Женщина, Державшая Плод

История не похожа на шоссе


Шел дождь. Обычный, серый, непримечательный дождь. Тод стоял на крыше дома, и каждая капля падала к его ногам. Каждая и ни одна. Его костюм не промок, его короткие, черные волосы играли свободно, не подвергаясь притяжению. Каждая капля падала к его ногам, ни одна не падала мимо него. Весь город был перед ним, и он чувствовал каждую каплю. Как они проходили через него. Как врезались в сухую, жаркую пыль. Давно не было дождей. Тод смотрел на город. Город был пуст. Тод не видел, что происходит. Что-то шло не так.

Кисть сделала мазок. Потом еще один. Потом остановилась. Подождала чуть-чуть. Сменила цвет. Снова проплясала по холсту, весело разбрасываясь новым цветом. Замолчала. Посмотрела на свой след – ярко-красный на фоне серого. Сменила платье на черное. Круг, еще. Зеленый. Кисть не видела смысла, не чувствовала, не любила. Она была инструментом. Рука, державшая кисть тоже не чувствовала. Сама по себе она была безжизненна и мертва, но как часть великого целого, она была живее некоторых людей. Молодой художник в одних трусах стоящий перед холстом, вытирая кисточку отошел на несколько шагов назад и критически посмотрел на полотно. Получалось неплохо. Ему удалось вложить какой-то смысл. Вдохнуть жизнь в набор химикатов. Теперь его глаза видели не только случайный набор цветов, но нечто большее. Глубинное.
- Так вот чем ты тут занимаешься. – Раздался за спиной знакомый голос. – А я все гадал, куда ты пропадаешь. И чем тут маешься.
Крепкие руки схватили юного художника за шею и обняли.
- Братишка. - Сказал голос. – Да ты у нас просто гений.
- Спасибо. – Художник смутился.
- И как ты ее назовешь?
- Пока не знаю. Еще не думал. Над названиями я особенно не задумывался.
- Ну, Джи, это же самое важное.
- Ну, так назови ее, Поль.
Поль задумался, расхаживая вокруг картины брата. Несколько раз он хмыкнул, потирая юный безбородый подбородок.
- Так давай, и будем ее звать: Безымянная. А, Гоген? Ничего имечко для первой картины? Представь, сколько будут давать за дебютное полотно великого Гогена Дримца! – Поль развел руками в воздухе, рисуя громадную афишу.
- Ага. А мое имя пускай пишут какой-нибудь золотой краской. – Добавил Гоген.
- И ни чем меньшим, братишка. – Он снова схватил Гогена за шею и приблизил к себе. – А пока, лучше спрячь ее подальше и пойдем помогать отцу в магазине, пока он нам обоим головы не оторвал, а?
Гоген рассмеялся.

Второй удар выбил из живота остатки воздуха, и Гоген упал на холодный, мокрый асфальт, хватая ртом воздух. Внутри все горело. Он лежал посреди тротуара, задыхаясь, когда над ним стояли двое и глупо ухмылялись, рассматривая поверженную жертву. Рядом с его головой присел один из них, и обдал лицо Гогена струей вонючего перегара, смешанного с дымом дешевых сигарет.
- Хорошо себя чувствуешь, ублюдок? – спросил он. – Ты думаешь умный, да? Красавчик. Ходит тут такой важный, думает лучше нас.
- Угу. – Согласился второй, осушая из горла бутылку с желтоватой жижицей.
- Йа-грх. – Гоген попытался сказать, что он просто стоял у бара, но слова застревали в горле, а воздуха по-прежнему не хватало.
- А давай его украсим, а? – спросил Второй, рассматривая пустую бутылку.
- Мысль, парень. – Первый вскочил и нанес пару резких коротких ударов ногами в живот. У Гогена заныли ребра. – Разукрасим тебя так, что смотреть даже в зеркало не сможешь.
Гоген услышал, как разбилась бутылка. На асфальт посыпались осколки. Рядом с его лицом блеснул остатки, зажатые в руке. Розочка плавала перед его носом. Наконец острый длинный край коснулся носа, оставив ровно по середине глубокий порез. Хлынула кровь. Гоген застонал и задергался на земле, хватаясь за порез. Двое громко заржали. Сквозь резкую стучащую боль, Гоген расслышал шаги и тихий удар. Один из напавших упал на асфальт. Еще пара ударов и упал второй. Затем удары посыпались чаще. Гоген открыл глаза, и увидел брата, который молотил куском свинцовой трубы по валяющимся на земле телам. Тела уже даже не сопротивлялись. В глазах Поля полыхал огонь. Он готов был разорвать их.
- … брата, вы… - только и смог расслышать Гоген.

Дождя не было. Не было снега. Не было ветра. Воздух был сухой, словно замерший на месте. Воздух был мертв, как и все вокруг. Было жарко. Мертвый воздух давил на грудь. Гоген молча смотрел в землю. Поль что-то говорил, но брат не слышал его. У Поля хватало слушателей. Все внимали ему. Кто-то плакал. Только Гоген, которому, как и Полю, больше всех полагалось сегодня плакать, молча смотрел на небольшой кусок земли, такой ровный, аккуратный, вырванный из реальность. Могила касалось ему прорехой во времени, куда утекало его детство, куда уходила сама жизнь. Но он не мог оторвать глаз и вслушаться в слова своего брата. Он мог лишь стоять, всматриваясь в эту бездну. Смотреть на деревянный ящик, в котором лежал его отец. Холодный. Мертвый. Павший. Оставивший его и Поля одних на этом свете. Гоген хотел избить своего отца за это, за то, что бросил их. В его жилах текла ненависть. Все добро, вся любовь, к этому большому, мужественному человеку, к его отцу, быстро утекала в мрачную щель в земле, куда уходил отец. Поль перестал говорить. Гоген узнал его руку на своем плече, но глаз не поднял.
- Отличная речь, брат. – Сказал Гоген.
- Не ври, не умеешь. – Спокойно заметил Поль, поглаживая свою аккуратную бородку. – Ты ведь не слушал?
- Прости.
- Ничего. Все равно я говорил все это для остальных. Ты и так все знаешь. Он любил нас.
- Знаю.
- Не вини его, Джи, ладно?
- Я и не…
- Не умеешь врать. – Закончил за него Поль, слишком хорошо знающий своего младшего брата. – Не злись, он не хотел.
- Но сделал. – Гоген, наконец, оторвал взор от могилы и посмотрел в яркие, голубые глаза брата. – Мы сохраним магазин?
- А то. – Кивнул Поль. – И я буду рядом с тобой, братишка. – Поль широко улыбнулся.

«Закрыто», еще раз прочитал Гоген на табличке над магазином.

- Да, это весьма интересно. Просто замечательно.
Критик уже несколько часов ходил по небольшой студии Гогена в Ситиеватом переулке, издавая различные звуки умиления и восхищения. Гоген стоял неподалеку в темно-синем костюме, дожидаясь вердикта.
- Вы знаете, молодой человек. – Критик снял очки в тонкой серебристой оправе и протер линзы шелковым платком. – Давно я не видел картин столь мощных, скажу я вам. Они играют красками, рассказывают истории. Да, молодой человек, это гениально.
Гоген вежливо улыбнулся. Они подписали бумаги о предстоящей выставке, где впервые будут представлены работы Гогена. Критик еще несколько раз громко восхитился, после чего Гоген помог ему одеться, и тот удалился. Гоген стянулся с себя пиджак и без сил упал в кресло.
- Хей-хей. – послышались громкие крики и не менее громкие шаги за дверью, как только вышел критик. Дверь распахнулась, и внутрь ввалился Поль. – А вот и наш гениальный художник! – закричал он. – Ну, как все прошло?
- Будет выставка, Поль.
- Ха! А я говорил, что мы сделаем из тебя великого художника. Я говорил.
- Как дела, брат? – спросил Гоген, стягивая с себя рубашку.
- У меня-то? Отлично. – Отозвался Поль с другого конца студии, рассматривая одну из картин. – Как ты зовешь вот эту?
- Смерть в зеленом Шторме, Поль.
- Отличное имечко. – Согласился Поль. – Я же говорил, имя, это половина дела.
- Как бизнес?
- М-м? Да все нормально, братишка.
- Без неприятностей?
- Без, братишка. Драйуолл держится тихо, не перекрестки не лезет, ты же знаешь.
- Просто беспокоюсь о тебе, Поль.
- О, младший братик начал заботиться о старшем, как мило.
- Я серьезно. – Гоген в одних трусах уже стоял перед пустым холстом, смешивая краски.
- Я знаю. – Мрачно отозвался Поль.

Обложка журнала «Искусство: Наша Эра». Гоген смотрелся на ней измученным. Он сидел в своей студии, глядя на пустой холст. В руках он теребил кисточку. Зазвонил телефон, но Гоген не обратил на него внимание. Он был слишком погружен в свои мысли. Где-то глубоко, он искал то, что давало ему писать картины. Что-то толкало его. Он посмотрел на обложку. «Искусство кончилось» гласил громкий заголовок прямо под фото Гогена. Где-то что-то ушло. И он не знал что. Щелкнул замок.
- Тихо, не шуми. Гений за работой.
- Привет, Поль. - Не оборачиваясь, кинул Гоген
- О. Ну, может не очень за работой.
Поль изменился за эти годы. Горящие голубые глаза потускнели. Широкие плечи сузились, речь стала тише. Долгое общение Поля с темными личностями вроде Драйуолла сделали его таким. Гоген хотел лучшего для своего брата.
- Знакомься, братишка. – Сказал Поль. – Это Кира.
Поль вечно приводил своих подружек на знакомство к брату-художнику. Гоген повернулся. И перед своими лазами он увидел могилу – глубокую, черную дыру в земле. И из этой дыры на него смотрел его отец. Все теми же голубыми глазами, что достались по наследству его брату. И он простил своего отца. Сам не понял, как и почему. Просто понял и простил отцу его смерть и смерть всех надежд юного Гогена. В яму хлынули ненависть и боль, горе и страдания. Все это поглотила могила отца. Все это вытекало из Гогена. Он родился заново, когда посмотрел в эти зеленые глаза.

- А ты покажешь мне?
- Как только закончу.
Кисть описала еще несколько кругов.
- Это будет подарок Полю?
- Думаю, ему понравиться.
- Я рада.
Последний мазок.
- А как ты ее назовешь?
Гоген не знал. Он смотрел на обнаженную Киру, позирующую ему. Он не знал.
- Мы собираемся пожениться.
Еще никогда голос Поля не звучал столь ясно и громко в голове брата.

Света не было. В студии было пусто, лишь одна картина стояла на стойке, и смотрела на голого Гогена, сидящего с бутылкой виски в кресле.

- Брат, ты что делаешь? - закричал Поль, укрывая Киру от дула пистолета.
- Прости. – Сказал Гоген.

<Блам>

Поль упал на пол. Из дырки в груди текла бурая кровь. Он лежал на полу и жизнь вытекала из него, забиваясь в щели в паркете. По щекам Гогена текли слезы. Пистолет выпал из потных рук. Он упал на колени. Кира, уже не способная кричать и рыдать вся сжалась в углу. Гоген подтянул к себе тело брата. Глаза совсем потухли. Лишь вопрос «зачем» застыл в них.
- Я люблю тебя, брат. Ты единственный человек на свете, которому я дорог. И который дорог мне. Но я должен был это сделать. Так лучше для тебя. Лишь так я могу стать собой. Я люблю Киру. Она мой шанс на новую жизнь. Но мы не можем быть вместе. Она любит тебя. Зато ты теперь с отцом. Все теперь имеет смысл.
- Я. Не. Буду. С тобой. – Прошипела Кира из своего угла.
- Я знаю. – Грустно заместил Гоген, поглаживая светлые волосы брата.
- Тогда зачем?!
- Я думал, что в смерти единственного дорогого мне человека увижу свет, который укажет мне, куда идти дальше. Но я ошибся. Все так же темно.
Дрожащей рукой Гоген поднял пистолет. Остывшая сталь коснулась виска
- Спасибо. – Сказал Гоген. – Ты моя лучшая работа.

- И это все?
- Почти.
- То есть?
- Я же сказал в начале, что историю это не прямое, словно палка, шоссе, а нечто извилистое, с маленькими дорогами и поворотами.
- Может, хватит уже с этой дорожной метафорой, Терри?
- Хорошо.
- Так это все?
- Нет. Прислушайся.

<Щелк>

Поль открыл глаза, и увидел своего младшего брата, сидящего голого на полу и плачущего. Слезы текли по его щекам, по груди и стекались на полу. Гоген громко всхлипывал. Пистолет лежал в его открытой ладони. Пистолет, который чуть было, не лишил его жизни. Поль высвободился из хватки Киры, которая все еще кричала от страха. Он присел рядом с братом.
- Зачем? – спросил он.
- Я люблю тебя, Поль. Ты единственный человек на свете, которому я дорог. И который дорог мне. Но я должен был это сделать. Так лучше для тебя. Лишь так я мог бы стать собой. Я люблю Киру. Она мой шанс на новую жизнь. Но мы не можем быть вместе. Она любит тебя. Зато ты встретился бы с отцом. Появился бы смысл.
Поль молчал. Он не знал что сказать.
- Думаешь, моя смерть все решит?
- Думал.
Поль снова замолчал. Потом взял из рук Гогена пистолет.
- Детка? – позвал Поль. – Тебе лучше уйти.
- Но, Поль. – Зарыдала Кира.
Поль смотрел на брата, не обращая внимания на руки и слова Киры.
- Так лучше, милая. Так лучше. Ты будешь счастлива. Но ты никогда не будешь счастлива со мной. Лети. Я люблю тебя.
Холодная сталь коснулась виска.
- Я видел, как ты нарисовал Киру. Как ты назвал эту картину?
- Женщина, державшая плод.
- Спасибо. – Сказал Поль. – Это твоя лучшая работа.

- Отличная работа.
- Да, я тоже так считаю. Мастерство, цвета, все идеально. Жаль, сохранилось лишь два полотна.
- А что случилось? – спросил Покупатель.
- Художник сжег все остальные, перед тем как покончить собой.
- Жаль. Как вы говорите, называется вот эта?
- Безымянная.

- Ну и говнюк же ты, Терри.