улыбнулся я, - Узнал! Приятно.
- Как не узнать, - ответил слащавый мужской голос.
- Я об услуги попросить хотел, - начал я, - Мне хлороформ нужен. Немного. Кошку усыпить…Совсем.
- Так зачем самому, - словно мёд по столу размазывая, - Привозите кошку. Я сам всё сделаю.
- Это, понятно, упростит мне жизнь, но я хочу всё сам решить. Это не просто какая-то там кошка. Она мне друг. Друг, которого настигла жестокая и беспощадная болезнь.
- Что за болезнь?
- Ветеринар сказал, что венерическая, - ответил я, думая о своём.
- Не думал, что кошки такими болеют, - хмыкнули по ту сторону телефонной линии.
- Сам удивлён, на кота валю, - сказал я, опять представив Женю с моим другом.
Тварь!
- Ладно, приезжайте, вынесу, - согласился-таки слащавый.
- Я буду минут через сорок.
- Договорились, я вас жду, - подытожил слащавый.
Я убрал телефон в карман, завёл мотор. От его рёва опять представилась сцена у трюмо, на глаза навернулись слёзы.
Я вдавил педаль газа в полик. Ворвавшийся через приоткрытое окно порыв ветра осушил слёзы.

19.
Нашим с Женей первым совместным праздником стало 9 мая. Наверное, нигде кроме России, победа над гитлеровским фашизмом не отмечается с таким размахом.
В тот день я зашёл за Женей в семь утра. Разбудил звонком в дверь всю семью. Открыл заспанный отец Жени. На помятом лице следы подушки.
- Тебе чего, Паша? – спросил он, - Рань такая.
- Я за Женей, мы на парад собирались.
- Заходи, - пропуская меня внутрь, - Женькаааа!
Она проспала, точнее сказать «специально» не проснулась вовремя.
- Так хотелось поваляться, понежиться, - сказала она, сладко потягиваясь.
Она не оправдывалась. Просто поставила меня перед фактом. И так будет всегда. Никаких ужимок, надутых губок и просительного тона в тех случаях, когда прочие женщины опускаются до кокетства и детскости.
- ты пока посиди на кухне, чай выпей, а я быстро соберусь, - проводив меня в небольшую светлую комнату.
Она поставила на стол чайник с заваркой, кружку из керамики красного цвета.
- Может, книгу принести? – предложила она, оправляя майку.
- А у тебя есть тетрадь с твоими стихами?
Она внимательно, как рентген-аппарат, посмотрела на меня (меня насквозь).
- Тебе действительно интересно, - констатировала она.
 И она принесла толстую тетрадь на пружине. На обложке цветы, в которых затерялось выведенное синей пастой имя «Женя».
Когда я поднял взгляд от обложки, то Жени в кухне уже не было. Донёсся звук льющейся воды.
Я открыл тетрадь. Читал всё от начала до конца. Много переводов с английского и французского. Переводы были снабжены не только транскрипцией произношения, но и подробными комментариями о пережитых переводчицей чувствах.
Читая тексты на иностранном, я понял, что мои познания в языках достаточно хороши.
- Я готова, - отвлекала меня Женя.
- Уже? – удивился я, отрываясь от чтения.
- Час прошёл, - констатировала она, наливая себе чай.
- Я увлёкся, - положив на стол её поэзию.
Чай в моей кружке был не тронут, остыл. Я выпил его в три глотка, поднялся, поправил джинсы.
- Что? Пошли! – протягивая ей руку.
- Пошли, - кивнула она.
Пока Женя относила тетрадь со стихами к себе в комнату, я надел туфли при помощи зелёной пластмассовой ложечки. Нащупал лежащую в заднем кармане джинсов упаковку презервативов.
В это вечер свершится наш первый раз. 9 мая – День моей победы.

20.
 Я свернул на перекрёсток «Победы» и припарковался около трёхэтажного здания. Стены были выкрашены в салатовый цвет.
Я позвонил и мы договорились, что хлороформ мне вынесут в обеденное время. Благо, что ждать оставалось минут десять.
Я откинулся поудобнее. Из динамиков неслась классика. Я никогда не понимал красоты в музыке Баха, Глинки, Моцарта и прочих столпов музыкального мира. Я слушал их специально, пытаясь понять суть и полюбить, чтобы в душе затронуть глубинные струны. Но классика так и не вызывала у меня ничего, кроме усиленной зевоты.
В окошко постучали. Я выпрямился, сбавил громкость.
Забрав бутылёк с хлороформом, я решил поехать перекусить. А Сашу перехвачу вечером, когда он будет с работы возвращаться.

22.
С Саньком мы не только ходили в одну группу детского сада для детей с задержкой развития речи «Радуга». Мы в школе до седьмого класса сидели за одной партой (потом он променял меня на девчонок). Вместе поступали на юридический факультет, только в разные высшие учебные заведения. Менялись учебниками, конспектами, рефератами и курсовыми. Было очень удобно писать диплом на общую тему «Проблемы законодательства по охране труда и пути их преодоления». В то время, когда Санёк писал главу о пробелах трудового законодательства, я корпел над противоречиями. А собирать практический материал вообще было здорово: он в прокуратуре одного из районов, я в инспекции по охране труда. Правда, оценки за диплом нам поставили разные. Мне «четыре», поскольку не смог доказать актуальность выбранной темы; ему «пять».
У нас были общие компании, были разные знакомые. Если я больше сидел дома, особенно в последние года жизни бабушки, Санёк ходил по клубам, крутил романы. В плане любовных похождений этот «ботаник» был ас. Первый секс у него случился в четырнадцать, а у меня через восемь лет. Уверен, он имени той первой не помнит. Мой первый и единственный опыт зовут «Женя».

23.
Я припарковал авто у людного тротуара, покинул салон. Включив сигнализацию и блокиратор, направился к кафе. По пути увидел аптеку. Зашёл купить вату, на всякий случай несколько бинтов, пару жгутов.
- А скотча у вас нет? – спросил я фармацевта, одетого в светло-розовый костюм.
- У нас есть лейкопластырь, - ответила она.
- А дайте мне такой, - я покрутила в воздухе пальцами, - рулоном. И широкий, если есть.
Она цокнула и скрылась. Шуршала. Вернулась с упаковкой лейкопластыря. На коробочке я заметил надпись: «Длина - 3 метра».
- А можете ещё две упаковки такого, - попросил я, вызвав общее неудовольствие образовавшейся позади меня очереди.
Через пять минут с пакетом, набитым аптекарскими покупками, я зашёл в кафе.
Надо же, ничего за столько лет не изменилось в обстановке. Тот же минималистический дизайн, что и тогда…
…Тогда я впервые познакомил Санька с Женей. Мы с ним и ещё с одним парнем, скорее из его компании, подошли раньше, как и положено. Заняв столик у окна, заказали выпивку. Я взял ещё пирожные и банановый молочный коктейль.
- Что, у вас всё серьёзно? – спросил Санёк после того, как отошёл официант.
- Хотелось бы, - признался я, точно зная, что с моей стороны всё железно.
- Я пойду покурю, - поднялся третий из нашей компании.
- Я тебя догоню, - кивнул ему Санёк.
А когда тот ушёл на улицу, спросил:
- Ты с ней уже того?
Я привык к его беспардонности, но на этот раз мог кивнуть утвердительно. На дворе стояло какое-то там июля.
- Красавчик, - поднимаясь, хлопнув меня по плечу, - Пойдёшь курить?
- Не сегодня, - ответил я, бросив взгляд за окно, - А вон и Женя, - расплываясь в улыбке.
Санёк тут же присел обратно, взглядом знатока оценивая подходившую к входу в кафе девушку.
- Завидую, - прошептал он, улыбнувшись глазами, в уголках которых собрались «гусиные лапки».
- Мы тут! – позвал я Женю, помахав ей рукой.
Она повернула голову, разметав, казалось, сноп искр. Солнечные зайчики любили дремать на её волосах. Женя подошла, присела рядом со мной.
- Это Женя, это Саша, - познакомил я их, самых близких моих людей.
Потом вернулся «третий», принеся с собой отталкивающий запах курева. Официант подал заказ.
- Как коктейль? – спросил я, - Не очень холодный?
- Ха, щщщас лето, - прыснул «третий».
- Спасибо, Паша, не холодный, - а потом, повернувшись к «третьему» Женя добавила, - У меня в жару ангина часто случается.
- Понял, не дурак, - кивнул тот, отхлебнув пива.
- Жень, - обратился к ней Сашка, - А там, где ты учишься, есть ещё такие красивые девушки?
Я готов был его порвать, тем не менее испытывая гордость.
- У нас много красивых медсестёр, - ответила Женя, а я следил, как её губы сомкнулись на трубочке.
- Так ты медсестра! – уставившись на меня, охнул Санёк, - Ты не говорил!
Я молча пожал плечами, Женя оторвалась от коктейля.
- Это, наверное, потому, что согласно опроса американских исследователей на первом месте в списке сексуальных фантазий сильного пола находятся медицинские работники, - сказала Женя, пристально глядя на меня, - Вот он и не сказал, чтобы не травмировать психику друга.
«Третий» поперхнулся пивом, начал шумно кашлять. Все переключились на него.
После кафе мы решили, уже без «третьего», сходить в кино. Показывали триллер «Убийственная реклама». В фойе кинотеатра Санёк встретил знакомую, с которой после сеанса скрылся в известном направлении, в койку у себя дома.
- Думаешь, я понравилась твоему другу? – спросила Женя после того, как мы вышли из кинотеатра на вечернюю улицу.
- Это неважно, - ответил я, посмотрев на звёзды.
- Я хотела бы нравиться твоим друзьям и знакомым, - отозвалась она, сжав мою кисть, - Для мужчины важно, чтобы его спутница была желанной не только им. Даже не спорь.
- Не собираюсь, - ответил я, привлекая её к себе, - Но за измену я убью.
И мы поцеловались.

24.
Вспомнив это поцелуй, я поперхнулся. Закашлявшись, опрокинул кружку с кофе. На столик выплеснулась жидкость и потекла к центру. Я принялся промокать кофе салфетками, стараясь не испачкаться.
- Давайте я, - обратилась ко мне симпатичная официантка.
Она наклонилась, вытирая со стола. Вырез на её блузке оказался весь к моему внимании. Я бездумно уставился на её грудь.
- Вам ещё принести? – спросила девушка, выпрямляясь, глядя на меня сверху вниз.
- Принесите, только с коньяком, - кивнул я.
Официантка направилась к стойке, предоставив мне возможность любоваться её походкой, бёдрами, обтянутыми узкой юбкой.
Какие же все они твари!
Я достал телефон и позвонил Саше. Он долго не отвечал, но с ним почти всегда так.
- Привет, - наконец-то соблаговолил он.
- Привет, друг, - это слово далось мне с трудом, - Не отвлекаю?
- Говори.
- Хотел извиниться за… Ну, ты понял, - промямлил я, подумав: «За то, что трахнул мою жену»!
- Ничего, у каждого бывает, - ответил он, а я представил, как он улыбается, - Даже приятно, что ты меня попросил выдернуть.
- Ты же мой друг, - выдавил я, - Как сегодня работаешь? До вечера в офисе?
-Да, слава Богу. Шеф хотел сослать меня в страховую, но я на завтра перенёс…
Там тебя не дождутся.
Я кивнул официантке, поставившей передо мной кружечку кофе с коньяком. Опять её грудь оказалась в паре сантиметров от моих глаз.
- Алло? Ты куда пропал? – позвал Санёк.
- Да так, задумался, - ответил я, - Давай я тебя на остановке перехвачу, до дома подброшу.
- О, ты уже выкатил свою красавицу? – улыбнулся Санёк.
- Стоит сейчас, греет бока на солнце.
- Красивая машина, - и он цокнул языком, - Ты вообще умеешь окружать себя красо… той.
Я усмехнулся, услышав его «осечку». Чего бы?
- Ладно, договорились, - подытожил я, - Стой на остановке, я заеду.
- Договорились, друг, - согласился Саша.
Он сказал «друг», словно посрал. Мне так показалось.
Я убрал телефон, взял кружечку, поднёс ко рту. Коньяк прекрасно дополнял кофе.
А если Санёк скажет на работе или своей жене о том, что я заеду за ним?
Я сделал ещё глоток. Внутри, от горла, разлилось тепло.
Нет, Санёк не скажет, он не такой.
Это я знал так же точно, как и то, что он не любит свою работу, не занимается с женщинами анальным сексом (говорит, что противно). Знал, так же, как и его участившиеся задержки на работе после рождения ребёнка, и его нелюбовь сидеть рядом с водителем.
- А мне нужно, чтобы он сел рядом, - вслух подумал я.
И завертел головой по сторонам, как-то нервно, импульсивно.

25.
Многие шутили над тем, что Санек не любит сидеть на переднем сидении. Одна из его девчонок «для секса» как-то прикололась по этому поводу: «Саша всегда старается оказаться сзади». Явственно помню, как Женю передёрнуло от этих слов.
Мы тогда вместе сидели в ночном клубе. Я только что откатал первую купленную машину. По этому поводу и собрались.
- А когда ты на тачку разоришься? – спросила «та девчонка» Сашку, запустив в его вихры длинные пальцы.
Он с готовностью склонил голову к её груди.
- Я не хочу машину, - ответил он, - И не надо больше поднимать эту тему!
- А я уже думаю, как поменять эту тачку на другую, - признался я, поднимая рюмку с коньяком, - За осуществление мечты!
- Замечательный тост, - улыбнулась Женя, чокнувшись со мной.
Она не хотела идти в клуб, но таки уступила.

26.
Я прогнал воспоминание, тряхнув головой.
- Можно мне счёт, - попросил я, подняв руку вверх.
Потом допил кофе. Официантка явилась тут же. Она убрала со стола всё лишнее, смахнула крошки. Я поднялся и подошёл к барной стойке.
- Мы считаем, - предупредив мой вопрос, сказал парень в белом фартуке.
Я подождал. Пальцы мои выбивали дробь по лакированному дереву.
- С вас… - объявил парень, протянув чек.
Я заплатил за два кофе (одно с коньяком) и пирожное. Цены у них с тех пор, когда я был тут последний раз, сильно изменились.

27.
Выйдя на улицу, я посмотрел на время. Ещё три часа ждать.
Я прошёл по тротуару, свернул в продуктовый магазин. На витрине полный ассортимент первой необходимости: пиво, алкоголь, сигареты.
- Дайте мне тонкие с ментолом, - попросил я, протягивая купюру дородной продавщице.
Та недовольно вздохнула, пробила стоимость сигарет, бросила сдачу в пластмассовую тарелочку. Протянув руку вверх, достала пачку из короба. Отдела мне покупку.
- Спасибо, - сказал я машинально.
Бабушка настаивала на употреблении слов «спасибо» и «пожалуйста» всегда и часто.
Остановившись на крыльце магазина, я сорвал плёнку с пачки. Выбил сигарету. Вспомнил про спички. Вернулся к приветливой продавщице и попросил коробок.
- У нас только зажигалки, - буркнула та.
- Хорошо, давайте, - согласился я, посмотрев на батарею пивных бутылок, занявших половину прилавка.
Минут через пять я курил, сидя на лавочке около памятника «великому русскому». Прохожих было не много. Я с наслаждением выпускал дым, сдобренный мятой. Язык чуть холодило, совсем немного.
Рядом опустились две девчонки. Достали красную пачку сигарет, задымили. Я хотел пересесть, но услышал их разговор и решил потерпеть.
- Он сказал, что каждый имеет право спасть, с кем хочет за пределами города, - рассказывала «первая», - И если я поеду куда-нибудь в командировку или на отдых, то могу тоже с кем хочу.
- Животное, - ответила её подруга, выпустив клуб горького дыма.
- А я ему сказала, что он безразличен ко мне, раз ему не всё равно, кто… Ты поняла, короче.
- Как-то трудно всё, - закатив глаза к чистому голубому небу, - Все эти отношения, эти клятвы в верности…
- Я не поняла, - перебила «первая», - Ты считаешь все «эти клятвы верности» ерундой? Ты реально так считаешь?
- Слушай, не напрягай меня, - изогнув кисти рук под прямым углом, - Всё одно то же тысячу лет. Мужики хотят больше баб, а бабы одного…
Это было уже банально. Я поднялся с лавочки и пошёл прочь. Увидел по пути магазин канцелярских товаров. Зайдя туда, купил пару рулонов ватмана.

28.
Сколько себя помнил, всегда мечтал о семье. В детстве мне нужны были мама и папа, братья и сёстры. Прямо Гарри Поттер какой-то. Одинокий воин.
В половозрелом возрасте я мечтал не просто переспать с девчонкой, а обязательно с любимой. А раз я её люблю, то само собой и жениться должен на ней. А там дети, старость. В мечтах моих мы проводили старость в креслах у камина, держась за руки.
Но детей с Женей…
Не хочу об этом!
Я подошёл к автомобилю, снял с блокировки. Открыв заднее сидение, бросил туда ватман. Потом перешёл на место водителя. Сел за руль. Опять закурил. Дым струйкой выпускал в приоткрытое окно. Пепел стряхивал в ладонь левой руки. Иногда жгло, но я терпел. Эти уколы боли не давали мне сорваться, поддаться эмоциям. Сейчас я должен действовать холодно и чётко, без ошибок.
Я включил радио. Откинувшись назад, бездумно слушал песни и композиции. У меня было чёткое разделение по этому поводу. Песни поют, а композиции – хороший или не очень шейк музыки (или новомодных битов) и текста, как правило, начитываемого. Под песни можно даже поплакать, под композиции рыдать будет только сумасшедший.
Вдруг по волне донеслись первые аккорды Милен Фармер «Я люблю тебя, грусть».
Я ударил кулаком по магнитоле, представив Женю, призывно наклонившуюся около трюмо. Бли, как больно!

29.
Я сразу увидел его. Одет в чёрные брюки и белую рубашку. Шагает по тротуару, как всегда пристально разглядывая прохожих.
Я посигналил, но Петя даже не повернулся в мою сторону. Пришлось выйти из машины.
- Эй, господин хороший, - позвал я бывшего сокурсника.
- Привет! – обрадовался он, повернув ко мне.
- Ты чего одет, как официант? – пошутил я.
Он махнул рукой. Много серебра в волосах, но лицо молодое.
- Выглядишь, как выпускник одиннадцатого класса, - сказал я, протягивая руку для приветствия.
- Я в курсе, - пожимая мне руку, - А по поводу официанта ты прав, это нас по дресс - коду обязали так одеваться. Самому смешно.
- Так ты выразил бы протест, - предложил я, присев на капот машины.
Он махнул рукой. Сощурил глаза.
- Ты как?
- Работаю там же, для лучшего понимания материала отучился на дизайнера интерьеров. А ты?
- А я в рекламе финансов, от юриспруденции устал, - ответил Петя, - ещё романы пишу, даже один опубликовали. Я его совместно с женой написал, «Убийственная реклама или тайна работодателя» называется.
- Поздравляю, - улыбнулся я, сжав кулак руки, болевшей после удара по магнитоле.
- А ты стихи больше не пишешь?
- Знаешь, я ничего не пишу уже несколько лет, - потупив взгляд, словно перед учительницей литературы, - Не получается.
- А я помню, как ты читал в клубе литераторов…
Да, туда меня Петя уговорил ходить.
-… Про мой цвет. Я даже помню его…
- ??? – наверное, мои глаза округлились.
- Я выкрашу тебя в свой цвет: пурпурно-золотых побед, бордово-чёрных поражений и серый цвет моих сомнений.
- Спасибо, - прошептал я, - Спасибо, - опять протянул руку.
Он пожал, резануло болью.
- А как Женя? – спросил он.
Голову мою словно в миг обернули горячим полотенцем, в груди стало пусто, в глазах пелена. Я почувствовал, как дрожит пустота внутри меня, вибрирует.
- Извини, мне пора, - прошептал я, махнув рукой.
Оставив Петю стоять около тротуара с удивлённо вздёрнутыми бровями, я сел в автомобиль. Повернул ключ зажигания. Мотор заревел. Машина тронулась с места.

30.
Санёк стоял около столба. На столбе висел панель-кронштейн с рекламой услуг мемориальной конторы «В последний путь». Символично.
Я зашёлся смехом. Затормозил, сдавая к бордюру. Краем глаза увидел, как Санёк пошёл в мою сторону. Стало ещё смешнее. Я остановился. Автомобиль чуть качнуло вперёд и, поддаваясь импульсу, я склонил голову к рулю. В окошко постучал Санёк, но я не мог унять хохот.
Он открыл заднюю дверцу. Хотел присесть.
- Привет! – позвал он, - Слушай, а эти рулоны убрать можно? Подвинуть?
- Не стоит, помнутся, садись сюда, - ответил я, смахивая выступившие на глаза слёзы.
Я наблюдал, как он с недовольным видом захлопнул дверцу и перешёл вперёд.
- Привет, - сказал он, присаживаясь.
- Привет, - улыбнулся я, - Извини, но там важный чертёж по работе. Делаем внутренний дизайн здания ещё до завершения строительства, - соврал я, кивнув в сторону рулонов ватмана.
- Ничего, - защёлкивая ремень безопасности, - Ты-то как?
- В смысле?
- В смысле, как себя чувствуешь? – начертив указательным пальцем правой руки в воздухе окружность перед моим лицом, - У тебя синяки под глазами.
- Да?
Я посмотрел в зеркало заднего вида. Действительно, фиолетово-чёрные тени под глазами.
- Просто спал плохо, - сказал я, машинально поворачивая ключ зажигания.
Мотор-р-р-р-р-р-р-рр-р-р-р-р-р-р-рр-р-р-р-р-ррр… Мы тронулись.
- Ничего, если я заеду в магазин один? – спросил я, обгоняя чёрную «Тойоту».
- Всё равно дома буду раньше, чем на автобусе, - ответил Сенёк, - А ты к нам зайдёшь? На козявку посмотришь, поужинаем…
- Не, не могу, - объезжая очередную яму.
- А я своей сказал, она ждёт, - глядя на серое здание, которые мы миновали.
- Ты сказал, что мы вместе приедем? – сжимая рулевое колесо до белизны в кончиках пальцев.
- Да, - беспечно, - Решил, что ты поужинаешь с нами.
- Спасибо, - ответил я, - Ты меня удивил. Раньше ты никого не ставил в известность о своих планах.
- А это не только мои планы, - отозвался Саша, - Ты же знаешь, как моя к тебе относится. Она будет рада.
- Спасибо.
- Тебя заклинило, - хохотнул Санёк.
Мы свернули в глухой переулок. Я дышал, пожалуй, слишком шумно, нервно. Не будь он так самоуверен, то понял бы, что мне всё известно.
 - Тебе автозапчасти нужны? – спросил Санёк, глядя в боковое окно.
- Почему ты так решил?
- В таких переулках только магазины запчастей могут находиться, - хмыкнул он.
- Нет, это другой магазин, - и я резко затормозил.
Его и меня потянуло вперёд, но поскольку я ждал этого, то сумел сохранить вертикальное положение. Санек же почти ударился о панель, да сработал ремень безопасности.
- Бли! – выругался Саша, поворачивая ко мне удивлённые глаза.
Я тем временем успел повернуться к дверце, открыть баночку, взять пропитавшийся хлороформом бинт, с ватой внутри. Я задержал дыхание…
- А чего…
Начал было Санёк, но не успел закончить. Я развернулся к нему, правой рукой обхватил и привлёк к себе голову, а левой прижал ко рту и носу хлороформ. Глаза Саши вылезли из орбит. Он хотел ударить меня, но руки оказались зажатыми его же телом, да и ремень безопасности делал мою задачу куда безопаснее. Я не дышал, он задыхался. Лоб его покраснел, щёки надулись и тут же опали. Так сдувается резиновый мяч.
- Какая же ты тварь, Санёк, - выдохнул я, посмотрев по сторонам.
Стёкла тонированы, да мало ли? Никого.
- Жалко, что ты свою жену впутал в наше дело, - скривив губы в горькой усмешке, сказал я.
Он уже не бился. Глазные яблоки чуть закатились, огонь в зрачках подёрнулся пеленой.
Я убрал руки от его потяжелевшего тела, выдохнул. И вдруг он дёрнулся и замер, я подпрыгнул от неожиданности. Сердце заколотилось ещё чаще, хотя, казалось бы, куда быстрее.
- Тварь, - посмотрев на спящего Сашу, выдохнул я.
Красивое лицо: высокий лоб, не крупный нос, миндалевидные глаза в опушке ресниц. Юный Том Форд, брутальный персонаж. Не делай этого!
Я зарычал от злости на себя самого. Я зажмурился, представив, как он оставил меня спать, вышел в прихожую. Кто был инициатором? Не важно. Я представлял сам акт, полный животной яростной страсти случайных любовников. Его пальцы вдавливаются в её белоснежные бёдра, словно в пластилин. Ей больно, отчего внутри неё всё сжимается, а ему того и надо. Ему нужно, чтобы она стала ощутимее. И из его горла вырывается хрип, поддерживаемый её хрипом. Он убирает волосы, обнажая её шею. Целует её, не прекращая быстрых движений…
Я представляю это, а в груди давит, в голове жарко, душно. Как и им, охваченным внезапной вседозволенностью, тлевшей столько лет страсти.
Я открываю глаза. Я всё делаю правильно.
Завожу автомобиль и трогаюсь с места. Нужно успеть отвезти его, связать, а потом…
Надо будет ещё наведаться к нему домой.
Надеюсь, его жена-то держала рот на замке?

31.
Я долго думал, куда его отвезти. Все варианты были какими-то людными и ненадёжными. Тогда я вспомнил о бабушкиной даче. Она была заброшена, это я точно знал. Год назад, летом, я сам не помню как заехал туда. В зарослях западно-европейской вишни серые дощатый дом без окон, без дверей. Пустой, как вылизанный годами и зашлифованный ветрами череп лесного зверя. Туда я вёз Сашу.
Слишком мягко называть его «Саша», «Саня». Мою ненависть к нему лучше передаст слово «Тварь». Так его и буду называть, решил я.
 К даче вела одна из центральных трасс города, но я не боялся инспекторов безопасности дорожного движения. «Человек просто спит», - скажу им я в случае чего.
Я миновал огромный торговый центр, из которого муравьями спешили люди. Проехал парк, вдоль забора которого прогуливались парочки всех возрастов. Я повернул налево и выехал к мосту. Бросил взгляд на Тварь… Нет, «тварь» с маленькой буквы.
- Спи, сука, - выплюнул я, обгоняя серебристый «Мерседес».
Пост инспекции автомобиль миновал через пятнадцать минут. Едущая на установленной скорости золотистая машина никого не заинтересовала.
Повернул рулевое колесо вправо, съезжая на земляную дорогу. Пыль из под колёс. Ни одного встречного человека, автомобиля. До начала сезона ещё жить и жить.
Извилистый путь и вот я торможу у порванного забора из металлической сетки.
Я заглушил мотор, отстегнул ремень и вышел. Прислушался и ничего, кроме вялого чириканья птиц не услышал.
Тогда я обошёл машину, извлёк тварь из салона и отволок, сквозь царапавшие лицо ветки, к дому. Оставил тело на прогнивших местами до дыр ступеньках. Вернулся к автомобилю, достал пакет с бинтами, пластырем и прочим. Закрыв дверцы, поставил на блокировку.

32.
Хорошо было бы загнать машину в кусты, с глаз возможных свидетелей, но…
Я вернулся к дому. Тварь желал головой на верхней ступеньке. На правой щеке из пореза, оставленного веткой вишни, проступила кровь.
Я присел. Достав из пакета тонкую полоску бактерицидного пластыря, я заклеил рану Сашке.
Вспомнилось, как в детском саду я просыпался раньше всех в группе. Я тихо садился на кровать, будто на топчан. Смотрел на ребят, девчонок. Мальчишки обычно спали зажав руки между ног, согнутых в коленях. Кровать Санька была через проход от моей, только руку протяни. Он всегда во сне выглядел смешным, как и сейчас: волосы растрёпаны, рот приоткрыт, лоб, то хмурится, то…
Он пошевелился. Или мне показалось? Но я встал, запустил руку ему подмышки, потянул вверх отяжелевшее тело. Каблуки его ботинок стучали по ступенькам, пока я тащил его внутрь дома.
- Ничего, ничего, - выдохнул я, спиной заворачивая влево.
Комната без окон. В ней уже сгущался мрак. Я привалил Сашку…
Не могу! Даже в мыслях он всё ещё друг, всё ещё Сашка, мать его!
Я пнул его по ноге, он мотнул головой.
Надо торопиться!
Я достал из пакета ленту пластыря. Начал обматывать ему запястья. Потом лодыжки. Затем руки к телу и колени плотнее одно к другому. Моток закончился.
Я достал из пакета второй. Санёк пошевелился, будто жирная гусеница, пытающаяся перевернуться со спины на брюшко. Только это была спящая гусеница-человек.
Я старательно наматывал обороты вокруг его тела, будто мумию готовил к погребению.
А почему бы и нет?
Вокруг уплотнилась тьма. Она будто растекалась из углов, погребая под собой слабеющий дневной свет. Тот робко пятился ко входу в комнату, давно оставшемуся без двери. Я повернулся спиной к проёму, и свет словно перебило моей тенью. Стало вовсе темно.
И тут Санёк промычал:
- Эээ тууу гдеее, - он попытался приподнять голову, но она не слушалась его.
Я присел на корточки, посмотрел на него. Глаза закрыты, но веки подрагивают.
- Шиииии, - механически прошипел Санёк, слегка приоткрыв глаза.
- Шшшшш, - ответил я, приложив палец к сжатым губам.
С улыбкой на лице я встрепенулся, взял его за плечи и усадил ровнее. Пакет с медикаментами пододвинул поближе.

33.
Санёк приходил в себя минут десять. Он напоминал, то всплывающего на поверхность, то погружающегося под воду ныряльщика. Вынырнул, сделал глоток воздуха, скрылся под гладью. Опять вдох и снова под воду. И так минут десять, сопровождая своё пробуждение бормотанием, стонами, рефлекторными попытками подняться на ноги, поднять вверх руки.
- Успокойся, - говорил я при каждой его попытке, - Успокойся, ты крепко связан.
И вот он замер, посмотрев на меня мигающими глазами.
- Паша? – выдохнул он, подав голову вперёд.
- Саша, - ответил я, усевшись на задницу.
Я вытянул ноги перед собой, ощутив сквозь ткань холод и даже сырость деревянного пола.
Плевать на чистоту брюк!
Санёк сухо сглотнул. Я бы дал ему попить, да ничего с собой не взял. А он вдохнул через нос, попробовал встать.
- Ты крепко связан, - сказал я, - Лучше не дёргайся.
Санёк закрыл глаза. Наверное, у него жутко болит голова.
- Где мы? – прошептал он, не открывая глаз.
- Там, где нас никто не найдёт, - ответил я, запустив пятерню в волосы.
- У меня ногу сведёт сейчас, - выдохнул Саша, - Пожалуйста, развяжи меня.
- Какой ты урод, - сказал я, гладя себя по голове левой рукой, - Хитрый, лживый, лицемерный…
- Паша, мне реально ща…
И он замер, сжав губы, сморщив лицо. Тело его напряглось, он дёрнулся вправо. Я помешал ему завалиться на бок, сдавил руками его левую ногу чуть выше колена.
- Правая икра! – выкрикнул Сашёк.
Я принялся массировать плотную на ощупь мышцу. Он простонал:
- Зачем тебе… это?
- Что это? – уточнил я, продолжая разминать его икру.
- Зачем ты вывез меня… - он повернул голову налево, затем направо, - Мы на даче Марии Васильевны?
- Надо же, - я даже не удивился, - Он так хорошо меня знает, - и тут я подскочил вверх, выпрямившись, - Так какого х..я ты трахнул мою жену!? Какого!?
И я пнул его по злополучной правой икре.
Санёк матернулся, а карман его брюк начал светиться голубоватым и жужжать. Я замер, Санёк же задёргался, добившись только падения на бок. Жужжание прекратилось, зато грянула весёлая музыка. Какая-то популярная песня, заюзанная по радио до тошноты и амнезии. Это когда так много, что уже не можется.
- Я забыл про телефон, - сказал я, опускаясь на корточки.
Я засунул руку в карман его брюк, вытащил продолжавший «петь» аппарат. На экране горела надпись «Женя».
Я не поверил своим глазам. Руки затряслись, в голове стало жарко. А телефон звонил. Санёк молчал, лёжа на боку. Я сомкнул веки, затем снова посмотрел на экран. Надпись «Жена», вместе с прекратившейся мелодией вызова, превратилась в текст: «У вас один пропущенный вызов».

34.
Мы молча смотрели друг на друга. Я сжимал в кулаке его сотовый. Убрав волосы со лба, я спросил:
- Ногу больше не сводит?
Санёк не ответил.
- Значит, не сводит, - подытожил я.
Моя злость стала какой-то холодной. Наверное, звонок отрезвил немного. Или напугал? Да, я чувствовал страх.
- И почему именно ты, Саня? – выдохнул я, усевшись на пол, который, казалось, стал ещё сырее.
Я оглянулся. В проём проникало совсем мало света.
- Паша, - прошептал Санёк, - Помоги мне сесть.
Я повернул голову к нему, лежащему на боку. Усмехнулся, переборов желание заехать по его роже.
- Ладно, - сказал я, усадив его, привалив спиной к стене. Мобильный телефон при этом я положил на пол.
- Спасибо, - поблагодарил он, - Паш, - сглотнул, - Паш, поговори с ней ещё раз, прошу тебя. Она просто пошутила или обиделась на что-то…
- На то, что я переписывался с этой Милен, - усмехнулся я, - То есть с мнимой Милен.
Обхватив голову, я заплакал, продолжая рассказывать:
- Она, Женя, сама написала мне на французском, якобы от Милен Фармер. Пришло же такое в голову! А когда я ответил на письмо, а ей не сказал, то она обиделась. Она заявила, что я ей изменяю…
Я поднял глаза на Санька. Лицо его выражало сожаление. Он прикрыл глаза и тяжело вздохнул.
- … А когда я ей всё же рассказал, с кем завязал переписку, она рассмеялась, она всё знала и сама это придумала, а потому она злилась на меня и дала тебе…
- Этого не было, - сказал Санёк, - Она просто решила так тебя наказать. Я никогда бы не стал…
- Но она тебе всегда нравилась, - перебил я и трубно шмыгнул носом.
- Ты мне нравишься больше, ты мой лучший друг и я…
- Я верю тебе, - кивнул я, поднимаясь во весь рост.
Это была правда.
Надо поговорить с Женей конкретно.
Я вышел из тёмной комнаты, глаза защипало от света.
- Развяжи меня! – позвал Санёк, - Паша! Развяжи!
- Я вернусь, - прошептал я, но вряд ли Сашка расслышал.
Он продолжал орать, когда я заводил мотор. Когда я давал задний ход, то заглушил его голос рёвом мотора.
Я должен был поговорить с Женей ещё раз.

35.
Саша перестал кричать, когда услышал, а точнее перестал слышать шум уезжающего автомобиля. Он чувствовал, как немеют кончики пальцев на ногах и руках. Он попробовал порвать лейкопластырь, обмотавший руки, но ничего не получилось. С ногами та же история.
И тут Санёк увидел лежащий на полу телефон. Тогда мужчина повалился на бок, вытянул ноги. Телефон оказался от него сантиметрах в десяти. Санёк подполз к аппарату, опустил лицо, надавив на кнопки. Он надеялся попасть на клавишу последнего вызова и тут до него донёсся звук. Что-то или кто-то пробиралось через заросли вишни к дому.
Саша приоткрыл рот, но не закричал. Шаги стали твёрже. Некто ступил на деревянное крыльцо дома. Это был не человек…

36.
Я нёсся по трассе, голова кружилась, подташнивало. Вести машину было трудно из-за застилавших глаза слёз.
Затормозив напротив своего подъезда, я отстегнул ремень безопасности.
И вот уже стою, открываю дверь квартиры. Изнутри несётся трагичное «Regrets» Милен Фармер. Невольно вспомнился клип, смерть, могилы.
Я поёжился, как от холодного ветра. Скинув обувь, пошёл к ванной.
- Здесь недавно взрывались снаряды, здесь до звона гремела война. Смерть меняла наряд за нарядом, а теперь… Пришла тишина, - я шептал, как молитву, написанные некогда Женей стихи.
Дойдя до двери ванной я остановился, задумался. Цокнув языком, повернул на кухню. Там нашёл нож для разделки мяса.
На всякий случай.
- Женя, - позвал я, приблизив губы к щелке между дверью ванной и косяком, - Женя!
Ответа не последовало. Я испугался – вдруг она сделала глупость! И я готов был уже открыть задвижку, но остановился.
- Ты такая хитрая, - выдохнул я, воткнув нож в дверь, - Когда ты стала такой, когда?!
Она молчала, тогда я вовсе потерял контроль, заорав:
- Ты подлая сука! Ты наврала мне про Санька, а я чуть не убил его! Ты… Ты…
Я задохнулся от гнева. Опять заплакал. Рыдая, взял нож за деревянную рукоять, выдернул из дерева, снова воткнул, выдернул и воткнул. И закричал. Закричал, как безумный. Плакал, орал, бил ножом по двери.
При очередном ударе рука моя соскользнула с, казалось бы, шероховатой рукояти и лезвие рассекло кожу ладони. Физическая боль отрезвила меня, привела в чувство.
Кровь закапала на пол. Я отпустил лезвие, побежал на кухню. По пути чуть не упал. В холодильнике на нижней полке в дверце стояла водка. Я открыл крышку здоровой рукой. Подойдя к раковине, раскрыл порезанную ладонь. Кровь выступила красными набухающими ягодами, сливающимися в общее пятно. Я плеснул водку на рану. Обожгло. Я закричал, сжал кулак, раскрыл, стряхнул выступившую кровь, снова плеснул водки. Сдёрнув полотенце с крючка на стене, обмотал его вокруг ладони, сжал её в кулак. Меня трясло.
Что я наделал?
Я прошёл к музыкальному центру. Нажав клавишу, опустился на пол, подтянул к себе колени, обхватил их. Француженка пела: «Je te rends ton amour/Я возвращаю любовь». А я не мог, никак не мог вернуть свою любовь Жене. Никак не мог.
Я уткнулся лбом в коленки, качаясь в такт плачу мелодии.
- Я так тебя люблю, - прошептал я.

37.
…Саша слушал, как кто-то приближается к его узилищу. По шагам понятно, что животное. Не ясно только какое именно. Скорее всего - собака.
Так и есть. В дверной проём заглянула чёрная кудлатая голова.
- Эй! Эй-эй-эй! – заорал Санёк.
Псина убежала, цокая отросшими когтями по доскам.
Надолго ли?
Саше вспомнился прочитанный кусок романа Стивена Кинга. В дачном домике с мужчиной случился сердечный приступ, от которого он умер. В то же самое время его жена была пристёгнута наручниками к спинке кровати, с которой мужчина, собственно, и упал. Добрую четверть романа женщина пыталась высвободить руки, борясь с галлюцинациями и пытаясь криками прогнать бродячую собаку. Та же осмелела настолько, что принялась отрывать куски плоти от мёртвого мужчины, не обращая внимания на вопли женщины.
Вспомнив этот сюжет, Саша предпринял новую попытку нажать носом на клавишу. На эту чёртову кнопку в правом верхнем углу под экраном. Ведь неизвестно, что ещё придёт в голову Паше.
Возможно, он вернётся, но не с целью освободить.
Вдруг телефон начал звонить, на экране высветилось: «ЖЕНА». Мужчина надавил носом на клавиши, умоляя Бога о помощи.
Надо ответить!
Сердце колотилось в груди.
- Ну! – выдохнул он, повторяя попытку.
Мелодия оборвалась.
- Саша! – донёсся до мужчины встревожено-негодующий голос жены.
- Лена! Лена! – вырвалось у него, - Послушай…
- Ты куда пропал? Опять с Пашкой что-то?
- Да послушай ты, - часто дыша, - У меня всё нормально, но мне нужна твоя помощь.
- Нормально и помощь?
На заднем фоне угукал малыш. У Санька на душе на мгновение стало тепло, а потом жутко страшно.
- Лена, ты успокойся, ладно, - сдерживая самого себя, стараясь говорить разборчиво и понятно, тщательно подбирая слова, - Позвони Сергею и скажи, что меня надо срочно забрать с дачи Пашкиной бабушки. Это за постом ГИБДД на объездной дороге. Он должен помнить.
- Что произошло? – прошептала Лена, малыш хохотнул, - Может, милицию?
- Нет, не думаю, что они сразу приедут, а мне надо сроч…
- Да что происходит! – взвизгнула Лена, малыш заплакал.
- Пашка похитил меня и вывез на дачу, сам он уехал домой, кажется, надо меня отсюда забрать.
- Зачем он тебя похитил?
- У него проблемы, - громко сказал Саша, - Пусть Серёга приезжает, а если его нет, то позвони моему двоюродному брату или Генке. Скажи им, что срочно, что я связан…
Лена застонала, а малыш плакал во всю. Судя по ставшему оглушительным крику ребёнка, женщина взяла его на руки, ближе к трубке.
-… Я связан, но здоров, - продолжал Саша, крича в трубку, - Лена, ты всё поняла?!
- Да, я поняла, - ответила она, - я сейчас буду звонить, а ты жди. Я буду звонить со стационарного телефона.
- Спасибо, умница моя, - чуть не плача, - Ты умница просто. Я буду ждать.
Саша слушал, как Лена, пытаясь унять ребёнка, идёт в другую комнату. Стационарный телефон стоял у них во второй комнате. Саша слышал, как Лена положила мобильный на журнальный столик, как успокоился малыш.
Быстрее!
Несколько секунд царила тишина, потом раздался Ленин голос:
- Здравствуйте, моего мужа похитили и вывезли, связа… Я знаю… Не шучу… Он смог позвонить мне… Мой адрес…
Лена назвала адрес, фамилию, телефон. Она пыталась объяснить, что произошло. Сказала, что «стоит позвонить на пост ГИБДД на объездной дороге, пусть они освободят, проверят». Ей что-то ответили, она положила трубку.
- Саша, - сказала она уже в мобильный телефон, - В милиции обещали быстро прислать группу.
- Зачем, Лена, зачем ты ввязала в это Ментов, - простонал Саша, - Я же попросил Серёгу попросить.
- Ты с ума сошёл? – повысила голос Лена, - Ты его жалеешь? Да он мог убить тебя! – и тут Лена разревелась.
Сквозь всхлипы она объясняла мужу, что от поста ГИБДД доедут быстро. Его с минуты на минуту найдут. Она ведь подробно описала, где находится дача, куда нужно свернуть. Да, она помнила дорогу, хотя была там всего два раза, когда ещё Женя была жива, а Паша был счастлив. И хоть Санёк понимал логику жены, он прошептал:
- Они же его посадят, Лен, или в психушку упекут…
И тут до него донёсся шум снаружи, по гравию шуршали шины...
Через два часа Александр был дома.

Послесловие.
…Профессор поднялся со своего места, не в силах сдерживать переполнявшие его эмоции. Жестикулируя только правой рукой, он попытался собеседнику всё объяснить:
- Это уникальный случай, на моей практике уж точно, - профессор остановился, пристально посмотрев на собеседника, - Понимаете, у Павла Евгеньевича не просто раздвоение личности, да и что уникального в делении всего на два «Я»?
- Действительно, ведь в канонических случаях у пациентов было по четыре-пять «Я».
- Вот именно, вот именно, - профессор замахал правой рукой, выписывая круг по часовой стрелке, - А тут всего одно самостоятельное «Я», возникшее, как защитная реакция на мнимого друга, точнее сказать на мнимую любовь пациента…
- В каком смысле мнимую?
- Ох, извините, я совсем забыл рассказать предысторию, - профессор прошёл в угол кабинета, - Павел Евгеньевич был женат, по словам друзей они с женой были единым целым, а после её смерти у него произошёл жесточайший кризис, срыв…
- От чего она умерла?
- Рак, - профессор вздохнул, посмотрел в потолок, - И вот через какое-то время он стал видеть покойную жену, общаться с ней, осязать её…
- И никто из окружающих не замечал его странного поведения? Или он скрывал то, что видит жену?
- По словам второго «Я» Павла Евгеньевича, я называю его «Смерившееся», основное «Я» не афишировало появление жены, в свет её не выводил, отчего между ними стали происходить ссоры…
- Извините, профессор, я запутался, - перебил собеседник, - У Павла Евгеньевича происходили ссоры с мнимой женой, а об этом вам рассказало его смерившееся «Я»?
- Господи! – взмахнув правой рукой, - Всё же понятно! Я не могу с истинным «Я» поговорить о таких нюансах, это травмирует пациента, а вот смерившееся «Я» охотно идёт на контакт. Оно появилось, чтобы рассорить истинное «Я» с мнимой любовью. Смерившееся «Я» завладевало сознанием пациента и отправляло письма от мнимой певицы…
- Извините, профессор, ещё раз, извините, но вы до этого говорили, что мнимая жена сказала Павлу Евгеньевичу, будто сама писала эти письма, будто изменила ему из мести! По-моему, это обычная шизофрения…
- Что?
- Ну, не обычная, конечно, но шизофрения! Нет ничего уникального в созданном Павлом Евгеньевичем мире, созданном им са…
- Нет, нет, - возмутился профессор, ударив себя правой рукой по бедру, - Это уникальный случай!
- Этот случай уникален тем, что мужчина настолько любит женщину, что даже после её смерти не может жить без неё, вот и всё…

Окончено: 01.07.2008г.